НекроХаник 2

Глава 15

В кулуарах шептались, что за место для главного события года в Великом Новгороде развернулось настоящее сражение. Княже настаивал на детинце, армейские требовали мероприятие проводить в здании офицерского собрания. Награждать кого будут? Отличившихся на фронте. Поэтому – посрамить честь никак нельзя.

Мстислав Святославич поломался для виду, затем согласился. Но предупредил, что вина и закуски в этом случае за счет принимающей стороны. То есть городского гарнизона. Люди в погонах прикинули общую сумму расходов, содрогнулись, но на попятный не пошли. Форс дороже денег.

За два дня до приезда главных гостей краску на двухэтажном здании успели три раза обновить, дорожки очистить от снега и намеков на грязь, бордюры перекрасили раз пять, не считая прочей мелкой суеты. Центральный зал сиял вощеным паркетом, с перил балконной балюстрады свисали гирлянды бумажных цветов. Во внутреннем дворе гренадеры отрабатывали парадный шаг и приветствие. Одним словом, все были очень заняты.

Найсакины сумели восстановить хрупкое равновесие в семье, старательно обходя случившееся в разговорах. Газеты молчали, соседи при встрече показательно вежливо раскланивались и спрашивали, как здоровье у дочери. Сашенька после настойчивых намеков Елены согласилась прогуляться по ателье и теперь ехала в карете в новом светло-сером платье, расшитом голубой нитью и ворохом кружев. Девушка была задумчива и почти не смотрела в окно. Но на все вопросы улыбалась, заставляя отца тихо паниковать. В отличие от мама’, не успевшей привыкнуть к новому образу младшенькой, Николай Павлович успел заметить крохотную упрямую складку на лбу и на полном серьезе подумывал – не вернуться ли домой. Но было уже поздно – кучер притормозил, дверцу распахнули и Сашенька первой спустилась на раскатанную красную ковровую дорожку.

– Ваши пригласительные, госпожа?

– Найсакины. Зауряд-прапорщик добровольческого корпуса и трое сопровождающих.

– Прошу вас, ваше благородие.

Высокий старик с седой шевелюрой прошествовал по балкону и нашел взглядом нужного человека.

– Граф, рад вас видеть в добром здравии. Мне с утра уже доложили, что вы хотели остаться в имении.

– Спину прихватило, Мстислав Святославич. Думал, не разогнусь.

– Ну, если только так. Лекаря сейчас не надо? Бал надолго затянется.

– Благодарю, княже, но домашний кудесник смог на ноги поставить...

– А то, можно и вашу протеже попросить, она лихо солдатиков в строй возвращала. Кстати, вот и она. Похоже, с семейством.

Посмотрев вниз, граф Салтыков нашел взглядом девушку, о которой шла речь и чуть нахмурился. Ведь намекал, что лучше больной сказаться, но не усидела в четырех стенах. Или родные надавили. Награждение лично императором! Такое бывает раз в жизни, да и счастливчиков несколько сотен на огромное государство. Кто же упустит... О-хо-хо, грехи наши тяжкие. Похоже, больная спина покажется мелочью сегодня вечером. Есть такое предчувствие у старика.

– Пойдем, Гордей Панкратович, распорядитель уж машет. Прибыли их величества. Пора и нам.

Когда император шел по коридору к закрытым дверям в общий зал, его нагнал брат и тихо прошептал на ухо:

– От староверов человек отметился. Сумел дозвониться, несмотря на суету.

– И?

– Плохо все. Как и говорил, “семерку” придется трясти полностью, от корней до верхушки... Когда мужики узнали, что парня на дыбу потащили, чуть Деева не прибили на месте. Не монах нежить упокоил, это Макаров сделал. И в песках пластунов на бандитов наводил. И потом с германцами отношения наладил. Так наладил, что те оставшимся в живых и награды у Кайзера выбили, и позже буквально на руках носили.

– Понял... Ладно, после награждения разбираться будем.

Слова распорядителя Сашенька слушала вполуха. Здесь стоять, вот так улыбаться, громко приветствия не выкрикивать, руку пожимать осторожно. Ваше место ближе к концу, но не последней. Одаренная, как-никак. Генералы, прочие разукрашенные позолотой господа первыми отметятся, затем люди рангом пониже и уже потом очередь для младших офицеров дойдет.

Лица все незнакомые. Хотя – того подпоручика видела. Вроде бы из второй роты, на западном направлении башибузуков гоняли. Чуть поклонилась, получила ответное приветствие. Рядом с ним еще трое, у последнего рука на перевязи. Эти в порту мелькали, погрузкой рядовых руководили. Явно не штабные шаркуны.

Неожиданно для себя Сашенька успокоилась. Да, важное событие. Сам Император Российский награду будет вручать. Но у нее уже есть награда. И получила из рук человека, который вместе с добровольцами ей жизнь спасал. И теперь в Сахаре военным губернатором служит. Получается – все, отбоялась? Совсем?

