Глава 11. Четвертый поход к Северному полюсу. 1906 год

Бриджмен заявил репортерам: «Лейтенант Пири проделал великую работу, и ему удалось пройти на север так далеко, как ранее не удавалось ни одному американцу…»

Газета New York Tribune нашла свой ракурс: «Ни один из живущих на Земле людей не провел столько лет в Арктике, выполняя полевые работы, как он… Следовательно, когда он заявляет о смелом предприятии [достижении Северного полюса], которое, по его мнению, не безнадежно, то мир науки без колебания принимает этот вердикт, а также выражает пожелание, чтобы сам Пири был послан еще раз на Север, дабы использовать любой шанс для выполнения этой задачи».

В январе 1903 года лейтенант разослал письмо богатым людям, приглашая их в ряды Арктического клуба Пири:

…В течение еще двух лет я хочу целиком погрузиться в работу и совершить запредельное усилие, которое увенчает успехом все предыдущие попытки, при условии что я буду располагать подходящим снаряжением, в первую очередь я имею в виду первоклассный корабль…

В случае если я одержу победу, имена тех, кто сделал этот поступок возможным, будут жить во все грядущие века, воспарив над забытыми и заброшенными осколками нашего времени и всей эпохи. И это не образное выражение, а беспристрастный факт.

Единственное, что мы помним о Фердинанде из Испании, так это то, что он послал Колумба выполнить дело всей его жизни.

По словам биографа Пири Грина, у Арктического клуба Пири существовали две насущные задачи: «…первая – изменить общественное мнение и уменьшить существующее предубеждение по поводу арктических работ. Вторая – построить корабль, который доставит Пири с отрядом на базу на берегу полярного моря. Каждая из них требовала исключительного таланта и большого количества денег… В течение месяца… по всей стране появились статьи в журналах и газетах, в которых новые арктические планы предстали в самом благоприятном свете. Пропагандистская кампания была выполнена чрезвычайно искусно и ловко».

Строительство корабля с помощью Джесупа, кораблестроителя Чарльза Дикса и банкира Джеймса Колгейта тоже успешно продвигалось. Пири хотел, чтобы судно обладало тем же замечательным свойством, что и нансеновский «Фрам», – льды при сжатии должны были выталкивать его из воды.

Лейтенант сдал экзамены и стал лейтенант-коммандером, а потом коммандером[119]. Отношения с высшими чинами военно-морских сил выровнялись, и покорителю арктических просторов было предложено на выбор несколько назначений. Одно время коммандер рассчитывал на пост главы Управления верфей и доков, но разговоры о новой полярной экспедиции помешали столь заманчивому карьерному росту.

Пири был успешно прооперирован и теперь ходил скользящей походкой, не прихрамывая. 29 августа 1903 года Джозефина родила сына, которого назвали Роберт. Исследователь получил награды Шотландского и Парижского географических обществ и сам стал президентом родного Американского географического общества. Все складывалось превосходно, и коммандер попросил отпуск на три года, написав помощнику министра ВМС[120] Чарльзу Дарлингу:

Достижение Северного полюса является, по моему мнению, нашей безусловной привилегией и долгом. Достижение полюса другой страной станет укором и позором для нас.

Положительный ответ не заставил себя ждать: «Достижение Северного полюса должно быть Вашей основной целью. Ничто меньшее не удовлетворит. Открытие полюсов – это все, что осталось совершить, чтобы заполнить карту мира… Наша национальная гордость связана с этим предприятием, и министерство ожидает, что Вы осуществите свое намерение и традиции признанных заслуг дополнятся новой славой.

В заключение я рад сообщить Вам, что президент США выражает свою симпатию Вашим мотивам и одобряет эту смелую инициативу».

Пири хотел назвать судно именем Морриса Джесупа, однако мудрый шеф предложил имя президента США – «Рузвельт». Большие суммы дополнительно пожертвовали Джордж Крокер, банкир и директор железнодорожной компании Southern Pacific; Томас Хаббард, юрист, генерал, директор Western Union и других крупных корпораций.

«Рузвельт» отчалил 16 июля 1905 года. В прощальных словах Пири пошел дальше обычного:

Я отправляюсь сейчас во имя Господа, и я надеюсь с Божьей помощью достигнуть цели в обозримом будущем.

На «Рузвельте» у коммандера была просторная каюта и рядом ванная комната –

единственная роскошь, которую я себе позволил.

На стене каюты висели фотографии Морриса Джесупа и президента Рузвельта. Личный штат Пири состоял из четырех человек: стюарда Чарльза Перси, в обычной жизни работавшего в поместье Пири на острове Игл[121]; Росса Марвина, 24-летнего выпускника Корнелльского университета, секретаря и помощника; доктора Луиса Вольфа и Мэтта Хенсона. Последний, как рассказывает Брайс, «отправляясь снова на Север после нескольких низкооплачиваемых мест работы и неудачной службы на железной дороге в качестве носильщика, был словно оживлен».

Кроме новенького «Рузвельта», в Арктику шло судно «Эрик» с углем и дополнительным провиантом. После перегрузки, завершившейся в Эта 16 августа, «Рузвельт»

был заполнен углем так, что вода едва не доставала до планширя[122];

«Рузвельт» во время зимовки при лунном свете. Экспозиция при полнолунии в течение трех часов. 12 декабря 1905 год. Фото доктора Вольфа, хирурга экспедиции. Подпись из книги Р. Пири


На судне находилось более 200 собак и полсотни инуитов – мужчины, женщины, дети вместе с пожитками.

5 сентября 1906 года «Рузвельт» встал на зимовку возле северо-восточного берега Земли Гранта, у мыса Шеридан, в 111 километрах к северу от форта Конгер. В течение долгой зимы было заготовлено мясо, сшита одежда и отлажено снаряжение.

Западнее мыса Шеридан лежит мыс Хекла – место старта прошлой экспедиции, а еще западнее – мыс, получивший название Пойнт-Мосс[123], от которого Пири намеревался идти до полюса и обратно – 844 мили. Предполагалось, что шесть вспомогательных групп местных охотников возглавят: Роберт Бартлетт, капитан «Рузвельта»; Хенсон; Марвин; доктор Вольф и два матроса – Райан и Кларк. Отряды должны были перебросить экспедиционные грузы на 200 миль к северу, на широту, как выражался Пири,

самого дальнего [рекорда] Абруццкого, моего пункта отправления [к Северному полюсу].


Каюта Пири на «Рузвельте»


По мнению полярного исследователя, предстоящий маршрут от Пойнт-Мосс до «моего пункта отправления» будет достаточно прямой линией, вдоль которой транспортные группы устроят один за другим склады продовольствия и снаряжения. Помощники возьмут на себя и разведку, и прокладку пути, и строительство снежных домов для продолжительного использования, то есть основные трудности. Главный же отряд будет следовать, сберегая силы, по проторенной тропе. В назначенной точке к моменту появления босса должны быть сосредоточены все припасы для его финального броска и возвращения с Северного полюса к земле.

Редкий случай – Уимс критикует своего героя: «План оригинальный, но он был обречен на неудачу из-за одного принципиального недостатка. Несмотря на все свершения Пири в Арктике, у бывалого исследователя по-прежнему не было достаточного опыта работы на морском льду. Хотя он и понимал, что с определенной вероятностью льдины будут перемещаться, он не осознавал в полной мере величину постоянного дрейфа арктического льда на восток. Оказалось невозможным сохранять один рабочий маршрут такой протяженности через льды».

Дорогой Уимс, в принципе, льды перемещаются во всех направлениях, ибо, кроме генерального движения, заданного океанскими течениями, существует ветровой дрейф – льды подчиняются и ветру. Сформулирован закон, связывающий направление ветра и направление дрейфа, но дело не в формулах, а в том, что поверхность Северного Ледовитого океана – это стихия, которой человек управлять не может.

Уимс пишет о недостаточном опыте коммандера Пири, но так ли это? Экспедиция 1902 года дала лейтенанту массу информации, к тому же ему был известен богатый опыт Нансена, Каньи и многих других полярных исследователей.

Впрочем, пусть так – согласимся с Уимсом – у Пири не было достаточной практики. Заглянем в ближайшее будущее. Природные условия в 1906 году в пух и прах разнесут идеи Пири о прямолинейности маршрута и о способности вспомогательных отрядов согласованно действовать между собой на большой дистанции. И вот, уже имея этот опыт, этот почти катастрофический опыт, в 1909 году полярник ни на йоту не откажется от своих догм. Как странно! Как объяснить упрямую, непоколебимую веру инженера-строителя Пири в прямолинейность дороги к полюсу, без постоянной ее коррекции с помощью навигационных наблюдений и расчетов?

В меморандуме, адресованном самому себе, в 1885 году Пири нарисовал такую таинственную картину взятия полюса:

…Когда наступит подходящий момент, экспедиция сможет вырваться к Северному полюсу, как ядро из пушки…

…Очевидно, что шансы экспедиции попасть в благоприятный по погодным условиям период в течение одного сезона и сейчас, и спустя 10 и более лет весьма малы… Единственный выход – затаиться и ждать в подходящем месте, пребывая в готовности; наблюдать сезон за сезоном и использовать самый благоприятный из них, и, поверьте мне, такой сезон наступит. Тогда счастливчик, ожидающий на краю неизведанной территории, сможет устремиться к полюсу…

Пири, когда он писал эти строчки, было 27 лет, и, по-видимому, фантазия, что поход к полюсу схож с ядром, выпущенным из пушки, не оставляла его все последующие годы. (Снаряд летит прямо к полюсу – очевидно, он должен прилететь и обратно, причем так же прямо.)

Иной юноша, создавая в мечтах счастливый и идеальный образ своего героя, потом всю взрослую жизнь старается походить на него, и, возможно, подобно этому яркая метафора из восторженной молодости: «поход к полюсу – ядро из пушки» – мешала Пири в зрелые годы реалистично смотреть на вещи. Но есть и другое, более прозаическое объяснение. Подспудно Пири стремился к простоте. Ему, пожилому человеку с травмой ног, преодолеть реальные сложности на льду океана было не под силу. Физическая слабость определяла его постулаты, и главным из них стала удобная фантазия, придуманная когда-то, – на пути к полюсу все складывается идеально, ядро летит из пушки и потом возвращается.

В книге Пири «Вблизи полюса» из 411 страниц путешествию по океанским льдам отведено всего 43. Это 10,5 %. Выходит, книга о чем-то другом, а не о путешествии к рекордной точке.

Эту странную сдержанность нашего героя компенсируют прекрасные исследования: знаменитая книга капитана Томаса Холла «Был ли открыт Северный полюс?», изданная в Америке в 1917 году; монография преподобного Гордона Хейса «Роберт Эдвин Пири», появившаяся в 1929 году в Великобритании, и произведение Теона Райта «Большой гвоздь», опубликованное в Штатах в 1970 году и переведенное на русский язык. Все три автора уверены: Пири сочинил свой рекорд продвижения на север в 1906 году. Он не достиг точки с объявленной широтой 87°06′. Позже, в 1989 году, к этим обличителям прибавился знаменитый полярный путешественник Уолли Херберт, допущенный к архиву Пири. В отличие от Холла, Хейса и Райта, Уолли Херберт превозносит Пири, но, несмотря на это, обнародует документ, опровергающий рекорд 1906 года. Предел 87°06′ – придуман, Пири соврал, обвел всех вокруг пальца, и никто не узнал о лжи: ни военно-морской министр, ни президент США, ни моралист Джесуп, ни жена Джозефина.

Достижения 1906 года – еще один «золотой кирпич». И заметьте, если гренландскую выдумку – канал Пири при большом желании можно объяснить ошибкой исследователя: увидел то, чего нет, ибо показалось, что есть, – то «рекорд продвижения на север» оплошностью не назовешь, это – подлог. Цель понятна, она та же, что и раньше, – привезти в США ожидаемую победу; оправдать доверие; проглотить очередную ложку славы; добиться «следующего раза». Уверенность коммандера в том, что его афера удастся, – стопроцентная. Раз уже на заре карьеры, в 1892 году, канал Пири приняли на ура, то по прошествии 14 лет, на пике карьеры, «новый рекорд» будет встречен тем более с восторгом и ликованием. Итак, с одной стороны, перед нами история смертельно опасного, необыкновенного полярного похода, а с другой стороны – история позорного мошенничества.

Пойнт-Мосс – Большая полынья

Книга Пири:

19 февраля капитан Бартлетт наконец отправился на мыс Хекла. Марвин и отряд вышли на следующий день, потом были доктор Вольф и его отряд, и спустя два дня пошел я.

Коммандер, руководители отрядов и двадцать один инуит со 120 собаками собрались на мысе Хекла. Следующим пунктом был Пойнт-Мосс, лежащий в 20 милях к западу.

Из книги Робинсона: «Мэтту план показался очень надежным. “Это сработает, – сказал он Пири, – если только Господь, ветер, разводья, лед, снег и все дьяволы этой проклятой застывшей земли пожелают”.

Пири уверенно улыбнулся: “Конечно, это сработает. Профессор Марвин, Бартлетт, доктор Вольф, я и два члена экипажа «Рузвельта» образуют основную группу. И чтобы быть чертовски уверенным в успехе, я посылаю тебя, Мэтт, раньше на шесть дней с передовой группой”».

1 марта отряд Хенсона скрылся из виду, и в течение четырех следующих дней за ним потянулись отряды-снабженцы. Торжественно звучат слова Пири:

6 марта я покинул Пойнт-Мосс и направился от земли по полярному паковому льду на север.

Коммандер Пири


Капитан Бартлетт


Мистер Марвин


Мэттью Хенсон


В 1902 году исследователь стартовал с мыса Хекла месяцем позже. Выигрыш – благодаря «Рузвельту» – колоссальный. Объясним почему. В марте – апреле стоят жестокие морозы, которые сковывают воду льдом. В мае теплеет, и открытой воды становится больше. Так что чем раньше пуститься в путь, тем лучше. Немаловажно и то, что в 1906 году люди и собаки, доставленные на «Рузвельте» почти к месту старта, начали движение свежими, а не изнуренными сотнями пройденных километров, как в прошлые годы.

В конце первого марша Пири, расположившись в иглу, построенном отрядом Хенсона, послал инуитов вперед на разведку.

Они вернулись с сообщением, что в том месте, где проследовал вчерашний отряд, произошли сильные сдвиги льда и след разорван.

Временами Пири цитирует свой дневник. Запись от 7 марта:

Пока мы двигались траверсом по ледяному полю, началось ярко выраженное торошение, и вокруг стали образовываться разводья и трещины. Иногда они возникали между санями, следующими друг за другом, и тогда требовалась быстрая, оперативная работа: все сани следовало собрать на фрагменте старой льдины, имевшем в поперечнике несколько сотен ярдов…

Из второго лагеря Марвин и Райан вернулись в первый, чтобы привезти оставленные грузы.

…Они рассказывали, что лед там все еще находится в движении. Они добрались до грузов как раз вовремя и успели их спасти, иначе они были бы затерты сильным торошением.

В этот же день:

Пока мы были в лагере, льдина с двумя моими иглу разломилась на две части, разрушив оба иглу. По-видимому, под большим, жестоким давлением лед постоянно скрипел и трещал.

В третьем лагере. 9 марта:

…Льдина, на которой были построены мои иглу, раскололась под страшным давлением, иглу сотрясались и дрожали, как при землетрясении, так что некоторые эскимосы в испуге выбежали наружу… Мы рано отправились в путь, несмотря на сильный северо-западный ветер и неприятный дрейф.

Пири в этот день встретил Бартлетта, который возвращался от первого склада, сделанного в конце шестого марша, за новыми грузами.

Он [Бартлетт] сказал, что лед везде в движении; льдину, на которую были помещены мои передовые грузы, вчера сместило на милю или больше на юго-восток, и след разорван на большом протяжении.

Сам Пири в этот же день обратил внимание, что его сносит на восток.

Странно в свете всех этих ежедневных тревожных сообщений о движении льда звучат слова Пири, записанные в дневник 10 марта:

Обстоятельства слишком благоприятны. Я подавлен страхом встретить впереди открытую воду.

Что именно «слишком благоприятно»?

