Неисторический материализм, или ананасы для врага народа

– Я не могу понять, – потрясенно сказал Сергей. – Я столько поводов давал, и меня ничего… А она так изъявляла свою преданность, и ее…

– Ты еще скажи, что на ее месте должен был быть ты! – насмешливо сказал Андрей.

– Но ведь и правда я, – удивился Сергей.

Андрей только махнул рукой.

– Отъедь на полметра, – попросил он.

Сергей, ничему не удивляясь, отвел машину на полметра вперед. Андрей наклонился, вынул из-под снега маленькую черную коробочку и сунул ее в карман.

– Я пошел домой, – сообщил он. – Вы тут сами машину во двор закатывайте. Да, вот еще! – он сунул Сергею в руку маленькую бумажку.

– Что это? Права? – Сергей удивился. – У меня же есть.

Андрей молча покрутил пальцем у виска.

– Ах да, – сообразил Сергей. – Год не тот.

– Маленько не тот, – язвительно сказал Андрей. – Завтра долго не спите. Не на отдыхе!

– У меня завтра свободный день! – возмутился Сергей.

– Сельсоветы открываются в восемь, – невозмутимо ответил Андрей и исчез.

Колхоз имени Ильича уныло чернел покосившимися бревенчатыми стенами. Посередине деревни находилось нечто неопрятно-хозяйственное – огромные весы под навесом, на которые, наверное, въезжали груженые машины, грязный транспортер, сарай непонятного назначения и рядом – еще один сарай, служивший гаражом для смешных маленьких тупоносеньких тракторов. Посреди всего этого лежали покореженные проржавевшие части каких-то механизмов.

Венчала все это зрелище тощая облезлая рыжая собака, взгляд которой был исполнен обиды на мир, которому не помешало бы иметь немного больше сосисок.

– Апокалипсис! – пробормотал Сергей, в ужасе глядя на пейзаж. – Вот это вот… вот это... – ткнул он в пространство дрожащим от негодования указательным пальцем, – кошмар!..

– Ну, Сережа, – успокаивающе сказала Катя. – Ты, по-моему, слишком вошел в роль. У тебя другая миссия.

– Хочу другие декорации для своей миссии, – капризно заявил он.

Поехали по домам. Деревня казалась пустой, даже дым из труб не шел.

– Наверное, у них время обеда еще не настало, а завтрака уже прошло, – предположила Катя.

Все объяснялось проще. Жители деревни натопили избы с утра, и в горячих еще печах поддерживалась в теплом состоянии нехитрая еда.

Постучали в крайний дом. В окне колыхнулась занавеска, и в нее высунулась старушечья физиономия, обвязанная клетчатым шерстяным платком с длинной бахромой, которая нелепо свисала из-за ушей. Физиономия неподвижно рассматривала диковинную машину и яркую парочку, одетую так, как человек вообще одеваться не может. То, что им нужна сама хозяйка этой физиономии, она даже предположить не могла. Поэтому некоторое время она задумчиво смотрела на Сергея с Катюшей, которые подскакивали перед воротами, размахивали руками, орали и всячески изображали из себя идиотов, побуждая меланхоличную бабулю впустить их в дом.

Наконец, внемля громкому клаксону, в окно выглянул мужичок, увидел машину, отпрянул от окна, потом снова выглянул и рысцой помчался открывать покосившуюся калитку.

Сергей еще немного попрыгал по инерции, включил скрытую камеру и вошел в дом. Снаружи он выглядел гораздо лучше, чем внутри. У окна стояла узкая железная кровать, под ней разложен лук, и на вбитых в стенку гвоздях висело тряпье, претендующее на громкое звание одежды. И грубый самодельный стол. И все. Ни стула, ни традиционного шифоньера или серванта. Только прибитая к стене доска, она же лавка.

– Простите, вы не знаете, тут никто не продает дом? – спросил Сергей.

– А? – переспросил мужик. – Чего это?

– Да вот, – вступила Катюша. Мужик замахал руками и отодвинулся, издали пожирая Катюшу глазами и двигая носом – наверное, пробовал на нюх запах ее духов. Катюша обиженно потопталась и пояснила. – Мы хотим купить дом. Для дачи.

– Мать! – закричал мужик. – Они хотят купить дом. Для дачи.

– Дак наш покупайте, – недолго думая предложила старушка. – Только пусть Степан, ирод, паспорта отдаст.

– А вы где будете жить? – поинтересовался Сергей. – У вас еще один дом есть?

Мужик посмотрел на Сергея как на ненормального.

– В город поедем, – объяснил он. – Устроюсь на завод, дадут общежитие. Все лучше, чем тут… Поживем, как люди. Там хоть жратва есть, – объяснил он. – А сколько за дом дашь? – приступил он к делу.

Сергей опешил.

– Мы… мы еще посмотрим. Нам бы поближе к речке, – объяснил он.

– Да кака тут речка, – закричала вдруг бабка. – Кака така речка – ручей всего. А дом у нас рядом с сельпо. Хороший дом. Крепкий.

Катя взяла Сергея за руку:

– Мы еще посмотрим. Повыбираем, – сказала она. – Если что – через часок к вам зайдем. Нам бы побольше.

– Побольше-то подороже будет, – уговаривал мужик.

Невероятно, но во всех домах, куда они заходили, наблюдалась одна и та же картина. Буквально все стремились продать свои дома, заставить ирода Степана отдать паспорта, без которых нельзя было уехать в город и устроиться на работу, и зажить в городских общагах, как люди.

По мере того как они обходили дома, за ними пристраивался растущий хвост желающих переехать в город. Они ходили за Катюшей и Сергеем по пятам, дружно хаяли дома соседей и горласто требовали идти в сельсовет за паспортами.

Сергей, наконец, решил остановиться на пятистенном доме, который был ближе всех к лесу.

– Все, – решительно объявил он. – Все свободны.

Разочарованные крестьяне, кляня удачливого односельчанина, отправились в свои нетопленные дома.

Счастливый хозяин, Жилин Захар Петрович, отец двух взрослых сыновей и муж одной мощной решительной бабенки, пошел вместе с Сергеем в сельсовет разыскивать «этого Степку, чтоб ему там на том свете сковородки лизать». Похоже, председатель сельсовета особой популярностью не пользовался. Жилина мучали сомнения, на месте ли Степан. Сергей раз в пятнадцатый слышал, как поминали председателя, но никто не разу не назвал его по отчеству.

Как и боялся Захар Петрович, сельсовет встретил их в лице замерзшей секретарши, по совместительству кассирши, а также бухгалтерши. Она сидела за маленьким заляпанным чернилами столом, который еле помещался между окном и черной круглой железной печкой. Перед печкой, на прибитом к полу листе железа, лежало три полена, и замотанная в платки секретарша мучительно раздумывала, то ли их спалить сразу, то ли подождать еще.

– А Степан где? – хмуро спросил Жилин, пока Сергей с Катюшей с любопытством осматривались вокруг.

– Придет, – неуверенно сказала секретарша. – Надо-то че?

– Его и надо.

Жилин решительно повернулся и зашагал к самому крепкому дому, который был неподалеку.

– А это удобно? – усомнилась Катюша.

– Тут его до весны не дождесся, – не оборачиваясь, пояснил Захар Петрович.

Пресловутый Степан, скорее всего, только что сладко спал, потому что на его розовой щеке отпечатались складки подушки.

– Я только на минутку отошел, – зевая, пояснил он и украдкой снял сеточку с волос. Вернее, ему только показалось, что украдкой, потому что Катюша тут же заинтересовалась:

– Ой, а что это у вас, чтобы прическу не помять, пока вы спите, да? А можно посмотреть?

Председатель густо покраснел и махнул рукой:

– Я и не спал вовсе! Я тут… за документом зашел.

– Ну-ну, – язвительно заметил Жилин. – Видал ты в глаза эти документы. Феня с документами-то сидит, не ты!

– Ты потише, – внушительно выпятил живот Степан. Жилин успокаивающе похлопал его по плечу, отчего свиноподобный Степан присел.

– Ты мне паспорт отдай, – требовательно сказал он. – Я дом продаю.

– Как это продаю, как это продаю! – засуетился Степан. – А я? Без меня не продашь!

– Да знаю. Ты бумажки подписывать должен. Феня покажет, где, а ты распишешься, – захохотал Захар Петрович, довольный, что «уел» председателя.

Степан насупился:

– Ты… это... дом продавай, а паспорт не отдам.

– Это как так – не отдам? – взревел Жилин, как павлин, которому наступили на хвост. Катюша однажды слышала, как громко и противно орет павлин в зоопарке. Сходство было полным.

– А вот так, – пояснил Степан. – Сам знаешь, не положено, и все.

– Это как это не положено? – не унимался Жилин. – Как же я в городе без паспорта на работу устроюсь?

– Не положено, – отрезал председатель – Потому как линия партии на укрепление сельского хозяйства.

– Я – свободный человек, – бушевал разъяренный Жилин.

– Ты что, – пожелал узнать Степан, – против линии партии?

– А городские, значит, куда хошь могут ехать? Без всякой линии? Нет, я так не согласный. Отдавай паспорт.

– Не могу. Сам понимаешь, что мне за это будет.

Что за это будет, понимали все. То, что он с должности слетит, это понятно. Но могли еще и десять лет без права переписки припаять.

– Ну, ты это, придумай чтой-нибудь, – предложил Захар Петрович. – А я тут… эта… когда дом продам…

Но Степан оказался труслив.

– И не говори, – замахал он ручками. – И слушать не хочу. Хоть озолоти. На что мне деньги твои там? С собой их туда не возьмешь.

Сергей подмигнул Жилину, чтобы он вышел и оставил их одних. Дождавшись, когда хлопнула дверь, он подмигнул:

– Правильно! Рисковать – так за большие деньги.

– М-м-м, – замотал головой Степан.

Сергей наклонился к нему, вынул пачку с лиловыми шахтерами, которые радостно улыбались, видимо, прославляя хорошо оплачиваемый доблестный труд, и внушительно сказал:

– Сто тысяч!

– Нет-нет, – по инерции продолжал мотать головой Степан, а потом до него дошло. Он выпучил глаза и спросил так же шепотом:

– Сколько?

Сергей, продолжая заговорщически глядеть ему в глаза, медленно покивал головой.

– За сто тысяч сможешь найти способ?

– Смогу, – хрипло сказал Степан. – Постараюсь. То есть смогу. Ну очень постараюсь.

Сергею с Катюшей только этого и надо было. Они потребовали, чтобы Степан начал готовить документы, пообещали приехать в следующую среду, прилепили микрофон к коврику с тремя лебедями и отбыли, оставив Степана обсуждать способ заработать сто тысяч рублей со своей женой. Их размышления были недолгими: паспорт выдать, взятку взять и тут же написать донос на обоих: мол, паспорт выдал, потому что хотел застукать врага народа, который идет против линии партии. А про деньги умолчать.

За этот день они успели посетить еще пару колхозов. Жители везде одинаково желали продать дома, получить паспорта и переехать в город, однако председатели попадались разные: были и такие, которые искренне стояли за линию партии, на переговоры не шли и грозили сообщить куда следует. Лишь один искренне сочувствовал товарищу, желавшему получить паспорт, но при всем том весьма твердо пожелал следовать букве закона, потому что он, как облеченный властью человек, обязан эту власть поддерживать, «как солдат, выполняющий приказ». Сергей с Катюшей порадовались наличию в советском обществе непродажных людей и покатили домой по темной дороге, освещаемой лишь фарами их внедорожника.

XVIII

В Институте Всемирной Истории наблюдалось оживление: к Барсову съезжались руководители эксперимента всех стран-участников. Частично, чтобы обсудить результаты, а частично, чтобы успокоить российского коллегу, который посыпал голову пеплом, рычал на сотрудников и в редкие свободные минуты восклицал, что пора на пенсию, выращивать кабачки. Насчет кабачков он, правда, слизал у классиков, но его можно было понять – у него были все основания причислять себя к великим. С мрачным удовлетворением он выслушивал уверения в том, что он, Барсов, велик и могуч и сам Институт и многие международные программы без него пропадут, равно как пропадут без него и безутешные сотрудники.

А дело было в том, что российская часть эксперимента провисала. Точнее, все шло не так. Все страны действовали примерно по одинаковому сценарию, и всем аналитикам было что анализировать, обобщать и открывать. Потому что граждане всех европейских стран в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году крайне бурно и деятельно реагировали на реалии 200… года, не оставляя без работы ни психологов, ни социологов. Только русские граждане не желали ничего замечать, благодушно запивая все тех же жареных поросят газировкой из пластиковых бутылочек, лениво поглядывая на цветной экран монитора или телевизора, чтобы снова углубиться в обсуждение своих проблем.

Анатолий Васильевич рассаживал гостей у себя в кабинете. Пожилой традиционно белобрысый финн Эдвард Куолемяки, волосы ежиком, попивал настоящее французское «перно», неторопливо беседуя с флегматичным немцем Томасом Диттером, который разложил у себя на коленях несколько фотографий. На них пожилая немка в белом кокетливом фартуке, сидя среди многочисленных подушечек, окруженная патефоном, вышитыми салфеточками, радиоприемником на ножках, смотрела телевизор. Вернее, видео. Это была эротическая немецкая комедия, и выражение лица благочестивой немки менялось от шокированного до заинтересованного, пока она не увлеклась настолько, что забыла об окружающих и с подростковым восторгом впилась взглядом в экран.

Вошел лучезарный американец и энергично пожал руку Анатолию Васильевичу.

– Можно начинать, – радостно сказал он. – У нас отличные результаты.

Барсов укоризненно посмотрел на него:

– До начала еще десять минут, – мягко возразил он.

Американец пожал плечами. По его мнению, раз он здесь – нет смысла задерживать начало встречи.

Поляк и француз вошли вместе, оба нагруженные фотографиями, рулонами с диаграммами, компакт-дисками и туго набитыми большими сумками.

Первым выступал американец. Его распирало от гордости за свою сообразительную и предприимчивую нацию. Начав с открытого грабежа и кражи артефактов из будущего, его сограждане очень скоро перестали удовлетворяться просто их обладанием. Парфюмерию, продукты, DVDдиски стали продавать.

– Господи, DVD-диски-то зачем? – поразился Куолемяки.

