Нефтяной принц

Глава 4 Нападение

Когда Сэм Хокенс вернулся к фургонам, вокруг них собралось, похоже, все население Тусона — прямо как в Германии, когда бездельники сбегаются поглазеть на цыганский табор. Переселенцы, не обращая внимания на посторонних, сидели за завтраком. Присел к ним и Сэм, готовый разделить нехитрую трапезу и сообщить о результатах переговоров с капитаном.

Постепенно некоторые из любопытствующих подошли ближе, пытаясь заговорить с путешественниками, но удалось им завязать разговор только с кантором, усвоившим чуть больше английских выражений, чем другие. Среди любопытных оказался некий молодой человек, приблизившийся к проводнику и втянувший того в разговор. Сэм, наблюдая за ним, отметил его военную выправку и особое внимание, с которым этот человек поглядывал на старика и двух его компаньонов. Не став ждать, Хокенс поднялся и направился прямо к незнакомцу. Подойдя ближе, малыш услышал, как проводник поселенцев ответил:

— Да, это Троица. Могу подтвердить, хотя и сам не хотел этому верить.

Хокенс взял незнакомца под руку и решительным тоном произнес:

— Мистер, вы солдат, не так ли? Вы из здешнего гарнизона?

Вопросы сразу смутили незнакомца. Он пробормотал в ответ что-то невнятное, а Сэм продолжил:

— Не стесняйтесь, я на вас не сержусь. Я сказал капитану, что меня зовут Сэм Хокенс. Меня лично он не знал, поэтому наверняка хотел убедиться, не соврал ли я. И вот вы сняли форму и пришли сюда на разведку, не так ли?

— Да, сэр, вы не ошиблись. Теперь я уверен, что вы — это Троица.

— Так расскажите капитану все, что вы слышали, но ни с кем другим об этом не говорите!

— Ни слова, сэр, обещаю. Я знаю, в чем дело. Я младший офицер и вхожу в число тех двадцати, что поедут с лейтенантом.

— Когда вы выступаете?

— Через полчаса.

— Скажите лейтенанту, что выезжать из города следует поодиночке и в разных направлениях! Тем самым мы помешаем кому-либо догадаться о наших планах.

Когда военный удалился, Сэм обратился к проводнику:

— Скажите-ка мне, почему вы рассказывали о нас этому человеку?

— Он меня спросил… — ответил проводник.

— Так! Значит, если любой человек, кто бы он ни был, вас спросит, вы ему расскажете все, что того заинтересует?

— А вы хотите заткнуть мне рот?

— Именно! Вам ведь известно, что никто не должен был знать, что мы — это Троица, а вы сразу выложили это под нос первому встречному. Хотите быть скаутом, вестменом, но не знаете самых азов предосторожности. Я бы не стал вам доверяться.

— А это и не нужно. Пока вы не присоединились к нам, все шло нормально. Явились вы и начали командовать. Только забыли, что меня наняли эти люди, и я их веду…

— К гибели! — перебил его Сэм. — Вы обязаны защищать их. Делаете вы это? Если бы не мы, сегодня вечером их бы ограбили и убили!

— Хо! Глаза у меня тоже на месте. Знаете что, мистер Хокенс, я веду доверившихся мне людей в форт Юма. Пока мы не будем на месте, я руковожу караваном. Если хотите ехать с нами, то следуйте моим указаниям. Потом можете командовать, сколько вашей душе угодно. А сейчас — хватит!

Сэм дружески похлопал проводника по плечу и сказал, наигранно улыбнувшись:

— Нет, не хватит! Я знаю, куда хотят попасть эти люди. Идти через форт Юма нет никакой необходимости, есть более короткий путь, которого вы, очевидно, не знаете. До завтрашнего рассвета вы останетесь с нами, а потом можете убираться куда хотите.

— В форте Юма я должен получить мои деньги.

— Вы их получите, но людей поведу я, не требуя от них никакой платы. Иначе они могут подвергнуться опасности из-за болтливости своего скаута.

Проводник в смущении уселся на оглоблю фургона. Сэм отвернулся от него и подошел к своим спутникам.

— Ты сделал ошибку, Сэм, — заметил Уилл Паркер.

— Ошибку? Какую? — спросил малыш.

— Зачем ему оставаться с нами до завтрашнего утра? Может, уберем его немедленно?

— И это ты называешь ошибкой! Уилл Паркер, гринхорн до мозга костей, осмеливается учить самого Сэма Хокенса! Разве ты не понимаешь, старый енот, что я не могу выгнать его сегодня?

— Не понимаю.

— О, благородный Уилл, как же плохи твои дела! Вестменом тебе никогда не быть. Такой непонятливый ученик — позор на мой скальп! Ты должен благодарить меня и Дика Стоуна. Без нас ты давно бы уже сыграл в ящик! Ты хоть предполагаешь, что сделает этот так называемый скаут, если я выгоню его сегодня? Он немедленно отправится к искателям и откроет им все наши планы. Но твоего скудного умишка не хватает для обозрения столь грандиозных мыслей.

— Угу, — совершенно серьезно согласился Паркер. — Ты и в самом деле прав, старина Сэм. Стыд и позор на мою голову, потому что ни одно из твоих мудрых поучений не прилипает ко мне даже в форме чернильного пятна. Не понимаю, как ты только меня терпишь!

— Это неудивительно — ты вообще лишен разума. Причина же в том, что я отношусь к тебе как мать к непонятливому ребенку. И чем больше он требует заботы, тем сильнее она его любит.

В этот момент мимо проскакал кавалерист, значит, исход военных уже начался. Фургоны же еще долго оставались на месте и пришли в движение только к обеду.

До места ночлега надо было проехать около девяти английских миль, и даже при самой низкой скорости волы добрались бы туда только к вечеру. Караван двигался мимо каменистых пустошей, то тут, то там поросших хилыми кактусами да жалкими кустиками мескита. Весь сушняк путники забирали с собой для вечернего костра. Вообще-то местность между Тусоном и рекой Гилой представляет огромную каменистую пустыню, в которой воду для животных можно найти только в нескольких лужах, а в распоряжении людей имеются два-три колодца, вырытые по приказу почтово-миграционного товарищества. Эти места называют Девяностомильной пустыней. Конечно, вода есть и в некоторых других местах, но индейцы не выдают их. Они прикрывают источники сухой травой, а сверху забрасывают песком и галькой — точно так, как это делают кочевники в Сахаре.

Караван возглавлял Сэм Хокенс, а бывший проводник пристроился где-то в середине процессии. Время от времени он одаривал старика злобными взглядами. Если бы Сэм заметил хоть один из них, то сразу бы понял, что обиженный намерен отомстить.

Когда до места ночлега осталось не больше двух миль, Хокенс стал обращать больше внимания на окружающую местность. Конечно, о торном пути не могло быть и речи, но кому случалось проезжать в этих краях, — верхом или в фургоне — придерживался одного и того же направления, так что порой здесь говорят даже о дорогах, соединяющих отдельные поселения.

Две последние мили пришлись на всхолмленную местность. Казалось, будто толпа сказочных великанов высыпала здесь, одну рядом с другой, гигантские кучи песка, гравия и щебня, заставлявшие повозки двигаться вперед очень медленно. У одного из этих гигантов корзина, похоже, была наполнена крупными обломками скал, высотой в человеческий рост и еще выше, и он так вывалил свой груз, что эти глыбы, сбившись грудой, образовали нечто вроде бруствера. Приди кому-нибудь в голову мысль спрятаться за этим укреплением, человек мог бы спокойно наблюдать за окрестностями, оставаясь совершенно невидимым.

Сэм показал на это нагромождение и крикнул двум своим спутникам:

— Вот здесь и спрячутся искатели! Или ты, Уилл Паркер, станешь со мной спорить?

