Небо над дорогой

Глава 7. Пятое колесо сансары

Позавтракали вчерашним жареным мясом кабанчика — жестковатым и не очень вкусным, но питательным. В принципе, какое-то время можно продержаться охотой, но лучше не надо. Эли капризничает, и это полбеды. Хуже, что время стремительно уходит. В Альтерионе уже должны спохватиться, что меня в башне нет, а значит, акки их тоже пропали. Надеюсь, горелая техника Комспаса у ворот их немного запутает, но чем это обернётся для моей семьи — неизвестно. Так что после завтрака первым делом полез в задние гондолы разбираться с ходовой частью. Закопался так, что обед Артём мне притащил сам.

— Ого, у тебя тут уже целый офис! — удивился он, глядя как я сижу за столом с ноутбуком.

— Вычисляю управляющие группы, — ответил я, неохотно отвлекаясь.

Ноут я взял с собой из башни, решив, что его невеликий вес окупается хранящимися в нём выкладками. Не с блокнотом же мне аналитику считать? Сейчас он был запитан от акка путём колхозного приматывания обрезков провода пластырем из аптечки.

— Свожу в таблицы шины распределительных узлов в рубке и тут. Пытаюсь понять, что чем управляет.

— И как успехи?

— Пожалуй, если бы я мог запустить основной силовой агрегат, то уже справился бы с элементарными маневрами. Управление тяговыми моторами, рулями направления, тем, что я считаю машиной изменения уровня плавучести. Конструкторы этого условного дирижабля были молодцы, всё достаточно логично разведено, от штурвала до сервоприводов рулей. Но…

— Но?

— Но я до сих пор не знаю, как заставить работать главный двигатель. Проблема в том, что я вообще не понимаю, как он должен работать. Я даже добраться до него толком не могу. У меня нет подходящего инструмента. У меня, собственно, вообще никакого инструмента нет, кроме карманного «лезермана» и УИна. Хотел в нижней гондоле кожух с агрегата снять — нечем открутить. Не УИном же мне его резать? Опасно, можно повредить что-нибудь…

— А что там в нижней?

— Интуиция подсказывает, что там главный источник энергии.

Шарообразная гондола в нижнем рулевом пере оказалась основной загадкой устройства дирижабля. Её почти целиком занимает цилиндрический кожух из похожего на бронзу металла. От него по вертикальной шахте в силовой отсек идёт… некая, скажем так, труба. Или полый столб. Вокруг него винтовой трап, но что внутри? Если с силовой установкой я приблизительно разобрался — она переводила энергию во вращательный момент на главном валу, — то вот эта штука внизу оставалась загадкой. Скорее всего, именно она являлась энергетическим сердцем дирижабля, но каким именно?

— Я разобрался практически со всей исполнительной механикой, — пожаловался я, доедая всё то же мясо. — Она непривычная, но более-менее понятная. А вот энергетика здешняя для меня тёмный лес. Без понимания базовых принципов работы я в тупике. Инструкции оставить создатели этой штуки не позаботились.

— Знаешь, — задумчиво сказал Артём, — я, кажется, вспомнил, где найти специалиста по энергетике Первой Коммуны.

— Серьёзно? Откуда такому взяться, если той Коммуны давно нет?

— В Коммуне нынешней. Так случилось, что я знаком с главным механиком цеха номер один. Он обслуживает дико секретное оборудование, которое они вывезли отсюда, и сам дико секретный. Но под бутылочку многое рассказал. Я уверен — он знает, как это работает.

— И что? Коммунары любезно дадут нам его в консультанты? Командировку выпишут?

— Погоди. Он не коммунар, а наш земляк. Эспээл, как и я, военный моряк, подводник в отставке. Мы одновременно в Коммуну попали, но он ещё и с семьёй. И он там практически под домашним арестом. Сидит в локальном фрагменте, его никуда не пускают. Намекал почти прямым текстом, что был бы не прочь покинуть навязчиво гостеприимную Коммуну, если кто-то сможет его семью вытащить.

— Практически товарищ по несчастью, — задумчиво сказал я, — в этом что-то есть. Но как до него добраться?

— Только через Дорогу. Локальный фрагмент, я же говорю. Я оттуда выезжал, так что смогу найти.

