Небо над дорогой

Глава 9. Сеть универсумов

— А где Дорога? — Артём растерянно смотрел вниз через стёкла кокпита.

Впрочем, наш капитан предпочитает называть это «ходовой рубкой», а мне всё равно. За панорамным остеклением нет привычного туманного пузыря со смутными проекциями пейзажей. Зрелище абсолютно чёткое, ясное и неприглядное. Тёмно-бурое небо, тёмно-бурая земля, неприятно-желтоватый свет. Джунгли превратились в высохшее и истлевшее переплетение чёрных стволов и гнилых веток. Из него торчат оскаленной пастью разведённые створки ангара — стёкла на них большей частью выбиты, усыпав пол. У заводских цехов обрушилась крыша, внизу можно разглядеть затянутые той же мёртвой растительностью станки. В стороне я увидел водонапорную башню — ручей возле неё пересох, как и питавшее его озерцо в холмах неподалёку. Теперь я отчётливо его видел, как и идущие по земле трубы.

— Тут как тыща лет прошла! — удивлённо сказала Василиса.

— Дорога-то где? — повторил свой вопрос Артём.

— Ты штурман, ты скажи, — парировал Иван.

— Я такого никогда не видел. Я не знаю, где мы.

— Это не та? — спросила Василиса, показав пальцем вниз.

Огибая ангар, среди холмов проложена старая, заваленная обломками сгнивших стволов дорога. Раньше мы её не видели из-за джунглей.

— Нет, это просто дорога. Местная. Чёрт его знает, куда нас занесло.

— Давайте погасим резонаторы, — предложил я. — Только отлетим немного в сторону, чтобы если мы окажемся, где были, никто по нам стрелять не начал сдуру.

— Тогда лучше подальше отлететь, — мрачно сказал Артём, — Ольга сейчас ух как зла, а винтовка у неё дальнобойная.

Иван двинул вперёд рычаг тяги, пол еле заметно завибрировал, мрачный пейзаж поплыл назад.

— Это не просто очередной вымерший срез, — констатировал очевидное Артём, — здесь произошло что-то ужасное. Причём, кажется, очень давно.

Нет цветов, кроме чёрного и бурого. Мёртвая растительность, высохшие водоёмы, полуразрушенные здания, жуткое тёмное небо. Развалин много, мир был густонаселён и технически развит. Никакого движения. Ни одного следа.

Иван вёл дирижабль над изгибами заброшенного шоссе, тренируясь управлять в движении.

— Это ручка тяги, она работает на оба мотора разом, — объяснял он попутно. — Это рычаг распределения тяги. Можно дать больше на левый, можно — на правый. Штурвалом поворачиваются вертикальные рули…

Он продемонстрировал, повторяя изгиб вьющейся между бурых холмов дороги.

— А зачем тогда распределение тяги? — спросила любознательная Василиса. — Разве это не дублирование руля?

— Отчасти, — согласился капитан, — можно поворачивать рулевым, можно — тягой. Но рули работают только при движении, и чем больше скорость, тем эффективнее. А моторами можно повернуть без хода, вот ручки реверса винтов. Один тянет вперёд, другой назад, дирижабль разворачивается на месте. Как корабль. Дирижабль вообще похож по управлению на подлодку — он уравновешен в своей среде, а не отталкивается от неё, как самолет. А если совмещать управление моторами и рулями, то можно маневрировать гораздо активнее, для этого моторные продублированы на второй пост управления…

Мы немного потренировались — я рулил тягой, Иван — крутил штурвал. Выходило приемлемо. Всё-таки летит эта штука небыстро, маневрирует неспешно, с достоинством — инерция. Это не самолётом управлять.

— Может, вернёмся уже в нормальный мир? — спросила сзади Светлана. — Уж больно зрелище… не позитивное.

— Отключаю резонаторы, — сказал Артём и клацнул металлическим переключателем.

Мир моргнул.

— Ого! — воскликнули, кажется, все.

Ну, то есть, я использовал другие буквы, но имел в виду именно «Ого».

Вместо джунглей, тропического солнца и влажной жары под нами были заснеженные горы, освещённые огромной полной луной. Это было чертовски красиво — и чертовски неожиданно.

— Справа, справа! — закричала Василиса.

— Черти драные! — заорал Иван, изо всех сил вращая штурвал влево.

Очень сдержанный человек для моряка. Я бы другими словами выразился, внезапно обнаружив, что мы вот-вот вмажемся в скалу, которую ещё секунду назад не было видно из-за резких теней на горном склоне. Но я не выразился, а дёрнул рукоять реверса левого пропеллера. Его лопасти провернулись во втулке, изменив угол атаки на отрицательный, и нос дирижабля резко пошёл влево. Жуткий скрежет продрал до самых печёнок, но по скале мы проехались уже вскользь, одной из наружных арматурных балок, хотя секунду назад казалось, что снесём себе правую моторную консоль.

Я вернул винты на ровный ход и убрал тягу, мы замедлились и вскоре неподвижно зависли над заснеженным, освещённым луной ущельем.

— Вроде всё цело, — сказал с облегчением Иван, — тут бы локатор поставить…

— Это другой срез, — уверенно сказал Артём, — мы переместились, как при «дорожном зигзаге».

— Получается, мы каким-то образом вышли на Дорогу? Или нет?

— Куда-то вышли. Но каким-то другим образом. Дирижабль чем-то кардинально отличается от машины с резонаторами. То ли он выходит не туда, то ли туда — но не так.

— То есть, это та же Дорога, но мы её иначе видим? Или это… что-то вместо неё?