— И не думал, старина, — последовал ответ. — Как ни мал, по-твоему, мой мозг, он сразу же понял, что эта груда камней может служить укрытием. Только посмотри, вот там, слева, есть такие же груды. Может, эти дьявольские парни туда и поскачут?

— Нет, именно здесь растет трава, которая сгодится для их лошадей. А там, в камнях, разумеется, кто-то должен спрятаться. Но кто?

— А ты не догадываешься? Ты сам! Ты должен спрятаться там, наблюдать за их приездом, а потом подслушивать их разговоры.

При этих словах Хокенс скрестил свои толстенькие ручки на макушке и вскрикнул в притворном удивлении:

— Возможно ли такое! У этого гринхорна такая замечательная память! Или конец света близок, или узелки у этого Уилла Паркера наконец-то завяжутся. Да, благородный Уилл, после того как мы выберем место для лагеря, я вернусь сюда и буду ждать искателей.

— А меня с собой возьмешь?

— Не стоит рисковать, Уилл. Ловким и опытным сразу не станешь. Сначала надо долго учиться.

— Хм, а тебе не кажется, что ты заблуждаешься, старый енот? Знавал я одного парнишку, который совершенно ничему не учился, но голова у него сидела на месте. Люди говорили, что виноват в том учитель, который ничего не понимал. Может быть, и у нас тот же случай.

Оставив позади еще несколько низеньких холмиков, путники выбрались на равнину, а через каких-нибудь четверть часа бесплодный гравий сменила хилая почва, на которой угнездилось несколько мескитовых и окотильевых [29] кустиков. Там находилась вода: колодец, вырытый по заданию почтово-переселенческого товарищества. Здесь можно было разбивать лагерь.

Сначала насладились водой люди, потом напоили лошадей и волов, которые, утолив жажду, попытались отыскать несколько зеленых листочков в колючих кустах. Фургоны поставили так, как и советовал вчера Сэм: в форме замкнутого четырехугольника.

Естественно, стали оглядываться в поисках солдат, но никого из них не увидели. Хокенс удовлетворенно кивнул и сказал:

— У этого лейтенанта, похоже, голова не мякиной набита. Раньше нас он здесь не появился. Ну, что ж, скоро мы его увидим.

И как только он произнес эти слова, на севере показался одинокий всадник; он быстро приближался. Это был лейтенант. Достигнув лагеря, он протянул Сэму Хокенсу руку и сказал:

— Мы уже несколько часов находимся поблизости, но этого места сторонились — здесь есть источник, кто-нибудь мог сюда подъехать и выдать потом нас искателям. Теперь мы можем напоить животных?

— Конечно, сэр, — ответил Хокенс — Но когда стемнеет, вы снова должны отъехать подальше. Здесь появятся лазутчики, а они не должны вас видеть.

— Договорились. А где, по вашему, укроются искатели, ожидая верного часа?

Сэм указал назад, на юго-восток, где виднелись уже упомянутые скалы.

— Там, за этими камнями, сэр. Приедут они туда, вероятно, еще засветло, а потому подъезжать к камням близко не советую, иначе вас могут увидеть.

— Но вы же не видели ни меня, ни моих всадников?

— Нет… Вчера я сидел возле этих людей и знаю, что никто из них не возит с собой подзорную трубу, однако зоркий глаз издалека заметит фургоны, а в темноте различит даже замаскированный костер. Позаботьтесь о своих людях, сэр.

Офицер ускакал, но вскоре вернулся с двадцатью всадниками, которые удалились от лагеря ровно настолько, чтобы оставаться незамеченными. Договорились о месте, где кавалеристы будут находиться с наступлением сумерек, а потом Сэм отправился на разведку. Ему пришлось пойти пешком, ибо всаднику спрятаться было почти невозможно. Перед уходом он подошел к своей мулице и, слегка шлепнув ее, сказал:

— Ложись, старушка Мэри, и жди моего возвращения! Животное великолепно разумело хозяина, оно тотчас улеглось, и теперь не оставалось сомнений, что оно сдвинется с места не раньше, чем вновь услышит голос хозяина. Потом Сэм обратился к Паркеру:

— Ну что, благородный Уилл? Прогуляться не желаешь?

— Отправляйся один, — услышал он в ответ. — На кой черт тебе такой гринхорн, как я.

— Придется тебя взять, если ты чему-нибудь хочешь научиться.

— Ладно, я пойду, но не ради обучения, а для того, чтобы было кому оказать тебе помощь, когда искатели схватят тебя и захотят скальпировать.

— Пусть попытаются. Пусть возьмут мою кожу. Я куплю себе новую, и она будет гораздо лучше, если не ошибаюсь.

Сэм и Паркер покинули лагерь. Оба прихватили с собой ружья — они могли понадобиться. Та груда камней, за которыми, как считал Сэм, будут прятаться искатели, находилась к югу-востоку. А еще дальше на юг виднелись скалы, за которыми хотел укрыться сам Хокенс. Туда и пошли два приятеля, но не прямо, а по дуге в западном направлении, чтобы искатели, если они уже добрались до укрытия, не могли их заметить. Перед уходом Сэм оставил все необходимые указания.

Когда приятели добрались до цели, солнце уже почти касалось горизонта; вот-вот должны были спуститься короткие сумерки. Там, за другой группой скал, еще никого не было. Сэм и Паркер устроились поудобнее и стали ждать. Но пока никого видно не было.

— Может, они вообще не приедут? — спросил Паркер. — Мы ведь только предполагали.

— То, что ты называешь предположением, для меня — верное дело, — отмахнулся Сэм. — Меня бы удивило, если бы я ошибся.

— У них могло пропасть настроение, а может, им не слишком повезло в игре.

— Тем сильнее они должны жаждать мести. Тихо, гляди! Не движется ли кто-то между двумя вон теми холмами?

Паркер напряг зрение и торопливо ответил:

— Всадники! Это они!

— А кто же еще? Пока выезжают из ложбины, еще не видно, сколько их, но больше двенадцати быть не должно.

— И меньше, пожалуй. Конечно, это они. Сэм, старый енот, ты был прав!

— А я всегда прав, благородный Уилл, всегда, как мог бы ты заметить. Знаешь, что надо делать, если не хочешь оказаться в дураках?

— Ну, это ведь очень легко: не надо ничего утверждать.

— И это верно, но я поступаю не так. Просто не надо болтать прежде, чем убедишься, что все это верно.

— Это не искусство!

— Ну, тогда всегда надо утверждать обратное тому, о чем щебечет гринхорн.

— Хорошо, дорогой Сэм! Теперь я никогда не стану соглашаться с тобой и всегда окажусь правым. Смотри-ка, они остановились! Совещаются. Не очень-то они спешат к нам.

— А зачем? Так, кажется, снова поехали. Они уходят вправо от нашей тропы. Местность им известна, и они знают, что надо ехать к скалам, откуда легко вести наблюдение за нашим лагерем.

— Думаешь, они уверены, что мы расположились именно там, у воды?

— Конечно! Какой осел пойдет в пустыню, когда ему нужна вода! Эх, Уилли Паркер, сколько же ты еще должен узнать! Неровен час, с тобой и опозориться можно, и нам вообще не стоит показываться на людях вместе. Ты огорчаешь меня и, если не ошибаюсь, можешь погубить все дело. Смотри, они скачут наверх, и я снова оказался прав: сюда они не поедут.

Было хорошо видно, что всадники направляются к другой группе скал. Чем ближе они подъезжали к ним, тем осторожнее становились, укрываясь за каждым камнем. Наконец, они спешились и осторожно повели лошадей за собой. Вот они достигли скал и принялись наблюдать. По их движениям было заметно, что они обрадовались, когда нашли след каравана.

— Все двенадцать, — сосчитал вслух Сэм.

— Ну что, пойдем к ним? — осведомился Уилл.

— Да, как только стемнеет.

Ждать оставалось недолго, ибо солнце уже исчезало за горизонтом. С востока надвигалась густая тень, а у колодца заполыхал высокий яркий костер. Искатели исчезли из виду.

