Неизвестный Пири

План оставался прежним:

От Конгера до Большого гвоздя[90] более 900 километров, реально ли пройти туда и обратно на собачьих упряжках? Да, реально. Для тренированного, здорового человека, который разгадал стихию дрейфующих льдов и который не будет перекладывать работу на своих спутников. В виде «балласта», сидя в санях, до полюса не дойти – собакам и спутникам просто не сдюжить. Слишком трудно! Невозможно! Физическая форма Пири, как мы слышали от него самого (еще до хирургической операции), отнюдь не та, что нужна для полюсного похода. Да и представления об океанских льдах у лейтенанта все еще нет. Путь Конгер – полюс – Конгер для него заказан. Ничего, к сожалению, не изменится и позже – не может измениться! – во время новых попыток.

С места зимовки в форт Конгер ушли три группы, в третьей был Пири:

Романтический «зов севера», который помогает человеку найти себя, уже давно не звучит в сердце Пири. Лейтенант стал заложником своих прошлых успехов и своих многочисленных неудач, заложником громогласно объявленных амбициозных задач, заложником богатых друзей и Америки, которая с надеждой наблюдает за непонятным и великим борцом с Арктикой. Пири стал рациональным рекордсменом.

Поход к полюсу начался 9 апреля 1900 года. Через месяц лейтенант достиг мыса Вашингтон, открытого 19 лет назад лейтенантом Локвудом. О счастье, севернее мыса простиралась земля! Пири пишет:

Следуя линии берега, через четыре дня, 13 мая 1900 года, гигант Пири зафиксировал захватывающую дух точку, которая получила имя главного мецената Морриса Джесупа[91].

С таким эксклюзивным трофеем можно было возвращаться, считая задачу сезона выполненной, но лейтенант решил ступить на лед океана, на тот пока неизвестный ему лед, по которому лежит путь к Северному полюсу. Книга Пири:

Дневник Пири:

С этой стоической записью соседствуют слова:

Один из биографов Пири назвал километры, пройденные отрядом по океанскому льду, исторически важными для Пири. Да, для лейтенанта, что и говорить, это было полезно. Его кругозор расширился. Однако кругозор человечества не расширился ни на йоту, ибо уже десятки, если не сотни, людей испробовали под ногами эту странную, движущуюся поверхность полярного океана.

Впрочем, нет. Пири ведь не дотянул до «живых», дрейфующих полей. Он шел по припаю. Он говорит о трещинах, о каналах с открытой водой, о заснеженных торосах высотой до 15 метров. Все это – трудные препятствия, но… на неподвижном льду, который крепко «припаян» к берегу.

Упрямый, великолепный Пири продолжил движение на восток и 20 мая достиг точки чуть южнее 83° с. ш. Отсюда он, по его словам, разглядел пик, нанесенный им на карту в 1895 году под названием гора Вистар. Через 8 лет после «открытия» несуществующего канала Пири лейтенант «положил в карман» красивую победу: доказательство того, что Гренландия – остров.

В гурии, сложенном из камней, исследователь оставил записку, в которой упомянул Арктический клуб Пири, назвав поименно его членов. Каких-либо добрых слов о Грили и Локвуде, предшественниках и соотечественниках, сказано не было.

10 июня 1900 года открыватель островного положения Гренландии вернулся в Конгер. Книга Робинсона: «Мэтт тихим шагом осторожно подошел к закутанной в меха фигуре, сидящей в санях. Он наклонился, подхватил Пири под руку и постарался помочь ему встать на ноги…

Стряхнув руку Мэтта, Пири с трудом поднялся. Он ощутимо качался из стороны в сторону, хотя расправил плечи и гордо поднял голову.

“Ты не доживешь до того дня, когда со мной можно будет обращаться как с беспомощным калекой”, – сказал он высокомерно и, шатаясь, как пьяный, направился к дому. Когда он добрался до дверного проема, его высокая фигура покачнулась, и он споткнулся. Мэтт схватил его руку, чтобы поддержать, в то время как он старался восстановить равновесие».

