Не закончено. Освободите свой разум и выиграйте войну внутри себя

@importknig

Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".

Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.

Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.

Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig

Дэвид Гоггинс «Не закончено. Освободите свой разум и выиграйте войну внутри себя»

Оглавление

Введение

Глава 1. Максимально используйте минимальный потенциал

Глава 2. Счастливого Рождества

Глава 3. Ментальная лаборатория

Глава 4. Возрожденный дикарь

Глава 5. Ученик дисциплины

Глава 6. Искусство попадания в рот

Глава 7. Расплата

Глава 8. Играть до свистка

Введение

Это не книга для самопомощи. Никому не нужна очередная проповедь о десяти шагах, семи этапах или шестнадцати часах в неделю, которые избавят их от застоя или провала в жизни. Зайдите в местный книжный магазин или зайдите на Amazon, и вы погрузитесь в бездонную яму самопомощи. Потреблять ее должно быть приятно, потому что она действительно продается.

Жаль, что большинство из них не работает. Не по-настоящему. И не навсегда. Вы можете видеть прогресс то тут, то там, но если вы сломлены, как я, или застряли в бесконечном плато, пока ваш истинный потенциал растрачивается, одни лишь книги не могут и не хотят вас исправить.

Самопомощь - это причудливый термин для самосовершенствования, и хотя мы всегда должны стремиться стать лучше, совершенствования часто бывает недостаточно. В жизни бывают моменты, когда мы становимся настолько оторванными от самих себя, что нам приходится заново прокладывать провода в наших сердцах, умах и душах. Потому что только так можно заново открыть и зажечь веру - то мерцание во тьме, которое способно запустить вашу эволюцию.

Вера - это грубая, мощная, первобытная сила. В 1950-х годах ученый по имени доктор Курт Рихтер доказал это, собрав десятки крыс и опустив их в стеклянные цилиндры глубиной тридцать дюймов, наполненные водой. Первая крыса некоторое время барахталась на поверхности, а затем поплыла на дно, где искала аварийный люк. Она умерла в течение двух минут. Несколько других крыс последовали тому же примеру. Некоторые продержались до пятнадцати минут, но все они сдались. Рихтер был удивлен, ведь крысы - чертовски хорошие пловцы, но в его лаборатории они тонули без особой борьбы. Поэтому он изменил тест.

Поместив следующую партию в банки, Рихтер наблюдал за ними, и как раз перед тем, как показалось, что они вот-вот сдадутся, он и его техники взяли крыс, вытерли их полотенцем и держали достаточно долго, чтобы их сердцебиение и дыхание нормализовались. Достаточно долго, чтобы на физиологическом уровне они поняли, что спасены. Они проделали это несколько раз, прежде чем Рихтер снова поместил группу крыс в эти зловещие цилиндры, чтобы проверить, как долго они продержатся сами по себе. На этот раз крысы не сдались. Они плавали, отрывая свои естественные задницы... в среднем по шестьдесят часов без еды и отдыха. Одна плавала восемьдесят один час.

В своем отчете Рихтер предположил, что первая группа испытуемых сдалась, потому что была безнадежна, а вторая так долго сопротивлялась, потому что знала: возможно, кто-то придет и спасет их жалкие задницы. В наши дни популярно мнение, что вмешательство Рихтера запустило переключатель в мозгу крыс, который осветил силу надежды, чтобы мы все увидели.

Мне нравится этот эксперимент, но надежда - это не то, что попало в этих крыс. Как долго длится надежда? Может быть, поначалу она и вызвала что-то, но ни одно существо не будет плыть по течению шестьдесят часов подряд, без еды, питаясь одной лишь надеждой. Им нужно было что-то гораздо более сильное, чтобы продолжать дышать, брыкаться и бороться.

Когда альпинисты покоряют самые высокие вершины и самые крутые склоны, они обычно привязаны к веревке, закрепленной на якорях во льду или скале, чтобы, поскользнувшись, не скатиться с горы и не разбиться насмерть. Они могут упасть на десять или двенадцать футов, затем встать, отряхнуться и попробовать снова. Жизнь - это гора, на которую мы все взбираемся, но надежда - это не точка опоры. Она слишком мягкая, пушистая и мимолетная. За надеждой нет никакой сути. Это не мышца, которую можно развить, и она не имеет глубоких корней. Это эмоция, которая приходит и уходит.

Рихтер прикоснулся к чему-то в крысах, что было почти нерушимо. Может, он и не заметил, как они приспособились к испытанию "жизнь или смерть", но они должны были придумать более эффективную технику сохранения энергии. С каждой минутой они становились все более выносливыми, пока не начали верить, что выживут. Их уверенность не угасала по мере накопления часов, а только росла. Они не надеялись на спасение. Они отказывались умирать! Как мне кажется, именно вера превратила обычных лабораторных крыс в морских млекопитающих.

Существует два уровня веры. Есть поверхностный уровень, который так любят проповедовать наши тренеры, учителя, терапевты и родители. "Верьте в себя", - говорят они, как будто одна только эта мысль может удержать нас на плаву, когда все шансы в битве за жизнь оказываются против нас. Но как только наступает усталость, сомнения и неуверенность в себе проникают внутрь и рассеивают эту хлипкую веру.

А еще есть вера, рожденная в стойкости. Она рождается в результате того, что вы прокладываете себе путь через слои боли, усталости и разума, игнорируя постоянно присутствующее искушение бросить дело, пока не нащупаете источник топлива, о существовании которого даже не подозревали. Тот, который устраняет все сомнения, заставляет вас быть уверенным в своих силах и в том, что в конце концов вы одержите победу, если будете продолжать двигаться вперед. Это тот уровень веры, который может опровергнуть ожидания ученых и изменить все. Это не эмоция, которой можно поделиться, и не интеллектуальная концепция, и никто другой не может дать вам ее. Она должна возникнуть изнутри.

Когда вы теряетесь в море и никто не приходит вас спасать, есть только два варианта. Либо вы будете упорно плыть и придумывать, как продержаться столько, сколько потребуется, либо утонете. Я родился с дырками в сердце и серповидно-клеточным синдромом, а детство прошло под воздействием токсического стресса и проблем с обучением. У меня был минимальный потенциал, и к тому времени, когда мне исполнилось двадцать четыре года, я понял, что рискую потратить жизнь впустую.

Многие люди заблуждаются и думают, что мои достижения напрямую соотносятся с моим потенциалом. Мои достижения не соответствуют моему потенциалу. То немногое, что у меня было, было зарыто так глубоко, что большинство людей никогда бы его не нашли. Я же не только нашел его, но и научился использовать по максимуму.

Я знал, что в моей истории может быть гораздо больше, чем те обломки, которые я видел вокруг себя, и что пришло время решить, есть ли во мне силы идти вперед так долго, как только возможно, чтобы стать более самодостаточным человеком. Я боролся с сомнениями и неуверенностью в себе. Каждый день мне хотелось все бросить, но в конце концов вера взяла верх. Я верил, что могу развиваться, и эта вера давала мне силы и фокус, чтобы упорно бороться с трудностями на протяжении более двух десятилетий. Чаще всего я бросаю себе вызов, чтобы узнать, как далеко я могу зайти и сколько еще глав добавить в свою историю. Я все еще ищу новые территории, мне все еще интересно, как высоко я могу подняться со дна бочки.

Многие люди чувствуют, что им чего-то не хватает в жизни - чего-то, что нельзя купить за деньги, - и это делает их несчастными. Они пытаются заполнить пустоту материальными вещами, которые можно увидеть, почувствовать и потрогать. Но ощущение пустоты не проходит. Оно понемногу исчезает, пока все снова не затихнет. И тогда знакомое грызущее чувство возвращается, напоминая, что жизнь, которой они живут, не является полным выражением того, кем они являются или могут стать.

К сожалению, большинство людей не настолько отчаянны, чтобы что-то с этим делать. Когда вы увязли в противоречивых эмоциях и чужих мнениях, невозможно проникнуться верой и легко отстраниться от стремления развиваться. Вам может до чертиков хотеться испытать что-то другое, побывать в другом месте или стать кем-то другим, но когда возникает малейшее сопротивление, чтобы бросить вызов вашей решимости, вы лунной походкой возвращаетесь к неудовлетворенному человеку, которым вы были раньше. Все еще зудит, все еще хочется быть кем-то новым, но все еще заперт в своем не приносящем удовлетворения статус-кво. И вы далеко не одиноки.

Социальные сети усугубили и распространили этот вирус неудовлетворенности, поэтому сейчас мир населен ущербными людьми, которые потребляют воздушное удовлетворение, охотясь за немедленной дофаминовой разрядкой, за которой нет ничего существенного. Вместо того чтобы сосредоточиться на развитии, миллионы умов заразились недостатком, в результате чего они чувствуют себя еще менее значимыми. Их внутренний диалог становится еще более токсичным, а популяция слабоумных, имеющих право на существование жертв самой жизни множится.

Забавно, что мы так часто сомневаемся в том, как складывается наша жизнь. Мы задаемся вопросом, что было бы, если бы мы выглядели по-другому, если бы у нас был больший старт или если бы нам дали толчок в то или иное время. Лишь немногие задаются вопросом о собственном искаженном сознании. Вместо этого они собирают обиды, драмы и проблемы, накапливая их до тех пор, пока они не раздуваются от застоявшегося сожаления и зависти, которые становятся препятствиями, мешающими им стать самыми настоящими, самыми способными людьми.

Во всем мире сотни миллионов людей предпочитают жить именно так. Но есть и другой способ мышления и другой способ существования. Он помог мне вернуть контроль над своей жизнью. Он позволил мне уничтожить все препятствия на своем пути, пока мой фактор роста не стал почти безграничным. Меня все еще преследуют, но я поменял своих демонов на злобных ангелов, и теперь это хорошее преследование. Меня преследуют мои будущие цели, а не прошлые неудачи. Меня преследует то, кем я еще могу стать. Меня преследует моя собственная жажда эволюции.

Работа часто бывает такой же жалкой и неблагодарной, как и раньше, и хотя есть техники и навыки, которые я разработал, чтобы помочь на этом пути, в этом процессе нет определенного количества принципов, часов или шагов. Речь идет о постоянных усилиях, обучении и адаптации, что требует непоколебимой дисциплины и веры. Таких, которые очень похожи на отчаяние. Видите ли, я - лабораторная крыса, которая отказалась умирать! И я здесь, чтобы показать вам, как попасть на другую сторону ада.

Большинство теорий о производительности и возможностях вынашиваются в контролируемой среде стерильной лаборатории и распространяются в университетских аудиториях. Но я не теоретик. Я практик. Подобно тому, как покойный великий Стивен Хокинг исследовал темную материю Вселенной, я очень увлечен исследованием темной материи разума - всей нашей неиспользованной энергии, потенциала и силы. Моя философия была проверена и доказана в моей собственной ментальной лаборатории через все многочисленные провалы, неудачи и подвиги, которые сформировали мою жизнь в реальном мире.

После каждой главы вы найдете раздел "Эволюция". В армии эволюции - это тренировки, упражнения или практика, призванные отточить ваши навыки. В этой книге они представляют собой суровые истины, с которыми мы все должны столкнуться, а также философию и стратегии, которые вы можете использовать, чтобы преодолеть все, что стоит на вашем пути, и добиться успеха в жизни.

Как я уже сказал, это определенно не книга по самопомощи. Это тренировочный лагерь для вашего мозга. Это книга о том, что, черт возьми, вы делаете со своей жизнью. Это сигнал к пробуждению, которого вы не хотите и, возможно, даже не подозревали, что он вам нужен.

Восстаньте, ублюдки.

Давайте работать!

Глава

1. Максимально используйте минимальный потенциал

Я сидел среди тысяч ветеранов боевых действий в переполненном конференц-центре Канзас-Сити на Национальном съезде ветеранов Иностранных войн (VFW) 2018 года. Я был не просто активным членом организации, я был их гостем. Я прилетел, чтобы получить престижную награду VFW за американизм - ежегодную награду для тех, кто демонстрирует приверженность служению, патриотизму, улучшению американского общества и помощи коллегам-ветеранам. Самым известным лауреатом был один из моих героев. Сенатор Джон Маккейн пережил пять с половиной лет в качестве военнопленного во время войны во Вьетнаме. Я всегда восхищался его мужеством, которое он проявлял тогда, и на протяжении всей своей публичной жизни он продолжал устанавливать стандарты того, как, по моему мнению, мужчины должны справляться с трудными временами. Теперь мое имя будет стоять рядом с его именем.

Мне предстояла величайшая честь в моей жизни. Я должен был быть горд, как черт, а не растерян, как черт. Больше часа я сидел в зале между своей мамой, Джеки, и дядей, Джоном Гарднером. Это много времени, чтобы обдумать значение момента, и все, что я мог придумать, - это причины, по которым меня там не должно быть. Что никто не должен знать имя Дэвида Гоггинса, а тем более ставить меня в один ряд с сенатором Маккейном. Не потому, что я не заслужил своего места, а потому, что обстоятельства, в которые меня поставила жизнь, никогда не должны были привести меня сюда.

Конечно, сейчас я победитель, но я родился неудачником. В мире много рожденных неудачниками. Каждый гребаный день дети рождаются в нищете и неполных семьях, как и я. Некоторые теряют родителей в результате несчастных случаев. Другие подвергаются насилию и пренебрежению. Многие из нас рождаются с ограниченными возможностями, некоторые физическими, другие умственными или эмоциональными.

Как будто каждому человеку выдается своя личная пиньята за то, что он вышел из утробы матери живым. Никому не дано узнать, что находится в его пиньяте, но что бы это ни было, оно так или иначе подставит его. Некоторые из нас открывают эту хреновину, и на них обрушивается дождь сладостей. Это те, кому все дается относительно легко - по крайней мере, поначалу. Некоторые пусты, как пересохший колодец. Другие - хуже, чем пустые. Они набиты кошмарами, и преследования начинаются, как только ребенок делает первый вдох. Так было и со мной. Я родилась в куполе ужаса.

