Нечисть

Глава 11

7 Киторна, год Возвышения Эльфийского Рода

Когда лунный свет померк, Барерис спускался по узкой, полузасыпанной тропинке, которая, извилисто петляя, вела вдоль отвесного склона. С бешено колотящимся сердцем юноша низко пригнулся и принялся осматриваться, пока не понял, что Селунэ просто скрылась за облаком.

Ночью на охоту выходила нежить — крылатые твари, летучие мыши, нематериальные призраки и многие другие, но Барерис понял, что ему все равно придется продолжать путь и в темное время суток. Поначалу юноша надеялся, что сможет найти какое-нибудь укромное местечко и отлежаться там до рассвета, но, слыша на протяжении двух ночей приближающиеся звуки погони, он понял, что ни одно укрытие не является достаточно надежным. Возможно, превратившись в крыс или волков, его враги могли выследить его по запаху. В любом случае, лучше всего продолжать двигаться дальше, чтобы опережать преследователей.

Пусть магия и давала ему возможность видеть в темноте, путь через горы все равно оказался опасным и выматывающим. У юноши возникли проблемы с едой, глотка пересохла, а желудок постоянно сводило от голода.

Частенько он задавался вопросом, почему вообще утруждает себя этой жалкой, заранее обреченной на провал попыткой бегства. Он обещал спасти Таммит, но, если поглядеть правде в глаза, какие у него были на это шансы? Как в достоверных исторических хрониках, так и в самых фантастических рассказах он не встречал и намека на то, что вампир может вновь стать человеком.

И какой смысл продолжать жить без неё? Как он мог вынести то, что возлюбленная проклинала его за то, что с ней случилось, подозревая, что в её обвинениях была толика правды? Он подвел её по крайней мере дважды, разве не так? Один раз — когда покинул её в Безантуре, а второй — когда попытался спасти её и потерпел неудачу.

В будущем его не ждет ничего, кроме страданий, так что разве не проще будет прекратить это тяжкое испытание и остановиться? Привлеченная криком-другим, нежить обнаружит его, и тогда он сможет сразиться с ними. Если удача будет на его стороне, то он сможет напоследок получить удовольствие, уничтожив парочку преследователей прежде, чем остальные твари разорвут его на куски.

Он снова и снова испытывал искушение так и поступить, но все же никак не мог решиться. Возможно, несмотря на все доводы рассудка, часть его все ещё продолжала надеяться, что Таммит ещё можно спасти, или первобытный инстинкт выживания оказался сильнее, чем отчаяние.

Он украдкой двинулся вперед и вышел на широкий, плоский хребет — перевал, который соединял один пик с другим. Значит, какое-то время идти будет быстрее и проще. Надеясь, что вода где-нибудь поблизости тоже найдется, бард ускорил шаги, но тут его охватил холод и над головой юноша почувствовал нечто неопределенное, но болезненно неправильное.

Бард бросился на живот, протянув руки, чтобы подмять под себя и разорвать — как получится — проносящуюся над ним туманную фигуру нападавшего. Перекатившись на ноги, он вытащил меч. Слабо фосфоресцирующий призрак стоял на каменистой земле — если так можно сказать. Очертания духа колыхались и плыли, так что его ноги то отрывались от почвы на небольшое расстояние, то частично погружались в неё. Небольшие узловатые деревья и кусты вокруг твари, отравленные её близостью, моментально завяли и стали опадать.

Барерис внимательно посмотрел на противника, и у него перехватило дыхание. Он никогда не ожидал столкнуться с кем-то, кто был бы более уродлив, чем Ксингакс, однако стоявшее перед ним существо оказалось именно таким. И в самом деле, его черты, несмотря на своё неопределенное, расплывчатое непостоянство, почему-то выглядели воплощением чистой сущности, самой идеи мерзости, хотя этого нельзя было объяснить даже асимметрией его искаженного, ястребиноклювого лица. При одном только взгляде в его выпученные глаза внутри у барда что-то оборвалось.

На какое-то мгновение Барерис испугался, что его сердце остановится, разум помутится, и он упадет, беспомощно сотрясаясь в спазмах рвоты, или потеряет сознание. Юноша издал боевой клич. Призрак от этого, конечно, лучше выглядеть не стал, но вид его уродства больше не терзал своими когтями разум барда — хотя едва ли это в конечном счете будет иметь значение. Потому что теперь, снова обретя способность мыслить ясно, он узнал это существо. Это была баньши, создание столь могущественное, что едва ли он мог надеяться взять над ней верх.

