Не закончено. Освободите свой разум и выиграйте войну внутри себя

Еще ничего не было расчищено. Я пробирался по пороше на центральных улицах, чтобы добраться до шоссе, где бежал по свежим, слякотным следам шин, оставленным пикапами и большими грузовиками. Форт-Сент-Джон населяют люди, которые рано встают, работают на местных ранчо, в нефтегазовой промышленности или в бескрайних еловых и северных сосновых лесах, и им нравится таскать задницу по этому обледенелому шоссе.

Мои ноги быстро онемели, а снегопад усилился до состояния, близкого к метели. Снег и лед облепляли мое лицо, когда я, щурясь, выбегал на встречную полосу движения. Часто мне приходилось уходить с середины дороги в безопасное место на обочине, где снег был глубже, и всякий раз, когда мне удавалось мельком взглянуть на водителя, я находил вдохновение в их расширенных от удивления глазах и шокированных выражениях лиц, наблюдавших, как я материализовался из снежной бури, словно существо из другого мира, от меня струился ореол пара. Казалось, все они задавали себе один и тот же вопрос: "Он сошел с ума или это самый целеустремленный ублюдок, которого я когда-либо видел?"

Каждый след на этом шоссе и каждая улица, по которой я бежал, принадлежали мне. Больше никто в городе не ходил пешком. Большинство новичков еще спали. Но в свои сорок семь лет, после всего, чего я добился, я все еще получал те же самые взгляды, что и в двадцать с небольшим лет. И это освещало меня как факел.

Мои травмы больше не имели значения. Боль, которая ждала меня на тренировке новичков всего через несколько часов, не имела для меня никакого значения. Мое тело разогревалось, а разум снова превращался в чертовски твердый чугун. Потребовалось почти девять миль, но дикарь был готов к любым планам сильных мира сего.

Два самых быстрых бегуна в классе, когда дело доходило до коротких дистанций, были парень, которого я называл Префонтеном (ПФ), и другой по прозвищу Хард Чарджер (ХК). Обоим было по двадцать с небольшим, и в первый же день тренировок, когда мы проходили ряд фитнес-тестов, они обошли меня в спринте на полторы мили. Никто еще не знал, что я всего девять месяцев как перенес операцию с пластиной в ноге. И что мое время - 8:25 - всего на пятнадцать секунд меньше моего личного рекорда, установленного, когда я еще подростком служил в ВВС. Я был в восторге от своего выступления. Они были великими спортсменами. А то, что я, будучи ровесником их родителей, все еще мог с ними потягаться, напоминало о том, что я все еще тверд, как губы дятла.

Многие упражнения, которые мы выполняли, были связаны с неизвестным расстоянием и временем, потому что при тушении пожара никогда не знаешь, когда закончится напряжение, работа или страдания, и инструкторы хотели посмотреть, как наши умы и тела отреагируют на неизвестный элемент. Это дерьмо было создано специально для меня. Чем дольше бег, чем тяжелее рюкзак, чем интенсивнее занятия в спортзале, чем больше отстой, тем лучше я становился. Молодые ребята могли быть быстрее на короткой дистанции, но я почти всегда их обгонял.

В одном из раков мы с ХК вырвались из группы. Я ускорял темп, а он держался за мое плечо. Мы бежали вровень, и после нескольких миль напряженного бега его дыхание стало ржавым и густым. Он голосил, как разъяренный бульдог, но не позволял мне сбросить его и не желал останавливаться. Он уже останавливался однажды в конце другой длинной пробежки, которую мы вместе совершали после работы. В этот раз он добежал до финиша, дыша так, будто его легкие выворачивались наизнанку, и мы финишировали бок о бок, оба измотанные. Я повернулся к нему, кивнул и сказал: "Вот о чем я, блядь, говорю".

Я гордился им, но также я гордился и собой. У меня было минимальное количество времени, чтобы привести себя в форму и получить право на одну из самых тяжелых работ в мире. Это был тяжелый путь, в котором постоянно присутствовала тень агонии. И все же через тринадцать недель после операции я проехал на велосипеде 444 мили. В восемь месяцев я пробежал сорок восемь миль за сорок пять часов, а в девять месяцев я бросал вызов двадцатилетним во всем, начиная с бега и заканчивая подтягиваниями и тасканием тяжестей на чертовски длинные дистанции. Но я не собирался забирать их души. Эта молодая группа вдохновляла меня. Я хотел подталкивать их так же, как они подталкивали меня, потому что они были новым поколением харда, и хотя мне нравилось выигрывать свою долю забегов и тренировок, еще больше мне нравилось, когда они доставали меня.

Придя на работу после девятимильной пробежки, я взглянул на своих однокурсников, и стало очевидно, что мы все страдаем. Я был самым опытным медиком на базе, и некоторые из них приходили ко мне за помощью с шинами на голенях и симптомами стрессовых переломов. Один получил сотрясение мозга, и у всех нас болели шеи, потому что, когда падаешь с трех-четырех метров в шлеме, мышцы шеи работают.