Пока выступающие по очереди выходили к микрофону, я находился в своей собственной темной пещере, заново переживая бесчисленные кровавые побои, которые отец наносил моей матери, брату и мне. Я видел, как мы бежали в Бразилию, штат Индиана, чтобы поселиться всего в десяти милях от активного отделения Ку-клукс-клана. И угадайте, куда эти ублюдки отправили своих детей в школу? Я вспоминал о постоянном потоке расистских угроз от некоторых моих одноклассников и о том, как я списывал в школе и ничему не научился.

Я думал о женихе моей матери, Уилмоте, потенциальном отце, который был убит, не успев стать моим отчимом. Я вспоминал свои неоднократные попытки сдать экзамен на профпригодность в вооруженных силах (ASVAB), стандартный тест, обязательный для всех новобранцев, чтобы осуществить свою мечту - стать парашютистом. После того как я наконец прошел этот страшный тест и был зачислен в армию, я бросил обучение параспасателей, когда водные упражнения стали слишком трудными. Это блестящее решение в конечном итоге привело к тому, что я стал трехсотфунтовым дезинсектором на кладбище в компании Ecolab и зарабатывал 1000 долларов в месяц в двадцать четыре года.

В тот момент я был просто оболочкой человека, без чувства собственного достоинства и самоуважения. Меня все еще преследовали те же старые демоны, которые преследовали меня с самого рождения, и суровая реальность заключалась в том, что у меня не было всего, что нужно, чтобы стать тем человеком, которым я хотел быть.

Разумеется, я думал обо всем этом не для того, чтобы наказать себя. Я перебирал файлы в поисках катализатора, того момента, который зажег огонь и разжег что-то первобытное внутри меня. Мне нужно было вспомнить, как именно и когда я перевернул сценарий и сумел построить жизнь, основанную на чести и служении, но я продолжал оставаться пустым. Я был так глубоко в своей мозговой пещере, что даже не услышал, как меня окликнули по имени. Я бы вообще не отреагировал, если бы мама не подтолкнула меня за руку. Даже сейчас я не помню, как поднималась с ней по ступенькам сцены, потому что все еще плавала между своим прошлым и дезориентированным настоящим.

Я слышал, как они зачитывали мое резюме, подробно рассказывая о деньгах, которые я собрал для ветеранов, и о целях, которые я достиг за время своей карьеры. Не успел я опомниться, как мне на шею надели медаль, а зрители зааплодировали. Это был самый верный признак того, что прирожденный неудачник возродился где-то на этом пути. Был момент, который послужил толчком к моей метаморфозе.

Когда настала моя очередь выходить к микрофону, я окинул взглядом все незнакомые лица. Члены братства и сестринства, частью которого я всегда буду. То, что признание исходило от них, было глубочайшей честью, но я не знал, как их благодарить. К тому времени я уже был востребованным оратором, уверенно выступающим перед большими и малыми толпами. Если учесть мою работу в качестве рекрутера в армии, то я был профессиональным оратором уже более десяти лет. У меня редко бывают бабочки, но в тот летний день в Канзас-Сити я нервничал как черт, и мой разум все еще был затуманен. Я попытался избавиться от этого и начал с благодарности своему дедушке, сержанту Джеку.

"Он бы гордился мной больше всех на свете, если бы увидел меня сейчас здесь", - сказала я. Задохнувшись, я сделала паузу, глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и начала снова. "Я бы хотела поблагодарить свою маму, которая..." Я повернулась к маме, и когда наши глаза встретились, момент, навсегда изменивший мою жизнь, наконец-то настиг меня, и сила этого осознания была ошеломляющей. "Я хотел бы поблагодарить свою маму, которая..."

Мой голос снова сорвался. Я больше не могла сдерживать поток. Я закрыла глаза и зарыдала. Как во сне, который длится всего несколько секунд, но кажется часами, время растянулось, и сцены из самого переломного момента в моей жизни - когда я в последний раз видела отца - заполонили мое сознание. Если бы я не отправился в это путешествие, вы бы никогда обо мне не узнали.

Наконец меня осенило, и я был ошеломлен тем, сколько труда потребовалось, чтобы попасть сюда.

***

Мне было двадцать четыре года, когда я понял, что сломлен внутри. В моей душе что-то онемело, и это онемение, отсутствие глубоких чувств определяли то, во что превратилась моя жизнь. Именно поэтому я бросал идти к своим целям, к своим самым большим мечтам, когда становилось трудно. Уход был просто очередным препятствием. Меня это никогда особо не беспокоило, потому что, когда ты оцепенел, ты не в состоянии переварить то, что происходит с тобой или внутри тебя. Я еще не знал о силе разума, и из-за этого я превратился в толстую задницу и устроился работать снайпером по тараканам в ресторанах.

Конечно, у меня были свои оправдания. Мое оцепенение было механизмом выживания. Его вбил в меня отец. К тому времени, когда мне исполнилось семь лет, у меня сформировался образ мышления военнопленного. Оцепенение - вот как я переносил побои и сохранял хоть какой-то уровень самоуважения. Даже после того как мы с матерью сбежали, меня продолжали преследовать трагедии и неудачи, и оцепенение было тем, как я справлялся с тем, что проигрыш - это все, что я знал.

Когда вы рождаетесь неудачником, ваша цель - выжить, а не процветать. Вы учитесь лгать, обманывать, делать все, что нужно, чтобы соответствовать. Вы можете стать выжившим, но это жалкое существование. Подобно тараканам, которых мне поручили убить, вы выкарабкиваетесь из тени, чтобы получить самое необходимое, но при этом любой ценой скрываете свою истинную сущность от света. Прирожденные неудачники - это самые настоящие тараканы. Мы делаем то, что должны, и такое отношение часто становится причиной довольно серьезных дефектов характера.

У меня, конечно, были некоторые из них. Я был бросившим все, лжецом, жирным, ленивым ублюдком и находился в глубокой депрессии. Я чувствовал, как понемногу разрушаюсь. Сытый и разочарованный, горький и злой, я не мог больше терпеть свою жалкую жизнь. Если я не изменюсь, и изменюсь в ближайшее время, я знал, что умру неудачником или еще хуже. Возможно, я стану таким же, как и мой отец, - барыгой, который был на волосок от насилия. Я был поглощен страданиями и искал хоть какую-то точку опоры, чтобы не сдаться окончательно. Единственное, что я мог придумать, - это вернуться в тот дом на Парадайз-роуд, который все еще преследовал меня. Я должен был добраться до Буффало, штат Нью-Йорк, и посмотреть в глаза своему отцу. Ведь когда живешь в аду, единственный способ найти выход - это встретиться лицом к лицу с самим дьяволом.

Я надеялся найти ответы, которые помогут мне изменить свою жизнь. Во всяком случае, так я говорил себе, когда пересекал границу Огайо с Индианой и сворачивал на северо-восток. Я не видел своего старика двенадцать лет. Это было мое решение прекратить с ним встречаться. В то время судебная система позволяла детям принимать такие решения, когда им исполнялось двенадцать лет. Я сделал этот выбор в основном из уважения к маме и преданности ей. Он перестал нас бить после того, как мы уехали из Буффало, но единственное, что меня никогда не покидало, - это мои чувства по поводу того, что пережила моя мать от его рук. И все же с годами я усомнился в этом решении и начал задаваться вопросом, правдивы ли мои воспоминания, правдивы ли те истории, которые я рассказывал себе.

Во время долгой поездки я не слушал музыку. Все, что я слышал, - это соперничающие голоса в моей голове. Первый голос принимал меня такой, какая я есть.

Это не твоя вина, Дэвид. Ты ни в чем не виноват. Ты делаешь все, что можешь, с тем, что тебе дано.

К этому голосу я прислушивался всю свою жизнь. Я не виноват - это был мой любимый припев. Он объяснял и оправдывал мой жизненный удел и тупиковый путь, лежащий передо мной, и звучал круглосуточно. Однако впервые в моей жизни зазвучал другой голос. А может, я впервые перестал слушать только то, что хотел услышать.

Понял. Ты не виноват в том, что тебе выпала плохая рука, но... это твоя ответственность. Как долго вы будете позволять своему прошлому сдерживать вас, прежде чем наконец возьмете в свои руки контроль над своим будущим?

По сравнению с первым, более заботливым голосом в моей голове, этот был ледяным, и я изо всех сил старалась от него отмахнуться.

Чем ближе я подъезжал к Буффало, тем моложе и беспомощнее себя чувствовал. Когда я находился в 150 милях от города, мне казалось, что мне шестнадцать лет. Съехав с шоссе и проехав по улицам Буффало, я почувствовал, что мне восемь лет - столько же, сколько было мне, когда мы собрали все свои вещи в мусорные мешки и вышли за дверь. Как только я вошел в дом, все повторилось в августе 1983 года. Краска на стенах, полы, техника и мебель - все было таким же. Хотя дом выглядел гораздо меньше и устаревшим, он все еще оставался тем самым домом с привидениями, который я помнил, наполненным годами мрачных воспоминаний и ощутимой темной энергией.

Однако отец оказался теплым и более ласковым, чем я помнила. Труннис всегда был очарователен, и он был искренне рад меня видеть. Пока мы общались, я смеялась над его шутками, слегка смущенная тем, что передо мной мужчина. Через некоторое время он сверил часы и взял пальто. Он открыл переднюю дверь для своей жены Сью и меня, и мы направились к машине.

"Куда мы едем?" спросил я.

"Ты помнишь расписание", - сказал он. "Пришло время открыться".

Первое, что я заметил в Skateland снаружи, - это то, что он нуждается в покраске. Внутри пол и стены были в трещинах и пятнах, и во всем помещении стоял неприятный запах. Офис тоже пришел в упадок. Диван, на котором мы спали в детстве и на котором моя мама не раз ловила его за изменой, до сих пор не заменили. Он был чертовски грязным, и именно на нем я сидел после большой экскурсии, пока отец отправился наверх крутить хип-хоп пластинки в Vermillion Room.

Я почувствовал головокружение и дезориентацию. Странно, как далеко старик зашел в своих стандартах. Он не был тем сильным, требовательным и взыскательным, каким я его помнил. Он был старым, слабым, мягким и ленивым. Он уже не казался таким злым. Он вообще не был дьяволом. Он был человеком. Неужели я кормил себя ложной историей? Задерживаясь в этом кабинете, погруженном в прошлое, я задавался вопросом, в чем еще я ошибался?

Затем, примерно в десять часов, наверху зазвучала басовая партия, и потолок задрожал и затрясся. Через несколько секунд я услышал крики, смех и ровный топот в такт. Точно так же, как песня может вернуть вас в определенное время и место, этот грохочущий бас вернул меня в мои самые мрачные дни. Я попал в рецидив своего детского кошмара.

Я закрыл глаза и увидел себя первоклассником, ворочающимся на том самом диване, пытающимся заснуть после того, как всю ночь работал и не мог сомкнуть глаз. Моя мама тоже была там, пытаясь заглушить нашу боль "домашними" ужинами, приготовленными на переносных электрических конфорках в тесном офисе. Я видел беспомощность и страх в ее глазах, и это воскресило в памяти весь стресс, боль, разочарование и депрессию, которые пришли вместе с этим. Эти воспоминания были реальными! Этого нельзя было отрицать!

Мне было противно сидеть на этом диване. Мне было противно, что я ослабил бдительность и наслаждался обществом отца, пусть даже несколько минут. Мне казалось, что я оказываю услугу матери, и чем дольше я сидел и смотрел, как дрожит потолок, тем больше ярости поднималось внутри, пока я не поднялся на ноги и не помчался по черной лестнице в Вермильонную комнату, где мой демон потягивал виски - дымный эликсир, который давал ему силу.

В детстве я редко видел это место в полном расцвете сил, и хотя оно утратило большую часть своего блеска, здесь все еще происходило. То, что когда-то было блестящим ночным клубом, где фанк подавался хорошо одетой публике, превратилось в битком набитый хип-хопом дайв-бар. Труннис находился в диджейской кабине, управляя энергией, крутя пластинки и поглощая виски за виском до самого закрытия. Я наблюдал за тем, как он работает, пьет и флиртует, и чем больше он напивался, тем больше мои воспоминания совпадали с реальностью. Закрыв за собой дверь, я отвез нас всех в "Денни", чтобы позавтракать после работы, как в старые добрые времена. Прошло более пятнадцати лет, но ритуал остался прежним.

К тому времени Труннис был чертовски неряшлив, и он мог сказать, что мне от этого не по себе, что его раздражало. Пока мы ждали свою еду, он, не обращая на меня никакого внимания, высмеивал моих бабушку и дедушку и утверждал, что они виноваты в распаде его семьи. Спиртное всегда выводило его на чистую воду, и я уже столько раз слышал этот аргумент, что он не произвел на меня особого впечатления. Но когда он заговорил о моей маме, я не выдержал.

"Не ходи туда", - тихо сказала я. Но ему было все равно. Он лаял о том, как все ополчились на него и как мы все слабы и жалки. Его плевки летели. Вена на его виске пульсировала.

"Труннис, пожалуйста, остановись", - сказала Сью. В ее тоне было что-то такое, что я узнал - смесь страха и ужаса. Она не вставала и не говорила ему о своих чувствах. Она умоляла его. Это так напомнило мне мою мать, которая чувствовала себя бессильной, когда Траннис бушевал все сильнее и сильнее. Он был из тех, кто вызывал женщину в дом в 15:55, зная, что моя мама вернется домой в четыре часа. Он хотел, чтобы она застала их на месте преступления, чтобы показать ей, что у него есть вся власть и он может делать все, что захочет, в любое время дня и ночи. По той же причине он избивал меня на ее глазах и делал то же самое с ней на моих глазах.