Пири погружает читателя в два параллельных мира. Один – явно придуманный и реализующийся только в словах мечтателя: «чертовски уверен в успехе» и «обстоятельства слишком благоприятны». Другой – реальный, и, слава богу, пока мы видим его. В построенном в уме, мифическом пространстве отряд ожидает большая вода, которая и в самом деле через две недели преградит путь. Но почему опытный полярник испытывает страх перед объективно существующим препятствием? Очень верно написал Херберт: «По полярному паку он [Пири] ехал позади армии своих людей с бешеным желанием достичь своей цели, но никогда не испытывал того чувства благоговения и свершения, которое доступно только первопроходцу, того трепета и приятного возбуждения, которые человек, идущий во главе, ощущает где-то под ложечкой, совершенно точно зная, что подвергает себя опасности».

Дневник Пири. 17 марта (одиннадцатый марш):

Чудесный день, чистый, как кристалл, и солнце сияет почти 12 часов. Земля отчетливо видна, но она не так далеко, как мне хотелось бы.

Несмотря на смещение льда, которое, как видел читатель, сопровождало отряды буквально все время, путь Хенсона от Пойнт-Мосс до первого склада и дальше – до точки, отмеченной как конец одиннадцатого марша, расположен скорее всего на прямой, имеющей направление (по мнению Пири и Хенсона) юг – север, то есть на меридиане, ибо, зафиксировав характерную точку на земле (позади себя), оглядываясь, всегда можно по компасу следить за курсом, корректируя его по выбранному месту; это элементарно, доступно каждому и, конечно, Мэтту Хенсону[124]. Внимательный читатель, впрочем, отметит, что Пири стартовал шестью днями позже Хенсона и за эти дни след головного отряда вполне мог сместиться. Не совсем так. Пири сообщает, что 15 марта он догнал Хенсона и отправил его дальше. Так что 17 марта Хенсон был впереди Пири всего на один марш. Поэтому, приблизительно (а все наши рассуждения приблизительны), путь Пири 6–17 марта отклоняется от прямой незначительно, и на схеме, которую мы построим, это отклонение не будет учитываться.

После четырнадцатого марша передовыми отрядами был сооружен второй склад. Пири подошел к нему 20 марта. Он пишет:

Несмотря на то что работа двигалась не так скоро, как мне хотелось бы, она шла настолько гладко, что я постоянно испытывал страх – не ждет ли нас впереди какое-либо непреодолимое препятствие. А еще я чувствовал, что может случиться и так, что 20 лет труда, разочарований и жертв приведут наконец к победе.

Ночью поднялся сильный западный ветер, продолжавшийся весь следующий день, и поля быстро изменили конфигурацию. Льдина, по выражению Пири, «громыхала». Стены снежного дома дали трещину. В этом лагере Пири провел два дня. Он рассказывает:

Хотя я постоянно с этим борюсь, я не могу не предаваться мыслям об успехе при нынешних обстоятельствах, когда с таким трудом пробиваюсь вперед. Нетерпение мое растет, так что останавливаться в иглу мне не хочется, а только идти и идти вперед. Ночью я плохо сплю, дожидаясь того момента, когда собаки достаточно отдохнут, чтобы продолжить путь. Затем я думаю, что будет, если некое непреодолимое препятствие – открытая вода, совершенно непроходимый лед или ужасный снегопад – выведет меня из игры теперь, когда все выглядит так обнадеживающе? Разорвет ли это мне сердце или просто повергнет меня в безразличие? И тогда я понимаю – какое это имеет значение? Самое большее через два месяца страданиям настанет конец, так или иначе я узнаю, что произойдет, и чем бы все ни обернулось, еще до того, как с деревьев опадет листва, я снова вернусь на остров Игл и буду бродить по знакомым местам вместе с Джо и детьми, слушая пение птиц… (существует ли все это в реальности на этой замерзшей планете?).

Американский писатель Райт подмечает: «Такие рассуждения Пири могли бы послужить интересным объектом исследования для психиатра. И даже если сделать скидку на некоторую рисовку, отрывки из его воспоминаний показывают, какую странную, можно сказать шизофреническую, задачу поставил перед собой Пири. Стремление пройти как можно дальше на север и вечный страх, что ему что-нибудь помешает, боролись с сильным желанием поскорее вернуться домой, на остров Игл»[125].

После шторма коммандер усмотрел «явные изменения в состоянии льда».

Где-то в двух милях от лагеря только что образовавшаяся полоса воды шириной в сотню ярдов или больше заставила нас поволноваться… В двух местах из-за ужасного давления образовались разводья… Лед с северной стороны всюду был смещен на восток.

Однако погода была чудесной, и четыре дня – 23, 24, 25 и 26 марта – Пири шел быстро.

Десять лет тому назад я бы сказал, что протяженность каждого марша была 15 миль, теперь же, я надеюсь, мы проходили по меньшей мере 12 миль.

(Запомним: за 4 дня 48 миль!)

Дневник Пири, 26 марта:

Прекрасный день и блестящий марш. Самая лучшая скорость, и затем удар – то, чего я все время боялся. Я слишком много мечтал в последние несколько дней, и это могло иметь только один результат – мои надежды на быстрый успех подорваны.

Вечером 26-го выяснилось, что все три отряда, находящиеся в авангарде, собрались вместе около

широкого открытого разводья, простирающегося на запад и восток.

Пири отмечает:

Северный лед медленно двигался на запад (выделено мной. – Д. Ш.).

27 марта полынья расширилась. Пири передал Бартлетту, что

если он не сможет переправиться, то ему нужно возвращаться…

Первая часть предложения написана для публики, так как понятно, что перебраться через полынью Бартлетт не в силах. Начальник продолжает:

Я хотел бы отправить его и Кларка с их людьми назад за дополнительным провиантом.

И обосновывает свое решение:

Я не имел возможности кормить все эти упряжки и людей здесь во время ожидания, которое могло продлиться несколько дней.

Капитан и Кларк ушли утром с семью санями… Вечером полынья все еще продолжала расширяться илед медленно двигался на запад (выделено мной. – Д. Ш.).

Любопытно было бы узнать, что делали Бартлетт и Кларк, повернув назад. Судя по записям Пири следующих дней, Бартлетт был послан за провиантом на берег, а Кларк – ко второму складу. До земли порядка 100 миль[126], до второго склада более 48 (расстояние, пройденное Пири за его последние четыре марша). Неужто можно ожидать их скорого возвращения с «дополнительным провиантом»? Кларку потребуется минимум 8–9 дней, Бартлетту – существенно больше. Книга Пири не рассказывает, пытался ли капитан «Рузвельта» выполнить задание коммандера или почему он не смог его выполнить, но известно, что Бартлетт благополучно достиг Земли Гранта. Также известно, что матрос Кларк подошел к Большой полынье через два дня после того, как Пири пересек ее. Разводье снова открылось, и Кларк повернул к земле. Он не достиг Пойнт-Мосс, не выбрался на мыс Хекла и не прибыл на мыс Шеридан. Проделав длиннейший путь, чудом избежав голодной смерти, он очутился в Гренландии.


Большая полынья, 84°38´ с. ш.


Но, дорогой читатель, стоит поразмышлять, что было бы с Кларком, если бы он все-таки перешел Большую полынью. Ее ширина, по словам Пири, достигала 2 миль. Разведчики, посланные начальником на запад и на восток вдоль ее южного берега, сообщили о ее рукавах. То есть она представляла собой огромное, местами разветвленное, «живое» водное пространство. «Живое» в том смысле, что очертания берегов постоянно менялись. Люди, успешно наладившие переправы с интервалом в несколько дней, могли оказаться очень далеко друг от друга. Это предельно ясно. Как же Кларку, преодолевшему полынью, к примеру, через неделю после Пири, искать его следы на северном берегу? Как искать и как найти? Поставить перед матросом Кларком такую задачу значит послать его на верную гибель. К счастью, Кларк, встретив бескрайнюю воду, повернул и волею судьбы оказался в Гренландии.


Книга Пири:

28-го северный ледпродолжал медленно двигаться на запад (выделено мной. – Д. Ш.) в течение всего дня, который был очень хорошим…

Поздно вечером… лед вокруг нас треснул со свирепым раздирающим звуком, и наше иглу задрожало…

Движение северного льда уменьшилось, и полынья затянулась пленкой. Миновал еще один ясный день. Движение льда почти прекратилось…

Наблюдения с секстантом и теодолитом показали удовлетворительные результаты: широту 84°38′ с. ш. и долготу 74° з. д. (приблизительно) и магнитное склонение 107,5º к западу. Мы сдвинулись на запад сильнее, чем я намеревался, из-за того, что Хенсон и его люди постоянно обходили полыньи и участки торошения слева.

Поразительную безграмотность демонстрирует Пири. Вот факты, ему известные. Хенсон шел 18 дней. Он сместился на запад на 40 миль[127]. Выходит, в среднем за день Хенсон отклонялся к западу почти на 2,2 мили. Но, держа курс на север и обходя препятствия слева, сместиться за день на запад на 2,2 мили невозможно. Это абсурд.

К тому же, находясь позади Хенсона, имея собственный компас и видя ошибку спутника, Пири вполне мог одернуть его: слишком влево берешь, приятель. Но таких замечаний командир не делал.

Видимо, дрейф смещал отряд Хенсона. Роберт Пири имел все шансы сделать географическое открытие, ибо в этом районе и в самом деле существует постоянное западное течение, зафиксированное в атласах[128]. (Локально дрейф мог быть и восточным. Пири дважды упоминает западный ветер и дважды говорит о смещении льда в восточном направлении.) Спутники Пири, аборигены, заметили западный дрейф, исследователь Пири не заметил. Более того, в книге он одернул инуитов:

Мои эскимосы… все были абсолютно уверены, что дрейф нас относит на запад. Лишь по той единственной причине, что лед на северной стороне Большой полыньи, пока я не присоединился к ним… явно дрейфовал (по их словам) в западном направлении.

Сам Пири четырежды[129] упоминает лед, плывущий на запад. В чем же упрекать местных? Это и есть западный дрейф.

Наряду с движением льда, возможно малозаметным, существует иная причина отклонения Хенсона к западу, если хотите, рукотворная – неверно взятое магнитное склонение. В районе, где пролегал маршрут Пири, вдоль меридиана магнитное склонение достаточно постоянно, но при смещении влево или вправо, то есть на запад или на восток, оно меняется. Если магнитное склонение увеличилось или уменьшилось, то курс следует корректировать, иначе… линия движения ляжет мимо полюса: западнее или восточнее. В случае Пири – западнее. Да плюс западный дрейф.

Первые 11 маршей Хенсон выверял направление движения по ориентирам на юге (на земле) и шел по компасу, используя магнитное склонение, заданное ему начальником на Пойнт-Мосс. Но величина, взятая Пири, была неверной: он использовал магнитное склонение мыса Шеридан, между тем на Пойнт-Мосс оно увеличилось на 11°[130]. Соответственно, направление движения Хенсона составляло с меридианом Пойнт-Мосс угол в 11° к западу. По мере продвижения Хенсона магнитное склонение росло, и поэтому направление движения все более отклонялось к западу. Если бы Большая полынья не остановила отряды Пири и он продолжил в том же духе, то через 7–10 дней в полной уверенности, что он идет на север, он стал бы приближаться к земле.

Подвоха можно ожидать и от меридионального времени. Самый простой способ вычисления широты места – это определение высоты солнца в полдень, когда светило находится строго на юге, в точке кульминации. Но полдень на каждом меридиане свой. Разумеется, отклоняясь влево или вправо на незначительные расстояния, мы без потерь пренебрегаем возникающими погрешностями, но незаметная систематическая ошибка может расти и стать существенной.

Строчки из дневника автора книги, 1979 год, 74-й день лыжного перехода от острова Генриетты к Северному полюсу:

«29 мая. Кульминация происходит не в положенный полдень, а в 10:40. Почему? За последнюю неделю без солнца мы существенно сбились на восток, и “палаточное” время, выбранное еще на острове Генриетты, отстало от истинного – времени меридиана, на котором мы находимся».

Капитан Томас Холл, один из главных критиков Пири, высказывает предположение, что Пири просто не умел определять свое местоположение. Контр-адмирал Томас Дэвис, президент частной навигационной организации в городе Роквилл, штат Мэриленд, в National Geographic Magazine пишет противоположное: «…Он [Пири] был в высшей степени компетентным штурманом и топографом, что не удивительно при его образовании инженера-строителя и его предыдущем опыте…» Обосновывая свое мнение, Дэвис ссылается на «достаточное количество астрономических наблюдений, сделанных Пири в Арктике в 1890-х и начале 1900-х годов». Да, наверное, Пири и знал, и умел, тем не менее его неудачный путь от Пойнт-Мосс до Большого разводья – хрестоматийный пример неграмотных действий, и прав капитан Холл, говоря: «В тот самый день, когда Пири потерял из виду землю, каким бы этот день ни был, Пири потерялся сам».

Книга Пири:

Воскресенье, 1 апреля. Почти идеальный день…

Досадно терять такую погоду в бездействии…Направление течения было по-прежнему на запад (выделено мной. – Д. Ш.)…

2 апреля…

Вчера около 9 часов вечера со своими тремя людьми прибыл Райан…

Он привез совсем легкие грузы. Но и они помогли нам, к тому же Марвин и Кларк должны быть близко.

Матрос Райан сообщил, что доктор Вольф повернул к земле от первого склада. К северу от второго склада Райан встретился с Бартлеттом. Но матрос не упомянул ни Кларка, ни Марвина. Видел ли он их? Вероятно, нет, иначе сказал бы. О передвижениях Кларка мы уже говорили, и он не мог быть близко. Марвин вечером 15 марта был послан на мыс Хекла за «дополнительным провиантом». Легко прикинуть, что прийти к Большой полынье он мог в лучшем случае дней через десять. Поэтому все разговоры коммандера о Марвине и Кларке, которые «должны быть близко», – красивые слова при плохой игре.

Райану с двумя инуитами было приказано возвращаться на берег. Пири сообщает:

Пока мои люди проводили разведку, я составил записки-инструкции Марвину, Кларку, капитану, врачу и самому Райану, которые он взял с собой.

Содержание посланий неизвестно. Стоит вспомнить циркуляры Пири времен Северо-Гренландской экспедиции – тщательные, исчерпывающие формулировки, педантично приведенные в отчете об экспедиции. Теперь – не так, и причина в том, что существуют личные тайны Пири, или на копирование документов у него не хватает сил.

2 апреля в 2 часа ночи Пири приготовил чай и послал людей на разведку. Место, где можно переправиться, нашлось, и уже на другой стороне в 8 утра Хенсон продолжил путь. Начался второй этап экспедиции. Подытожим, что же удалось сделать Роберту Пири 6–30 марта.

6–11 марта, за шесть маршей, коммандер продвинулся от Пойнт-Мосс до первого склада и 12 марта, по-видимому, задержался в лагере. 13–17 марта было сделано еще пять маршей – до точки, откуда Пири последний раз увидел землю. Далее, 18–20 марта, три марша до второго склада. 21–22 марта путешественник стоял на месте, причем в буквальном смысле слова. Дул западный ветер, который, без сомнения, вызвал смещение льда в восточном направлении, компенсирующее западный дрейф. (Еще раз повторим: все наши рассуждения делаются в достаточно грубом приближении.) 23–26 марта Пири двигался очень быстро – за четыре марша прошел 48 миль, остановившись на берегу Большой полыньи. Следующие дни – 27–30 марта – начальник нервничал, командовал и искал место для переправы. Дрейф за 3,5 дня унес его на запад приблизительно на 2 мили[131]. 30 марта Пири провел астрономические наблюдения.

О движении «по вертикали». Мы уже отметили, что между параллелями, проходящими через точки А и Г, 100 миль. Свою среднюю ежедневную скорость на участке АВ Пири предлагает, вольно или невольно, сам. Рассуждения простые. Командир уверен, что 23–26 марта отряд покрыл 48 миль. Стало быть, 23 марта за спиной у Пири остались 52 мили, пройденные за 14 маршей, так что средняя скорость была 3,7 мили в день. За 11 первых маршей в направлении на север отряд прошел приблизительно 41 милю.


Схема 1. Путь Пири 6–30 марта 1906 года. Такой путь прошел путешественник, считая, что идет на север

А – Пойнт-Мосс; Б – место, откуда Пири в последний раз видел землю; В – позиция отряда на берегу Большой полыньи 26 марта; Г – место, где 30 марта были сделаны астрономические вычисления


Теперь о смещении на запад. Расстояние между меридианами точек А и Г, измеренное по 84-й параллели, ровно 40 миль. Используя элементарную тригонометрию, определим расстояние от Б до меридиана точки А – 7 миль. Наконец, расстояние между Г и В, а мы считаем, что эти точки на одной параллели, – 2 мили. Таким образом, за последние семь маршей Пири сместился на запад (от Б к Г) на 31 милю.