Журналисты гроздьями по краям балкона. Многочисленные родственники и чиновники между ними. Господа в мундирах выстроены на сияющем паркете буквой “П”. Девушка в середине левой “палочки”, спиной к огромным окнам. Зато своих видит, сумели вперед протиснуться. Улыбнулась, осторожно помахала, поймав удивленные и осуждающие взгляды генералов с противоположной стороны зала. Пусть, с ними с одного котла не есть.

Распахнулись справа створчатые двери, незнакомый дядька с бородой до пуза и в старинном кафтане шагнул вперед, гулко ударил позолоченным посохом, объявляя:

– Император и Самодержец Всероссийский, Царь Ханьский, Царь Сибирский и...

Найсакина про себя повторяла, проговаривая длинный список официальных титулов.

– А также Великий князь Николай Иванович Романов! А также князь Великого Новгорода Мстислав Святославич!

Остальные фамилии девушка пропустила мимо ушей. Насколько удалось вспомнить из урока государственного права, на официальных мероприятиях представляют публике особо важные фигуры и ближний круг. Остальных чиновников и сопровождающих потом в газетах отметят. И кто из высокопоставленных господ хозяину газеты важнее, того в список и добавят.

Иван Второй походил на свое изображение на картинах. Большой, в белоснежном мундире с отметкой ветерана на левом рукаве. На груди сияет герб: золотой дракон на изумрудном щите. Смотришь на него и понимаешь, что именно такой человек может удержать в руках власть. Справится с любыми проблемами в стране и поведет ее к счастливому, процветающему будущему.

Аккуратно сложив руки перед собой, девушка про себя грустно усмехнулась. Человек из свиты императора работает на отлично. Только у Сашеньки простейший ментальный блок стоит, успела изучить, пока к работе в госпитале готовилась. Медикам без этого – никак. Захлестнут чужие эмоции, боль и страдания будут мешать работать. Поэтому – разделяет собственные чувства и то, что ей чужая воля нашептывает. Но мешать не стала, старается человек, белый хлеб с толстым слоем икры поверх отрабатывает. По должности положено. Наверняка заодно и чужие эмоции считывает, крамолу и злоумыслие ловит. Вдруг кто обиженный пробрался, револьвер прихватил? Не всех охрана осмотреть может. У того же Вильгельма родню перебили – никакие гренадеры не спасли. И в Варшаве не так давно покушение было...

Минуты утекали, словно вода в ненасытный песок пустыни. Неожиданно рядом Сашенька услышала голос адьютанта:

– Госпожа Найсакина, Александра Николаевна. Произведена в звание зауряд-прапорщика за выдающееся мужество и работу медиком на поле боя. Личная рекомендация и похвала от командира роты и губернатора южной Сахары. Рекомендована к продолжению обучения в университете Великого Новгорода на факультет целительства. Представлена к Георгиевскому кресту четвертой степени.

– Заслужила. Поздравляю.

Прямо перед ней стоял Иван Второй – огромный, с легкой улыбкой на губах. Нравится ему награды вручать. Особенно единственной даме из многочисленных офицеров. Когда император протянул руки к переброшенной через плечо голубой широкой перевязи с красными буквами “Доброволец РИ”, Сашенька выполнила безукоризненный книксен и тихо произнесла:

– Прошу прощения, Ваше Императорское Величество, я недостойна данной награды.

Четкий отлаженный механизм вручения орденов и медалей застопорился. Иван Второй от неожиданности отступил на шаг назад и удивленно уставился на невысокую девушку, которая произнесла немыслимое.

– Что? Прости, я не совсем понял.

Набрав побольше воздуха, Сашенька повторила:

– Я недостойна данной награды, Ваше Императорское Величество.

Ее слова в наступившей тишине звонко разлетелись по залу, приводя в изумление уже не только государя, но и свиту, офицеров и гостей с журналистами на балконе.

Из могучей кучки позади самодержца вылез рыжеволосый здоровяк, похожий на викинга. Подстриженный под европейский манер, в дорогом костюме. Вылез и зашипел:

– Барышня, вы понимаете, что делаете? Вас же инструктировали перед церемонией! Как можно, где ваше воспитание?

Лицо знакомое. В газетах видела, мелькало на первых страницах. Один из предводителей Думы, господин Березин.

Не обращая внимания на лидера оппозиции, Сашенька продолжила, говоря прямо в лицо императору, который мрачнел с каждым произнесенным словом.

– Ваш портрет и портрет вашей матушки у нас в прихожей висит. И я знала, что Романов лично защищал солдат, с которыми вместе в засаду на границе попал. А матушка ваша сестрой милосердия на фронте была. Я не просто верила, я точно знала, что если со мной случится что-то плохое, то именно вы разберетесь в проблеме и поможете ее решить. Либо прикажете верному человеку, и тот от вашего имени справится. Потому что от границы до границы есть то, на чем стоит государство Российское. “Слово и дело”. Ваша воля и наше исполнение... Но сейчас я не узнаю моего императора. Я не вижу здесь среди награждаемых ни одного рядового, кого я лечила в окопах рядом с Тазили и кто прикрывал меня от шрапнели. Я не вижу Сергия Макарова, кто вынес тяжелораненого командира роты на себе из самой гущи рукопашной схватки. Капитан Эраст Юлианович Седецкий при мне подписывал наградные листы на всех, живых и мертвых. Но почему-то ни одного из ребят рядом нет... Макаров первым на нежить пошел, вместе с Герасимом Тверским. Те, кто живы остались после двух дней под обстрелами, им спину прикрыли. Вдвоем – против тысяч и тысяч мертвецов... Они нам всем жизни спасли. И в пустыне, и здесь, в Новгороде. Германцы им в пояс кланялись, просили остаться. Но все добровольцы домой вернулись. Чтобы здесь на страже простых людей стоять...