Баньши издала стон, и звук этот, подобно взгляду на лицо твари, нанес удар по самой сущности барда, и юношу пробрала холодная дрожь. Укрепляя себя, чтобы противостоять боли, Барерис выдохнул и запел, чтобы магия его голоса послужила противовесом смертельной злобе в голосе призрака.

Все ещё завывая, баньши протянула длинные пальцы и полетела на него. Начав произносить заклинание скорости, юноша промедлил, пока враг не оказался совсем близко, а затем отступил в сторону. Нежить помчалась следом, и Барерис нанес удар. Его клинок пролетел через колеблющееся тело твари, не встретив на своем пути никакого сопротивления. Сложно сказать, нанес ли он духу хоть какой-то вред. Вполне возможно, что да — на оружие были наложены сильные чары — но откуда ему знать?

Когда заклинание скорости подействовало, его мышцы напряглись. Повернувшись, баньши снова бросилась на него, но из-за того, что он начал двигаться быстрее, её движения показались ему замедленными. Закричав, Барерис ударил звуковой волной, которая вполне могла переломать противнику, состоящему из плоти и крови, все кости. Возможно, на духа заклинание тоже подействовало, но бард, как и раньше, не увидел этому никакого подтверждения. Его атака ни на мгновение не замедлила баньши.

Барерис не питал иллюзий, что броня сможет защитить его от призрачного прикосновения твари, поэтому он увернулся, нанес ещё один удар и запел песню, окутывая себя размытым полем, чтобы баньши было сложнее по нему попасть. Несколько последующих мгновений ему удавалось избегать смерти.

А затем баньши от него отпрянула. Поначалу юноша решил, что ему удалось ранить эту тварь достаточно сильно, чтобы та испугалась перспективы дальнейшей схватки. Но тут же по его коже пробежал холодок. Рядом находился кто-то ещё — кто-то, чье приближение баньши почувствовала за мгновение до него самого.

Возможно, отвести глаза от своего первого врага означало сделать фатальную ошибку, но ему нужно было понять, что происходит, так что Барерис рискнул быстро окинуть взглядом окрестности. Поначалу он ничего не заметил, но затем в воздухе начало появляться свечение — словно кистью провели сверху вниз.

Полоса света сложилась в человекоподобную фигуру. Барерис задохнулся. Ему показалось, что он словно глядится в дешевое зеркало, стоящее в затененной комнате, настолько силуэт этого странного существа походил на его собственный.

Но только на мгновение. Затем это создание то ли решило, что в подобном сходстве нет нужды, то ли больше не смогло поддерживать эту личину. Очертания призрака смазались, и он превратился в светящийся размытый силуэт со слабым подобием оружия — исходящим из руки лучом света.

Барерис не знал, кто этот пришелец, и не видел никакого смысла в том, что первым делом он скопировал фигуру барда, но наверняка это был другой охотник Ксингакса. Как бы невероятно это ни казалось, бард обнаружил, что может сражаться с баньши более-менее на равных, но теперь это открытие не имело ровно никакого смысла. Сообща эти два духа точно его прикончат. Юношу охватило безумное желание расхохотаться из-за преследовавших его неудач и постоянного крушения всех надежд.

Вместо этого он повернулся к ближайшему врагу, которым оказался новоприбывший, и принял защитную стойку. По крайней мере, он может заставить этих тварей хорошенько поработать, чтобы его убить.

Призрак в свою очередь тоже насторожился и помедлил. Ясно давая понять, что собирается сражаться на одной стороне с Барерисом против собственного товарища-нежити, он развернулся лицом к баньши.

Эта тварь завопила, и Барерис запел, чтобы нейтрализовать яд её голоса. А затем она опять атаковала врукопашную. Довольно хитро с её стороны, но, возможно, так действовать её принуждали хозяева-некроманты.

За несколько следующих мгновений Барерис понял, что его новый товарищ, кем бы он ни был, оказался мастером боя на мечах. Он наносил умелые удары, отступал, чтобы избежать когтей баньши, и опять наступал, отбивая удары когтей завывающего духа, который продолжал его преследовать. Более того, при всем этом он прекрасно понимал, как лучше всего использовать численное преимущество, и последовательно маневрировал, чтобы противник все время оказывался между ним и Барерисом.