– А на сувениры, – объяснил американец. – Они блестят, и таких ни у кого нету. А уж когда сообразили, каково назначение CD-плееров, то нашего агента скрутили, приставили пистолет к виску и потребовали показать, где он берет такие вещи.

Выработанная совместно концепция предполагала такие случаи и допускала кратковременное перемещение обитателей пятьдесят третьего в наше время. Поэтому агент согласился. В условленное время бандитствующий предприниматель оказался в современном супермаркете, где чуть не сошел с ума. Но не от внезапного осознания того, насколько велика пропасть между его техническими знаниями середины двадцатого века и достижениями века двадцать первого, как предполагал Барсов, а от высоченных, по его понятиям, цен. Он метался по всем отделам, сгорая от желания унести с собой все – от презервативов до растворимого кофе в пакетиках, но его финансов едва хватило на плохонький галстук с Симпсонами.

– Мы наблюдаем за ним сейчас, – жизнерадостно сказал американец. – Он пытается скопить деньги на первую партию товара. Правда, на прошлой неделе он узнал, что крупная строительная американская компания выпустила огромную партию электрических выключателей двадцать первого века. Причем компания произвела их сама, подглядев у кого-то дома. В результате он стал страдать тяжелым неврозом, облысел и развелся с женой. Сказал на суде, что жена слишком много ест.

В Германии дела обстояли ничуть не хуже. Там предпринимательская жилка забилась даже у добропорядочных домохозяек. Томас Диттер, пустив фотографии по кругу, рассказал, как Хельга Уолтерс, вначале с негодованием отвергнувшая саму идею телекомедии, потом стала хвастаться ею перед подругами. Дальше – больше. Сообразив, что подруги валят в ее дом толпами, прихватывая с собой родных и знакомых, она стала брать с них деньги за вход. Постепенно цены обогнали стоимость билетов в кинотеатры чуть ли не втрое, но толпа зрителей только увеличилась. Ее ближайшая подруга, которая живет с ней по соседству, устраивает мужу скандалы, требуя такого же зажигательного секса, телевизора и нового источника дохода.

Наблюдается большой подъем швейной промышленности – женщины хотят себе модных платьев. Старые ателье, выпускающие традиционную продукцию, пытаются задавить новых конкурентов, не гнушаясь поджогами, обливанием готовых платьев всякой гадостью прямо в магазинах.

– Взывание к их совести и порядочности – пустой номер, – озабоченно сказал Диттер. – Пробуем разные виды воздействия. Пока наиболее действенный рычаг – страх перед разоблачением. На наказания и штрафы им наплевать, но, когда мы попробовали вывешивать фотографии хулиганов во всех магазинах и на улицах, моментально помогло. Стыдно им, видите ли. Знакомые осуждают и перестают здороваться. Но мы продолжаем экспериментировать.

Когда настала очередь Барсова, он тяжело вздохнул.

– У нас нет таких масштабных результатов, – сказал он. – Предпринимательство, как вы понимаете, было невозможно в Советском Союзе. Но если невозможна деятельность, то возможны хотя бы мечты о ней. Однако ни от кого мы не слышали таких идей, как торговля артефактами. Если не считать одного случая мелкого хулиганства, когда с нашего агента содрали галстук в клубе на танцах и попытались обменять его на бутылку водки.

– А как реагируют на его одежду в публичных местах? –поинтересовался поляк.

– Когда он приходит в ресторан или на танцы, от него шарахаются, как от зачумленного, и обзывают пижоном, – печально поведал Барсов. – Мы имеем только один донос на агента женского пола. Студентки были сражены ее косметикой в красивых упаковках – так они решили упрятать ее в тюрьму.

– Меня больше всего удивляет следующее, – задумчиво продолжал он. – Прошу внимательно посмотреть этот сюжет.

Он вставил диск, и на экране появились Савченко и Козлов, которые, высунув язык, гонялись за Сергеем по кругу, теряли его, бежали к его дому, где все начиналось сначала.

– Видя непонятные им вещи и сталкиваясь с явлениями, которые мы могли бы назвать мистическими, – взять хотя бы исчезновения наших агентов на их глазах и прочее, – они не пытаются понять или хоть как-то объяснить суть происходящего. Инопланетян, например, вспомнить.

– Ну, коллега, – густым басом произнес француз Поль Кастлер, обладатель роскошной седой шевелюры. – Инопланетяне для них – буржуазные выдумки. Вы знаете, – он пригладил свои волнистые волосы, – мне крайне любопытно то, что вы сказали. В вашей стране люди действительно как будто не замечают того, что рядом с ними происходят удивительнейшие вещи. Им гораздо интереснее продолжать решать свои проблемы. А ваш агент Ба-хметь-ев, – он постарался аккуратно выговорить трудную фамилию, – интересует их только как человек, который способен достать полезные вещи для учебного процесса, и просто как интересный собеседник. И не более того. Любопытно, крайне любопытно.

Он положил ногу на ногу и замолчал.

– Мне кажется, – раздался голос самого юного участника, симпатичного поляка Тадеуша Лозински, – ваши люди делятся на две категории: люди интеллигентные, которые гораздо более сосредоточены на духовном мире, чем на материальных вещах. И сотрудники вашего эн-ка-вэ-дэ, – запинаясь, произнес он, – которые, вы меня простите, не кажутся слишком умными. Для них сложно задумываться о чем-то, кроме собственной безопасности. Ну и своего обогащения, конечно. Они, простите, – Тадеуш приложил ладонь к сердцу и смущенно захлопал ресницами, – слишком примитивны. Прошу прощенья.

– Я и сам пришел к такому же выводу, – сказал Барсов и налил себе минералки.

Куолемяки разочарованно проследил за ним – он был не против, чтобы ему подлили еще «перно».

– Хотя это и странно, – продолжал Барсов. – Самая бедная страна – разумеется, в те времена, – поспешно добавил он, видя, как самодовольно усмехнулся американец, – а сосредоточена на духовном мире больше, чем на материальном.

– Я давно хотел проследить эту зависимость, – встрепенулся

финн. – Видите ли, у меня своя теория. Мне кажется, что чем развитее страна в экономическом отношении, тем меньше ее граждане думают о духовных ценностях. Меньше читают, меньше беседуют между собой на философские темы. Я не имею в виду крайности, – уточнил он. – Конечно, если страна будет голодать, то вряд ли она будет озабочена проблемами войны и мира в творчестве Льва Толстого. Все в разумных рамках, господа. Предлагаю сосредоточить на России основное внимание.

Барсов, естественно, остался доволен. Когда ректор института мягко попенял ему на паникерство, Анатолий Васильевич с достоинством ответил:

– Я-то понимал, что в России эксперимент принимает неожиданный и интересный оборот. Просто я боялся, что остальные не поймут.

– Видишь, – добродушно усмехнулся ректор, – не дурней тебя оказались.

Сергей стоял перед входом в ресторан «Волга». Барсов поручил ему установить видеокамеры и телефоны ни много ни мало в «правительственном» номере гостиницы, расположенной над рестораном. В том самом двухкомнатном «люксе», в котором всегда останавливались многочисленные московские проверки. А их было очень много. Не доверяла Москва власти на местах, ох не доверяла. Все должны думать одинаково, смотреть в одну сторону, слушать одни и те же песни и читать одни и те же книги. Их много, а Москва-матушка – одна. Вот и проследи тут, чтобы вольнодумством не баловались. Комиссии партийного контроля, комиссии по выполнению решений съезда партии, комиссии по проверке идеологической работы – те ли фильмы идут в кинотеатрах, как комплектуются библиотеки, как обсуждаются в массах достижения советских передовиков, перевыполняющих планы… В общем, номер почти не пустовал. И Барсову было крайне любопытно узнать степень убежденности проверяющих товарищей, а также их моральный облик.

Сергей решил действовать через официанта. Вечером в единственный ресторан города было не попасть. Важный швейцар в черной униформе с золотыми полосками и в черной фуражке возвещал сквозь двери: «Мест нет. И неизвестно». Зато днем он был почти пуст. Прекрасная возможность подкупить какого-нибудь официанта. Когда он обедал здесь с Мариной на прошлой неделе, он приглядел одного пухлого рыжего парня. Убедившись, что Сергей все время заказывает все самое дорогое из того, что есть в меню, в его речах стала проявляться некоторая подобострастность. К тому же Сергей «прикормил» его неплохими чаевыми, которые рыжий шустренько прятал в блокнот и улепетывал из зала – перепрятывать.

Сегодня официант был в зале. Сергей выбрал стол в центре. На белой камчатной скатерти стояли солонка, перечница, горчица и тарелка с хлебом. На столе уже были расставлены тарелки и столовые приборы. В ожидании официанта можно было брать хлеб, мазать его горчицей, посыпать солью и перцем и съедать совершенно бесплатно в неограниченном количестве.

– Харчо, эскалоп, заливное и чай с лимоном, – потребовал Сергей. – А что, сегодня осетрины нет? – огорчился он.

– Вообще-то нет, но для вас есть, – изогнулся официант.

– Тащи! – скомандовал Сергей.

Такого жареного картофеля, который прилагался к эскалопу, Сергей раньше нигде и никогда не пробовал. Пресловутый картофель «фри», который готовили из замороженной картошки в «Макдональдсах», ему в подметки не годился. Без всяких фритюрниц он был замечательно вкусен. Его запах чувствовался от самых дверей и возбуждал необыкновенный аппетит. Набив им рот, Сергей подозвал рыжего официанта.

– Тебя как зовут? – промычал он, вновь набивая рот картошкой.

– Володя, – ответил официант, нисколько не удивляясь.

Сергей обошелся без лишних предисловий.

– Слушай, мне надо попасть в правительственный «люкс».

Официант испуганно захлопал глазами.

– Я же в гостинице не работаю.

– Ну ты же знаешь тех, кто работает? Сведи!

– Не, – замотал головой Володя. – Я их плохо знаю. Неудобно просить. Тем более правительственный. Там же этих полно.

– Кого? – прикинулся непонимающим Сергей.

– Ну, – замялся Володя, не зная, каким приличным словом обозвать соглядатаев из НКВД, – людей. Которые следят.

– Ну ты же сообразительный парень, – сказал Сергей и раскрыл кошелек. В кошельке виднелись очень крупные купюры. Выложив на стол сумму, равную двухмесячной зарплате официанта, Сергей вопросительно взглянул на него. Официант обиженно отвернулся. Сергей вздохнул. Конечно, куда ему эти деньги девать? Жратвы ему в ресторане и так хватает, а больше тратить деньги в городе Средневолжске было решительно не на что. Вещей в магазинах никаких не было, соблазнов – тоже. А просьба Сергея была уж очень неудобной. Подумав, Сергей деньги забрал. Зато вытащил из одного кармана калькулятор. Он всегда носил его с собой с той же целью, с которой американские пионеры носили в карманах цветные бусы, когда направлялись в индейцам. А из другого кармана он вынул начатую пачку сигарет «Dunhill». У официанта загорелись глаза. Вот это – другое дело. Этого ни за какие деньги нигде не купишь. В смысле сигареты. Калькулятор он вначале не оценил, так как никогда не видел ничего подобного раньше.

Радостно схватив пачку, официант осведомился, сколько штук он может из нее взять. Услышав, что все, он просто зашелся от счастья.

– Получишь целый блок таких, если получится, – пообещал Сергей.

– Постараюсь, – с энтузиазмом сказал Володя и испарился на кухню хвастаться сигаретами.

Через день Сергей уже устанавливал аппаратуру в номере. Парень, который проводил его туда, был ему очень благодарен за те две пачки сигарет, которые Володя счел возможным выделить из всего своего блока. Испытывая легкое раскаяние, Сергей снова достал из кармана калькулятор. Парень сначала взглянул на него равнодушно, но по мере объяснений Сергея взор его светлел. Забрав калькулятор, он предложил сбегать за чаем и даже предложил ему в этом номере переночевать, поскольку ближайшие три дня в нем точно никто жить не будет. Он очень удивился, когда Сергей отказался. Чтобы он не мозолил глаза, Сергей послал-таки его за чаем.

Он установил аппаратуру так, чтобы широченная кровать под балдахином была видна во всех ракурсах и чтобы балдахин не загораживал возможное место действия.

Впоследствии Барсов был этим очень доволен. Ибо «облико морале» у большинства партийных товарищей практически полностью отсутствовал. Во всяком случае, нисколько не мешал им пользоваться радостями жизни.

Митинг по случаю юбилея пединститута обещал быть многолюдным. Все хотели посмотреть на представителей интеллигенции, особенно на Ивана Сергеевича Бородина, который удостоился чести напечатать статью в центральном журнале, тем самым навеки прославив родной город. На него смотрели как на собственность этого самого города и грелись в лучах его славы. Мол, знай наших, вот мы какие: захотим – и про птичек в московском журнале все, как есть, пропишем, захотим – лыжный кросс побежим, а захотим – выполним разнарядку по посадке той же самой интеллигенции на нары, – пусть лес валят или осуществляют великие стройки коммунизма. Вот осуществят – а мы потом погордимся.

Народ на митинг подтягивался довольно дружно, очень одобрительно относясь к последующему лыжному кроссу. Это Сергея очень удивляло, поскольку победителю вместо приза была обещана грамота общества ДОСААФ, что, как известно, расшифровывается как Добровольное общество содействия армии и флоту. Грамоты все жаждали так, как будто вся их дальнейшая жизнь зависела от нее. Поэтому народ, собравшийся на площади, щеголял лыжными штанами и куртками с начесом, и подавляющее большинство держало в руках лыжи. Когда на деревянную трибуну вышли похожие на грибы упитанные партийные бонзы в черных драповых пальто и зеленоватых шляпах, Сергею на минуту показалось, что они будут вещать скорее о спортивных достижениях города, нежели о чем-то имеющем отношение к высшему образованию. Однако среди лыжников он узнал многих преподавателей института.

Они изумленно глазели на подъехавшего на сверкающем джипе роскошно одетого Сергея. Но их изумление плавно перешло в ступор, когда из джипа выпорхнула одетая в норковый свингер и белые сапожки Катюша. На ее голове красовалась белая кожаная кепка, а мелированные волосы заставили мужчин растерянно хлопать глазами, а женщин бледнеть от зависти.