— Пойдем, — обратился Сэм к своему спутнику. — Нельзя терять время.

Они быстро покинули укрытие и направились к врагам. Чем ближе они подходили, тем тише становились их шаги. Было непостижимо, как это Сэму удавалось бесшумно — подобно воробью в траве — ступать в своих огромных сапогах. Да и Паркер шел с такой легкостью, что никогда бы и мысли не возникло, что он гринхорн, как его часто величал Сэм.

Когда они добрались до маленького пригорка, Сэм передал Уиллу свое ружье и шепнул:

— Оставайся здесь и держи мою Лидди! Дальше я пойду один.

— Ладно, если вляпаешься, я приду на помощь.

— Хо! Навостри уши, Уилл, и смотри, чтобы тебя самого не поймали!

— Кто?

— Лазутчик, которого они скоро вышлют. Возможно, он пройдет здесь.

Сэм лег на землю и пополз. Время было самое подходящее — те немногие звезды, что поблескивали в только что наступившей темноте, светили слишком тускло.

Как уже упоминалось, был там один холм, усыпанный обломками скал и говорливой галькой, готовой горохом посыпаться под руками и ногами неловкого пластуна. Дюйм за дюймом Сэм продвигался вперед, да так, что ни один камешек не сдвинулся с места. Наконец, он достиг вершины холма. Его острые, привычные к темноте глаза сразу же заметили перед собой противников. Последние его не видели, поскольку были заняты оживленной беседой. Сэм отважился приблизиться еще ближе и вскоре оказался у большого обломка породы, за которым и присел. Два или три искателя, выпрямившись, стояли у скал, наблюдая за отдаленным лагерным костром; прочие же уютно устроились на земле. Двое из них разговаривали между собой; это были Батлер и еще один искатель. Удобно устроившись за своим камнем, Сэм услышал, как товарищ Батлера сказал:

— Нам бы только до патронов добраться! Придется быть очень экономными.

— До поры до времени, — кивнул Батлер. — Скоро все себе вернем, и с лихвой. Сейчас уже стемнело, Постон. Иди! Но не обнаружь себя, иначе будешь иметь дело со мной!

— Постараюсь, чтобы меня не увидели, — раздалось в ответ. — Не впервой мне этим заниматься.

— Именно поэтому я и посылаю тебя, а не кого-то другого. Тебе не надо рисковать, не надо слишком близко подбираться к ним.

— Однако я все же должен знать, о чем они говорят!

— Совершенно не нужно. Хочу знать только одно: одни ли они у воды.

— Если бы я услышал их разговоры, то узнал бы, справедливы ли наши подозрения.

— Что за подозрения?

— Они могут догадаться, что мы их преследуем!

— Мозгов у них не хватит! Немцы — вообще не в счет, а скаут кажется мне не тем человеком, который рискнет своей жизнью ради спасения других. Значит, остаются только те трое мошенников-портняжек, которым вчера так повезло, несмотря на всю их дурость. Но они вряд ли догадаются о том, что мы пойдем следом. На Гиле ловить в силки бобров и медведей! Слышал ли кто-нибудь подобную глупость? Ладно, Постон, ступай и поторапливайся! Через полчаса я жду тебя обратно.

Лазутчик ушел, а еще один из искателей спросил:

— Когда нападем на них, Батлер? Сегодня вечером или на рассвете?

— На рассвете? Так долго ждать я не могу. Сгораю от желания посчитаться с ними, а прежде всего с тем маленьким хитрым толстяком.

— Может, когда они заснут и огонь погаснет?

— Нет. Мы прикончим их одним залпом, а для стрельбы нужен свет.

— Но пламя слишком велико и светит так далеко, что нас увидят, когда мы приблизимся.

— Раз они разожгли такой гигантский костер, у них нет ни малейшего подозрения. Конечно, мало приятного, что огромное пламя освещает землю так далеко, и нам придется подождать. Но как только пламя поубавится, медлить не станем. Предупреждаю, этот толстый малыш — мой! Ему суждено умереть от моей пули.

Батлер прибавил еще несколько крепких выражений, комментируя происшедшие накануне события. Сэм пролежал еще с четверть часа, но дальше искатели говорили так же тихо и осторожно, как незаметно подкрадывался он сам. Вернувшись к Уиллу Паркеру, Сэм забрал у него свое ружье.

— Слышал что-нибудь важное? — спросил его спутник.

— Очень мало. Только то, что они собираются напасть в тот момент, когда костер не будет таким ярким. Разведчика видел?

— Да, он прошел близко от меня, но ничего не заметил.

— Ладно, идем! Пора возвращаться.

Они долго шли неслышными шагами, двигаясь к лагерю не напрямик, а в обход, чтобы не попасться возвращавшемуся лазутчику. Не прошли они и половины пути, как услышали громкий английский выкрик, за которым последовал второй, немецкий.

— Дьявол! — выкрикнул первый голос.

— Боже милостивый! — вскричал второй. — Кто это?

— Кантор, — шепнул Сэм спутнику. — Пожалуй, парень сглупил. Пойдем быстрее, но только тихо, чтобы никто нас не заметил прежде, чем мы этого захотим!

Они поспешили к тому месту, откуда раздавались голоса. Подойдя ближе, оба остановились и прислушались.

— Кто вы, я вас спрашиваю! — снова послышалось по-английски.

— Я задыхаюсь… — ответили ему по-немецки.

Это действительно был голос отставного кантора. Он звучал так, будто кто-то наступил его преподобию на горло.

— Я хочу знать ваше имя! — снова раздалось по-английски.

— Там, в лагере…

— Не понимаю! Говорите по-английски! Вы из тех, что сидят у костра?

— Я пишу героическую оперу, которая должна идти три вечера подряд…

— Эй ты, говори понятно! Отвечай! Кто ты?

— Двенадцать актов, по четыре каждый вечер…

— Имя! Твое имя!

— Я ищу Хромого Фрэнка…

— Ну наконец-то! Значит, вас зовут Фрэнк?

— Я из Клотцше, что под Дрезденом. Оставьте же меня… о, о, наконец-то! Слава богу!

Теперь голос доносился яснее. Кантора отпустили, и он поспешил прочь. Слышались звуки его удаляющихся шагов.

Другой не преследовал убегавшего, а быстро пошел в направлении искателей.

— Это разведчик, — прошептал Сэм. — Серьезное дело. Он может нам все испортить. Придется вернуться и подслушать, о чем он расскажет. А ты оставайся здесь. Мне надо опередить шпиона.

Сэм побежал, а Уилл Паркер остался ждать. Прошло не менее получаса, прежде чем малыш вернулся. Подойдя к Уиллу, он сказал:

— Вышло лучше, чем я думал. Эта встреча могла стоить кантору жизни, а если бы мы вмешались, провалился бы наш план.

— Ну и за кого же приняли искатели этого несчастного сочинителя? — с улыбкой спросил Паркер.

— Разведчик даже не упомянул о нем.

— Не упомянул? Странно.

— Но это так. Этот лазутчик ничего не рассказал о встрече.

— Ничего не понимаю! Это же так важно, он непременно должен был рассказать о ней.

— Возможно, он промолчал от страха.

— Как это?

— Когда он уходил, Батлер предупредил его, чтобы тот никому не показывался на глаза. А разведчик нарушил его запрет. Расскажи он о встрече, ничего хорошего бы из этого не вышло. Поэтому, решил он, лучше промолчать. Его молчание пойдет нам на пользу. Теперь пойдем в лагерь!

Они двинулись дальше, но очень скоро снова вынуждены были остановиться, услышав впереди какой-то шум. Он становился все отчетливее, и вскоре стал различим стук копыт.

— На нас мчится лошадь! — воскликнул Паркер.

— Угу, — кивнул Сэм. — Быстро в сторону!