Внезапно баньши набросилась на призрачного мечника. Барерис устремился следом и вонзил лезвие меча ей в голову. Баньши распалась на светящиеся обрывки, а затем растворилась в небытие.

Пытаясь отдышаться, Барерис уставился на оставшегося призрака через опустевшее пространство, где только что находился их враг. Тот угрожающе поднял свой меч.

Восхитительно, подумал бард. Он напал на баньши не потому, что решил прийти мне на помощь. Он просто хотел удостовериться, что прикончит меня своими руками. Возможно, я, так или иначе, все же пойду ему на ужин.

Но дух почему-то не спешил переходить к действию и атаковать. Он колебался, словно не был уверен, как ему следует поступить.

Сомневаясь, что ему в любом случае удастся взять верх над призраком, Барерис решил опустить меч.

— Благодарю тебя за помощь, — произнес он. — К сожалению, мне все ещё угрожает опасность. Меня ищут и другие враги, а мы с баньши подняли здесь достаточно шума, чтобы привлечь их внимание. Если ты поможешь мне снова, я навеки останусь перед тобой в неоплатном долгу, но ещё лучше, если ты знаешь путь к бегству или какое-нибудь надежное укрытие.

Дух пристально уставился на него, а затем повернулся и пошел прочь. Барерис последовал за ним.

Когда призрак двинулся в путь, меч в его руке растаял и очертания фигуры растворились в воздухе, превратившись в светящуюся дымку. А затем исчезла и она, хотя Барерис каким-то образом продолжал ощущать присутствие своего невидимого проводника — плывущую впереди пустоту.

Дух привел барда в заросли кустарника, так что ему пришлось прилагать немалые усилия, чтобы, продираясь через переплетения ветвей, поспевать за своим провожатым. Но, сделав очередной шаг, юноша обнаружил, что под его ногами нет ничего, кроме пустоты. Он рухнул во тьму.

Самас Кул не был уверен, хочется ли ему покидать банкет хотя бы ненадолго. Он уже немало выпил и съел — достаточно для того, чтобы заставить даже толстяка вроде него почувствовать себя отяжелевшим и склонить мага к тому, чтобы остаться и отведать следующую перемену яств и дорогих вин, как бы ни была соблазнительна причина подняться с кушетки.

Но он обнаружил, что прогулка в огороженный двор в центре дворца освежила его. Бьющая из фонтана струя воды блестела в лунном свете, а воздух был полон запахом жасмина. Но лучше всего оказалось то, что ветерок охладил его разгоряченное, потное лицо. Это заставило Самаса преисполниться надеждой, что на этот раз ему не придется прибегать к помощи магии, что всегда приносило ему облегчение.

— Девочки! — позвал он. — Где же вы?

Женщины, к которым он обращался, были великолепными двойняшками-куртизанками, предоставленными ему Думой Зан. Люди все время из кожи вон лезли, чтобы развлечь мужчину, который был одновременно зулкиром Преобразования и главой Лиги Иностранной Торговли, но, возможно, она не слишком-то усердствовала, потому что близняшки не ответили.

Зулкир задался вопросом, не думают ли они, что игра в прятки среди клумб и беседок взбодрит его. Если так, то они ошибались. Он отошел от подобных мальчишеских забав уже много лет назад и теперь предпочитал наслаждаться чистой страстью, не прилагая для этого никаких усилий.

— Девочки! — повторил он, добавив в голос командных ноток. — Покажитесь!

Но ответа не получил. Внезапно Самас вспомнил, что Друксус Рим и Азнар Трул были мертвы, убиты неизвестным, заставшим их врасплох, когда они остались в одиночестве. И по всему видно, что перед гибелью Трул собирался заняться сексом или каким-то его извращенным подобием.

Но ни Рим, ни Трул не ожидали беды, и ни у одного из них не было под рукой ни талисманов, ни магических жезлов. Самас пробудил запечатанную в кольце силу, и от его тела стало исходить защитное поле, прозрачное, словно воздух, но прочное, как сталь. Он встряхнул левой рукой, и жезл из замерзшей ртути выскользнул из объёмистого рукава мага прямо в его короткие и толстые пальцы. Он прошептал слово силы, дарующее ему совиное зрение, и темнота рассеялась.