По сценарию Сергей, как молодой специалист, приехавший из Москвы, и, более того, приехавший из Москвы добровольно, должен был держать речь пятым – после ректора, проректора, секретаря партийной организации и знаменитого Ивана Сергеевича. Рядом с черными фигурами начальства, одинаково выпирающие животики которых придавали им особую осанку людей, жизнь которых удалась, он смотрелся как веселый какаду рядом с унылыми грачами. Его улыбающаяся физиономия нарушала торжественность момента, и руководство института всячески хмурилось, сдвигало брови и пыталось показать, что оно совсем не завидует коричневой дубленке и изящным ботинкам, а также не вожделеет его спутницы.

Толпа на площади послушно дремала, терпеливо выслушивая пламенные панегирики советскому строю, партии и правительству, при которых получаются такие замечательные пединституты и выдающиеся Иваны Сергеевичи. Речи повторялись почти слово в слово. Собственно, в произнесении их не было необходимости, потому что они были вполне предсказуемы. Поэтому фраза «дорогие россияне», произнесенная голосом Владимира Владимировича Путина, диссонансом врезалась во всеобщее благолепие.

В руках у Сергея не было бумажек. Он не пытался выпятить живот для солидности, а, спрятав одну руку в карман и второй оживленно жестикулируя, покачивался на носках.

– Никакой мягкотелости! – заявлял он. – Чему нас учил товарищ Ленин? Он учил нас непримиримости классовой борьбы. Те, кто внимательно читал его работы, понимают, что наш замечательный советский строй держится на постоянном… – Сергей помолчал, борясь с соблазном сказать «насилии», но счел, что это слишком прямо, – постоянной жестокой борьбе. – Ему пришлось повториться, но это не имело значения.

– Да, почти восемь миллионов наших сограждан сидят в концлагерях. Ну и что? – вопросил он, выбросив правую руку вперед, а в левой зажав свою клетчатую кепочку с пупочкой, – ну совсем как вождь, только цветовая гамма слегка отличалась. – Да, мы расстреляли еще десять миллионов человек. И поделом! Они не хотели согласиться с нашей великой идеей и жить в нашем счастливом обществе – и их не стало!

Начальство срочно перестало дремать. На лице секретаря парторганизации появилось жалобно-недоуменное выражение, – ведь так все славно начиналось! Дьяконов в ужасе округлил глаза, а проректор схватился обеими руками за пухлые щеки.

– С ума сошел? – шипел секретарь парторганизации Валерий Алексеевич Булочкин, протягивая к нему сзади руки и дергая за рукав. – Замолчи сейчас же.

– В великом тысяча девятьсот семнадцатом году, – продолжал он, и Булочкин благоговейно отстал, – мы отобрали частную собственность и забрали ее себе. – Бедный Булочкин опять насторожился. – Некоторые могут сказать, что эту частную собственность собственным трудом и недюжинным умом заработали себе те, кому она принадлежала. Другие могут пойти еще дальше и заявить, будто экспроприация экспроприаторов была грабежом под идейным прикрытием.

Сергей сделал паузу, во время которой люди в черном привалились друг к другу, схватившись за сердце.

– Чушь! – резко выкрикнул Сергей. Дьяконов подпрыгнул, а Булочкин присел. – А как же насчет поделиться, господа? С трудовым классом, который не знает ваших там законов экономики, зато отлично умеет орудовать лопатой? А не хотите делиться – пожалуйте в лагеря, лес валить. А надо будет, – Сергей чиркнул ладонью над толпой, и толпа присела, в ужасе прикрывшись лыжами, – и расстреляем!

И не надо обвинять нас в жестокости! Мы не только эксплуататоров и их потомков расстреляем! Мы расправимся со всяким, кто будет говорить, что, дескать, владельцы частных предприятий давали им хорошо оплачиваемую работу и что при них они жили гораздо лучше, чем сейчас, не зная лишений. И не надо нам говорить, – грозно заявил Сер

гей, – что расстреливать детей жестоко. А может, этот ребенок нам опасен? Может быть, он захочет жить богато, как жили его отец или дед? И начнет составлять заговоры против советской власти! Надо будет – уничтожим половину населения, если это – враги великой идеи!

Люди испуганно посмотрели друг на друга, желая убедиться, что толпа не стала вдруг в два раза меньше.

В это время у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Сергей поднял ладонь вверх, будто успокаивая толпу, и приложил горевший желтым огонечком телефон к уху.

– Серега, – послышался ленивый голос Андрея. – Похоже, тебя дома будут ждать орлы из НКВД. Будь готов!

«Ну вот, – тоскливо подумал про себя Сергей. – Уговорил я их все-таки. То-то Барсов доволен!»

– Так точно, товарищ Гуля! – сказал он вслух. – Линию партии разъяснил. Уже заканчиваю.

– Ты там не очень-то резвись, – встревоженно предупредил Андрей.

– Так точно, – бодро отрапортовал Сергей. – Привет Иосифу Виссарионовичу и всем товарищам по партии.

Он сунул телефон в карман и как ни в чем не бывало посмотрел на толпу. Толпа остолбенела и не отрывала от него сотни настороженных глаз.

– В конце концов, – продолжал вещать Сергей, – сыну Марины Мнишек было всего три года, когда его повесили рядом с матерью. Потому что, – кровожадно заключил он, – враг – он и в три года враг.

Сергей поискал взглядом подполковника Селиванова и, найдя, бурно ему обрадовался.

– И давайте поприветствуем людей, которые помогут нам в трудном деле освобождения нас от врагов великой идеи – ленинской идеи! Пусть в их руках не дрогнет карательное оружие!

И, глядя на свирепо покрасневшего подполковника, начал энергично ему аплодировать. Возле Селиванова мгновенно образовалось пустое пространство. Стоявшие рядом люди опасливо отшатнулись, некоторые матери похватали на руки детей, а глава местного НКВД бешено вращал глазами, сатанея от невозможности расстрелять Сергея прямо сейчас.

Руководство института с Иваном Сергеевичем давно спустилось с трибуны, оставив Сергея одного. На площади стояла мертвая тишина. Сергей довольно усмехнулся, торжественно выпрямился и громко, отлично поставленным голосом запел:

«Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут...»

Зрители начали невольно стягивать с себя шапки и принимать революционную осанку.

«В бой роковой мы вступили с врагами», – нерешительно подхватил молодой сотрудник НКВД Скворцов.

Через секунду вся толпа пообещала свято и смело поднять знамя борьбы за рабочее дело. Правда, знамя великой борьбы всех народов они собирались поднять как-то вяло, без особой убежденности в голосе. Подполковник Селиванов, свирепея на глазах, тоже вынужден был, скрежеща зубами, скомандовать:

«Марш-марш вперед, рабочий народ!»

Под эту бравую песню Сергей спустился с трибуны по шатким деревянным ступенькам, которые больше напоминали строительные леса. Булочкин подскочил к нему и, брызгая слюной, визгливо закричал:

– Ты что делаешь? Ты чего же это, мать твою, творишь?!

– Цитирую Ленина-Сталина, – гордо сказал Сергей. – Я наизусть знаю его работы. Вы с ними не согласны?

Булочкин замолчал, забыв закрыть рот, и Сергей начал пробираться к Марине, которую он заметил еще стоя на трибуне. Все это время она смотрела на него сначала с обожанием, потом – с удивлением и в конце – с некоторой опаской.

Дьяконов сзади подергал его за воротник.

– Сергей Александрович, – спросил он нерешительно. – А про товарища Сталина и товарищей по партии – это… на самом деле?

– У меня с товарищами из ЦК прямая линия, – гордо ответствовал Сергей и пошел к Марине.

Марина ждала его на том же месте.

– Ты это специально? – спросила она, взяв его за рукав.

– Умница! – восхитился Сергей. – Когда ты догадалась?

– Когда ты сказал, что революция – это грабеж, – страшным шепотом сказала Марина.

– Ты сделай вид, что идешь к пединституту, а я тебя там в переулке встречу. Познакомлю с сестрой и покатаю на машине.

Марина задумчиво покивала головой, потом безнадежно сказала:

– Теперь тебя посадят!

– Ты беги, беги, – торопливо сказал Сергей. – В машине поговорим.

Марина понуро побрела с площади. Сергей, заметив, как Селиванов рванул бежать в сторону НКВД, – наверное, выписывать ордер на обыск и арест, – стал потихоньку пробираться к машине, размышляя о том, как будет переживать Марина после его исчезновения.

В машине Марина бурно возмущалась

– В каком мире ты живешь? – восклицала она. – Ты что, не понимаешь…

– Тш-ш-ш, – шипел Сергей, прижимая ее к себе. – Послушай, – плел он, придумывая на ходу. – Меня, если и арестуют, то на два-три дня. Меня Москва прикроет, – многозначительно добавил он. – Я здесь по заданию.

– Правда? – недоверчиво спросила Марина, но успокоилась. – А теперь ты выполнил задание? Ты теперь уедешь?

Сергей молчал, соображая, как он будет без нее, когда выполнит задание Барсова.

– Не уеду, – твердо пообещал он. – Надолго не уеду. Весной я обязательно за тобой вернусь.

Марина горестно вздохнула, потом поразмыслила.

– А весна совсем скоро, – осенило ее.

– И какая интересная у нас будет весна! – многозначительно пообещал Сергей, имея в виду ветер перемен, который должен будет наступить после смерти Сталина.

– Я надеюсь, – промурлыкала Марина, имея в виду их с Сергеем возможную свадьбу.

Обратно возвращались с предосторожностями. Марину высадили в безлюдном месте и отправились домой.

Подходя к воротам, Сергей набрал номер Андрея.

– Ну и?.. – вопросил он недовольно. – Почему не информируешь? Ждут нас там уже?

– Как раз тебя набирал, – ответил Андрей, что-то жуя. – Пока не ждут. У них там в кабинете Селиванова дискуссия – то ли ты по поручению Сталина вещал, то ли врал.

– Да? – заинтересовался Сергей. – И к чему склоняются?

– Селиванов настаивает, что врал. Горлом берет. Остальные тебя очень арестовывать опасаются. А Селиванов тебя ненавидит – прямо жуть! Барсов в восторге. Психологи их базар слушают и слова непонятные говорят. Про Сталина ты здорово придумал. Можешь к нам пока заскочить.

Сидя с Андреем и Катюшей в «Макдональдсе», – психологи посоветовали Барсову, что им следует расслабиться, чтобы не принимать последующий арест слишком близко к сердцу, – Сергей испытывал странные чувства. Глядя на веселые мордашки детей, вожделенно разворачивающих хэппи милзы с игрушками, на улыбающегося гипсового Макдональда, по которому ползала малышня, на стаканы фанты со льдом, он пытался осознать вторую реальность – с Селивановым, застенками НКВД, страхом смерти, поселившимся рядом с уютными абажурчиками и молочными поросятами.

Когда он доедал картошку «по-деревенски», макая ее в кислый соус, в «Макдональдс» ворвался запыхавшийся Митя.

– Анатолий Васильевич передал – пора возвращаться. Вас решили брать, – возбужденно верещал он, глядя блестящими глазами на Сергея. Потом он разом озаботился:

– Вы как хотите, а имущество оттуда надо вывозить. А то конфискуют, и ищи потом…

Сергей вдруг разозлился.

– Барахольщики чертовы! – заорал он. – Меня там, может, расстреляют на месте, а этот только об оборудовании думает.

Митя покраснел и растерянно захлопал ресницами.

– Так ведь… Анатолий Васильевич сказал, что безопасно…

– Ладно, – вздохнул Сергей. – Проехали. Пошли.

– А что, – забеспокоился Митя, забегая вперед, – вы думаете, они прямо в квартире будут стрелять?

– Иди уже!

– Ну Сергей Александрович! Ведь Анатолий Васильевич сказал…

– Изыди! – громовым басом прорычал Сергей, и Митя испуганно умолк.

Барсов был радостно возбужден. Видеокамеры с телефонами были везде добросовестно натыканы Сергеем, поэтому собравшаяся у мониторов группа психологов сосредоточенно созерцала разные картинки и оживленно обменивалась впечатлениями.

– Обратите внимание, как радостно возбужден Селиванов, – с легким польским акцентом говорил симпатичный брюнет. – Его возбуждение носит явный сексуальный характер. Сублимация сексуальных потребностей в садизм по отношению к заключенным, независимо от их пола…

Сергей поежился.

– Здравствуйте, – громко сказал он, стараясь заглушить неприятные для него разговоры. – Насчет возможных проявлений садизма считаю необходимым заявить: я – не мазохист, – решительно сказал он. – Даже ради великой науки.

– Конечно-конечно, – поспешно сказал Барсов. – Мы не допустим…

Сергей внимательно посмотрел ему в глаза, увидел в них бешеный азарт и печально вздохнул:

– Не забудьте, Анатолий Васильевич. Я на вас надеюсь.

Он скорбно следил вместе со всеми, как черный ворон, набитый энкавэдэшниками во главе с подполковником Селивановым, воинственно раздувающим ноздри, приближался к дому.

– Пора, ребята, – торопливо сказал Барсов.

– Может, мы подождем, когда они внедрятся в квартиру? И потом как-нибудь, потихонечку… – заныл Сергей, но осекся, встретившись с яростным взглядом Андрея.

– Идем, уже идем, – поспешно сказал он, и они с Катюшей, одновременно нажав на диски, оказались в своем временном пристанище в пятьдесят третьем.

Катюша была горда этим заданием и предвкушала его с азартом, которого раньше не подозревала в себе. Впрочем, ее задача была несравнима с задачей Сергея: ей не предстояло, как ему, отправиться в тюрьму НКВД: она должна была исчезнуть прямо из квартиры, поэтому особых поводов для волнения у нее не было. Задача Сергея была сложнее – выдержать пребывание в камере и пару допросов. Конечно, по сравнению с обреченными людьми, не имеющими возможности уйти в любой момент в другое время, он был просто счастливчик, но счастливчик, изнеженный демократией и рассуждениями о правах человека, хоть и лицемерными. Во всяком случае, у него была стойкая иллюзия, что его личность должна быть неприкосновенна. Поэтому любые сомнения по этому поводу наполняли его демократическую душу справедливым негодованием и, если признаться честно самому себе, страхом. Поэтому в последние секунды перед приходом органов он представлял себе Яблонского в тюремных коридорах. Наблюдая за ним из лаборатории, Сергей восхищался его уверенностью и некоторой бравадой. Он прислушивался к себе, надеясь обнаружить в душе прилив оптимизма, не обнаружил его и помрачнел.