— Не знаю, — пожал плечами Артём. — Я не настоящий штурман древних артефактных дирижаблей.

— Давайте попробуем ещё раз, — сказал Иван, — не вижу других вариантов.

Луна погасла, возвращая нас под бурое небо. Под нами были не горы, а несколько полуразрушенных скал. Заброшенное шоссе, которого мы держались, осталось в стороне.

— Давайте вернёмся к ангару, — попросил я, — хочу кое-что проверить.

Мы развернулись и повторили свой путь над шоссе. Руины ангара никуда не делись, но и не стали ничуть привлекательнее. Дирижабль завис над побитыми створками, застрявшими в разведённом положении.

— Отключаем? — с сомнением спросил Артём.

— Давай.

Моргнуло и зажглось солнце. Ангар обрел яркие краски, джунгли налились сумасшедшей зеленью, ещё более буйной по контрасту. Створки открыты, но стёкла в них целы, внизу видна брошенная нами паровая машина. На полу мне почудились следы крови, но сверху не разобрать.

— Проверил? — спросил Иван.

— Угу, — задумчиво ответил я, — понять бы ещё, что именно…

Висеть над ангаром не было никакого смысла, и мы включили резонаторы, вернувшись в неприятную бурость.

— Тлен, хтонь и безысходность, — прокомментировала пейзаж Василиса.

— Очевидно, что, перемещаясь над этим миром, мы одновременно сдвигаемся по Дороге, — констатировал Артём после нескольких экспериментов.

Мы неспешно двигались над местным шоссе, потом останавливались, чтобы никуда не влететь с разгона, и выключали резонаторы.

Осенний лиственный лес, пылающий октябрьским буйством оранжевого и красного. Свежие дымящиеся руины разнесённого жесточайшей бомбёжкой города — мы тут же свалили, разумно предположив, что здешние жители не будут рады воздушным целям. Припорошенная первым снежком степь.

Каждый раз мы оказывались в новом срезе.

— Я не знаю, как ориентироваться, — признал Артём, — с Дороги я видел цель, достаточно было на ней сосредоточиться и чувствовать направление. Здесь я не вижу ничего, а от попыток что-то почувствовать уже мозги кипят. Мы перемещаемся, но хаотически, не зная, куда. Как находили путь те, кто летал на нём до нас?

— С помощью вот этой штуки, думаю, — я мрачно показал на квадратную дыру в панели, — к ней подходили шины от резонаторов, от стёкол рубки, от компасов…

— Компа́сов, — поправил меня Иван.

— Да, от них. Теперь это висит в воздухе открученное. Ну и расположение как бы намекает.

— Да, — согласился капитан, — здесь просто напрашивается экран навигатора. Вот магнитный компа́с, вот гирокомпа́с, вот штурвал, а прямо за ними, перед глазами рулевого — джипиэс. Ну, или что тут было…

— Смотрите, что это? — дёрнула отца за рукав Василиса. — Вон там!

— Светится как бы что-то…

— Довольно ярко, — отметил Артём.

— Выставлю азимут, — Иван повернул картушку гирокомпаса.

Ах, да. Компа́са.

Свет виднелся где-то вдалеке на горизонте. Горел минут десять, потом погас. Мы оставили вихляющее под нами шоссе и шли прямо по направлению, держа средний ход. Внизу проматывались бурые бесплодные поля и чёрные осыпавшиеся руины, высохшие тёмные русла рек и пустые вмятины озер. Мерно гудели моторы. Мы сменялись за штурвалом, сидели по очереди, даже не касаясь управления, только смотрели вперёд. Через несколько часов на горизонте снова полыхнуло, посветило минут пятнадцать и погасло. Поправили курс на пару градусов.

Шёл час за часом, мы пообедали, потом поужинали, потом разошлись спать, разбившись на ходовые вахты. Эли предпочла досыпать в тёплой постельке, так что я сидел в рубке один, пил кофе, пялился на унылый пейзаж внизу. Ночь ото дня там не отличалась ничем. Под дирижаблем неспешно двигалось морское дно, лишив меня даже сомнительного развлечения разглядывать руины и пытаться угадать, чем они были когда-то. Когда перелетали береговую линию, мне почудилась слева башня-маяк на берегу, точно такая же, как моя. Издалека подробностей не разглядел, а отклоняться от курса не стоит.

Проснулась Василиса. Пришла в пижаме, зевая.

— Летим?

— Летим.

— Я буду тосты на завтрак, вам сделать?

— Сделай, если не трудно.

Снова загорелся свет впереди. Я подправил курс еще на градус-другой. Понять, становится ли он ближе, не получалось. Раз в семь с половиной часов загорается, горит тринадцать минут. Черт его знает, что это и зачем. Но никаких других ориентиров тут нет.

Василиса, позавтракав, ушла. Справа проплывало небольшое округлое плоскогорье. Когда здешнее море было более мокрым, оно было островом. На бывшем берегу тоже торчит башня — очень похожая на ушельский маяк. Сейчас проходим ближе, можно разглядеть раскрытые лепестки купола. Даже здесь стены целы — крепкое сооружение. Но видно, что давно заброшено. Из обрыва берега свисает поплавок приливного привода. Так вот как оно устроено…

На вахте меня сменил Иван. Я доложил, что курс скорректирован, других происшествий нет. Только было собрался идти досыпать — вернулась Василиса, уже в рабочем комбинезоне.

— Па, — сказала она встревоженно, — я лазила в хвостовые, проверить всё ли в порядке. В энерготанке на два деления индикатор просел.