От Большой полыньи к точке с координатами 85°12’ с. ш., 62° з. д.

Пири рассказывает:

[По ту сторону Большой полыньи] мои люди построили иглу, дали двойной рацион собакам, а я привел в порядок их грузы и положил то, что осталось, в приметный тайник на торосе на той старой льдине, где был разбит лагерь.

Хенсон в это время уже продвигался на север. 3 апреля задул западный ветер. Коммандер жалуется:

Лед был окутан светом, не дающим тени[132]… что практически не позволяло разглядеть следы Хенсона (выделено мной. – Д. Ш.). Я увидел, что наша льдина… была изолирована; широкая полоса молодого льда отделяла ее от остального льда.

Описание трудностей заканчивается словами:

Мы добрались до иглу Хенсона. Его записи говорят о том, какой тяжелый переход они совершили, как они устали и т. д., и т. п.

Книга Пири, 4 апреля:

Рассеянный свет оченьзатруднял движение по следам, почти уничтоженным ветром (выделено мной. – Д. Ш.).

Снова сплошные неприятности, и итог такой:

Это был переход, который мог всерьез лишить мужества обычный отряд, но мои маленькие смуглые дети льдов бодро везли свои сани через препятствия со сноровкой, приобретенной жизненным опытом и привычкой.

Книга Пири, 5 апреля:

Мы начали путь в 3:30 утра.При рассеянном свете идти по следам было очень нелегко (выделено мной. – Д. Ш.). Глаза все время напряжены, требуется постоянное внимание. И это крайне утомительно… я принял решение впредь избегать… передвижения при туманной погоде, если только нет острой необходимости.

Препятствий снова было сверх меры: глубокий снег, плавучий лед, полыньи, торосы. Пири пишет:

Я не был удивлен, когда в конце 6-часового перехода мы натолкнулись на лагерь Хенсона: «Слишком туманно, чтобы идти», и все в большей или меньшей степени беспокоятся из-за того, что находятся так далеко, тяжело идти и т. д.

Три главы в книге Пири посвящены ледовому переходу: «От мыса Шеридан до Большой полыньи» – 18 страниц, «От Большой полыньи до 87°06′ с. ш.» – 13 страниц и «От 87°06′ с. ш. к гренландскому побережью» – 12 страниц. Изредка Пири цитирует свой дневник: в первой из этих трех глав – девять раз, во второй – два раза и в третьей – ни разу. Известно, что рукописный оригинал дневника утерян. Но читаем у Херберта: «…Среди гранок и черновых рукописей Пири в Национальном архиве я случайно наткнулся на машинописный вариант [дневника]».

Британский исследователь цитирует дневник Пири, и эти выдержки для нас крайне ценны. Упрек в адрес Хенсона 5 апреля, завуалированный в книге, в дневниковых записях за тот же день звучит куда откровеннее:

Не был удивлен, когда в конце 6-часового перехода мы натолкнулись на лагерь Хенсона. Отряд пребывал в крайне дурном настроении: «Слишком туманно, чтобы идти». Его люди ныли, что находятся так далеко [от земли], а идти так тяжело и т. д., и он хныкал так же, как и они, хотя, конечно, никогда бы этого не признал… Во время движения он неудачно упал, и если вскоре ему не станет лучше, то мне придется сделать замену.

Красивые слова в пустоту – на кого же Пири заменит Хенсона?

Погода между тем портилась. Вечером пошел густой снег и ветер с запада усилился. При постройке иглу с громким шумом возникла трещина.

Книга Пири, 6 апреля:

Иглу Хенсона… было разрушено, его люди построили новое в центре льдины и перебрались туда. Сейчас под воздействием приливов, вызванных апрельским полнолунием, и ветра, вероятно, снова откроется «Река Гудзон» [133] . Однако Марвин и, как я надеялся, Кларк должны быть уже значительно ближе со своим провиантом…

Дневник, 6 апреля:

10-дневная заминка отряда Хенсона и 7-дневная – моего при отличной погоде были ужасной задержкой. Без нее мы были бы сегодня дальше Абруццкого. Пока же я на два градуса дальше того места, где был четыре года назад, когда начал с мыса Хекла. Сегодня месяц, как мы покинули землю, а задержка и медлительность Хенсона уменьшили наше продвижение до 5 миль в день.

Пири, с одной стороны, словно коллекционирует трудности: после Большой полыньи отряд оказался на старой льдине, окруженной молодым льдом; туман и белая мгла мешают идти, и глаза болят; след Хенсона, который совсем недалеко впереди, найти почти невозможно; подвижки льда разрушают снежные дома; ветер переходит в пургу; инуиты испуганы удаленностью земли и непредсказуемостью льдов.

С другой стороны, он внушает нам, что в целом все элементарно, вполне посильно Хенсону, который, жалуясь на усталость и тяжесть дороги и «т. д. и т. п.», просто ленится. Что же касается «моих маленьких смуглых детей льдов», то они вообще словно рыба в воде. Так где, собственно, Марвин и Кларк? В их прибытии нет ничего особенного, они скоро появятся, и все пойдет своим чередом. Но своим чередом пойти ничего не может. И сейчас я имею в виду не то, что великий путешественник вместо того, чтобы идти на север, идет на запад. Я о том, что доктор Вольф, и Бартлетт, и Марвин, и, как мы знаем, Кларк и Райан ушли восвояси.

Начался шторм, закончившийся только 12 апреля. Семь дней Пири был прикован к месту, названному им «Штормовой лагерь».

Было бы удивительно, если бы «Гудзон» не был широко открыт сейчас, и я надеялся, что Марвин и Кларк успели перейти его со всем провиантом, и первый из них настолько близко, что сможет нагнать меня через 1–2 марша. Если «Гудзон» был открыт и они находились на его южной стороне, это требовало бы решительной смены моих планов, так как было уже слишком поздно по сезонным условиям, чтобы ждать, пока они догонят меня.

За все время ни намека на ту смертельную опасность, которая угрожала бы Кларку и Марвину, если бы они в самом деле «гуляли» по просторам полярного океана по северную сторону Большой полыньи, а не приближались к земле. Бравада Пири свидетельствует либо о провале интеллекта коммандера, либо о его стопроцентной уверенности – и Кларк, и Марвин спокойно идут к берегу. Стоит предположить, что в записках, отправленных на юг, содержался приказ всем возвращаться на землю. Такое распоряжение было бы естественно и актуально – зачем командиру иметь возле себя белых свидетелей? Иной возразит: Пири ждет не людей, а грузы. Да, это так. Но, заполучив грузы, что делать с теми, кто их доставил? Как отправить людей к берегам земли? Своих следов в этой очень динамичной части океана им не найти, и с большой вероятностью их ждет смерть.

Книга Пири, 9 апреля:

Я должен совершить рывок, располагая всем тем, что у меня есть в наличии. Мой шанс – высокая скорость, длинные марши и возможность вновь питаться собаками, пока я не вернусь на землю.

Это начало подготовки читателя к фантастической повести о рекорде, который установит коммандер.

Дневник Пири, 10 апреля:

Большую часть времени я провожу, планируя, что я буду делать, когда вернусь… а потом вновь сталкиваюсь с глухой стеной[134]; если я не добьюсь победы здесь, то все это провалится; все, что даст им [моим планам] жизнь, – это успех здесь. Тогда я снова пересматриваю, что буду делать в разных непредвиденных обстоятельствах, если только погода прояснится, но это не занимает много времени.Я знаю очень хорошо, что я должен делать в любом случае, который могу себе представить (выделено мной. – Д. Ш.). И всегда сквозь мрачную тень надвигающейся неудачи виден ровный свет многих дней на моем острове с его обитателями.

Что хочет сказать Пири фразой, которую мы выделили? Опыт в самом деле, даже при самых обескураживающих обстоятельствах, помогает найти решение. Но беда в том, что опыт Пири после трагической травмы ног в январе 1899 года скорее сузился, чем расширился, появилась потребность в помощниках. На «Рузвельте» их четверо, на льду – пять белых и многочисленные инуиты. Главнокомандующий все лучше управляет своими людьми, но этого на дороге к полюсу недостаточно.

Книга Пири, 11 апреля:

Еще один день, 6-й день нескончаемой бури… Ветер и дрейф продолжаются с нестихающим неистовством. Сегодня в течение трех часов я делал рывки вперед, а временами едва ли не ползал на четвереньках туда и сюда по нашей маленькой льдине…

Я делал это отчасти для тренировки, а отчасти потому, что не мог больше сидеть спокойно…

Этот образ живого существа за решеткой, разъяренного пленом, вселяет большую симпатию, но продолжение фразы возвращает нас к привычному самовосхвалению лучшего из лучших:

…и еще из-за желания достоверно убедиться, что, будь я более решительным, я бы все равно не стал продолжать движение [сейчас].

А вот и следующий шаг – коммандер пытается убедить нас, что природа готова помочь ему установить новый рекорд продвижения человека на север:

…последствия шторма не сделают дальнейшее путешествие… труднее; и не сотрут наш след от Большой полыньи сюда.

Пири предъявляет доказательство:

Весь новый снег и часть старого был сметен со льдин… а следы моих саней, собак и людей остались хорошо заметны…

Наши следы были гораздо более четкими, чем шесть дней назад.

Между тем 4 апреля он писал о следах, «почти уничтоженных ветром».

Собственно, может быть и так и сяк: зависит от ветра, температуры воздуха, поверхности льда. Но речь-то не о сохранении следов на льдине, а о сохранении самой льдины. Речь о разрывах льда и о торошении. Следующий эпизод, рассказанный коммандером, полностью сметает нарисованную им оптимистическую картину.

12 апреля во второй половине дня два инуита были посланы назад, чтобы

…встретить Марвина (если он к северу от Большой полыньи), а если нет, то привезти провиант, оставленный в маленьком тайнике на этой стороне полыньи.

Невозможно понять, блефует Пири или настолько наивен, что действительно предполагает, будто мини-склад, оставленный им на льдине-острове (см. запись Пири от 3 апреля), сохранился. Так или иначе:

Вскоре после полуночи мои два человека вернулись и доложили, что потеряли след за первым иглу к югу от нас; их остановили открытая вода и полностью разрушенный лед, простирающийся так далеко, насколько они могли увидеть с самой высокой точки.

Обратим внимание, что инуиты миновали одно иглу и уже затем, остановившись у открытой воды, потеряли след. К этому факту мы вернемся, рассказывая о пути Пири к берегу.

Сметенный со льда снег, как сказал бы математик, это «о» малое – величина, которой можно пренебречь, а вот трещинами и каналами пренебречь нельзя. След был потерян в нескольких милях от лагеря Пири, там – достаточно близко – плескалась вода, и до горизонта простирался разрушенный лед. Начальник тем не менее глубокомысленно убеждает читателя:

Как я и предположил после изучения вопроса накануне, шторм улучшил условия нашего путешествия. На старых льдинах, где он не вымел полностью весь снег, он получше спрессовал его, и участки неровного льда и гряды торосов были сейчас завалены снегом, вбитым так плотно, что он мог бы выдержать и мула.

4 апреля он нарисовал картину противоположную:

…всю ночь ветер дул с севера… На оставшейся части пути мы встретили мощные многолетние льдины… они прерывались старыми трещинами и поясами из ледяных глыб… Эти места выступали в качестве сетей, улавливающих снег, который выдувался с ровных мест. Он лежал мягкий и глубокий.

Так какой же снег после пурги: «мягкий и глубокий» или такой плотный, что может «выдержать и мула»?

Снова Пири противоречит сам себе, но опять-таки состояние снега после пурги может быть разным – зависит от того, насколько направление ветра в конкретном месте было постоянным, от конфигурации торосов и разломов. Но с точки зрения человека, движущегося по дрейфующим льдам на собаках, на снегоходе, на лыжах, принципиально другое. Поля после шторма двигаются быстрее. Возникают новые разрывы, воды становится больше, и за счет столкновения льдин образуются новые торосы, так что ледовые условия для путешественника не могут стать лучше.

12 апреля в полдень Пири определил координаты: 85°12′ с. ш. и долгота –

немного западнее нашего корабля у мыса Шеридан.

Херберт отмечает, что эти вычисления не занесены в дневник, и скептически высказывается по поводу долготы.

Перемещение отряда снова изобразим графически.


Схема 2. Путь Пири 30 марта – 12 апреля 1906 года

Д – место на северном берегу Большой полыньи, откуда Пири начал движение 3 апреля; Е – местоположение лагеря Пири вечером 5 апреля; Ж – точка обсервации 12 апреля


Широта точки Д та же, что и точки Г на схеме № 1 (см. с. 225) – 84°38′. Точка Д западнее Г на 2 мили, так как четыре дня (30–31 марта и 1–2 апреля) Пири, находясь то на южном, то на северном берегах полыньи, дрейфовал на запад.

Теперь о долготе точки Е. Во время трех маршей (3–5 апреля) генеральный дрейф был по-прежнему западный, но ветер все три дня дул навстречу движущимся полям, компенсируя их смещение на запад. Наше предположение: эти три дня Пири шел на север, то есть долгота точки Е – та же, что и долгота Д. С какой скоростью шли путешественники? Большой она не могла быть. Переправа через Большую полынью закончилась рано утром 2 апреля, и уже в 8 несчастный Хенсон был отправлен в дорогу. Трудностей хватало, и в записке, оставленной в иглу, он сетует на усталость. 4 апреля путешественники встретили полный набор препятствий. 5 апреля, как пишет Пири, шли 6 часов, которые много принести не могли. Вся картина напоминает сражение со льдами 6–17 марта, но дорогу для Пири теперь «трамбует» один Хенсон, а не вереница отрядов. Так что апрельская скорость не больше мартовской, то есть 3,7 мили в день. Считаем, что за три дня Пири одолел 11 миль. Широта точки Е – 84°49′.

Наконец, о точке Ж. Ее широта названа. Долгота – «немного западнее нашего корабля у мыса Шеридан». Пусть 62° з. д. Расстояние между меридианами точек Г и Ж, измеренное по 85-й параллели, – 63 мили. Расстояние между меридианами точек Д и Ж – 65 миль.

Итак, итоги шторма весьма внушительны: Пири сместился на 23 мили на север и на 65 миль на восток.

Почему возник снос на север? В записях Пири, сделанных в Штормовом лагере 13 апреля, упоминается южная составляющая воздушных потоков:

Ветер, который был немного южнее от чистого запада, отклонялся все южнее…

Так что дрейф временами был не восточный, а восточный-северо-восточный.

От точки с координатами 85°12 с. ш., 62° з. д. до точки на широте 86°30′

По словам Пири, он шел на север 7,5 дня. Не так много. Записи Пири об этих днях не ежедневные и не подробные. Хейс: «…текст становится путаным и невразумительным. Это необходимо упомянуть, ибо трудно разгадать, что хочет сказать Пири».

Херберт таинственно сообщает, что в найденной им машинописной версии дневника выше записи «40-й день. Суббота. 14 апреля 1906 года» есть слова: «First day of “dark”» – «Первый день “темноты”». Исследователь продолжает: Только оригинал может разрешить вопрос – были ли эти слова добавлены позднее или нет. В этом примечании нет астрономического смысла. Так что же он имел в виду? Эта запись не появляется в опубликованном отчете… В самом деле, все путешествие начиная с этого момента становится загадочным. Его переходы намного превышают все, что он когда-либо делал до этого, но логика в записях отсутствует».

Херберту, видимо, нравятся слова “First day of dark” (dark без кавычек), и в книге “The Noose of Laurels…”, в 12-й главе, посвященной броску Пири к самой северной точке, исследователь использует их как подзаголовок. По-видимому, смысл такой: темное дело.

Сравним дневниковые записи Пири за 14–20 апреля, найденные Хербертом, и события тех же дней в книге Пири, более 110 лет уже убеждающей читателей, что в 1906 году коммандер «обошел» великолепных итальянцев из экспедиции герцога Абруццкого.