Длинный требовательный звонок в дверь раздался, когда он развалился на диване, взяв в руки Дугласа Адамса. Катюша сидела у видеомагнитофона и смотрела совершенно идеологически невыдержанный фильм «Особенности национальной охоты».

Дверь открыл Сергей.

– А, это вы, – небрежно бросил он, увидев одетого в шинель Селиванова, который бил копытом от возбуждения. Сзади него с мрачными физиономиями стояло еще двое личностей в военной форме. – Что-то вы не торопились, – зевнул он и побрел обратно к дивану.

– Гражданин Бахметьев?! – торжественно вопросил Селиванов.

– Запомнил наконец, – удовлетворенно сказал Сергей, ложась на диван и закидывая руки за голову.

Селиванов, не ощутив привычного страха, в который раз растерялся перед этим московским выскочкой. Теряя под собой опору, он грозно заорал:

– Встать!

«Ну вы, блин, даете», – поразился с экрана актер Булдаков.

– Орать начнете у себя в кабинете, – наставительно заметил Сергей. – А у себя дома командую я, понятно?

Катюша прибавила звук:

– Нельзя ли потише, – недовольно сказал она. – Не слышно ничего.

Из-за спины побагровевшего Селиванова выдвинулся суровый молодой лейтенант и, пока товарищ полковник искал подходящие слова, внушительно произнес.

– Мы вас арестовывать пришли!

– Да-да, конечно, – вежливо согласилась Катюша, потягиваясь и обнаруживая невероятно сексуальный пупок на аппетитном животике.

– Не есть добже, – заволновался поляк в лаборатории, глядя на монитор. – Они же есть бандиты. Могут девушку снасильничать!

Однако все помыслы Селиванова были направлены на Бахметьева. Он не мог простить незаслуженно понесенную политучебу и жаждал крови.

– На диванчике полеживаешь, да? – брызгая слюной, заговорил

он. – Лежи-лежи! Недолго тебе осталось!

– Ты давай не отвлекайся, – спокойно заметил Сергей, открывая книжку. – Твое дело понятых звать.

– Без тебя знаю, – сварливо отозвался Селиванов, чувствуя, что сбивается с тона, и послал лейтенанта за понятыми.

Катюша увлеченно пялилась в экран, а Сергей натянул на себя пушистый плед, перелистывая странички.

– Ну, слушаю вас, подполковник. Чего мне лепить будем?

Лейтенант в ужасе закрыл глаза. Селиванов побагровел бы еще сильнее, если бы смог, но вместо этого побледнел и хрипло проорал:

– Документы на стол!

Сергей рассеянно взглянул на него поверх книги:

– Паспорт и партбилет в верхнем ящике стола.

– Другие документы. Быстро!

– Ну, извините, других нет.

– Щас найдем, – угрожающе сказал Селиванов и выдернул верхний ящик.

– Нехорошо, подполковник! Совсем нехорошо. Протокол нарушаете! Без понятых не положено…

Селиванов растерянно смотрел на валявшийся на полу ящик, в котором, кроме паспорта и партбилета, действительно ничего не было. Сергей усмехнулся про себя. Кроме тощей папки с лекциями, во всех его многочисленных ящиках была девственная пустота.

Перепуганная Серафима Петровна, конвоируемая молчаливым военным, вошла в комнату.

– Сергей Александрович, здравствуйте, – выдавила она, с жалостью глядя на соседа. То, что он продолжал беззаботно валяться на диване, она сочла за проявление шока.

– Я уверена, здесь какая-то ошибка, – неуверенно сказал она.

Селиванов яростно швырял ящик за ящиком. По мере того как груда пустых ящиков росла, его охватывало отчаяние. Как все жестокие люди, он был трусоват. Сейчас он чего-то явно не понимал. Ни на одном обыске – а таких обысков он провел сотни – он не сталкивался с подобным. У него складывалось впечатление, что вся квартира была декорацией, которой никому не приходило в голову пользоваться на самом деле. И это начинало наводить его на мысль, что Голендимов все же был прав – не надо было связываться с Бахметьевым. Вон он лежит – спокоен и весел. И, похоже, забавляется ситуацией изо всех сил. Ох, не так ведут себя при обысках, не так. Ведь копошилась у него в глубине сознания мысль, что Бахметьев все же может быть связан с Москвой. В который раз жажда мести оказалась сильнее разума. Придется все-таки соблюдать протокол. Тогда потом можно будет извиниться и сказать, что ошибся. Лучше, мол, проявить революционную бдительность, чем упустить врага.

Подполковник вдруг спохватился, что он ворочает ящики один, а в квартире царит подозрительная тишина. Оглянувшись, он увидел, что два его помощника сидят на диване рядышком с Катей и увлеченно наблюдают, как один из незадачливых охотников летит на стуле по небу, привязанный к метеорологическому зонду. От такого предательства ему стало совсем обидно.

– Немедленно! – дрогнувшим голосом сказал он. – Приступить к выполнению служебных обязанностей.

Помощники встрепенулись и усердно заметались по квартире, открывая дверцы шкафов, прощупывая карманы одежды, которой, кстати, оказалось на удивление мало, и зачем-то заглядывая под кресло.

– В компьютер загляните, – подсказал Сергей. – Там могут быть вражеские текстовые файлы.

Селиванов подозрительно посмотрел на него и на всякий случай скомандовал:

– Проверить!

Старательный лейтенант добросовестно осмотрел системный блок, снял с него непривинченную крышку и доложил:

– Подозрительных бумаг нету. Только железки.

От железок Селиванов лейтенанта отогнал на всякий случай – вдруг потом эта штука не заработает, а в ней, говорят, голые бабы есть. Селиванов рассчитывал привлечь какого-нибудь «ботаника» из заключенных, который, конечно, научит его включать компьютер.

Стоя посреди разоренной квартиры, спиной к возмутительно продолжавшему лежать Бахметьеву, подполковник узрел книжные полки и, воспрянув духом, ринулся к ним. На них стояла новенькая «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)» издательства тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Он по привычке немного подумал, к чему бы тут придраться, но вовремя увидел на обложке, что учебник одобрен ЦК ВКП(б). Как назло, кроме книг, снабженных в предисловии цитатами Маркса, Энгельса и Ленина, там не было ничего.

– Сказать вам пароли и явки? – раздался позади него насмешливый голос Сергея.

Селиванов резко развернулся, и глаза его удовлетворенно засверкали из-под нахмуренного лба. Он ринулся к Сергею и выхватил у него толстую книжку в блестящей черной обложке, на которой что-то было написано на вражеском империалистическом языке.

– Вы немецкий шпион! – торжествующе выкрикнул он.

– Книга на английском языке, – мягко заметил Сергей.

– Неважно, – отмахнулся радостный Селиванов. – Значит, английский. Что в ней написано?!

– Вообще-то здесь материал для домашнего чтения студентов, – улыбнулся Сергей. – Почитать?

– Читай давай, – потребовал подполковник. – И не пробуй соврать. Я сразу пойму.

– Ну что ж, – сказал Сергей голосом сказочника, который сидит среди малышей. – Садитесь поудобнее.

Селиванов послушно взял стул и поставил его поближе к дивану. Двое сопровождающих его военных встали сзади. Про Катюшу, которая продолжала сидеть перед видеомагнитофоном, все забыли.

– Будем просвещать органы. «Далеко-далеко, – начал Сергей, – на не нанесенных на карту задворках нефешенебельного района Западного Спирального Рукава…»

– Ага, – удовлетворенно сказал подполковник Савельев и стал судорожно записывать адрес.

– «…Рукава Галактики, – продолжал переводить Дугласа Адамса Бахметьев, – находится маленькое, никому не известное желтое солнце...»

– С Азией, значит, тоже установлены агентурные связи, – вставил Савельев. Он просто засветился от счастья.

Сергей невольно засмеялся и продолжал:

«Вращаясь вокруг него на расстоянии девяноста двух миллионов миль, там прозябает совершенно незначительная маленькая зеленовато-голубая планетка, чьи произошедшие от обезьян формы жизни настолько невероятно примитивны, что до сих пор полагают, будто изобретение цифровых часов было Бог весть каким достижением. У этой планеты есть, вернее, была одна проблема: большинство ее обитателей были в основном очень несчастны».

Полностью успокоившийся и невероятно счастливый Селиванов откинулся назад и азартно потер руки.

– Пропаганда! – вскричал он. – Грубая антинародная пропаганда.

Ты – международный империалистический агент и враг народа.

– Ну, это ты меня недооценил, – возмутился Сергей. – Я – не какой-то там мелкий агент. Я – шеф, понял? Хозяин я.

– Что-о? – вылупил глаза Селиванов, силясь понять всем своим полковничьим умом, о чем речь.

– Ну, – торопливо сказал Сергей, боясь, что забегает вперед, – к этому мы вернемся попозже. Устал я от вас, – пожаловался он и натянул плед на голову.

Селиванов злорадно захохотал, – мол, от нас не спрячешься, – и вдруг смех застыл у него в глотке. Потому что холмик, явственно обозначавший не очень худенькое тело его поверженного врага Бахметьева, вдруг опал и ярко-желтый плед плоско опустился на диван. Обомлевший Селиванов осторожно приподнял плед. Кроме блестевшей черными боками книжки Дугласа Адамса, под ним ничего не было. Потому что Барсов с Андреем, внимательно наблюдавшие за происходящим, не упустили момент и вытащили Сергея из-под пледа прямо в лабораторию. Он так и приземлился на пол в положении лежа.

– Ну вот, – заметил Андрей, – а ты боялся, что мы не будем следить.

– Вот когда вы перестанете играть в свои игры, а начнете спасать меня, тогда и посмотрим, – мудро рассудил Сергей.

Андрей фыркнул и помог ему встать.

В лаборатории все психологи сгрудились у мониторов, наблюдая за реакцией, готовые фотографировать зрачки, выражение лица и позы во всех ракурсах. Сергей присел на стул рядом с Барсовым.

– Молодец! – похвалил тот его. – Правильно Андрей говорил, что у тебя удивительное самообладание!

Сергей второй раз за время эксперимента здорово удивился.

– Андрей так говорил? Впрочем, после того, что он вытворял со мной с самого детства, это неудивительно.

Услышав голос Сергея, психолог из Польши подскочил к нему и энергично потряс его руку.

– Бардзо смело! Браво! – воскликнул он.

Остальные повернулись к нему, торопливо изобразили нечто вроде аплодисментов и снова вперили горящие взоры в экраны мониторов.

– Ну, – скромно заметил Сергей, – тут я мог бы и сам нажать на диск…

– Сто раз тебе объяснял, – вскипел Андрей. – Если бы ты сам нажал, то сюда перенесся бы диван и все в радиусе семидесяти сантиметров. А это не тот эффект.

Селиванов оказался отличной фотомоделью, потому что все его движения стали делиться на фазы, в течение которых техники спокойно успевали прицелиться и снимать. В объектив видеокамеры попадали все присутствовавшие к квартире, включая Катюшу и Серафиму Петровну.

Селиванов замер, потом медленно приподнял книгу. Постепенно до него дошло, что под ней никого не было.

– Эй, – негромко сказал он и провел рукой по пледу.

Вместе с лейтенантом они приподняли диван. Под диваном Бахметьева не было, что было неудивительно, поскольку расстояние между стоящим диваном и полом составляло не больше пяти сантиметров.

Серафима Петрова привстала на цыпочки.

– А где Сергей Александрович? – удивленно спросила она, трогая за плечо лейтенанта, который загораживал ей диван.

Это как будто послужило сигналом к началу паники. Савельев подскочил, повернулся к сопровождавшим его младшим чинам и, отнеся руки с растопыренными пальцами назад, будто изображая пингвина, дико заорал:

– Где?!

«Сваливает ответственность на нижестоящих», – прокомментировал Сергей.

– Он был рядом с вами, товарищ подполковник, – пробормотал растерянный лейтенант.

– Молчать! Упустили!

– Товарищ подполковник, – умоляюще сказали хором подчиненные. – Через дверь никто не выходил. Там же за дверью наши сотрудники стоят.

Савельев снова повернулся к дивану, потряс плед, перелистал книжку, а потом накинулся на Катю.

– Где твой брат?

Катюша вздохнула и нажала паузу:

– Он же вам сказал, что он – Хозяин. Он уходит, когда хочет, и, когда хочет, приходит.

– Как уходит? Куда? – озадаченно спросил Савельев. В его голосе появились жалобные нотки.

Барсов посмотрел на Сергея:

– Электрошокеры проверил?

Электрошокерами они называли замечательное устройство, которые им подарили братья по разуму, застигнутые Андреем за невинными шалостями в Пермской области. Элегантные цилиндрообразные создания развлекались тем, что нагоняли необъяснимый страх на местных жителей, срезали деревья лучом и проецировали следы, возникавшие на песке ниоткуда на глазах у изумленных аборигенов деревень. На исследование аномальных явлений были потрачены огромные средства, посланы экспедиции, одну из которых возглавлял Андрей. Он вошел в контакт с хулиганящими инопланетными подростками, нисколько не заботя себя законами земной этики. Постращал их для начала, а потом, увлекшись, сам немного поэкспериментировал с чужеземной техникой. Цилиндрические подростки были в восторге, пригласили в гости (правда, не называя адреса) и на прощанье подарили замечательные крохотные приборчики. Если их направить в сторону несимпатичного тебе человека, они сгущали пространство вокруг него, насыщали его электромагнитными волнами, и это сжатое пространство каким-то образом очень нешуточно лупило в нос. Эффект был потрясающий – противник испытывал жуткий страх во время трансформации пространства, потом от всей души получал по носу. После этого наступало нервное потрясение, поскольку земляне привыкли соотносить удары с чьим-нибудь вполне материальным и видимым глазу кулаком. Самое замечательное было в том, что они не требовали смены элементов питания, заряжаясь то ли от солнечной энергии, то ли черт его знает от чего еще.

Сергей, вздохнув, нажал на диск и приземлился на кухне.

Катя тем временем продолжала дожимать Селиванова:

– А вот куда и как он уходит – об этом ни вам, ни мне знать не полагается, – внушительно сказала она. – Лично я его об этом даже спрашивать боюсь.

– Так не бывает, – горячо запротестовал Селиванов и завертелся на месте от возбуждения, простирая руки к дивану. – Как же… он же тут только что… из двери никто не выходил.

