Неизвестная история русского народа. Тайна Графенштайнской надписи

ПОСЛЕ ПЕРВОГО КРЕЩЕНИЯ

История засвидетельствовала более чем убедительно, что возникновение русской государственности и первое Крещение на Руси состоялись до появления Рюриковичей в Киеве. Два момента определенно подтверждают факт Крещения Руси именно в 860 г. Первый из них – летоисчисление, введенное киевскими книжниками времен Аскольда. Реальность его обоснована Б. А. Рыбаковым, который обратил внимание, что в летописных текстах некоторые даты отсчитаны от 860 г. Известны по крайней мере три такие реликтовые обозначения в хронологических выкладках «от Михаила даря»: поход Аскольда 874 г. в Никоновской летописи, помеченный 14-м летом от Михаила; начало княжения Олега (6389 г.) – 29-м годом от Михаила (то есть от 6360-860 г. по александрийскому летоисчислению); наконец, Великий индиктион (6384 г.) – 24-м годом от Михаила. Все даты связаны с летописной статьей 6360 г.: «В лето 6360, индикта 15, наченшю Михаилу царьствовати, нача ся прозывати Руская земля. О семь бо оуведахом, яко при сем цесари приходиша Русь на Цесареград, яко же писашеть в летописании Грецком, тем же и отселе почнем, и числа положим».

Смысл сообщения раскрывается цитированным отрывком: речь идет не о начале правления малозначительного византийского императора, а о начале Руси, ее датированной истории.

Б. А. Рыбаков справедливо подчеркнул, что в государственной биографии Михаила III 860 г. ничем не отмечен. Формально он стал императором в 842 г., регентство его матери Феодоры закончилось в 856 г. Единоличное правление началось только в 865 г. Следовательно, летописное утверждение, будто бы в 6360 (860) г. началось правление Михаила, не отвечает действительности. Но и в случае соответствия осталось бы непонятным, почему вступление на престол правителя одной державы взято в качестве начала истории другого государства.

На первый взгляд объяснение содержится в приведенном выше тексте: в тот год «Русь приходила на Цiсареград». Именно это событие Б. А. Рыбаков считает хронологическим репером. По его мнению, успешный поход на Византию мог подтолкнуть киевского книжника на этот идеологический ход. «Естественно, — пишет исследователь, — что такое событие, лестное для национального самолюбия, могло стать точкой отсчета лет. Это тем более стало необходимым, что теперь история Руси тесно сплелась с историей Византии, Болгарии; необходимо было вести точный счет годам и соотносить русские дела с делами соседних государств».

По мнению М. Ю. Брайчевского, подобная гипотеза недостаточна. Б. А. Рыбаков имел все основания считать, что введение на Руси определенной системы летоисчисления было необходимо. Но почему же начало Русской эры локализовано именно на 860 г.? Конкретный военный поход, даже очень известный, вряд ли мог стать таким репером. Должно было быть еще что- то, более значительное и уникальное. История Средневековья заполнена многочисленными походами и победами, но никогда они не рассматривались как начало новой эры. Вероятно, дело заключалось не столько в последствиях, сколько в будничности самого явления. События военной истории – именно из-за своей повседневности – принципиально не могли использоваться для хронологического отсчета.

Совсем иное дело, если в качестве начала Русской эры принять акт Крещения. Средневековая идеология всегда отводила религиозным моментам значительную роль в системе общественных отношений. Введение христианства считалось приобщением к благодати, началом новой, настоящей жизни. Поэтому неудивительно, что и обращение Руси воспринималось поворотным моментом в развитии страны.

Крещение Аскольдовой Руси состоялось вскоре после достижения соглашения с византийской администрацией, еще до возвращения киевского войска на Русь. Нападение на Константинополь произошло 18 июня 860 г. Осада города продолжалась всего несколько дней, максимум – недель, так как византийцы поспешили откупиться от нападения контрибуцией и данью. Обряд Крещения был проведен через несколько дней (по некоторым данным, через двое суток) в конце июня, самое позднее – в начале июля.