14 апреля

12 апреля, сразу после обсервации, в 2 часа дня, Пири послал Хенсона вперед прокладывать дорогу, а через 2 часа два инуита ушли на юг, чтобы установить контакт с Марвином или принести имущество из мини-склада. Пири рассуждает:

Очевидно, что больше я не могу нисколько рассчитывать на мои отряды поддержки, и что бы теперь ни предстояло сделать, это будет сделано с теми людьми, и тем снаряжением, и тем провиантом, которые есть в моем распоряжении. К сожалению, мой отряд был больше, чем нужно (нас восемь человек), а запасов гораздо меньше, чем я мог бы желать. Я дал своим людям ужин и вновь лег вздремнуть, пока у них оставалось несколько часов для сна. Мне не о чем было думать или беспокоиться. Я уже знал, что я должен делать в данной ситуации.

Через день в 9 утра[135] Пири выступил из Штормового лагеря по тропе, проложенной Хенсоном. Собаки были в весьма скверном состоянии. Через три дня коммандер образно сообщит:

Здесь мы убили шесть измученных собак и скормили их остальным, чтобы сохранить наш маленький запас пеммикана. Жуткая худоба этих собак, которая стала видна, когда с них сняли шкуру, вызвала у моих людей временную панику, поскольку они сказали, что все животные могут выйти из строя в любой момент и что здесь надо повернуть обратно…

Херберт: «…машинописная копия его дневника сообщает, что они шли только девять часов “почти по 3 мили в час”».

Стало быть, прошли почти 27 миль. Пусть 27. Это очень большое расстояние, но в книге Пири его увеличивает:

Первый марш в течение 10 часов, когда я шел впереди с компасом… дал нам 30 миль…

Видимо, чтобы казаться более убедительным, он добавляет:

…мои эскимосы сказали – 40 миль.

По сравнению с дневником возросли и скорость, и время в пути. 23–26 марта, когда собаки еще не превратились в скелеты, Пири ликовал по поводу 12 миль в день. Теперь он идет в 2,5 раза быстрее. Географ Хейс настроен скептически: «Поразительно, что как только Пири покинул своих белых компаньонов, скорость его передвижения вдруг увеличилась почти в 10 раз по сравнению с предшествующей средней скоростью; и что все препятствия полярного пака, которые, как он сам учил нас, были практически непреодолимыми, мигом исчезли…

Нас просят поверить в то, что эти восемь человек могли продвигаться за один час почти так же далеко, как недавно они продвигались в течение целого дня, и что они могли удерживать такой темп 10 часов».

Автор книги присоединяется к Хейсу. Невозможно поверить, что по льдам океана с изнуренными собаками можно идти 10 часов со скоростью 3 мили (5,4 километра) в час.

Любопытно, как Пири определяет пройденное расстояние. Ведь нет никаких приборов – только опыт и интуиция. Но опыт он приобрел на неподвижном покрове Гренландии. Интуиция же заинтересованного человека плюс ссылка на инуитов, которые всегда из вежливости скажут то, что от них хотят услышать, – сумма малоубедительная.

На пространстве между Пойнт-Мосс и Большой полыньей Пири столкнулся с западным дрейфом, затем во время шторма льды понесли его на восток, но белые обманчивые поля могут двигаться и в меридиональном направлении. Сотни раз в своих экспедициях я с тревогой ждал, когда штурман Хмелевский огласит расстояние, на которое за рабочий день – 8–10 ходовых часов, иногда 11–12 – мы переместились на север. Из-за дрейфа, бывало, это расстояние увеличивалось, а бывало – уменьшалось. «Вверх по эскалатору, который движется вниз», – слова, набившие оскомину. Можно с досады сжимать кулаки и лить слезы, когда узнаешь, что встречный дрейф съел твои заработанные по́том счастливые километры, а можно, наоборот, будучи угрюмым, удрученным сплошными неудачами, встрепенуться и засмеяться, когда штурманы пропоют, что дрейф наконец преподнес подарок – хотя бы 3–4 попутных километра.

В мучительной полярной походной жизни основные силы уходят на передвижение, но быт: устройство лагеря, приготовление пищи, процесс еды, сборы ко сну и даже сам сон – все это тоже требует постоянной мобилизованности и стойкости. Возня на морозе с астрономическими приборами и математические расчеты – весьма неприятная дополнительная работа. В полярных экспедициях она возлагается на штурмана. Но в команде Пири нет такой должности. Дедрик учил Хенсона писать и считать, так что ему далековато до навигационных расчетов, инуиты безграмотны, и штурманское бремя целиком лежит на начальнике.

Но у начальника нет ни сил, ни желания заниматься навигацией. Он сокращает количество обсерваций до минимума, и эта минимизация никуда не годится.

В книге Пири пишет:

В конце марша я почувствовал большую усталость, натер волдыри на подошвах обеих ног, а после дней расслабления в лагере каждая косточка болела от быстрого темпа…

15 апреля

Дневник:

Шли 10 часов, затем устроили лагерь в плотном тумане…

Опять двигались с хорошей скоростью, и чувствую, что сегодня должны были пройти миль 25. Я надеюсь, что больше.

Книга:

Во время этого марша мы опять двигались с хорошей скоростью, и я почувствовал, что мы прошли еще 30 миль. Я надеялся, что даже свыше того.

Картина предыдущего дня повторилась: пройденное расстояние в книге по сравнению с данными дневника завышено на 5 миль. Для чего бы это? Скоро узнаем. В дневнике едкая запись в адрес Хенсона:

Стартовали в 8 утра. Через 20 минут встретили иглу Хенсона (эти два иглу в двух часах одно от другого!..) и нашли его записку с байкой о разводьях и т. д., и т. п. Через 4,5 часа после начала движения наткнулись на него самого, стоящего лагерем около закрытой полыньи, где он находился уже около 20 часов. Он утверждал, что она только что закрылась, но это ложь, и если бы я не подошел, он так бы и сидел. Дело просто в том, что он до смерти боится этих разводий, больше даже, чем эскимосы. Сегодня мы уже пересекли одиннадцать безо всяких проблем, небольшой обход всегда дает возможность где-то перейти.

В книге об этом совсем коротко:

Через 4,5 часа после начала движения мы наткнулись на Хенсона, стоящего лагерем около закрытого разводья…

Также сообщается:

…дул сильный ветер с запада-юго-запада… (выделено мной. – Д. Ш.)

16 апреля

От Херберта мы узнаем, что в дневнике Пири записал:

…мы шли со скоростью по меньшей мере 2 мили в час, и я уверен, что темп сохранялся до тех пор, пока было ясно.

А вот книга:

Когда мы начали следующий марш, было ясно и солнечнопри легком ветре (здесь и далее в этом абзаце выделено мной. – Д. Ш.)… но в полдень с запада налетела темная гряда облаков и ветер усилился. В конце марша мы поставили лагерь возле открытой полыньи шириной около 50 футов… Строительство наших иглу в этом лагере при сильном ветре и метели было неприятным занятием. Скорость во время этого марша составляла не менее 2,5 миль в час. Мы пересекли несколько узких разводий и после полудня шли почти непрерывно по однолетнему льду.

«По меньшей мере 2 мили в час» превратились в «не менее 2,5 миль в час». Марш был урезан, сколько часов он продолжался, неясно, но известно, что «в конце марша мы поставили лагерь». Однако, прочитав дневниковую запись за 18 апреля (см. ниже), мы поймем, что отряды шли 6,5 часа. Итак, 16 апреля пройдено: 13 миль – по дневнику, 16 миль[136] – по книге.

17 апреля

Херберт, используя первичные записи Пири, сообщает, что в этот день «они не шли».

В книге по-другому:

Наше пребывание в этом лагере было дольше, чем обычно, из-за продолжающихся ветра и снегопада.

Слово «дольше» подразумевает, что отряды покинули иглу, построенные накануне, а в конце дня возвели новые, то есть марш не был пропущен. У Пири находим обоснование такого хода событий:

1. Именно 17 апреля жизни лишились «шесть измученных собак» и «люди Пири» предложили ему повернуть назад. Коммандер возразил, что он еще не готов возвращаться. Он заявил:

…и не буду готов, пока мы не пройдем по крайней мере пять маршей к северу.

Цифру «пять» следует воспринимать как директиву, и запланированные пять дней – это 17, 18, 19, 20 и 21 апреля. Таким образом, 17 апреля – ходовой день.

2. По словам Пири, возвращаясь от рекордной точки на юг, отряды останавливались в семи лагерях, построенных по дороге на север, поэтому иглу, возведенные 16 апреля, и иглу от 17 апреля – две разные стоянки.

Итог. Дневник утверждает, что отряды стояли на месте, книжная версия – двигались и, стало быть, наскребли хотя бы 2–3 мили, иначе неразумно было бы переносить лагерь. Зачтем 2,5 мили.

18 апреля

Херберт: «В своей дневниковой записи за 18 апреля, в первый полностью тихий день с того момента, как они покинули Большую полынью, Пири заявляет, что они шли 10 часов с четвертью, и это дает

всего 36 часов от Штормового лагеря [137] , и если наша скорость 2,5 мили в час, то мы близки к рекорду Абруццкого.

Книга:

Ночью ветер утих… Вышли рано, и не возникло никаких серьезных затруднений при пересечении полыньи, как я ожидал. Сначала шли по крайне неровной поверхности, через нагромождения льда и большие наносы, затем до конца пути дорога была очень хорошей.

Это был первый полностью безветренный день с того момента, как мы покинули Большую полынью… Мы много раз пересекали однолетний лед и несколько раз совсем молодой, образовавшийся несколько дней назад. Не было старых льдин. Шли 10 часов. Сейчас мы должны быть близки к самому высокоширотному рекорду Абруццкого.

В книге Пири не указывает скорость движения, однако нарисована такая картина:

…в какой-то момент собаки сильно возбудились из-за какого-то запаха… и три или четыре мили задавали такую скорость, что мне, даже когда я бежал, было трудно держаться впереди, так что я отошел в сторону и пропустил их вперед.

Взяв скорость, названную в дневнике, – 2,5 мили в час и время – 10 часов, мы можем добавить в копилку Пири еще 25 миль. Таблица иллюстрирует, как Пири «улучшал» в книге свои дневниковые записи.



По дневнику – 90 миль, по книге – 104 мили. В первом случае рекорд Каньи превышен на 4 мили, во втором – на 18 миль. Но и в первичных записях, и в книге Пири прибедняется – дескать, он близок к рекорду Абруццкого. Объяснение парадокса, видимо, в том, что Пири вовсе не стремится к точности, а наоборот – заинтересован в приблизительности, размытости. «Близок к рекорду» – самые подходящие слова для такой тактики.

Однако книга, в отличие от эмоционального дневника, – итоговый материал, пишущийся post factum, все в нем должно быть продуманно, взвешенно и корректно. Так что в отчете «Вблизи полюса» имеется очевидный логический вполне курьезный провал: ради того чтобы превысить рекорд Каньи, исследователь мучает себя и своих спутников, рискует жизнью, а когда цель достигнута, не замечает этого. Никаких ура, никаких восклицаний. И это тот самый Пири, который всегда искал и находил повод, чтобы во всеуслышание заявить о своих потрясающих достижениях. Выходит, текст книги не только придуман, но и перед публикацией внимательно не прочитан.

И все же главное разоблачение впереди – это дневниковые записи путешественника за 19 и 20 апреля, находящиеся в вопиющем противоречии со страничкой в книге, повествующей об этих же двух днях.

19–20 апреля. Дневник

19 апреля:

Прекрасная тихая ночь и утро, обещавшее еще один хороший день. Я встал раньше пяти утра, приготовил чай, и в 6:45 мы были в пути. Примерно в миле от лагеря перешли через узкое разводье.

Снег мягче и глубже. Ноги тонут в нем на несколько дюймов при каждом шаге. Чуть позже наткнулись на разводья с обеих сторон, но надеялись, что они выклинятся. В 9:30 оказались в сети разводий между двумя крупными, и лед находился в движении. Как можно быстрее развернулись, в двух местах еле успели вовремя перетащить нарты, чтобы спастись с отдельной льдины. Потом я остановился, чтобы провести обсервацию прежде, чем надвигающаяся с севера гряда облаков закроет солнце. Установил теодолит и провел одно нечеткое дополуденное наблюдение, пока солнце не скрылось.

Затем мы пошли… вдоль большого разводья на юг примерно милю-две в поисках перехода, но заметили, что оно медленно расширяется, и расположились лагерем. В это время наполз густой туман и пошел легкий снег.

Увидели трех тюленей в разводье, и Сипсу одного подстрелил, но тюлень утонул. Это очень расстроило эскимосов.

Херберт замечает: «Из его дневниковых записей понятно, что люди и собаки почти обессилели, а условия для путешествия становились все более трудными».

20 апреля:

Встал рано и послал двух людей в разные стороны вдоль разводья посмотреть, не случилось ли каких изменений за ночь, которые позволят нам его перейти. Сипсу нашел такое место, и в 9 утра мы тронулись в путь. В этот момент сквозь плывущий туман проглянуло солнце… Случайный проблеск синего небосвода и перистые облака над головой показали, что выше них – чистое небо. Это дало мне надежду, что в полдень я смогу провести четкое наблюдение.

Херберт сообщает, что в 11 часов они остановились, Пири провел обсервацию, и не раньше 12:15 отряды возобновили движение, преодолев три узких разводья.

…В час дня остановились [у] разводья шириной около 200 ярдов, идущего с юго-запада на северо-восток и поворачивающего далее к востоку для соединения с тем, которое мы перешли сегодня утром. Велел людям построить иглу и поесть, потом отправил по два человека в каждую сторону, чтобы посмотреть, есть ли какой-нибудь шанс перебраться. Я не хочу испытывать силы собак, заставляя их совершать бесполезный путь, а углубление в местность, которая, очевидно, является еще одним тупиком, было бы именно бесполезным.

Следующие слова из дневника Пири Херберт называет «ключевыми»:

Перепроверил вчерашние и сегодняшние наблюдения, и они показывают очень схожие результаты, средний из которых 86°30′ (точки [обсервации] находятся на одной широте, только вчерашнее местоположение восточнее сегодняшнего), но меня пугает, что высота [солнца] в обоих случаях немного занижена, ибо измерения были произведены одно до полудня, другое – после.

Получается, что Пири не дотянул до рекорда Каньи всего 4 мили. Уолли Херберт, а он – опытный полярный штурман, увеличивает это отставание до 12 миль:

«Поскольку Пири хотел проверить данные о широте, маловероятно, чтобы время его наблюдений отклонялось от полудня более чем, скажем, на час. Имея это в виду, давайте поищем объяснение выражению: “но меня пугает, что высота в обоих случаях немного занижена”.

У Пири действительно была причина чувствовать отчаяние. На широте 86°30′ высота солнца 19 и 20 апреля за час до его прохождения через точку зенита или спустя час после этого хотя и ниже, чем высота точно в полдень всего на несколько минут…

Однако те два показателя высоты солнца, которые он получил 19 и 20 апреля и которые, по его словам, были “немного занижены”, дали бы ему значения широты где-то в районе 86°22′…»

Впрочем, в свете того, что Пири приписал себе рекорд 87°06′, не столь важно, до какой широты он добрался на самом деле: до 86°30′ или до 86°22′. Далее он пишет:

С момента обсервации мы прошли около двух миль.

И последние сохранившиеся строчки:

Мы находимся в настоящей западне разводий, испарения от которых затмевают солнце…

Приводим рисунок Херберта, изображающий блуждание Пири 19–20 апреля[138].



Теперь, зная широту 86°30′ (с поправкой Херберта – 86°22′), достигнутую Пири 19–20 апреля, мы можем уточнить скорость отрядов 14–18 апреля. Утром 19-го движение продолжалось около 3 часов – предположим, что отряды прошли 4 мили. Тогда широта лагеря, поставленного вечером накануне, – 86°26′ (86°18′), и расстояние, освоенное за 36 часов[139], равно 74 (66) милям[140]. Скорость – 2 (1,8) мили в час. Это очень высокая скорость, но все-таки существенно меньшая, чем провозглашенная Пири.

19–20 апреля. Книга

19 апреля:

По мере нашего продвижения качество льда улучшилось, поля стали несомненно бо́льшими и торосы более редкими, но количество трещин и узких разводий возросло, и они почти все были в движении. (Такого не может быть – поля стали бо́льших размеров, а количество «живых» трещин увеличилось. – Д. Ш.) Эти трещины были расположены равномерно под прямым углом к нашему курсу, и лед на северной стороне быстрее двигался на восток, чем на южной. Наш темп разрывал сердца, особенно из-за того, что мы были на скудных рационах.

Еще один штрих, указывающий на интенсивность движения:

Тех собак, которые выдохлись и были не в состоянии поддерживать заданный темп, скармливали остальным.