Следующие 10 месяцев Пири провел в форте Конгер. Зимой членов отряда поразила цинга: симптомы болезни наблюдались у Пири, скверно чувствовал себя Хенсон. Роберт Брайс, рассказывая об этих черных месяцах Пири, отмечает роль доктора Дедрика, который, оставаясь самым сильным в отряде, проявил себя хорошим врачом и мужественным охотником.

Дома, в Америке, в этом году произошли печальные события. Про них Пири известили в письмах, но прочел он горестные страницы лишь следующим летом.

Весть от Джо: «Наша дорогая малышка, которую ты так и не увидел, ушла от меня 7 августа 1899 года в возрасте семи месяцев. Она болела всего несколько дней, но болезнь крепко вцепилась в ее маленькую головку, и мы не могли ничего сделать… Я уже никогда не буду чувствовать себя как прежде, потому что часть меня ушла в маленькую могилку».

Мэттью Хенсон

В ноябре 1900 года умерла мать Пири. Об этом рассказала кузина: «В одно из ее “просветлений” [незадолго до смерти] я спросила ее, знает ли она, что сильно больна, на что она ответила “Нет”. Я рассказала ей о болезни и сказала, чтобы она постаралась поправиться ради нас, но она ответила, что выздоравливать не хочет. Я спросила ее, разве она предпочитает умереть, и в ответ услышала “Да”… Уверена, что за несколько недель до своего ухода она почувствовала, что тебя уже нет, и думаю, что в это время жизнь перестала ее интересовать…»

И в том же 1900 году, в августе, в 250 милях к югу от жилья Пири разыгралась жестокая драма, будто поставленная неким недобрым мастером.

Алекасина[96]

Преданная Джозефина, узнав от Бриджмена о состоянии Пири, взяла с собой Мэри и направилась на «Виндворде» на Север с твердым намерением увезти мужа из этого страшного мира.

Лейтенант не подозревал, что Джо находится так близко. Между тем на борт «Виндворда» поднялась юная инуитская женщина, гордящаяся тем, что она жена Пири, и тем, что в руках она держит его сына, которому всего несколько месяцев.

В Гренландии во время зимовки миссис Пири со страхом и негодованием насмотрелась на многое. В жаркой комнате местные женщины «снимали всю свою одежду, за исключением ожерелий… с таким беспечным видом, как будто в комнате больше никого, кроме них, не было». Инуит, приехавший в новое селение без жены, получал в свое распоряжение жену хозяина иглу, в котором остановился. Если он привозил с собой собственную женщину, то, как «с очевидным отвращением Джо пометила в дневнике, “они [гость и хозяин] менялись на время визита”». Джозефина называла инуитов «самыми странными и грязными личностями» и с дрожью вспоминала, как Иква, первый гость в Доме Красной Скалы, обнял ее за талию и Куку пришлось объяснять, что у белых людей другие обычаи.

И вот ужас!.. В то время, когда Бог забрал ее младшую дочь, Роберт, опора, несравненный, безгранично любимый муж, спал с инуитской женщиной. Новая боль обрушилась на многострадальную миссис Пири, и она написала мужу письмо на 26 страницах: «Сегодня меня одолевают такие чувства, как будто мне не стоит видеть тебя в этом году, а лучше изложить на бумаге все, о чем я надеялась поговорить с тобой… Ты будешь удивлен и, вероятно, даже раздосадован, когда узнаешь, что я прибыла на корабль… но, поверь, если бы я знала, как у тебя обстоят здесь дела, то не стала бы приезжать».

Брайс (в книге) и Харпер (в газетной статье) сокрушаются, что это письмо Джо находится в частной коллекции. Первый дает лишь короткий абзац из него (см. конец главы), второй пересказывает содержание письма и приводит из него несколько отрывков:

«…не вдаваясь в подробности того, что она узнала о его личной жизни, она посвятила следующие две страницы деловым и финансовым вопросам.