На лице Серафимы Петровны застыло торжествующее выражение. Она явно болела за Бахметьева, и это наполнило сердце Барсова невыразимой радостью.

– Из дверей точно никто не выходил, – подтвердила она.

– Что вы мне тут голову морочите? – заорал Селиванов. – Выходил – не выходил! Что за фокусы! Вылазь, тебе говорят! Хуже будет!

Он хватал валявшиеся на полу ящики, заглядывал в них и бросал обратно. Вдруг вид стоящих на месте, остолбеневших сотрудников привел его в необузданную ярость.

– Почему не ищете? Вы мне ответите за укрывательство! Я вас… вы у меня…

Перепуганные сотрудники бросились к шкафам и стали открывать и закрывать дверцы.

Селиванов первый застыл на месте, услышав на кухне шаги, и шепотом скомандовал:

– Проверить! Карчемкин! – обратился он к одному из подчиненных. – Встать у окна! Никого не впускать и не выпускать.

Карчемкин нервно оглянулся на окно, ожидая, что через него каждую минуту может влететь нечистая сила. Он вытащил пистолет, лихорадочно соображая, что он слышал про серебряные пули и чеснок в далеком детстве.

– Ворносков! На кухню – за мной!

Он хотел скомандовать «За мной ползком!», но перед женщинами, безмолвно наблюдавшими за ним, хотелось выглядеть героически. Даже несмотря на то, что одну из них он сейчас будет арестовывать.

– Вор носков? – удивленно пожала плечами Катюша.

– Ворносков, – хриплым шепотом пояснил Карчемкин. – Фамилие у него такое.

Он опасливо покосился на Катюшу, смутно подозревая, что она ведьма.

Тем временем Селиванов, возглавляя их с Ворносковым маленький отряд, осторожно выглянул на кухню из-за дверного проема. Зрелище, которое он там увидел, наполнило его полковничью душу негодованием и глубокой тоской. Хозяин – то есть проклятый враг народа Бахметьев – сидел за столом и смачно и беззаботно поедал ананас! На столе лежала гора бананов, ананасов и еще каких-то неизвестных органам фруктов империалистического происхождения, которые Сергею только что вручили в лаборатории.

«Ешь ананасы, рябчиков жуй!» – воскликнул бы Селиванов, если бы когда-нибудь читал Маяковского. Нахала требовалось призвать к порядку, запугать и стереть в порошок. Так никто никогда не вел себя при аресте: всегда был необходимый трепет в достаточном для селивановского самолюбия количестве, липкий ужас и обреченность в глазах арестовываемого и его родственников. И уж конечно, моментальное и безоговорочное повиновение. Он никак не мог придумать команду, которая заставила бы Бахметьева вскочить, вытянув руки по швам. К тому же он категорически не понимал, как тот смог очутиться на кухне.

Его убогая фантазия смогла подсказать ему только команду «Встать!», в которую, надо признать, вкралась большая доля сомнения.

– Встать! – тем не менее скомандовал он.

– А что, вы там уже все поискали? – поинтересовался Сергей. – Я тут перекусываю немножко. Хотите? – протянул он ему дольку ананаса.

Селиванов с негодованием затряс головой. Кушать деликатесы из рук врага – так низко он пока еще не пал, нерешительно подумал он. Вот когда он отправит брата и его сестрицу в тюрьму – тогда другое дело.

Сергей тем временем вздохнул и открыл прозрачную баночку с салатом, в котором угадывались креветки и грибы. Селиванов молча стоял и встревоженно наблюдал, как быстро Бахметьев его поглощает. Так ему, пожалуй, ничего не останется.

Он вытащил пистолет.

– Встать, руки за голову, – скомандовал он. – Пройдите в комнату.

– Ладно уж, – вздохнул Сергей. – Пошли.

Селиванов сделал было шаг вслед за Сергеем, но потом спохватился и скомандовал лейтенанту Ворноскову:

– Ведите его в комнату. А я тут пока… проверю. Да, – спохватился

он. – Продолжайте обыск.

Оставшись на кухне один, он торопливо доел салат, откусил от ананаса, от банана, прожевал, обливаясь ананасовым соком, потом схватил какой-то серовато-зеленоватый маленький ворсистый фрукт. Поморщился – шкурку надо было счистить. Заглянул в холодильник, и его глаза загорелись нездоровым блеском. Водка в литровой империалистического вида бутылке с надписью «Смирнов» на этикетке, фрукты, пакеты с надписью «Креветки», «Шампиньоны», коробочки с салатиками, какая-то диковинная рыба в столь же диковинной упаковке, тоненько нарезанная. Селиванов, рассматривавший все эти чудеса, не сразу услышал деликатное покашливание Карчемкина. Он резко захлопнул холодильник и оглянулся.

– Разрешите доложить, обыск закончили. Ничего не обнаружили.

– Плохо искали, – злобно сказал Селиванов. – Холодильник очистите тут.

Карчемкин удивленно хлопал глазами.

– В сумки, говорю, сложите все из холодильника и заберите с собой, – злясь, пояснил Селиванов.

– В сумки? – растерянно повторил Карчемкин.

С сумками был непорядок. Не было у оперуполномоченных сумок. Пистолеты были в кобуре, а вот сумок не было. Рванув на себя дверцу кухонного шкафчика, Селиванов обнаружил странные сумки из тонкого шуршащего материала с яркими рисунками. Он видел в городе похожие и с удовлетворением подумал, что завтра его жена пойдет в магазин с такой же.

Пока Карчемкин нагружал сумки бахметьевской снедью, Селиванов мстительно заявил Катюше:

– Ну что, изловили твоего Хозяина.

– Он сам пришел, – пояснила Катюша.

– Сам, – громко захохотал Селиванов. – От нас еще никто не убегал. Итак, гражданка Бахметьева, собирайтесь. Проедете с нами.

Катюша, улыбаясь, продолжала сидеть в кресле.

– Можете, конечно, прямо так пройти, – осклабился полковник. – Но на улице мороз, а вы – девушка нежная…

– Вы полагаете, мне стоит одеться? – светло улыбнулась Катюша и встала. – Спасибо за заботу.

Карчемкин дернулся, но Катюша направилась в маленькую комнату. Селиванов, грубо оттолкнув ее за плечо, ворвался первым и выглянул в окно, убедившись, что на улице под ним стоит охрана.

– Вы полагаете, я буду прыгать в окно? – насмешливо сказала Катя.

– Не будешь, – согласился Селиванов и пошел назад к двери. – Никуда ты от нас… – злорадно начал он и оглянулся. В комнате никого не было.

Очутившаяся в лаборатории Катюша блаженно улыбалась и наблюдала, как озверевший Селиванов чуть не выбросился из окна, хрипя от злости и бессилия. Позже он все свалит на дежурившего под окном сотрудника, которого на следующий же день приговорят к расстрелу за предательство, измену, пособничество врагу народа и далее по списку. Однако к концу заседания в кабинете следователя, где будет заседать пресловутая тройка, совершенно внезапно появится товарищ Сталин, который, жестикулируя трубкой, замогильным голосом потребует немедленно осужденного освободить.

Это повергло членов тройки в глубокую печаль. Правда, сквозь генералиссимуса немного просвечивала стена и растаял в воздухе он как-то совсем невежливо, но Селиванов этому почему-то совсем не удивился. Однако судьи не пожелали выслушивать горячие уверения замороченного подполковника в том, что все это – проделки Бахметьева, который на самом деле – Хозяин, а участливо предложили ему немного отдохнуть и осужденного с извинениями отпустили.

Пока же Катюша с чашкой кофе в руках уселась в кресло, ощущая приятное облегчение. Она величаво кивала головой, выслушивая комплименты, милостиво приняла пыльный одуванчик от Мити, который заявил, что она – театр Станиславского и Немировича-Данченко в одном лице, и стала с тревогой наблюдать за Сергеем.

Тем временем Селиванов, делая броски с пистолетом, принимал картинные позы, отчаянно крича: «Окружай!», «Живьем брать гадов!» и прочие красивые фразы, которые он слышал краем уха в кино про войну. Самому ему участвовать в боевых действиях не приходилось, а все больше после таковых, воровато пробегая по разоренным боями магазинам и жилым домам. Это уже потом он решил, что быть в банде и хватать по мелочи не так интересно, как служить в органах НКВД, сея страх и уже практически законно забирая имущество осужденных. Он никогда не сталкивался с сопротивлением, и потому о приемах ведения ближнего рукопашного боя имел самое смутное представление. Бой с тенью его вполне устраивал: по нему никто не стрелял, поэтому кричать и воображать себя смелым и отчаянным можно сколько угодно. Его куцые энкавэдэшные мозги попросту не воспринимали некую потусторонность происходящего, которая бы повергла в ужас человека с маломальским воображением. Решив свалить Катюшино исчезновение на конвойного, дежурившего под окном, он совершенно успокоился и теперь самозабвенно играл в войну. А в том, что сбежавшую девчонку он в ближайшие дни найдет, он совершенно не сомневался.

Набегавшись, он приказал арестовать конвойного Меджитова, щуплого узбека, невесть как попавшего сюда и на свою беду оказавшегося в роковой для него час под Катюшиным окном. Тот покорно сдал оружие и обреченно поплелся к машине под прицелом недавнего товарища по оружию. Переменчива судьба служителей главной опоры революции!

В комнату вошел одетый, подтянутый и лучащийся оптимизмом Сергей.

– Ну поехали, посмотрим, что там у вас, – распорядился он, с любопытством наблюдая за полковничьими упражнениями.

Тот с сожалением остановился и уставился на Сергея.

– Можете еще попрыгать, я подожду, – великодушно разрешил он.

Селиванов весь подобрался и одним прыжком оказался перед ним:

– Куда дел девчонку? – потребовал он и замахнулся. В тот же момент в глазах у него потемнело, сердце сжалось и юркнуло прямо в печень, его откинуло назад, и он полетел на пол от сокрушительного удара в нос.

Карчемкин с Ворносковым в ужасе наблюдали, как колбасит их начальника, совершенно не понимая, что происходит. Тот встал и, ревя, как носорог, ринулся на Сергея. На полдороге его лицо исказилось, он дернулся, зашатался и снова рухнул как подкошенный. Вскочив, он заметил выглядывающих из-за занавески подчиненных. В их глазах плескался ужас.

– Взять его, – скомандовал он. Подчиненные в страхе попятились. Они-то видели, что Сергей стоял на расстоянии, не вынимая рук из карманов, и мистический страх, доселе чуждый простым комсомольским сердцам, парализовал их.

Сергей понимающе взглянул на них.

– Когда товарищ подполковник перестанет кривляться, мы поедем, – успокоил он.

Подполковник постоял немного, шатаясь, и подумал, что лучше и качественнее он сможет разобраться с ненавистным врагом у себя в кабинете. У них в штате как раз для этого был один садист-костолом. Не то чтобы Селиванов сам не справился. Но что-то его смущало, и он бы предпочел крушить врага в хорошей компании, запивая это дело стаканом водки.

Потом, дыша в затылок Сергею, Селиванов выводил его из дверей квартиры. За ним следовали Карчемкин с Ворносковым, нагруженные пакетами с едой из бахметьевского холодильника. В дверях Сергей попытался расшаркаться и пропустить Селиванова вперед, однако тот дернулся и злобно зашипел.

– Пардон, просто хотел быть вежливым, – сообщил Сергей.

В коридоре стояла Серафима Петровна, скорбно подперев щеку ладонью.

У лестницы, чуть не плача, Смышляевы с ненавистью смотрели на военных. Сергей помахал им рукой:

– Я к вам скоро загляну, – пообещал он.

– Лет через двадцать! – уточнил Селиванов.

Пока его вели по двору, все обитатели дома смотрели из окон ему вслед, и на их лицах была нешуточная печаль.

– Надо же, – удивился поляк. – Ненавидеть должны его. Потому

что – зависть. А они жалеют!

Ученые задумчиво чесали в затылке, а Сергей, обернувшись, помахал всем рукой. Жаль, подумал он, что нельзя объяснить соседям, что все это понарошку, и в то же время ему было удивительно тепло от того, что они так за него переживают. Он представил, как они, собравшись вечером, скорее всего у Хворовых, будут горевать и говорить о нем всякие хорошие слова, и у него защипало в носу.

XIX

Сергея первого усадили в воронок. Карчемкин с Ворносковым проворно обежали машину и распахнули дверцы, чтобы усесться по обе стороны от него. Селиванов открыл рот, чтобы скомандовать шоферу, но Сергей его опередил:

– Ну, трогай, трогай давай.

Селиванов, чуть не подавившись, оглянулся на него. Сергей безмятежно улыбался.

– У меня еще куча дел, – объяснил он.

– У меня тоже, – процедил сквозь зубы Селиванов, глядя на него в упор.

Сергей нервничал, хоть и не подавал вида. Все-таки в тюрьме он еще не был. Тюремная камера рисовалась ему темным помещением с черными ноздреватыми каменными стенами, где бегают крысы и царит зверский холод.

Когда его провели через три поста и открыли перед ним дверь камеры номер двадцать шесть, чтобы тут же запереть ее снова, и втолкнули внутрь, помещение оказалось несколько более приспособленным к проживанию, чем он ожидал. Кроме него там было еще четыре человека – трое мужчин и один подросток лет четырнадцати. Подросток мерно раскачивался, сидя на кровати и сунув ладони между худыми торчащими коленками.

– Батюшки, тебя-то за что? – удивился Сергей.

Мальчик, не отвечая, продолжал раскачиваться.

– У него отца расстреляли, – хмуро пояснил молодой мужчина, который сидел на фанерном стуле у окна.

– А он-то почему здесь?

– Будто сам не знаешь. Он теперь как сын врага народа проходит. Недоносительство, сотрудничество с иностранной разведкой…

Мальчик перестал качаться и замер.

– Вот так целый день и сидит, – сказал старичок в круглых очках. Он был небрит, худ и грязен. – Болен он.

Старичок поправил очки с треснувшим стеклом и замолчал.

– Я хочу домой, – вдруг жалобно сказал подросток.

– А ты помолчи! – вдруг закричал лежащий на кровати мужчина, приподнимая голову с серой, плоской, как блин, подушки. – Тебе хоть расстрел не грозит.

– А вам грозит? – спросил Сергей.