Оба едва успели увернуться, а когда животное проскакало мимо, приятели, несмотря на темь, заметили на ее спине две фигуры. Один из всадников громко стонал.

— Кто-нибудь из наших, Сэм? — спросил Паркер.

— Откуда мне знать! Их было двое, старый гринхорн.

— Один из них прямо держался в седле, а другой, что сзади, обнимал первого за шею.

— Ну, этого я не смог разглядеть. Ты не ошибся?

— Нет. Я стоял ближе, потому и разглядел все лучше. Один из них, пожалуй, наш, но кто же тогда второй?

Второй был из той же компании, а дело оказалось в следующем. Ши-Со, сын вождя, постоянно находился с Адольфом Вольфом, своим прежним товарищем по учебе и нынешним спутником; он ничего не имел против Сэма, Уилла и Дика, но, по индейскому обычаю, внимательно следил за всеми событиями и разговорами. В Тусоне он слышал, как Сэм отчитывал скаута и советовал тому оставить караван. Ши-Со давно удивляла затаенная в душе проводника злоба, и он стал внимательно наблюдать за последним. В лагере, после того как Хокенс и Паркер ушли, скаут серьезно поссорился с немецкими переселенцами, да так, что в конфликт вмешалась фрау Розали с ее бурным темпераментом. Причину ссоры Ши-Со не знал, но слышал, как разъяренная фрау говорила на повышенных тонах:

— Вы думаете, что мы ваши подчиненные или рабы?! Я, фрау Розали Эбершбах, урожденная Моргенштерн и овдовевшая Лейермюллер, имею здесь столько же оснований приказывать, как и вы. Вы взялись показывать нам путь и получите за это деньги. Но завтра вы должны уйти от нас. Герр Сэм Хокенс понимает в этом деле лучше.

— Лучше? — взорвался скаут. — Как вы, женщина, да еще чужестранка, можете об этом судить! Женщинам вообще полагается помалкивать!

— Помалкивать? А зачем же тогда нам рот? Щелкать орешки да лакать оппельдельдок? [30] Заткнитесь лучше вы, ибо все вами сказанное рядится в дрянные одежды! Мы будем очень рады, если завтра вы нас оставите. Вам, как проводнику, не стоит особо нос драть!

— Я уже сегодня могу сложить с себя эту обязанность.

— Неужели? Хорошо, это нам подходит. Мы принимаем вашу отставку. Более того, мы отказываем вам в хлебе и стойле.

— Это случится не раньше, чем я получу свои деньги.

— Это случится немедленно. За пару пфеннигов мы не позволим вам подавать на нас жалобу в суд. Юлиус, деньги у тебя при себе?

Юлиусом звали мужчину, стоявшего рядом. Он утвердительно кивнул.

— Тогда заплати человеку, и чтобы ноги его не было в нашем доме! Я покажу ему, как мы, дамы, будем молчать! Я только потому и приехала сюда, что здесь, в Америке, с дамами обращаются учтивее, чем где бы то ни было! И вот, первый же янки, попавшийся мне на пути, хочет лишить меня дара речи. Такого я не могу не погнать из блаженного рая! Заплати ему и отпусти на все четыре стороны!

Скаут получил свои деньги, причем в том количестве, будто довел поселенцев до форта Юма. С усмешкой на губах он сложил деньги в карман. Скорее всего он и ссору-то затеял только для того, чтобы его рассчитали, пока не было Сэма. Бывший проводник взял ружье и вскочил в седло. Но тут к нему подошел Дик Стоун и спросил:

— Может, вы мне поведаете, мистер, с чего это вы вдруг так сжали ногами бока своей клячи? Собираетесь уехать?

— Да. А вы против? — нагло ответил проводник.

— Больше, чем вы думаете.

— Ну, вас-то я спрашивать не стану.

— О-о! Проблема только в том, что Дик Стоун как раз тот человек, мнения которого следует спрашивать. Мы ожидаем нападения, и дела обстоят так: здесь либо друзья, либо враги. Кто покидает нас в такую минуту, становится нашим врагом.

— Меня выгнали.

— Отказались от ваших услуг, но не выгоняли из лагеря. Никто не препятствует вам остаться здесь до утра. Но если вы так быстро хотите смыться, то нетрудно догадаться зачем.

— Да? — деланно удивился скаут. — Так поделитесь со мной своими мыслями.

— Вы собираетесь к искателям, чтобы предупредить их.

— Вы спятили, мистер!

— А по-моему, об этом догадался бы даже ребенок.

— Ладно, я скажу вам, куда направляюсь. Эти немцы рассчитали меня, и мне нет нужды оставаться с ними. Честь мне подсказывает другое: я отправлюсь к солдатам и останусь с ними до рассвета. Таково мое решение, а теперь отвяжитесь от меня!

Дик Стоун на мгновение был ошеломлен; поводья, которые он держал, вырвались из рук. Скаут, не мешкая, пришпорил лошадь и помчался в том направлении, куда лейтенант увел своих людей. Секунду спустя Дик снова пришел в себя. Схватив ружье, он закричал:

— Мошенник обманул меня и хочет предать нас! Сейчас он получит пулю.

В этот момент к нему подбежал Ши-Со и крикнул:

— Не стреляйте, мистер! Сейчас темно — пуля может пролететь мимо. Я сам верну к вам этого человека.

С этими словами юноша исчез в темноте.

— Вернуть? Этот мальчик? — удивился Дик. — Ему это будет трудно. Придется все же самому скакать за беглецом.

Вестмен направился было к своей лошади, но Адольф Вольф удержал его за руку и попросил:

— Останьтесь! Индеец настигнет его.

— Но это невозможно!

— Поверьте мне. Ши-Со, хотя и молод, но уже справлялся с делами поважнее.

— Хм, — буркнул Дик, — пожалуй, моя лошадь не будет знать, куда скакать в такой тьме. Если этот пройдоха и в самом деле направится к искателям, то, наверное, наткнется на Сэма и Уилла. Они-то уж его не пропустят! А если сбежит… м-да… Что на это скажет старый Сэм!

А старый Сэм как раз в этот момент стоял рядом с Паркером и прислушивался к стихающему цокоту копыт. Вскоре он совсем стих, но потом вдруг возник снова. Всадники возвращались! Они были все ближе и ближе, но ехали уже гораздо медленнее, чем прежде.

— Странно! — пробормотал Сэм. — Теперь они едут чуть ли не шагом. Давай-ка ляжем и получше рассмотрим, кто там едет.

Оба вестмена пригнулись и распластались на земле. Когда появилась лошадь, на ней сидел только один всадник, волочивший за собой какой-то предмет. Сэм и Уилл сразу узнали всадника.

— Ши-Со! — воскликнул Сэм. — Это ты? Как ты здесь оказался?

Человек, к которому был обращен вопрос, спокойно придержал лошадь и вежливо ответил:

— Скаут добился выплаты денег, а потом, вопреки нашему желанию, помчался прочь из лагеря. Мы уверены, что он хотел выдать нас искателям. Тогда я побежал за ним и успел вспрыгнуть на лошадь сзади. Потом я оглушил его рукояткой револьвера, остановил лошадь. И вот теперь тащу этого парня на лассо.

— Дьявольщина! Побежал, вспрыгнул, оглушил… Да ты стал настоящим Олд Шеттерхэндом! Я расскажу отцу о твоей храбрости. А не убил ли ты изменника?

— Нет, только оглушил.

— Точно как Шеттерхэнд! Без единого выстрела и прочего шума, если не ошибаюсь!

Юноша ответил просто и скромно:

— Враг рядом — шум мог привлечь его.

— Отлично, парень! Ты легко справился с этим делом и достоин высшей похвалы. А теперь отправимся вместе в лагерь. Надо поспешить, чтобы подготовиться встретить искателей.