В тот же день, когда мы уехали, Сью переехала к нему, но он часто говорил ей и всем, кто слушал, какая моя мама красивая и умная, как будто это она сбежала. Ему нужно было, чтобы Сью почувствовала, что она недостаточно хороша для него и никогда не будет такой.

Впервые в жизни я посочувствовал Сью и понял, что специальностью Транниса было использование неуважения в качестве оружия. Он использовал эту тактику, чтобы заставить женщин и детей подчиниться. Он знал, что стоит ему мысленно придушить ублюдка, как он потеряет всю свою борьбу и самоуважение, а значит, им будет легче манипулировать и доминировать над ним. Вот чего он добивался. Не любовь. Он жаждал доминирования и подчинения. Это было для него как кислород. Он добывал души с помощью насилия и ярости. Он хотел, чтобы близкие ему люди чувствовали себя израненными и опустошенными. Спустя десятилетия моя мать все еще борется с самоуважением, принятием решений и уверенностью в себе.

Лицо Трунниса было красным от алкоголя. Его челюсть сжималась от напряжения, когда он продолжал нести всякую чушь. Не было никаких сомнений, что он был тем самым хулиганом и обидчиком, которого я помнил, но не потому, что он ненавидел мою маму или Сью, или моего брата, или меня, а потому, что он был больным, поганым стариком, который не верил, что он чего-то стоит, и не мог и не хотел помочь себе.

Спустя годы я узнал, что в детстве он подвергался насилию. Отец заставлял его стоять перед раскаленной угольной печью в темной комнате, и после мучительного ожидания отец появлялся с ремнем и бил его, сначала пряжкой. Если он отодвигался от ремня, то получал ожоги, поэтому ему приходилось смиряться с отцовскими ударами и стараться не двигаться. Он так и не справился с травмой, воспоминания переросли в демонов, и не успел он даже осознать, что это произошло, как жертва превратилась в обидчика.

Когда он напивался и вечеринка затихала, он успокаивал себя тем, что приставал к людям слабее его. Он избивал их. Он сбивал их с ног. Иногда он угрожал им убийством. Но как только эпизод насилия заканчивался, он вычеркивал его из истории. Избиений, которые мы принимали, никогда не было. Ему нравилось думать о себе как о большом человеке, но он никогда не брал на себя ответственность за то, что сделал не так, как надо, а это совсем не делало его мужчиной. Наверное, я был с ним в той будке "Денни", потому что часть меня надеялась, что Труннис извинится, но он не считал, что ему есть за что извиняться. Он откровенно бредил, и его заблуждения деморализовали всех нас. К тому же они были заразны.

Годами он заставлял меня истекать кровью и сомневаться в себе. Он передавал мне своих демонов через удары кожаного ремня и раскрытую ладонь, и я, как и он, рос, веря в иллюзии. Я не стал злобным социопатом, но, как и он, никогда не брал на себя ответственность за свои недостатки и неудачи.

Сидя здесь и слушая его бредни, я чувствовал, как горячо течет моя кровь. На лбу выступили бисеринки пота, и все, о чем я мог думать, - это о расплате. Настала его очередь страдать от моих рук. Я хотел, чтобы он истекал кровью от моей боли. Я хотел избить этого ублюдка прямо там, в "Денни". Я был на волосок от того, чтобы позволить своему отцу превратить меня в жестокого маньяка, каким он мне запомнился!

Он узнал огонь в моих глазах, потому что он как будто смотрел в зеркало, и это напугало его до смерти. Погода в нашей будке изменилась. Он перестал разглагольствовать на середине предложения. Его глаза стали стеклянными и широкими, а в люминесцентном свете закусочной он выглядел кротким и маленьким. Я кивнул, узнав в этот момент ложь, которая вдохновила меня на поездку в Буффало.

Я проделал весь этот путь из Индианаполиса не для того, чтобы сделать первый шаг к самосовершенствованию. Нет, я ехал туда в поисках бесплатного пропуска. Я ехал, чтобы собрать побольше доказательств того, что все мои многочисленные неудачи и разочарования проистекают из одной и той же первопричины: моего отца, Трунниса Гоггинса. Я надеялся, что все, во что я верил все эти годы, было правдой, потому что если Труннис действительно был замаскированным дьяволом, то мне было на кого свалить вину, а я искал выход. Мне нужно было, чтобы Труннис стала недостатком моего существования, чтобы потребовать пожизненную гарантию на свою карточку освобождения от тюрьмы.

Труннис был небезупречен. Он показал мне это снова и снова. Но он не был моим недостатком. Второй голос был прав. Если я не возьму на себя ответственность за свои демоны, которые он на меня навесил, у меня не будет шансов стать кем-то другим, кроме вечного неудачника или еще одного жалкого барыги вроде него.

Когда принесли еду, Труннис набил себе лицо, а я размышлял о том, сколько власти я дал ему за эти годы. Он не виноват в том, что я столкнулся с расизмом или едва окончил школу. Да, он избивал меня и моего брата и мучил мою мать. Он был отвратительным человеком, но я не жила с ним с тех пор, как мне исполнилось восемь лет. Когда же я заберу у него свою душу? Когда же я начну отвечать за свой выбор, за свои неудачи, за свое будущее? Когда я наконец возьму на себя ответственность за свою жизнь, начну действовать и вычищу все с чистого листа?

Никто не проронил ни слова, пока я вез нас обратно на Парадайз-роуд. Труннис наблюдал за мной со смесью пьяной грусти, потери и злости, когда я взяла ключи от машины с кухонной стойки и вышла за дверь. Я планировала провести выходные, но не могла больше ни минуты находиться в его присутствии. Хотя слова так и не были произнесены, думаю, мы оба знали, что это будет последний раз, когда мы когда-либо увидимся.

Самое смешное, что я уже не ненавидела Трунниса, потому что наконец-то поняла его. По дороге домой я убавила громкость воспитательного голоса в своей голове и настроилась на реальность. Вместо оправданий пришло время осознать, кем я стала во всем своем уродстве, а это означало признать, что моя тонкая кожа определенно была частью проблемы.

В жизни каждого из нас случаются обстоятельства, которые мы не в силах контролировать. Иногда эти обстоятельства болезненны, иногда - трагичны или бесчеловечны. Хотя "Зеркало ответственности", которое я помечала липкими записками с реальными разговорами, ежедневными задачами и несколькими большими целями, помогло мне дойти до определенного момента, эти исправления были поверхностными. Я никогда не пыталась проникнуть в суть своих проблем и разобраться в них, поэтому я рушилась всякий раз, когда жизнь требовала от меня копать глубже и упорствовать, чтобы достичь чего-то, что могло бы привести к устойчивому успеху.

Всю свою жизнь я провел на поверхности воды, надеясь, что удача изменится и все, о чем я мечтал, станет на свои места. В тот вечер, когда я ехал домой в Индиану, я принял суровую истину: надеяться и желать - все равно что играть в азартные игры на длинных дистанциях, и если я хочу стать лучше, мне нужно начать жить каждый день с чувством неотложности. Потому что только так можно изменить шансы в свою пользу.

Реальность может быть ублюдком, когда все твои оправдания отбрасываются, и ты становишься тем, кем и чем ты стал, но правда может быть и освобождающей. Той ночью я принял правду о себе. Я наконец-то проглотил реальность, и теперь мое будущее было неопределенным. Все было возможно, если только я приму новый образ мышления. Мне нужно было стать человеком, который не сдается, который просто находит выход, несмотря ни на что. Я должен был стать пуленепробиваемым, живым примером стойкости.

Представьте себе пакет семян, разбросанных в саду. Некоторые семена получают больше солнечного света, больше воды, их сажают в питательный верхний слой почвы, и благодаря тому, что их помещают в нужное место в нужное время, они могут пройти путь от семени до саженца и процветающего дерева. Семена, посаженные в слишком большой тени или не получающие достаточно воды, могут вообще никогда ничем не стать, если только кто-то не пересадит их и не спасет, пока не станет слишком поздно.

Есть и такие сеянцы, которые сами ищут свет. Они перебираются из тени на солнечный свет без пересадки. Они находят его без того, чтобы кто-то выкапывал их и ставил на свет. Они находят силу там, где ее нет.

Это и есть стойкость.

Как только мы появляемся на свет, наш природный инстинкт заставляет нас искать пути к процветанию. Но не все так поступают, и иногда для этого есть чертовски веская причина. Я был воспитан в темноте. Мои корни были хлипкими. Я был едва привязан к твердой земле. Мой дух, душа и решимость не питались светом, но во время поездки домой я понял, что только я могу определить свое будущее, и мне предстояло сделать выбор. Я мог продолжать жить в "Приюте заниженных ожиданий", где было комфортно и безопасно верить, что моя жизнь - не моя вина и не моя ответственность и что мои мечты - это всего лишь фантазии, которые никогда не осуществятся, потому что время и возможности не были и не будут на моей стороне. Или я мог оставить все это позади и отправиться в мир возможностей, гораздо большей боли, непостижимо тяжелой работы и нулевых гарантий успеха. Я могу выбрать стойкость.

В двадцать четыре года во мне копилась мощная сила, ожидавшая своего выхода. Вскоре мне предстояло пройти две "Адские недели", стать членом морской, воздушной и сухопутной команд ВМС (SEAL) и закончить армейскую школу рейнджеров. Я участвовал в ультразабегах и побил мировой рекорд по подтягиванию. Благодаря той единственной ночи в Буффало, штат Нью-Йорк, когда я принял свою судьбу и решил использовать свою стойкость, я нашел в себе волю превратиться в самого жестокого ублюдка, который когда-либо находил свет там, где его не было.

Я никогда не был военнопленным, как Джон Маккейн и многие другие, но первые двадцать четыре года своей жизни я жил как пленник в собственном сознании. Освободившись и начав развиваться, я понял, что редкий воин принимает невзгоды рождения в аду, а затем по собственной воле решает добавить столько отстоя, сколько сможет найти, чтобы превратить каждый день в тренировочный лагерь стойкости. Это те, кто не останавливается на достаточно хорошем. Они не довольствуются тем, что стали лучше, чем были раньше. Они постоянно развиваются и стремятся к наивысшему уровню себя. В конце концов, я стал одним из них, и именно поэтому меня чествовали на съезде VFW.

***

"Я бы хотела поблагодарить свою маму, которая..." Аудитория наградила меня еще одним аплодисментом, когда мои рыдания стихли, и я вернулась в настоящий момент. "Она никогда не подхватывала меня, когда я падала. Она позволяла мне самой поднимать себя, когда я падала".

К тому времени как я закончил говорить, все эмоции схлынули. Почтенный и смиренный тем, что получил награду, которую большинство людей сочли бы венцом своей карьеры, я сошел со сцены в неизвестность. Говорят, "железо точит железо", но я оставил армию позади, и больше никто не подталкивал меня на ежедневной основе. К черту. Мне всегда было суждено стать тем единственным воином. Мне суждено быть тем ублюдком, который точит свой меч в одиночку.

Эволюция № 1

Я проработал в службе скорой медицинской помощи (ССМП) без отрыва от производства в течение пятнадцати лет. Когда машина скорой помощи прибывает на место тяжелой травмы, мы сразу же пускаемся в так называемый "золотой час". В подавляющем большинстве случаев шестьдесят минут - это все время, которое у нас есть, чтобы спасти тяжелораненого. Время отсчитывается с момента аварии и не останавливается до тех пор, пока пациент не поступит в травматологический центр. К тому времени, когда мы прибываем на место аварии, мы уже отстаем, поэтому крайне важно, чтобы оценка состояния каждого пациента была быстрой и точной.

Некоторые из них относятся к категории "Загрузи и уходи", потому что им требуются особые, требующие времени вмешательства, которые мы не можем выполнить сами. Других определяют как "Останься и играй". Несмотря на то что их состояние может быть тяжелым, у них есть проблемы, которые мы должны решить с помощью наших навыков, чтобы они пережили поездку в больницу. Одно из первых, что мы делаем, когда попадаем к пациенту, - проверяем его ABC: дыхательные пути, дыхание и кровообращение. Мы должны убедиться, что дыхательные пути свободны, легкие наполнены воздухом и нет обильного кровотечения. Обычно проблемы, связанные с ABC, очевидны, но время от времени мы сталкиваемся с травмой, отвлекающей внимание.

Представьте себе раздробленную ногу, вывернутую над головой жертвы. Когда вы видите конечность в неположенном месте, легко зациклиться. Это выглядит настолько ужасно, что человеческий инстинкт требует в первую очередь решить эту проблему и отбросить все остальное. Я видел, как многие сотрудники скорой помощи попадали в эту кроличью нору, но сильно сломанная и вывихнутая нога обычно никого не убивает, если только она не отвлекает нас от понимания того, что дыхательные пути пострадавшего также перекрыты или что он булькает, потому что его легкие заполнены жидкостью и ему грозит внутреннее кровотечение. Отвлекающая травма во вселенной EMS - это все, что заставляет медицинского работника забыть о своих процедурах. Это может случиться с каждым, поэтому нас учат быть внимательными к таким отвлекающим факторам. Это действительно вопрос жизни и смерти.

То же самое можно сказать и об отвлекающих травмах, которые я носил в себе. К тому времени, когда мне исполнилось двадцать четыре года, я был слишком отвлечен жестоким обращением с детьми, пренебрежением и расистскими насмешками, чтобы заметить все то поганое, что происходило в моей жизни и на что я имел непосредственное влияние. Ничто из того, что со мной произошло, само по себе не могло считаться смертельным, но я проводил так много времени, беспокоясь о том, что сделал с нами мой отец, и чувствовал себя таким одиноким, что отказывался жить. А когда вы всю жизнь сожалеете о том, что было, или спрашиваете: "Почему я?", то в итоге умираете, так ничего и не добившись.