Моральный дух был низок. Все тянули время, и когда нам приказали выстроиться в шеренгу и начать отжиматься, от нашего чувства собственного достоинства не осталось и следа. Smokejumping требует большой физической нагрузки на верхнюю часть тела и опорно-двигательный аппарат. Прыжки и приземление требуют больших физических усилий; кроме того, нам приходилось тащить на спине не менее шестидесяти фунтов шланга, а также бензопилы, насосы и прочее пожарное оборудование - все это было нелегким. Часто нам приходилось таскать водяные насосы и перемещать бревна без поддержки автомобиля. Нам предстоит взять любое оборудование, доставленное по воздуху, и переместить его в нужное место. Чтобы подготовить нас к этому, инструкторы на протяжении всей тренировки, наряду с другими силовыми упражнениями и калистеникой, постоянно отжимались. Невозможно было предугадать, когда и сколько раз в день нам придется отжиматься. Мы просто знали, что они будут, и так весь день.

В то утро наша форма и каденция были на высоте. Некоторые из нас выполняли их с легкостью. Другие страдали и были явно деморализованы. После того как мы закончили, я собрал группу и сказал им, что когда придет время для следующего упражнения, мы будем делать его по-другому и работать вместе.

Некоторое время спустя, когда один из инструкторов призвал отжиматься, все ждали, когда я первым опущусь на пол.

"Готов!" крикнул я, заняв позицию.

"Готовы!" - крикнули они и вышли на палубу. Затем мы стартовали в моем темпе.

"Лежать!" прокричал я.

"Один", - отозвались они.

"Лежать!"

"Два!"

"Лежать!"

"Три!"

Звучание военных каденций служит нескольким целям. Это помогает вам дышать, выделяет порцию адреналина и поднимает боевой дух. Для неосведомленного человека это может выглядеть и звучать как ненужное "ра-ра-ра", но если вы являетесь частью измотанной, физически и психически нагруженной команды, такое товарищество превращает монотонное и жестокое занятие в обряд посвящения, дающий силы. Вы уже даже не отжимаетесь. Вы становитесь единым целым с командой, сливаетесь с общей энергетической силой, и это помогает всем не сбиться с курса и пройти каждый день, каждый модуль тренировки. Мы все полюбили эти отжимания!

Мне было приятно быть лучшим в классе, когда дело касалось физической подготовки, но мои трудности не начинались и не заканчивались с самого утра. Каждый день перед началом PLF мы должны были облачаться в кевларовые комбинезоны менее чем за три минуты, а учитывая, что мое тело все еще восстанавливалось после операции и все, что мы делали на улице при минусовой температуре, мне пришлось столкнуться с некоторыми сложностями.

Я с трудом опустился на колени, а мой старый друг болезнь Рейно вернулся с местью, потому что я не мог использовать перчатки с подогревом во время тренировок. Кончики моих пальцев потеряли всю ловкость в течение нескольких минут. Я не чувствовал ни их, ни всех этих маленьких молний, ремешков и защелок. Поэтому мне потребовалось больше времени, чем остальным, - гораздо больше, чем отведенные три минуты, - чтобы влезть в костюм, закрепить на груди запасной парашют и закрепить между ног сумку. Молодые ребята получали удовольствие, наблюдая за моими попытками одеться. Впервые я выглядел для них ровесником, и они накинулись на меня с кучей дерьма. Но когда наступало время ПТ, они всегда держали язык за зубами, потому что знали, что я принесу боль.

Как обычно, PLF были жестоки к каждому из нас. Неумолимый холод делал землю более твердой, а наши тела - напряженными и хрупкими, что усиливало страдания, независимо от того, прыгали ли мы с двенадцатидюймового уступа, трехфутовой платформы или забирались на другую платформу, раскачивались на трапеции и отпускали руки. Все это было направлено на развитие мышечной памяти, чтобы мы могли воплотить то, что инструкторы называли "правильным приземлением".

Когда большинство людей прыгают с большой высоты, у них возникает рефлекс развести руки и ноги и посмотреть вниз, когда они падают. Нас учили держать тело в плотном строю, ступни и колени вместе. Прижатые друг к другу ноги позволяют распределить и поглотить удар. Мы не пытались приземлиться. Для этого мы двигались слишком быстро. Мы отрабатывали удар о землю и перекат на одну сторону. Поскольку каждый прыжок предполагает различные элементы и условия, мы должны были чувствовать себя комфортно, перекатываясь вправо и влево, вперед и назад, и мы чередовали наши повторения.