— Если бы мы могли вывести дирижабль на Дорогу, помощь консультанта нам была бы не нужна. Проблема как раз в том, что мы не можем. Резонаторы я нашёл, они проложены внутри балок обвязки, как их включить тоже нашёл, но чем запитать — не нашёл. Всё упирается в ту же проблему — я не понимаю этой энергетики.

— Здесь есть не только дирижабль.

Три странного вида коляски, стоящие в углу ангара, выглядят нелепо, напоминая гибрид паровоза, дилижанса и швейной машинки. Похожи на забавные поделки в стиле «стимпанк», которые мастерят увлечённые косплееры чисто для красоты — чем причудливее, тем лучше. Спицованные колёса, бронзовые кишочки непонятных агрегатов, кузов в расфуфыренном стиле «карета её высочества». При этом — три колеса, из которых большое тяговое впереди, а два ведомых — сзади, они ещё и поворотные. Более нелепую схему придумать трудно: управляться она должна весьма приблизительно, да и устойчивость не внушает доверия. Похоже на какой-то статусный экипаж ближнего радиуса действия — пафосно проехать на параде, например. Или по променаду профланировать. Однако при том на них смонтированы резонаторы. С двух уже спёрли хозяйственные коммунары, а на третьей остались на месте.

— Презабавная штуковина.

— Это хорошо или плохо? — обратился Артём к моей торчащей из-под снятого кожуха заднице.

— Ну, я бы предпочёл, чтобы здешние конструкторы не испытывали такой идиосинкразии к электричеству, — признался я, — фактически, это паровик. Бескотловый поршневой паровик. У него нет котла с паром, вода испаряется прямо в цилиндрах. Впрыскивается механической насос-форсункой, попадает в нагревательную камеру, где её мгновенно испаряет энергия акка, пар совершает свою работу и уходит в конденсор, возвращаясь в водяной бак. В чём-то даже изящная схема.

— То есть, он работает от акка?

— Да, и в этом его большое преимущество, к сожалению, единственное. В целом, аппарат довольно дурацкий. Тяга управляется подачей воды в форсунки, то есть, про быстрое ускорение можно забыть. При этом скорость регулируется не тягой, а вариаторным механизмом между маховиком и ведущей осью. Поворот задней осью — резкие маневры не для него. Управление дублировано на два места, но оба открытые, типа форейтора на дилижансе. Руль многооборотистый, тормоза механические, как на велосипеде, — колодки на обод ведущего колеса. Думаю, при такой массе на короткий тормозной путь лучше не рассчитывать. Управление дико неудобное — надо одновременно регулировать тягу паровой машины и передаточный коэффициент между ней и ходовой. По ровной прямой туда-сюда, но ралли я бы на этой штуке не поехал.

— Всё так плохо?

— Ну… Есть и хорошая новость. Насчёт устойчивости я погорячился — маховик паровой машины расположен внутри ведущего колеса и, судя по массивности, исполняет роль гироскопа. Падать набок в каждом повороте эта паровая карета не будет. Но и только.

— Но её можно запустить?

— На вид всё исправно. Но…

— Что ещё?

— Нам нужна дистиллированная вода. Обычная засрёт накипью форсунки через час хода. И её надо до чёрта — оборотный водяной бак тут литров на сто.

Самый причудливый самогонный аппарат в истории Мультиверсума. На него пришлось пустить донором одну из раскомплектованных машин. Варварски расчленив её УИном, врезал в бак нагреватели с паровых камер, из системы подачи соорудил примитивный охладитель «трубка в трубке», подав в охлаждающий кожух воду из магистрали в подсобке. Подсоединил акк. Вскоре в баке зашумела, закипая, вода обычная, из охладителя побежала струйкой дистиллированная.

— Если бы у нас было из чего поставить брагу, — сказал я, с удовлетворением глядя на дело рук своих, — мы бы получили неплохой самогончик.

— Кстати, Иван — ну, тот самый энергетик Коммуны — гонит отличные напитки.

— Полезный человек, — одобрил я, — надо брать.