И тогда он заметил фигуру, которая проскользнула в сад через дверной проем с дальней его стороны. Самас наставил жезл на пришельца. Хватит всего одной вспышки силы, чтобы превратить этого негодяя в улитку, после чего не будет ничего проще, чем собственноручно поймать его, вернуть в изначальную форму и обо всем расспросить.

Но человек и не думал нападать на зулкира. Поняв, что его обнаружили, он остановился и опустился на колени.

— Ваше Всемогущество, — произнес он. — Благодарю вас за то, что пришли. Понимаю, что видеть меня вам далеко не так приятно, как тех шлюх, что доставили вам моё приглашение, но вы можете развлечься с ними позже, если пожелаете. Они понимают, что им придется подождать, чтобы доставить вам удовольствие.

— Как получилось, что они отвечают перед тобой? Им платит Дума Зан.

— Так полагаете вы — а леди Зан думает, что вы пригласили близняшек, чтобы те посетили празднество в качестве гостей. Но на самом деле это я нанял их в качестве посредников.

— Да кто же ты такой, во имя Бездны?

— Маларк Спрингхилл. Мы никогда не встречались, но, возможно, вы слышали обо мне.

— Человек Дмитры Фласс.

— Да. Можно мне подняться на ноги?

Самас заколебался.

— Полагаю, да. Что все это значит?

— Вы, несомненно, слышали о том, что Сзасс Тэм созывает совет зулкиров. Но перед этим событием тарчион Фласс просит о чести провести приватную беседу с вами, Ярпилл и Лалларой.

Самас моргнул.

— Ты имеешь в виду — только мы трое? Без мудрых указаний Сзасса Тэма?

— Да.

— Всем известно, что Дмитра — ставленница лича. Он хочет испытать нашу преданность?

— Если вы и правда так думаете, Ваше Всемогущество, то почему бы вам сначала не посетить встречу, а уж потом поспешить к Сзассу Тэму и передать ему все, о чем там говорилось?

Самас понял, что слишком много времени провел на ногах. Спина заныла, да и воздуха ему стало не хватать. Оглянувшись, он заметил мраморную скамейку и опустился на неё.

— И о чем же хочет поговорить Дмитра?

— Я не знаю.

Все-то ты прекрасно знаешь, подумал Самас, просто Первая Принцесса Тэя хочет поведать обо всем лично.

— По крайней мере, объясни, почему ты решил сообщить мне об этом при таких мелодраматических обстоятельствах.

Маларк ухмыльнулся.

— Если я могу так выразиться, мастер, вы и половины не знаете. Чтобы я смог связаться со всеми тремя зулкирами вовремя, моя госпожа вызвала для меня летающую лошадь, а подобное творение иллюзиониста, как я понимаю, не вполне реально. Осознавая, насколько эфемерно существо, которое несет его высоко над землей, человек поневоле чувствует прилив адреналина. Но, отвечая на ваш вопрос, — продолжил иностранец, — за вами следят. Некоторые из наблюдателей докладывают мне, но могут быть и другие, которые отчитываются прямиком перед Сзассом Тэмом. Если так, я не хотел бы ставить их в известность о нашем разговоре. Итак — какой же ответ я должен передать тарчиону Фласс?

Нахмурившись, Самас задумался над этим вопросом. Как и любой разумный человек, он не испытывал ни малейшего желания действовать в обход Сзасса Тэма, но Маларк и сам указал — он всегда может заявить впоследствии, что, оставаясь преданным союзником лича, посетил это тайное собрание только для того, чтобы убедиться, что никто не стоит против него козней. Но все же зулкир Преобразования по-настоящему был верен лишь себе самому, и он не достиг бы своего положения, если бы не пользовался любым шансом, чтобы узнать, что затевают остальные знатные люди в Тэе, и не извлекал бы из этого всю возможную пользу.

— Где и когда она хочет встретиться с нами?

Барерис свалился в заросший, открытый каменный колодец, похожий на тот, по которому он выбрался из крепости несколько дней назад, только более узкий. При падении юноша выронил меч и попытался уцепиться за неровные стены, но не смог найти опору для рук.

Внизу послышался звон металла, и через мгновение бард рухнул на жесткую, неровную поверхность. Когда шок от удара прошел, юноша осознал, что при падении почти не пострадал, не считая легких ушибов. Он и его оружие оказались на одном из пролетов спиралевидной лестницы, ведущей в глубины земли. Тревожащая пустота, которая была его призрачным проводником, колеблясь, зависла чуть ниже.