Голос девушки звенел от напражения:

– Так чем вы, Ваше Императорское Величество, верных Отечеству солдат наградили? “Георгием” заслуженным? Нет? Не-е-ет, по вашему приказу их в застенки бросили. Цепных псов спустили, кто меня, одаренную и со смертью рядом ходившую, портовой шлюхой обозвали. С грязью смешали. За то, что с вашим именем на устах умирать готовилась.... За что вы нас так, Ваше Величество?

Аккуратно вернув крест на бархатную подушечку, Иван сердито рявкнул, пытаясь прервать гневный монолог:

– Это дело государственной важности! Вас, госпожа Найсакина, не касается.

– Совершенно верно. Меня это не касается, – горько согласилась Сашенька. Закатав рукав на левой руке, посмотрела на темно-синие пятна. – Я свое уже получила, вот эти синяки в качестве награды... Я прошу у вас прощения, Ваше Императорское Величество, мне здесь явно не место. Стоило сгинуть в песках, чтобы не испытать такого позора... Но я хочу напомнить Вам. Я – одаренная, честью и совестью за должности и подарки не торгую. Надо будет, как прадед встану на защиту Веры и Отечества. А в Великом Новгороде... В лечебницу фабричную попрошусь, ночные горшки за немощными бабушками выносить. Может, примут.

Девушка попыталась повернуться и выйти из окаменевшего строя, но подскочивший рыжеволосый предводитель Думы закричал, брызгая слюной:

– Как ты смеешь так с самодержцем разговаривать! Ты кто такая, дрянь безродная! Да тебя за такое!..

Березин с неожиданной радостью для себя подумал, что именно сейчас отличный момент проявить рвение, доказать личную преданность императору. А то шепчутся уже, завистники, будто царская семья на него косо посматривает. И все попытки подгрести под себя оппозиционных вольнодумцев к желаемому результату не приводят. Поэтому – давить надо скверну в зародыше, как раз на глазах журналистов и собравшегося бомонда. Вон как Иван зло из-под насупленных бровей зыркает. Самому осадить глупую девку титул не позволяет, но Яков Игнатьевич поможет, расстарается.

Звук пощечины прогремел в зале, словно разрыв гранаты.

– Сударь, вы подлец и хам!.. К моему глубокому сожалению, по действующему дуэльному кодексу я не могу вызвать вас к барьеру... Господа офицеры, кто готов выполнить мою просьбу и покарать это ничтожество за меня?

Сашенька переводила взгляд с одного титулованного мужчины в погонах и с многочисленными регалиями на другого – но все только прятали глаза и старательно выискивали что-то им одно известное среди узора на паркете. Поняв, что никто не будет за нее заступаться, Найсакина аккуратно сняла с груди перевязь “Доброволец РИ” и бросила ее под ноги Березину, который с безумным видом ощупывал покрасневшую щеку.

– Я была права. Мне здесь не место... Я не видела вас в окопах, господин мерзавец. Я не видела вас санитаром в госпитальной пещере, когда не спала сутками. Я не видал вас на фронте, как и остальных столь важных персон, кто первыми выстроился за наградами. Мне не место среди лизоблюдов и жулья, кто давно забыл, что такое честь и совесть. Я не желаю иметь с вами ничего общего. Вы – ничтожества... – Повернувшись к императору, Сашенька закончила: – Я проливала за вас кровь. Десятки моих товарищей сложили головы, с вашем именем на устах. Я была готова отдать жизнь ради империи. И что я вижу?.. Посмотрите на них. Они предали меня. Все, до единого... Они предали добровольцев, кто остановил мертвую чуму. И когда этой мрази будет выгодно – предадут и вас... Мне вас жаль, Ваше Императорское Величество. Потому что человек, которого я знала с детства, которого я боготворила... Он куда-то уехал. Навсегда... А вас – я не знаю. Простите, господин Романов, мне стыдно находиться здесь. Людей, кто собрался под этой крышей, в приличном обществе даже на порог не пускают... Честь имею...

Повернувшись налево, девушка направилась к выходу из зала. Толпа расступалась от нее, словно от зачумленной. Кто-то смотрел растерянно, кто-то удивленно, но было много и злорадных взглядов. И последние все ждали, когда последует окрик, когда бунтовщицу призовут к порядку.