Оставив Артёма караулить перегонный куб, ушёл спать в каюту. Эли вела себя паинькой, не капризничала, несмотря на то, что сладкие батончики кончились. Она никогда не скучала — если не таскалась за мной по ангару, то коротала время в полудрёме, как котик. Кажется, может вот так сутками дремать, оживляясь, только когда появляюсь я. Режим стэнд-бай. Налил ей ванну — сама она манипулировать здешней сантехникой не то не хотела, не то опасалась. Уже засыпая, обнаружил её под боком — свежепомытую, но без малейшей эротики. Умеет она это выключать. Привычно заснули в обнимку. Не знаю, как я буду это объяснять жене.

Утром устроил первый пробный пуск. Залил дистиллированную воду в плоский бак под вычурным кузовом, вставил в гнездо акк, открыл вентиль подачи. С левого водительского места — как-то мне слева сидеть привычнее, — несколько раз качнул рычагом ручного старта, приводя в действие форсунки.

«Чух-пых» — сказала паровая машина. Маховик провернулся.

Ещё раз.

«Чух-пых», «чух-пых». Рычаг. «Чух-пых», «чух-пых». Наконец, попал в ритм, маховик набрал ход, и форсунки заработали от него. Добавил тяги — медленное «чух-чух-чух» превратилось в ровное «ших-ших-ших-ших», в смотровом окошечке метки на маховике слились в одну линию. Надо полагать, вышел на рабочие обороты. Эли, сидящая у меня на коленках, почувствовала моё довольство и полезла обниматься.

— Да-да, мелкая, запустили мы чудо антикварной техники. Честь нам с тобой, хвала и медаль «Лучший исторический реконструктор сезона».

— Работает? — прибежал на звук Артём.

— Паровик работает. Ходовую не проверял пока, пусть немного вхолостую помолотит. Что там с дистиллятом?

— Последнюю порцию перегоняю.

— Отлично. Я понятия не имею, какой тут расход воды. Большая часть через конденсор возвращается обратно, но вряд ли все сто процентов. И давай, наверное, собирай вещички. Раньше стартуем, раньше вернёмся.

Артём ушел собираться, а я, убедившись, что паросиловая машина молотит ровно, решил попробовать агрегат на ходу. Благо, ангар здоровый.

— Ну что, поедем, красотка, кататься? — спросил у Эли.

Она закивала, как будто поняла. А может, и поняла.

Потянул на себя рычаг сцепления, подавая крутящий момент с маховика на колесо. Аппарат медленно-медленно тронулся. Катимся, ух ты! Рычаг скорости тут плавно уменьшает передаточное число тороидного вариатора. Тянешь на себя, меняется угол наклона промежуточных роликов между ведущими и ведомыми шкивами. Механизм сухой — вообще всё работает без смазок, за счёт втулок скольжения из неизвестного мне скользкого, но твёрдого материала. Совсем другая конструкторская школа, не лишённая, впрочем, своей интересной логики.

Передвинул рычаг — покатился быстрее. Не со скоростью погибающей черепахи, а почти так же резво, как одноногий пешеход. А ещё? Хода у рычага ещё прилично. Разгоняется. Так медленно, что слова «динамика» этот процесс не заслуживает, но разгоняется. А там и ангар уже закачивается. Нажал на массивную металлическую педаль тормоза — стоит мёртво, как приваренная. Да что такое, я же проверял на месте — работало! Засуетился, задёргался, не сразу сообразил, что надо сцепление сперва выключить.

Бац! — красивый бампер-решётка из изящных золотистых труб с вензелями и цветочным узором шарахнул в стену. Хорошо, что скорость была небольшая. Вот и первое ДТП. Эли испуганно запищала, обхватив меня руками.

— Не бойся, мелкая, приноровимся! Просто пока сцепление включено, педаль тормоза блокируется. Поняла?

Она потешно закивала.

А и действительно, если вдуматься, для паровой машины это логично. Иначе тормозами придётся гасить не только инерцию кузова, но и инерцию вращения маховика, а после остановки паровик заглохнет, и его нужно будет запускать заново. Но в контексте оперативности управления вариант хреновый — в плотном городском движении на такой не покатаешься. Надеюсь, нам и не понадобится.