На странице 5, наконец, она пишет о том, что разбило ее сердце:

“Я позаботилась об Алакасингве[97] и твоем сыне и позволила им быть в каюте вместе с Мэри. Это большая уступка с моей стороны… Меня как будто пронзили ножом, когда я услышала, как она рассказывала Мэри все о тебе… Только подумать, что она была в твоих руках, что ты ее ласкал, она слышала твои страстные признания, я просто могу умереть при мысли… Мой муж, думал ли ты когда-нибудь о том, чем были для меня эти годы, с тех пор как я попрощалась с тобой? В течение этих лет ожидания я утешала себя… мыслью о том, что это было так же тяжело и для тебя и я должна быть храброй ради тебя… Когда я приехала в Эта, то узнала, что ты даже не думал обо мне и существо, едва похожее на человека, имело власть над тобой и заставило тебя забыть все и думать только о нем. Моя любовь, почему я жива?”

Затем Джозефина резко обрывает себя словами: “Ну хватит, я не собираюсь давать волю своим чувствам”. Она возвращается к обсуждению новостей с юга, которые могли бы заинтересовать его. И затем: “Ты, кто причинил мне больше боли, больше радости, больше огорчений и больше счастья, чем кто-либо другой в жизни. Я не могу оставить тебя. Не могу”.

Джозефина написала, что она сделает все, что в ее силах, чтобы продвинуть дело Пири, как только вернется на юг, но добавила: “У меня очень сильное чувство, что я никогда больше не увижу тебя. У меня были подобные ощущения все время, но я никогда не чувствовала это так отчетливо, как хороня своего ребенка и вот сейчас”.

31 августа Алекасина серьезно заболела. Джозефина провела день, ухаживая за своей соперницей, в то время как Мэри играла со своим сводным братом-инуитом. На следующий день, когда состояние Алекасины ухудшилось, Джозефина написала: “Я очень боюсь, что ты потеряешь свою «Алли»[98]. Сегодня утром она являла собой печальное зрелище”. Все же Джозефина продолжала заботиться о ней и лечить, заметив: “Смею тебя заверить, я бы не стала этого делать, будь на ее месте кто-то другой, но я чувствовала, что делаю это для тебя”.

2 сентября Алекасину переместили в лагерь инуитов на берегу. Джозефина слышала, что у племени был обычай убивать младенцев в случае смерти их матери, и, беспокоясь о безопасности маленького Анаукака[99], она попросила… обеспечить его безопасность. Она приписала: “Я надеюсь – ради тебя, что эта женщина поправится”.

И здесь, на странице 26, письмо резко обрывается без подписи».

Уимс роняет фразу: «Женщина наивно хвасталась своими отношениями с Пириарксуа[100], не понимая громадных различий в моральных нормах». О да! Моральные нормы двух дам были совершенно различны, однако 17-летнюю Алекасину нам упрекнуть не в чем. И если уж говорить о моральных нормах, то, конечно, не женщин, а мужчин, и не мужчин вообще, а нашего героя – Роберта Пири.

Уимс приводит меморандум Пири, написанный им самому себе в октябре 1885 года. Роберту 29, до женитьбы 3 года, до Северо-Гренландской экспедиции 6 лет. Уимс гордится: два других биографа Пири – Грин и Хоббс – не знали о документе или не упомянули о нем.

Главная мысль документа: путь к славе лежит через Северный полюс. Пири с энтузиазмом создает систему аксиом, которая обеспечит ему достижение цели. Одна из них касается женщин:

По поводу инуитской жены Пири Алекасины известно многое. Именно ее фотография была опубликована на странице 500 в книге Пири Northward over the ‘Great Ice’, издание 1898 года. Подпись под фотографией: «Мать тюленей (эскимосская легенда)». Миссис Пири при встрече, конечно, узнала Алекасину.