– Да, – глухо ответил тот и снова лег, не глядя, как мальчишка размазывает слезы по скуластым щекам.

– Захар Африканович, не изводите себя, – мягко сказал старичок. – Ведь еще ничего не известно.

Захар Африканович молча дернулся на кровати.

– И потом, – продолжал старичок, – фортуна так переменчива, так переменчива, что бывают совершенно неожиданные повороты судьбы.

– От души с вами согласен, – с энтузиазмом поддержал его Сергей. – Я тоже считаю, что мы будем переживать неприятности по мере их поступления. Вас как зовут? – обратился он к старичку.

– Вениамин Карлович, – протянул тот сухонькую ладошку. – Вот из-за имени и сижу. Из-за отчества, вернее, – поправился он. – Хорошо, что батюшка не дожил… А вот он, – показал он на молодого мужчину, – Терентий Патрикеевич. А вас сюда за что, не сочтите за любопытство? – в свою очередь спросил он Сергея.

– А за то же, за что и всех вас, – весело ответил Сергей. – То есть ни за что. Просто так. Полагаю, здешнему ГПУ понравилась моя мебель. Желают меня расстрелять, а мебель конфисковать. Приговор мне объявили по дороге в тюрьму, – объяснил он.

– Ну и чего вы веселитесь? – вдруг накинулся на него Захар Африканович. – Вот погодите, сейчас вас вызовут на допрос, а обратно приволокут и бросят в угол, как мешок тряпья. Тогда посмотрим, останется ли у вас ваш идиотский оптимизм.

– Ну зачем же вы так, – огорчился старичок.

– Посмотрим, – согласился Сергей. – Но это будет потом. А пока я еще в игре.

Он огляделся. Ему нужен был повод подойти к окну и подняться на стул, чтобы прикрепить видеокамеру. Она должны была быть напротив двери и как можно выше, чтобы в ее обзор попадали все, кто в ней находится, включая надзирателей. Последние должны были попадать в кадр сразу же, как только откроют дверь.

– Как тут у вас вид из окна? – спросил он, выглядывая на пустой заснеженный тюремный двор, который немного оживляла вышка с часовым. Часовой явно замерз и дул на руки. – Не дует? – продолжал он, проводя рукой вдоль рамы. – А это что такое? – уставился он на стену над окном и пошарил там ладонью. – А, нет, показалось, – сокрушенно сказал он. Установив камеру, он повеселел и уставился на Захара Африкановича.

– По-моему, что бы вам сейчас не помешало, так это рюмка хорошей водки. Да и всем остальным тоже, – добавил он, зачем-то помахав рукой в сторону окна.

В лаборатории Митя с Андреем переглянулись.

– В «Поле чудес» играет! Он, видите ли, добренький у нас!

Сердобольный француз встрепенулся, увидев, что девушки уже упаковывают барсовский коньяк «Хенесси», семгу, хлеб и ветчину.

– Мальчику надо бы валерьянки, – заметила Катюша.

– За ней еще в аптеку бежать. Будет с него «Сникерса» для начала, – ворчливо ответил Митя.

– Не надо в аптеку, – вздохнул Барсов и вынул из кармана упаковку валерьянки в таблетках. – Вы думаете, я с ней расстаюсь в последнее время?

Что касается Захара Африкановича, то, услышав про водку, он просто взвился.

– Послушайте, вы! – закричал он. – Вы что, издеваетесь над нами?

Вениамин Карлович грустно вздохнул.

– Мне бы кашки овсяной. Не принимает у меня желудок здешней баланды.

При словах о водке четвертый мужчина слез с кровати и нервно заходил по комнате.

– Водка! – иронично сказал он. – Думаю, что нам теперь до конца жизни даже чаю хорошего не попробовать. Да что вы все о еде, – перебил он сам себя. – Мне сына-то теперь не увидеть, вот как! Ему скажут, что его отец – враг народа!

Сергей посмотрел на них на всех и опечалился. В таких нервных условиях он не согласен был работать.

– Все понимаю, – сказал он – но, поверьте мне, у вас все будет хорошо.

– Вы либо идиот, – нервно воскликнул Захар Африканович, – либо провокатор.

– Ни то, ни другое, – убежденно сказал Сергей. – Я – очень хороший человек. Просто не все это сразу замечают.

Он отошел к дверям и нерешительно подергал. Заключенные насмешливо наблюдали за ним.

– Простите, – смущенно сказал Сергей. – Вы не могли бы отвернуться? Мне надо тут поправить…

Убедившись, что на него не смотрят, он быстро нажал на диск.

– А простыню зачем притащил? – спросил Андрей.

– Так она сама как-то… Она с кровати свешивалась.

Они взглянули на монитор. Кровать мужчины, который сокрушался, что не увидит сына, оказалась без простыни. Это, судя по всему, вызвало его огромное негодование.

– Ну, понимаю – сам сбежал, – говорил он, возмущенно простирая руки над кроватью. – Но если ты порядочный человек, то чужую простыню…

– Ох и зануда! – вздохнул Сергей, махнув рукой, на которой висела простыня. – Я понял! – продолжил он. – Чтобы заставить человека забыть большое горе, надо изводить его мелкими неприятностями!

– Как это сбежал? – удивился Вениамин Карлович. – Отсюда не сбежишь. Увели, наверное.

Психологи, наблюдавшие все это в кабинете у Барсова, замерли в ожидании, что скажут заключенные об исчезновении Сергея.

– Обвинят его в том, что он – подставной агент ГПУ, – предположил умудренный годами и жизнью седой психолог из Москвы.

– Неужели на допрос уже увели? – поразился Вениамин Карлович. – Так ведь даже и дверь вроде не открывалась…

– Ха! – презрительно воскликнул Захар Африканович. – Он наверняка подсадная утка НКВД.

Седой психолог торжествующе поднял указательный палец.

– Не говорите ерунды, – хором заявили Терентий Патрикеевич и Вениамин Карлович. – Если бы он был подсадной уткой, его бы не стали так рассекречивать.

Седой психолог смущенно кашлянул.

Вениамин Карлович охнул и сел на кровать.

– Я знаю, – прошептал он. – Он, наверное, американский шпион.

Терентий Патрикеевич и Захар Африканович задумчиво покивали и устремили глаза на дверь, за которой, как они считали, скрылся Бахметьев.

– Если шпион, тогда конечно… – неуверенно протянул Терентий Патрикеевич, не совсем представляя себе, что такого есть в организме американских шпионов, что позволяет им исчезать из запертых и охраняемых помещений. Наверное, изобрели что-нибудь. На то они и американцы.

– Что делать будем? – вопросил Терентий Патрикеевич.

– Сидеть, батенька, – развел руками Вениамин Карлович.

– Да нет. Со шпионом-то что делать?

– А зачем нам здесь что-то делать? – рассудительно заметил Захар Африканович. – Вон НКВД пусть делом займется.

На том обитатели камеры и порешили. И в самом деле, у них своих забот хватало. На разоблачение шпионов у людей, сидящих в тюрьме, как-то не остается энергии.

Сергей подошел поближе к монитору.

– Фу, – сморщилась Катюша. – Ну и запах.

– Я скоро весь этим провоняю, – возмутился Сергей. – Вечером, как хотите, а я приду в душ.

– Эй, смотрите, к ним гости, – заметил Митя.

Дверь камеры действительно распахнулась, и на пороге показался разгневанный Скворцов.

– Заключенный Бахметьев?! – рявкнул он.

Ответом ему была мертвая тишина. Скворцов удивленно оглянулся.

– Заключенный Бахметьев?! – вопросил Скворцов, удивленно озираясь. – Где заключенный Бахметьев?

– Как где? Вы же сами его увели, – в свою очередь удивились заключенные.

– Как увели? Кто?!

– Так ваши же. Они ведь не представляются, – ответил за всех Терентий Патрикеевич.

Скворцов молча захлопнул дверь.

– Сейчас придет целая команда. Двигай, Сергей, – похлопал его по плечу Барсов.

– Опять двигай, – проворчал он для порядка, подхватил увесистый пакет и оказался прямо в камере.

Заключенные уставились на него.

– Вас же только что тут не было, – пробормотал мальчик.

– Ну да, – согласился Сергей. – Вот! – Он поставил на стол пакет.

– Как это? – хором спросили все, жадным глазами глядя на пакет.

– Я, братцы, продал душу дьяволу. Теперь прохожу сквозь стены.

Дверь резко распахнулась, и в нее ворвался Селиванов с двумя военными.

– Встать! Обыск! – проорал он и увидел Бахметьева.

– А ты откуда взялся? – вырвалось у него.

Сергей притворился очень удивленным:

– В каком смысле? Вы же меня сами привезли. Но, если хотите, могу уйти домой.

Озадаченный Селиванов повернулся и выбежал разбираться со Скворцовым.

Тот в это время сидел в своем кабинете и беседовал с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который невесть как там оказался. Когда Скворцов вошел, он мог поклясться, что там никого не было. А когда он поднял голову от стола, генералиссимус как ни в чем не бывало сидел у окна и молча хмурился.

Селиванов застал Скворцова в тот момент, когда он, оживленно жестикулируя, горячо уверял подоконник в гуманном обращении с заключенными. В пылу рвения он как-то не заметил, что вождь исчез, забыв откланяться.

Селиванов был так озабочен душевным состоянием своего верного подчиненного, что на время даже забыл о новом заключенном, которого он давно мечтал заполучить в одну из камер вверенного ему учреждения.

Когда надзиратель заглянул в глазок камеры, заключенные вместе с Сергеем Бахметьевым сидели за столом, сытые и пьяненькие, и дружно распевали:

«Ближе к сердцу кололи мы про-офили,

Чтобы слышал, как бьются сердца-а!»

Вениамин Карлович сидел рядом с мальчиком, которого, как оказалось, звали Сашей, и время от времени дружески похлопывал его по плечу.

Надзиратель не поверил своим глазам: Бахметьев вовсе никуда не сбежал, а наоборот, разливал всем в рюмки – хрустальные! – темно-золотистую, характерно маслянистую жидкость. Он ворвался в камеру. На столе валялись разноцветные бумажки от конфет, рыбьи кости и отчетливо несло перегаром.

– Эт-та что…

– Нет, ребята, – решительно встал Сергей. – Ваша братия меня сегодня утомила.

Он вырубил надзирателя электрошокером и, когда тот оказался на полу, быстро подскочил к нему и брызнул в нос из баллончика. Надзиратель блаженно закрыл глаза, свернулся на боку калачиком, подложил ладонь под щеку и захрапел. Они уложили его на кровать Захара Африкановича и накрыли одеялом.

– Нет, ты скажи, – домогался Терентий Патрикеевич. – А вот где ты все это взял?

– Я ж тебе говорю, чудак, – проникновенно говорил Сергей. – Я фокусником работаю. Из цилиндра кроликов доставал. А ведь семгу легче достать, чем кролика, правильно?

– Нет, почему? – не соглашался Терентий Патрикеевич.

– Как почему? Семга-то не убегает, она же дохлая!

Вениамин Карлович смотрел на всех добрыми глазами и покачивал головой.

– Ах, молодежь, молодежь. Надзирателя усыпили… Расстреляют нас завтра, как пить дать.

Сергей подлил ему еще коньяка.

– Надзиратель сам уснул. Между прочим, на посту уснул, что является служебным преступлением. А во-вторых…

Он не успел сказать, что будет во-вторых, потому что дверь распахнулась и в дверях камеры возник конвоир.

– Заключенный Бахметьев, – прокричал он и осекся. – Это что такое? – не веря своим глазам, спросил он, глядя на недопитую бутылку.

– Ишь ты какой, – восхищенно сказал Сергей, – прямо сразу не в бровь, а в глаз! Это, брат ты мой, – поучительно сказал он, поднося бутылку этикеткой к самому носу конвоира, – такой замечательный коньяк, какого ты никогда не видел. И не увидишь! Поэтому – пробуй.

Конвоир попятился. Все было не так, неправильно. Его встречали так радушно, будто он пришел в гости к добрым знакомым. По губам его мазнул кусок невероятно ароматной красной рыбы, а в руках очутилась рюмка.

– М-м-м, – замотал он головой. – Я не могу. Нам нельзя, – добавил он нерешительно.

– Ха! – саркастически воскликнул Сергей. – Твой начальничек в кабинете сейчас водку хлещет. Значит, и тебе можно. Давай, только быстро. Нам с тобой задерживаться нельзя.

– Нельзя! – благодарно сказал конвоир.

– Поэтому быстро садись, глотни, и пошли.

Конвоир благодарно поднес рюмку к губам. На мгновение у него появилось желание спросить, а как, собственно, коньяк оказался в камере, но ему вдруг показалось, что это не так уж важно.

Он решил отложить вопросы на потом. Когда бутылка уже опустеет. Он лихо махнул коньяк – обжигающий, замечательный коньяк! – и закусил рыбкой. И какой рыбкой, мама родная! Он даже не представлял себе, что может быть такая рыбка.

Перед ним очутилась вторая рюмка коньяка и необыкновенная прозрачная баночка с аппетитным салатиком. Боже, какой салат! Там были продукты, названий которых конвоир не знал, но они так и таяли во рту.

Кажется, потом была водка, потому что коньяк кончился. Зверь, а не водка, потому что с перцем. Ее, вроде бы, враг народа Немиров принес.

– Ну что, друг, пошли? – услышал он чей-то голос. Кажется, это был голос его замечательного друга Бахметьева.

– Пошли! – с готовностью согласился конвоир. – А куда?

– А на допрос, – пояснил друг Бахметьев.

– Не, – помотал головой конвойный. – Туда не надо. Там тебя бить будут. Селиванов Кузю привел.

– Так. А кто у нас Кузя? – осведомился Бахметьев.

– О, – округлил глаза конвоир, пристраивая голову у Бахметьева на плече. – Он такой… огромный. И страшный.

– Разберемся, – решил Бахметьев. – Ты, главное, не упади. За меня держись, понял?

– И вовсе я не упаду, – оскорбился конвоир, встал и повис на шее у друга Бахметьева.

– Ты, главное, за меня держись, – озабоченно повторил Сергей, и они потихоньку двинулись к выходу, провожаемые восхищенными взглядами собутыльников – то есть сокамерников.