Ему стало интересно, не попытался ли только что призрак прикончить его этим падением? Если так, то следовать за ним и дальше будет сумасшествием.

Но, если бы дух хотел смерти барда, то он мог бы просто напасть на него с мечом или позволить баньши проделать за него всю работу. Более вероятно, что он ожидал, что Барерис заметит шахту до того, как свалится с её края.

В любом случае, у юноши не было иного выбора, кроме как спуститься вниз. Сейчас к тому горному хребту наверняка слетелось ещё больше охотников Ксингакса.

Он встал на ноги, поднял меч и проворчал:

— Предупреждай в следующий раз.

Существо поплыло дальше, и юноша последовал за ним.

Они нескоро достигли первого смежного с колодцем подземелья. Эти покои оказались чем-то вроде склепа, в котором навзничь лежали сделанные из бледного камня изможденные фигуры со скрещенными руками. Они могли оказаться и скульптурами, но интуиция Барериса подсказала ему, что это были трупы, покрытые камнем, керамикой или каким-то другим способом полностью обращенные в камень. Очевидно, что люди прошлого вырыли это место не в качестве жилища или укрепления. Это были могильные катакомбы.

При виде мертвых тел призрак замерцал. Он то исчезал, то становился видимым, на мгновение принимая облик того или иного лежащего тела и тут же теряя сходство с ним.

По мере того, как Барерис со своим проводником спускались вниз, склепы становились все больше. Каменные саркофаги, на которых изредка были высечены изображения усопших, прятали своё содержимое от нескромных взглядов. Выцветшие, осыпающиеся фрески на стенах описывали достижения погребенных и их религиозные церемонии. Призрак на мгновение обретал сходство с некоторыми из изображенных на фресках и рисунках людей и тут же терял его.

Низ колодца был уже виден, когда дух вывел Барериса со ступенек в один из склепов. Моментом позже из-за какого-то погребального ложа выползло серое, разбухшее, состоящее из сегментов существо длиной в половину роста барда. Тварь подняла безволосую и безглазую голову, которая все же имела сходство с человеческой, и, повернулась к барду.

Тело Барериса словно оказалось в тисках, в руках и ногах барда вспыхнула боль. Он сделал усилие, чтобы наполнить легкие воздухом, и пропел заклинание, повышающее жизненную силу.

Агония и почти полный паралич исчезли. Юноша поднял меч, чтобы уничтожить похожее на слизняка создание до того, как оно атакует его ещё раз, и сделал первый шаг, но призрак преградил ему путь. В его темной руке возникла тень клинка.

Тем временем ползучая тварь развернулась, отползла глубже в склеп и произнесла что-то на языке, которого Барерис никогда не слышал.

Бард заколебался. Несмотря на неприятные ощущения, охватившие его чуть раньше, червеобразное создание вроде бы хотело говорить с ним, а не сражаться, а юноша совершенно не испытывал желания без нужды затевать драку с ним и призраком одновременно.

Он запел, чтобы наделить себя даром понимания языков, а затем произнес:

— Я не мог понимать тебя раньше, но теперь могу.

— Я сказал — держись на расстоянии, — ответила безглазая тварь. — Я не хочу превращать тебя в камень — пока ты не желаешь мне зла — но я не могу остановить исходящую от моего тела силу, как и ты не можешь остановить кровь, что течет по твоим венам.

— Я пришел сюда не для того, чтобы навредить тебе, — сказал Барерис. — Я попросил твоего… здесь присутствующего товарища, чтобы он отвел меня в какое-нибудь безопасное место, потому что за мной охотится и другая нежить. Должен предупредить, что они могут проследить мой путь до колодца. Они уже пронюхали про мои остальные укрытия.

— Сомневаюсь, что они найдут это место, — сказало существо. — Те, кто построили катакомбы, боялись, что некроманты потревожат покой их усопших, так что приняли кое-какие меры, чтобы этого избежать. Их мертвецы находили свой последний приют далеко от их жилья, и также они договорились со мной, чтобы я поселился здесь и превращал тела покойных в камень, чтобы волшебники не могли их поднять. И, что в твоих обстоятельствах самое важное, они установили стражей, из-за которых немертвые прислужники магов не могут обнаружить эти могилы.

Барерис почувствовал, как напряжение уходит из его тела, оставляя вместо себя опустошающую слабость.

— Рад это слышать.

