Неизвестная история русского народа. Тайна Графенштайнской надписи

ЗАХВАТ АСКОЛЬДОВОЙ РУСИ РЮРИКОВИЧАМИ

Как мы уже говорили, в середине IX в. в Восточной Европе сложились два государственных объединения славян: на юге Русь с центром в Киеве, на севере – Славия с центром на Ладоге. Правда, арабские источники так называемой группы ал-Балхи (ал- Истахри, Ибн-Хаукаль и др.) называют еще третье политическое объединение – Арсанию (или Артанию), будущую Тмутаракань, но она вскоре попала под влияние Киева и была инкорпорирована Аскольдовой Русью.

Положение обоих восточнославянских государств было разным, что существенно влияло на ход событий. Славия, как мы уже неоднократно отмечали, являлась, по крайней мере, на четыре века древнее Киевской Руси, по данным современной археологии и истории, и, казалось бы, именно с нее надо было бы начать отсчет русской истории. Но благодаря исходу в Восточную Европу нориков, наделенных более сильным государственным инстинктом, поскольку имели раньше государственность, а потом проживали на территории Римской империи, существенное влияние на русскую историю оказала всё же не Славия, а Киевская Русь. Соседями Славии были главным образом малоразвитые народы финского, лето-литовского и самодийского происхождения, которые в IX ст. переживали стадию первобытно-общинного строя. Они занимали громадные просторы лесного Севера. Их демографический потенциал значительно отставал от демографии восточных славян. Главное место в их экономике составляли «присваивающие» формы хозяйства – охота, рыбная ловля, собирательство. Подсечное земледелие и экстенсивное животноводство только еще зарождались. Эти племена не слишком интересовали ладожских властителей. Их покорение (точнее, обложение данью) не требовало особых военных усилий.

Покорив Чудь на западе, Весь и Мерю на востоке, Карелию на севере, Ладога направила свои экспансионистские усилия на богатые и развитые, густо заселенные южные земли с высокоразвитой экономикой и древними культурно-хозяйственными связями.

В отличие от Ладоги, Киев имел перед собой неограниченное поле активной деятельности в Причерноморье; далекий и отсталый север не очень привлекал его.

Принципиально разной была и политическая ситуация для Ладоги и Киева. Славия не имела среди своих соседей ни одного опасного конкурента, кроме Руси. Единственной силой, способной вмешиваться в ее внутренние дела, были шведские викинги, но их страна лежала далеко за морем, а те отряды, которые на протяжении IX–X вв. попадали на восточнославянские земли, больше думали о достойном нанимателе, способном использовать их военную силу, чем о завоевании чужих земель. Попытка заставить ладожан платить дань, о чем упоминается в летописях, окончилась неудачей: непрошеных претендентов прогнали за море.

Предполагается, что около 870 г. в Ладоге утвердилась варяжская династия князей, родоначальником которой был Рюрик (817? —879). По одной версии, это был конунг Рьорих из шведской Упсалы. По другой – Рёрик или Рорик из знатной датской семьи Скиольдунгов, владевшей в 837–850 гг. городом Дореснадом во Фрисландии. Со своей дружиной Рёрик совершал набеги в Германию, Францию Англию и Швецию вплоть до 862 года, когда был «призван из-за моря от немцев» (так сообщает летопись) и обосновался в «городе славян» – Ладоге, откуда и пришел в Новгород.

По третьей версии, предполагается, что Рюрик или Ририк был сыном бодричского князя Годослава (умер в 808 г.) и Умилы, дочери новгородского старейшины Гостомысла. Версию эту разделяли немецкие историки XVII в. Ф. Хемнитц и Б. Латом. Они установили, что Рюрик жил около 840 г. и был сыном князя ободритов Годлиба (Годослава). В 1708 г. был издан первый том «Генеалогических таблиц» И. Хюбнера. Династию русских князей он начинает с Рюрика, потомка «вендо-ободритских королей».