В оглушающей тишине громко прозвучали твердые шаги. Строевым, придерживая саблю у левой ноги, подпоручик второй роты промаршировал до места, где раньше стояла Сашенька, вытянулся перед бледным предводителем Думы и громко заявил:

– Сударь! Как человек чести, я требую от вас сатисфакции за оскорбление добровольческого корпуса и зауряд-прапорщика Найсакиной, лучшего его представителя! Извольте принять секундантов!

Понимая, что ситуация из паршивой валится вообще в бездну и становится неуправляемой, император заревел, словно раненый бык:

– Запрещаю! Никакой дуэли не будет! Прекратить балаган!

– Так точно, Ваше Величество!.. – Сняв перевязь, подпоручик бросил ее к ногам Березина. Затем повернулся к Ивану Второму: – Прошу прощения. Я недостоин носить награду, есть люди, кому она больше подходит. Более благородные. Более состоятельные. Кто ближе к трону. Что касается этого куска материи – можно использовать вместо портянок. На большее он не годится. Честь имею...

Развернувшись, все тем же строевым двинулся к выходу. За ним следом на пол бросили перевязи еще трое младших офицеров, прищелкнули каблуками и покинули зал. Когда за ушедшими закрылись двери, в зале наступила мертвая тишина.

С трудом переведя дыхание, император и самодержец Всероссийский, Царь Ханьский, Царь Сибирский и прочая, прочая, обвел взглядом напряженную толпу и спросил:

– Где граф Салтыков?

Раздвинув сгрудившуюся в стороне свиту, вперед выбрался старик:

– Я здесь, Ваше Величество.

– Это же ваша воспитанница? Младшая Найсакина?

Вздохнув, граф понурился:

– Так точно, моя протеже. Я стараюсь по мере возможности принимать участие в ее судьбе.

На балконе послышались первые, самые осторожные шепотки. Пара генералов тихо хохотнули. Даже получивший пощечину “предводитель оппозиции” приободрился.

То, что произошло дальше, мгновенное прекратило намечающееся злое веселье.

– Господин Березин. Подите прочь. То, что я спас вас от череды дуэлей не означает, что императорской семье хочется находиться с вами под одной крышей. С этого момента вы признаетесь нежелательной персоной на всех официальных мероприятиях. Включая заседания Государственной Думы.

Подождав, когда “викинг” на подгибающихся ногах выйдет из зала, Иван Второй продолжил:

– Граф Салтыков... Гордей Панкратович. Я вам не приказываю, я вас прошу. Возьмите девочку под личную опеку. Как родную дочь. Потому что идиотов на Руси-матушке, как оказалось, аршином не перемерять. Только и успевают, что плодиться и мне в спину бить... Если у нее возникнет хоть какая-нибудь проблема – при поступлении в университет, из-за пасквилей в газетах или еще как – немедленно докладывать князю и мне. Надеюсь, у Мстислава Святославича хватит возможностей оказать необходимую помощь. Будет мало – звонить мне. Невзирая на чины и звания причастных... Дожили, одаренные мне в лицо плюют, потому что кое-кто решил у трона именем самодержца подтереться...

Не выдержав, верховный правитель Российской империи снова взревел, заставив задребезжать стекла в окнах:

– Забыли, суки, кто коронован монархом? Так я – напомню... Вы у меня все вспомните... Где начальник Особого Отдела?

– Здесь, Ваше Императорское Величество!

– Берете в подмогу контрразведку и лично проверяете каждый наградной лист. От следствия седьмое делопроизводство отстранить, руководство – под арест! Коллежского асессора Шипилина – в одиночку! И если, не дай бог, помрет до того, как его вдумчиво допросят, все виновные на плаху отправятся!.. Доклад по результатам проверки – лично мне. Если окажется, что кого-то вписали по кумовству за Африканскую компанию, а не за пролитую кровь... Если хотя бы один из служивых не получит положенную награду за проявленную храбрость... Я вас всех, паскуд, на рудниках сгною. Вы у меня кровью умоетесь, как при прадеде моем, Станиславе Лютом. Давно опричнины не пробовали? Так я вам ее устрою...

Повернувшись к отпрянувшей челяди, Иван прорычал:

– Где это пугало ряженое? Где архиепископ Капитон?

Облаченного в золотые одежды старика вытолкнули вперед.

– Значит, некромант тебя не устроил, кочерыжка бородатая? Единственный ученик покойного Зевеке, наш собственный хранитель и защитник от Тьмы! А ты его – в петлю сунуть хочешь? И под локоть подталкиваешь, чтобы моими руками и побыстрее все устроить?! Сосед наш германский за бедолагу лично хлопочет, горы золота обещает, чтобы мальчишка в гости приехал и у него студентов поднатаскал, а мы его – в петлю?! Да вы ошалели здесь все, что ли?.. Князь. Это – твоя столица, твоя вотчина. Я возвращаюсь к себе. Через неделю жду с докладом. Если не разгребешь, то очень расстроюсь. Очень... Как мы докатились до того, что мне, императору, люди кровью заслуженные ордена и медали в лицо швыряют?!