Все это было для меня не в новинку, потому что я был одним из немногих новичков с опытом прыжков. Я прыгал с разных высот и с разных самолетов с достаточно широким спектром снаряжения, но я не прыгал на статической линии со времен службы в морской пехоте, и мне потребовалось время, чтобы отработать технику. У каждого была более сложная сторона, и, поскольку я был так озабочен защитой левой ноги от прямого удара, мое бедро и ребра получали удар всякий раз, когда я сворачивал влево. Я смирился с нарастающей болью, потому что слова доктора Гомолла все еще были прикреплены к доске объявлений в моем мозгу. Если бы нога хотела сломаться, ей пришлось бы ждать настоящего прыжка. Каким бы пурпурным и опухшим я ни стал, я не собирался подставлять голень под прыжок с металлической платформы или с дуги неработающей трапеции. Этим, вероятно, и объяснялось мое общее отсутствие плавности. После каждого PLF инструкторы критиковали нашу форму, и чаще всего я слышал слово "неуклюжий".

После нескольких дней бросания в грязь, как мешок с дерьмом, нас выровняли на ударной вышке - двадцатифутовой платформе, где мы сидели в макете дверного проема самолета, пристегнутые к жесткой тарзанке, и отрабатывали выходы. Упражнение включало в себя падение с высоты десяти футов, которое задерживалось внезапным рывком, что приводило к легким ударам хлыстом. Во время одной из моих ранних попыток я стоял позади невысокой, но атлетически сложенной молодой женщины, которую я называю PB - питбуль, потому что она была очень дружелюбной, а в глубине ее души кипела борьба. Но когда инструктор ударил ее по спине, давая понять, что пришло ее время сделать этот прыжок веры, она замерла.

ПиБи очень богобоязненна. Я следил за своим языком рядом с ней, потому что сквернословие вызывало у нее чувство неловкости. Экипаж шлюпки номер два Гоггинс продолжал бы ругаться, как и подобает моряку, и заставил бы ее смириться с этим. А когда страх парализовал ее в середине эволюции, он, возможно, громко рассмеялся. Однако, хотя мой внутренний дикарь был жив и здоров, я больше не был тем парнем. Еще на тренировках "морских котиков" мне нравилось, когда люди замирали и сдавались. Мне казалось, что это как-то возвышает меня, но это была незрелость, продиктованная эго, и плохое руководство. Сейчас я считаю своим делом делать всех лучше, независимо от работы или ситуации. Во время собеседования с командой North Peace Smokejumpers меня попросили описать свое лучшее качество.

"Если вы возьмете меня на работу, - сказал я, - все в моем классе закончат школу. Это мое лучшее качество". Это не было пустым обещанием. Это была клятва.

"Хотите немного времени?" - спросил инструктор.

"Да, знаю", - сказал ПБ.

Одним из элементов, который заставил меня захотеть работать с этой командой smokejumping, было их принятие и уважение к каждому человеку. Несмотря на то что были стандарты, которые нужно было выполнить и перевыполнить, и они подталкивали нас к совершенству, они понимали, что у каждого есть свой процесс, который нужно пройти. Однако я знаю по опыту, что больше времени на размышления не помогли бы PB в этой ситуации.

Наблюдая за ней, я как будто видел себя в зоне прибоя в начале моей второй Адской недели, похожий на оленя, застывшего в сиянии мчащегося восемнадцатиколесного транспорта. По пустоте в ее глазах я понял, что ей уже не так весело и что этот прыжок пугает ее, но некоторые страхи нужно побеждать немедленно. Единственное, что могло помочь ПБ в тот момент, - перестать думать, посмотреть страху в глаза и все равно прыгнуть. Когда она отступила и предложила мне занять ее место, я покачал головой.

"Не делай этого дерьма. Держи свою задницу у чертовой двери и перезагружайся". Мое ругательство разрушило заклинание, и мы закрыли глаза. "Если ты застынешь сейчас, это повторится, но уже там, наверху, когда все будет по-настоящему. Так что, когда доберешься до двери, как бы страшно это ни было, посигналь, чтобы выплеснуть адреналин. Сосредоточься на горизонте, и когда тебя ударят по спине, выпрыгивай отсюда из рогатки".

Она кивнула, решительно встала на позицию, сделала глубокий вдох и крикнула: "Все ясно?!"

"Приготовься", - ответил инструктор, и в тот же миг, когда он ударил ее между лопаток, PB превратилась в пушечное ядро.

Мой стиль руководства в Форт-Сент-Джоне был хамелеонским. Для некоторых моих сокурсников я был их лекарем. Другим я давал жесткую любовь в трудную минуту. Я соревновался с лучшими спортсменами, чтобы сделать их еще лучше, и по ночам принимал звонки от тех, кто не думал, что доживет до выпускного. Но я не уверен, что многие понимали, что я тоже рисковал не попасть в число избранных из-за определенного навыка, который я буквально не мог освоить.