Поездка в Буффало была чистой воды отвлекающим маневром. Я не был готов приложить усилия, чтобы изменить свою жизнь, поэтому отправился на задание по сбору улик. На самом деле, к тому времени, когда я все понял, стать "морским котиком" было практически невозможно. Я был настолько тяжелым, что, будь я хоть на несколько фунтов тяжелее, я бы не смог сбросить необходимый вес за отведенное время. Мне пришлось пойти на крайние меры - например, питаться двумя крошечными порциями, тренируясь по шесть-восемь часов в день в течение десяти недель. Но когда я начал сбрасывать вес и менять свое мышление, я понял, что никогда не был так одинок, как думал раньше. Я всегда говорил себе, что никто не сможет понять меня и то, через что я прошел, но, оглядевшись вокруг, я заметил, что на свете есть множество ублюдков с отвлекающими травмами, застрявшими глубоко в их прошлом. Сейчас я постоянно слышу о них.

Некоторые пережили жестокое обращение с детьми или потеряли родителей в раннем возрасте. Другие росли, чувствуя себя некрасивыми или глупыми. Над ними издевались, их били или у них вообще не было друзей в школе. Не всегда нас подводит детство. Во взрослой жизни нет недостатка в психологических и эмоциональных проблемах. Каждый день люди страдают от банкротства, лишения имущества, развода, катастрофических травм. Их обманывают или обкрадывают так называемые любимые люди. Они подвергаются сексуальному насилию. Они теряют все, что у них есть, во время пожара или наводнения. Их дети умирают.

Так легко потеряться в тумане жизни. Трагедия преследует всех нас, и любое событие, причиняющее страдания, будет длиться дольше, чем положено, если вы позволите ему. Потому что наши печальные истории позволяют нам оценивать себя по кривой прощения. Они дают нам свободу действий и оправдание тому, что мы остаемся ленивыми, слабовольными ублюдками, и чем дольше мы перевариваем эту боль, тем сложнее нам вернуть свою жизнь.

Иногда слабость и лень коренятся в ненависти и гневе, и пока мы не получим признание, извинения или компенсацию, которую, как мы считаем, нам причитается, мы остаемся в своем дерьме как форма самодовольного бунта против наших мучителей или даже против самой жизни. Некоторые из нас обретают право на жизнь. Мы думаем, что наша боль дает нам право на жалость к себе или что мы имеем право на удачу, потому что пережили ад. Конечно, чувство права не делает нас таковыми. Поймите, часы всегда тикают, и в какой-то момент ваш "золотой час" истечет, если вы не предпримете никаких действий.

Люди, погрязшие в своем прошлом, те, кто надоедает своим друзьям и близким одной и той же трагической историей снова и снова, не показывая ни намека на прогресс, напоминают мне парашютиста, который слишком зациклился на своем запутавшемся парашюте. Они знают, что у них наготове запасной, но тратят столько времени на починку основного парашюта, что забывают следить за высотомером, и к тому времени, когда они отрезают первый парашют и дергают за второй шнур, уже слишком поздно. Отчасти проблема в том, что они стали бояться дергать за второй шнур, потому что если он тоже испорчен, то они действительно окажутся беспомощными. Это ментальная ловушка, созданная страхом. Мы не можем позволить себе продолжать бояться отрезать мертвый груз, чтобы спасти себя.

Я слишком долго был тем самым парашютистом. Мой отец был жестоким. Моя мама была сломлена. Надо мной издевались, надо мной смеялись, меня не понимали. Шах и мат, шах и мат. И все же я дышал свободно и не истекал кровью. Физически я была жива и здорова и вполне могла отбросить все это дерьмо. Я потратил слишком много времени, рассказывая себе одну и ту же печальную историю. Мне нужно было двигаться вперед. Пришло время написать что-то новое.

Если Божий или природный акт разрушил вашу жизнь, хорошая новость заключается в том, что вам некого винить. Тем не менее, случайность всего этого может казаться такой личной, как будто вы были отмечены судьбой. Если вы чувствуете, что вас обидел кто-то другой, вы, возможно, ждете признания или извинений, чтобы двигаться дальше, но, к сожалению, извинения - то слезное признание, о котором вы так мечтали, - никогда не придут. Хорошая новость заключается в том, что вам не нужен кто-то другой, чтобы освободить вас от вашей травмы. Вы можете сделать это самостоятельно.

Мой отец никогда не извинялся передо мной. Никто никогда не просил прощения за все, что мне пришлось пережить. Мне пришлось прийти к выводу, что, хотя я не заслужил ничего из этого, я был своей главной проблемой и главным препятствием. Я отдал Траннис Гоггинс всю свою силу. Я должен был забрать ее обратно. Я должен был рассеять своего демона. Я должен был уменьшить его до ничтожной, жалкой фигуры, которой он был, очеловечив его. Точно так же, как из перчатки, которой было мое детство, нельзя было выйти иначе, чем в полном дерьме, я должен был увидеть, что он был смертельно испорченным куском дерьма из-за того, что ему пришлось пережить. Как только я это понял, мне оставалось либо проделать тяжелую работу, чтобы разорвать этот круг, либо остаться проклятым.

Как медики на месте автомобильной аварии, мы все должны действовать с чувством срочности и прислушиваться к тиканью часов в глубине нашего сознания. Ведь все, что мы делаем в жизни, имеет свой срок годности. Все наши мечты и видения имеют срок годности, начертанный невидимыми чернилами. Окна возможностей могут закрываться и закрываются, поэтому крайне важно не тратить время на ерунду. Никто из нас не знает, что нас ждет и когда закончится наше время, поэтому я делаю все возможное, чтобы игнорировать все, что контрпродуктивно. Я не предлагаю вести себя как роботы, но мы должны понимать, что движение вперед придает нашей жизни импульс. Мы должны помнить, что иногда наступает хаос, и чистое шоссе может быть перечеркнуто внезапным наводнением в мгновение ока.

Когда такое случается, многие ублюдки ищут уютное местечко, где можно спрятаться, пока буря не пройдет. "Я всего лишь человек", - говорят они. Когда на них обрушивается священный ад, и они чувствуют себя истощенными и бессильными, они не могут придумать, как продолжать жить дальше. Я понимаю этот порыв, но если бы я поддался менталитету "я всего лишь человек", то никогда бы не выкарабкался из глубокой ямы, в которой оказался в двадцать четыре года. Потому что в ту секунду, когда вы произносите эти слова, белое полотенце развевается в воздухе, и ваш разум перестает искать топливо. Я не знал наверняка, найду ли я когда-нибудь выход из темноты. Я просто знал, что не могу бросить полотенце, и вы тоже не можете. Потому что в нашем углу нет полотенца. Есть только вода и порезанный человек. И если это единственные варианты, у вас нет другого выбора, кроме как продолжать бороться, пока вы не преодолеете все, что когда-то сдерживало вас.

Вы слишком долго были заняты ерундой. Пришло время переключить внимание на то, что поможет вам двигаться вперед. #DistractingInjuries #NeverFinished

Глава

2. Счастливого Рождества

На следующий день после Рождества 2018 года мы с Кишем и моим братом Труннисом-младшим, мамой и племянницей Алексис позавтракали в кафе Loveless Café в Нэшвилле с подходящим названием. Это было идеальное место для семейного завтрака Гоггинсов, учитывая нашу историю с так называемым самым счастливым временем года. Когда я рос, мои друзья придавали большое значение Рождеству. Они говорили о нем и составляли списки желаний на несколько недель вперед. Они смотрели одни и те же старые рождественские фильмы и пели одни и те же банальные песни. Для меня же это был просто еще один день в календаре, ничем не отличающийся от остальных, потому что я появился на свет.

В Буффало Рождество стало для моего отца маркетинговой возможностью. Пока большинство детей играли с новыми игрушками и надевали свежую экипировку, мы оттирали жвачку с полов катка, затем полировали их и готовили здание к ночному катанию. Когда мы сбежали в Индиану, моя мама была настолько потрясена, что не могла не заботиться ни о каких праздниках. Поглощенная поисками работы, жилья и собственной социальной жизни, она не считала Рождество и мои переживания по этому поводу приоритетными.

Прошло три года с тех пор, как я в последний раз виделась и общалась с братом, в дни после убийства его старшей дочери. У нас всегда были неловкие отношения, потому что мы по-разному смотрели на свое детство. Когда отец издевался над нами, мой брат всегда пытался быть миротворцем, и это требовало от него оправдывать отца, каким бы злобным он ни был. Он хотел, чтобы все было как в кумбайе. Когда отец приходил за матерью, Труннис-младший старался убежать в свою комнату, а я следил за ним. Я видел все так, как было на самом деле, и это сделало меня бойцом". Труннис-младший помнит все так, как ему хотелось бы. Я никогда не винил его за это. Мы все делали все возможное, чтобы как-то выжить. Моя мама не могла защитить никого из нас. Ее били по заднице так же, как и нас. Как будто из одного дома одновременно транслировались четыре разных версии одного и того же реалити-шоу. Этот диссонанс невозможно было не почувствовать и не впитать.

Когда мне было девять лет, мой брат решил оставить нас и нашу новую жизнь в Индиане, чтобы жить с нашим отцом, и после этого мы никогда не были близки. Однако он всегда будет моим единственным братом, поэтому, когда я узнал, что Кайла убита, я бросил все дела, чтобы быть с ним. Он всегда будет мне дорог, и я восхищаюсь им за то, что он пережил наше поганое детство, стал прекрасным отцом и получил докторскую степень. Тем не менее, у нас слишком много общего и мы пережили слишком по-разному, чтобы это не вызывало ничего, кроме неловкости, когда мы оказываемся вместе. Поэтому, когда после завтрака он рассказал мне о своих планах, я ничуть не удивилась.

"Мы едем в Буффало, - сказал он с ухмылкой, - чтобы показать детям окрестности и отдать дань уважения старику". Я взглянул на маму, которая должна была сопровождать его и его семью в их поездке по аллее памяти. Она не могла смотреть мне в глаза. Хотя мы с ней тоже не всегда помним все мелочи одинаково, мы знаем, что пережили ад. Как любой хороший историк-ревизионист, Труннис-младший все еще пытается убедить себя в обратном. Именно поэтому Буффало остается его любимым городом. Он ездит туда как можно чаще и всякий раз посещает могилу нашего мучителя.

Для людей, переживших травму, отрицание - это манящее средство оцепенения. Оно позволяет вам переписать свое прошлое и продать себе какую-нибудь выдумку. В рассказе моего брата Буффало был счастливым местом, а наш отец - опорой общества. Когда мы были детьми, он простил нашего отца быстрее, чем священник на исповеди, а во взрослом возрасте его избирательная память придает детству более яркий блеск, что позволяет ему чувствовать себя менее ущербным. Но хочет он это признавать или нет, ущерб был нанесен. Если бы он пережил все так, как пережили мы с мамой, он не стал бы устраивать ей прогулку по своей личной стране фантазий, как будто Баффало - это не камера пыток, из которой ей пришлось бежать много лет назад.

К 2018 году я овладела своими детскими демонами. Я был кукловодом, и все скелеты в моем шкафу висели на ниточках, которыми я управлял. Моя мать тоже не отрицала того, что с нами произошло, но, как и мой брат, она предпочитала избегать своей боли. Она ненавидела обсуждать с моим отцом свой опыт или даже думать о нем, а позже, когда она рассказывала о той поездке в Буффало с Труннисом-младшим, она говорила, что чувствовала себя ошеломленной. Все вокруг казалось незнакомым. Даже дом на Парадайз-роуд. Она не узнала ни одного здания, ни одного названия улицы. Как будто ее память была стерта, как жесткий диск, и она видела все это - дом, Скейтленд, все свои старые знакомые места - впервые.

Травма сделает это. Она стирает места, имена и происшествия, если вы не делаете тяжелую работу по переработке сложного дерьма. Если, как мой брат, вы спрячете это в глубине своего сознания - настолько глубоко, что до него невозможно будет добраться, - или, как моя мама, будете стараться игнорировать это, потому что это слишком тяжело, чтобы с этим столкнуться, то однажды подавленными окажутся не только плохие воспоминания. Целые куски вашей жизни будут ускользать от вас.

Моя мать могла бы поехать в Буффало с планом игры. Это должен был быть ее победный круг. Когда мы уезжали, Труннис сказал ей, что она станет проституткой, а я - гангстером. Вместо этого она стала старшим помощником вице-президента в медицинском колледже в Нэшвилле, зарабатывая шестизначную сумму. Труннис-младший - профессор колледжа и семьянин. Я - отставной морской котик, которого только что наградили в VFW и который был автором новой книги. Но она не пошла на могилу Трунниса, чтобы рассказать ему обо всем этом. Она парила над моментом в пузыре, который создала, чтобы пережить еще один уик-энд в Буффало, штат Нью-Йорк. Как и большинство из нас, она не хотела чувствовать свою боль, поэтому не смогла найти в ней силы.

Многие из нас застряли в собственном мозгу, скованные давно ушедшими демонами, которые, возможно, даже мертвы. Мы отказываемся обсуждать или признавать случившееся, поэтому, когда мы преодолеваем все это, мы не осознаем и даже не чувствуем этого. Моя мама, оставив Буффало, стала успешной, профессиональной женщиной, но она все еще трусила перед демоном, укравшим ее душу. Она должна была написать Труннису письмо, в котором рассказала бы ему, что он упустил и кого высвободил. Она должна была прочесть его вслух на его могиле. Не для того, чтобы он знал, кем она стала, а для того, чтобы она знала это! Ей нужно было вернуть свою душу и представить себя самой себе!