— Очень большой расход, — сказал капитан, — как бы мы не оказались без энергии раньше, чем куда-то долетим.

— Артём говорил, — припомнил я, — что, если идти всё время по Дороге, не делая «зигзаг» через срезы, то резонаторы очень много жрут. Возможно, тут тот же эффект. Но мы не можем в «зигзаг», у нас ориентиров нет.

— Будем надеяться, что успеем.

Проснулся от стука в дверь каюты.

— ДядьЗелёный! — крикнула Василиса. — Вас папа зовёт!

Эли рядом, что характерно, не было. А ведь засыпал — сопела в ухо. Обнаружил её в кают-компании, довольную, пожирающую оладушки. Их пекла за выгородкой камбуза Светлана.

Запах умопомрачительный, но мне разу стало не до еды — мы подлетали.

Прежде всего, изменился свет. На небе по-прежнему доминировало какое-то бурое говно, но внизу стало светлее. И руины там были не такие руинистые, и среди коричневого и чёрного проявились островки других цветов. Вот холмик даже как будто зелёный и домик на нём почти целый… Шоссе не завалено всякой дрянью, просто потрескавшееся и грязное покрытие. Идет к городу, так же, как и мы.

— Ой, там кто-то ехал! — сказала Василиса

Мы уставились на дорогу внизу, но никого не увидели.

— Как будто несколько машин. Появились и тут же исчезли… Нет, мне не показалось!

Чем ближе к городу, тем светлее становилось. Поля вокруг него уже выглядели просто заброшенными, а не пережившими напалм с дефолиантами. Улицы пусты, но дома всё целее к центру: от пустых коробок без крыш и окон на окраине до почти целых на главной площади. В середине неё торчала башня маяка — как моя, только покрупнее. На наших глазах её купол раскрылся и засиял магниевым режущим светом, который накрыл город локальным солнышком, как будто счищая пыль и налёт времени. Тринадцать с половиной минут светотерапии — закрылся. Мы как раз успели неторопливо доплыть до площади и повиснуть над ней.

— Выключай, — сказал Иван Артёму, — надо посмотреть, что тут творится.

Щёлкнул переключатель, моргнул мир — и по глазам ударило полуденное солнце. Башня в обоих мирах выглядела одинаково, но здесь её окружало пёстрое море шатров, палаток, торговых рядов и прилавков. И толпы людей. Безумный шум этого стихийного рынка слышался даже сквозь стёкла рубки. И вот он стал затихать, затихать, затихать… Воцарилось молчание. Теперь внизу было озеро лиц. Все эти люди бросили свои разговоры, споры и занятия. Они смотрели на нас.

— Чёт мне как-то не по себе, — признался я, — мы тут как НЛО над сельской ярмаркой. Явление чуждое и подозрительное. Не спровоцировать бы панику…

Впрочем, люди внизу не спешили паниковать, разбегаться или падать ниц. Стрелять по нам тоже никто не стал, за что им, конечно, большое спасибо. Тишина длилась недолго — внизу загалдели, стали показывать на нас пальцами, жестикулировать, обсуждать и делиться соображениями. Мы висели неподвижно метрах в двадцати, и не очень понимали, что делать дальше.

— Выйти на галерею, сказать: «Мы пришли с миром!»? — без большой уверенности предложил Артём.

— А не пальнут по нам в ответ? — засомневался я. Внизу у многих были за спинами ружья.

Толпа задвигалась, расступаясь. Из двери башни-маяка вышел человек в балахоне. Судя по тому, как все к нему повернулись, он тут явно в авторитете. Откинул капюшон, обнажив отчётливо видимую нам сверху окруженную седыми волосами лысину, запрокинул голову, повернув к нам обильно бородатое лицо, и приветственно помахал рукой. Я помахал ему в ответ. Надеюсь, ему сквозь стекло видно.

Бородатый сделал недвусмысленный приглашающий жест «Следуйте за мной» и неторопливо пошёл сквозь расступающуюся перед ним толпу. Иван тронул рукоять тяги, негромко зашумели винты, мы тихонько двинулись следом. Забавно у них тут аэродромная служба организована. Под нами проплывали шатры и палатки, дальше пошло что-то вроде стоянки, набитой столь характерной техникой, что мы с Артёмом в один голос сказали: «Цыгане!».

Дома вокруг площади выглядели жилыми, но именно что в цыганском стиле — занятыми временными неаккуратными жильцами. Сохнут на верёвках пёстрые тряпки, стряпают на разведённых прямо на мостовой кострах женщины, с балконов тычут в нашу сторону пальцами чумазые загорелые дети. Вряд ли архитекторы этого города предполагали такое использование своих творений. Когда-то он выглядел очень стильно, отдалённо напоминая, пожалуй, Барселону. Заметно, что лучшие времена давно прошли, дома долго пустовали, утратив лоск и большую часть стекол, а нынешние заселенцы не слишком заботятся о сохранности исторических зданий. Подозреваю, внизу ещё и воняет. Сверху видно было, как непосредственно и непринуждённо гадит у забора, подобрав пёстрые юбки и выставив смуглую жопу, какая-то цыганская мадам. Она изумлённо провожала нас глазами, не прекращая процесса.

— Фу, — хихикнула Василиса. — Фу и бе.

— Дитя природы, — хмыкнул Иван.