Не обращая внимания на перепуганные лица вокруг, император стремительным шагом двинулся назад, к распахнутым дверям. Нагнав его, рядом пристроился брат Николай. Пропустив Романовых, личная охрана закрыла двери, оставив двух гренадер не пропускать никого следом. Гвардейцы стояли с мрачным видом, положив левые руки на рукояти тесаков.

Глашатай почесал бороду, покосился на закрытые двери и бухнул посохом:

– Прием закончен!

И потихоньку двинулся в противоположный конец зала, вслед за ушедшими со скандалом офицерами. Следом потянулись молчаливые чиновники и разнообразные “очень важные лица”.

Отойдя в угол, задумчивый граф Салтыков разглядывал медленно падающие снежинки за окном. Зима постепенно брала власть в свои руки и грозила засыпать Великий Новгород по маковки церквей. Рядом встал князь Мстислав.

– Что, Гордей Панкратович, мы обосрались?

– Похоже на то. Следователь получил пулю, его в первую столицу отправили. Полиция от дела шарахается, потому что обер-полицмейстеру хвост на пустом месте накрутили, он следом всем оплеух раздал. Теперь там и концов не найдешь.

– Кто может рассказать: что, где и как? Должны же быть люди, знающие всю подноготную?

– Монах может. Сашенька говорила, что в роте у них был охотник за нечистью. Близко с молодым некромантом сошелся. Защищали друг друга от всяких напастей. Этот горбун долго на севере дрянь всякую гонял, семью во время зимы потерял, сам еле с того света выкарабкался.

– В вере, значит, крепок.

– Да. Церковники официально признали, кстати, что в обоих никакой скверны нет.

– И оба до сих пор в подвалах Особого Отдела сидят... Давай собираться. Горянов здесь был, не успел еще уехать. Берем его и все вместе поедем к некроманту. Не знаю, как, но будем прощение выпрашивать... Я государя знаю. Если мы в самом деле быстро во всех тонкостях не разберемся, то полетят головы. Двор в столице точно перетряхнут и не по одному разу... Может, Найсакину еще пригласить?

– Боюсь, она сейчас в таких растрепанных чувствах, что запросто стрелять начнет. Давай сначала сами до донышка раскопаем, а потом уже и ее можно будет потревожить.

Поднявшуюся суету горбун осознал не сразу. Сначала отошла в сторону ноющая боль в перемолотых ногах, затем кто-то напоил горчившей водой с привкусом трав. Под голову подложили подушку, потом добавили еще одну. Когда Герасим открыл глаза, то с трудом смог разглядеть двух мрачных мужчин в костюмах-тройках, табуретку сбоку с раскрытым на ней саквояжем и еще троих визитеров у дверей камеры.

Докторов видел впервые, маячившего за спинами обер-полицмейстера пару раз встречал. Но на допросы Горянов не ходил, поэтому его присутствие в подвале удивило. Но больше всего Герасим не ожидал увидеть человека, который в местных присутственных местах смотрел с портретов на суету вокруг. Княже, Мстислав Святославич. Обычно справа в золотой тяжелой раме на стену вешали портрет самодержца в белом парадном мундире, а слева в раме чуть потоньше – изображение хозяина второй столицы.

– Ваше Высочество, – прохрипел бывший охотник на нечисть и закашлялся. Стоявший рядом доктор придержал за голову, дал еще прохладного напитка. Второй осуждающе посмотрел на высокое начальство и предупредил:

– Плох. Очень плох. Пусть его и не пытают последние дни, но валяться без медицинской помощи практически на голых нарах... Жив только благодаря остаткам богатырского здоровья.

– Нам надо десять минут. После чего можно будет перевезти в больницу. Десять минут у нас есть?

– Да. Надо послать жандармов, чтобы подогнали поближе авто. У нас там и носилки, и препараты для неотложной помощи... Натан Ефремович, вы с больным тогда останьтесь, я ко второму, в соседнюю камеру.

Встав рядом с нарами, князь спросил:

– Герасим, слышишь меня?

– Слышу, Ваше Высочество.

– Без чинов... Можешь по имени называть... Наветы с тебя сняли, обвинения признаны беспочвенными. Помилование подписано от имени императора. Но я о другом спросить хочу. Что там в Африке случилось? Как в этом Макаров замешан?

Откашлявшись, Герасим прохрипел:

– Мы ему все жизнью обязаны, остатки нашей роты и германцы... Колдуны собирались ночью нежить поднять, по холмам ударить. Там несколько тысяч накрошили за время боев. Нас бы сожрали, на картечницы по ленте оставалось или меньше... Сергий к чужим колдунам прорвался, себе тварей подчинил, заставил хозяев на куски рвать. Мертвецы в стороны побежали, наемников с песком смешали. А как солнышко показалось, некромант окончательно заклятья разрушил, упокоил всех.

– Когда он успел учеником стать? Мы нигде в официальных бумагах про это упоминаний не нашли.

– Не знаю, но с Германом Ерофеевичем точно был знаком. Очень многое у наставника перенял. И – силен... И внутри – правильный, за простых людей душой болеет и пытается прикрывать каждого от любой напасти...