Отрицание - это самозащита, но это также и самоограничение. Принятие всей своей правды, включая все недостатки, несовершенства и ошибки, позволяет вам развиваться, расширять свои возможности, искать искупления и исследовать свой истинный потенциал. А пока вы не распакуете свой багаж, невозможно узнать, каков ваш потенциал на самом деле. Вся правда не может преследовать вас, если она служит вам.

В тот вечер мы с Киш должны были лететь во Флориду, чтобы отпраздновать запоздалое Рождество в кругу ее дружной семьи. Рождество всегда имело для Киш большое значение, и, хотя уютный дом для отдыха казался мне чертовски мягким, она - самая лучшая женщина, которую я когда-либо встречал. Мы стали партнерами в жизни и в бизнесе, и я хотел, чтобы она была счастлива. Если это означало поездку на рождество во Флориду в стиле Нормана Роквелла, то пусть так и будет. Но там не будет ни одной чертовой фотографии в одинаковых пижамах, это я вам обещаю!

У нас было несколько часов до вылета, и Киш провел их, копаясь в цифрах продаж моей первой книги "Не могу причинить боль". Она вышла меньше месяца назад, а уже продано больше экземпляров, чем я мог себе представить. После более чем пяти лет и многочисленных неудач книга, которую я себе представлял, наконец-то вышла в свет, и это был хит.

Возможно, кто-то и не удивлен успехом книги, но бесчисленное множество людей - точно. Предыдущие варианты предложения книги были отвергнуты многочисленными издательствами, которые не видели ценности в моей истории. Вот пример: в 2016 году я представил предложение о создании книги объемом в сто с лишним страниц Эду Виктору. Он был легендой литературного мира, и познакомил меня с ним не кто иной, как Маркус Люттрелл, который работал с ним над его бестселлером "Одинокий выживший". Эд также представлял интересы таких рок-звезд, как Эрик Клэптон и Кит Ричардс, и некоторых из крупнейших писателей. Однажды он сказал, что вырос "...воспринимая жизнь как длинное шоссе, усеянное зелеными огнями". В другой статье он упомянул, что критерии, по которым он определяет издательский потенциал того или иного проекта, сводятся к трем вопросам. "Потрясающий ли человек? Хороша ли работа? И много ли в нем денег?". Мое предложение по книге не прошло эту оценку. Но я отдаю ему должное. Он не стал приукрашивать плохие новости в своем письме с отказом.

От: Эд Виктор

Дата: Июнь 27, 2016, 6:46:16 AM PDT

За: Дэвид

Cc: Дженнифер Киш

Тема: Ваша книга

Дорогой Дэвид

Я сказал, что отвечу вам в понедельник, и вот я здесь... но вам не понравится то, что я скажу.

...моя оценка ее ценности и потенциала продаж ни в коей мере не совпадает с вашей. Я могу ошибаться - в прошлом я точно ошибался, - но я не вижу, что эта книга получит большой аванс и продастся большим тиражом...

Когда я сказал вам, что буду честен в своей реакции на этот проект, вы предупредили меня, что, если я скажу "нет", я увижу его в списке бестселлеров NY Times и глубоко пожалею о своем решении. Возможно, вы правы, но поскольку моя оценка ценности и коммерческих перспектив книги намного ниже вашей, я не буду подходящим агентом для нее. Вам нужен человек со 101-процентным энтузиазмом, который пойдет и докажет, что я безнадежно ошибаюсь (уже не в первый раз).

...

Все лучшее

Эд

PS Я расскажу Маркусу о своем решении, ведь именно он пытался свести нас вместе.

Меня не должно было удивлять, что парень, выросший в окружении только зеленого света, не может относиться к жизни, зажатой красным светом, выбоинами и знаками "стоп", но он был экспертом в этой отрасли и не считал мою историю доступной. Это было проблемой, и в тот момент это обескураживало, но это не разозлило меня, и я никогда не сомневался в собственной ценности. Я знала, что моя жизнь, моя история и мой подход были нетрадиционными. Их шаблоны не подходили мне. Меня нельзя было упаковать в коробку по стандартам индустрии. Понял. Когда я хоть раз идеально подходил для чего-либо? Никогда. Но мне все равно удалось добиться успеха.

То, что Эд Виктор считал недостатком - то, что меня нельзя было легко определить и продать, - на самом деле было моим главным достоинством. Мой подход, биография и достижения доказывали одно: я - абсолютный аутсайдер. Это было правдой всю мою жизнь, и если никто не мог разглядеть мой потенциал, то я должен был показать им, что они упустили.

В библиотеках полно книг о том, как быть счастливым и о силе позитива, но никто не готовит вас к темным временам, и сила моей истории заключалась в том, что я прошел через тяжелые времена, чтобы стать тем самым прямолинейным ублюдком, который вдохновляет вас никогда не быть удовлетворенным. Эду и всем остальным экспертам индустрии, которых я встречал, это было неинтересно, потому что они этого не понимали. Это не означало, что книга не будет продаваться. Это просто означало, что мне нужно было удвоить то, что делало меня уникальным, сохранять веру в себя и свое видение и работать еще усерднее.

В 2017 году я подписала контракт с новым литературным агентом и подготовила еще одно предложение, которое принесло мне аванс в размере 300 000 долларов от крупного издательства. Это хорошие деньги, но пока я ждала, когда придет контракт, меня терзали сомнения. Готова ли я продать свою историю кому-то еще? Нужен ли мне редактор, который помог бы мне ее рассказать?

Только я один знал, сколько крови я пролил и сколько раз крестился в поту, чтобы дойти до этого момента. Было слишком много всенощных и предрассветных пробуждений, чтобы их можно было сосчитать. Меня сотни раз сбивали с ног. Я довел свой разум, тело и душу до предела. Как Энди Дюфрейн в "Искуплении из Шоушенка", я провел более двадцати лет, скребя тупым молотком по тюремной стене своего разума, и мне нужно было сказать последнее слово, когда речь шла о правке и о том, кто заработает на моей истории. После многих дней и ночей, проведенных в раздумьях, я понял, что единственный способ добиться этого - самому издать эту чертову книгу.

Как только я сорвал сделку, мой агент обругал меня. Он сказал, что я исключен из списка его клиентов и что мне повезет, если я продам десять тысяч экземпляров. В общем, он сказал: "Счастливого, блядь, Рождества, Гоггинс" и отпустил меня. Он был не одинок. Почти все, к кому я обращался за советом - люди, знающие, как работает индустрия и что нужно для успеха, - говорили, что я дурак.

Да будет так.

Нельзя бояться разочаровать людей. Вы должны жить той жизнью, которой хотите жить. Иногда это означает быть тем ублюдком, который может поднять средний палец вверх всем в комнате и быть абсолютно спокойным за это.

Значит ли это, что вы не будете нервничать или что все пройдет гладко? Ни хрена подобного. Когда вы стоите на трапе самолета C-130 на высоте двадцать тысяч футов, ничего страшного, если ваши колени начнут подгибаться, потому что вы знаете, что времени мало и свободное падение неизбежно, но в ту секунду, когда вы выпрыгиваете из самолета, вы должны решиться на прыжок. Если вы этого не сделаете, то будете кувыркаться, опасно теряя контроль, и падать слишком быстро. Вам необходимо принять решение, чтобы сосредоточиться на сохранении стабильного положения тела. И никогда не смотрите вниз. Ориентируйтесь на горизонт. Это ваша перспектива. Это ваше будущее.

Вместо того чтобы получить большой аванс, я потратил 90 процентов своих сбережений - больше, чем тот аванс, который я бы получил, - чтобы выпустить книгу, не уступающую по качеству всем крупным издательствам, и выпустил собственную аудиокнигу с совершенно новым уклоном. Это было рискованно, но первопроходцы никогда не идут по ровным дорогам, которые уже прошли тысячи других. Они идут по пересеченной местности и прокладывают свой собственный путь. Всю свою жизнь я был нестандартен. Я разбивал формочки для печенья на протяжении почти двух десятилетий, и это была самая большая ставка, которую я когда-либо делал на себя.

"Вы попали в список бестселлеров "Нью-Йорк Таймс", - сказал Киш. Она подняла глаза от ноутбука и улыбнулась. Она была горда, и я тоже. Не потому, что мне было наплевать на список бестселлеров "Нью-Йорк Таймс", и даже не потому, что книга вообще продавалась, а потому, что я знал, что она честно отражает мою жизнь и все, что я в нее вложил. И, признаться, после того как мне сказали, что попасть в список бестселлеров "абсолютно невозможно" и "невозможно" для самоизданной книги начинающего автора, было приятно еще раз бросить вызов обстоятельствам.

В пятом классе я был практически неграмотным. В тот вечер я представил, как сажусь за стол с тем одиннадцатилетним ребенком, который так боролся на уроках и так жаждал признания. Если бы я сказал ему, что однажды он станет автором бестселлеров, он бы рассмеялся мне в лицо.

Я покачал головой, усмехнулся про себя и проглотил горсть витаминов. Без предупреждения мое сердце начало учащенно биться. Я приложил два пальца к сонной артерии и сверился с часами. Мой пульс скакал от стабильных пятидесяти ударов в минуту до 150 и обратно без какого-либо определенного ритма.

Как врач скорой помощи и человек, восстановившийся после нескольких операций на сердце, я сразу понял, что у меня фибрилляция предсердий, или АФИБ, когда верхние камеры сердца, предсердия, не совпадают по ритму с нижними камерами, желудочками. Я пережил подобный эпизод девятью годами ранее после первой операции на сердце, когда один из пластырей не сработал. Другой пластырь не сработал, или это что-то новое?

Я не сразу рассказал Киш. Она работала несколько месяцев без перерыва, чтобы помочь сделать "Can't Hurt Me" хитом, и ей не терпелось вернуться домой и побыть с семьей. Вместо этого я пытался контролировать сердцебиение с помощью вагальных маневров, например выравнивал давление в пазухах с помощью техники Вальсальвы, поджимал колени к груди, заставлял себя рвать или кашлять, массировал сонные пазухи. Было доказано, что эти методы помогают сбросить давление в организме и вернуть сердце в ритм. Глубокое дыхание тоже может помочь, но ничего не помогало, и чем дольше это продолжалось, тем сильнее кружилась голова и тем серьезнее становилась опасность.

При ВСД тромбы могут превратиться в эмболы, которые закупоривают кровеносные сосуды в мозге или сердце, вызывая инсульт и сердечную недостаточность. Люди с серповидно-клеточным признаком, как я, подвержены повышенному риску образования тромбов. Прошло несколько часов. Я притворялся, что все в порядке, пока мой пульс рисовал в моем сознании страшную электрокардиограмму, но когда Киш застегнула чемодан и повернулась ко мне, готовая ехать во Флориду, она поняла, что что-то очень не так. Мы ехали не в аэропорт. Мы ехали в отделение неотложной помощи.

На следующий день после Рождества в большинстве общественных мест становится тихо, но праздничный сезон в отделении скорой помощи всегда проходит шумно. Может быть, это алкоголь, семейные раздоры, одиночество или сочетание всех трех факторов. Когда мне было четырнадцать лет, жених моей матери, Уилмот, был застрелен на следующий день после Рождества, поэтому всякий раз, когда календарь склоняется к концу декабря, я больше думаю о травме, чем о Санте.

Когда мы вошли в раздвижные стеклянные двери, отделение скорой помощи было переполнено. Я опустился на одно из немногих свободных мест в приемном покое, голова кружилась как черт. Медики, врачи и медсестры суетились между процедурными зонами, катая пациентов по скрипучему кафельному полу на каталках и в старых шатких креслах-каталках. Система громкой связи трещала. Люминесцентные лампы жужжали над головой. Киш сидел рядом со мной и заполнял бумаги, пока я закрывала глаза и делала очередной глубокий вдох.

Спустя несколько минут, а может, и часов, я проделал то же самое в присутствии молодого врача в отгороженной занавеской процедурной зоне. Он не был кардиологом, и когда я объяснил, что перенес две операции на сердце, он воспринял эту новость слишком небрежно. Он послушал мое сердцебиение, установил на меня датчики и посмотрел, как мой пульс вычерчивает ритм на мониторе ЭКГ. Затем он рассказал мне то, что я только что рассказал ему.

"У вас ВСД".

"Вас понял". Я бросил на него косой взгляд. Киш поймал его.

"Что вы можете сделать для него, доктор?" - спросила она.

"Мы поставим вам капельницу и посмотрим, как вы отреагируете".

Пришла медсестра, пощупала мою вену, и лекарство, похоже, подействовало. Через несколько минут мой пульс успокоился, а головокружение ослабло, но когда через час снова вошел доктор, он выглядел растерянным, читая показания мониторов.

"Ну, пульс успокоился, но у вас все еще ВСД", - сказал он. "Я позвоню кардиологу наверх и посмотрю, что можно сделать здесь".

Мне не нужно было слушать, что скажет кардиолог, чтобы узнать свою судьбу. Я изучал случаи AFib, и если дыхательные техники, выравнивание и лекарства не синхронизируют работу камер, то следующим шагом будет шок сердца, чтобы перезапустить его, как вы перезагрузили бы замороженный компьютер. Я видел видеоролики об этом и был в ужасе.

Забавно, что две операции на сердце никогда не пугали меня. Я знал, что обе операции сопряжены со смертельным риском, но тогда я не задумывался о своей смертности и встречал их, лишь пожав плечами. В тот вечер в Нэшвилле я по-другому относился к жизни и смерти.