В коридоре конвоира совсем разморило, и Сергей аккуратно уложил его прямо на пол. Чтобы ему слаще спалось – и дольше, он и его побрызгал из баллончика.

Знакомая секретарша Дарья удивленно захлопала ресницами, увидев заключенного Бахметьева, элегантно одетого, одного, без конвоира. Сергей подмигнул ей, на секунду склонился над ее столом и резко распахнул дверь в селивановский кабинет.

– Так, – с ходу начал он, обращаясь к громиле, который, увидев его, плотоядно усмехнулся и начал вылезать из-за стола. – Ты – Кузя?

– Что-о? – оскорбленно взревел детина двухметрового роста. – Какой я тебе Кузя?

– Извини, но тебя так здесь все называют, – подчеркнуто вежливо сказал Сергей. – А на самом деле ты кто?

Селиванов встрепенулся. Кузины кулаки – это хорошо, но он не любил, чтобы в его кабинете забывали, кто здесь начальник.

– Так, – сказал он, тоже вставая, чтобы возвышаться над жертвой. – Заключенный Бахметьев. Ваша фамилия? Имя? Отчество?

– У-у-у, совсем ты, брат, плох. Бахметьев я, Сергей Александрович.

Селиванов обмакнул ручку в чернила и стал старательно выводить буквы в первой строчке протокола. Сергей наклонился над столом и доверительно спросил.

– А как обстоят дела с политинформациями во вверенном вам учреждении?

Селиванов издал невнятный звук. Слово «политинформация» было для него как красная тряпка для быка.

– Все паясничаете, заключенный Бахметьев? – вкрадчиво сказал

он. – Вы, кажется, забыли, в каком учреждении находитесь? Так мы вам сейчас напомним!

– О нет, я не забыл, – прервал его Сергей. – Я нахожусь в органах советской власти, которые призваны обеспечивать социалистическую законность. Я прав, подполковник?

Насчет этого подполковник не был уверен. Но слово «законность» ему очень не понравилось. Поэтому он выкрикнул вторую из двух своих любимых команд:

– Молча-ать!

– Молчу, – согласился Сергей.

Селиванов скрипел зубами. Ему очень хотелось начать пытать Бахметьева, сокрушить его челюсть Кузиным кулаком, но что-то пока удерживало его от этого. Болталась где-то в уголке сознания трусливая мысль, что не так прост этот арестованный. Иногда у него возникало ощущение, что тот с ним играет, как кошка с мышкой.

«Хозяин», – мелькнуло у него, но эту мысль он попытался загнать поглубже в подсознание. Он старался не замечать недоуменных взглядов Кузи, у которого давно чесались кулаки, и заставлял себя продолжать вести допрос, по возможности придерживаясь протокола.

– Как давно вы сотрудничаете с американской разведкой? – начал он.

– А почему вы решили, что я с ней сотрудничаю? – заинтересовался Сергей.

– Почему? – торжествующе ответил Селиванов. – Вы даже не потрудились спрятать улики.

Он вынул из сейфа бутылку смирновской водки, ананас, продукты в упаковках и банках с иностранными надписями и книжку Дугласа Адамса.

Книжку Сергею стало жалко – во-первых, она была не его, а Андрея, во-вторых, она ему нравилась, а в-третьих, он предвидел, что ему придется объясняться с Митей.

– Книгу придется вернуть. Казенное имущество, – сказал он со вздохом.

Селиванов усмехнулся и открыл коробочку с салатом. Он рассчитывал на то, что за целый день Бахметьев успел проголодаться, – обед в камеру намеренно не приносили, – и начал медленно смаковать его.

– Ах, и хорош салатик, – причмокивал он. – Угощайся, – подвинул он коробочку костолому Кузе.

Он поглядывал на Сергея, рассчитывая уловить в его глазах голодное выражение.

– Ишь ты, как набросился, – сочувственно сказал Сергей. – Не кормят вас тут, что ли? Ты вон тот попробуй, с креветками и шампиньонами.

– Хочешь? – несколько растерявшись, продолжал свою роль Селиванов. Хотя чувствовал, что пытка голодом провалилась. Об обильном застолье в камере он еще не знал.

– Нет, спасибо, вы сами ешьте, не стесняйтесь, – радушно предложил Сергей.

Селиванов еще немного поел, изо всех сил чавкая, но наконец даже он почувствовал, что пауза затягивается. Он облизнул жирные губы, вытерся рукавом и подтянул к себе листки протокола:

– Итак, откуда у вас эти вещи?

– Из магазина, я полагаю, – пожал плечами Сергей.

– Ах, из магазина? Неувязочка получается, гражданин Бахметьев. Нет в наших советских магазинах таких вещей. И упаковочки такие… – он постучал по пластиковой коробочке деревянной перьевой ручкой, с которой облезла местами зеленая краска, – у нас не производятся.

– Ну молодец, – восхищенно сказал Сергей. – Догадлив. И ведь правда, не производятся.

– Так откуда у вас эти вещи? – снова спросил польщенный похвалой Селиванов, приготовясь записывать.

– Так это всем американским шпионам такие выдают.

– Как это? – не понял Селиванов. На его памяти еще ни один арестованный не сознавался в шпионаже – во всяком случае, до физического воздействия. А тут… Вот так рыбку он подцепил! Ай да удача! Ему уже представлялся стремительный взлет карьеры, награды, благодарности… – Надо срочно дожимать, – решил он.

– Об этом, пожалуйста, поподробнее.

– Все очень просто. Приходишь, регистрируешься, что ты американский шпион…

– Как регистрируешься? Где?

– В Кремле, – пояснил Сергей. – Регистрируешься там, что ты – американский шпион, и тебя ставят на довольствие. И все.

Селиванов бросил ручку.

– Так. Значит, отказываемся сотрудничать со следствием, да? – теперь уже с нешуточной угрозой произнес он.

– Ну почему же. У меня и справка есть, – радостно сказал Сергей и протянул бумажку.

– «Справка, – дрожащим голосом прочитал несчастный Селиванов, – выдана в том, что Бахметьев Сергей Александрович прошел регистрацию в качестве американского шпиона в установленный срок. Данная справка является основанием для выдачи ежемесячного шпионского пособия. Действительно по первое февраля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года».

Сергей с удовольствием слушал, покачивая ногой в такт. Он гордился этой справкой, потому что текст диктовал самолично. А уж Митя с Иваном доводили корочки, подпись и печать до полного технического совершенства. В подлинности подписи не усомнился бы ни один эксперт, поскольку она была сканирована с подлинной.

Селиванов растерянно взглянул на него.

– Ты дальше читай, - предложил Сергей.

– А что дальше?

– Как это что? Подпись! – оскорбленно воскликнул Сергей. Еще бы! Митя столько с ней провозился, что ее должен был кто-нибудь оценить.

– «Заведующий отделом… – Селиванов запнулся, вглядываясь в буквы, – отделом американских шпионов! – растерянно произнес он. – Вышинский А.Я.» Вышинский А.Я.! – шепотом повторил он, глядя на Сергея.

– Он самый! Андрей Януарьевич, бывший генеральный прокурор, а ныне – сотрудник МИДа.

Селиванов чуть не плакал. Ему срочно требовалось подумать. Он нажал кнопку, вызывая конвойного. Прошла минута – никого. Он нажал еще раз.

– Никто не придет, – спокойно объяснил Сергей.

Селиванов метнул на него злобный взгляд и стал колотить по кнопке звонка кулаком. Но никто и не подумал являться на зов.

– Черт! Заснули они, что ли? Посмотри, что там, – скомандовал Селиванов нахохлившемуся Кузе. Тот распахнул дверь и застыл в дверном проеме.

– Что такое? Дарья! – позвал он.

Селиванов выбежал в приемную, забыв про Сергея. Тот, воспользовавшись моментом, схватил книгу, нажал на диск, сбросил книгу на руки Андрею и снова вернулся в подвал. Не торопясь отжимать диск, он огляделся и повел левую руку в сторону, материализовавшись в коридоре, недалеко от приемной. Впереди него оказался товарищ Скворцов, который озабоченным шагом спешил к начальству.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – сказал он, растерянно наблюдая, как тот трясет бесчувственную Дарью, которая спала, сидя за столом. Дарья не просыпалась, и ее голова от тряски стукалась о стол, производя твердый ритмичный стук.

– Товарищ подполковник! – крикнул Скворцов.

Селиванов оставил Дарью в покое, и она снова повалилась на стол, продолжая спать.

– Ну что тебе? – недовольно оглянулся Селиванов.

– Разрешите доложить, – четко, по форме, отрапортовал Скворцов. – Конвоир Хасанов найден спящим в коридоре. Не можем разбудить.

Селиванов оторопел.

– Как «не можем разбудить»?

– Не просыпается. Лежит, как бесчувственный, и все. И перегаром разит.

– Чего-чего? – не понял Селиванов.

– Пьяный он, товарищ подполковник. Странно это. Он с поста-то вроде не отлучался.

Селиванов открыл было рот, чтобы приказать арестовать пьяного конвоира, но оглянулся на Дарью и промолчал.

– И дежурный по второму этажу пропал, товарищ подполковник, – добавил Скворцов.

– Как пропал? – шепотом переспросил Селиванов.

– Вы ее на диванчик уложите, – негромко посоветовал Сергей из-за подполковничьей спины. – Видите – плохо человеку.

Селиванов спохватился, что заключенный Бахметьев находился без присмотра у него в кабинете, и запоздало похолодел. Там секретные бумаги, оружие и Бог знает что еще. Вдруг его осенило:

– Твоя работа? – спросил он, опасаясь услышать утвердительный ответ.

– Я же в камере сидел, – напомнил Сергей. – А потом – с вами все время…

– Ты в кабинет без конвойного вошел, – вдруг сообразил Селиванов.

– Так что же было делать, если он по дороге заснул. А мне, – развел он руками, – было крайне любопытно с вами поговорить. Поэтому, не обессудьте, я уж сам дошел.

– А чего это он по дороге заснул? – подозрительно спросил Селиванов. – И потом, – спохватился он, – чего это тебе было любопытно со мной поговорить?

– Я все думал, – нарочито медленно сказал Сергей и остановился.

– Ну? Чего думал-то? – поторопил подполковник.

– Да вот, – вздохнул Сергей, – хватит у вас фантазии обвинить меня в чем-нибудь, кроме шпионажа, или нет. Не хватило, – с сожалением заключил он и вдруг потребовал:

– Ну давайте, ведите меня в камеру уж кто-нибудь. Или опять самому тащиться?

– Я тебя сам отведу, – встрепенулся Селиванов и с негодованием посмотрел на Скворцова. Мол, все приходится делать самому.

Открыв дверь, подполковник сразу почувствовал, что что-то в ней не так. Прямо скажем, в тюремных камерах крайне редко ощущались вкусные запахи. Он повел носом и вошел внутрь. Все заключенные мирно спали и даже не проснулись, не вскочили встревоженно, как обычно. Селиванов подошел к столу – там лежали какие-то яркие красивые бумажки, видимо, обертки от чего-то необыкновенного, чего не досталось ему, Селиванову. И коньяк, с досадой подумал Селиванов, ему тоже не достался. Эта мысль наполнила его раздражением, переходящим в ярость, и он стал обходить спящих, срывая с них одеяла. Они лениво отмахивались, не просыпаясь, и мычали что-то типа «отстань». Вот тут Селиванов действительно очень удивился – а где же страх?

Откинув очередное одеяло, он увидел лицо пропавшего надзирателя. Надзиратель спал беззаботно, как младенец, причмокивая губами и чему-то улыбаясь во сне. Ярость Селиванова была столь велика, что как-то вытеснила удивление и законный вопрос: каким образом человек, всегда проявлявший служебное рвение и непримиримость к врагам народа, вдруг оказался на постели одного из них и заснул прямо при исполнении служебных обязанностей? Поэтому вместо того, чтобы попытаться подумать, он взревел:

– Встать!

Надзиратель подтянул коленки к подбородку и засопел. У Селиванова потемнело в глазах. Он вытащил пистолет из кобуры и замахнулся, от всей своей полковничьей души желая разбить безмятежный лоб спящего сотрудника. Этого Сергей допустить не мог. Он поспешно сунул руку в карман. Селиванову в лицо пыхнуло чем-то дурманяще-сладким, и он провалился в блаженное забытье.

Проснулся он оттого, что ему было жестко и холодно. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой зеленую стену, которую загораживало что-то темное. Он поморгал глазами в надежде, что препятствие исчезнет, но оно, наоборот, стало ближе и превратилось в лицо надзирателя, который изумленно таращился на своего начальника.

Состояние бешенства за последние два дня стало у Селиванова привычным. Он обнаружил, что они оба лежат на твердом бетонном полу коридора, вернее, того маленького рукава коридора, который вел к лестнице в подвал. Камер там не было, поэтому туда никто не заглянул. Кто-то ввинтил лампочку и зажег там свет.

Сергей предусмотрительно брызнул в нос Селиванову меньшую дозу снотворного, чтобы они с надзирателем могли проснуться примерно в одно время.

– Ты что тут делаешь? – спросил Селиванов, стараясь сдерживать кипящую в нем злобу.

– А вы, товарищ подполковник? – спросил надзиратель, испуганно глядя на него и пытаясь подняться. Затекшее тело слушалось с трудом. – Как мы здесь оказались? – изумленно спросил он, оглядываясь кругом. – И… почему мы тут спали? Вместе?

– Это ты меня спрашиваешь? – взорвался Селиванов. – Это я должен тебя спросить. Почему ты спал в камере у заключенных врагов народа?

На лице надзирателя отразилось такое искреннее недоумение, что Селиванов дальнейшие расспросы прекратил. «Всех расстрелять», – думал он, с трудом поднявшись и торопливо шагая к своему кабинету. Он подергал ручку – заперто. Возмутительно! Он вспомнил, что секретарша тоже заснула за своим столом, и повел плечами, ощущая противный озноб. Дарью расстрелять вместе со всеми!

Обдумывая, кого и как он будет расстреливать, Селиванов спустился вниз и подошел к часовому.

– Почему мой кабинет заперт? Где секретарша? – отрывисто спросил он.

– Так ведь, товарищ подполковник! – растеряно сказал часовой. – Четыре утра. Дарья Тихоновна сдала ключи и ушла. А вы где…

Он осекся, взглянув в глаза подполковнику, и вытянулся, щелкнув каблуками.