Дедуган внизу шёл небыстро, мы старались его не обгонять. За ним, в почтительном отдалении, следовало десятка два любопытных, но вся остальная толпа с площади, к счастью, осталась на месте. Я и так чувствовал себя «Летающим цирком Монти Пайтона»6. Вскоре я понял, куда он нас ведёт — за домами показался ангар. Почти такой же, как тот, из которого мы взлетали, только больше размером и открытый. Пыльные створки, лишённые части стекол, застряли в полураскрытом положении, но нам места достаточно. Прибавили хода, обгоняя неторопливого провожатого, зависли над ангаром и осторожно опустились. Внутри пыльно, сумрачно — и несколько характерных опорных ферм для дирижаблей. Мы прицелились в центральную. Василиса выскочила на верхнюю обзорную палубу и командовала в рацию:

— Майна, майна, майна… Стоп! Вира! Вперед и чуть левее! Полтора румба влево доверните! Майна помалу… Нет, вира, вира опять! Еще полрумба! Промахиваемся! Апчхи! Ну и пыль мы тут подняли!

Пока сели, осторожно перенося вес на старые опоры, дедок уже доковылял и встретил нас внизу, вытряхивая поднятый винтами мусор из бороды.

Спустились к нему мы с Артёмом, оставив Ивана за рычагами на всякий случай. Он не гасил машину, оставляя возможность, если что, быстро улететь. Но старик выглядел вполне мирным.

— Наверное, я последний из живущих, кто не в первый раз видит волантер летающим, — вздохнул он. — Иногда самому страшно, как давно я тут.

— Мстислав Никифорович Третьяков, — протянул он узкую сухую ладонь, — предстоятель Церкви Искупителя в Чёрном Городе.

Мы представились в ответ — по именам, не уточняя статусов. Да и нет их у нас теперь.

— Изрядно вы взбудоражили местную публику, — сказал дед, как мне показалось, с укоризной. — Теперь опять начнутся брожения умов и ожидания несбыточного. А ведь вы, судя по всему, люди случайные?

— Пожалуй, что так, — признал я, — на сигнал маяка прилетели.

— Так я и думал, — покивал он, — но людям не запретишь ждать чуда. Я, конечно, попробую это объяснить на вечерней проповеди, но будьте готовы к завышенным ожиданиям в ваш адрес, господа… и дамы!

Зоркий дед углядел любопытную физиономию Василисы, выглядывающую из-за края палубы.

— Не будет ли с моей стороны чрезмерно навязчивым попросить приглашения внутрь? Очень хочется снова увидеть волантер изнутри. После стольких-то лет!

— Ох, ну что вы, — спохватился я, — проходите, пожалуйста. Будем рады вас принять.

— О, круизный! — восхитился дед, оглядываясь в коридоре. — Тот, что я видел в юности, был грузовой и, конечно, уже далеко не новый. Этот прямо прекрасно сохранился. Нашли где-то на консервации?

— Да, примерно так, — ответил я уклончиво.

Чёрт его знает, как тут к нам отнесутся. Мы даже трап за стариком подняли на всякий случай и дверь задраили. Он если и заметил наши предосторожности, то вида не подал.

Собрались все за столом в кают-компании. Дед отказался от кофе, сославшись на возраст и давление, но чай пил охотно, закусывая печеньем. Со всеми вежливо поздоровался, не исключая Эли.

— Не думал, что кто-то из них дожил до сего дня, — удивился он ей, — у меня сегодня прямо день воспоминаний молодости.

— А сколько вам лет? — спросил непосредственный Лешка.

— Алексей, — строго одернула его Светлана, — это невежливо…

— Ничего-ничего, — засмеялся, показав белые, ровные, совсем молодые зубы дедок, — в моём возрасте это скорее повод для гордости, чем для смущения. Увы, молодой человек, я не могу точно ответить на ваш вопрос, потому что время — вещь относительная. Я столько раз принимал Вещество, что уже сбился со счёта. Возможно, я не самый старый пердун в обитаемых срезах, но определённо войду в десятку!

— Мам, он сказал «пердун»! — тихо захихикал Лешка.

— Тихо, сынок.

— Можно поинтересоваться, — стрельнул в нашу сторону выцветшими серыми глазами старик, — не имеете ли вы отношения к анклаву, называющему себя сейчас «Коммуной»?

— Весьма отдалённое, — ответил Иван, — мы не в лучших отношениях.

— Да-да, — покивал головой дед, — очередная «Коммуна». Молодая, агрессивная, жадная… Кто только не присваивал себе это название! Я рад, что вы не оттуда. С ними тяжело иметь дело — они очень активны, но поразительно невежественны, влезая в дела, которые много старше, чем их весьма недавно возникший социум. Но кого же вы представляете здесь?

— Боюсь, что только самих себя, — ответил Иван не без колебаний.

Я прекрасно понимал, о чем он думает сейчас — если за нами никто не стоит, не спровоцирует ли это аборигенов на попытку отжать у нас дирижабль?

— Удивительное дело… Ну что же, Чёрный Город открыт всем. Мы, Церковь Искупителя, готовы помочь вам, если вы в чём-то нуждаетесь. Уже одно то, что я на склоне лет снова увидел в небе волантер, заслуживает награды! Какая нужда привела вас сюда?

— Нам нужна энергия и навигационный модуль, — сказал я. — Аппарат частично раскомплектован и в таком виде бесполезен. На нём можно было долететь только сюда.

Иван из-за спины деда показал мне большой палец. Некомплектный, ни на что не годный дирижабль вызовет меньше желания его отнять.

— Вот оно что… И много у вас осталось энергии?