– Понятно. Отдыхай пока. Сейчас в больницу перевезут, там тебя потихоньку подлатают. – Развернувшись, князь зло спросил у мрачно переминавшегося в проходе обер-полицмейстера: – Варфоломей Климович, что же вы из человека калеку сделали?

– А меня спрашивали, Мстислав Святославич? Бумагу с печатями под нос сунули, кабинеты в подвале заняли и даже собственных костоломов “семерка” привезла. Владыка людей дал, те на Тьму проверили и больше в это дело не лезли. И мне не дали, только стращали, что я бунтовщика и изменника под носом различить не смог.

– Эх, что и говорить... Пойдемте ко второму.

Гостей заключенный встречал стоя. Худой: кожа и кости, еле живой. Но стоял, держась за стену и равнодушно разглядывая поднявшуюся вокруг суету.

– Господин Макаров? Я – князь Великого Новгорода.

– Я знаю, кто вы, Ваше Высочество. Портреты видел.

– Я должен принести официальные извинения от лица императорской семьи и себя лично. Во всем этом злосплетении ошибок, жадности и желания получить новый чин вы оказались словно между молотом и наковальней. Я даже не знаю, как теперь загладить эту вину.

– Загладить?.. – парень устало вздохнул. Было видно, что он держится из последних сил. – Отпусти меня, княже. Меня и друга моего, Герасима Тверского. Мы ничего плохого для вас не сделали. Глупость только совершили, не сдохли в песках, как другие. Наверное, за это и наказаны...

– С этим вопросов нет – вы оба свободны. Просто я узнать хочу – ты в самом деле ученик некроманта?

– Да. Я наследник Зевеке. Им вскормлен, обучен и дело его буду продолжать, пока за грань не уйду... Это мой крест – хранить Русь от Тьмы, людей спасать по возможности и нечисть упокаивать, чтобы новой Румынии не получить.

– Еще спрошу, хотя это не к спеху. Не станешь на власть зла держать? Учитель твой долго в полицейском департаменте служил, много пользы принес.

– Какой смысл обижаться, княже... Не уверен, что захочу официально мундир надеть, но помогать государству в обучении молодых охотников стану. Знания передам, оружие с артефакторной защитой смастерим с ними. Только – я буду лично решать, кого возьму под свою руку, а кого пусть другие учат... Великий Новгород мой дом. И я не враг тем, кто стоит на страже границы с Тьмой... Назар пришел? Вроде его голос слышал.

Кашлянув, вперед протиснулся охотник за нечистью:

– Здесь я, Сергий.

– Раз я свободен, давай Герасима в больницу отвезем.

– Тебя бы самого туда доставить.

– Ходить могу, значит, справлюсь. Ему – важнее... Он – мой духовник.

На фразу про духовника обратил внимание прятавшийся за спинами архиепископ Капитон:

– Да, мы тебе отличного духовника найдем, отрок! Самого лучшего, чтобы...

– Рот закрой, жаба... Я помню, что ты дознавателю напел и как требовал вздернуть меня на ближайшей осине... Пшел прочь, пока еще жив, не посмотрю на сан, прокляну до седьмого колена... У меня есть уже духовник. И другого не надо. Он мне спину прикрывал, он грехи тяжкие делил. Вместе вернулись, вместе и дальше жить станем... Где Герасим?

Почувствовав холодную руку на лбу, горбун с трудом приоткрыл глаза.

– Сергий... А я думал, мне померещилось... Голос твой иногда в окно долетал.

– Все хорошо, брат. Мы выжили. Теперь держись, из последних сил держись. К лекарям поедем, они тебя вылечат. И я рядом буду. Не вздумай меня бросать, слышишь? Мне одному не сдюжить. Давай, дома и стены помогают. Не умирай.

От врачей в больнице Макаров отмахнулся, потребовал в первую очередь заняться другом. Солнце уже начало цеплять краем горизонт, когда глава отделения неотложной терапии закончил совещание, протер белоснежным платочком пенсне и начал объяснять парню, что и как:

– Ампутацию ваш товарищ не переживет. Мы пока до утра его стабилизировали, завтра будем думать, что и как. Слишком много повреждений.

– Я видел, как после накрытия шрапнелью солдату ногу от бедра и до кончиков пальцев измочалило. И – вытащили бедолагу. Домой даже не на костылях возвращался, а с тростью. И ходил сам.

– К сожалению, мне такие случаи неизвестны. Если вы сможете связаться с этим специалистом и тот пришлет описание принципов лечения, это очень поможет... В любом случае, мы сделаем все возможное. Жить господин Герасим будет, в остальном – как Бог даст.

– Понял... Постараюсь найти этого доктора...

В коридоре у палаты больного стоял пост из двух жандармов. Увидев некроманта, вытянулись во фрунт, изобразили максимальное почтение. Макаров внимательного посмотрел на одного, затем на второго и сказал:

– Прошу вас, братцы, не подведите. И смене передайте. В палату – вход только врачам. И мне. Если кто чужой вздумает сунуться – гнать ссаными тряпками. Невзирая на чины... Я княже попрошу, вряд ли откажет. А то сейчас полезут лизоблюды, начнут умолять, чтобы их простили и за прошлые обиды не спрашивали.