20 апреля:

…мы вошли в район с открытыми разводьями, простирающимися на север и на юг, и движение льда стало более выраженным. Торопясь пересечь этот участок, мы организовали форсированный марш среди этих разводий.

Эти бодрые записи похожи на текст от 14 и 15 апреля. По аналогии можно предположить, с какой скоростью и сколько часов отряды двигались, и к пройденному ранее расстоянию прибавить новые мили. Рекорд Каньи остался в далеком тылу, но по-прежнему никаких реляций!

В дневниковых записях сказано совсем о другом. Источники – дневник и книга – в корне противоречат друг другу, и понятно, что в книге – ложь.

Между тем записи в дневнике и текст книжного повествования за 14–18 апреля, как мы видели, достаточно идентичны, разве что в почтенном томе опущены обидные упреки в адрес Хенсона. Совпадение доказывает, что машинописная копия дневника, попавшая в руки Херберта, достоверна. (Легко представить себе, что оригинальный рукописный дневник – вредное свидетельство – уничтожен, но предположение, что машинописная копия дневника, найденная Хербертом в Национальном архиве, – подделка, кажется абсурдным.) Вывод очевиден: в книге подлог, и это уже не убеждение Хейса, Холла, Райта или автора настоящей книги, а непреложная истина. Благодаря Херберту, Пири документально уличен во вранье. Ставить ли точку? Нет, и тому есть две причины:

1. Исследование мистификации должно быть продолжено.

2. Досадно было бы прервать рассказ о путешествии Роберта Пири, плачевный лагерь которого 20 апреля отделяет от берега расстояние более чем в 200 миль. Наш путешественник должен выбраться на землю, и, возможно, его возращение в апреле – мае 1906 года и есть самое героическое из всего, что он сделал в жизни. Жаль, нет достоверных записей, а к его книге, а лучше сказать ко всем его будущим книгам, доверия теперь кот наплакал.

Херберт оберегает Пири от чрезмерно суровых оценок, не акцентирует внимание на катастрофическом различии описаний 19–20 апреля в двух источниках и раз за разом превозносит неукротимый нрав и железную волю первопроходца. И тем не менее британский путешественник, как и подобает исследователю, ставит вопрос: мог ли Пири из своего лагеря на широте 86°30′ (86°22′) сделать рывок и достичь 87°06′, преодолев 36 (44) миль за один день?

Повторим сакраментальные строчки из дневника Пири за 20 апреля:

…В час дня остановились [у] разводья шириной около 200 ярдов… Велел людям построить иглу… Я не хочу испытывать силы собак, заставляя их совершать бесполезный путь, а углубление в местность, которая, очевидно, является еще одним тупиком, было бы именно бесполезным…

Мы находимся в настоящей западне разводий…

Херберт: «Едва ли это звучит как описание места, из которого он собирается вырваться и совершить последний марш на север на расстояние от 38 до 43 морских миль[141] по прямой, и [к которым] необходимо добавить, самое меньшее, 25 % на обходы…

…мы остаемся с двумя вопросами, требующими ответа: удалось ли Пири превзойти рекорд итальянцев и установить новую точку Самого дальнего севера, и если да, то как далеко он прошел?..

Его лагерь 20-го числа был на “неподходящей” стороне открытого разводья шириной в 200 ярдов, и он знал, что от этого лагеря было всего несколько миль до итальянского рекорда. Так же как и мы, он не знал, сколько именно (от 4 до 12. – Д. Ш.). Но в одном мы можем быть твердо уверены: Пири был из тех, кто готов приложить сверхчеловеческие усилия, чтобы побить рекорд, и, вероятно, он дошел до нового Самого дальнего севера, превзойдя ранее установленный рекорд 86°34′ на несколько миль.

А что насчет заявления Пири о достижении широты 87°06′? Я считаю практически невозможным согласиться с тем, что из лагеря 20 апреля он прошел до заявленной как Самый дальний север широты и обратно в тот же лагерь минимум 76 морских миль, и это расстояние по прямой, без дополнительных миль на обходы…

Почему он просто не сказал, как далеко он продвинулся на самом деле?»

Этот вопрос Херберта – «рука помощи» Пири, ибо почти наверняка на север он не сдвинулся, и уже утром 21 апреля заспешил к югу – промедление было смерти подобно.

Спасая кумира, Херберт отвечает на свой вопрос: «Любое улучшение рекорда Самого дальнего севера меньше чем на 20 миль… почти наверняка будет рассматриваться в некоторых кругах как сомнительное. Даже новый рекорд, который был бы на 25 миль лучше прежнего, находился бы в районе 86° и поэтому упоминался бы наряду с результатами Нансена и Каньи. Но если бы он превысил 87°, то новый рекорд представлялся бы более веским и менее подозрительным. Но здесь я, конечно, представляю лишь свой взгляд на дилемму, которая могла прийти в голову Пири. Нет убедительных доказательств ее существования…»

С Хербертом согласиться трудно. Если бы из точки на «неподходящем» берегу разводья Пири в самом деле пошел на север и выжал хотя бы милю сверх рекорда Каньи, задокументировав победу (а документальная регистрация достигнутой отметки входит в регламент этих грандиозных международных соревнований, длящихся десятилетиями), это была бы одна из самых трагических и красивых полярных побед в арктической истории. Ибо каждый шаг Пири на север увеличивал вероятность гибели его людей. Мы воздали бы должное героизму коммандера военно-морских сил США Роберта Пири.

Но такая недостаточная, с точки зрения Херберта, или такая триумфальная, с точки зрения автора, победа не зафиксирована. Истина совсем в другом: Пири не был в точке с широтой 87°06′, а в книге начиная с 14 апреля планомерно подтасовывал события, чтобы эта фальшивая широта была бы хоть сколько-нибудь правдоподобной.

Он прекрасно понимал, что никто не поверит, будто он мог из лагеря на широте 86°30′ обернуться на север и обратно за два дня, пробежав 72 (88) мили. Именно поэтому он «потерял» дневник и завысил в книге расстояния, пройденные 14–20 апреля, оставив на финиш, на 21 апреля, по его мнению, правдоподобное количество миль.

Вернемся к движению Пири 12–20 апреля и изобразим путь графически, но сначала попытаемся понять, что в эти дни происходило со льдами.

За предшествующую неделю (5–11 апреля) Штормовой лагерь сместился на восток на 65 миль и скорость дрейфа составила 9,3 мили в день. Разогнавшаяся фантастически большая масса льда, обладая несусветной инерцией, продолжала двигаться в прежнем направлении, да и ветер оставался попутным. 12 апреля Пири пишет:

После полуночи неистовство ветра утихло… хотя по-прежнему присутствовал значительный дрейф…

На следующий день Пири говорит о западном-юго-западном ветре, «который вызывал слабый дрейф». Цитируя Пири на странице 238, мы выделили курсивом его упоминания о ветре, и всегда он был с запада, иногда чуть отклоняясь к югу. «Первым полностью безветренным днем с того момента, как мы покинули Большую полынью», командир называет 18 апреля, и это исключение словно подтверждает правило. Обобщающая фраза по поводу ветра звучит так:

С того момента, как мы покинули Штормовой лагерь и пошли по восходящему маршруту, ветер дул с большей или меньшей силой, но без перерыва, немного южнее чистого запада.

Займемся построением следующей схемы движения отряда. 12–20 апреля льды двигались на восток, чуть отклоняясь к северу, и этим смещением на север мы пренебрежем. С какой скоростью дрейфовали льды? Сперва мчались – 9,3 мили в день. Затем скорость снизилась, но была по-прежнему высокой, и наше предположение: первые два дня после окончания бури – 5 миль в день и в следующие дни – 2 мили в день. За новый отсчет возьмем позицию Пири днем 12 апреля – на схеме 2 это точка Ж.

За двое суток, 12–14 апреля, Штормовой лагерь сместился на восток на 10 миль, и 14 апреля Пири ушел на север. Введем обозначения: З1 – точка, из которой 14 апреля начато движение, и И – точка обсервации 19 апреля. Эту конечную точку будем считать «собирательной»: в ней Пири наблюдал за солнцем и 19, и 20 апреля, и в этом же месте в эти дни люди стояли лагерем. Широта точки И – 86°30′. Долгота? На карте Пири весь его обратный путь от рекордной точки до Большой полыньи проходит по 50-му меридиану, и нам, к сожалению, ничего не остается, как считать, что точка И имеет именно эту долготу – 50° з. д.

Расстояние между меридианами точек Ж и И, измеренное по 85-й параллели, – 62 мили. Между Ж и З1– 10 миль, так что от З1 до меридиана точки И – 52 мили. За 7 дней Пири сместился на восток приблизительно на 52 мили, и это, на первый взгляд более чем странно. Он знал о вполне значимом восточном дрейфе и, делая рывок на север, должен был бы брать упреждение к западу. Холл по этому поводу острит: «Даже несмышленые животные, переплывая реку, догадываются об этом благодаря банальному инстинкту. Птицы догадываются об этом, когда летят в потоке ветра». Разумеется, Пири брал упреждение, но снова, как и в марте, роковую роль сыграло неправильное магнитное склонение. Херберт предполагает, что Пири использовал магнитное склонение, определенное 30 марта на южном берегу Большой полыньи. При движении к востоку оно уменьшалось, Пири не учитывал этого, и отклонение от севера на восток усугублялось. Мартовская дуга выпуклостью на северо-восток симметрично превратилась в дугу апрельскую выпуклостью на северо-запад.


Схема 3. Путь Пири 12–20 апреля 1906 года

З1 – лагерь, из которого Пири ушел 14 апреля; З2, З3, З4 – лагеря, построенные соответственно 14, 15 и 16 апреля; З5 – точка, из которой Пири ушел 18 апреля; З6 – лагерь, построенный 18 апреля; И – точка обсервации 19 апреля.

Точки З2, З3, З4, З5, З6 располагаются на линии, соединяющей З1 и И, так, что длины прямолинейных участков З1 – З2, З2 – З3, З3 – З4, З5 – З6, З6 – И пропорциональны расстояниям, пройденным соответственно 14, 15, 16, 18 и 19 апреля.

17 апреля отряд стоял на месте, и лагерь, построенный накануне, продрейфовал на восток 2 мили


Всех этих бед Пири мог избежать, если бы регулярно определял долготу. Верно говорит Херберт: «Пири был из тех, кто готов приложить сверхчеловеческие усилия, чтобы побить рекорд». Автор согласен с этим. Но сверхчеловеку надо ежедневно делать достаточно простую вещь – определять долготу. У нашего героя либо не было сил на это, либо ему мешала уверенность в том, что долгота не нужна. Через 3 года, на маршруте к полюсу, Пири снова проигнорирует долготу. Человек, названный первооткрывателем Северного полюса, на своем маршруте к вершине мира ни разу не определял долготу!.. На пушечном ядре к Северному полюсу и на нем же обратно – вот как это называется.

Забудем на время разоблачительный документ – дневник Пири – и обратимся к головокружительным событиям повести «Вблизи полюса».

Путь 21–22 апреля (по книге Пири)

21 апреля:

…поспали несколько часов [20 апреля] и, возобновив путь вскоре после полуночи, спешили вперед практически до полудня 21 апреля…

Во время этого последнего броска мы пересекли четырнадцать трещин и узких разводий, которые почти без исключений были в движении.

Отряды шли 10–11 часов, и скорость была высокая, та же, по-видимому, что и в другие хорошие дни. Совсем просто предположить, что 21 апреля Пири прибавил к своему запасу еще 25–30 миль.

Когда мои наблюдения были проведены и быстро подсчитаны, они показали, что мы достигли 87°06′ с. ш. и, наконец, побили рекорд, за что я поблагодарил Бога, как только мог…

У автора, следящего за рассказом Пири, рекорд получился знатнее – на 1,5 градуса больше. По Холлу рекордная отметка Пири находится вообще за 89° с. ш.

Книга:

…я более чем стремился продолжить путь, но когда я посмотрел на осунувшиеся лица моих товарищей, на немногих оставшихся собак, которые походили на живые скелеты, на мои почти пустые сани и вспомнил дрейфующий лед, по которому мы пришли, и неизвестные размеры Большой полыньи, отделяющей нас от земли, я почувствовал, что стою у допустимого предела. Я сказал моим людям, что с этого места мы должны повернуть обратно.

Мои флаги были сброшены с вершины ближайшего к нам самого высокого пика… за ним я оставил бутылку, в которую положил краткую запись и кусочек шелкового флага, пронесенного мною по северному побережью Гренландии 6 лет назад.

Была сделана фотография. Два слова о ней.

Статья контр-адмирала Томаса Дэвиса, процитированная на с. 223, называется «Новые доказательства того, что Пири был на полюсе» и посвящена походу 1909 года. Путешествию 1906 года в ней уделено незначительное место: помещена эта самая, известная фотография и дана подпись: «Заявление Пири о том, что в 1906 году он прошел дальше всех на север, тоже оспаривается. Оно было подтверждено фотограмметрическим анализом фотографии, сделанной Пири в “самой дальней северной точке”. Экспертиза… установила, что Пири находился очень близко к широте 87°06′' с. ш., о которой он заявил».

Лучше бы Томас Дэвис не упоминал эту фотографию. Ибо нельзя делать научные выводы, используя столь нечеткую, столь размытую фотографию. Право, автор полностью дискредитирует себя.

Но дело обстоит в тысячу раз хуже. С помощью «фотограмметрического анализа» снимка, полученного с вероятностью единица не севернее 86°30′ с. ш., адмирал доказывает, что Пири был на 87°06′ с. ш. Получается, что доказательство Дэвиса такой же блеф, как и заявка Пири. Понятно, что эти фальшивки – в 1906 году Пири и в 1990 году Дэвиса – в равной степени ставят под большое сомнение утверждения обоих о следующей победе полярника – в 1909 году.

Вернемся к книге Пири. В самой северной, рекордной точке он не стал разбивать лагерь. Следующая запись относится ко второй половине 21 апреля:

Мы уже совершили хороший дневной марш. Теперь мы должны были повторить его без еды и отдыха.

И они повторили его, прошли те же мили – теперь к югу.

Когда мы наконец дошли, спотыкаясь, до лагеря, я почти ослеп от обжигающего снега и ветра и совершенно выбился из сил от продолжительного напряжения… Я волочил ноги, будто они были из свинца… Из четырнадцати трещин и узких полыней, через которые мы перешли во время последнего форсированного марша, все, за исключением трех, за несколько часов, пролетевших между нашим движением вперед и возвращением, явно изменились, и две или три сместились до такой степени, что мы с трудом нашли наши следы на их южной стороне. Как только мы оказались внутри иглу и был разожжен примус для приготовления чая, я начал кататься по спальному ложу, мучаясь жжением в глазах… В течение часа или больше я боялся приступа снежной слепоты, вызванного обжигающим ветром и снегом и напряжением глаз во время обсерваций…

Любопытно: вместо «10–11 часов» Пири пишет «несколько часов».

Итак, поздним вечером 21 апреля, после двух упомрачительных маршей, Пири вернулся в тот лагерь, где сутки назад они «поспали несколько часов» и из которого «вскоре после полуночи» вышли в путь. Теперь, снова в этом лагере, они

наконец-то выспались впервые за несколько дней.

Главная ложь, если так можно сказать, исчерпана. Далее в книге некая смесь вымысла и всамделишных событий. Причем доля правды непременно присутствует, ибо Пири и его спутники все-таки выбрались на берег, прошли свои 210 миль за 19 дней (21 апреля – 9 мая), и средняя их скорость – 11 миль в день – была очень высокой. Пири приобрел ни с чем не сравнимый, можно сказать, потрясающий опыт битвы со льдами возле северного побережья Гренландии. Он выйдет на землю в районе мыса Неймайер[142].

Разделим эту дорогу на четыре части: до Штормового лагеря; от Штормового лагеря до Большой полыньи; переправа; от Большой полыньи до берега.

От точки на широте 86°30´ до Штормового лагеря

По мнению автора, 21 апреля, находясь на широте 86°30′, Пири повернул на юг; как он выразился, «с максимальной скоростью». Книга:

В конце каждого марша мы, спотыкаясь, входили в наши старые иглу. Полностью измотанные, с глазами, воспаленными от ветра и метели, но благодарящие Бога за то, что нам не нужно прилагать дополнительные усилия для строительства иглу.