Не сразу сообразил последовательность включения заднего хода, но одолел, покатился потихоньку задом. Зеркал заднего вида тут нет, надо головой крутить, причём развесистый пассажирский кузов закрывает обзор назад. Ещё один аргумент в пользу того, что это какой-то парадный экипаж, а не повседневная машина для регулярных поездок. Слишком много украшений, слишком неудобно управлять. Вся роскошь — пассажирам, водители сидят открытые всем ветрам и оперируют кучей неподписанных рычагов, рассованных без малейшей заботы об эргономике. Как-то это некоммунистично, сказал бы я. Сословно как-то.

Перед отправлением в путь не без сожаления обесточил дирижабль, забрав акк. Мало ли кто сюда забредёт, а штука ценная. Поужинали остатками мяса, упаковали очень скромный запас продуктов, долили в бак дистиллированную воду. Паровик я не глушил, он так и тарахтел себе потихоньку на минимальных. Резонаторы питаются от отдельного акка, так что воду кипятить в нём можно долго, не бог весть какой расход энергии. Я залез на привычное левое место, Артём — на правое. Теперь нас разделял кожух ведущего колеса. Я наскоро объяснил последовательность действий по управлению, но рулить собираюсь сам. Артём будет штурманом, ему Дорога привычнее.

Эли заползла ко мне на колени. Ничего, тут просторно, рулить не мешает. А в смысле пассивной безопасности эта штука всё равно на уровне дилижанса, так что лучше бы нам ни во что не врезаться.

— Поехали?

— Трогай!

Рычаг тяги, рычаг сцепления, рычаг хода. Здоровенный горизонтальный руль с металлическим ободом — на полный оборот едва тридцать градусов изменения курса. Бездна удобства.

Покатились, плавно набирая скорость, и на середине ангара нас окружил туманный пузырь Дороги.

— Запоминай, как он выглядит отсюда! — прокричал мне Артём.

Общение между водителями тут тоже не предусмотрено — я его не вижу за кожухом колеса, а машина довольно шумная. Приходится орать.

Решётчатый пузырь ангара с Дороги виден отчётливо, и я старательно разглядывал его, надеясь, что этого хватит для возвращения.

— Куда едем?

— Вперёд пока! — крикнул Артём. — Я скажу, когда сворачивать.

Катимся, созерцая смутные призраки пейзажей по обочинам. Едем не быстро — подвеска жёсткая, на периодически возникающих неровностях машину довольно сильно и неприятно трясёт. Кузов для пассажиров подрессорен отдельно, им все удобства, а водители — как хотят. Пусть хоть позвоночник в трусы ссыплется. Ох, прямо жопой чувствую — не такая уж коммунистическая была та Первая Коммуна.

— Давай вон в ту свёртку, направо!

Ну, зашибись. Я направо почти ничего не вижу, между прочим. Ещё одно неудобство конструкции — кожух ведущего колеса закрывает часть обзора. Видимо поэтому тут два водителя. Один направо поворачивает, другой — налево, руль-то дублирован. Надо было нам об этом заранее договориться и потренироваться, но чего уж теперь — кое-как вывернул, больше наугад. Машина подпрыгнула, жёсткий руль чувствительно дал по пальцам и завибрировал. Металлический рифлёный обод ведущего колеса загрохотал по булыжникам брусчатки. Ну да, резиной мы брезгуем, колёса жёсткие. Задние хоть подпружинены на сухих фрикционных амортизаторах, а переднее — зачем? Водитель должен страдать.

Вот мы и страдаем — исключая Эли, которой на моих коленках всё же мягче, чем мне на твёрдом металлическом сидении. Брусчатая мостовая между довольно симпатичных европейских домов. Немного похоже на те уголки Прибалтики, в которых любили снимать историческое кино, но как-то… суровее, что ли? В любом случае, место давно пустует, не первый год. Видно по мусору на тротуарах и грязным стёклам — там, где они остались. Здешний мир уходил в свою Вальгаллу бурно — витрины разбиты, двери выломаны, стены исписаны — выведенные красной краской на незнакомом языке короткие лозунги и призывы. То ли «Долой!», то ли «Да здравствует!». Неважно, результат-то один: брусчатка, пущенная на метательные орудия и баррикады, чертовски мешающие нашему продвижению. Учитывая посредственную маневренность и отвратительную проходимость нашего транспортного средства, каждый объезд сопровождался проклятиями в адрес здешних бунтовщиков, к чему бы там они ни призывали. Припёрло тебе кровавую (в этот момент она уже всегда «кровавая», иначе несчитово) власть свергнуть — свергай. Но дороги-то ломать зачем? Вас уже нет давно, а мы мучайся…