– Сделаем, господин Макаров. Мстислав Святославич уже предупредил, что головы не сносить, если что не так.

– Вот и хорошо. Я в вас верю. Вы в непотребствах не участвовали, солдатика из добровольцев в обиду не дадите...

В коридоре на лавке вдоль стены сидело несколько человек: Назар, рядом с ним двое мужиков в черных рясах, явно из охотников. Предпоследним – непонятный господин в штатском, с наброшенной на плечи козликовой шубейкой. Скорее всего – из топтунов или Особого Отдела, присматривать и докладывать, если некромант в разнос пойдет. Последним – незнакомый старик в старенькой форме с погонами младшего унтера и двумя “георгиями” на груди. Увидев, что Сергий задумчиво рассматривает кресты, старик поднялся, подкрутил усы и представился:

– Челеби Азат Михайлович, помощник атамана Новгородского войска казачьего.

– Азат Михайлович?

– Вы не сомневайтесь, ваш высокобродь, я настоящий казак. Отец меня подобрал на границе, когда соседи аул вырезали. Воспитал, вырастил. Я три войны прошел.

– Даже не думал, господин офицер. “Георгиев” пока за штабные игры не раздавали... И не называйте меня благородным, я рядовой, чинов не выслужил.

– Ну, это я так... Вы же не простой человек, господин Макаров... Нам, как закрутилось, из станиц телеграммы прислали, спрашивали, что и почему. Мы к княже ходили, челом били. Мол, неправильно это, справного воина и по навету на дыбу тащить... Говорят, – старик понизил голос, – лекарка из корпуса во время награждения сильно обижалась, государю императору выговаривала. От положенного отказалась, домой ушла. С ней еще четверо младших офицеров шаркунов паркетных пытались на дуэль вызвать, да запретили им. Его Величество очень разгневался, что обманули и генералы все ордена к рукам прибрали. Разбираются сейчас... Вот и вас выпустили.

– Выпустили... Передайте спасибо казакам, что не забыли. Должен буду.

– Так, вы же в пустыне наших прикрывали, как можно иначе-то... Я рядышком побуду, если что надо, только скажите. Атаман приказал – помочь, если что потребуется... Дом-то ваш цел, а вот внутри все по щепочке разломали. Надо будет заново обставляться... И мастеров найдем, кто поможет. И людей, кто с ремонтом подсобит.

Обняв Челеби, Сергий поблагодарил еще раз:

– Понял. Храни вас Господь, Азат Михайлович... У меня дела еще. Давайте завтра после обеда у дома и встретимся. Там на месте и обсудим, что и как...

Спустившись по больничным ступеням, некромант посмотрел на темнеющее небо и приказал:

– Назар, поехали на могилу.

Макаров не просил, не пытался договариваться. Он знал – сейчас в своем праве. И если кто-то вздумает перечить, то просто перешагнет через идиота, оставив после себя очередной труп. Тьма внутри затихла, но в любой момент могла вызвериться. И стоять на грани “добро или зло” удавалось с трудом. Слишком сильно грызла обида за несправедливость. А хуже всего, давило понимание – иначе и не будет. Такой мир. Такое государство. Такие правила жизни, которые приняты каждым жителем. И ты или вписываешься в систему, или тебя перемелют и выплюнут, не заметив потери.

– Одеться бы тебе, Сергий. Застудишься, помрешь, с меня спросят, почему не уберег.

Потрогав заскорузлую рубаху на худых плечах, парень печально усмехнулся:

– Я не мерзну, Назар. Привык в камере... Поехали.

На Петровское кладбище добрались на трех пролетках. В первой – некромант со старшим охотником за нечистью. Во второй – монахи. В третьей – господин из Особого Отдела и еще один жандарм. В отличие от сопровождающих, Назар лучше других понимал, что тишина и вежливость Макарова обманчивы. Внутри бывшего заключенного клубится злоба и вся накопленная за полгода мерзость, готовые в любой момент вырваться наружу. Проблема в том, что собери хоть всех искореняющих по северам, такую силу не удержать. И справиться с обидой сможет только ученик Зевеке. Если сочтет, что выбранный им путь – правильный. А сломается в эту ночь – никто и ничто не защитит город от пробоя на темную сторону. Шарахнет так, что получит княже новый Бухарест, превратившийся в гигантский могильник буквально за пару минут.

– Остальные пусть ждут. Ты со мной.

Аккуратно пробираясь по невысоким сугробам, Макаров выбирал, куда поставить ногу в разбитых сапогах. Тропинку присыпало, скользко. Упадешь – сил может и не хватить снова подняться. Но – шел, медленно и упорно. Даже не спрашивая дорогу. Чувствовал, где его ждут.

Рядом с еще не осевшим холмиком на пустом каменном надгробии торчал кляксой огромный черный ворон. Мрачно разглядывал двух мужчин, застывших рядом. Встрепенулся, каркнул.

– Здравствуй, Федор. Я вернулся... Спасибо, что подсказал, где наша девочка упокоилась... Не сберег я ее, прости...