Другим фактом, подтверждающим Крещение Аскольдовой Руси именно во время похода 860 г., является эпизод миссионерской деятельности Кирилла Философа. В 860 г. началась его хазарская миссия; зиму 860–861 гг. он провел в Херсонесе, где, по свидетельству Жития (так называемая Паннонская легенда), «Обрете же тоу Еνангелие и псалтирь, роусьскими письмены писано, и человека обреть, глаголюща тоя беседою, и беседова съ нимъ, и силу речи приимь, своей беседе прикладая различьная письмена гласная и съгласная, и къ Богоу молитву творя, въскоре чести и съказати, и мънози дивлеаху, Бога хваляше». Это сообщение коренным образом меняет устоявшееся в историографии представление, и поэтому вызвало острую дискуссию.

Прежде всего, пытались объявить приведенный отрывок поздней вставкой. Опираясь на некоторые языковые особенности отрывка, A. C. Львов считал, что он не мог появиться до болгарского перевода книги Иоанна Дамаскина «О восьми частях слова», хотя высокообразованный Константин (Кирилл) мог знать это произведение в греческом оригинале.

Приведенный текст, однако, содержится во всех рукописях «Жития», дошедших до нас (более 20), причем не только в древнерусских, но и в южнославянских. Некоторые из рукописей принадлежат XII в., следовательно, интерполяция могла произойти вскоре после написания самого произведения. Для чего же понадобился фальсификат, который принижает заслуги великих просветителей и ставит под сомнение их главное дело?

Еще в конце XIX столетия И. Ягич, отрицая аутентичность фрагмента о «русских книгах», писал, что из этого отрывка можно сделать вывод, будто бы все главное – изобретение письма и перевод библейских книг – сделано до Кирилла и без него. Тогда что же остается на долю великого просветителя? Такому утверждению якобы противоречат все исторические свидетельства о культурном подвиге, связанном с именем солунского философа.

Однако, признав цитированный фрагмент фальсификатом, мы оказываемся в еще более затруднительном положении. Получается, что автор отрывка без всякой на то необходимости принизил заслуги Кирилла, что было подхвачено всеми последующими книжниками. Поверить в подобное невозможно, поэтому идея интерполяции не нашла поддержки в научной литературе, даже самой критической.

Исследователи искали других претендентов на этническую атрибуцию «русских книг», кроме Киевской (славянской) Руси. Гипотез высказано немало, но среди них нет ни одной правдоподобной. Прежде всего, возникла мысль о норманнах, но сама теория норманизма потерпела крах. Также не удержалась и готская теория, согласно которой Кирилл видел перевод Библии, осуществленный Вульфилой. Кроме того, высказывались и совершенно фантастические предположения о сирийском или самаритянском происхождении этих переводов.

Несостоятельность всех этих нигилистических гипотез вряд ли может вызвать сомнение. Известно, какими языками владел Кирилл – латынью, арабским и древнееврейским (кроме, естественно, греческого и славянского). В этом перечислении отсутствуют шведский и готский языки. Непонятно, какой язык должны были репрезентовать «сирийские» и «самаритянские» письмена. Из комментированного отрывка про «русские книги» следует, что их язык миссионер знал; неизвестен был только алфавит, который он расшифровал с помощью херсонесского русина. Если под «сирийским» следует понимать вариант арабского, а под «самаритянским» – арамейский (староеврейский), то помощь аборигена была не нужна: и тот, и другой Кирилл знал неплохо, в том числе их графику. Таким образом, остается только славянская Русь.

Свидетельство Паннонской легенды позволяет прийти к некоторым важным выводам. Во-первых, из нее следует, что на время хазарской миссии Кирилла Русь уже была христианской страной и начала создавать свою церковную литературу. Во-вторых, перевод библейских книг на старославянский язык начался до моравской миссии великих просветителей. В-третьих, древнерусская письменность в ее наивысшей, книжной форме существовала еще до изобретения Кириллом нового славянского алфавита.