— Почти нет, — решил прибедняться я, — один коротенький полёт — и мы просто упадём. А без навигации мы даже его не совершим…

— Понятно, понятно… — задумчиво покивал старик, — я не могу сразу дать вам ответ. Мне надо посоветоваться — такие решения принимаются только коллегиально. Может быть, мы найдем какой-то выход, может быть, — нет, но в любом случае что-то подскажем. Располагайтесь пока здесь, погуляйте по городу, тут большой рынок, много диковинок, детям будет познавательно и интересно.

— Наше время ограничено…

— Не бойтесь, — отмахнулся он, — можете отдохнуть. И обязательно приходите на вечернюю проповедь — я скажу людям о вас. Потом побеседуем о ваших нуждах.

— А когда она?

— Как загорится маяк — подходите. А теперь мне пора…

Проводив деда, мы заперли вход в ангар на засов и кинулись его осматривать. Вдруг и тут есть энерготанк?

Есть. Оборудование в точности соответствовало тому, что мы видели в точке старта. Но, увы, — он оказался совершенно пуст. Странно было надеяться. Тут давно ничего не работало, так что даже воды добрать в верхний бак не получилось. Зато из нижнего слили.

В город отправились вдвоём с Артёмом, оставив Ивана на тревожной вахте. Если что, он должен был немедля взлетать и дальше «действовать по обстоятельствам». Отличный план, ага. Оставляет большое поле для импровизации. Я с большим трудом и обидками уговорил Эли остаться — если бы не Василиса, пообещавшая напечь ей пирожков с вареньем, пришлось бы тащить с собой. Осталась, но губки надула. Ладно, пирожки примирят её с жестокой действительностью, а с ней мы будем привлекать слишком много внимания. Вышли через заднюю дверь, оставив немногочисленных зевак пялиться на главный вход, и пошли на площадь, делая вид, что это вовсе не мы только что прилетели на древнем дирижабле. И действительно, никто особого внимания на нас не обращал, благо народ тут собрался весьма разнообразный. Много цыган, но они выделяются не этническими признаками, а одеждой и поведением. Не народ, а сообщество. Все ярко одеты, имеют множество безвкусных аляповатых украшений и конкретно раздолбайский вид. В остальном — от нордических блондинов до негров калошного колера. Много людей одетых и ведущих себя совершенно обычно. Некоторые ничем не выделялись бы на улице любого города нашего мира — я даже видел совершенно офисного вида товарища в костюме и с портфелем. Он шел с таким деловитым видом, что сразу представлялся квартальный отчет, оценка эффективности, «резка костов» и прочая ебитда, простихоспади. Среди грязных палаток рыночной площади он выглядел довольно странно, но никто на него не пялился. На нас тоже.

Товар здесь самый разный, больше всего напоминает развалы барахолок времён 90-х. Преобладают подержанные предметы обихода, хотя видны и результаты планомерной организованной мародёрки — новые вещи в магазинной упаковке, но имеющие такой вид, будто в этой упаковке они пролежали несколько лет. Я с интересом прошелся по автомобильному развалу — весьма разнообразному и причудливому в ассортименте. Колеса, аккумуляторы, запчасти, иногда ставящие меня в тупик. Пару раз я даже, к стыду своему, не смог сообразить, не только от какой машины деталь, но и что это вообще такое. И всё же — преобладают узлы и агрегаты вполне знакомые. Включая неплохой набор УАЗовских. Эх, жалко его…

На краю рынка нашлась площадка, где продаются машины целиком, но их совсем немного. Несколько корявых багги на агрегатах ВАЗовской классики, ржавая и сильно побитая «буханка», семидесятый «кукурузер» в довольно приличном состоянии, «шишига» с самопальной кабиной из фанеры и досок, нечто вроде небольшого паровоза на тракторных колесах и даже оранжевый «Запорожец». Похоже, мой родной мир действительно в автомобильном плане доминирует.

Пока присматривались, начало темнеть, а потом над площадью засиял луч маяка. Я почему-то ожидал, что люди немедленно ломанутся в храм, но нет — все продолжили заниматься своими делами. Не похоже, что здешнее общество так уж религиозно.

Действительно, внутри башни оказалось человек пятьдесят, не больше. Да тут много и не соберёшь — центральный зал хотя и больше, чем в моей, но всего раза в три. А так — архитектура та же. Цилиндрическое помещение с каменными стенами и колонной энерговвода посередине. От колонны сейчас шёл ровный жар, световоды в стенах сияли от работающего маяка. Никакого алтаря или иных признаков культа я не увидел, давешний балахонистый дед вещал просто сидя в кресле. За его спинкой стояла парочка таких же, но их капюшоны были скромно опущены. Люди почтительно слушали. Начало мы, похоже, пропустили.

— …Сейчас, когда Искупитель грядёт, это особенно важно понимать. Он не принесёт вам счастья, богатства и избавления от невзгод. Оставьте эти глупые детские мечты. Никогда и ничто в Мультиверсуме не даётся даром. Он лишь даст нам шанс. Ему не будут нужны молитвы, клятвы и жертвы. Ему не нужны будут подношения. Он придёт не к вам и не ко мне. Он придёт к Мультиверсуму, чтобы вобрать в себя его боль, поглотить её и переплавить в себе. Если всем нам очень повезёт, из этого слитка возродится легендарный Моноверс, который вновь расслоится на срезы, начиная новый цикл…

Странная проповедь. Ишь ты, молиться и жертвовать не надо! Не ожидаешь такого услышать в храме.