В отличие от военных парашютистов, которые почти всегда прыгают в местность с небольшим количеством естественных препятствий, дымовым прыгунам приходится приземляться в узких зонах падения (DZ). В наземной школе нас учили искать запасные варианты, если были допущены ошибки или ветер изменил направление, а основная DZ остается недосягаемой. Бывают моменты, когда вы просто не можете попасть в DZ, а с лесом во всех направлениях неизбежно, что в тот или иной момент мы приземлимся на деревья, и никто не придет спасать наши болтающиеся задницы. Именно поэтому мы проводим тренировки по срыву.

Каждый из нас носил 150 футов нейлоновой тесьмы в одном из ножных карманов. Это была наша аварийная спусковая веревка. Нас учили отвязывать ее сверху на верхней стойке балдахина серией полузахватов, а затем использовать ее для безопасного спуска. Теоретически. Выполнить это было не так просто, как может показаться, потому что, когда вы висите на парашюте и в шлеме, углы не позволяют увидеть стояк, с которым вы работаете, через плечо. И если вы зацепились за дерево, это не значит, что вы на нем останетесь. Лучше как можно скорее спуститься на землю. Вот почему это упражнение было рассчитано на время. Мы должны были выполнить его менее чем за девяносто секунд как с правой, так и с левой стороны в день испытаний, иначе можно было вообще забыть о прыжках.

В своих первых попытках я не уложился в отведенное время, потому что не чувствовал паутину. Мы, должно быть, делали по дюжине ежедневных повторений в течение нескольких недель, но погода оставалась холодной, и мои руки не поддавались. Я так сильно спотыкался, что это доставляло дискомфорт инструкторам и всем моим одноклассникам, которые были достаточно внимательны. Несмотря на мой возраст, все возлагали на меня самые большие надежды. Я должен был уметь делать любую чертову вещь, а я все еще медлил более чем на тридцать секунд, и день экзамена приближался.

И снова моя борьба была выставлена на всеобщее обозрение, но я не повесил голову. На этих тренировках все спотыкались о что-то хотя бы раз почти каждый день, и всем нам есть над чем работать в жизни. Так и должно быть. Когда вы опускаете голову, вы посылаете прямое сообщение своему мозгу, что вы не считаете, что у вас есть все необходимое, чтобы стать лучше. Так гораздо сложнее сосредоточиться и добиться успеха. Когда вы работаете над достижением важной для вас цели, а дела идут не так, как вам хотелось бы, не позволяйте никому видеть, что это вас расстраивает. Не доставляйте ублюдкам удовольствия. Когда голова опущена, ты не видишь, куда, черт возьми, тебе нужно идти и что нужно сделать. И если вам нужна помощь, попросите ее. И никогда не стыдитесь этого. Да, было холодно. Да, мне было очень трудно, но я не унывал. Я поднял голову и принялся за работу.

Я тренировался каждый вечер по несколько часов. Сначала я соорудил в шкафу имитацию парашютных стоек на вешалках, а перед каждой попыткой мариновал голые руки в морозилке, но они никогда не становились достаточно холодными, поэтому я перенес операцию на улицу, где мог погружать руки в снег до тех пор, пока не переставал чувствовать дерьмо. Затем я встал у подножия дерева и обвязался сверху. Киш вышел за мной, закутавшись в три свитера, две парки и несколько зимних шапок.

Речь шла не о том, чтобы приучить руки к жестокому холоду. Этого никогда не произойдет из-за болезни Рейно. Но благодаря многочасовым повторениям мой разум и тело синхронизировались. Я точно знал, где находится паутина и что с ней делать, независимо от того, чувствую я ее или нет. В один вечер я оторвал три секунды от своего времени. Затем еще пять секунд на следующий. Мое улучшение не было мгновенным или значительным. Но оно было стабильным, и я продолжал заниматься.

Нелегко было сохранять позитивный настрой и приверженность к работе и тренировкам по восемнадцать часов каждый день в течение шести недель. Не зря прыжки с трамплина - это игра для молодых. Я приехал в отличной форме, но я использовал свое тело так, как не использовал его уже много лет, и мучения были неослабевающими. Я также был морально истощен. Это была не самая сложная тренировка, в которой я принимал участие, но это была напряженная борьба, потому что я был намного старше и уже не был тем, кем был раньше.

Многие люди позволяют подобному осознанию ограничить свое будущее. Они теряют свою остроту и уменьшают свои амбиции и ожидания, чтобы защитить себя. Они уходят на пенсию и перестают толкать себя в некомфортные условия и сложные ситуации. Во многом это связано с возрастом. В жизни все проходит через возраст. Когда речь заходит о возрасте, мы, кажется, разделяем общее неверное представление о том, как мы должны себя чувствовать или где мы должны быть, основанное на цифре, хотя иногда проблема не в хронологии. Часто вас подводит не отец Время, а его брат, отец Усталость.