(По Пири, этих маршей было шесть, на самом деле, поскольку 17 апреля отряды стояли на месте, – пять.)

Прочтя последние слова начальника, подумаешь, что главная трудность в походе – построить иглу. Но снежные дома возводят инуиты; читатель может быть уверен, что Роберт Пири не режет снег длинным ножом, не таскает снежные кирпичи и не ровняет стены. А вот 25 миль пройти по льду – это каторга. Даже сидя в санях, 25 миль проехать трудно, но Пири ведь ищет след – и ноги будто налиты свинцом, и он катается по спальному ложу от нестерпимой боли в глазах.

Он рассказывает, что число собак сократилось, несколько саней были «списаны», и, как результат, появились свободные люди. Все силы были брошены на поиски следов. И следы обнаруживались.

Возвращаясь к залихватскому стилю записи 19 апреля: «Тех собак, которые выдохлись и были не в состоянии поддерживать заданный темп, скармливали остальным», Пири живописует:

Всякий раз, когда следы прерывались из-за движения льда, мы рассыпались цепью и браливправо, на юго-запад (выделено мной. – Д. Ш.), пока не находили их опять. Когда мы подходили к трещине или к полынье, которые были слишком широкими, чтобы перетащить через них сани, один из моих эскимосов тотчас бежал налево, другой – направо, и тот, кто первым находил подходящую переправу, давал сигнал, махая рукой… саням, которые шли сзади, и сани брали курс на него, мы пересекали полынью, находили след на южной стороне и продолжали путь. Таким образом, сани не теряли время и мы могли сохранить такую же высокую скорость… как и на нашем пути к полюсу, несмотря на движение льда и необходимость придерживаться следа. Трое из нас часто бегали на значительные расстояния для того, чтобы… разведывать полыньи до того, как подъедут сани.

Можно представить себе, что спецназовцы, или спасатели, или полярные спортсмены проводят перед телекамерами показательную тренировку. В реальной жизни ничего подобного быть не может. По ровным полям большой площади бежать можно, хотя и трудно. Но если район движения динамичный, местами проглядывает открытая вода и под ногами лед разной толщины, то не до бега. Опасно ходить, не то что бегать. Разная твердость покрова, разная заснеженность, разная скользкость… Бугры, расселины, трещины. Легко упасть, легко получить травму, легко угодить под лед. Картина, нарисованная Пири, неправдоподобная и легкомысленная.

Ждешь, конечно, менее литературного, более реалистичного описания, но… какое есть, и важно, что люди в самом деле двигались к югу. Личные обязанности Пири на этом участке упростились, ибо не надо было хвататься за компас и размышлять о проклятом магнитном склонении. Книга:

Одному Богу известно, каким образом мы достигли Штормового лагеря. Последний переход был в тисках еще одной слепящей западной пурги с сильным снегом. В этой буре только один эскимос, очень хороший следопыт, мог держать след в течение пяти минут.

Мы не знаем точно, какого числа Пири начал движение, но, еще раз повторим, вероятно, утром 21-го. Он отчаянно спешил, ибо на карту была поставлена его жизнь. Если все шло гладко, то поздно вечером 25-го он должен был прийти в Штормовой лагерь, сместившись с широты 86°30′ на широту 85°12′.

Составим таблицу, из которой будет понятно, сколько времени и где «жили» без хозяев пять лагерей Пири, обустроенные в точках З1, З2, З3, З4, З6 (см. схему 3). Новые местоположения лагерей, считая, что иглу в них оставались неразрушенными и сами стоянки дрейфовали на восток со скоростью 2 мили в день, обозначим: И1, И2, И3, И4, И5.



На карте в своей книге коммандер расположил стоянки строго на 50-м меридиане. От точки З1 (см. схему 3) до него – 52 мили, но в действительности, как показывает таблица, Штормовой лагерь продвинулся лишь на 24 мили и находился в момент возвращения Пири несколько западнее меридиана 55° з. д. Видимо, путешественник все-таки понимал, что «вчерашние» следы надо искать правее, на юго-западе, и этим объясняются его слова: «Всякий раз, когда следы прерывались… мы… брали вправо, на юго-запад».


Схема 4. Путь Пири 21–26 апреля 1906 года

– Путь Пири 14–19 апреля

Две ночи: 19–20, 20–21 апреля отряд Пири провел в точке И

И1, И2, И3, И4, И5 – новые положения лагерей Пири (см. таблицу, предшествующую схеме)


Кстати, мы должны отвергнуть следующее, казалось бы, убийственное обвинение Холла и Райта в адрес Пири. Оба исследователя объясняли смещение полярника 14–20 апреля только восточным дрейфом. И тогда, рассуждали они, Пири на обратном пути никак не смог бы попасть в свои старые снежные дома на 50-м меридиане, ибо они «уехали» бы далеко на восток. Теон Райт с издевкой сравнивает людей Пири с почтовыми голубями, возвращающимися, несмотря ни на что, в Штормовой лагерь. Так вот, еще раз: кроме дрейфа, была и другая причина смещения экспедиции на восток – неверно взятое магнитное склонение.

От Штормового лагеря до Большой полыньи

По книге, в Штормовой лагерь Пири вернулся 28 апреля, и здесь люди были задержаны на 24 часа непогодой:

…лед стонал и скрежетал привычным образом… возобновили движение, еще более сократив количество моих собак. Я определил направление «кратчайшего пути» до ближайшей части побережья Гренландии. Я один из всего отряда знал, насколько далеко нас отнесло дрейфом…

Разумеется, Хенсон и инуиты «не знали». Но и Пири – тоже не знал, ибо у него не было никакой возможности сориентироваться, не прибегая к навигации. И – аналогично – он не мог «определить направление “кратчайшего пути” до ближайшей части побережья Гренландии». Все это чистый блеф, но странно другое. Судя по карте из книги Пири, путешественник двигался вдоль 50-го меридиана, и в этом случае точка побережья, ближайшая к Штормовому лагерю, вовсе не мыс Неймайер, а мыс Вашингтон, причем ошибка солидная – 20 миль. Почему, выпуская книгу, держа перед глазами собственную карту, готовую для печати, Пири пропустил этот очередной ляп – непонятно. Но забавно: если долгота Штормового лагеря не 50° з. д., а 55–56° з. д., то тогда мысы Неймайер и Вашингтон приблизительно равноудалены от него.

Книга:

Когда мы дошли дотого места (выделено мной. – Д. Ш.), где два моих эскимоса были остановлены во время их попытки принести провиант с [северного берега] Большой полыньи, я не удивился тому выражению изумления и едва ли не ужаса, с которым они вернулись ко мне. Сейчас там не было открытой воды, но хаос из разрушенного, вздыбленного льда, простиравшегося вдаль на юг, был неописуем.

Вспомним историю «того места». 3 апреля Пири оставил на льдине, которую он описал как остров, мини-склад. 12 апреля из Штормового лагеря к этому складу были отправлены два инуита. Они миновали снежные дома, возведенные с 4 на 5 апреля, – последние перед Штормовым лагерем. Далее к югу следы оборвались – путь преградила вода.

Теперь, более чем через две недели, Пири снова добрался до «того места». Иглу по пути следования он не упоминает. А ведь было бы крайне любопытно, если бы сохранились не только снежные строения, возведенные 14, 15, 16, 18, 19 апреля, но и дома, построенные после марша 4 апреля, которые (якобы) еще стояли 12–13 апреля. Без сомнения, эти иглу исчезли, иначе Пири упомянул бы их. И следов тоже нет. Но тогда как же Пири мог попасть в «то место» или как «то место» могло угодить под его ноги? «Того места» в природе не существует, и история про инуитов, испытавших «изумление и едва ли не ужас», придуманная Пири, в очередной раз свидетельствует, что он не понимает, где находится и что происходит вокруг.

Книга:

…беспощадный и изнурительный переход…

Отряды подошли к «рубцу» Большой полыньи. Так Пири называет ответвление полыньи, края которого сошлись и смерзлись. Путешественник с волнением сообщает, что представшая картина воодушевила его, ибо он решил, что Большой полыньи больше нет. Но через два дня препятствие, вселяющее страх, обнаружилось, и из уст разочарованного путешественника звучит почти заклинание:

…никому и никогда в этих местах не следует ни надеяться, ни рассчитывать на что-то, кроме самого худшего.

Жаль, что эта мысль не посетила Пири 10 апреля во время шторма. Тогда в дневнике он записал нечто противоположное: «Я знаю очень хорошо, что я должен делать в любом случае, который могу себе представить».

Книга Пири:

Во время третьего марша от Штормового лагеря мы пересекли «рубец» Большой полыньи.

Оставив «рубец» за спиной, уже во время пятого марша они

натолкнулись на участок с огромными грядами торосов, которые расходились во всех направлениях.

Через несколько часов «с вершины пика» инуиты подали сигнал «открытая вода». Пири зафиксировал интересный факт:

Сейчас полынья была на 30 или 40 миль дальше к югу, чем когда мы пересекали ее во время пути к северу…

Переправа

Книга:

…Мы продолжили движение на восток и обнаружили массу почти застывших ледяных глыб, еле-еле способных выдержать нас, которая соединяла края полыньи. Сани поспешно устремились на эти глыбы, но на расстоянии всего нескольких ярдов от твердого льда на южном берегу наш мост подвел нас, и лед под нами стал расходиться. Началась стремительная и непредсказуемая борьба за возвращение назад, наконец увенчавшаяся успехом. Мы расположились лагерем на куске большой старой льдины, с одной стороны граничащей с неизменно расширяющейся полыньей, а с трех других – с нагромождениями льда альпийского типа. Здесь мы остались, неуклонно сносимые дрейфом на восток, наблюдая за медленно увеличивающейся полыньей, как это происходило во время нашего перехода на полюс…

…Мы сидели в этом гнетущем лагере, глядя на далекий южный лед, за которым простирался мир, все, что было таким близким и дорогим, и, пожалуй, сама жизнь, в то время как на нашей стороне был только широко раскинувшийся лед и, возможно, мучительная смерть…

С каждым днем количество моих собак сокращалось, и мы разломали сани, чтобы приготовить тех животных, которых мы ели… Однажды полыньи сплошь образовались вокруг той льдины, на которой мы находились, превратив ее в остров диаметром в 2 или 3 мили.

…Два эскимоса, которых я послал на восток с разведкой… поспешно вернулись, запыхавшись, с сообщением, что в нескольких милях от лагеря есть тонкий слой молодого льда, который тянется прямо к южному берегу полыньи (она сейчас шириной около 2 миль) и который, как они думали, сможет выдержать нас в снегоступах. Не теряя времени, мы поспешили к этому месту. Для нас всех было очевидно, что это наш шанс, сейчас или никогда, и я отдал распоряжение надеть снегоступы и сделать попытку.

Пири описывает крайне опасную переправу:

Я завязал свои [снегоступы] более тщательно, чем делал это когда-либо… Мы уже опробовали лед и знали, что он не продержит нас и мгновенья без снегоступов.

Впереди шел Паникпа [143] , самый легкий из нас и наиболее опытный, за ним следовали несколько оставшихся собак, тянувших длинные сани с широкими полозьями – «Моррис Джесуп», а позади в один ряд шли остальные участники отряда, далеко растянутой цепью, с интервалом в 50–60 футов, на некоторой дистанции от саней. Мы переправлялись молча, каждый был занят своими мыслями и поглощен своими снегоступами… Начав, мы не могли остановиться, не могли оторвать снегоступы. Нам приходилось непрерывно и плавно скользить, продвигая один снегоступ за другим с предельной осторожностью и сохраняя равномерное давление, и от каждого человека, когда он скользил вперед, во всех направлениях расходились волны по тонкой пленке, покрывающей черную воду. Впереди и сзади саней была широкая выпуклость. Первый и единственный раз за весь период моей арктической работы я чувствовал сомнения в исходе, а когда где-то в середине полыньи носок камика, которым я отталкивался, двигаясь вперед, два раза подряд проломил лед, я подумал про себя: «Это конец», и когда немного позднее раздался чей-то крик из нашей цепи, то с моих губ сами собой сорвались слова: «Помоги ему Боже! Кто это мог быть?» Но я не смел оторвать глаз от равномерного плавного скольжения снегоступов и притягательности зеркальных волн у их носков.

Когда мы ступили на твердый лед на южном краю полыньи, то отчетливо были слышны вздохи облегчения двух ближайших людей по обе стороны от меня.

Хорошо написано. Разделяю чувства Пири. Десятки раз подобным образом мы – лыжники с рюкзаками, освободив одну лямку рюкзака, чтобы в случае беды одним движением плеч сбросить его на лед, – плавно и медленно переставляли лыжи. Со стороны картина жутковатая, именно потому, что по льду идут волны.

От Большой полыньи до земли

Книга:

Лед на южной стороне полыньи представлял собой ужасное месиво… До горизонта простиралась преисподняя из разрушенного льда. Подобного я никогда не видел раньше и надеюсь, что больше никогда не увижу, – нагромождение из обломков от размера булыжника до, без преувеличения, величественного Капитолия…

Во время этого и следующего маршей, и еще часть следующего, мы отчаянно шли, спотыкаясь, на юг через этот замерзший ад, то и дело падая и получая многочисленные неприятные ушибы. Мои ничем не защищенные культи особенно страдали…

Пири рассказывает, что «в нашем первом лагере» (первом – после полыньи?) его челюсти болели, так как во время марша он непрерывно стискивал зубы.

Приведенная запись говорит, что движение по «замерзшему аду» продолжалось еще день и даже часть следующего дня. Затем коммандер пишет:

Во время следующего марша, после того как мы покинули южный край зоны разрушенного льда, мы разглядели далекие заснеженные вершины гренландских гор, и это улучшило настроение моих людей… Здесь было совсем мало полыней, и те были узкими и наконец исчезли, не наблюдалось заметного движения льда, и я определил, что мы находимся под защитой мыса Моррис-Джесуп и опасности, что дрейф пронесет нас мимо [Гренландии]… больше не существует.

Трудно уследить за датами, но, кажется, было 8 или 9 мая, когда Пири полностью успокоился:

…Понемногу контуры ее [земли] становились более четкими, и я направился прямо к холмистой части берега, на мыс Неймайер, где, я был уверен, мы найдем нескольких зайцев…

9 (или 10) мая[144]:

Наконец мы дотащились до подошвы припая у мыса Неймайер и за час добыли четырех зайцев…

Прямо перед тем, как ступить на землю, мы пересекли свежий след саней, который шел параллельно берегу и направлялся на восток. На мгновенье я подумал, что это отряд, разыскивающий нас, но, взглянув на эти следы, тотчас понял, что они кричат о беде. Там были три слабые собаки, тянувшие единственные сани, за которыми медленно, неровной походкой, шли четыре человека. Я предположил, что это мог быть Марвин со своим отрядом…

После нескольких часов сна Пири послал по следам двух инуитов.

На следующий день они вернулись с Кларком и его тремя эскимосами. Как и мы, они [люди из отряда Кларка] были снесены дрейфом на восток и спустились к гренландскому побережью. Эскимосы Кларка, так же как и мои, были одержимы безумной идеей, что их сносит ветром на запад… Мои два человека нашли их в нескольких милях к востоку от нашей стоянки, и это место вполне могло стать их последним лагерем. Они были обессилены и несколько дней питались запасной кожаной обувью. Трех собак, точнее их жалкое подобие, они собирались убить, и вскоре наступил бы общий конец… Они пришли [в наш лагерь] шатающейся походкой, настолько исхудавшие, что их головы казались лишь черепами, обтянутыми кожей.

В экспедиции Пири 1909 года погиб Росс Марвин – руководитель одного из вспомогательных отрядов. По первоначальной версии, поддержанной коммандером, он утонул, но сегодня известно, что его застрелил инуит. Очевидно, что гибельное движение группы Кларка и смерть Марвина дискредитируют систему Пири и подтверждают правило, которое в молодости он сам сформулировал: чем больше людей в экспедиции, тем менее она надежна.

Но это замечание – попутное. Появление матроса Кларка – принципиальный момент для нашего повествования. Райан – последний из белых, кто видел Пири вечером 1 апреля на южном берегу Большой полыньи, и Кларк – первый из белых, кто увидел Пири после всех его злоключений 10 мая на мысе Неймайер. Эти два свидетеля сузили возможности Пири для импровизации – и во времени, и в пространстве.

Коммандер Пири ставит себе в заслугу то, что он вызволил из смертельной беды группу Кларка, и, отчитываясь перед Джесупом, пишет:

[Отряд] в состоянии истощения спасен мною.