И они направились навстречу пламени костра. К скауту тем временем вернулось сознание. Он принялся громко стонать, но никто не обращал на него внимание, пока не добрались до лагеря. Там он постепенно пришел в себя. Лассо, стягивающее ему кисти рук, проходило под мышками и крепилось на луке седла. Скаут хмуро глядел в землю перед собой, не отвечая на задаваемые ему вопросы. Столь же молчаливо принимал сыпавшиеся со всех сторон похвалы Ши-Со.

Костер все еще жарко пылал. Было решено покинуть лагерь, остаться должны только Сэм, Стоун, Паркер и солдаты, которые подойдут позже. Шмидт, Штраух, Эберсбах и Ульман согласились, но фрау Розали в сердцах бросила:

— И я должна сложить руки в замок, когда другие рискуют за меня жизнью? На это я ни в коем случае не соглашусь. Если вы не найдете для меня ружьишка, я возьму топор или лопату, и — горе мерзавцу, который осмелится ко мне приблизиться. Покажите мне только место, где я могу встать. Я справлюсь с этим делом. Уходить я не собираюсь!

Немалого труда стоило ее убедить, что присутствие дамы не только не будет полезно, но может даже повредить, и она неохотно присоединилась к остальным. Четверо переселенцев, вместе с женами, детьми и скотом, отправились к месту, где их ждали солдаты. Разумеется, и кантор был с ними, причем Сэм наказал всем строго следить за бывшим органистом и не позволять ему отлучаться. Лошадей тоже вывели в безопасное место. Собственно говоря, Ши-Со и Адольф Вольф были слишком молоды для подобной операции, но первый из названных решительно заявил, что сочтет запрет на участие большим оскорблением. Хокенс не стал возражать, не стал он удалять и Адольфа Вольфа. Пленного скаута, конечно, также отвели в безопасное место. Когда все перемещения закончились, солдаты могли спокойно принять участие в операции, а за их лошадьми теперь присматривали немцы. Все военные собрались в лагере, и Сэм Хокенс хотел было сообщить офицеру о порядке действий, как вдруг сын вождя резко вмешался в разговор:

— Извините, но я хотел бы обратить ваше внимание на кое-что очень важное!

Ши-Со специально говорил по-немецки, чтобы его не смог понять лейтенант. Хокенс тотчас оценил его тактичность и ответил:

— Пусть сын моего друга, Сильного Грома, скажет, раз слова просятся на язык!

— Если враг поблизости, к нему надо подкрасться. Это знаменитый Сэм Хокенс знает гораздо лучше меня. Мы наблюдали за искателями и подслушивали их. Разве они не могут сделать то же самое?

По густой бороде Сэма прошло движение, словно ветер колыхнул верхушки деревьев. Его хитрые маленькие глазки на какой-то миг закрылись, а потом, когда они снова сверкнули, он ответил:

— А ведь это неплохая мысль! Ты прав, а я странным образом превратился в тупого осла. Если бы мерзавцам пришло в голову нас подслушать, то они бы узнали, что мы готовы к нападению и даже позвали на помощь солдат, если не ошибаюсь. Сейчас же обойду лагерь, чтобы понюхать, чист ли воздух.

— Может быть, лучше мне пойти навстречу искателям? Я быстро сообщу об их приближении.

— Да, сделай это, сынок! Я совершил большую ошибку, но надеюсь, она не принесет нам вреда. Они знают, где мы находимся, ибо могут видеть пламя нашего костра и посылать еще одного шпиона, думаю, не станут.

Ши-Со исчез в ночном мраке, а маленький охотник, проворчав что-то под нос, произнес:

— В таких случаях высылают одного разведчика, второго, даже третьего, если первый ничего не узнал или промедлил с возвращением. Оставайтесь здесь, я скоро вернусь.

Хокенс удалился. Надо сказать, его инициатива была небезопасной. Окажись поблизости кто-то из искателей, его бы заметили и легко могли бы пырнуть ножом. Хитрый старик не стал шагать вокруг лагеря, а крался почти ползком, напрягая глаза и уши, чтобы заранее различить невидимого пока противника. Прошло не менее получаса, прежде чем Сэм вернулся.

Между тем Ши-Со двигался прямо на искателей. После десяти минут ходьбы он остановился и сел на землю. Вокруг царила полнейшая тишина. Он полагался на остроту своего слуха и знал, что заметил бы приближение врага заранее. Лагерный костер за его спиной полыхал все тише, пока пламя не сбилось и не угасло совсем. Наверняка, именно сейчас искатели готовились напасть на лагерь. Это могло произойти в любую секунду. И действительно, ждать долго не пришлось — Ши-Со услышал какое-то легкое шевеление. Любой подумал бы, что это легкий ветерок шерстит траву, но Ши-Со хорошо знал, что едва уловимый шум рожден крадущимися шагами. Он привстал и прислушался еще внимательнее, чем раньше. Его великолепный слух подсказал ему, что приближающиеся люди находятся на расстоянии двадцати — тридцати шагов, поэтому он змеей проскользнул вперед шагов на пятнадцать и улегся, как можно сильнее прижавшись к земле.

Искатели прошли, медленно и тихо, плотной группой, а не один за другим, как это сделали бы индейцы и опытные вестмены. Пропустив их, Ши-Со поднялся и спокойно пошел за ними следом. Он знал, что искатели обязательно остановятся, и их предводитель скажет каждому несколько слов, которые ему, возможно, удастся услышать.

Так они и шли: искатели впереди, индеец — неслышной тенью за ними. Наконец, они остановились, но это произошло не раньше, чем они приблизились к лагерю вплотную. Если сын вождя хотел что-нибудь услышать, он должен был проявить смелость. Ши-Со снова лег на землю и подполз так близко к искателям, что даже мог дотянуться рукой до ног ближайшего бандита. Столь смелый эксперимент оправдался полностью, ибо индеец услышал слова Батлера, говорившего очень тихо:

— Вот мы и на месте. Видите лагерь?

На фоне чуть более светлого неба высокие, массивные фургоны различались даже в темноте. Предводитель искателей продолжал:

— Огонь погас. Надеюсь, они теперь спят. Но подождем еще чуток. Для большей уверенности. Сейчас вытянитесь в цепочку. Если один отойдет от другого шагов на тридцать, мы как раз замкнем круг. Дальше ждите моего сигнала.

— Какого сигнала? — спросил кто-то.

— С помощью травинки буду подражать стрекоту сверчка. По этому знаку каждый из вас поползет к фургонам. Когда я окажусь перед повозкой, затрещу во второй раз и подожду еще немного, чтобы дать вам время расположиться поудобнее. Когда я затрещу в третий раз, это будет приказ: пролезть под оглоблями, под колесами и прикончить парней ножами. Стрельбы постарайтесь избежать.

— Что делать с женщинами и детьми?

— Тоже убить. В живых никто не должен остаться. Иначе они выдадут нас. Добычу разделим, а фуры сожжем вместе с трупами. Вперед! Половина из вас идет направо, остальные — налево. Я буду здесь. Не шумите, чтобы не выдать себя.

— А как же часовые? — снова спросил кто-то. — Хоть одного-то они поставили.

— Не думаю. Эти гринхорны слишком глупы.

— А если все-таки выставили?

— Так прикончите их ножами! Да так, чтобы ни один из них не пикнул! Удар ножом надо хорошо рассчитать, чтобы уложить врага на месте. А теперь — за дело! И следите за моими сигналами!

Искатели разошлись в обе стороны, беря фургоны в кольцо. Батлер остался стоять. Ши-Со тоже какое-то мгновение раздумывал. Может, пора уходить, чтобы предупредить Сэма Хокенса? Ну, нет. Индеец прекрасно различал фигуру предводителя прямо перед собой. Если устранить его, то справиться с остальными будет намного легче. Выждав с минуту, он неслышно вырос за Батлером и нанес ему такой мощный удар прикладом, что тот молча рухнул на землю. Индеец мог его заколоть ножом, но не стал убивать человека. Он только перевесил ружье и пополз, таща за собой оглушенного пленника. Место, где находились Сэм Хокенс и солдаты, он знал точно. Счастье, что они не вышли из лагеря, поскольку тогда бы враги смогли туда проникнуть, не встретив защитников.

