Полевой госпиталь оказался качающейся на ветру грязной брезентовой палаткой, пристроившейся метрах в сорока от бивака Команчей. Уже издали братья расслышали стоны и крики лежащих внутри людей.
— Док, у меня пуля в брюхе…
— Тропическая лихорадка… Ангелы зовут меня…
— Дайте мне зажать что-нибудь в зубах… Это гангрена… Боюсь, ногу придется отрезать…
Сэму, который перевидал более чем достаточно страданий и смертей, их игра показалась пугающе реалистичной. «Где они научились так правдоподобно изображать боль? — подумал он. — И главное, почему им это нравится?» Он приподнял полог и заглянул в палатку: люди лежали почти вплотную друг к другу на матрацах, а кое-кто и вовсе растянулся прямо на земле. Стоны и мольбы звучали практически непрерывно.
Среди «раненых», обряженный в потрепанный халат, свисающий до колен, стоял мужчина, который выглядел здесь еще более чужеродно, чем Винчестеры.
— Кас, — позвал Дин. — Что происходит? Чего ты тут топчешься?
Кастиэль даже не взглянул в его сторону. Он положил ладонь на голову одного из страдальцев и что-то шептал. Потом вздернул его вверх, поставив на ноги.
Реконструктор отшатнулся, чуть не наступив на тех, кто лежал сзади, и ошарашенно взглянул на Кастиэля.
— Какого черта?
— Я вернул силу твоим ногам, — с каменным лицом отозвался Кастиэль и, отвернувшись, развел руки в приглашающем жесте. — Кто следующий?
— Кас… — заикнулся Дин.
Продолжая его игнорировать, Кастиэль склонился над человеком, чье лицо было замотано неряшливыми окровавленными бинтами.
Он снял марлю и опустил ладонь парню на глаза:
— Сейчас… Вот так. Теперь взгляни на меня.
Реконструктор, нахмурившись, захлопал глазами:
— Ты откуда такой взялся, братишка?
— С небес, — ответил Кастиэль и начал задирать на нем пропитанную алым рубашку. — Дай мне осмотреть твою рану в груди.
— Лапы убери! — заорал тот и рванулся в сторону.
Кастиэль застыл с приподнятыми руками, а Сэм взглянул на брата. В палатке началось движение: все «раненые» принялись расползаться по углам, хотя играть свои роли не бросили. Наконец, Кастиэль оглянулся, увидел наблюдающих за ним Винчестеров и слегка нахмурил лоб.
— Упс, — сказал Дин. — Неловко вышло.
— Что делаете вы здесь?
Дин поднял брови:
— У меня к тебе тот же вопрос.
— Сто шестьдесят лет тому назад я был на полях сражений Юга, — отозвался Кастиэль с отсутствующим видом. — Я шествовал среди погибших и забирал их души в райский сад. Сейчас же… — что-то промелькнуло на его лице так мимолетно, что Дин едва успел распознать выражение: то была надежда. — Сейчас же я исцеляю снова.
— Кас, — Дин покачал головой. — Ты же понимаешь, что все эти шуты здоровехоньки, правда?
Кастиэль помрачнел, но ничего не ответил.
— Видишь? — Дин пихнул носком ботинка ближайшего «раненого», и тот изобразил очень натуралистичный крик боли. — Это показуха. Их хобби. Ну, как у тех парочек, которые натягивают костюмчики пушистых зверушек[14] и…
— Дин! — прикрикнул Сэм.
— Прости, — Дин повернулся к подавленному ангелу и пожал плечами.
Ангел оглядел палатку, вздохнул, снял белый халат и уронил его на пол. Пряча глаза, он стянул со спинки стула свой плащ и накинул на плечи. Когда он снова развернулся к братьям, лицо его ничего не выражало. Надежда ушла, исчезнув под маской угрюмой решимости.
— Меня ждут более неотложные дела, — сообщил Кастиэль.
— Большая охота на Бога, — понимающе сказал Дин. — Скажи-ка, а Он — фанат Гражданской войны?
— Я нашел зацепку. Один из первых свидетелей.
— Это как почтовая невеста[15]?
— Первые свидетели — редчайшие божественные создания. Так называют тех, кто преломил хлеб с самим Иисусом.
— Шесть ступеней Иисуса[16], что ли? — уточнил Дин.
— Не шесть. Один.
— И с чего ты решил, что он расколется?
— Я на это надеюсь. Кто бы он ни был, он мне ответит.
— Конфиденциальность — это, разумеется, круто, но давай смотреть…
Дин осекся: место, где стоял Кастиэль, опустело.
Старший Винчестер покачал головой и огляделся. Некоторые реконструкторы окончательно вышли из роли и, вскочив на ноги, неверяще таращились в точку, из которой исчез Кастиэль.
— Это что за чудак был? — выдавил один из них.
— Он-то чудак?
Дин окинул взглядом присутствующих — взрослых мужиков, обряженных в костюмы и раскрасивших лица синяками и ранами — и Сэм побоялся, что брат сейчас ляпнет что-нибудь, о чем они оба пожалеют, но тот лишь снова покачал головой.
— Не волнуйтесь, — проговорил Дин. — Он не вернется.