Говорят, что отца времени не победить, и это, возможно, правда, но вы можете заставить его брата почувствовать ваше сопротивление, и если вы готовы преодолевать ветры усталости минута за минутой, час за часом, день за днем, вы, по крайней мере, можете встретиться с отцом времени лицом к лицу и договориться с ним. Всякий раз, когда я чувствовал себя слишком усталым или болезненным, чтобы встать с постели, я смотрел на горизонт и напоминал себе, что обучение прыгунов в воду - это временно. Иногда по утрам мне было приятно чувствовать себя так хреново, потому что это было признаком того, что я все еще готов вывернуть себя наизнанку, чтобы найти эту сине-черную линию и сделать что-то, что говорит с моей душой.

Правда, я не был прежним Дэвидом Гоггинсом. Я был гораздо лучше. Раньше я думал, что нужно быть лучшим во всем, чтобы стать великим и сильным лидером. Это не так. Доблестный ублюдок - это человек, который сталкивается с большими трудностями, но продолжает пытаться. Когда эти молодые жеребцы увидели, как я бегаю по снегу перед работой, их передернуло. А когда стало известно, что этот якобы более великий, чем жизнь, сорокасемилетний дикарь засовывает свои хромые руки в снег и часами ставит их обратно на линию спуска, охотясь за физиологической адаптацией, это показало им, как выглядит отказ, что значит быть никогда не законченным. Это напомнило им, что эта возможность была особенной и что им, вероятно, предстоит отдать еще чертовски много.

В день экзамена я успел сдать экзамен. Не намного, но я справилась. Я оделась меньше чем за три минуты, и хотя я не приземлилась и не перекатилась, как гимнастка или балерина, я доказала инструкторам и Тому Рейнбольдту, основателю North Peace Smokejumpers, свою последовательность и способность и закончила наземную школу.

"Я вижу, что это не приходит само собой", - сказал мне позже Том. Как и я, он пережил трудное детство и в молодости дрейфовал, пока не нашел дымовые прыжки. В двадцать семь лет, после проблем со здоровьем, он открыл свое собственное подразделение и построил культуру, в центре которой были уважение и мастерство. Все это давалось ему нелегко и не было естественным, и именно поэтому я хотел быть там. "Хорошо, что ты не прирожденный", - сказал Том. "Я вижу твою волю и уважаю это".

Через несколько дней, в начале мая, нас собрали на макетные учения. Мы облачились в бронежилеты, включавшие кевларовый комбинезон, а также шлем с решеткой, защищавшей лицо, и отправились на летную полосу. Наш первый прыжок был запланирован на следующее утро, в зависимости от погоды, и наши инструкторы хотели, чтобы мы втиснулись в "Твин Оттер", меньший из двух самолетов в подразделении. Смысл макета заключается в том, чтобы ознакомиться с самолетом и понять, где и когда нужно пристегиваться к статической линии.

Эта птица выглядела хорошо использованной. Когда мы загрузились в самолет, по проходу распространился запах авиационного топлива и забрался мне в пазухи, и это что-то всколыхнуло во мне, когда я сел. Мой пульс участился. Кожа покрылась мурашками от предвкушения, но это были всего лишь учения, и после инструктажа мы выгрузились в грузовик. Тогда инструктор попросил нас сделать это еще раз.

Поднявшись на борт самолета, я почувствовал, что это не очередные учения, а затем заметил, как пилот направился к двери кабины. Они стреляли по нам. Как только мы сели, пилот запустил пропеллеры, не дав нам времени подумать или отступить. Через две минуты мы поднялись в воздух и набрали высоту 1500 футов. Когда мы набрали высоту, назначенный наблюдатель бросил бумажные стримеры, чтобы оценить скорость ветра. Я наблюдал, как они разворачиваются в термальных потоках, пока он указывал на DZ.

День выдался синим, ветер был легким, от трех до пяти узлов, и мы делали длинные петли. Один за другим мы вставали, добирались до статической линии, становились на колени и пристегивались.

Я прыгал одним из последних и был спокоен, хотя и неуверен, когда втыкал булавку в леску и фиксировал ее. Вот и все, подумал я. Именно здесь сломается нога и умрет мечта. Это была чистая правда, но я утешался тем, что забрался так далеко. По крайней мере, я сделаю один прыжок. И если это будет мой первый и последний, то лучше, чтобы он получился певучим. Споттер сообщил мне направление ветра, указал DZ и перечислил опасности. Самолет повернул к точке моего выхода, и я подал сигнал.

"Я правильно понял?!" Мы двигались со скоростью девяносто узлов, но мой пульс был на удивление ровным, когда я высунул одну ногу в открытую дверь.

"Приготовьтесь", - сказал он. Несмотря на прохладу, пот щекотал шею, а время замедлилось до того момента, когда корректировщик хлопнул меня по спине.