Сэм предложил Стоуну, Паркеру и офицеру свой план действий, настаивая на предотвращении кровопролития. Теперь ждали только возвращения сына вождя. Наконец, он появился, таща за собой какой-то крупный предмет. Добравшись до ожидавших его людей, он его бросил.

Хокенс подошел ближе, с любопытством наклонился и удивленно воскликнул:

— Это человек! Что с ним случилось? Он мертв?

— Нет, всего лишь оглушен, — спокойно ответил Ши-Со.

— Кто это?

— Батлер.

— Дьявол! Как это произошло?

— Пришлось погладить его прикладом.

— Что?! Ты совершил большую ошибку, провалив весь мой план! Где сейчас его люди?

— Залегли вокруг фургонов.

— Тьфу, черт! Ты видел, как они подошли?

— Да.

— И не сообщил мне?

— Возвращаться сюда времени не было. Я должен был идти за ними и услышать, что они затевают.

— Услышал?

— Да, а потом уложил Батлера.

— Все же этого делать не стоило! Такой хороший был план, и вот теперь его нельзя осуществить… Ладно, рассказывай быстрее, как это произошло!

Ши-Со вкратце сообщил о случившемся. Когда он закончил, Сэм заговорил уже совсем другим тоном:

— Черт побери, оказывается, ты все сделал правильно! Если дела обстоят так, то зря я тебя упрекал. Теперь я буду подавать сигналы этим искателям вместо Батлера, если не ошибаюсь. Они сами придут к нам в руки. Свяжите этого мерзавца да заткните рот, чтобы он не голосил, когда очнется!

Солдаты были готовы выполнить приказ.

— Так, а нам что теперь делать? — спросил лейтенант.

— Расположитесь позади искателей. Пусть на каждого бандита приходятся двое наших. Только помните об осторожности, они ничего не должны заметить. Когда я подам третий сигнал, они заползут под фургоны. Тогда и хватайте их. Двое на одного — вообще-то не очень это честно, однако советую всем использовать ружейные приклады. Быстро уложить их — вот наша задача. При этом и у нас ни волоска с головы не упадет.

— Но есть еще более простой способ.

— Какой же?

— Не каждый удар прикладом смертелен. Лучше воспользоваться ножом.

— А кто вам сказал, что этих недоумков надо лишать жизни? Их надо только оглушить, больше я ничего не хочу знать. Сотни раз я защищал свою шкуру и жизнь моя висела на волоске, если не ошибаюсь, но я никогда не забывал, что человеческая кровь — самая драгоценная из жидкостей, какие только есть на свете. Я лишал жизни людей только тогда, когда не было иного выхода: или ты убьешь, или — тебя!

— Эти мерзавцы давно загубили свою жизнь! Их надо разрезать на куски, словно ядовитых змей.

— Это ваша точка зрения, но я не подряжался ни в судьи, ни в палачи.

— Сэр, как ваша вестменская натура может быть такой чувствительной?! Вы же говорили, что отдадите искателей нам?

— Конечно.

— Значит, нам придется везти их в столицу?

— А как же?

— Что с ними будет дальше, как вы думаете?

— Накинут на шею петлю и оставят болтаться в воздухе.

— Вы правы: их повесят, то есть — они умрут. Следовательно, в высшей степени безразлично, приговорим ли мы их здесь или они дождутся суда там.

— Возможно. Но вы позабыли одну мелочь: там все решит закон. Мы должны передать их в руки правосудия живыми, а остальное — не ваше дело.

Закончив разговоры, перешли к действиям. Разбив солдат на пары, Стоун, Паркер и лейтенант развели их по местам, расставляя позади каждого искателя. Вольф остался охранять Батлера, а Ши-Со повел Сэма туда, где он оглушил главаря.

Когда Сэм посчитал, что подготовка окончена, он зажал между пальцев сухой стебель и подал условный сигнал. Одновременно он вместе с сыном вождя приблизился к центру круга. Подойдя к фургонам, старик просигналил во второй раз, после чего выждал некоторое время. Со всех сторон слышался легкий шорох. Круг сжался, и люди уже могли узнать друг друга.

— Батлер, я на месте, — послышался шепот справа.

— Все идет по плану, — вторил голос слева. — Не теряй время, подавай сигнал.

Сэм оглянулся. Его зоркие глаза без труда различили фигуру Дика Стоуна, вместе с одним из солдат застывшего за спиной первого из шептавших. За другим тоже притаились двое военных. Просигналив в третий раз, Сэм бросился влево, на искателя, а сын вождя прыгнул вправо. Но помощь Ши-Со оказалась невостребованной, потому что Дик стальной хваткой держал бандита за воротник. Со всех сторон доносились звуки ударов прикладом, затем послышались приглушенные стоны, затем все стихло.

— Эй! Как дела? — громко поинтересовался Сэм, и получив утвердительный ответ, распорядился: — Тащите их сюда да разожгите огонь, и мы, как того требует этикет, покажем им свои лица.

Несколько минут спустя связанные искатели лежали внутри круга из повозок. Снова разгорелся костер, и стало светло, как днем. Искатели, которые вскоре пришли в себя, лежали рядом друг с другом; все они были живы. Они видели и слышал все, что происходило вокруг, но ни у кого не было желания заговорить, хотя их чувства можно было понять по яростным взглядам. Пока никто их ни о чем не спрашивал. Сэм ждал, когда подойдут переселенцы, на которых, собственно говоря, и пытались напасть бандиты. В этот момент издалека послышался торжествующий женский голос:

— Мы их поймали!

Женщина проскользнула под оглоблей, наткнулась на Сэма и закричала ему прямо в лицо:

— Да! Мы схватили их!

Естественно, это была дражайшая фрау Розали Эберсбах, урожденная Моргенштерн, овдовевшая Лейермюллер. Она опередила других:

— Слава богу! Сколько страху я натерпелась, а сколько забот было у вас! Был момент, когда я собиралась убежать, чтобы помочь вам сражаться и драться! Но тут появились солдаты и сообщили, что всех переловили… Не это ли они? — И она показала на связанных.

— Они, конечно, — послышалось в ответ.

— Как же это понимать? Они еще живы! Я-то думала, что мне доведется увидеть только их трупы! Такое просто не укладывается у меня в голове. Разве вы, герр Хокенс, не знаете, что эти разбойники и дикари хотели отнять наши жизни? И после всего этого вы их не перестреляли! Нет, такого великодушия я не одобряю. Кто убивает, сам должен быть убит! Око за око, зуб за зуб — так сказано в Библии и во всех законах!

— Вы и в самом деле убиты, фрау Эберсбах?

— Что за вопрос?! Если бы меня убили, я предстала бы перед вами разве что в образе духа. Но я надеюсь, вы еще не записали меня в духи?

— Нет, на духа вы не очень похожи. Значит, глаз за глаз, зуб за зуб, говорите? Но вы живы, а значит, и нам искателей убивать незачем.

— Но они же хотели нас убить!

— И я хотел бы позволить их убить; это ведь то же самое, как если бы их на самом деле расстреляли…

Она вопросительно взглянула на Сэма, потом стукнула себя по лбу и простодушно выпалила:

— Ну и глупа же эта Розали! Ее побили собственными словами! Такое со мной произошло первый раз в жизни, можете поверить моему честному слову — меня ведь не так легко побить, как кажется. Но скажите мне, по крайней мере, что должно произойти с этой разбойничьей шайкой. Может, дадите им премию или наградите золотой медалью?

— Скоро вы увидите, что мы намерены делать.

— Надеюсь. Только не забудьте, что теперь я отношусь к людям, на жизнь которых посягали! Если бы нападение удалось, лежал бы здесь мой простреленный или исколотый труп, а утренняя заря освещала бы мою раннюю смерть. Такие поступки требуют наказания. Вы хоть это понимаете?