Херберт пишет: «Люди, которые были с Пири на Севере и, безусловно, все эскимосы хорошо знали и принимали тот факт, что Пири был очарован Алекасиной с тех пор, как впервые увидел во время своей первой зимы в Энниверсари-лодж, когда ей было около 10 лет. Описание их первой встречи сохранилось в черновых заметках, написанных характерной рукой Пири:

Он описал ее как “первую красавицу племени” в 1896 году, когда ей было только 13 лет, и было известно, что в 1898 году он проводил с ней время так же, как и ее муж Пиугаток[101]. Более того, она родила двух сыновей от Пири: первым в мае 1900 года появился Анаукак, а в мае – июне 1906 года родился Кале[102]».

Харпер рассказывает, что «Пири… одалживая ее [Алекасину] у… Пиугатока, вознаграждал его гораздо щедрее, чем других охотников, под видом платы за его услуги как охотника и погонщика». Также «было известно, что он [Пири] был чрезвычайно ревнив, когда кто-то из других мужчин проявлял к ней интерес».

Мать тюленей (эскимосская легенда). Подпись из книги Р. Пири

Пири, делая предложение Джо, венчаясь с ней, не сообщил возлюбленной, что с неизбежностью (в соответствии с меморандумом) на его пути к Северному полюсу у него появятся одна или несколько полярных жен. Не известил он об этом и свою почитаемую и любимую маму, с которой так откровенно всем делился. Не знал, конечно, и Моррис Джесуп, стоящий, как помнит читатель, на страже христианской морали и общественной нравственности. Херберт по этому поводу замечает: «Но определенно Пири не мог позволить, чтобы его благочестивый бескомпромиссный друг и наставник Моррис Джесуп узнал о таких вещах, и, что примечательно, он никогда этого и не узнал»[103].

Фредерик Кук обрушивает на Пири свой праведный гнев. Широко известна его телеграмма президенту США Тафту, в которой покоритель Северного полюса весьма эмоционально протестует против того, что Пири уходит в отставку в чине контр-адмирала с выплатой высокой пенсии: «Подписывая законопроект о Пири, Вы оказываете почести человеку, чьи руки испачканы грехами. Он забрал деньги у наших невинных школьников[104], и я полагаю, что часть этих средств была использована для того, чтобы комфортабельно устроить жизнь своих арктических любовниц…

Сейчас на мрачном Севере есть по крайней мере два ребенка, которые нуждаются в хлебе, молоке и отце. Это – растущие свидетельства порочного характера Пири. И Вы поддерживаете это?

В этом законопроекте Вы оказываете почести тому, кто в поисках средств для законных исследований ходил с протянутой шляпой за легкими деньгами в течение 20 лет. На мой взгляд, большая часть этих денег была потрачена на продвижение прибыльной торговли мехами и бивнями, в то время как реальная попытка дойти до полюса откладывалась, по-видимому, с целью коммерческой выгоды. Таким образом, поглощенный пропагандой лицемерия, он опустился до аморальности и бесчестия…

Если Вы можете закрыть на все это глаза, то подписывайте законопроект о Пири».

Эскимосские рисунки (вверху).

Рисунок 14-летней эскимосской девочки. Работала около часа. Подписи из книги Р. Пири

В последующие годы семья Пири по поводу его двоеженства хранила молчание, друзья же полярника предпочитали считать обвинения в этом злонамеренной клеветой. Например, в книге «Гонка к Северному полюсу» (1960) Уимс пишет: «Что касается слухов относительно эскимосской жены Пири, то их пустил Кук. В своих лекциях доктор объявил также, что Пири оставил двух детей-эскимосов страдать на холодном севере, и в своей книге опубликовал фотографию эскимосской женщины и ребенка, подписав ее: “Полярная трагедия – брошенный ребенок Султана Севера и его мама”[105]. Эту выдумку должны были подхватить многие другие».