«Спасен» и «случайно спасен» – понятия не тождественные. И это несовпадение смыслов заметно усиливается, ибо случайным спасителем Кларка и трех инуитов стал именно тот, кто и отправил их на верную гибель. Стоит благодарить Провидение, но никак не Пири. Да и самому Пири неплохо бы воздать должное судьбе – не пересекись тропы его и Кларка, не смог бы он закончить отчет Джесупу горделивыми словами:

В экспедиции никто не умер и не заболел.

Теон Райт в книге «Большой гвоздь» посвящает невероятной встрече отдельную главу и приходит к выводу: «Тот факт, что Пири прибыл на мыс Неймайер буквально вслед за Кларком, возможно, самая удивительная и наверняка самая большая загадка экспедиции 1906 года…

…логичнее всего было бы объяснить одновременный приход Пири и Кларка к мысу Неймайер тем, что они проделали одинаковое расстояние, двигаясь параллельно по разным берегам разводья».

Холл уверен в том же: «…[Два отряда] шли вместе или почти вместе все время по одному и тому же маршруту от лагеря возле Большой полыньи… до Неймайера…»

Херберт гипотезой Холла – Райта возмущен: «Эта теория не только абсолютно невероятна, но и чрезвычайно нелепа».

Но, помилуйте, что же здесь невероятного и нелепого? Уолли Херберт сам сформулировал альтернативу, которая могла бы стоять перед коммандером утром 2 апреля в лагере на северном берегу Большой полыньи: «…предпринять отчаянную попытку побить рекорд… или прекратить борьбу и направиться на судно?»

Правда, тут же Уолли очень эмоционально и взволнованно ответил на собственный вопрос: «Конечно, он пошел на север! Никакой иной вывод не вызывает доверия, поскольку любой исследователь на месте Пири поступил бы так же».

Отчет «Вблизи полюса» вызывает саднящее недоверие, и именно поэтому автор настоящей книги охотно поддержал бы Райта и Холла в их подозрениях, кабы… не прочел сакраментальных записей Пири – спасибо Херберту! – за 19 и 20 апреля, о которых Холл и Райт, к сожалению, не знали. Однако после хербертовской книги «Петля из лавра…» все становится на свои парадоксальные места: британский путешественник спасает Пири от несправедливого обвинения Райта и Холла в позорном отступлении и одновременно доказывает его вопиющий обман. Ложь коммандера – то же зло, что и махинация, заподозренная Холлом и Райтом. Херберт, конечно, был прав, воскликнув: «Любой исследователь на месте Пири поступил бы так же», но бесспорно и другое: никто из стоящих исследователей не опустился бы до обмана.

Британский путешественник, найдя безобразную истину, кажется, всеми силами старается смягчить черную вину Пири: «Ужасное напряжение обратного пути… едва ли способствовало такому образу мыслей – остаться с тяжелым грузом на совести в обмен на еще один шанс достичь цели. Такое жульничество в любом случае было слишком мерзким, чтобы его рассматривать, конечно, если только он не считал, что это “жульничество” незначительно и оно может быть оправдано благополучным конечным результатом. Но ему нужно было время, чтобы это обдумать, желательно покой, тишина и комфорт каюты, где он мог бы в полном уединении пересмотреть свое достижение и решить, как поступить».

Мы знаем решение коммандера, знаем, как он поступил. Разумеется, он считал себя достойным широты 87°06′. Конечно, он страшился, что без рекорда ему не собрать средства на следующую полюсную кампанию. Да и вообще, первая аксиома Пири состояла в том, что любые жертвы уместны для достижения его главной цели.

В заметках для лекций, которые Пири читал в 1904 году, Уимс находит откровения:

Когда я вспоминаю все лишения, голод, холод, усталость, безостановочные усилия, годы потраченного времени, принесение в жертву части самого себя, и когда я думаю о великолепном призе, который все еще ожидает меня там, среди вечных льдов, и что требуется найти еще совсем немного денег, чтобы завладеть им… я думаю иногда, что готов едва ли не продать душу… за возможность работать сейчас со своими нагруженными санями и своими преданными собаками впереди, пробивая дорогу по паковому льду к той цели, на которую я решился еще 16 лет тому назад, а не разговаривать с вами, как бы приятно это ни было.

Одно из писем Пири в том же году звучит как продолжение приведенного монолога:

…Если бы у меня были деньги или я смог бы их заработать даже при помощи той сделки, которая заключалась в старые добрые времена, когда души представляли собой ходовой товар и были всегда востребованы нечистой силой, я бы сделал это без посторонней помощи.

Понятно, каким было его решение и как он поступил. Одержимость Пири может привести в восхищение. Но все-таки, кому принадлежал рекорд Самого дальнего севера в 1906 году, после того как Пири в «покое, тишине и комфорте каюты» принял неправедное решение, и в течение всего 1907 года, и в начале 1908 года, до тех пор пока Фредерик Кук и два его молодых спутника не оставили за спиной широту 86°34′? Ответ простой – Каньи! На теле коммандер носил флаг Соединенных Штатов, подаренный ему Джо. Не опозорил ли Пири и Джо, и Соединенные Штаты?

Холл клеймит коммандера: «…попытка присвоить такими нечестными средствами славу блестящих побед Каньи и Нансена, достигнутых ценой огромных, сверхчеловеческих усилий, есть не что иное, как подлость».

Это ведь верно! Итальянцы беззаветно любили свою страну и своего короля и шли к победе с тем же желанием и тем же риском для жизни, что и Пири, а после успеха бессильно скорбели о гибели своих товарищей из группы Кверини. Этих доблестных людей с исторического пьедестала самым бессовестным обманом смел Пири. Что сказала бы его строгая, любящая и исстрадавшаяся мама, будь она жива и узнай об этом?

Недобро и с презрением Пири отзывался о Нансене, зло и агрессивно – о Свердрупе и подло попрал блистательных итальянцев. Чего еще можно ожидать от этого сверхчеловека?

Вот простенькая параллель с сегодняшним днем. Жил-был спортсмен, завоевавший самые высокие медали: золото, золото, золото. Но некая общепризнанная инстанция уличила его в допинге и лишила золота, золота, золота. Он был опозорен, его дисквалифицировали на несколько лет, а может быть, и пожизненно.

Пири тоже применил незаконный прием, подлог, обман. Он не взлетел выше заветной планки, не взял самый, казалось бы, непосильный вес и не показал на дистанции воодушевившую всех новую скорость. Он просто солгал, и ему поверили – ибо соревнования проходили там, где нет судей, нет фиксирующих приборов, нет ничего и никого, кроме льдов, инуитов, слуги победителя и чести спортсмена, которая, к несчастью, по-видимому, давно была продана.

Херберт то восхваляет Пири, то осуждает – хоть стрелочки расставляй: «вверх», «вниз» – и в результате моральное преступление коммандера оказывается словно размытым, точно затушеванным.

Книга Херберта, стрелочка вверх: «Вне всяких сомнений, это была счастливая встреча, но только для Кларка с его людьми, а не для Пири. С присоединением отряда Кларка Пири отвечал за жизни 12 человек, четверо из которых были так слабы, что едва могли ходить».

(Абсолютно неверное рассуждение. Пири, как начальник экспедиции, всегда несет ответственность за всех ее членов.) Продолжение цитаты: «Если бы Пири с Хенсоном и трое эскимосов, которые были с ним в 1900 году, не знали этого побережья и вероятных мест, где можно найти дичь, отряд Кларка почти наверняка погиб бы, а у Пири с его группой тоже было бы мало шансов добраться до судна.

В этой ситуации, так же как и во время кризиса предыдущей зимой, мы видим проявление лучших качеств Пири: ответственность, увлеченность, стойкость перед лицом близкой опасности, опора на собственный опыт и на последние резервы уверенности в себе. Его штурм полюса мог быть неудачным; но ни один из тех, кто путешествовал по этим пустынным берегам или кто готов представить себя в том совершенно отчаянном положении, в какое попал Пири, дойдя до берега, не может прийти к какому-то другому выводу, чем тот, что он спас тем людям жизнь. Это именно тот разряд событий (и их много), которыми Пири завоевал такое уважение эскимосов, а также уважение своих коллег-исследователей, которое не сможет приуменьшить никакая доктринерская критика».

Последние слова – в адрес Холла.

Теперь самое время подвести итоги четвертого похода Пири к Северному полюсу. Перед нами весь его путь: от Пойнт-Мосс до мыса Неймайер. Про последний участок известно ничтожно мало, и нам ничего не остается, как соединить прямой точку, в которой находился Штормовой лагерь 26 апреля, и мыс Неймайер, сделав «ступеньку» на северном берегу Большой полыньи, где отряды отклонились к востоку (на 2 мили?).

Вполне вероятно, что двигаться к земле людям помогал южный дрейф. О сносе влево или вправо сказать ничего нельзя, ибо дрейф мог быть и восточным, и западным.

Вдоль берега к «Рузвельту»

Отряды Пири, Хенсона и Кларка ступили на землю. Теперь спасти людей от голода могла только охота. Пири и инуиты, увидев в бинокль на расстоянии 6 миль от лагеря стадо из семи мускусных быков, бегом бросились к ним. Эту безрассудную охоту (6 миль!) Пири описал так же превосходно, как недавнюю переправу. С сожалением, из-за нехватки места, опускаем детали.

Книга Пири:

Одиннадцать лет назад я пережил примерно то же самое, но такой опыт не прибавляет человеку оптимизма. Я бросился на тушу быка, поскольку она была не такой холодной и твердой, как снег, и услышал крики моих эскимосов, когда они тоже ринулись к тушам, затем – лязганье ножей и причмокивание губ. Потом холод заставил меня взять себя в руки. В одежде, мокрой от пота изнутри и покрытой инеем снаружи, я знал, что меня ожидают весьма неприятные часы, и, съев несколько кусков сырого мяса, поспешил завернуться в одну из шкур в попытке согреться. Бесполезно. Я был настолько мокрым, слабым и уставшим, что сырая шкура не прибавила мне никакой защиты от пронизывающего ветра, и в течение следующих 12 часов я дрожал и страдал в своей меховой рубашке, в то время как эскимосы и собаки ели, пока чуть не лопнули.

Мускусные быки были давно съедены, и снова скудный рацион состоял из собачьего мяса. Пири рассказывает, что два инуита, посланные на охоту, убили двух куропаток и «съели их целиком сырыми, за исключением перьев, даже не выбросив лапы и кишки». Наконец они увидели «Рузвельт».

Книга:

Я надеялся после нескольких часов сна и отдыха устремиться прямо к кораблю, но от голода и усталости никто не смог заснуть, и, наконец, я предложил людям убить еще одну собаку. Сначала они заколебались, сказав, что мы и три оставшихся собаки в состоянии дойти до корабля без какой-либо еды, но в конечном счете их голод так усилился, что еще один бедный ползающий скелет был убит и жадно съеден. После еды Ута [145] и еще один эскимос предложили пойти к кораблю, чтобы выслать нам навстречу кого-нибудь с едой, но я сразу отверг эту идею. До сих пор мне всегда удавалось возвращаться из своих путешествий без посторонней помощи, и я намеревался поступить так же и на этот раз.

Схема 5. Весь путь Пири в 1906 году


Стадо мускусных быков занимает круговую оборону


На следующий день, уже на «Рузвельте», Пири записал в дневнике:

Какая это восхитительная вещь – отдых. На стене над головой фотография Джо, я уткнулся в подушку Анигито из пихтовой хвои с острова Игл, вдыхая ее изысканный аромат, и… из самой глубины сердца всплывают слова Уты: «Слава Богу, я вернулся обратно!.. Несмотря на это, я знаю, что совсем скоро почувствую, что мог бы сделать больше и все-таки должен вернуться, но в глубине души я понимаю, что мы подошли к самому пределу…

С момента возвращения на корабль у меня не было желания браться за бумагу и карандаш, и мне хотелось только лежать, думать и планировать. Думать обо всем: о приготовлениях, о полученном опыте, усилиях, напряжении, рискованных ситуациях и о том… каким незначительным это путешествие будет выглядеть на карте и насколько все это далеко от моих надежд и ожиданий. Думать о том, что я опять потерпел неудачу, что у меня больше не будет шанса победить…

Херберт (стрелочка вниз) комментирует: «Так что же на самом деле проносилось у него в голове во время тех “восхитительных” часов в своей каюте в первую ночь по возвращении на судно? Не смотрели ли на него осуждающе висящие над пианолой фотографии его дорогого друга и наставника Морриса Джесупа, президента Рузвельта и Чарльза Дарлинга, помощника министра военно-морских сил?»

Еще в сентябре 1903 года Пири составил план экспедиции на полюс, как

результат почти непрерывного 12-летнего опыта в этих широтах,

и направил его министру военно-морских сил. В соответствии с этим планом, оставив судно возле мыса Шеридан, Пири надеялся

дойти до Северного полюса и вернуться обратно примерно за 100 дней или немногим больше, проходя в среднем около 10 миль в день.

Но в 1906 году от Пойнт-Мосс путешественник пошел совсем не туда, куда следовало. Достигнув широты 86°30′, он преодолел едва половину объявленного расстояния, и его средняя скорость составила всего 5 миль в день. Идея отрядов поддержки безнадежно провалилась.

Опыт, в том числе неудача 1902 года, когда Пири перенес все тяготы, связанные с дрейфом, помог мало. В 1906 году льды форменным образом таскали Пири на десятки миль в разные стороны, но главного вывода, что пренебрежение к астрономическим наблюдениям ведет к провалу, он не сделал. Нансен определял долготу, Каньи определял долготу, Пири считает, что долготу он и так знает. В книге «Северный полюс», а это отчет Пири о его главной экспедиции 1909 года, в главе «Основные факторы успеха», которых четырнадцать, один из них выделен курсивом[146] (очевидно, это означает, что он главный):

Вернуться тем же маршрутом, по которому экспедиция шла на север; использовать проложенный след и уже построенные иглу, чтобы сберечь время и силы, необходимые на постройку новых иглу и прокладывание следа.

Прошу прощения у всех почитателей коммандера, но рекомендация эта – безграмотна и даже нелепа.

В целом эпопея 1909 года, которая, по словам Пири, закончилась взятием Северного полюса, в изложении исполнителя очень похожа на его рассказ об экспедиции 1906 года. Отличие будет состоять только в том, что океанские льды будто окаменеют: ни течений, ни ветрового дрейфа. Вся дорога туда и обратно разместится на одной прямой: мыс Колумбия – Северный полюс. Свидетелями финала снова окажутся безгласные инуиты и Хенсон. Скорость отряда на участке «без свидетелей» будет опять баснословной. И нельзя не предположить, что именно после похода 1906 года Пири примет решение впредь никаких измерений долготы не производить. Без них куда легче импровизировать, подгонять и сочинять.

20-летняя мечта Пири снова не сбылась. Последовали, как это бывало и прежде, горькие стоны, не помешавшие, впрочем, – опять-таки как обычно – решению прагматических задач. Херберт (стрелочка вниз): «Ему необходимо было отвлечь внимание от своей неудачи… и на участке побережья, на его приметных местах, он, как и обещал, мог разместить имена всех главных членов его Клуба в надежде, что они продолжат его поддерживать, возможно, даже дадут ему еще один шанс.

Ничто другое не может объяснить импульсивного желания Пири спустя всего неделю после возвращения на корабль снова отправиться на запад “заполнить пробелы [на карте] побережья”… Протяженность неизвестного района… составляла не более 65 миль по прямой…»

Земля Крокера

С тремя инуитами Пири начал поход 2 июня и через шесть дней достиг мыса Колумбия. Дневник Пири[147]:

Сегодня исполнил то, что запланировал еще прошлой осенью, почти сразу же, как «Рузвельт» подошел к мысу Шеридан, – построил каменную пирамиду на вершине мыса Колумбия, северной оконечности материка, развернул звездно-полосатый флаг и вместе с кусочком этого флага оставил записку.

Документ в банке из-под какао обнаружили в 1953 году. Вот последние два предложения из письма потомкам:

В апреле этого года, следуя на север по меридиану этого мыса, я завоевал самую северную точку, еще никем не достигнутую, и вернулся к побережью Гренландии немного восточнее 50° з. д.

Я построил этот памятник и оставил эту запись с частью флага США как знак своего посещения.