— Все вы видели волантер, пролетевший сегодня над Чёрным Городом. И многие, я знаю, захотели поверить, что Коммуна вернулась. Та, первая, настоящая Коммуна, принявшая когда-то на себя добровольный обет заботы о Дороге. Что загорятся маяки, и заснуют между ними, как собирающие нектар пчёлы, волантеры. Что придут те, кто поможет, научит и вылечит, кто даст Энергию и Вещество.

Дед сделал паузу, и воцарилась тишина. Его слушали очень внимательно.

— Нет. Никто не придёт. Все, что осталось от Коммуны, перед вами. Это Церковь Искупителя. Это школа корректоров. Это Библиотека. Это Чёрный Город с его маяком, и Центр Мира с его мораториумом. Жалкие обломки былого. Нет никакой силы, что придёт и спасёт. Нет, и не было нигде, кроме как в легендах, питающих воображение бездельников. А волантер, что вы видели…

Я ожидал, что он сейчас ткнёт в нас пальцем и скажет: «Вот эти ребята его просто спёрли, ату их!», но нет, он делал вид, что нас тут нету. Световоды в стенах погасли, колонна энерговвода потрескивала, остывая, балахонистые сходили за здоровенными подсвечниками на высоких ножках. Теперь помещение скудно освещалось колеблющимся пламенем двух десятков свечей.

— …это просто старый транспорт, которому больше нечего транспортировать. Одиночный артефакт давно прошедшей эпохи процветания, забавный, но бессмысленный, как танкер в мире, где кончилась нефть. Не ждите Коммуну. Не ждите Искупителя. Не ждите милости, удачи, подарков или чудес. Действуйте. Делайте свое дело. Трудитесь, воюйте, рожайте детей. Оставьте судьбу Мультиверсума Хранителям, займитесь уже своей…

Все расходились в той же тишине, что стояли. Нас уже у выхода перехватил один из балахонов и пригласил пройти на второй этаж. Возле центральной воронки излучателя был накрыт небольшой столик, за который нас и усадили в компании заметно уставшего дедка.

— Странная проповедь, — сказал я ему, — не то, чтобы я стал возражать против её тезисов, но от церкви ждёшь… не знаю, утешения какого-то, что ли. Обещания лучшего.

— Вранья? — улыбнулся старик.

— Ну да, если упрощать. Ложь во благо. «Нас возвышающий обман» и всё такое.

— Наша церковь не пастырская, — повторил он то, что я уже слышал от Олега, — мы не утешаем и не обещаем спасения. Но и не врём. Церковь для взрослых людей, а не для детей божьих. Если говорить людям, что они спасутся, то они не станут себя спасать сами. Поэтому мы и не апеллируем к высшей силе. Не говорим, что есть бог и он любит нас. Верить в него или нет — личное дело каждого, но Мультиверсум вокруг нас определенно построен не из любви…

— А как же ваш Искупитель? — нервно спросил Артём.

— Он не бог. Он существует… Или вскоре будет существовать. Совершенно объективно. Его можно будет потрогать — когда он родится. С ним можно будет поговорить — когда он научится разговаривать. Его можно будет убить — чего захотят очень многие. И если мы ничего не предпримем — убьют обязательно.

— Вообще зашибись, — буркнул Артём.

— Но главное — что ему не будет дела до вас или меня. Он — точка событийного фокуса эпохи. Он выполнит свое предназначение — и начнется новый цикл. Или не выполнит — и будет что-то другое. Мы, Церковь, постараемся ему помочь. Другие — помешать. Это противостояние и определит дальнейшее. Всё как всегда решат сами люди, потому что Мультиверсум — проекция их коллективного восприятия, а его судьба — результирующий вектор их коллективной воли.

— На мой вкус слишком пафосно, — сказал я.

— Мы всё-таки Церковь, — засмеялся старик. — Но вы пришли не за проповедями, верно?

Я молча кивнул. Кто-то из балахонов принес чайник и чашки, разлил всем чай. Обычный чёрный. Поставил сахарницу и блюдце с лимоном. Классика.

— Энергия у нас есть. Маяк накопил в своём энерготанке приличный заряд. Но вот в чём дело…

Он отхлебнул чаю, поморщился, взялся за сахарницу.

— Он выработал ресурс. Уже несколько лет энергобаланс отрицательный — мы расходуем больше, чем вырабатываем. Интервал подачи сигнала увеличили до последнего предела, позволяющего удерживать Дорогу, но восстановить потраченное не успеваем. А ведь нам ещё приходится заряжать алтилиумы.

— Что?

— Акки, зоры… Старые названия почти забыты. Без них множество людей дороги окажутся ни с чем, связность Мультиверсума разорвётся окончательно. В общем, энергия есть, но выделить её для вас своим решением я не могу. Слишком много её нужно волантеру. Я отправил запрос в коллегию Центра Мира, будем ждать их вердикта.

— Как долго?

— А что есть время? — рассмеялся он. — Теперь по навигационному модулю. На ваше счастье, он стандартный и раньше их было много. На ваше несчастье — это «раньше» было очень давно. Я отправил запрос в наше Хранилище, там поищут для вас исправный модуль. Но дело это небыстрое.

— Насколько небыстрое? И давайте без приколов из теории относительности.

— У нас, знаете ли, телефонов между срезами нет. Я передал весточку, её доставят… Ну, допустим, за пару дней. Там поищут, будем надеяться — найдут. Потом сообщат, потом я выпишу заявку, потом её примут, потом — доставят модуль… Пара недель локального времени — это минимум.

— Чёрт. Долго.