Читая знатока гренландской жизни Малори, кстати, современника Уимса, легко разобраться, кто выдумывает – доктор Кук или биограф Пири: «По датским гражданским законам его официальное имя – Пири, он очень похож на своего отца. “Я никогда не получал никакой весточки от моего знаменитого отца, – сказал он. – Также я никогда не получал никаких денег. Все, что я имею от него, – это его фотография, которую я сам вырезал из журнала. И все же я помню его очень хорошо. Мы жили на его большом корабле вместе с моей мамой, и он хорошо относился к нам”.

Однако, как справедливо заметил Роулинс: «…честность оказалась не только самой достойной линией поведения, но и самой мудрой». И вот уже в новой биографии Пири Уимс, во-первых, цитирует меморандум Пири, а во-вторых, пересказывает трагическое знакомство Джозефины с Алекасиной на борту “Виндворда”».

Журнал National Geographic – главный современный защитник Пири – выбирает ту же «самую достойную линию поведения» и в 1988 году публикует статью Эдварда Пири Стаффорда (сына Мэри Пири Стаффорд) «Семья Пири».

«В возрасте 69 лет я… обнаружил, что моя семья в два раза больше, чем я предполагал.

…Пришло время установить личный контакт между двумя ветвями семьи Пири».

И Эдвард отправляется в Гренландию.

«Меня встречала делегация эскимосских Пири, – продолжает он, – возглавляемая Кали, его дочерью Паулиной и его внуком Робертом. Неожиданное теплое родственное чувство охватило меня, когда я стал пожимать их руки и смотреть им в глаза…

Мне было грустно узнать, что Анаукак, первый эскимосский сын Пири… умер в 27 лет от болезни, описанной как “дырка в желудке”, – вероятно, за неимением более полного клинического описания, от перфорации язвы.

Кали, второй сын, намеревался дать своей дочери имя Мэри в честь моей матери, но во время ее рождения он был на охоте, и ее назвали Паулиной. Вернувшись, он исправил положение и назвал дочь Паулиной Мэри Пири…

Мне сказали, что брат Паулины, Питер Пири, пошел по стопам прародителя и стал здесь величайшим охотником и погонщиком собак, он единственный человек, кто дважды путешествовал до полюса на собачьей упряжке – с итальянской экспедицией в 1971 году и с японской в 1978 году…»

Безмерно гордясь своим дедом, Стаффорд чуть-чуть романтизирует историю: «Среди мучительного одиночества в ледяной темноте бесконечной зимы у моего деда появилось два сына с интервалом в 6 лет. Матерью обоих была молодая эскимосская женщина, чье имя – Алекасина – он как-то назвал “мелодичным” и чье лицо, по описанию Джозефины… как бы “освещалось двумя рядами зубов безупречной ровности и белизны” и было “безукоризненно красивым”».

Но он высказывает искреннее сочувствие своим бабушке и маме: «К тому времени, когда я достиг совершеннолетия, о существовании по крайней мере одного из этих сыновей было известно в семье. Но, по понятным причинам, этой темы избегали. Упоминания об этом вызывали явную боль у моей горячо любимой бабушки, и, пожалуй, еще большее огорчение они приносили моей матери».

Вернемся к письму Джозефины мужу от 28 августа 1900 года: «Ты подарил мне три года самого изысканного счастья, которое только может иметь человек. После этого счастье было поровну разделено с болью, а сейчас все – сплошная боль, за исключением памяти о том, что было».

«Виндворд» должен был уйти, и Джозефина Пири передала письмо для мужа. Но выход из гавани, где стояло судно, перегородил айсберг, и все остались в Гренландии на зиму.

Долгие холодные месяцы супруги провели на расстоянии менее 500–километров друг от друга. Она – на корабле со своим горем и со своей дочкой, он – в форте Конгер.