Таким образом, зимой 860–861 гг., через полгода после Крещения Аскольда, на Руси существовали переводы, по крайней мере, некоторых наиболее важных библейских книг. Такими прежде всего считались Евангелие, Апостол и Псалтырь – две из них упоминаются в Паннонском житии. Хватило ли бы полгода для осуществления подобного мероприятия? Известно, что Мефодий с помощью двух переписчиков («попов-скорописцев») перевел весь Канон за шесть месяцев. Евангелие и Псалтырь составляли приблизительно 1/7 общего объема Библии, следовательно, перевести их можно было за несколько недель без особого напряжения.

Формирование древнерусской церковной литературы, начавшееся после первой христианизации, вынуждает нас коротко остановиться на проблеме возникновения восточнославянской письменности. Длительное время в науке господствовало убеждение, что грамотность на Русь пришла из Болгарии после религиозного акта 988 г. Этот взгляд, однако, оказался неверным.

Б. А. Рыбаковым в книге «Киевская Русь и русские княжества XII–XIV вв.» (М., 1982. С. 114–116) доказано существование древнерусской письменности докирилловского типа.

О том, что Русь умела писать до 988 г., давно известно в литературе благодаря трудам С. П. Обнорского, М. Н. Тихомирова, Д. С. Лихачева, Е. М. Эпштейна и засвидетельствовано рядом письменных источников (например, договорами Руси с греками, сообщениями некоторых восточных авторов – аль-Недим и др.). Проблема заключается в определении путей возникновения письменности – процесса, который, по мнению некоторых исследователей, начался еще в период бронзы.

До нас дошел чрезвычайно интересный трактат Черноризца Храбра (X в.), посвященный возникновению древнеславянской письменности. В нем предложена периодизация, предусматривающая три стадии процесса. На первом этапе славяне пользовались для передачи отдаленной (в пространстве и времени) информации «чертами и резами», с помощью которых «чтеаху и гатааху» (считали и гадали). Второй этап характеризует применение для письма букв греческого и латинского алфавитов «без устроения», то есть без приспособления к фонетическим особенностям славянских языков. Третий – деятельность Кирилла Философа и изобретение им специального славянского алфавита.

В наше время эта схема получила убедительное подтверждение особенно на основании археологических материалов. «Черты и резы» Храбра – это символические знаки, представлявшие собой зародыш отечественной иероглифики. Речь идет прежде всего о «загадочных знаках» Причерноморья (иногда их называют «сарматскими», хотя это и не совсем точно). Этим знакам посвящена большая литература, в том числе известная книга Геннадия Гриневича «Праславянская письменность. Результаты дешифровки» (М., 1993), однако до сих пор проблема остается неисчерпанной.

Общее количество разновидностей знаков (более 200) исключает возможность трактовать их как буквы фонетического алфавита. Встречаются они отдельными знаками и в виде текстов, пока еще не дешифрованных. Попытки трактовать их как тамги, знаки собственности и т. п. не дали положительных результатов.

Второй этап, определяемый применением фонетического письма на основе использования греческой и латинской графики, прекрасно документирован археологическими материалами Черняховской культуры. Он охватывает первую половину и середину I тыс. н. э. В последнее время выявлены десятки автографов того времени (правда, пока это отдельные буквы и слова), а многочисленные находки стилей свидетельствуют о широком применении письменности у древнеславянского населения (Брайчевський М. Ю. Біля джерел слов’янської державності. – Київ, 1964).

Носители Черняховской культуры поддерживали с римлянами и греками тесные и разнообразные отношения. Многие из них ездили в античные города, овладевали греческим и латинским языками, получали образование, иногда очень высокое, хорошо усваивая навыки письменной культуры. Так или иначе мысль об использовании букв чужого алфавита для изображения славянских слов должна была стоять на повестке дня.