Р. Э. Пири, ВМС США

Все странно. Во-первых, коммандер не шел по меридиану мыса Колумбия, и во-вторых, он не приводит ни широты «самой северной точки», ни даты, когда установлен рекорд.

Херберт: «Возможно, это означает, что Пири еще не решил, представить ли свой рассказ о последних… днях пути на север точно так, как он его записал в дневнике, или же не упоминать о тех двух наблюдениях широты 86°30′ и создать совершенно другую версию событий…»

На 16-й день Пири ступил на ту часть побережья, которая еще не была нанесена на карту. Дневник коммандера, 17 июня:

…все, что я вижу перед собой во всей великолепной, залитой солнцем дикости, все это мое, мое по праву открытия, будет приписано мне и будет связано с моим именем в течение поколений после того, как я исчезну.

Дневник, 18 июня:

…мы миновали вход в мрачный залив с отвесными стенами, ширина этого входа от 8 до 10 миль; видимо, в заливе есть несколько внутренних ответвлений. Мой!!

К 24 июня исследование неизвестной территории завершилось, и в надежде разглядеть что-то новое, не усмотренное конкурентами, Пири поднялся на 2000-футовую высоту мыса Колгейт[148], но в дневнике ничего интересного не отметил.


Семейная группа карибу Пири (северный олень Пири I). Установлена с помощью «замороженной таксидермии», фотографирование при вспышке. Подпись из книги Р. Пири


Через четыре дня новая гора, рядом с мысом Томаса Хаббарда[149], привлекла путешественника.

Дневник Пири:

По окончании моей работы на вершине и постройки пирамиды мы спустились к нартам и собакам, откуда я возвратился в лагерь…

(Херберт по поводу этой фразы замечает, что она начинается с новой страницы, а предшествующий текст в дневнике неожиданно обрывается.)

В гурии была оставлена записка, найденная в 1914 году Дональдом Макмилланом[150]:

Прибыли в полдень 27 июня, начав путь от… «Рузвельта»…

Убили двух оленей в течение получаса… а всего их взяли одиннадцать штук.

27-го и 28-го хорошие ясные дни, давшие мне прекрасный обзор с вершины мыса до северного горизонта. 29-го и 30-го юго-западные шторма с дождем и снегом.

Со мной два эскимоса и 12 собак. Рассчитываю начать движение обратно сегодня вечером.

Р. Э. Пири, ВМС США

Это сообщение как две капли воды похоже на документ, составленный Пири 4 июля 1892 возле скалы Флота (подумать только – 14 лет назад!)[151]. Тогда лейтенант тоже сообщил результаты охоты, сколько осталось собак и о том, что на следующий день путешественники намерены возвращаться.

Между Северо-Гренландской экспедицией и походом 1906 года есть и другая аналогия. Тогда лейтенант объявил о канале Пири, теперь коммандер поведает о еще более сенсационном открытии – в море к северо-западу от конечной точки его маршрута лежит неизвестная суша, названная им Землей Крокера.

Вот что, оказывается, увидел Пири 24 июня 1906 года с мыса Колгейт (книга):

На север простиралась хорошо известная неровная поверхность полярного пака, а на северо-западе я с трепетом различил в бинокль неясные силуэты белых вершин далекой земли, которые мои эскимосы, по их утверждению, видели, когда мы шли из последнего лагеря.

И вот что он увидел спустя несколько дней с мыса Томаса Хаббарда (книга):

На вершине мы построили пирамиду, такую же как и на мысе Колумбия, в которую я положил краткую записку и лоскут моего шелкового флага…

Ясный день очень способствовал моей работе по измерению ряда углов, и с помощью бинокля я смог несколько более отчетливо разглядеть одетые снегом вершины далекой земли на северо-западе над ледяным горизонтом.

Мое сердце перенеслось через мили льда, разделяющие нас, когда я жадно смотрел на эту землю, и в своем воображении я ступал по ее берегам и поднимался на ее вершины, хотя и знал, что это удовольствие предназначено для кого-то другого и в другой сезон.

Далее в книге повторены ровно те слова, которые Пири записал в дневнике с новой страницы:

По окончании моей работы на вершине и постройки пирамиды мы спустились к нартам и собакам, откуда я возвратился в лагерь…

Итак, книжный рассказ о прекрасном событии – открытии новой земли – начинается с упоминания о записке, а кончается фразой из дневника. Записка и дневник – документы, строчки между ними, более чем очевидно, – фантазия, ибо ни в записке, ни в дневнике нет ни слова о Земле Крокера.

Записки, короткие итоговые отчеты, оставленные путешественниками в каменных пирамидах, тождественны дневникам, в том смысле, что они – первичны. Как же приятно бывает вкропить в книжное повествование что-то документальное: записку, упрятанную в историческом месте и обращенную к тем, кто ее найдет, или фрагмент дневника. Случай с Пири – противоположный. Его собственные оригинальные строчки не помогают ему, а мешают. Дневники ключевых дней 1906 года исчезли. Свидетельства, оставленные на северных мысах Канадского Арктического архипелага, к счастью, исчезнуть не могли. Настойчивые люди нашли их и с гордостью обнародовали. Но Пири задним числом вполне мог бы пожалеть, что написал эти послания, ибо они противоречат его новым сообщениям.

Обращаясь к потомкам, коммандер сообщает об убитых оленях, но о новой земле не говорит ни слова. Вернувшись на «Рузвельт», он не поделится потрясающей новостью с Бартлеттом, не включит ее в доклад, посланный в США по телеграфу 2 ноября 1906 года, не украсит ею свое выступление в декабре 1906 года на роскошном приеме в Национальном географическом обществе в присутствии полтысячи знатных гостей и не сообщит об увиденной земле в своих первых научных публикациях.

Поразительно! Земли в Северном Ледовитом океане «открывали» многие. В 1954 году советский географ В. Бурханов опубликовал статью «Происхождение ледяных островов в Арктике»[152] и на приложенной карте указал, кроме Земли Крокера, еще десять «увиденных» разными людьми в разные времена призрачных земель, забыв о Земле Оскара и Земле Петермана, «обнаруженных» к северу от Земли Франца-Иосифа.

Часто эти открытия были просто оптическим обманом, иногда за землю принимали блуждающие по океану ледяные острова – осколки шельфовых ледников, случались другие причины, но всегда, и исключение только одно – коммандер Пири, люди, сделавшие открытие, переполненные радостными эмоциями, говорили об этом, писали и рисовали. Молчунов не было.

Не могу не вспомнить двух полярных корифеев: Эдуарда Васильевича Толля и доктора медицины Фредерика Кука.

13 августа 1886 года. Толль увидел Землю Санникова: «Горизонт совершенно ясный. Вскоре после того, как мы снялись с устья реки Могур-Урях[153], в направлении на северо-восток 14–18° ясно увидели контуры четырех столовых гор, которые на востоке соединились с низменной землей. Таким образом, сообщение Санникова подтвердилось полностью. Мы вправе, следовательно, нанести в соответствующем месте на карту пунктирную линию и написать над ней: Земля Санникова».

30 марта 1908 года. Фредерик Кук: «Вскоре, словно подгоняемые бичом, облака рассыпались и унеслись прочь.

…Небеса на западе прояснились. К моему удивлению, под ними открылась новая земля. Кажется, я испытывал волнение самого Христофора Колумба, впервые заметившего зеленые берега Америки…

Насколько я мог заметить, земля представляла собой непрерывное побережье, которое простиралось примерно в 50 милях к западу параллельно нашему маршруту. Она была покрыта снегом, льдом и совершенно пустынна. Однако это была настоящая земля, которая внушала ощущение безопасности…

Все это побережье, положенное на карту, тянулось вдоль 102-го меридиана… Своими характерными горами и долинами напоминало остров Аксель-Хейберг. Я оценил высоту ближайшего побережья примерно в тысячу футов, и мне казалось, что оно покрыто льдами. Я записал на карте название: “Земля Брэдли” – в честь Джона Брэдли, благодаря щедрости которого стала возможной первая стадия экспедиции».

Так были открыты две из 11 земель, упомянутых Бурхановым: Земля Санникова и Земля Брэдли.

Джордж Крокер – богатый меценат, заплативший 50 000 долларов, которые коммандер оставался должен за строительство «Рузвельта». В 1906 году имя Крокера не попало на карту, но в 1907 году в книге благодарный Пири устранил несправедливость.

Роулинс назвал Землю Крокера «псевдооткрытием». Канадский писатель Гарольд Хорвуд в книге о Бартлетте высказался похоже: «К сожалению, доказательство намеренного обмана чрезвычайно убедительно…»

Лояльному Уимсу ничего не остается, как подтасовать факты: «…с этой вершины [мыс Томаса Хаббарда] он [Пири] смотрел на север в бинокль. Это должно было иметь знаменательный результат, поскольку он полагал, что вдалеке увидел землю». Следует цитата из книги Пири, и Уимс продолжает: «Путешествие по морскому льду к этой отдаленной земле было совершенно исключено – Пири знал, что он должен вернуться на “Рузвельт”».

Обратный путь в июле принес новые чрезвычайные трудности. Люди пробирались через

лабиринт озер и рек, сотворенный самим дьяволом в болоте из грязи глубиной по колено…

…нарты… толкали, тянули, волочили, поднимали, опускали… а иногда разгружали и вытаскивали задним ходом в самых неровных местах.

30 июля отряд закончил свой 58-дневный неповторимый экскурс, и воин Пири пожаловался:

Мои камики были прорезаны насквозь, жестяные подошвы разломаны на десятки кусочков, а ноги горели, болели и тряслись, и боль доходила до колен.

Между тем «Рузвельт» находился в катастрофическом положении. Льды перетащили его на новое место, руль и гребной винт были сломаны, велись интенсивные ремонтные работы. На следующий день после прибытия Пири Бартлетт услышал от начальника экспедиции:

Капитан, мы должны возвратить его к жизни. Мы собираемся вернуться сюда на следующий год.

Херберт в восторге (стрелочка вверх): «Откуда брались эта сопротивляемость обстоятельствам, это невероятное бесстрашие и почти фанатичная решимость? Несомненно, сейчас мы видим неотступную идею, а не просто желание славы. Определенно, человек, настолько преданный своей задаче, должен в конце концов разорвать цепь неудач, которые преследуют его столь несправедливо, и зашагать к успеху».

По поводу справедливости и несправедливости мнения могут быть разными. Но к словам «цепь неудач» следует присоединить слова: цепь провалов и цепь обманов. Из этих пут выбраться можно только при двух условиях: признать свою непрофессиональность и раскаяться по поводу лжи. Но для Пири, мастера, учителя и даже пророка, признаться в обмане – значит жирно перечеркнуть все то, во имя чего обман был совершен, а это немыслимо.

Все дальнейшее – фарс. Америка приглашает Роберта Пири – ортодоксального героя – на работу, Пири обманывает Америку, но она в это не верит.

Обратное плавание «Рузвельта» называют морским подвигом. Капитан Бартлетт пишет: «Я обычно поднимался на палубу, видел, что через несколько минут мы пойдем на дно, спускался и делал последнюю запись в своем дневнике. Потом я опять поднимался наверх – а мы еще были на плаву, и пытался объяснить себе, как это было возможно – не утонуть на таких обломках, как наш корабль… На временный руль, который мы поставили, сыпалось все больше повреждений, а днище получало все новые пробоины».

До Эта, где судно было вытащено на берег для ремонта, они пробирались сквозь льды 2,5 месяца.

Бартлетт, абсолютно преданный Пири, говорит о своем боссе только хорошо. И многое из сказанного, наверное, вполне справедливо: «…Пири обещал им [эскимосам], что, прежде чем он их оставит, он даст им достаточно свежего моржового мяса. Он также обещал высадить их с этим мясом там, где они захотят, – либо с друзьями, либо в поселке по их выбору… У нас было много веских причин не делать этого. Оставалось мало угля и продуктов, многие были травмированы. Надвигалась зима, и предстоял долгий путь по штормовому морю. Пири знал это лучше, чем кто-либо на борту. Но «Пириакшва»[154] никогда не изменял данному им слову, поэтому все было выполнено. Неудивительно, что эти люди любили и уважали Пири. Ни один человек во все времена – в прошлом или будущем – не смог бы добиться от этих людей того, чего добился он».

По пути к дому Пири прочел письмо Джо, написанное весной и отправленное на север с китобоями[155]:

«Мэри весь год была в числе самых лучших учеников в классе и очень гордится этим… Роберт тоже растет и с каждым днем все больше становится похож на своего отца. Его самое большое желание – стать таким же высоким, как папа, и иметь такие же большие усы… Оба ребенка – настоящие сорванцы, но я не представляю себе жизни без них…

О, я молюсь, чтобы ты вернулся благополучно на свой корабль и приехал домой. Подумай об этом: домой и остаться, потому что я больше не позволю тебе уехать. Возможно, ты улыбаешься, но сейчас я именно это имею в виду. Я напрасно ждала, что ты проявишь ко мне немного уважения, но теперь я этого требую. Я больше не могу так жить, у твоих детей тоже есть права на тебя. Мой супруг, мой любимый, ты так нужен мне. Только подумай – жизнь почти окончена, а мы пропустили ее большую часть.

…Благослови тебя Господь, мой дорогой, пусть он благополучно вернет тебя назад следующей осенью к твоей, любящей тебя, Джо.

P. S. Мой Берт, это еще одно “до свидания”. Приезжай, приезжай ко мне скорей. Джо».

Судно прибыло в Нью-Йорк в канун Рождества.

Уолли Херберт

У этой части книги два героя: Пири и Уолли Херберт, сэр Уолтер Херберт, полярный исследователь, знаток Арктики. С тремя друзьями в 1968–1969 годах он пересек на собачьих упряжках Северный Ледовитый океан: от Аляски через полюс до Шпицбергена. Без малого 6000 километров. Если акваторию океана считать эллипсом, то команда Уолли шла по большому диаметру. Через 20 лет – в 1988 году советско-канадская экспедиция «Полярный мост» во главе с автором этой книги прокладывала путь на лыжах вдоль малого диаметра того же эллипса: от Северной Земли, Россия, до острова Уорд-Хант, Канада. Я не виделся с Хербертом, хотя, бывая в Лондоне, звонил ему. В 2014 году доктор Хью Левис-Джонс, муж дочери Уолли Херберта Кари, попросил меня написать главу в книгу о Херберте. Я с радостью согласился. Он – мой полярный собрат. Его повесть Across the Top of the World, переведенная на русский («Пешком через Ледовитый океан»), многие годы была для меня настольной книгой, а с его товарищем по трансполярной экспедиции, канадцем доктором Роем Кёрнером, в 1987 году я виделся регулярно. Готовя советско-канадский поход «Полярный мост», раз за разом мы (советские участники будущей экспедиции) приезжали в Канаду, и Рой (всегда!) был нашим гостем в гостинице «Аристократ» в Оттаве. Он стал руководителем естественно-научной программы, реализованной во время похода. А однажды Рой привел в гостиницу еще одного члена команды Херберта – Аллана Джилла, и тогда я был счастлив уже беспредельно. Сохранилась фотография: мы – участники предстоящего перехода, и они – двое из команды пересекателей 1968 года.


Уолли Херберт


Приятные воспоминания.

То, что Херберт не верил в честность доктора Кука, разочаровало меня. Но таких людей много. Пол-Америки. Моя задача – изменить их мнение… И вот, уже написав эту 11-ю главу книги «Неизвестный Пири», я понял, какой же невероятно большой вклад в историю конфронтации Кук – Пири внес Херберт.

Именно он, Херберт, документально доказал, что Пири нечист на руку. Это подтвержденное историческое открытие. Одно дело – личные подозрения. Пусть даже не подозрения, а глубокая уверенность. И другое дело – доказательство. Доказательство! Спасибо, Уолли, от всех.

Джо Пири в письме мужу 17 июня 1904 года сказала страдальчески-пророческие слова: «…Ты находишься в ужасно неустойчивом состоянии, как умственно, так и физически, и я боюсь, что если ты как следует не отдохнешь, то у тебя возникнут серьезные проблемы.

…Я люблю тебя, мой дорогой. Я ничего не могу сделать, как только молчать. В этом деле – если ты победишь, то я потеряю любовь всей жизни. Если ты проиграешь, то в жизни не будет счастья для тебя…»

Херберт: «Это был ее крест. Его крестом была потребность дойти до Северного полюса, теперь отягченная обманом, который Пири даже не мог разделить с женщиной, которая его понимала».

Загрузка...