— От наказания они не уйдут, можете быть уверены. Но нигде не сказано, что мы имеем право убивать виновных. Вы — женщина, дама, так сказать… Принадлежите к нежному и прекрасному полу, отвергающему ненависть и гнев и правящему миром в доброте и любви. Убежден, что и в вас живет милосердие, без которого самая прекрасная женщина превращается в безобразное создание.

Хитрый маленький охотник, говоря подобным образом, нисколько не просчитался. Фрау Розали снова стукнула себя, только теперь в грудь, и ответила:

— Милосердие? Конечно, живет! Ах, мое сердце! Оно тает, словно масло на солнце. Я отношусь, как вы говорите, к прекрасному полу и хочу своей добротой покорить мир. Случается, правда, что человек заблуждается, бывают моменты, когда мои мягкость и доброта недостаточно заметны, но сейчас я хочу продемонстрировать силу великодушия слабого пола. Вы не заблуждались во мне, герр Хокенс, и я ничего не хочу знать о наказании этой банды убийц. Отпустите их!

Она, возможно, еще долго бы говорила, но подошли солдаты с лошадьми, пожелавшие расположиться вне лагеря, с другой стороны фургонов; переселенцы привели пленного скаута. Завязался оживленный разговор. Немцы желали точнейшим образом узнать обо всем, что случилось в их отсутствие. Кантор тоже слушал этот разговор, но не сидя у костра, как все остальные, а непрестанно бегая туда-сюда. Он даже занялся связанными пленниками, то переворачивая одного, то пытаясь поднять и переложить другого, пока это не надоело Сэму.

— Эй, что вы там делаете? — спросил он. — Или они не так лежат, герр кантор?

Тот обернулся и важно ответил:

— Кантор эмеритус, герр Хокенс, попросил бы я вас! Да, вы догадались: пленные должны лежать по-другому.

— Почему?

— Их расположение не производит нужного эффекта.

— Эффекта? Какой еще тут эффект?

— Вы либо не знаете, либо просто забыли, зачем я сюда приехал.

— Ну и зачем? — неосторожно спросил Сэм, совсем забыв о навязчивой идее кантора.

— Затем, чтобы сочинить героическую оперу в двенадцати актах и только потому я оказался здесь, что мне нужно собрать материал. И вот сейчас я придумал сцену, совершенно великолепную сцену, которая будет называться «Хор убийц». Они лежат на земле и поют двойной секстет [31]. Но для этого нужно совсем иное расположение. Вот я и ищу его, а как только найду, сразу же запишу. Можете быть уверены, я очень стараюсь не причинить этим людям вреда.

— Что касается последнего, то вы обходитесь с ними слишком сердечно. Обращаясь с такими парнями, стоит снять шелковые перчатки.

После этого сочинитель героических опер продолжил свое занятие, притом настолько энергично и настойчиво, что Батлер наконец прервал хранимое им до сих пор молчание и, разозлившись, крикнул Сэму:

— Мистер, что этот господин все время нас толкает? Позаботьтесь о том, чтобы нас оставили в покое! Мы же не куклы, которых можно таскать и мять, когда захочешь.

Сэм не удостоил его ответом, поэтому Батлер продолжал:

— Вообще-то, я хочу спросить, по какому праву на нас напали и сбили с ног?

— Спросить? — Малыш расхохотался. — К чему эта комедия с расспросами?

— Да мы понятия не имеем, почему с нами так обошлись. Мы как мирные путники шли на ваш огонек. Не зная, чей это лагерь, мы шли осторожно, что само собой разумеется, почти тайком. И тут на нас предательски напали. Мы требуем немедленного освобождения!

— Требуйте, я не против. Но кто станет выполнять ваши требования? Скорее всего вы будете болтаться на фонарном столбе в Тусоне. И уже завтра, если не ошибаюсь…

— Хотите пошутить — выбирайте более приятные темы! Если уж речь зашла о Тусоне, то легко может статься, что там повесят именно вас. Или вам не известно, как здесь карают тех, кто нападает по ночам на честных людей?

— Честных? Хи-хи-хи! Вашу честность мы изучили еще в Сан-Ксавьер-дель-Бак!

— Там было совсем другое. Здесь мы просто шли посмотреть, кто находится в лагере, а вы на нас напали.

— И вы даже не предполагали, кого можете встретить?

— Откуда же!

— И все же вы же шли за нами по пятам от самого Сан-Ксавьера.

— Чепуха!

— А до нападения прятались в скалах, ожидая, когда погаснет костер.

— Обычная, жалкая ложь!

При этих словах Сэм отошел от огня и придвинулся к Батлеру вплотную.

— Не говорите «обычная», «жалкая», а то я прикажу так отделать вашу спину, что у вас почернеет в глазах! — прорычал старичок. — Меня зовут Сэм Хокенс, понятно? А вон там сидят Дик Стоун и Уилл Паркер. Нас называют Троицей. Вы забыли? Или считаете себя такими парнями, которые способны что-то доказать настоящим вестменам? Когда некто подходит к нам с «жалким» и «обычным», он рискует быть подброшенным в воздух, да так, что может навсегда остаться в облаках!

Батлер, казалось, навсегда прикусил язык. Сэм же добавил:

— Я сам побывал у вас в укрытии, когда вы прятались за камнями, и слышал каждое слово. Вы — искатели, но узнал я об этом не сегодня, а уже в Сан-Ксавьере.

Батлер не смог сдержаться:

— Боже! Искатели! Что за бред! Кто вам такое внушил, мистер?

— Вы сами. У меня хорошие уши.

— Даже самые хорошие уши могут ошибиться и услышать не то.

— Вы думаете? Или я не так расслышал ваш ответ на вопрос, что надо сделать с находящимися при нас женщинами и детьми?

— Ничего я об этом не знаю.

— Что они также должны быть убиты, чтобы никто из них не смог позже вас выдать?

—Понятия не имею.

— Как и о том, что добычу надо разделить, а фургоны сжечь?.. У вас исключительно плохая память. Ничего, в Тусоне ее поправят.

— Не тратьте слова на этого человека! — в первый раз в разговор вмешался офицер. — Пусть болтает, что хочет, но ему ничего не поможет. Раз доказано, что они искатели, завтра все они будут болтаться на виселице.

— Разве для этого не нужно нашего свидетельства? — осведомился Дик Стоун.

— Нет. Вы можете ехать дальше, я не буду вас задерживать или возвращать в Тусон. Вы мне рассказали как раз то, что нужно для суда. Доказательств больше чем достаточно, и нет никаких сомнений, что наши края наконец-то очистятся от бандитов, за которыми мы долго и напрасно гонялись. Даю вам слово, все они будут повешены.

От дальнейших разговоров отказались. Караул на ночь решили не выставлять и легли спать. Только один солдат остался возле пленных. Он не должен был спускать с них глаз. Связанного скаута отнесли к искателям и случайно он оказался возле Батлера. До сих пор они не обменялись ни словом, хотя это нетрудно было бы сделать. Позднее, когда все заснули и скаут заметил, что часовой смотрит только за тем, как бы пленники не освободились от пут, разведчик толкнул Батлера пяткой и прошептал:

— Спите, мистер?

— Нет. Кто в таких условиях сможет уснуть?

— Тогда повернитесь ко мне. Я хочу поговорить с вами.

Батлер выполнил просьбу скаута и осведомился:

— Вы были проводником этих мерзавцев, так? Что же с вами случилось?

— Меня стали подозревать в сговоре с вами.

— Так я и поверил!

— Сначала у меня и в мыслях не было связываться с вами, однако позже я стал подумывать об этом. Меня зовут Поллер, мистер, и я хочу, чтобы вы мне поверили. Шансы, что вас казнят, сто к одному, но я бы охотно помог вам спастись. Готов поклясться! Эти парни меня тяжко обидели, а я не привык прощать такие выходки. Один я ничего не смогу, но если вы захотите мне помочь, то будьте уверены: я отплачу!