Центральная площадь неизвестного города хранила следы кульминации народных волнений: раскатанные танками баррикады, побитые пулями стены домов, разнесённый палаточный лагерь, за годы запустения превратившийся в обвисшие выцветшие тряпки на поломанных шестах. Протестующие тоже явно не терялись — один танк застыл грудой обгорелого металла, брусчатка вокруг усыпана битым стеклом бутылок. Кто тут был прав, кто нет? Кризис обоюдной неправоты двух несовместимых правд.

Одна из улиц вела в нужную сторону. Вскоре мы, вдоволь натрясясь по разобранной мостовой, покинули этот срез, уйдя на Дорогу. Мой вам запоздалый совет — асфальт. Он куда лучше переносит народные волнения.

Очередной «зигзаг» — роскошное до зависти шоссе. В жизни такого не видел, даже в кино. Десять полос в каждую сторону, гладкое, как попка Эли, покрытие, идеальная разметка с блёстками — наверное, ночью в свете фар сияет. Разделительные заграждения высотой метра два, огромные чёткие указатели с надписями на чужом языке, изящные эстакады многоуровневых развязок.

Пусто. Совершенно пусто. Ни машин, ни людей. Что творится за пределами этого широкого асфальтированного коридора, не узнать — обзор загораживают высокие шумовые экраны.

Пользуясь прекрасной дорогой, попробовал дать максимальный ход. Полная тяга, трансмиссия на повышающем режиме. Разогнались довольно прилично. Спидометра тут нет, но я бы сказал — километров семьдесят-восемьдесят в час, не меньше. Тормозить с такой скорости будем метров сто.

Сбавил до среднего, потренировались с Артёмом перехватывать друг у друга управление при поворотах. Мотались от отбойника к отбойнику как пьяные. Ну… так себе оперативность, конечно. Благодаря гироскопу не кренится, но, благодаря ему же, поворачивать не любит. Управление через разгруженную заднюю ось — полная дрянь. Сначала тащит повёрнутый задний мост юзом и только через пару секунд начинает неспешно менять курс. Надо было, наверно, балласт какой-нибудь закинуть, раз толстых важных вип-пассажиров у нас нет.

Лучше, чем пешком идти. Жопу только всю отсидел и ноги затекли. Так-то Эли не тяжёлая и мягкая, но это если недолго. Так что на следующем зигзаге стал присматривать место для остановки. Тем более что в этом срезе нас встретил мелкий неприятный дождик, а водителям даже тента не полагается, не говоря уже о тёплой кабине со стёклами. Никакого тебе комфорта.

Асфальтированная двухполоска, не то, что предыдущая роскошь. Мокрая, унылая, скользковатая для наших твёрдых колес. Вдоль дороги — посадки, столбы с проводами, сельская местность без особых примет. Где угодно такой пейзаж может быть.

— Заправка! — закричал мне Артём. — Давай заедем!

Я не сразу сообразил, что он имеет в виду не возможность заправиться, в каковой мы, слава богу, не нуждаемся, а минимаркет при АЗС. Это дело, еды у нас вообще слёзы. А лакомства для Эли и вовсе кончились. Эта сладкоежка без них грустит.

Незнакомый логотип топливной компании. Навес над колонками укрыл от дождя нашу таратайку. Вылезая, аж заскрипел весь — до чего неудобное сиденье! Ноги отсижены Эли до состояния колод. Так и захромал к магазинчику, постепенно расхаживаясь. Дверь не заперта, внутри порядок, полки заполнены всякой автомобильной мелочёвкой, но есть и витрина со снеками, напитками и сладостями. То, что надо.

— Чем могу помочь?

Я даже подпрыгнул. Так настроился на безлюдность и заброшенность, что вынырнувший из подсобки продавец застал меня врасплох.

— Бензин только экстра, — предупредил он, — ординар давно не завозили. Соляр тоже кончился. Снабжение теперь, сами знаете… Всем похрен.