Примечательно, что, согласно «Хронике» Саксона Анналиста (XII в.), западнославянское племя ободритов или бодричей называли еще ререгами. Таким образом, Рюрик могло быть даже не именем, а этническим прозвищем князя. Согласно Ипатьевской летописи и по мнению В. О. Ключевского, варяг-ободрит Рюрик искони жил в Ладоге, откуда и был призван словенами в Новгород. В этом случае никакого «призвания варягов из-за моря» не получается, поскольку славянин Рюрик был в Ладоге предводителем наемной варяжской дружины. Приглашенный новгородскими старейшинами для прекращения внутригородских усобиц вместе с братьями Синеусом и Трувором, он женился в Новгороде на знатной новгородке Ефанде (Едвинде), от которой имел сына Игоря и двух дочерей. Братья Рюрика – Синеус и Трувор – явились в город вместе с ним, и после их смерти Рюрик присоединил к Новгороду вотчину Синеуса Белоозеро (населенную чудью и весью) и вотчину Трувора Изборск (город кривичей), после чего объявил Новгород столицей всей Русской земли в 864 г. Славянское имя одного из братьев Рюрика – Синеус – служит определенным подтверждением этой версии.

По четвертой версии, Рюрик ведет свое происхождение от Пруса, брата императора Августа, правившего балтийскими венедами-пруссами.

Существует и пятая версия. Согласно ей, братья Рюрика Синеус и Трувор вообще не существовали, просто русские летописцы не поняли и исказили при переводе иностранный текст, повествовавший о приходе Рюрика на Русь со своим домом (сине-хус'ом) и верной дружиной (тру-вор'ом). Немногие исследователи, разделяющие эту точку зрения, считают, что никакого приглашения от новгородских словен не было, а наоборот, конунг, правивший в Ладоге, воспользовался внутренними междоусобицами в городе и сам прибыл в Новгород. Одна из летописей сообщает в связи с этим о восстании недовольных Рюриком в городе во главе с Вадимом Храбрым, которое было подавлено. Вадим, по этой версии, был убит, его сторонники бежали на юг, в Киев.

Здесь необходимо отметить, что историческая значимость «Рюриковского эпизода» обусловлена значимостью Рюриковичей как таковых в общерусском контексте, в контексте же древней новгородской истории он не представлял собой ничего значительного и примечательного, поскольку, вопреки общепринятым представлениям, Рюрик был отнюдь не первым приглашенным князем в Новгороде. Выяснить это помогает древнерусская агиографическая литература (жития святых), отчего-то традиционно не учитываемая светскими историками. Например, в конце VIII в. в Новгороде правил князь Бравлин, совершивший набег аж на далекий Крым. В древнерусском «Житии Стефана Сурожского» (XV в.), восходящем к византийскому житию, читаем: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу, 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота».

Далее, согласно житию, события развивались так: новгородский князь кинулся в сурожский храм святой Софии, где разграбил золотую утварь и прочие драгоценности, сложенные возле гроба святого. В тот же момент у Бравлина случился приступ, который житие описывает как «обратися лице его назадъ» (то есть голова его развернулась на 180 градусов, как у Вицына в фильме «Кавказская пленница»). Тогда Бравлин приказал своим людям вернуть всё к гробу святого, однако это не помогло обездвиженному князю. Бравлин приказал вывести войско из захваченного города, оставив в нём всю добычу, награбленную также в Корсуни и Керчи. Но святой Стефан явился к князю в «тонком сне» и сказал: «Пока не крестишься в церкви моей, не возвратишься и не выйдешь отсюда».

Архиепископ Сурожский Филарет сотворил молитву и крестил Бравлина, после чего тот вернулся в нормальное состояние. Приняли Крещение также все его бояре. Бравлин по настоянию священников повелел отпустить всех пленников, затем неделю не выходил из церкви, пока не почтил дарами святого Стефана и сам город Сурож с его жителями, после чего удалился.