При этом, естественно, возникали чисто практические трудности, обусловленные несоответствием обоих алфавитов фонетике славянских языков. В греческом алфавите, скажем, не было знаков для передачи звуков «б», «у», шипящих, глухих гласных, дифтонгов «ц», «ч» и т. п. Поэтому адаптация существующих графических систем была актуальной. Такое «устроение» по Храбру составляет главное содержание третьего периода. Но просветительская деятельность Кирилла Философа и его учеников не исчерпывает весь процесс и является только заключительной стадией. Одним из наиболее значительных достижений исторической науки за последние десятилетия является открытие Софийской азбуки, отражающей начальную стадию «устроения» славянского письма. Она включает 23 буквы греческого алфавита – от «альфы» до «омеги» – с добавлением четырех специфически славянских знаков: «б», «ж», «ш», «щ» (последний произносился как дифтонг «тш»). Это самые необходимые буквы, без которых славянская письменность не могла бы нормально функционировать.

Софийский алфавит обнаружен в Михайловском приделе киевского собора Св. Софии, где в середине XI в. находились библиотека и скрипторий. Он прочерчен на стене очень тщательно, большими буквами (высота около 3 см).

Некоторые исследователи допускали, что это обычная кириллица, только недописанная. Однако это предположение кажется невероятным. Автор изобразил буквы аккуратно, доведя до самой «омеги», которая завершала собой перечень. Пропущенное «ж» вписано над строчкой в положенном месте, но не вписаны «ц» и «ч». «Фита» стоит не в конце алфавита, как положено в кириллице, а на десятом месте – между «и» и «і», как это принято в греческом алфавите. Автор тщательно выписал лишние для славянского языка знаки (например, «кси» или ту же «омегу»), но оставил без внимания часто употребляемые глухие гласные («ъ» и «ь»), оба юса, необходимые «ч» и «у» («червь» и «ук») и т. д.

Таким образом, возникает мысль, что обнаруженная в Софии Киевской азбука является докириллической и отражает начальный этап в «устроении» славянского письма. Нетрудно понять и появление ее на стене скриптория и библиотеки. В первой половине XI в. Ярослав Мудрый организовал в Киеве культурно-просветительский центр, где была и первая известная на Руси библиотека. В ней, бесспорно, хранились документы довладимирского времени (об этом свидетельствуют тексты договоров Руси с греками, дошедшие до нас в составе позднейших летописей). Очевидно, таких официальных грамот существовало много. Кроме того, хранились и книги второй половины IX–X вв. — переводы христианской литературы, хроникальные записи, церковная документация и т. п.

Орфография этих манускриптов (хотя и схожая с кириллицей, но все же отличающаяся от нее) не могла не привлечь внимания киевских книжников XI в. Кто-то из них реконструировал этот древний алфавит на основе существующих текстов и выписал его для памяти или с учебной целью на стене Михайловского придела – в месте, недоступном для постороннего глаза.

Где-то между вторым и третьим периодами мы можем поместить единственную сохранившуюся дощечку из знаменитой «Влесовой книги», точнее, ее фотостат (илл. 26), присланный в Славянский комитет СССР С. Лесным (Парамоновым) из Австралии.