"Толкай тысячу!" крикнул я и, используя обе руки, впервые за четырнадцать лет выскочил за дверь и устремился в небо по статической линии. "Две тысячи, три тысячи, четыре тысячи!" При прыжках на статической линии не нужно дергать за шнур - разве что задействовать резерв, - и потребовалось всего пять секунд, чтобы мой балдахин раскрылся с силой. "Проверка тысячи!"

Я поднял голову и осмотрел свой балдахин на предмет дыр или перекосов. Мои подвесные линии были слегка перекручены, но я понял это, натянул стояки, оттолкнулся ногами, как при езде на велосипеде, и в мгновение ока свернул. Парашют наполнился, и я еще больше замедлился.

Он управлялся как баржа. Когда я переключался влево или вправо, возникала жуткая задержка, но я хорошо улавливал ветер и маневрировал под него, падая со скоростью примерно семнадцать с половиной футов в секунду. Это кажется довольно быстрым, когда земля мчится к тебе, но я не смотрел вниз. Я держался уверенно, глядя перед собой, и касался земли ступнями и коленями. Я почувствовал боль в левой голени, когда перекатился вправо, но она была недолгой.

Нога выдержала!

К нам подбежал инструктор, запыхавшийся, но впечатленный. Он предложил несколько советов и руку помощи, и когда я поднялся на ноги, то обнаружил, что не могу перестать улыбаться. И это была не улыбка злого Гоггинса. Она была широкой, естественной и заслуженной.

Улыбка вызвана тем, что я думал, что нога точно сломается! (Фото: Грег Джонс)

В течение следующих двух недель, по мере того как мы продолжали прыгать, DZ становились все теснее и теснее. Открытых полей больше не было, только крошечные прогалины в лесу. Многие деревья были повалены жуками, но эти стволы все еще стояли на страже, как в лесу зомби. Сверху они напоминали шипы. Это были не единственные опасности. Здесь были валуны, реки, озера, болота, поваленные деревья и колючие кустарники. А еще было много живых вечнозеленых деревьев, которые пытались дотянуться и схватить нас. В большинстве прыжков хотя бы один из наших одноклассников оказывался в подвешенном состоянии. Один из них зацепился за верхушку девяностофутового хвойного дерева, и оно едва удержало его. Ему повезло, потому что, когда его парашют потерял воздух, он стал бесполезен, и падение убило бы его.

Бывало, что DZ было трудно разглядеть с птицы, а ветер был чертовски переменчив. Информация споттера о ветре обычно устаревала в течение нескольких минут, так что если вы не были одним из первых прыгающих, вам приходилось выяснять это на девяносто втором прыжке. Это еще больше усложняло задачу - избегать всех опасностей, пока я искал оранжевый X, указанный инструкторами.

Я ни разу не зацепился за дерево, но во время одного прыжка задел его плечом, меня закрутило на ветру, а во время другого я жестко и быстро приземлился. Это напугало инструкторов, но я был рад, что это произошло, потому что моя нога снова поглотила удар, и с этого момента я точно знал, что могу идти.

Мое тело восстанавливалось. Синяки по большей части исчезли, а межреберные мышцы освободились. К последним дням тренировок новичков я мог дышать свободно и чисто, и все вокруг замедлилось. Я хорошо читал ветер, увереннее рулил, приблизился к "иксу" и стал точно попадать в цель.

На выпускном не было никакой помпезности и торжественности, что было еще одним признаком того, что я был именно там, где должен был быть. Несколько инструкторов сказали несколько слов, затем вручили нам форму, и на этом все закончилось. Из нашего класса выпустились все, кроме одного кандидата, что говорило о том, насколько сильным был мой класс и как сильно мы сплотились как команда. ХК выглядел одурманенным, а ПБ сияла. Она прошла путь от неспособной прыгнуть с двадцатифутовой платформы до одной из лучших прыгуний в нашем классе новичков.

Я гордился собой еще и потому, что прошло всего десять с половиной месяцев после операции, которая превратила мои стремления прыгуна в воду в невыполнимую миссию. И мне потребовалась каждая унция выносливости, преданности и веры, чтобы сделать это. Теперь, когда я это сделал, хотя и чувствовал удовлетворение, я был достаточно взрослым и проделал достаточно тяжелой работы, чтобы знать то, чего не знали счастливые молодые новички. Это дерьмо только начиналось.

Я видел, насколько опасной и серьезной была эта работа. Каждый прыжок был сопряжен с высоким риском, и хотя мы все испытали себя на прочность, все, что мы делали до этого момента, было лишь тренировочной базой. На тренировках можно пропустить "икс", можно зацепиться за деревья. Теперь, когда мы приступили к работе, каждая деталь должна была быть продумана до мелочей. На пожаре нет времени на то, чтобы выкарабкиваться из деревьев или продираться сквозь кустарник в поисках своей команды, пока она ждет тебя. Все остальные новички в тот день улыбались. Я же был сосредоточен на предстоящем сражении.