— Топливо нам не нужно, — сказал я, лихорадочно размышляя, как реагировать.

— Да похрен.

Винтовку я оставил возле сиденья, даже не подумав взять с собой. Артём про свой автомат тем более забыл. Расслабились, придурки. Не то, чтобы мы собирались пошло грабить заправку, но мало ли как дело повернётся.

— Странная у вас машина. Не видел таких.

— Редкая модель, — согласился я.

— Да похрен. Могу предложить кофе и разогреть сэндвичи. Есть пирожные для ребёнка.

Закутанная от дождя в мою ветровку Эли выглядит сейчас вполне по-детски. Идея с пирожными ей явно пришлась по вкусу, я прям почувствовал.

— Возьмёте в уплату такую? — Артём звякнул по металлу стойки жёлтой тяжелой монетой. Золотой рубль Коммуны, надо же. Какой запасливый. Я-то свои Ингвару слил.

— Боюсь, столько кофе вам не выпить, — засмеялся продавец, — а сдачи у меня не наберётся.

— Нам нужно еды с собой, питьевую воду, молотый кофе.

— Дождевики какие-нибудь, — добавил я, — очки ветрозащитные.

— Всё равно слишком много. Хотя похрен.

Продавец, обычный мужчина средних лет в джинсах, фланелевой серой рубашке, с небольшой аккуратной бородкой, смотрел нас без испуга и без интереса. Судя по всему, ему тут просто скучно — за всё время по дороге не проехало ни одной машины.

— Добавьте к этому рассказ, о том, что у вас творится, и мы в расчёте, — сказал Артём.

— Да похрен, — пожал он плечами, — у нас примерно как везде, ничего особенного.

— Мы издалека, не знаем как тут «везде».

— Да уж, вижу, — покосился на нашу паровую карету продавец, — ну да похрен. Сейчас кофе сварю, а вы пока набирайте, что вам нужно. Вон там фирменные пакеты. Берите, сколько хотите. Или не берите, похрен.

Коллапс этого среза начинался банально — с локальных войн и гражданских волнений, переходящих в другие локальные войны и волнения глобальные. До глобальных войн пока не дошло, но повсюду так уверенно говорили, что они невозможны, что население лихорадочно скупало макароны и тушёнку. Все как-то разом захотели социальной справедливости, что обычно означает передел собственности теми, у кого она есть, за счёт тех, у кого её нет. Устои шатались, границы трещали, национальные вопросы смешались с религиозными, как дрожжи с говном. Территориальные претензии предъявляли даже те, у кого никаких территорий не было отродясь, соседи припоминали все исторические обиды, начиная с эпохи племенных войн. А потом внезапно раз — и всё кончилось.

— Да похрен стало, — равнодушно объяснил продавец, подавая нам кофе.

— Вот прям так похрен? — удивился я.

— Ну. Да что там, я сам тот день помню. Я тогда в банке работал, супервайзером. Работа собачья, нервная. Утром не высыпаешься, вечером тупишь, в пятницу пьёшь, полжизни в офисе, четверть — в пробке по дороге туда и оттуда. Интриги, склоки, начальник пидор, генеральный сука. Кадровичка — вообще звезда с ушами. Ну, как у всех, короче. Жизнь. И вот стою я такой в пробке, думаю, как там перца одного подсидеть, потому что иначе он, падла такая, непременно меня подсидит. И бешусь от того, что он кадровичке присовывает, и никак его, поэтому, не сдвинешь. Хоть начальнику подставляй, потому что он не только вообще по жизни пидор, а и на самом деле полный гей. И уже намекал. И пробка, как назло, глухая, и ещё какой-то пидор… Не в смысле гей, а просто не сидится ему в своей полосе, лезет поперёк. Хотя может, и гей, иначе откуда у него такая тачка? И я сижу за рулём, по радио музыка говно, новости — тоже говно, погода — полное говно, и пидор этот лезет… И я прям чувствую, как меня, сука, накрывает. Вот, думаю, сейчас выйду, подойду к этому пидору, вытащу его из его гейской тачки и втащу ему в грызло с правой. Накатило так-то. И я уже даже потянулся мотор заглушить, и тут как дзынькнуло что-то в башке. Понял — а ведь мне похрен. И этот пидор похрен, и тачка его похрен, и тот пидор, который начальник, похрен, и работа эта похрен, и банк этот ебись конём. Заглушил машину, вышел и домой пошёл. Даже ключи не забрал. Не знаю, куда она потом делась. Может, там и стоит до сих пор. Тогда многие тачки побросали, потому что похрен на них стало.