Как мне представляется, в так называемой «дощечке № 16» запечатлено переходное состояние Руси от язычества к христианству (IX в.). Остальные, без всяких сомнений, были сфальсифицированы Ю. Миролюбовым, А. Куром и С. Лесным. В их «перевод» перекочевали даже загадочные Жля и Карна из «Слова о полку Игореве». Представлены также имена индоиранских божеств в их современной форме (в славянских языках Индра, например, выглядел бы как Ядръ, Сурья – как Сыль и т. п.). А вот близкое к кириллическому, но напоминающее «подвешенное» древнеиндийское письмо дощечки № 16, при котором буквы как бы подвешиваются к линии строки, а не размещаются на ней, а также оригинальный алфавит с большим количеством знаков (45–47), чем в кириллице и глаголице, сфальсифицировать трудновато. Еще труднее фальсификатору было бы писать с помощью «влесовицы» на одном из диалектов славянского языка (скорее всего, древнепольском, судя по таким формам, как «мєнж», «грєндє»). В самом деле: если фотостат «дощечки № 16» сфальсифицирован, то почему бы Миролюбову, Куру или Лесному не подделать фотостаты и других дощечек? Нет, видимо, Миролюбов изначально получил в Брюсселе от деникинского полковника Ф. А. Изенбека всего одну дощечку, найденную тем в 1919 г. в имении князей Куракиных под Орлом (по другой версии – в поместье Великий Бурлук помещиков Задонских в Харьковской губернии). К тому же все разговоры о «нетипичности» подобных дощечек как материала для древнерусских книг, о невозможности их сохранности, о неприменении строчной «линейки» в ту пору опровегнуты найденным в 2000 г. самым древним после Гнездовской надписи памятником нашей письменности (около 1016 г.) – «Новгородским кодексом» с тремя псалмами Давида на липовых дощечках. В этом достаточно убедиться, сравнив их фотографии с фотостатом Лесного.

Не так уж разнятся и размеры «дощечки № 16» «ВК» (38 см х 22 см х 0,5 см) и дощечек «НК» (19x15x1), учитывая, что одна – «горизонтальная», а новгородские – «вертикальные». Последние дощечки покрыты воском, а «дощечка № 16», по словам Миролюбова, лаком или маслом. Хотя новгородская надпись выполнена кириллическим «уставом», несколько отличающимся по начертанию литер от «влесовицы», буквы в целом похожи. Здесь же, как и на «дощечке № 16» «ВК», мы видим строчную «линейку», идущую, правда, под строкой, а не над ней. Но она есть, как и дырочки в дощечке для «брошюровки».

За подлинность отрывка «Влєс книгу сю потчємо Богу нашему…» говорит, как ни странно, и назойливая интерпретация его «переводчиками» в духе язычества. Если бы текст на дощечке № 16 вполне соответствовал идее всей «книги», то они бы не вписывали в него «Даждь-бога»: «…Даждь-бог услышал мольбу ту…». Однако на месте «Даждь-бога» на фотостате памятника мы видим лишь набор согласных: Δ («д», греческая «дельта»), «ж» и «р». Лесной подставляет вместо «р» «б» (точнее, знак, пишущийся во «влесовице» примерно как сербская ѣ) и произвольно добавляет к нему букву «о», явно относящуюся по правилам старославянского уже к другому слову – «оуслыша». У него получается: «Д<а>жб<ог>», в то время как на дощечке вырезана труднопереводимая комбинация ΔЖР. Исходя из того, что Δ и есть обозначение Бога в греко-христианской традиции, я полагаю, что здесь написано сокращенно – «Δ<Бог> ж<ивотво>р<ящий>» или что-то в этом духе, а вовсе не «Д<а>жб<ог>». Конечно, в десяти строках дощечки № 16 встречаются и «боги» («моля б<о>зі»), и «кудесники» («р<є>чєно єс<т>є о кудесношоі»). Но мы обнаруживаем здесь и типичную христианскую старославянскую лексику: «Влєс книгу сю потчемо Богу нашєму, у Киє бо єстє прибєзица <и> сила», «Будь благословєн, Вождю, нынє и приснє, от вєка и до вєка». Заметим также, что персонажи текста с дощечки № 16, не забывая старых богов, как мы не забываем о домовых, всё же главные надежды возлагают на единого Бога, Вождя небесного, а вот персонажи вымышленных глав «Влесовой книги» имеют на каждый случай богов, причем чаще всего неизвестных историкам религии. Пережитки язычества («Дажь-божий внук» и т. п.) есть даже в «Слове полку Игореве», которое было написано спустя два века после Крещения Руси князем Владимиром. А что уж говорить о тексте, созданном в IX в., когда Русь была крещена Аскольдом и Диром лишь частично!