Ворон зло выдал клокочущую тираду.

– Понял, прости. Мы не сберегли, вместе... Ничего. Здесь ей хорошо будет. Заборчик ажурный поставим. Попросим у Господа, чтобы простил все грехи, если за Кусакой что найдет... И когда попадем за грань, встретим ее. Точно знаю, дождется...

Нагнувшись, Сергий осторожно смахнул рукой снег с белоснежных цветов, лежащих на могиле. Четыре лилии, перевязанные красной плотной шерстяной ниткой. Кто-то сумел найти в городе, не пожалел в память о верной помощнице добровольцев.

Поманив ворона, некромант помог Федору устроиться на плече. Повернулся и сказал Назару:

– Я проливал кровь за империю и рейх. Я умирал с каждым товарищем, кто погиб там. Ощутил их боль, их страх смерти, задыхался, не имея возможности получить последний глоток воздуха. Сотни раз в песках подох в муках. Но остался жить за других... Я вернулся сюда, потому что так велит мой долг. Но я знаю, что такое правда. Что такое – быть отверженным... И я буду жить, как считаю нужным, а не как мне станут указывать.

– Епископат выпустил официальное распоряжение – не вмешиваться в твои дела. Бумаги для Герасима можно будет забрать завтра утром. Ему подтвердили право считаться твоим духовным наставником. И разрешили бесплатно учиться в семинарии, чтобы после завершения подтвердить сан.

– Бумаги... Назар, бумаги, это хорошо. Без бумажки – ты букашка, да... Но ты постарайся запомнить главное. Мне бумажки не нужны. Я ведь живу по законам, которые кровью, а не чернилами прописаны... Учить церковных людей, как вы хотите, не буду. Потому что помню, как твой Демьян строчил отписки, только бы не притянули за уши, как вольнодумца. И я видел, как вы простыми людьми, словно мусором, распоряжаетесь. Смахнули – и все, пусть у других голова болит...

Охотник на нежить поежился от порыва холодного ветра. Без поддержки некроманта будет сложно. Очень сложно. Но дальше мужчина услышал такое, что зимняя погода показалась мелочью.

– Я сам стану отбирать будущих воинов. Сам буду обучать и вооружать. Дабы днем и ночью стояли на страже. И денег на это у князя или государя потребую. Не найдут – по народу с протянутой шапкой пойду, соберем всем миром. Создадим орден витязей, без политики и подковерной борьбы епископов, кому пост важнее паствы.

– Ордена только у франков и прочих европейцев есть. У нас не было испокон веков.

– Будет. Я так решил... А ты, Назар, его возглавишь. Чтобы на своей шкуре почувствовал, каково это – быть в опале. И башкой будешь отвечать перед властями, если кто-то из учеников перед ними провинится.

С тоской посмотрев на сумерки вокруг, на ряды могил, монах замотал головой:

– Не буду! Не заставишь!

– А я тут при чем? – удивился Макаров. – Я тебя даже пальцем не трону. Просто скажу новому архиепископу, как должно быть, он ради перемирия и согласится. И будет тебя жрать при любом удобном случае. Ведь сила против Тьмы – это власть. А власть никто из ваших просто так не отдаст. Они за нее держатся до последнего... Считай, это твоя личная плата. За зверя моего, который никому зла не желал, а вы его сгубили. За то, что в сторону отошел, хотя видел, что в глаза врут и твоего человека в грязь втаптывают... Я не про себя, про Герасима... Вот за это и будешь тащить крест. Вне зависимости от личного желания.

Медленно двинувшись назад, Сергий добрался до кое-как расчищенной тропинки почти у самых ворот кладбища, обернулся. Монах все еще стоял, задрав голову и пытался что-то увидеть в затянутых облаками черных небесах. Может быть, искал ангелов, кто бы помог избавиться от неминуемой беды. Может быть, молился. Или проклинал всех и вся. Подождав, когда Назар медленно добредет следом, Макаров добавил:

– Не верю, что когда нибудь станем друзьями. Но я тебе в спину не бил. И не собираюсь... Если ты в самом деле за людей душой болеешь, как говоришь, то орден никому не отдашь и будешь отличным наставником. Или сдохнешь, как и я. Других вариантов у нас нет.

Когда колокольчик залился звонкой трелью, закончившая пить чай Елена Найсакина успела первой к двери. Распахнула ее, посмотрела перед собой и зажала в испуге рот ладошкой, чтобы не закричать от ужаса.

На крыльце стоял похожий на оживший скелет молодой человек с белыми спутанными волосами. В льняной рваной рубахе, уляпанной засохшей кровью, в таких же штанах в бурых разводах и коротких стоптанных сапогах. На плече у незнакомца восседал ворон, нахохлившись и пытаясь стряхнуть крупные снежные хлопья, которые валили из туч.

Но больше всего девушку напугали глаза у птицы и у чужака. Абсолютно черные, пустые. Словно дыры во Тьму, где найти можно только смерть.

– Вечер добрый, – тихо поздоровался некромант. – Могу я увидеть Александру Николаевну?