Can't Hurt Me" изменила меня, и моя последняя метаморфоза была гораздо глубже, чем коммерческий успех и энтузиазм публики по отношению к моей истории. Написание этой книги позволило мне в последний раз пережить тот ад, через который я прошла, а публикация книги позволила мне начать все с чистого листа. Люди всегда многое обо мне предполагали. Can't Hurt Me" наконец позволила мне сказать свою правду, и я почувствовала себя оправданной. Наконец-то я могла быть спокойна за свою жизнь и за все, что я в нее вложила и чего добилась. А потом, как по команде, мое сердце заколотилось, как заезженная пластинка, и я снова оказалась под прицелом жизни.

С Рождеством, мать вашу!

Пока Киш звонила родителям и утирала слезы, я столкнулся с горькой возможностью. Я верил, что моя роль на этой земле - страдать и преодолевать трудности, чтобы научить других делать то же самое, но теперь, когда этот период моей жизни, похоже, закончился, я должен был задаться вопросом: неужели я вдруг стал ненужным? Мои мысли метались между жалостью к себе и яростью. Моя тревога зашкаливала. Я уже не смеялся над смертью, как раньше. Я боялся. Я отчаянно хотел жить дальше.

Пришел техник и побрил мне грудь. Она приложила один электрод к моей груди, а другой - к спине. Затем вошел доктор и попросил Киша занять место в комнате ожидания у входа. Он посмотрел на мониторы, взглянул на меня и нажал на выключатель. Через меня прошло двести джоулей, и все вокруг померкло. На долю секунды я завис между ударами сердца. Он снова ударил меня, и я закричал, приходя в себя. Киш слышал, как я всю дорогу в приемной произносил имя Господа всуе, чего никогда не делал. Вот как больно было. Но это сработало. Я была синхронизирована.

Пытаюсь контролировать страх быть потрясенным

Врач отправил меня домой с нормальным пульсом, батареей анализов, которые нужно было назначить, чтобы убедиться, что с сердцем все в порядке, и с измученной душой. Так уж устроена жизнь. В одну секунду вы говорите о списке бестселлеров New York Times, а в следующую рискуете не дожить до завтра. Все происходит буквально так быстро.

Это дерьмо не вечно. Жизнь - это главный конкурент. Она не берет выходных, и ей все равно, заработали ли вы деньги или получили повышение на работе. Все, что это значит, - это то, что вы готовы к работе на минуту-другую. Каким бы крутым и успешным вы себя ни считали, поверьте мне, на повороте вслепую появится полуприцеп, готовый ударить вас по ебалу, когда вам будет чертовски комфортно.

Я знал это, но также думал, что мои сердечные проблемы остались в прошлом. Теперь я понимаю, насколько это было нелепо. Когда вы постоянно находитесь в напряжении, вы думаете, что наступит время, когда неровная дорога, изрытая выбоинами и усеянная сдутыми шинами, станет ровнее, но этого никогда не происходит. На самом деле, если вы идете по жизни, ожидая гладкой дороги, вы не будете готовы к тому, что однажды теплым и приятным вечером на свежеуложенном асфальте разверзнется выбоина, и вас отбросит в сторону. Именно в этом и заключается "Счастливого, мать его, Рождества". Это не имеет никакого отношения к празднику. Речь идет о неожиданных "подарках", которые приготовила жизнь, ожидая, когда вы наткнетесь на них.

По-другому можно сказать, что я потерял что-то важное в той комнате неотложной помощи. Когда рассвело, и я ехал домой, я чувствовал себя Самсоном, бегущим по лысине в колесе своего разума. Я больше не знал, кто я такой. Был ли я все еще дикарем или просто еще одной болтливой головой?

Кого-то это слово может отпугнуть, но для меня назвать кого-то "дикарем" - высший комплимент. Дикарь - это человек, который бросает вызов трудностям, у которого есть воля, которую невозможно укротить, и который, будучи сбитым с ног, всегда встает на ноги!

Если бы врачи сказали мне, что я должен прекратить бегать и усиленно тренироваться в спортзале, я бы все отменил. Я бы отменил все будущие выступления и свои каналы в социальных сетях. Я всегда был человеком действия и служения, и я знаю, что не смогу вдохновить людей, просто рассказывая о том, что я делал в прошлом. Перед тем как присоединиться к социальным сетям, я дал себе одно правило: если я не могу жить этим, я не буду говорить об этом. Перед тем как лечь спать той ночью, я решил, что если мое тело больше не будет сотрудничать, "Can't Hurt Me" станет моей лебединой песней, и я исчезну.

Эволюция № 2

Никогда не тратьте ничего впустую. Этот урок я впервые усвоил в Бразилии, штат Индиана, когда одноклассник принес мне подарок после уроков. В детстве у меня было не так много подарков, поэтому, когда он вручил мне этот, я был маленьким жаждущим ублюдком. Я хотел разорвать эту суку и посмотреть, что мне достанется. Первый громкий разрыв привлек внимание моего дедушки. Он просунул голову в комнату и осмотрел обстановку. "Успокойся", - сказал он. Затем он протянул мне ножницы. "Это хорошая оберточная бумага. Мы можем использовать ее повторно".

Многие из нас выросли с бабушками и дедушками, пережившими Великую депрессию, которые знали, что мы работаем с ограниченными ресурсами. Даже те, кто хорошо зарабатывал, не считали комфорт и изобилие чем-то само собой разумеющимся, и, наверное, это передалось мне. По сей день я ненавижу расточительство. Я съедаю все остатки, а когда у меня заканчивается тюбик зубной пасты, я не просто сворачиваю его, чтобы выдавить остатки, я разрезаю его и кладу в пакет Ziploc, пока не использую все до последней капли.

Все должно быть использовано. Особенно энергию переменчивых, потенциально разрушительных эмоций, таких как страх и ненависть. Вы должны научиться обращаться с ними, добывать их - и как только вы овладеете этим ремеслом, любая негативная эмоция или событие, которые вспыхивают в вашем мозгу или бросаются в вас, как граната, могут быть использованы в качестве топлива, чтобы сделать вас лучше. Но чтобы добиться этого, вы должны буквально прислушаться к себе.

В 2009 году я готовился к участию в трехтысячемильной велогонке под названием Race Across America, более известной как RAAM. Я все еще служил в армии, поэтому мне приходилось просыпаться очень рано, чтобы успеть проехать от пятидесяти до ста миль до работы. Мои тренировочные заезды по выходным составляли более двухсот миль - иногда я проезжал до пятисот миль - часто по узким обочинам оживленных автострад. Я делал все это, потому что дистанция RAAM пугала меня. Монотонность, связанная с необходимостью сидеть на велосипеде несколько дней подряд без сна, пугала меня до смерти. Гонка так глубоко засела в моей психике, что я плохо спал. Чтобы разрядить обстановку, я стал записывать каждую поездку на портативный диктофон. Я описывал все, что видел и чувствовал, в мельчайших подробностях.

В основном это был только я на мотоцикле, а мимо проносились машины, "Харлеи" и полуприцепы. Я чувствовал запах выхлопных газов, ощущал, как ветер бьет меня по голове, и пробовал на вкус песок открытой дороги. Когда я сворачивал на голубые дороги, я не видел ни одной машины на протяжении пятидесяти миль, но белая линия была всегда рядом. Неважно, была ли обочина широкой, тонкой или вообще отсутствовала, белая линия всегда была рядом.

Я слушал эти кассеты по ночам и тысячу раз представлял себе белую линию. Я был очарован простотой этого, которая помогла свести к минимуму все остальное, связанное с гонкой. И хотя в тот год я не участвовал в RAAM из-за экстренной операции на сердце, я знал, что наткнулся на систему минимизации своих страхов и укрепления уверенности, которую буду использовать еще долгие годы.

Я не могу представить себе часы, проведенные в одиночестве за белой линией.

Когда я начал выступать перед компаниями из списка Fortune 500 и профессиональными бейсбольными клубами, чтобы заработать на жизнь, мне пришлось быть готовым рассказать историю своей поганой жизни успешным людям - в том числе миллионерам и миллиардерам, которые уже все это слышали. Это была не какая-то простая поездка в среднюю школу, где ученики легко поддаются впечатлению, и все мои опасения по поводу публичных выступлений всплыли вновь. Я снова достал диктофон. Я рассказал о своих страхах и травмах, о которых мало кто знал, в микрофон и обнаружил странную, неожиданную алхимию. Мой страх и травма трансформировались в энергию и уверенность.

Многие люди записывают свои самые мрачные моменты в дневник или ежедневник и надеются получить некий рычаг воздействия на то, что они пережили или пытаются преодолеть. Я веду дневник уже много лет, но в этом дерьме есть свои уровни, и письменный архив - это начальный уровень. Аудиозаписи более интерактивны и доступны и оказывают более глубокое воздействие на сознание.

Если вы подвергались издевательствам, насилию или сексуальному насилию и готовы говорить нефильтрованную правду в микрофон и слушать ее снова и снова, то через некоторое время она станет просто еще одной историей. Конечно, это будет сильная история, но яд будет нейтрализован, а сила перейдет к вам.

Это не та задача, к которой стоит относиться легкомысленно. Если вы пережили острую травму, вам не захочется думать о том, что вы делали в тот день, когда это случилось, что вы слышали и что чувствовали, или о том, как после этого перевернулась ваша жизнь. Все равно сделайте это. Чем больше красок и контекста вы сможете добавить в трек, тем скорее вы пойдете по улицам в наушниках и с высоко поднятой головой. Когда люди увидят, что вы идете, они могут подумать, что вы слушаете джем Эминема. Но нет, это ваша глубочайшая травма, сцена вашего предполагаемого разрушения, поставленная на повтор. С каждым последующим прослушиванием вы будете обретать все больше и больше силы и получать достаточно трансформационной энергии, чтобы изменить свою жизнь.

Большинство людей не хотят даже думать о своем самом темном дерьме, не говоря уже о том, чтобы говорить о нем. Они отказываются рассуждать в суровых дебрях своего прошлого, потому что боятся разоблачения. Поверьте мне, в этих холмах есть золото. Я знаю, потому что сам был чернокожим парнем в ковбойской шляпе, по пояс в ледяном ручье в поисках самородков. И если вы найдете в себе мужество нарисовать картину своего худшего кошмара в устной речи, а затем слушать ее, пока она не впитается и не пропитает ваш разум, пока вы не сможете услышать ее без какой-либо эмоциональной реакции или выплеска, она больше не заставит вас трусить или плакать. Она сделает вас сильным. Достаточно сильным, чтобы выйти на сцену и рассказать всему миру, что они сделали с вами, и что это не сломило вас. Это сделало вас сильным.

Запись себя - это не только надежный инструмент для нейтрализации травмы. Она может изменить динамику практически любой ситуации или настроения. Если использовать его правильно, он также поможет вам оставаться честным. Однажды пару лет назад, вскоре после того, как я увеличил количество тренировок с десяти миль бега в день до двадцати и более, я почувствовал себя истощенным и болезненным, слишком уставшим, чтобы бегать, и постоянно твердил себе, что мне нужен выходной. Расслабившись на диване, я настроилась на самобичевание. Затем я взял диктофон и стал ныть в микрофон. Мне хотелось услышать, как это звучит вслух. Я был честен с самим собой. Я описал свои недавние пробежки и ноющие травмы и рассказал, как, по моему мнению, день отдыха мог бы мне помочь. Я привела убедительные доводы в пользу столь необходимого дня отдыха, но когда я воспроизвела их, жюри из одного человека не было убеждено. Потому что моя внутренняя стерва вдруг оказалась императором без одежды. Бак, обнаженный при свете дня, было невозможно игнорировать, а еще сложнее его переварить. Я в считанные секунды поднялась с дивана и отправилась в путь.

Многие люди изо дня в день просыпаются с ужасом или сомнениями. Они боятся своих тренировок, занятий или работы. Возможно, им предстоит тест или презентация, которые заставляют их нервничать, или они знают, что тренировка в этот день будет болезненной. Лежа в постели, они настраиваются на мягкое, всепрощающее самобичевание, которое ничуть не облегчает задачу встать и двигаться. Большинство людей в конце концов встают, но часами находятся в оцепенении, потому что не могут полноценно заниматься своей жизнью. Их самобичевание заставило их оцепенеть, и они проспали полдня, прежде чем наконец проснулись.

То, как мы говорим с собой в моменты сомнений, имеет решающее значение, независимо от того, высоки ставки или нет. Потому что наши слова становятся действиями, а действия формируют привычки, которые могут покрыть наш разум и тело налетом амбивалентности, нерешительности и пассивности и отделить нас от собственной жизни. Если что-то из этого кажется вам знакомым, возьмите телефон и запишите свой внутренний диалог, как только проснетесь. Не сдерживайтесь. Выплесните в микрофон весь свой ужас, лень и стресс. А теперь послушайте его. В девяти случаях из десяти вам не понравится то, что вы услышите. Это заставит вас содрогнуться. Вы бы не хотели, чтобы ваша девушка или парень, ваш босс или ваши дети услышали вашу нефильтрованную слабость. Но вы должны это сделать.

Потому что тогда вы сможете использовать его по назначению. Вы можете использовать его, чтобы напомнить себе о необходимости перемен. Прослушивание может вдохновить вас на более глубокое участие в своей жизни, на то, чтобы быть лучшим на работе, в школе или в спортзале. Оно может побудить вас переписать историю, чтобы, ложась спать, вы не чувствовали, что потратили впустую еще один ценный день.