— Сядь. Зеркало и я не можем предложить тебе больше никаких удобств, подходящих для смертного, но ты, по крайней мере, можешь отдохнуть.

Бард рухнул, привалившись спиной к стене.

— Полагаю, это имя, Зеркало, вполне подходит твоему другу. А меня зовут Барерис Анскульд.

— Я — Быстрый Удар. Могильный ползун, как ты можешь видеть.

Барерис покачал головой.

— Придется поверить тебе на слово. Я никогда не встречал таких, как ты, и даже не слышал о вас.

— Правда? Интересно, возможно, остальные мои сородичи уже исчезли из этого мира, — тон Быстрого Удара говорил о том, что он был не встревожен, а скорее заинтригован такой возможностью. — Люди так же называли нас червями-пращурами.

— Интересно, — произнес Барерис. Так и было — немного. Несмотря на гнетущее его все последнее время отчаяние, новые товарищи его заинтересовали. Любопытство было главной чертой характера любого барда. — Могильные ползуны — это нежить?

— Вроде того, но не из тех, что были когда-то людьми или нападают на людей, пока те не дают для этого повода.

— Уверяю, у меня и в мыслях ничего подобного не было. А Зеркало — это призрак?

— Призрак очень храброго и умелого воина, я думаю. Как ты уже наверное догадался, это я назвал его Зеркалом из-за его привычки принимать чужие обличья. Он больше не помнит ни своего имени, ни лица — на самом деле, ничего не помнит.

— Почему?

По телу Быстрого Удара от хвоста до головы пробежала дрожь, словно у потягивающегося человека.

— Он пал жертвой силы, уничтожившей весь его народ. Это печальная история, но я могу поведать тебе об этом, если ты захочешь меня выслушать.

— Пожалуйста, продолжай. Я провел большую часть жизни, собирая истории и песни.

— Значит, так. Давным-давно, немногим позже падения Нетерила, горами правило могущественное королевство. Большей частью своего величия оно было обязано одному человеку, Фастрину Делверу, волшебнику, равных которому в мире не было и нет. Большую часть жизни Фастрин творил чудеса на благо своего народа и давал правителям мудрые советы. Со временем, однако, он потерял контакт с людьми, и те немногие, что видели его после этого, утверждали, что он выглядел расстроенным, но маг не мог или не хотел объяснить, почему, поэтому никто и предположить не мог, насколько критической стала ситуация. Фастрин не просто замкнулся в себе, он сошел с ума. И однажды, солнечным летним утром, — продолжил Быстрый Удар, — он вышел из своего добровольного изгнания и начал методически уничтожать людей, превращая их в прах одного за другим. Но он не ограничивался только тем, что убивал своих жертв, нет — своей магией он калечил их души и сознание. Порой его волшебство полностью стирало их сущность; даже когда этого не происходило, оно лишало бедолаг разума и памяти.

— Это произошло и с Зеркалом, — произнес Барерис.

— Да. Он был одним из многих, кто пытался остановить Фастрина. К сожалению, их отважный порыв закончился ничем. Полагаю, что кое-кому все же удалось спастись бегством, но в конце-концов неистовство волшебника полностью уничтожило королевство, к созданию которого он приложил столько сил. И тогда он обратил свою смертоносную, раздирающую души магию на себя.

— Но зачем? Даже у душевнобольных есть причины для поступков, пусть остальные могут не видеть в них смысла. Кто-нибудь пытался вступить с ним в переговоры?

— Да, — ответил червь-пращур. — Фастрин утверждал, что его ограбили. Раз уж он не может найти воришку, то все вокруг должны умереть, потому что только таким образом он может полностью себя обезопасить.

Барерис встряхнул головой.

— Не понимаю.

— Никто не понимает. Фастрин отказался вдаваться в подробности.

— Могу я спросить, как ты узнал все это?

— Пока был похоронен в этой дыре? Ну, даже Фастрину не удалось бы уничтожить все королевство за день или даже за десять. Пока убийства продолжались, люди обращались ко мне за советом. Видишь ли, черви-пращуры считались мудрецами. Когда я ел плоть мертвецов — это было до того, как я вырос и избавился от необходимости в такой пище — я впитывал их знания. Увы, ничего из того, что я знал, не подсказывало способа справиться с этой бедой. Позже, когда люди перестали появляться здесь, я осмелился выйти наружу, чтобы узнать, остался ли кто-нибудь в живых. Людей я не нашел, но, к счастью, столкнулся с отрядом орков, которые напали на меня.