Этот менталитет - всегда быть в поиске следующего задания - был результатом опыта, но не только военного. Я открывал, развивал, совершенствовал и адаптировал этот менталитет всю свою жизнь. Многие люди с недоверием смотрят на то, как я принимаю новый вызов, как бы говоря: "Зачем кому-то это делать?". Подразумевается, что я делаю это, чтобы меня заметили, чтобы набить руку или чтобы получить чертову зарплату. Ублюдок, прежде чем ты меня узнал, я был кабскаутом, гребаным Вебело и бойскаутом. До того, как ты меня узнал, я был в Гражданском воздушном патруле и младшем ROTC. Потом я поступил в ВВС. Я поступил на флот. Я учился в школе рейнджеров. Я прошел отбор в "Дельту". И вот теперь я - дымовой прыгун Северного мира, работающий с удаленного аэродрома в Северной Британской Колумбии. Думаете, это дерьмо просто так заканчивается? Повторяю: вот кто я, блядь, такой!

Почти на каждой остановке на этом пути было очень мало людей, похожих на меня. Я не был первым чернокожим морским котиком, и я не первый чернокожий прыгун в воду. Еще в 1940-х годах существовала команда чернокожих прыгунов в воду под названием "Тройные никли", которые боролись с лесными пожарами на американском Западе, но их вклад не был широко разрекламирован и, к сожалению, в значительной степени забыт. Сегодня в Северной Америке очень редко можно встретить чернокожего человека, борющегося с лесными пожарами.

Но неважно, откуда вы родом и как выглядите - всем нам мешают якобы установленные социальные границы. Независимо от вашего пола, культуры, религии или возраста, есть вещи, которые, как вам сказали, ваш род просто не делает.

Вот почему в каждой семье, в каждом районе, в каждой культуре, в каждой нации и в каждом поколении должен быть кто-то, кто ломает форму и меняет представление других об обществе и своем месте в нем. Должен быть кто-то, кто готов стать изгоем. Дикарь, который видит эти стены и барьеры, постоянно пытающиеся отгородиться от нас и разделить нас, а затем разрушает их, показывая всем, что возможно. Должен быть кто-то, кто демонстрирует величие и заставляет всех вокруг думать по-другому.

Почему не вы?

Дорога к успеху редко бывает прямой. Для меня она всегда была похожа на лабиринт. Много раз, когда я думал, что наконец-то разгадал код, разобрался во всем и нашел прямой путь к уверенной победе, я натыкался на стену или сворачивал с дороги. Когда это происходит, у нас есть два варианта. Мы можем застрять или перегруппироваться, восстановить силы и попробовать снова.

Именно здесь начинается эволюция. Раз за разом ударяясь об эти стены, вы закаляетесь и становитесь стройнее. Необходимость отступать и разрабатывать новый план, не имея никаких гарантий того, что он когда-нибудь сработает, настроит вашу психику, разовьет навыки решения проблем и выносливость. Это заставит вас адаптироваться. Когда такое происходит сотни раз на протяжении многих лет, это физически изматывает и психически истощает, и становится практически невозможно поверить в себя и свое будущее. Многие люди в этот момент отказываются от веры. Они плывут в водовороте комфорта или сожаления, возможно, заявляют о своей виктимности и прекращают поиски выхода из лабиринта. Другие продолжают верить, находят выход, но надеются, что больше никогда не попадут в подобную ловушку, и отточенные и развитые навыки угасают. Они теряют свое преимущество.

Я всегда нахожусь в поисках очередного закрученного кренделя лабиринта, в котором можно заблудиться, потому что именно там я и нахожу себя. Ровная дорога к успеху бесполезна для таких дикарей, как я. Это может показаться идеальным вариантом, но он не станет испытанием для нас. Она не требует веры, а значит, никогда не сделает нас великими. Мы все строим веру по-разному. Я провожу бесчисленные часы в спортзале, где делаю тысячи повторений, бегаю и езжу на велосипеде на неприличные расстояния, чтобы воспитать в себе веру. Несмотря на то что вы можете подумать, я не считаю себя ультраспортсменом, потому что эти гонки - не то, чем я являюсь. Это инструменты. Каждая из них дает мне запас веры, поэтому, когда я застреваю в лабиринте жизни, как сломленный дикарь, я все равно верю, что способен достичь своих неразумных целей, например, стать прыгуном в воду в сорок семь лет, что бы ни говорили общество или добрый доктор.

Я не хочу сказать, что вы должны пробежать сто или двести миль, чтобы поверить в то, что у вас есть все необходимое для достижения желаемого. Это то, что мне пришлось сделать, исходя из глубины тьмы, из которой я вышел, и масштаба моих амбиций. Но если вы ее потеряли, вам нужно найти путь обратно к вере. Что бы вам ни потребовалось, чтобы поверить в то, что вы лучше, чем достаточно хороши, чтобы достичь своей мечты, - вот что вы должны сделать. И помните, ваше величие не связано с каким-либо результатом. Оно кроется в доблести попытки.