— Сожалею. Но вы можете поговорить с контрабандистами и торговцами редкостями, вдруг найдёте поближе? В любом случае, без энергии для волантера вам и модуль не поможет. Так что какое-то время вы проведёте здесь. У вас же совсем энергии нет?

— Ни капли, — соврал я.

— Ну что же, это не самое плохое место в Мультиверсуме. Тут интересно…

— Он что-то крутит, или я параноик? — спросил я Артёма, когда мы вышли на площадь.

— Ты параноик, но он что-то крутит. Мне показалось, что ему зачем-то нужно нас задержать тут.

— Вот и мне так показалось…

— Артём? — послышался сзади удивленный голос. — Артём! Тэ явэс бахтало!

— Чёрт, — тихо сказал он, — прощай, наше инкогнито.

К нам шёл по рядам, приветственно раскинув руки, высокий и смуглый бородач. Голова его сверкала лысиной, зубы — золотом, зато борода была бела и окладиста. Одетый в бархат, парчу и золото цыган был ярок и прекрасен, как новогодняя ёлка в райцентре.

— Малкицадак, — поприветствовал его Артём, — привет тебе, рома баро.

— Малки, для тебя — Малки! Я счастлив видеть тебя тут, чаворо7! Я рад, что дни твои не прервались вместе с Севиными. Ты же знаешь, что Старый Сева умер, да?

— Я хоронил его, Малки.

— Это был ты? Хорошо. Ты правильно сделал, чаворалэ8. Сева заслужил это, у него всегда был самый лучший товар в Мультиверсуме! Кто твой друг, познакомь нас! Твои друзья — мои друзья!

— Это Сергей. Сергей — это Малкицадак, рома баро.

— Малки для друзей моего друга! Пойдёмте же к моему шатру, друзья!

— Малки, нас ждут…

— Подождут, чаворалэ, я не могу отпустить вас без угощения и беседы!

Мы переглянулись, я пожал плечами. Раз мы тут застряли, надо осматриваться, искать контакты, собирать информацию… Так почему бы не воспользоваться оказией?

«Шатёр», к счастью, оказалось фигуральное выражение. Малкицадак с огромным шумным семейством занимал один из старых особняков на площади. Думаю, это самая крутая недвижимость на районе, хотя на мой вкус тут не хватает некоторого количества стекол и не помешали бы ватерклозеты. Но одно отчасти компенсирует второе — сквозняк выдувает часть запахов. Нам немедля накрыли огромный стол, как будто мы собираемся бегемота сожрать. Впрочем, народу за него уселось тоже немало — бородатые золотозубые мужчины, черноволосые пёстро одетые женщины, черноглазые шустрые девушки, чумазые босоногие дети. Семейство Малкицадака более моноэтнично, чем сборная солянка остальных таборов. Чистое «фараоново племя».

Застолье развивалось стремительно и неудержимо — выносили какие-то блюда, бутылки, звенела посуда и гитара. В фокусе этого сокрушительного гостеприимства был не я, а Артём. Вокруг него гремели тосты, в честь него возглашались здравицы, перед ним скользили в танце, кокетливо стреляя влажными глазами-маслинами, стройные смуглые девы. Меня пару раз упомянули «…и его друг…» — и благополучно забыли. Так что я без всяких помех откланялся и вернулся к ангару, где уже начал всерьёз нервничать Иван. Эли повисла на мне с разбегу прямо на трапе, обхватила руками-ногами, вцепилась крепко. Волновалась, поди ж ты. За Артёма я не переживал. Цыгане к нему расположены, спереть у него нечего, так что максимум, что ему грозит — суровое похмелье поутру. Я рассказал Ивану сложившиеся расклады, порадовал параноидальными мыслями и мрачными прогнозами и пошёл спать. Все это время Эли висела на мне, как белка на дереве, снижая градус серьёзности. Невозможно адекватно передать весь пафос апокалиптический проповеди, одновременно исполняя роль пальмы с мартышкой. Василиса то и дело фыркала, глядя на попытки Эли занять как можно большую площадь меня при своих ограниченных возможностях. Успокоилась, только засопев под боком. Надо что-то с этим делать, опасаюсь я с ней выходить в город — ни мобильности, ни манёвра, да и внимание привлечём. Кроме того, Малкицадак вполне может опознать в ней бывшую Севину собственность, а как на это посмотрит местное общество — бог весть. Ну как наследники найдутся? Я Эли фиг кому отдам. Привязался к ней уже как-то.

Утром опять спасла Василиса — соблазнила Эли мерить какие-то девчачьи тряпочки. Обтрепавшийся походный гардероб вгоняет её в женскую печаль, так что, вздохнув, позволила себя отцепить. Надо будет посмотреть ей что-нибудь на рынке. Хотя фиг же угадаю… Отправился в город один, хотя рвались все. Иван — оглядеться, Светлана — купить продуктов, Василиса — покопаться в железках на развале, Лёшка — просто так, интересно же. Однако безопасность прежде всего. Дирижабль должен быть каждую секунду готов к отлёту, а значит, чем полнее комплект экипажа на борту — тем лучше.

Иван выделил в общий бюджет экспедиции десяток золотых монет Коммуны, но я взял для начала одну — прикинуть покупательную способность. Оказалось — никто не может такую разменять. Продавцы дивились и разводили руками — как будто я миллион одной купюрой принёс. Ну вот, теперь я запалил нас ещё и как богатеев. Чем дальше, тем больше поводов раскулачить.

Артёма нашёл в доме Малкицадака. Оба сидят на террасе в глубоких креслах, между ними столик с напитками и фруктами. Приятель мой имеет вид опухший и расслабленный, но видно, что ему уже легче. Поправил здоровье с утра.