Хочу обратить внимание, что не только столь дальний поход русского князя, но и Крещение его уже в VIII в., не было, очевидно, тогда чем-то из ряда вон выходящим.

Не углубляясь в широко дискутируемый в исторической литературе вопрос, каким именно образом Рюрик пришел к власти, отметим только, что этому событию предшествовала продолжительная междоусобная борьба ладожских правителей, которая и привела на престол заморского претендента. По нашему мнению, более важным является поворот в политике, связанный с именем Рюрика. Новый князь, захватив власть, сразу же стал проявлять стремление к единовластию, опираясь на своих сподвижников. Это вызвало недовольство местной верхушки, которая попыталась оказать сопротивление (дело дошло даже до вооруженного восстания во главе с Вадимом Храбрым), но потерпела поражение. Это еще больше укрепило положение Рюрика. Ладога начала вынашивать весьма активные экспансионистские притязания, первой жертвой которых стала Кривичская земля. Дальнейшее продвижение на юг должно было привести к неизбежному столкновению Славии с Русью.

В 879 г. Рюрик умер, оставив престол малолетнему сыну Игорю, а фактическое управление – его воспитателю Олегу. Через три года Олег организовал поход на Русь, обманным путем захватил Киев и, убив Аскольда, провозгласил себя владетелем объединенного государства. Столицей он оставил Киев. К сожалению, летописное повествование, посвященное этому событию, деформировано позднейшими редакторами и поддается реконструкции только в незначительной части.

Не подлежит сомнению, что Аскольд стал жертвой не только внешней военной авантюры. Олег, конечно, имел поддержку в самой Руси среди местных сил, оппозиционных киевскому князю. Понятно, что активная политика, осуществляемая последним, нравилась далеко не каждому. Среди лозунгов, которыми могла воспользоваться оппозиция, на первом месте было христианство, — во всяком случае, формально. В эпоху Средневековья религиозные мотивы являлись удобной ширмой любых социальных выступлений. Язычество не собиралось уступать поле деятельности христианству, поэтому сопротивление Аскольду, по логике, должно было принять форму антихристианской, проязыческой реакции. На нее и опирался Олег.

Закономерность такого сопротивления отмечал В. Н. Татищев, который называет христианство главной причиной гибели Аскольда. «Убивство Аскольдово, — пишет он, — довольно вероятно, что Крещение тому причиною было; может киевляне, не хотя Крещения принять, Ольга призвали, а Ольгу зависть владения присовокупилась..». И в другом месте он пишет: «И может не хотясчие киевляне креститися, Ольга на то призвали».

Выше приводилось утверждение В. Н. Татищева, что Аскольда «можно за первого русскаго мученика причесть». Если убитый владетель действительно был канонизирован как мученик, то ясно, что погиб он за веру. Дальнейший ход древнерусской истории подтверждает религиозный подтекст переворота 882 г.

Будучи язычником и опираясь на враждебные христианству элементы древнерусского общества, Олег должен был прибегнуть к антихристианскому террору. К сожалению, полное молчание источников не дает возможности конкретнее осветить эту сторону деятельности узурпатора, составить, определенное представление о положении христианской общины между 882 и 912 гг. Мы располагаем только некоторыми побочными материалами, подтверждающими враждебную по отношению к христианству позицию Олега.

Так, статья 907 г. в «Повести временных лет», составленная из отрывков Аскольдовой летописи, где речь идет о походе Руси на Царьград, и фрагментов фольклорных преданий, кончается словами: «И прозваша Ольга – Вещии, бяху бо людие погани и невеголоси». В этом укоре слышится намек, явно спровоцированный антихристианской деятельностью князя. Особое значение приобретает известная легенда о смерти Олега, помещенная в «Повести временных лет» под 912 г. Этот эпизод детально проанализирован Б. А. Рыбаковым, справедливо усматривающим в нем отражение враждебной князю «народноэтической» тенденции.