Мой экипаж был одним из четырех, находившихся в режиме ожидания, когда усилился ветер и над Северной Британской Колумбией пронеслись грозовые тучи. Мы находились на нашей спутниковой базе в Маккензи, когда в середине утра поступил звонок о том, что произошел удар молнии и горит пожар площадью три акра недалеко от Форт-Нельсона. Хотя я уже прошел курс подготовки новичков, официально ты не становишься прыгуном в воду, пока не совершишь свой первый прыжок на пожар, и мне предстояло принять крещение. Наша команда из трех человек запрыгнула в DC-3 - отреставрированный реликт времен Второй мировой войны - с тремя другими экипажами, достаточным количеством пожарного снаряжения, чтобы ликвидировать пожар, и двухдневным запасом еды и воды.

Мы летели девяносто минут, пока не достигли клубящегося черного дыма, и выровнялись на высоте 1500 футов. Полетели стримеры, и корректировщик указал на заросший коридор трубопровода, не более двадцати футов в поперечнике, примерно в четверти мили от пламени. Это и был DZ. Стоя на коленях в открытом дверном проеме, споттер прокричал о сносе ветра и об опасности, перекрывая рев пропеллеров. Понял, подумал я.

"Я правильно понял?!" крикнул я.

Самолет дребезжал и трясся. Было так громко, что я едва слышала свои мысли. Сердце колотилось так, что адреналин выплескивался через край. Прицепившись к статической линии, я шагнул к двери, ухватился обеими руками за внешние края и рванул в небо, успев увидеть, как парашют товарища по команде распускается в 150 футах подо мной. Как только мой парашют раскрылся, гул пропеллеров и дикое шипение ветра стихли до мирного шепота. Я посмотрел вниз, нашел свою DZ, определил все опасности и осознал весь масштаб пожара. Опасность была во всех направлениях, но я видел только красоту.

Мое тело подводило меня восемь лет подряд. Я мог бы сдаться как минимум дюжину раз. Многими поздними вечерами и ранними утрами мои сомнения звучали громче, чем в самолете DC-3. Мне приходилось сидеть с этим сомнением, вглядываться в него, и чаще всего у меня не было ответов, не было веских причин думать, что я когда-нибудь доберусь сюда, потому что я постоянно срывался по тем или иным причинам. Легче преодолеть сомнения, которые вы выстроили в своем сознании. Гораздо сложнее, когда ты знаешь, что уже не раз терпел неудачу и что шансы на успех невелики. Но благодаря образу жизни и менталитету, который я упорно культивирую, у меня осталось достаточно веры, чтобы попробовать еще раз.

Ничто в моей жизни не получалось с первой попытки. Мне потребовалось три попытки, чтобы пройти подготовку "морских котиков". Мне пришлось пять раз сдавать тест ASVAB и дважды провалиться, прежде чем я побил рекорд Гиннесса по количеству подтягиваний за двадцать четыре часа. Но к тому времени неудача уже давно была нейтрализована. Когда я ставлю перед собой неразумную цель и не достигаю ее, я больше не рассматриваю это как неудачу. Это просто моя первая, вторая, третья или десятая попытка. Вот что делает с вами вера. Она полностью исключает неудачу из уравнения, потому что вы идете, зная, что процесс будет долгим и трудным, и это то, чем мы, черт возьми, занимаемся.

Я бы хотел более полно выразить, каково это - бросить вызов медицинскому разуму и в сорок семь лет прыгнуть с парашютом в лесной пожар. Ощущения практически невозможно описать. Все, что я могу сказать, - это то, что я надеюсь, что однажды вы и все остальные смогут испытать это чувство, потому что преодолеть все препятствия и столкнуться с пределом своих возможностей - это вершина. В те редкие, мимолетные моменты, когда вас омывает ощущение безграничных возможностей и переполняет слава, все, что они когда-либо делали с вами или ставили перед вами, - все нокдауны, срывы и трах-трах, все до единой капли боли, сомнений и унижений - чертовски того стоит. Но единственный способ достичь этого - постоянно стремиться к величию и всегда быть готовым попробовать еще раз.

Мне никогда не нужно было быть самым крутым ублюдком в мире. Это стало целью, потому что я знал, что так я смогу раскрыть свое лучшее "я". А это то, что нужно от всех нас этому поганому миру: развиваться, становясь лучшей версией себя. Это движущаяся цель, и это не одноразовая задача. Это пожизненный поиск новых знаний, мужества, смирения и веры. Потому что, когда вы набираетесь сил и дисциплины, чтобы жить так, единственное, что ограничивает ваши горизонты, - это вы сами.