Повторите это на следующее утро, но на этот раз, как только вы выслушаете все свое нытье по поводу того, что вы не хотите делать, сядьте в постели и сделайте второй дубль. Представьте, что вы мотивируете друга или любимого человека, который проходит через трудности. Относитесь с уважением к проблемам, с которыми они сталкиваются, но при этом будьте позитивны, решительны и реалистичны. Этот навык требует повторения, и если вы будете делать это регулярно, то обнаружите, что не пройдет много времени, как ваше обращение к себе перейдет от сомнений и страха к оптимизму и силе. Поначалу условия вашей жизни могут не сильно измениться, но ваши слова будут способствовать тому, что ваш подход изменится, а это в конечном итоге позволит вам изменить все. Но вы должны говорить правду и быть готовыми к ней прислушаться. Не бойтесь своей слабости или сомнений. Не смущайтесь и не притворяйтесь, что их не существует. Они появились не просто так, так что используйте их, чтобы изменить динамику своей жизни.

В последнее время я использую эту технику для борьбы с ненавистью, которая обрушивается на меня в Интернете. Большинство людей в моем положении не читают негативные комментарии или электронные письма. Они поручают кому-то другому отсеивать и затем удалять их. Я же воспринимаю ненависть как еще один источник топлива. Я вижу в ней красоту и силу и никогда не позволяю ей пропадать зря. Когда приходят негативные комментарии, а они приходят всегда, я делаю скриншот и говорю их в микрофон. В 2021 году я опубликовала снимок своего распухшего левого колена, что вызвало шквал негативных комментариев. Некоторые утверждали, что предвидели мой срыв и считали это личной победой. Другим просто нравилось видеть мою боль.

"Я устал слушать, как ты разеваешь свой поганый рот", - написал один из них.

"Надеюсь, я никогда больше не увижу, как твоя черная задница участвует в выборах", - написал другой.

Они пытались посыпать мои раны солью. Они хотели, чтобы я почувствовал укол, что я и сделал, и надеялись, что это еще больше опустит меня. Но этого не произошло. Мне нравились эти комментарии. Они мне так нравились, что я сделал микстейп. Я распечатал их все, записал, как я говорю каждое из них, а потом зациклил эту сучку. Всякий раз, когда у меня плохой день, я слушаю ее. Иногда я хожу по дому, наслаждаясь этим в полном стерео.

Большинство людей получают только позитив. Они хотят, чтобы все и все были хорошими и счастливыми. Они наедаются сладостями и отворачиваются от темной, горькой пилюли ненависти. Но в поцелуях в задницу, похвалах и похвалах не так много топлива, как в ненависти. К счастью, мир полон завистливых, неуверенных в себе ненавистников. Если вы не получаете негативных комментариев в социальных сетях, найдите топливо в необдуманном замечании друга или сомнении учителя или тренера. Я уверен, что вам больно, когда вы чувствуете, что вас обижают, недооценивают, критикуют или исключают. Просто знайте, что тепло, которое вы чувствуете, - это свободная энергия, которая ждет, чтобы ее сожгли. Не забивайтесь в угол, беспокоясь о людях, которые вас не уважают. Переделывайте то, что вы слышите и чувствуете, пока это не станет работать на вас!

Это и есть менталитет победителя. Победители в жизни воспринимают все, что они испытывают, все, что они слышат, видят и чувствуют, как чистую энергию. Они тренируют свой ум, чтобы найти ее. Они опускаются в труднодоступные места, чтобы добыть золотые самородки из травм, сомнений и ненависти. Они не живут одноразовыми жизнями. Они ничего не выбрасывают и все переделывают. Они находят силу в издевательствах и душевных терзаниях, в поражениях и неудачах. Они черпают ее у людей, которые ненавидят их лично, и у интернет-троллей тоже.

Некоторые люди засыпают с приложением для медитации. Другие открывают окна, чтобы услышать ночные звуки, или включают белый шум, песни китов или колыбельную моря, омывающего какой-нибудь одинокий берег. Когда я ложусь спать ночью, я слушаю своих ненавистников. И совершенно очевидно, что эти сучки-панковки не имеют ни малейшего представления о том, с кем они имеют дело.

Я тот человек, который превращает каждое их негативное слово в свой позитивный прогресс. Я беру то, что они мне подают, заворачиваю это в оберточную бумагу, которую я припас когда-то давно, и засовываю прямо им в задницу в виде очередной тренировки, очередной длительной пробежки и очередного года выравнивания, мать его. Честно говоря, я должен их благодарить. Они делают меня сильнее и решительнее в достижении моих целей. Что только заставляет их ненавидеть меня еще больше.

Пришло время сделать свой собственный микстейп. #TapeRecordYourself #NeverFinished

Глава

3. Ментальная лаборатория

Через пять недель после Рождества стало очевидно, что вся моя жизнь изменилась. Неожиданное внимание и известность, которые пришли с выходом альбома Can't Hurt Me и последовали за ним, были настолько же унизительными, насколько и дезориентирующими. После десятилетий, проведенных в тени, вне поля зрения публики, я оказался в центре внимания.

Я всегда чувствовал себя как дома на полях. Во время своей военной карьеры я совершал самые длинные пробежки и переходы еще до того, как все остальные просыпались. В то время как другие отдыхали или веселились после тяжелого рабочего дня или недели, я оставался дома, изучая таблицы погружений, упаковывая и переупаковывая парашют или бегая и тренируясь в спортзале до глубокой ночи. Все, что я делал в свободное время, было направлено на мое личное развитие и самореализацию. Я точно не делал этого ради внимания. И все же меня часто не понимали.

Я нес на спине валун величиной с целый мир, пытаясь выбраться на другую сторону преследующей меня тьмы. Я боялся, что если перестану поправляться, если дам себе передышку, то вся моя неуверенность и врожденная лень снова возьмут надо мной верх. Каждый раз, когда я чувствовал себя физически истощенным или умственно вымотанным, я представлял, как эта двадцатичетырехлетняя толстая задница смотрит на меня с широкой улыбкой на лице. Улыбка говорила: "Я все еще здесь, сучка. Я тот, кто ты есть на самом деле, и я никуда не уйду".

Я смотрел на каждый день как на возможность очистить свой мозг от негатива и был очарован силой разума и тем, как он может работать на нас и против нас. Часто он становится жертвой карусели эмоций и ситуативных условий, которые приводят в замешательство и лишают нас сосредоточенности, силы и стойкости, которые имеют естественную тенденцию приливать и отливать, как прилив. В раннем детстве я очень хорошо понимал эту присущую всем нам хрупкость, но позже я научился использовать и направлять всю свою умственную мощь на достижение того, о чем даже не подозревал. И сделал я это, создав то, что теперь называю своей Ментальной лабораторией.

Строительство началось после моей последней поездки в Буффало. Именно тогда я наконец перестал жаловаться достаточно долго, чтобы понять, что необходимый мне полигон для тренировок находится вокруг меня. Моя испорченная жизнь была сырьем, которое я искал, и если бы я обратил пристальное внимание на свои импульсы, неуверенность и поступки, отбросил стыд и сохранил готовность препарировать свои сомнения в себе, тревогу и страх, я бы нашел силы и мотивацию для преобразования своей жизни.

Вскоре я обнаружил, что усердно штудирую учебники, чтобы подготовиться к тесту ASVAB, и провожу по шесть-восемь часов в спортзале или на тропах каждый день, чтобы пройти подготовку в отряде морских котиков. И не сразу понял, что, как и сама жизнь, тяжелые тренировки и долгие занятия, как правило, высвечивают все мои слабые места. Мое желание продолжать питаться как дерьмо, мое естественное стремление срезать углы почти во всем, что я делал, мое общее отсутствие драйва и мое ослабленное внимание во время этих марафонских занятий по подготовке к ASVAB выявили мою готовность довольствоваться посредственностью. Но чаще всего я вспоминал о своем провале на тренировках Pararescue. Это было моим постоянным спутником в те недели. Она преследовала меня повсюду, куда бы я ни пошел.

Я прибыл в лагерь ВВС в лучшей форме за всю свою жизнь, и к тому времени, когда через восемь недель началась подготовка параспасателей, я был в отличной физической форме. Я прочитал приказ о предупреждении от начала до конца и подготовился к каждому физическому упражнению, рассчитанному на определенное время, полагая, что моей силы и скорости будет достаточно. Но мне не хватало душевных сил, чтобы довести дело до конца, и после ужасающей эволюции в бассейне мой страх перед водой стал моим заложником, пока я не бросил это занятие. Чем больше я анализировал эту ситуацию, тем больше понимал, как сильно мне нужна эта новая Ментальная лаборатория.

Учитывая, что я весил почти триста фунтов и должен был сбросить больше сотни менее чем за три месяца, я понимал, что невозможно явиться в Командование специальных боевых действий ВМС в Коронадо в лучшей физической форме за всю свою жизнь. Но в этом и не было необходимости. Мои коренные проблемы не были и никогда не были физическими. Все они были психическими.

В моей Лаборатории каждая физическая тренировка стала проверкой моей психической стойкости. Я перестал заботиться о том, как выглядит мое тело. Вам не нужен пресс с шестью пудовыми мышцами, если ваш ум - стальной. С этого момента каждая пробежка, каждый час на турнике и все мои поздние ночные занятия стали экспериментами, в ходе которых выяснялось, как долго продержится мой разум, если я буду продолжать оказывать на него все большее и большее давление. Я создавал ублюдка, который был морально готов сделать все, что потребуется, чтобы стать "морским котиком". Даже если для этого придется пережить три адские недели и бегать на сломанных ногах.

Эти эксперименты продолжались в течение следующих двадцати лет, и в ходе всех моих бесчисленных испытаний, падений и неудач я воспитал в себе альтер-эго - дикаря, который отказывался сдаваться практически при любых обстоятельствах. Человека, способного преодолеть любые препятствия. Я чувствовал себя обязанным поделиться тем, что узнал в лаборатории, потому что знал, что это может помочь людям, и то, что началось как медленное раскрытие моего внутреннего драйва в социальных сетях, переросло в глубокую исповедь в книге Can't Hurt Me. Любой, кто включал телевизор или перелистывал страницу, знал, откуда я взялся и что мной движет. Но я никогда не рассказывала о том, что у моей психики и души есть две стороны.

Если вам кажется, что вы недостаточно хороши, если ваша жизнь лишена смысла, а время словно ускользает сквозь пальцы, есть только один выход. Воссоздайте себя в своей собственной "Ментальной лаборатории". Там, где вы сможете остаться наедине со своими мыслями и побороться с тем, кем и чем вы хотите стать за свою единственную короткую жизнь на земле. Если вам кажется, что это правильно, создайте альтер-эго, чтобы получить доступ к темной материи в своем собственном разуме. Именно так я и поступил. В моем воображении Дэвид Гоггинс не был диким ублюдком, который совершал все тяжелые поступки. Это сделал Гоггинс.

Дэвид был ребенком, который родился с закрытым глазом и рос в страхе и кандалах. Во мне нет ничего особенного. Я просто перестал фокусироваться на том, что меня сдерживало, и научился использовать отказ, боль и неудачи как инструменты, чтобы задействовать все имеющиеся в моем сознании кусочки темной материи - всю мою неиспользованную силу, страсть и желание. Это редко бывало весело. Я страдал гораздо чаще, чем улыбался, но это помогло мне создать свое альтер-эго. Гоггинса питала темная сторона моей души, которая не желала быть отвергнутой, и у него была одна цель: стать самым жестоким ублюдком, который когда-либо жил!

В распоряжении каждого из нас есть Ментальная лаборатория, но большинство людей даже не подозревают, что у них есть доступ к месту, где они могут преобразить себя. Поэтому они остаются запертыми. К тому времени, когда они достигают середины жизни, двери обмотаны ржавой цепью и заперты на засов. Оборудование внутри пыльное и сломанное. Из фундамента и крыши прорастают сорняки.

В течение двух десятилетий двери моей лаборатории тоже были заперты - потому что я сам себя запер внутри! Но после сердечного приступа я понял, что, даже не подозревая об этом, в какой-то момент я во сне вышел из своей психической лаборатории, а двери захлопнулись и закрылись за мной.

Затем, 6 февраля, я получил электронное письмо, от которого меня передернуло. Оно пришло от Боба Бэббита, человека, который познакомил меня с Грегом Уэлчем, одним из величайших триатлонистов в истории, на чемпионате мира Ironman в 2008 году. Уэлч перенес тринадцать операций на сердце, начиная с середины тридцатых годов, что вынудило его досрочно выйти на пенсию. В состоянии паники я был уверен, что это какое-то дурное предзнаменование, но Бэббит написал мне с простым вопросом. Он хотел узнать, не подумаю ли я о том, чтобы пробежать Leadville Trail 100 тем же летом, чтобы собрать деньги для своей благотворительной организации Challenged Athletes Foundation (CAF).

Интервью с великим Грегом Уэлчем на Kona Ironman 2008

С 1994 года CAF собрал 134 миллиона долларов и профинансировал тридцать пять тысяч спортсменов с физическими проблемами, чтобы они могли получить необходимую помощь тренера и поддержку. Это, по меньшей мере, достойное дело, но прошло уже пять лет с моего последнего 100-метрового забега, когда я не финишировал в Badwater, поэтому я не стал отвечать сразу. Вместо этого я подошел к зеркалу в ванной и посмотрел на себя со стороны. На меня смотрел не Гоггинс. Это был Дэвид, и он был робким, как черт.

Я задавался вопросом, смогу ли я вообще физически завершить гонку, не говоря уже о том, чтобы соревноваться на том высоком уровне, на котором я участвовал во многих ультразабегах во время своего расцвета. Эти мысли были болезненными, потому что говорили мне о том, что, хотя с момента моей поездки в реанимацию прошло уже больше месяца, я все еще был похож на себя прежнего и чувствовал себя чертовски хрупким. Мне не разрешали усиленно тренироваться, потому что врачи до сих пор не знали, что со мной, и, пока они проводили тест за тестом, мое сердце оставалось без мотивации. После десятилетий упорных тренировок я застрял в нейтральном положении, ни на йоту не приблизившись к тому психическому зверю, которым был раньше.