Барерис криво усмехнулся.

— К счастью, говоришь?

— По большей части — да, потому что не все они превратились в камень. Один из них истек кровью, когда я пронзил его своими клыками, и, после того, как я съел часть его, то узнал, что он издалека наблюдал за самоубийством Фастрина. Возможно, тот его не заметил, или помутненный разум волшебника не расценивал орка как что-либо значимое — он не был подданным того королевства, и поэтому маг не видел причин нападать на него. В любом случае, я хотя бы понял, что произошло, узнал мрачный конец этой истории, и поэтому вернулся домой. А теперь поведай мне свою историю.

Барерис вздрогнул. Рассказ Быстрого Удара унес его прочь от собственных горестей, и теперь у него не было ни малейшего желания вновь возвращаться к ним.

— Она не стоит того.

— Учитывая, что тебе приходится спасаться от нежити? Не говори чушь.

Барерис подумал, что могильный ползун, по крайней мере, предоставил ему укрытие, поэтому он должен ответить любезностью на любезность, рассказав о себе.

— Как пожелаешь. Я не знаю, что тебе известно о нынешних человеческих государствах. Я родом из страны, которая называется Тэй…

Он постарался сделать свой рассказ как можно более коротким и не добавлял к нему никаких подробностей, как сделал бы, если бы испытывал от этого удовольствие или старался заслужить аплодисменты и содрать с аудитории побольше денег. И все же его повесть заняла достаточно времени, чтобы его глотка пересохла.

Юноша допил воду из одной из своих фляг.

— Вот и все, — закончил он. — Я предупреждал — тут не о чем особо рассказывать. Хороший рассказ должен создавать образ. После него можно почувствовать грусть или сожаление, но он обязательно должен дарить и определенный душевный подъем, а моя история — это просто бесполезная, пропитанная ужасом мешанина.

Быстрый Удар вскинул свою безглазую голову.

— Ты говоришь так, словно она уже подошла к концу.

— Так и есть. Разницы нет — даже если мне удастся выбраться из этих гор и прожить ещё сотню лет. Я уже потерял все, что так трепетно любил. Ни одна битва больше не стоит того, чтобы сражаться в ней.

— Мое существование и мой разум отличаются от твоих. Я не знаю, что такое любовь; долгое одиночество, которое не смог бы вынести ни один человек, мне подходит. Все сведения о мыслях и чувствах смертных я получил из вторых рук, и, возможно, главное продолжает от меня ускользать, но, думаю, что ты ещё можешь продолжить свой путь. Зеркало поможет тебе в этом.

— Что ты имеешь в виду?

— Он часто бродит по окрестностям. Несмотря на то, что его разум поврежден, он прекрасно ориентируется среди этих утесов и низин — этих Рассветных Гор, как вы, люди, их называете. Он может помочь тебе скрываться от врагов, пока ты вновь не окажешься в своей стране.

— А он хочет этого? Почему?

— Потому что он пуст. Ты — первый живой человек, который появился тут с тех пор, как Зеркало многие годы назад очутился в этих склепах. Ему необходимо что-то вроде тех лишенных жизни картин и резьбы, что-то, что он сможет отразить, чем наполнить себя и тем самым сам себе доказать, что существует. Может, ты сумеешь дать ему это, а я, нежить, нечеловеческое существо — нет.

— Звучит так, словно он будет сосать из меня жизненную силу, как пиявка.

— Не больше, чем твое собственное отражение в любом другом зеркале.

Барерису все же не нравилось, как это звучит.

— А тебе не будет его не хватать?

— Нет. Я желаю ему только блага, но, как я и говорил, мои потребности и чувства отличаются от твоих.

Барерис решил, что дальше спорить не стоит. Правда была в том, что, если он хотел продолжать бороться и жить дальше, то ему необходима любая помощь, и, кроме того, если Зеркало захочет последовать за ним, у него вряд ли получится его остановить. Но, если им предстоит быть соратниками, бард чувствовал, что должен прекратить разговаривать о призраке в третьем лице, словно его тут не было — пусть это и было недалеко от правды.

Он оглянулся и заметил зависшую в воздухе полосу неясной зыби.

— Спасибо, — произнес он. — Я благодарен тебе за помощь.

Как он и ожидал, Зеркало не ответил.