— Сергей! Мишто явъян9! — вяло изобразил радость цыган. — Садись с нами! Выпей!

— Не, я так, товарища проведать.

— Я пойду, Малки, — сразу засобирался Артём, — зайду ещё. Скоро.

— Буду ждать, чаворалэ. Но зря ты отказался. Моя девочка… Хороша же, а? Лачиньке чаюри10!

— Малки, — приложил обе руки к сердцу исполненным трагизма жестом Артём, — твоя правнучка прекрасна, как солнце Востока! Но я говорил тебе — все женщины, что могли понести от меня, убиты. Все, кроме моих жён. Мироздание не хочет делить меня с другими! Я боюсь навлечь несчастье на твою семью, Малки!

— Может, ты и прав, гаджо. Может, и прав, — неохотно признал цыган, — но помни, мой дом всегда открыт для тебя. Мой народ поможет тебе во всём, только попроси.

— Мне ничего не на…

— Стоп, — толкнул я его локтем, — не спеши.

— Уважаемый Малкицадак, — обратился я к цыгану, — не подскажете, где бы я мог разменять такую монету?

Я показал золотой.

— Барвало гаджо11! — засмеялся Малки. — Я возьму её у тебя. Другие вас обманут. Я сам бы обманул, если бы не Артём.

Он махнул рукой пожилой цыганке, сказал ей что-то по-своему, и она принесла тяжело звякнувший мешочек.

— Это хорошие деньги, их тут всякий возьмёт. Но скажу честно — за пределами Города их признают только цыгане и бродяги. Люди Дороги.

— Ничего, нам как раз на рынке закупиться.

В мешочке оказались блестящие монетки из какого-то светлого легкого сплава. Не серебро, но и не алюминий… Немного похож на тот, из которого корпус дирижабля. Номинала на них не выбито, то есть ценность «одна штука», но в мешочке их много. Пересчитывать не стали. Чеканка — какой-то абстрактный геометрический узор.

— Спорим, он нас надул? — спросил я Артёма, когда мы отошли подальше.

— Ох, мне всё равно, — вздохнул он, — я еле отбился. Под меня всё время норовили подложить каких-то девок. Считают, что они понесут братьев и сестёр Искупителя. Примазываются в родственники, бенг рогэнса12!

— Но ты отличный отмаз придумал, молодец.

— Я уже не уверен, что это отмаз…

Монетки оказались не только ходовые, но и ценные. На одну я накупил столько продуктов, что Артём побрел к ангару навьюченый, как верблюд. Ничего, с похмелья полезно.

Про навигационные приборы тут, увы, никто не слышал. Правда обещали, что на днях подойдёт караван каких-то ушлых контрабасов, может, они знают. Так что я закупился бухтами изолированного провода, гофротрубой, розетками, коробками и прочим электрическим барахлом. Кто-то удачно размародёрил целый строймаркет. Марка проводов была незнакомая, но арматура прямо как наша.

При всём совершенстве систем дирижабля электричества мне в нём сильно не хватало. Ни ноутбук зарядить, ни рацию, ни связь нормальную сделать… В общем, переложив все прочие обязанности на товарищей, я занялся электрификацией, оборудуя в каютах и рубке розетки и электрический свет, а также растягивая селекторную связь между гондолами. К процессу радостно подключилась Василиса, помогая протаскивать провода в нишах и каналах. На питание всего этого выделили отдельный акк, задействовав его как источник электричества. Поставили любительскую радиостанцию-сканер, Иван хотел ещё локатор, типа морской «фуруны», но на рынке ничего похожего не нашлось. Зато розетки теперь в каждой каюте, и Лёшка может снова смотреть свои мультики.

Время шло. Закончив с проводкой, мы с Василисой разбирали кладовки в грузовом отсеке, освобождая пространство под возможное в перспективе транспортное использование дирижабля. Артём регулярно ходил общаться с цыганами, возвращался обычно пьяный, но уже умеренно, не на рогах. Осеменили ли им в конце концов юных цыганок — не знаю, не спрашивал. Мы расслабились и сняли тревожный режим — никто на нас не нападал, дирижаблем не интересовался. Светлана ходила на рынок за едой, постепенно заполняя холодильники и кладовые, а заодно балуя нас качественной домашней кухней. Эли лопала её пирожки так, что за ушами трещало, но ничуть не толстела, вот что удивительно. Василиса ковырялась в рыночных развалах, выискивая всякие любопытные железки и инструменты. Кстати — у неё, как и у Ивана, есть свой УИн. Значит, в Коммуне её умения принимали всерьёз — там это знак отличия инженера, как кортик у моряка. Кое-что из найденного инструмента подходило к специфическим крепежам дирижабля, а значит — наследие Коммуны до сих пор попадается. Это внушало слабую надежду, что и навигационный блок отыщется. Лёшка увлечённо гонял по улицам с цыганскими детьми, прибегая к вечеру как настоящий цыганёнок — загорелый, чумазый, лохматый и счастливый. Светлана притворно охала, отмывая его в ванне, благо мы с Иваном всё-таки нашли не пересохший водовод и придумали, как накачать воду в бак. Иван неожиданно плотно заобщался с каким-то старым цыганским глойти — пытался разобраться, как они ориентируются и вообще путешествуют по Мультиверсуму. По его словам, это было любопытно, но не наш случай. В общем, жизнь шла своим чередом, все были при деле, и только у меня внутри всё более назойливо тикал таймер.