– Ключи, – требовательно протянул руку Селиванов.

Часовой поспешно снял ключ с доски и протянул начальнику. Селиванов направился к лестнице, потом решительно развернулся, вернул ключ, потребовал машину и уехал домой, к перепуганной жене. Засыпая, он вспомнил про вещи, оставшиеся в квартире Бахметьева, и ему сразу стало хорошо.

– Завтра я тебе такой холодильник привезу – под потолок, – похвастался он жене. – Будет где мясо хоть полгода хранить.

– Под потолок не бывает, – задумчиво сказала жена.

– У меня бывает!

Придется заказать грузовик, решил он и, вполне успокоенный, заснул.

В девять утра жители преподавательского дома по улице Коммунистической увидели, как к дому подкатил грузовик, из которого выскочил давешний военный в форме подполковника и три грузчика в телогрейках. Они деловито взбежали на второй этаж и стали вскрывать дверь в квартиру номер семь. Замок не поддавался. Один из грузчиков, пыхтя, стал пытаться просунуть в дверную щель отвертку, приналег плечом на дверь, и она открылась.

– Тьфу, черт, замок-то отпертый был, – выругался он.

Подполковник, оттеснив его плечом, быстро вошел в квартиру и замер. Ему показалось, что перед ним мелькнула какая-то тень, по воздуху проплыл диван, желтея уютным пушистым пледом и все исчезло. Квартира была пуста. Только слегка колыхалась полотняная занавеска на двери и на стене, на том месте, где раньше стоял компьютерный стол, белела какая-то бумажка. Селиванов подошел поближе и прочитал надпись, сделанную красными чернилами: «ФИГ ТЕБЕ, СЕЛИВАНОВ!».

Он быстро сорвал бумажку и оглянулся. Так и есть – все грузчики успели прочитать, и теперь на их лицах блуждало глумливое выражение. Взбеленившийся Селиванов приказал немедленно обыскать все квартиры в доме. Никаких следов бахметьевского имущества там, конечно, не оказалось. Поскольку оно было заботливо вытащено хозяйственным Митей при содействии Андрея как раз перед носом у подполковника. Бедный Селиванов никак не мог поверить, что остался без холодильника под потолок, обещанного жене. Он уже и место для него определил. Он немного побегал по коридору, снова вбежал в бахметьевскую квартиру, поорал на грузчиков и стал думать, чего бы еще полезного совершить.

– Прямое включение, – сказал Андрей. – Серега, давай медленно шагай вот отсюда – вон туда. – Андрей быстренько настроил аппарат, и…

– Товарищ подполковник, что это? – спросил грузчик, вытянув указательный палец в сторону входной двери. Там появилась еле заметная переливающаяся дымка, которая служила силовым экраном. Из дымки вдруг вышел Сергей Бахметьев собственной персоной. Он медленно шел по направлению к маленькой комнате за полотняной занавеской и внимательно смотрел по сторонам, не обращая внимания на присутствующих в квартире людей.

– Как вы тут оказались? – взревел Селиванов. – Руки вверх!

Он вытащил пистолет.

– Товарищ подполковник! – испуганно воскликнул один из грузчиков.

– Вроде все забрали, – раздумчиво произнес Сергей, проходя мимо Селиванова.

Если бы Селиванов был способен хоть что-нибудь замечать вокруг, он бы увидел, что сквозь Сергея немного просвечивала стена.

– Руки за голову! Стоять! Сидеть! Лежать! – надрывался Селиванов, потрясая пистолетом. Сергей, не обращая на него никакого внимания, прошел через комнату и исчез за полотняной занавеской. Селиванов, топоча сапогами, вбежал туда, терзаемый нехорошим предчувствием. И недаром – Бахметьев опять исчез.

– Никакой наблюдательности, – вздохнул психолог. – Хоть бы испугались, что, мол, что-то тут сверхъестественное. Поудивлялись бы для приличия, откуда Бахметьев вдруг появился. Только о холодильнике своем и думает! Поразительно!

– В отдел! – издал клич Селиванов и помчался к машине.

– Сейчас в камеру побежит, – вздохнул Сергей. – Никакого покоя.

И, подхватив пластиковый пакет, исчез из лаборатории.

Действительно, прежде чем прийти в свой кабинет, Селиванов помчался в камеру. Пыхтя от нетерпения, он ворвался туда, как только конвоир отпер дверь. Заключенные мирно сидели за столом и поедали «быстрые завтраки» из цветных пластмассовых мисочек. На столе лежали пустые пакетики.

– «Каша «Быстров». Овсяная с изюмом», – прочитал конвойный, взяв пакетик со стола.

– Кто посмел? Откуда? – завопил Селиванов.

– На столе было. Когда мы проснулись. Разве не вы принесли? – простодушно удивился Саша.

Сергей скромно дожевывал кашу.

Когда Селиванов был особенно злобен, из всех слов русского языка – других языков он не знал – в его памяти оставалось только одно слово: «Стоять!». Причем было совершенно неважно, сидели при этом те люди, которым адресовалась команда, или уже и так стояли. Сейчас он был не просто злобен – он был взбешен. Исчезнувший холодильник и, наоборот, невесть откуда появившаяся каша «Быстров», особенно если она с изюмом, кого угодно выведут из себя. Поэтому то, что все в камере случайно как раз стояли в тот момент, когда он прокричал то единственное, что помнил, его нисколько не смутило. Главное, что, прокричав «Стоять!», он немного успокоился и стал деловито сгребать красные красивые пластмассовые мисочки.

Вениамин Карлович был очень тронут тем, что сам начальник отдела внутренних дел убирает у них со стола грязную посуду.

– Спасибо! – вежливо сказал он.

Селиванов не стал рассматривать это как сарказм. Потому что, к счастью для Вениамина Карловича, он не знал, что это такое. Быстро заперев дверь, он побежал в свой кабинет, прижимая мисочки к груди. Секретарша Дарья Тихоновна испуганно вжалась в стул, встретившись с ним взглядом.

– Скворцова ко мне! – рявкнул Селиванов, промчался к своему столу и вынул из сейфа початую бутылку водки.

Скворцов прибежал через две минуты, запыхавшийся и встревоженный.

– Сядь, – коротко скомандовал Селиванов, наливая и ему полстакана.

Он склонился к Скворцову и что-то прошептал. Скворцов побледнел, залпом выпил водку из мутного граненого стакана и кивнул головой.

– Помни, никаких резких движений. И чтобы он тебя не видел. А то снова исчезнет. И не промахнись – прямо в голову. Но не торопись. Как только я почешу нос…

– Черт побери, – выругался Митя в лаборатории. – Ничего не слышно. Андрей, – крикнул он в глубь лаборатории. – Помехи пошли. Звук почти пропал.

– Пропал, пропал, – проворчал Андрей, подходя к компьютеру. –

Сам-то контур не можешь изменить?

Он подошел к компьютеру и слегка повернул двойную решетку, похожую на огромное барбекю.

– Хасанова послать за заключенным Бахметьевым, – тут же услышали они голос Селиванова, так ясно, как будто он был рядом.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал Андрей, – в следующий раз помехи сам устраняй. И повадился же Селиванов с Серегой по душам беседовать…

Они отправились немного передохнуть. Ночь они практически не спали, наблюдая за Селивановым и разбирая пожитки Бахметьева, которые они «вывезли» из его квартиры. У монитора остался дежурить молодой ассистент, которому было велено в случае чего всех будить и бить тревогу.

Дарью срочно послали в комиссариат с какими-то бумагами, Хасанов отправился за Сергеем. Селиванов пригласил Кузю, не объясняя причин, – надо же будет кому-то все убрать потом, – и налил себе еще водки.

На этот раз Сергей вошел в кабинет Селиванова не один – его ввел Хасанов и хотел было, как обычно, выйти дожидаться в приемную, но Селиванов остановил его.

– А ты тут постой на всякий случай, а то заключенный у нас очень шустрый. То исчезает, то мебель вывозит, то… Ты как, милый человек, в квартире оказался сегодня?

– Материализовался, – улыбнулся Сергей.

– Так-так... А вещи из квартиры куда мать… матерьзовались?

– А вам зачем?

– Как это зачем? – заволновался Селиванов. – Вещи-то не твои уже. Конфисковали их в пользу трудового народа.

Сергей расхохотался:

– А суд? Ведь суда еще не было. А приговор, значит, уже вынесен? Вот так социалистическая законность.

– Ну и что? – упорствовал Селиванов. – Распоряжаться мебелью не имел права. Все равно ее конфискуют после суда. Значит, она уже не твоя. Так куда же вы, заключенный Бахметьев, вещи спрятали?

Скворцов чуть приоткрыл дверь в приемной и поднял пистолет на уровень бахметьевского затылка. Палец дрожал на курке.

– Облегчите свою участь, – мягко вещал Селиванов. – Иначе это будет отягчающим обстоятельством на суде.

– Куда же я мог их спрятать, – притворно удивился Сергей, – если тут у вас безвылазно сижу, под замком?

– Так я ж тебя видел! – крикнул было Селиванов, но тут же взял тоном ниже: – Мы же вас все видели в квартире у вас.

– Знаю-знаю. Когда вы за холодильничком приехали, который обещали жене на кухню. Чтобы мясо по полгода хранить.

– Я там… мы… откуда ты… какой, к черту, холодильник? Что вы мне голову морочите, гражданин Бахметьев? Как вы оказались в квартире?

Скворцов прищурился. Он боялся не заметить сигнала Селиванова. Продолжая держать бахметьевский затылок на прицеле, левой рукой он вытер пот со лба.

– Я вас не понимаю, – удивлялся в это время Сергей. – Я-то шучу, а вот вы… Ну сами подумайте. Как я мог оказаться в квартире? Что же я, по-вашему, – сбежал?

– Вот это самое, сбежал! – обрадовался Селиванов.

– А потом пришел обратно? В камеру, никем не замеченный? Вы бы вернулись добровольно? – спросил Сергей.

Над этим Селиванов как-то не подумал. Он был готов поверить, что Бахметьев сбежал, – но чтобы пришел обратно! С другой стороны, он своими глазами видел Бахметьева в квартире. Как он туда попал? И как вернулся? Значит, у него есть сообщник, который его выпустил, а потом обратно впустил. Зачем выпустил, еще понятно, – пособник американского империализма. А все же зачем Сергей вернулся? С едой и мисочками? Наверняка чтобы сделать какую-то пакость ему, подполковнику Селиванову с помощью своих сообщников. Но какую? Эти вопросы были для Селиванова слишком сложны. Его рука невольно потянулась к носу.

Сергей, заметив раздумье на челе подполковника, резко наклонился к нему через стол, чтобы стимулировать его умственную деятельность, например, потребовав в камеру кондиционер и свежую прессу. И в это время грянул выстрел. Слоноподобный Кузя, на беду свою оказавшийся на одной линии огня с Бахметьевым, дернулся и откинулся назад на стуле. На его лбу расцвел огненно-красный цветок, а на лице навечно застыло изумленное выражение.

Ничего не понимающий Сергей оглянулся и заметил в дверях остолбеневшего Скворцова, который не отрывал взгляд от Кузиного лба, продолжая сжимать пистолет в вытянутой руке.

– Ты что наделал? – раздался горестный голос Селиванова.

Сергей вскочил, в одно мгновение оказавшись позади подполковника. Он опасался второго выстрела Скворцова.

– Это ты, значит, меня хотел убрать? Ну все, шутки кончились, подполковник! Во сне тебе буду являться! С Кузей.

Сергей помолчал, наблюдая за немой сценой, и добавил:

– И наяву!

Селиванов вздрогнул.

Сергей, не затягивая сцену прощания, поспешно нажал на диск и отбыл.

XX

В лаборатории слегка встревоженный ассистент как раз раздумывал, стоит ли будить Андрея или пусть еще немного поспит, раз уж все обошлось, когда прямо перед ним материализовался Сергей, исполненный справедливого гнева.

– Так, – желчно протянул он, глядя на открытую бутылку минералки, стоящую рядом с компьютером. – Значит, водичку пьем, да?!

– Сергей Александрович… – растеряно сказал ассистент. – А… вы как себя чувствуете?

– Прекрасно, молодой человек! Просто прекрасно. Чего и вам желаю.

Он захватил бутылку минеральной воды и пошел в лаборантскую, из которой раздавался мощный храп Андрея. Немного постоял, наблюдая за безмятежным выражением его лица, накапливая злость, и стал потихоньку лить на него воду. На лице Андрея сначала появилось блаженное выражение, и он стал причмокивать, ловя губами тоненькую струю. Потом воды стало чересчур много, и это перестало ему нравиться. Он стал отмахиваться рукой и потом сел, не открывая глаз.

– Выключите водопад, – потребовал он и проснулся. – Ой, Серега, – удивился он. – Ты чего пришел? За едой? Слушай, а на меня тут вода какая-то налилась…

– За тобой я пришел! – мрачно сказал Сергей. – Я тебе во сне собирался явиться.

– Да? – удивился Андрей. – Зачем? Ты же не девушка, чтобы мне во сне являться, – хихикнул он.

– Чтобы посмотреть в твои глаза, – медленно проговорил Сергей. – В твою наглую, бесстыжую морду!

– Слушай, ты чего? – всерьез встревожился Андрей. – Что случилось-то? – он внимательно посмотрел на мрачную бахметьевскую физиономию и осторожно спросил:

– Ты вполне хорошо себя чувствуешь?

– Ах, как вы все интересуетесь моим самочувствием! Право, я тронут!

Он решительно сдернул с обиженно сопевшего Андрея одеяло и потащил его в лабораторию к компьютеру.

– Душа моя, – ласково обратился он к ассистенту, – не будешь ли ты любезен прокрутить сей захватывающий сюжет немного назад?

– Конечно-конечно, – засуетился тот и подскочил к другому монитору.

Через несколько секунд мокрый Андрей с изумлением уставился на дырку в Кузином лбу.

– Опаньки! – воскликнул он. – Это кто стрелял?

– Некто Скворцов, небезызвестный вам. В меня стрелял, заметьте!

– Это они решили тебя убрать, когда у нас были помехи! – ахнул Андрей.

– Удивительная проницательность!

– Всего минуту не было звука! Всего одну минуточку! – потрясенно повторял Андрей. – Значит, убрать решили. Правильно! Нет человека – нет проблемы. Ну, Селиванов, погоди!