«Легенда о смерти Олега, — пишет исследователь, — явно направлена против князя. Героем оказался не сам князь, а его конь, через посредство которого действовали неумолимые вещие силы. Легенда построена на противопоставлениях: с одной стороны – князь, прозванный «Вещим», сюзерен ряда «светлых князей», триумфатор, возвратившийся из похода на греки с золотом, шелком и мирным договором, а с другой – всего-навсего лошадь. Узнав о предсказании, князь принял нужные меры, отослал коня, а после похода укорил кудесника. Но составитель сказания считал, что волхвы и кудесники Русской земли не ошибаются. Орудием исполнения высшей воли выбран конь, то есть символ добра, благожелательности к человеку, образом которого наполнен весь русский крестьянский фольклор и народное искусство.

Тот самый конский череп, на который «въступи ногою» великий князь, действует в фольклоре как источник благ, охранитель сирот, податель мудрых советов. Славянская археология знает ряд случаев, когда конский череп зарывался под угол дома, очевидно, в качестве могучего оберега. Хороших людей конь или его череп, или бронзовый оберег-амулет в виде коня – всегда охраняет от зла. А здесь?

«От сего ли лба смерть было взяти мъне?» И неумолимая смерть, предреченная волхвами могущественному князю, здесь- то и настигла его».

Б. А. Рыбаков считает эту явно враждебную Олегу легенду также языческой по происхождению: смерть-расплату князю- узурпатору предсказывают не христианские священники, а язычники-волхвы. В данном случае нас интересуют не обстоятельства возникновения легенды, а факт ее использования летописцем- христианином.

В действительности все могло быть значительно сложнее. Не исключено, что в начальном изложении пророчество действительно принадлежало христианским пастырям – это бы отлично подошло к исторической ситуации и придало бы повести идейное завершение. Возможно, что замена адептов новой веры волхвами и кудесниками является результатом редакторского вмешательства, как и перенос похода с 860 на 907 г. Действительно, кто же мог с большим основанием и художественной убедительностью выступить носителем высшего возмездия узурпатору-«паганину», убийце христианского властителя, просветителя своей страны, как не сам христианский Бог, осмысленный и интерпретированный в духе традиционной фольклорной поэтики? Однако Владимирова версия Крещения Руси в данном случае прибегла к основательной деформации изложения.

К этой же группе свидетельств необходимо отнести и неясность, которая существует по поводу места погребения Олега. В разных текстах оно определяется неодинаково. «Повесть временных лет» считает, что он похоронен в Киеве, на Щекавице. Подчеркнем, не на Старокиевской горе, где хоронили киевских правителей, а на отдаленном холме за границами города. Здесь действительно существовал большой курган, но раскопками Н. Ф. Беляшевского княжеского захоронения в нем не обнаружено.

Новгородская первая летопись утверждает, что Олег погребен в Ладоге, куда он будто бы ушел перед смертью. Почему ушел? Что вынудило «великого князя» бросить собственную столицу, «мать городам русским»? В этой же летописи приводится и третий вариант, согласно которому Олег из Ладоги отбыл за море, в Швецию, и там был ужален змеей. Добавим, что в Киеве, кроме щекавицкой версии, существовала другая, согласно которой могила Олега находилась на горе, где в наши дни расположена университетская обсерватория.

Подобная невнимательность к смерти князя также убедительно свидетельствует о враждебной Олегу фольклорно-летописной традиции. Этот негативизм явился результатом прежде всего антихристианской деятельности Олега – князя, оставившего о себе плохую память в народе. И кто знает, не послужила ли его деятельность – вопреки сознательной направленности – укреплению авторитета Православной Церкви в Киеве? Напомним – арабский писатель ал-Марвази считает год смерти Олега (912 г.) началом утверждения христианства на Руси».