— Помочь? Здесь никто не сможет никому помочь.

— Не согласен! Убежден, что утром они меня освободят. Вас же привяжут к лошадям и повезут в Тусон. Я обязательно поеду за вами; даго вам слово!

— Благодарю, мистер! Но мне уже ничто не поможет. Можете дальше не продолжать.

— Хо! Есть у меня хорошая мысль. Но привязаны ли вы к своим людям настолько, что не пожелаете свободы, если они ее не получат?

— Ерунда! Каждый близок только самому себе. Каждый спасается в одиночку!

— Так, значит, мыслим мы одинаково. Скажите своим, чтобы делали вид, будто все еще страдают от ударов прикладом. Пусть, сидя на лошади, качаются во все стороны, пусть притворяются слабыми. Меня бы удивило, если бы этот лейтенант не сделал остановку, чтобы дать пленникам передохнуть. Я уверен, что при этом вам развяжут ноги. И тогда вы сможете, даже со связанными руками, быстро забраться на самую резвую лошадь и ускакать назад, где я уже буду вас поджидать. От неожиданности солдаты оцепенеют и бросятся в погоню не сразу. В этом и есть ваше преимущество. Если кто-то слишком приблизится к нам, у меня есть хорошее ружье…

Батлер ответил не сразу; он задумался и заговорил только после долгого размышления:

— Ваше предложение — единственное, что может помочь мне. Если я стану свободным, то горе всем этим Троицам и немцам! Будем держаться вместе, мастер Поллер.

На том разговор и закончился. Батлер почувствовал себя спокойнее и сразу же заснул. Надо еще добавить, что Сэм послал нескольких солдат под командованием сына вождя в лагерь искателей, чтобы забрать остававшихся там лошадей и их сторожей. Затея удалась без каких-либо проблем.

Едва забрезжил рассвет, лагерь проснулся. Сначала из привезенных кавалеристами запасов состряпали легкий завтрак, а потом лейтенант приказал готовить пленных к дороге. Их привязали к лошадям, а руки связали спереди, чтобы пленники могли держаться за повод. Пока шла эта подготовка, скаут крикнул Сэму:

— А со мной-то что будет? Я тоже должен лежать связанным, как и пленники?

— Нет, — ответил Хокенс — Я просто хотел обезопаситься от вас на ночь. Теперь можете ехать куда хотите.

— Так освободите меня!

— Только не надо торопиться, многоуважаемый мистер Поллер! Думаю, вы захотите нам отомстить и, возможно, будете нас преследовать. Чтобы вы не причинили нам вреда, я вынужден отобрать у вас оружие.

— Протестую! Это грабеж! Настоящее воровство!

— Тьфу! Называйте, как хотите, но по-другому не будет.

Поллера освободили от пут. Чертыхаясь и бранясь, он сел на лошадь и поскакал на запад, однако потом, отъехав на значительное расстояние, свернул в сторону Тусона.

Лейтенант попрощался с переселенцами, и его отряд вместе с пленниками направился на восток. Только теперь старый Сэм заметил отсутствие кантора. Собрались уже было его искать, как вдруг увидели его медленно возвращавшимся с западной стороны. Первое, что бросалось в глаза: кантор отчаянно жестикулировал. Как только пропавший оказался в лагере, Сэм тотчас накинулся на него:

— Где вас опять носит? Что вы там искали?

— Триумфальный марш, — ответил энтузиаст-музыкант, выглядевший очень взволнованным.

— Да вы с ума сошли?

— Как вам пришел в голову этот оскорбительный вопрос, достойный господин? Мы же победили, взяли врагов в плен, поэтому я и ушел, чтобы в одиночестве сочинить мелодию победного марша.

— Что за чепуха! Вы не должны были выходить за пределы лагеря! Это непростительная ошибка с вашей стороны!

— Ошибка? Позвольте! Апостол искусства не совершает ошибок, а вот скаут это сделал.

— Скаут? О чем вы?

— На меня нашло вдохновение, а этот человек вдруг подскакал ко мне и отобрал мое ружье. Он оставил мне только саблю — она была ему не нужна.

— Черт возьми! — вырвалось у Сэма. — Подумать только! Я выгнал этого парня безоружным, а вы выскочили из лагеря и передали ему свое оружие!

— Как так передал! Он отобрал у меня ружье, а в качестве платы дал две… две… Я даже не могу этого сказать.

— Нет, скажите! Я должен знать.

— По-немецки у меня это не получается. По латыни это называется colaphus.

— Что? Да ведь это же оплеуха! Вы, значит, получили от него две оплеухи?

— Еще какие! Фортиссимо!

— Наверное, это лучшее, что сделал в своей жизни этот прохвост.

— Прошу вас, достойный герр Хокенс! Композитор и апостол музыки, которому выдают две таких мощных затрещины …

— Вы их заслужили, да и еще пару в придачу — прервал его Сэм. — Придется не спускать с вас глаз. А сейчас готовьтесь к выступлению. Мы едем дальше!

Час спустя караван пришел в движение. Впереди скакал Сэм Хокенс, занявший место проводника.

Тем временем Батлер твердо решил последовать совету скаута, ибо не знал другого пути к свободе. Значит, придется изображать недомогание! Он рассказал об этом своим людям сразу же после пробуждения, но предупредил при этом, чтобы не начинали притворяться слишком рано, иначе это вызовет подозрение. И только когда проехали примерно половину пути, он с громким стоном схватился связанными руками за голову. Лейтенант заметил это и, естественно, поинтересовался причиной странного поведения пленника. В ответ он услышал, что вчерашний удар прикладом был слишком сильным и подействовал на мозг. Батлер становился все слабее и слабее; он стал раскачиваться в седле, задевая то кавалериста справа, то кавалериста слева, которым приходилось поддерживать его. Когда подобная слабость проявилась у еще нескольких пленных, офицер сжалился и приказал остановиться. Солдаты спешились и стали развязывать ножные ремни, которыми искатели были прикручены к лошадям. Батлера освободили первым; его сняли с лошади и осторожно положили на землю. Он казался самым слабым, а потому военные подумали, что ему не надо уделять много внимания, которого гораздо больше потребуют его люди. Именно на это и рассчитывал Батлер. Он приметил, что офицерская лошадь была самой лучшей. Она одна стояла в стороне, ибо лейтенант, естественно, тоже спешился. И вот в то время, когда кавалеристы совсем перестали обращать на Батлера внимание, тот внезапно вскочил, подбежал к лошади, забрался, несмотря на связанные руки, в седло, сумел чуть ли не зубами натянуть поводья и пулей помчался прочь — на запад. Именно в той стороне его ожидал скаут.

Все произошло очень быстро, ужас сковал движения кавалеристов, и беглец получил значительное преимущество, прежде чем прозвучал первый, исполненный гневом и удивлением крик.

— Стреляйте! Выбейте его из седла! Только не попадите в лошадь! — кричал обманутый офицер.

Все кинулись к лошадям, поскольку ружья были подвешены к седлам. Время оказалось упущенным. Хлопнуло несколько выстрелов, но пули пролетели выше, а вскоре беглец миновал зону поражения.

Остальные пленники, воспользовавшись паникой, частью разбежались, частью сумели ускакать на лошадях, от которых их еще не успели отвязать. Кавалеристы погнались за беглецами, и лишь пятеро или шестеро устремились за Батлером, но напрасно — слишком велико было его преимущество.

Вскоре преследователи потеряли бандита из виду и, чертыхаясь, вернулись назад. А Батлер неудержимо несся прочь, пока не заметил перед собой всадника; это был скаут, его новый союзник, радостно приветствовавший беглеца. Прежде всего они нашли надежное укрытие, и только на следующее утро, лелея месть, отправились по следам фургонов, опережавших их всего на один день.