На современном этапе исследований установлено, что восточнославянская письменность возникла независимо от миссии Кирилла. Она сформировалась на базе двух источников, которые определяли соответственно две генетические линии. Первую из них составляла причерноморская иероглифика или, как еще говорят, письменность типа «черт и резов», соединенная с фонетическим письмом греков и римлян. В результате возникло так называемое русско-хазарское письмо, существование которого засвидетельствовано восточными авторами. Памятники этого письма уже дешифрованы М. И. Артамоновым, М. Н. Тихомировым и Г. С. Гриневичем. Ответвление данной линии – рунический алфавит— в первой половине 1 тыс. н. э. получил большое распространение не только в Причерноморье, но и далеко на Запад – до Скандинавии включительно. На славянской почве возник «протоглаголический» алфавит, вокруг которого в конце XX века развернулась острая дискуссия.

Другим источником послужила греческая письменность с устоявшимся и довольно совершенным фонетическим алфавитом. Процесс «устроения», в конечном итоге приведший к «кристаллизации» кириллицы в ее двух вариантах (моравском из 38 литер и болгарском из 43 букв), определил основное направление в формировании собственной славянской письменности.

Открытым остается вопрос, какой именно алфавит изобрел Кирилл. Многие исследователи склоняются в пользу кириллицы. Другие считают, что это была глаголица.

Глаголица является наиболее загадочной проблемой раннеславянской письменности. Ее происхождение не выяснено до сих пор. Наиболее правдоподобная гипотеза, выдвинутая Е. Э. Гарнстрем, не объясняет механизм возникновения самого алфавита. Он имеет все признаки искусственно сконструированного, но большинство его литер находит соответствие среди «сарматских» знаков Причерноморья.

К сожалению, в полемике, не утихающей до нашего времени, один вопрос подменяется другим. Дебатируя о графической природе вклада Кирилла, исследователи сводят его к хронологическому соотношению обоих славянских алфавитов. Считается безусловным, что алфавит Кирилла был первой славянской азбукой и, следовательно, предшествовал второму.

Но эта предпосылка оказалась неверной. Наиболее правдоподобную концепцию предложил известный болгарский филолог Емил Георгиев. Согласно ей, кириллица является естественным алфавитом, образовавшимся спонтанно в процессе приспособления греческой графики к фонетическим особенностям славянских языков. Хронологически она предшествует глаголице, так как формировалась на протяжении нескольких столетий еще до IX в. Глаголица – искусственный алфавит, изобретенный Кириллом около 862 г. Он не получил применения из-за своей сложности и практических неудобств, уступив место кириллице, окончательно сложившейся в IX–X вв. Возможно, знакомство Кирилла с русскими книгами в Херсонесе за год до начала моравской миссии в какой-то степени повлияло на его изобретение.

То, что херсонесские книги были написаны «протоглаголицей», вытекает из свидетельств «Паннонского жития». Кирилл понимал язык этих произведений, но совсем не знал алфавита. Для установления координации между знаками и звуками ему необходима была помощь грамотного русина. Кириллицу, в основе которой лежал греческий «маюскул», он бы без особых трудностей усвоил сам. Становится понятным появление в древнерусской литературе тенденции рассматривать созданный Кириллом алфавит как заимствование из Руси. «А грамота руськая явилася Богомъ дана в Корсуне Русину, от нея же научися философъ Константинъ и оттуду сложивъ и написавъ книгы Русскымъ языком», — читаем в «Сказании про грамоту руську» (Сказание о грамоте русьстей // Чтения в ОИДР. — 1863. – Кн. 2.). Возникновение этой тенденции исследователи относят к рубежу XI–XII вв., но не исключено, что подобная версия существовала намного раньше.