Продавец рассказывал скучно, без эмоций, как о чём-то совершенно неважном, вроде погоды в Зимбабве. Кофе, впрочем, был неплох, и даже разогретые сэндвичи съедобны. Эли грызла печенье, болтая ножками на слишком высоком для неё стуле, а мы слушали.

— Не, никто не знает, что случилось. Разное говорили потом. То ли по радио что-то такое прокрутили, то ли по интернету прозомбировали, то ли со спутников облучили, то ли по телевизору двадцать пятым кадром… Хотя какие в телевизоре кадры? А ещё была версия, что само произошло. Типа от общего стресса что-то в людях перенапряглось и сломалось. Но так-то вообще всем похрен было. Да какая разница почему? Ещё кофе?

Он запустил кофемашину и вернулся к столику.

— Не, не все одновременно, что ты. Ещё долго потом можно было встретить отдельных упоротых перцев, которые куда-то ломились чего-то спасать. Помню, один даже на улице бегал орал, мол «люди, опомнитесь!». Но они всем похрен были. Говорят, до сих пор встречаются, но уже совсем редко. Вам со сливками? Девочке чаю? Хочешь ещё печенья, ребёнок?

Сходил, принёс. Эли благодарно захрустела.

— Ну, так-то странно поначалу было, но потом как-то наладилось. Я вот тут теперь сижу. Нет, не на зарплате. Как бы моё. Ну, как моё? Владелец сети бросил бизнес, похрен на него стало, я и взял одну заправку. Крупные бизнесы тогда все развалились — там глотки грызть надо, а всем похрен. На мелкие как-то у народа терпелки хватает, хотя так-то и они в целом похрен. Вот я тут сижу, а заедут в день один, много два. Куда ехать-то? Зачем? Но мне похрен, я и живу тут, в комнатке сзади. Заедет кто — хорошо, не заедет — тоже зашибись.

Кофемашина зашипела капучинатором. Мы не спешили — тут тепло, а там дождь. Ну и пофигизм аборигена как-то расслабляет.

— Так-то я женат был. Но поглядел тогда на жену и понял — пофиг она мне. И я ей пофиг. Зачем жили вместе? Хрен его знает. Не, не развелись, пофиг было. Но не видел её с того дня, не знаю, что с ней стало. Да у всех так, что ты. Вот уж десятый год с тех пор идёт, никто не женится. И детей нет, конечно, пофиг это.

Принёс ещё кофе, от сэндвичей мы отказались.

— Как живём? Производство сильно просело, да. Но пофиг — потребление просело ещё больше. Что там реально надо человеку? Пожрать? Жопу прикрыть? Этого всегда было больше в сто раз, чем глоток и жоп. Просто все чего-то хотели нежратого-неношеного. Стремились, глаза выпуча. А теперь пофиг. Не голодный? Не замёрз? Остальное пофиг. Сначала многие вообще на работу забили, но потом как-то распределились кто куда, без напряга. Пофиг-то оно пофиг, но на жопе сидеть тоже скучно. Вот, кофе вам сварил, и нормально. Типа при деле. Что там с наукой всякой, политикой и прочим шоубизнесом, я не в курсе, извини. Пофиг мне. У меня теперь и телека нет. Раньше жить без него не мог — без него и интернета, — а теперь пофиг. Вечерами стульчик на улицу вынесу, сижу, на звёзды смотрю. И норм мне, знаешь. Набрали там, что хотели? Ну и зашибись. Счастливого пути. Заезжайте ещё. Или не заезжайте. Пофиг.

— А ведь тут корректоры вмешались, к бабке не ходи, — сказал задумчиво Артём, пока мы грузили пакеты в салон.

— Серьёзно? Это так работает?