Когда вся твоя жизнь изрезана неудачами, минами и ловушками, в некоторые дни почти невозможно найти мотивацию, чтобы продолжать двигаться вперед. Это просто слишком утомительно, и в тот момент я даже не представлял, сколько у меня осталось сил. Я искал в своих глазах ответ, обязательство, последние угольки уверенности в себе, которые когда-то были бушующим внутренним огнем.

Если Badwater - самая известная ультрагонка на земле, то Leadville Trail 100 Run - едва ли не вторая. Забег начинается и заканчивается у старого шахтерского городка Лидвилл, штат Колорадо, расположенного на высоте чуть более десяти тысяч футов над уровнем моря и более сурового, чем близлежащие лыжные курорты и городки хиппи. Трасса представляет собой изнурительную гонку с несколькими основными подъемами, которые в сумме дают более пятнадцати тысяч вертикальных футов набора высоты. Мне уже доводилось участвовать в гонке Leadville, и я знал, что меньше половины всех участников могут закончить гонку за тридцать часов. И это были бегуны без выявленных проблем с сердцем и серповидно-клеточной анемии (которая делает носителей более склонными к высотной болезни). А когда вы живете на уровне моря, готовиться к забегу на высоте гораздо сложнее. К тому же, когда мой календарь выступлений был забит до предела, я знал, что впереди у меня месяцы путешествий и тренировок в мусоре. Мне придется бегать в незнакомых городах по проспектам с кучей светофоров и забитыми тротуарами или в жилых районах, которые я едва знаю, по дорогам, усеянным четырехсторонними остановками. Для Leadville идеальная подготовка не просто оптимальна, она необходима, если вы рассчитываете показать приемлемый личный результат.

О, у меня было множество удобных оправданий, чтобы отказаться. Моя нерешительность давала о себе знать. Мой слабый внутренний диалог пытался отговорить меня от гонки, которую я даже не рассматривал в полной мере. Так поступает обычный разум. Причины отказаться от чего-то, что, как мы знаем, потребует от нас максимальной самоотдачи и не даст никаких гарантий успеха, будут появляться одна за другой, пока мы не сдадимся, даже не начав. Именно тогда я понял, что уже стал мягким.

Иногда самые важные решения в вашей жизни - те, которые определяют вашу траекторию движения на недели, месяцы, годы или даже десятилетия вперед, - подкрадываются незаметно. У меня было столько веских причин, чтобы наотрез отказаться от Бэббита, но я не смог. В основном потому, что я едва могла смотреть на себя в зеркало и не могла смириться со своим слабым тоном.

Конечно, я был занят, но я мог найти время для тренировок. В годы моего пика ультрагонок я участвовал в соревнованиях почти каждые выходные и при этом работал полный рабочий день. Тогда я заколотил двери своей "Ментальной лаборатории" и жил там день и ночь. Я записывался на 100-мильные забеги, как будто это были сорокапятиминутные занятия по спиннингу или HIIT. Я ставил перед собой различные препятствия, лишь бы получить опыт. Что касается моего здоровья, то сердце не доставляло мне никаких проблем уже десять лет подряд. При желании я мог бы использовать рождественский поход в "Скорую помощь" как костыль, но именно так оно и было, и тот факт, что я все еще опирался на этот костыль, говорил о том, что в моей психике и душе происходит что-то подрывное.

"Вот во что ты, блядь, превратился?" спросил я, набрасываясь на человека в зеркале. Это было не то грязное, потускневшее зеркало моей юности. Оно сверкало, как хрусталь. "Какой-то парень, который просыпается под яичницу с беконом, смотрит спорт, выступает с презентациями и позирует для фотографий? Ты не дикарь. Уже нет. Так кто же ты, блядь, такой?"

Профессиональные бойцы не готовятся к своим главным поединкам дома. Они отправляются в горы или лес, туда, где можно сосредоточиться в относительной изоляции и без всякой роскоши. Они не берут с собой семьи. Они берут с собой своих тренеров, и каждый их шаг - это открытие своей первобытной природы и того голода, который сделал их выносливыми и превратил в чемпионов.

Когда я служил в армии, я был бойцом, который никогда не выходил из лагеря. Я оставался первобытным. Меня закаляли ужасные задачи, которые я выполнял, не задумываясь, по очереди. Моей ежедневной целью было проснуться раньше всех. Иногда это означало 05:00, иногда 04:00, а иногда я просыпался в 03:00, потому что мне нужно было, чтобы первые следы на чертовом песке или на тропе были моими собственными. Если же по какой-то странной причине это было не так, я убеждался, что, пока другой ублюдок спит ночью, я снова нахожусь там и точу еще два-три часа. Я был безоговорочным конкурентом, дикарем на полную ставку. А потом все стало комфортно, и я погрузился в новую атмосферу.

Все усилия, которые я приложил, чтобы победить свой негативный ум, изменили меня. Мои демоны и неуверенность в себе, которые были моими основными источниками энергии на протяжении двух десятилетий, больше не занимали прежнего места в моем мозгу. Мне удалось наконец поставить каждого из них на его законное место, и в этом вакууме возникло новое чувство собственного достоинства. Чтобы написать свою книгу, я выработал образ мышления художника, и огромный успех книги стал тем самым минным полем, которого я не ожидал. Хотя деньги не всегда делают вас счастливым, они, черт возьми, могут заставить вас чувствовать себя удовлетворенным. А удовлетворение - это шаг от самоуспокоенности.

О, я выглядел на все сто. Я был подтянут, и если бы вы попробовали побегать со мной, то решили бы, что у меня все еще есть силы. Но, несмотря на то что я тренировался дважды в день, в лучшем случае я был дикарем на полставки, прославленным воином выходного дня. Воины выходного дня делают трудные вещи, когда они вписываются в их плотный график. Они делают их для галочки и только тогда, когда им этого хочется. Затем, после нескольких долгих, тяжелых дней, они сбавляют обороты. Когда вы работаете дикарем полный рабочий день, это стиль жизни. Нет никаких "хочу". Есть только "надо делать". Если бы я все еще был настоящим дикарем, все еще стремился быть самым жестоким ублюдком, который когда-либо жил, письмо Бэббита не вызвало бы слабых внутренних дебатов на тему "должен я или не должен я". Оно бы зажгло фитиль.

Хотя рост очень важен, нельзя терять суть своей сущности. Ваша суть - это ваша стабильность. Это то, что диктует вам, как двигаться по миру. Физически, когда ваши основные мышцы слабы, вы в буквальном смысле слова превращаетесь в пупса. Психологически, когда ваши основные ценности оказываются под вопросом, легко потерять себя, а я не могла позволить себе потерять связь с той тяжелой работой, которая потребовалась, чтобы построить эту новую жизнь. Но моя банка с печеньем была набита заплесневелым печеньем - черствыми победами из другого времени, с которыми я больше не могла себя связать. Моя банка с печеньем всегда была источником энергии, в ней хранились достижения, которые я могла использовать, чтобы напомнить себе, что я преодолела и на что способна. Я знал, что должен выбросить их все и начать все с чистого листа, но что-то внутри меня все еще не хотело снова вступать в горнило.

Ментальная стойкость и устойчивость исчезают, если их не использовать постоянно. Я постоянно повторяю: вы либо становитесь лучше, либо хуже. Вы не остаетесь прежним. И я не прислушался к своим собственным словам. Я больше не тренировался, чтобы набирать силу. Я превратился в человека, который занимается техническим обслуживанием, и хотя, конечно, можно поддерживать мышечный тонус и определенный уровень сердечно-сосудистой подготовки, невозможно поддерживать разум дикаря.

Если вы перестанете хватать железо голыми руками, они потеряют свои мозоли. Ваш разум работает точно так же. Вы должны бороться за то, чтобы каждый день вставать и идти вперед, потому что он хочет уйти. Операции, болезни, напряженный рабочий график и семейные обязательства - все это отличные поводы отдохнуть сегодня, что значительно упрощает задачу отдохнуть завтра, а это уже скользкая дорожка! То, как я живу, и то, что я делаю, всегда было связано с разумом. Задолго до того, как тело станет мягким, размягчится и разум. К счастью, я был не так далек от этого, но мой разум немного размягчился, потому что я уже много лет не испытывал себя на пределе своих возможностей.

Как бы мне ни хотелось наотрез отказаться от Бэббита, я не мог выбросить Лидвилл из головы в течение нескольких дней, а эти дни превратились в недели. Случайное предложение этого человека стало преследовать меня, и чем больше я думал о своем сомнительном сердце, других затянувшихся проблемах со здоровьем и напряженном графике, тем меньше все эти факторы имели значение. В армии мне приходилось сталкиваться с худшими тренировками, меньшим количеством сна и большим количеством путешествий, чем сейчас. Когда я готовился к Badwater в первый раз, мои стопы и лодыжки были настолько разбиты, что я не мог даже бегать в течение первых четырех недель тренировок. Мне приходилось заниматься на орбитреке или гребном тренажере, и я даже не думал о том, чтобы позволить травмам остановить меня. Когда зима перешла в весну, я понял, что пришло время вновь обрести свою первобытную природу, но все еще не решился на участие в Leadville.

В течение восьми недель я жил в самонавязанном чистилище. В зависимости от минуты, часа или дня я говорил себе, что я в деле, а затем перечислял все веские причины, по которым лучше не участвовать в гонке. Затем, в апреле, после того как мой кардиолог разрешил мне усиленные тренировки, я окунулся в воды Leadville, как дикарь, которым я стал на полставки. Я не взял на себя обязательство участвовать в гонке, но усилил тренировки... до определенного момента. Вместо того чтобы выстраивать серию 100-мильных недель, я довольствовался пятидесятимильными, но во время этих забегов я был чертовски сосредоточен. Я почти не помнил, что чувствовал или видел на дороге.

Это было необычно, потому что, в отличие от большинства людей, я не могу мысленно отключаться во время бега, и я не использую эти мили для того, чтобы обдумать список дел. Мне приходится оставаться в напряжении, потому что я не одаренный от природы бегун. Причина, по которой я могу бежать в относительно быстром темпе в течение длительного времени, кроется не только в объеме тренировок, но и в том, что во время бега я концентрируюсь на своей походке, слежу за тем, как и где мои ноги ударяются о землю, а также за положением головы и плеч. Я представляю, как бегу с подносом и полными стаканами воды на голове. Я не хочу, чтобы меня раскачивало или подпрыгивало. Я остаюсь неподвижным и расслабленным и позволяю своему ядру и ногам нести меня вперед.

Очевидно, что такую сосредоточенность трудно поддерживать часами напролет. Когда я хорошо бегаю, я фиксирую каждую морщинку в своей форме, каждый неверный удар ногой. Я могу точно вспомнить, где и когда они произошли, и просмотреть их все в памяти после бега. Потому что я бегаю не для того, чтобы сжигать калории или поддерживать сердечно-сосудистую форму. Для меня это достижение умственного и физического совершенства. То, что я потерял связь с этим, говорило о том, что я стал просто еще одним бегуном, а я никогда не был доволен тем, что стал просто еще кем-то.

Если я хотела покорить Лидвилл и снова обрести себя, мне нужно было требовать от себя большего каждый день. Я должна была сосредоточиться. Я сказал Киш, что больше не хочу, чтобы она заказывала выступления. Меня никогда не интересовал бизнес-аспект этого дерьма, и хотя я ценил уважение и поддержку со стороны людей и организаций, с которыми сотрудничал, я знал, что это оказывает разлагающее воздействие на мое мышление.

Эго - удивительная сила. Чем больше я слышал о собственном успехе, тем сильнее становился соблазн погудеть, как будто я наконец-то достиг цели. Хотя я знаю, что путешествие никогда не заканчивается и что всегда есть над чем работать, но когда жизнь перестает бить тебя по зубам и вместо этого подает тебе большую миску хвалебного пудинга, очень легко почувствовать, что ты, черт возьми, мужик. Особенно если это уважение было заработано с большим трудом. Но у похвалы - неважно, исходит ли она от начальства, семьи или кого-либо еще - есть и обратная сторона. Она может успокоить внутреннего дикаря и не дать вам почувствовать, что нужно работать.

Мое эго должно было наложить мораторий на все мягкое. Мне нужно было вернуться в психиатрическую лабораторию и найти того ублюдка, которым я был раньше. Я перестал отвечать на большинство звонков и сообщений. Я отключился и обратился внутрь себя. По-другому можно сказать, что я составил изнурительный десятинедельный план тренировок на 1200 миль. Большинство людей скажут вам, что 100-мильные недели - это перебор, потому что бегать столько почти три месяца подряд не позволит вашему организму восстановиться должным образом. Хотя десять миль в день всегда были для меня оптимальным вариантом, теперь я должен был сказать своему разуму и телу, что я больше не буду валять дурака. Мне нужен был этот трехзначный километраж. Мне нужно было приземлиться в Лидвилле, зная, что я правильно тренировался.

4 июня я написал Бэббиту и сообщил, что если место еще есть, то я готов "мчаться по небу" за CAF. Дикарь на полставки, каким я был, я написал ему через три дня после крайнего срока. Доказательство того, что Гоггинс все еще был в неведении, а Дэвид был единственным, кто делал все шаги. Но Бэббитт добился моего участия, и через неделю мы с Кишем приземлились в Авалоне, штат Нью-Джерси, на несколько недель обучения.

Авалон находится на плоском, как блин, семимильном острове, усеянном огромными современными домами, где семья Киша проводит лето на песке. Это красивое место, наполненное улыбающимися семьями, наслаждающимися летним отдыхом. Вода теплая, пляжи с белым песком заполнены, и каждый вечер на берегу залива собираются группы людей, чтобы полюбоваться закатом, с рожками мороженого в руках. Так мне сказали. Мне ли не знать. Я проводил время в дороге.