— Судя по тому, как тут шло вразнос, в срезе воплотился будущий хранитель. Это удачно заметили, прислали корректора, он его вытащил, ну и что-то подтолкнул в процессе, чтобы погасить коллапс. Что-то местное, что уже и так на волоске висело. Они странные ребята, но далеко не всемогущие. Обычно их задача — вытащить очередного кандидата. Жаль, редко удаётся. Их мало, и пополняется школа медленнее, чем убывает. Ну что, поехали?

— Я рулю, ты на резонаторах.

Хотел помахать продавцу на прощание, но он протирал столик и не смотрел в нашу сторону. Пофиг ему на нас.

Да и ладно. Рычаг тяги, рычаг сцепления, рычаг хода. Поехали.

Пустая шоссейка меж холмов. Тут давно пусто, видно по нанесённым листьям. Не хочу знать, что тут случилось. «Ших-ших-ших» — выстреливает в приёмную трубу конденсора отработанный пар. «Др-р-р-р», — рокочет по асфальту жёсткое ребристое колесо.

Туманный пузырь — мы опять на Дороге.

Плюх!

— Твою мать! — восклицает окаченный водой Артём.

Мы с Эли так и не сняли дождевиков, нам легче, хотя она возмущённо фыркает от попавших на лицо грязных брызг. Раскисшая грунтовка, расплывшаяся под дождём старая колея. От моментального застревания спасло только то, что тяговое колесо посредине, и попало на травяную межколейку. Заднюю ось мы просто волочём за собой, наматывая чернозём на колёса. Тягу — на максимум, скорость — на минимум. Вращение руля приводит только к тому, что мы тащим корму под углом к дороге.

— Толкаем, давай, а то увязнет!

Мы с Артёмом выпрыгиваем в грязь и толкаем кузов сзади, выталкивая и одновременно заставляя повернуть. Могучая тяга на низах и широкое ребристое колесо побеждают — машина выползает из колеи на травку, тут уже легче. Катится, разбрасывая налипшую грязь. Догоняю неспешно ползущий аппарат, выключаю сцепление. Эли над нами смеётся — мы грязные, как болотные черти.

Пришлось снимать кожух ведущего колеса и вычищать набившуюся внутрь землю. Хорошо хоть маховик от грязи защищен, но вообще — дурацкая конструкция. Впрочем, я это уже говорил. Обломками трухлявых досок выковыриваем плотный липкий чернозём, очищая колесо, потом я замечаю на доске надпись готической латиницей «Иоганн Швец» и даты неразборчиво. Мы чистим машину обломками чьего-то могильного креста. Оглядевшись, понимаем, что перепахали уродливыми следами колёс импровизированное кладбище — расплывшиеся холмики без оградок, упавшие и покосившиеся кресты из простых досок. Здесь быстро и экономно закопали очень много людей, ряды могил тянутся по обеим сторонам дороги, и не видно, чтобы они где-то заканчивались. Обратно в колею нам никак — увязнем, так что шуруем прямо по чужим могилам, разгоняясь, и убираемся, наконец, отсюда.

В следующем срезе сухо и жарко, но много проехать не получается — упираемся в разрушенный мост. Хорошо, что увидели заранее, я успел вовремя остановиться. Впечатляющая бетонная конструкция через широкую реку обрушена посредине. Два пролёта канули в глубокую воду, один, накренившись, повис над руслом. Я не военный, но даже мне очевидно, что его бомбили — воронки попаданий изуродовали дорогу, осколки испятнали опоры. На той стороне просматривалась вставшая перед обрушением колонна техники — не то горелой, не то просто сильно ржавой, издали не разобрать.

Мы съехали по боковой дороге на берег, где отмыли машину от грязи на низкой набережной и немного почистились сами. Вода была тёплая, но купаться не тянуло — возле берега торчала пара затонувших военных катеров, и что там под водой — бог весть. Намотаешь этак колючей проволоки на причиндалы…

Судя по ржавчине на бортах, здешняя баталия была давненько, так что никто нам не помешал, мы успели поесть, простирнуться и даже просушить одежду на горячем радиаторе конденсора.

— Совсем близко уже, — сказал Артём, когда мы собрались ехать. — Последний зигзаг, пожалуй.

— Думаешь, он согласится?

— Надеюсь. Мы с ним не на трезвую голову, знаешь ли, общались…

Глубина планирования нашей экспедиции меня с самого начала поражала.