(полгода спустя от лица Макса)
Схватив бронзовую статуэтку со стола, я замахнулся. На лице отца не дрогнул и мускул. Как же я ненавидел стоящего передо мной человека. Да и человека ли. Куда делся мой отец, который всегда интересовался моей жизнью, поддерживал меня во всем, был другом, даже старшим братом, которого у меня никогда не было. Вернувшийся из Австралии мужчина больше им не был. Теперь у него на первом месте была работа, на втором — Зоя. На третьем тоже Зоя. Для меня места не осталось. Он перестал интересоваться моей жизнью, но всегда лез с решениями. Как слон в посудную лавку. Разворотит там все, и считает, что отлично справился. Так и сейчас он решил, что Маша мне не пара. Она ему сразу не понравилась, как только он ее увидел. Даже то, что она оказалась дочерью Селиверстова, не изменило отношение отца к ней. Мы поругались в первый раз, когда я объявил отцу, что у нас все серьезно. Мачеха, как ни странно, встала на мою сторону. Но отец уперся рогом и ни в какую. Секрет выдала Ладка, Зоина сестра. Отец подыскал мне партию выгоднее. Единственная дочка его американского партнера и сенатора штата Калифорния. Джессика была старше меня на шесть лет, и если верить прессе, она предпочитала свой пол, но отец считал это домыслами, пиаром и его это не останавливало. Больше с тех пор в доме отца я не появлялся. Маша очень переживала, что мы с ним поссорились из-за нее. Хотя тут бы любая причина сгодилась. Но она все же уговорила меня пойти и пригласить его на нашу роспись в сугубо семейном кругу.
Мачеха радовалась вполне искренне, даже поздравила. Стала выспрашивать подробности, интересоваться, что лучше нам подарить. А в отца точно бес вселился. Мне кажется, именно забота мачехи, его больше всего уязвила. Она впервые на моей памяти пошла против его воли.
— Я не спрашиваю твоего разрешения, а ставлю перед фактом. Я женюсь на Маше, хочешь ты этого или нет. А на Джессике можешь кого-нибудь из своих близнецов женить Ей без разницы, каким будет муж. А им тем более.
— Не паясничай и повторяй ерунду за писаками, — рыкнул отец. — Компания — наше общее дело. И приходится чем-то поступиться. Брак с дочкой сенатора Калифорнии открывает огромные перспективы для строительства. Тебя никто не просит с ней спать. Можешь и дальше встречаться с Машей. Но только не афишируй это.
— Ты так уверен? Неужели сам лично успел убедиться, что писаки врут, — глядя на него с презрением, поинтересовался я: — Подсовываешь мне свою бывшую… Я не буду жениться тебе в угоду и ради выгоды компании. Запомни это! Моя Маша достойна большего, чем греть постель. Не сравнивай ее со своими…
— Ты…! Щенок…!
Отец рывком поднялся в кресле и легко перелетел широкую столешницу. Лицо от ярости перекошено. Он рванул ко мне. Я сжал кулаки, понимая, что придется обороняться. Дверь неожиданно распахнулась и ему наперерез бросилась мачеха. Она уцепилась в его шею, повисла, мешая двигаться.
— Роман, нет! — оглянувшись, крикнула мне: - Макс, лучше уйди!
— Защищаешь меня, — я насмешливо глянул на тоненькую и большеглазую, как стрекоза, женщину, пытающуюся удержать скалу:- Дошло, Зоя, что следующими будут твои дети. Что твою дочурку подложат под богатого урода, если это пойдет на пользу «Интерстройинвест»…
Я рыкнул, швырнул тяжелую бронзу в книжный шкаф и рванул к двери. Зоя испуганно вскрикнула. Разбитое стекло за спиной жалобно зазвенело. Смачно долбанув дверью, я шел пустынным коридором особняка Шалых в Барвихе — недавнее приобретение отца. Широкая улыбка играла на губах. Отца не будет на свадьбе, но победителем сегодня вышел я. Морально был полностью удовлетворен. Мачеха теперь отцу плешь выест, но переменит его взгляд на выгодные браки. За счастье детей она порвет любого, даже его.
— Макс, — тяжелая штора у окна качнулась точно от сквозняка. Сначала подумал, послышалось, но писк повторился снова:- Макс, можно поговорить с тобой?
Умные слуги едва услышали разговор на повышенных, тут же затихарились, чтобы не попасть под горячую руку. А это кто-то из мелких. Наверняка мачеха не дает конфет, и они будут предлагать совершить налет на буфет, где заперты сладости. Меня взрослого ругать не будут. Мне бы их проблемы…
Я пригляделся, заметив, как за шторой мелькнуло рыжее. Резко одернул ткань и едва сдержал смех. Передо мной стояла наша тихоня-морковка.
Чудо свершилось. Кажется, это первый раз, когда она сама со мной заговорила.
Девочка смущенно краснела, теребя конец длинной рыжей косы. Мачеха постоянно одевала ее в зеленый цвет. И сейчас на ней было длинное платье в пол цвета травы.
И как не падает, когда бегает? Или она не умеет бегать?
— Ну, чего хотела, морковка?
— Я… — она смущалась так, что едва могла произнести слово.
Времени у меня не было. Не хотелось оставаться тут, рядом с отцом, и лишней минуты. Но коротышку надо выслушать, по себе знаю, как это важно. Тем более должно случиться что-то из ряда вон, чтобы тихоня со мной заговорила.
Подхватил ее за подмышки и устроил на подоконнике. Теперь наши лица были вровень. Я разглядывал симпатичное смущенное личико. Красным горели даже крохотные ушки. Длинные темно-рыжие ресницы трепетали как крылья бабочки. Она прятала глаза и пыталась заправить за ухо кудряшки, выбившиеся из толстой косы. Смешная.
Я терпеливо ждал, пока мисс-стесняшка наберется храбрости и заговорит. Самому стало интересно. Она тут шпионит, за мачехой увязалась, и все подслушала. Вот проныра! Только зачем ей это?
— Макс, — выдохнула, наконец, — мама сказала, что у тебя скоро свадьба.
— Скоро… а что? — я насторожился.
Мало ли что и где подслушала рыженькая. Ей лет шесть-семь, уже соображает достаточно.
— Папа не хочет, — едва слышно прошептала девочка, по-прежнему теребя косу и пряча глаза.
— Знаю и что? — продолжение мне понравилось еще меньше
— Я… хотела сказать… если она не подойдет. Я могу жениться… женюсь на тебе, когда вырасту, — проговорила, запинаясь, Зоя. На меня в упор смотрели в ожидании два черных омута глаз. — Ты мне очень нравишься. Ты самый красивый. Я, наверное, тебя люблю.
В первую секунду я не нашелся, что сказать. Улыбка медленно сползла с лица. Тонул в этом завораживающем, затягивающем взгляде. Ситуация смешная: кроха влюбилась во взрослого парня. Но смеяться как раз не хотелось. Я вдруг вспомнил, что много раз признавался в любви Маше, а она… она ни разу… Вот так прямо, как эта рыжуля, точно никогда.
Я подхватил ее, легкую как пушинка, не руки, на мгновение задержав в руках, разглядывая забавного ребенка.
— Вырастишь, морковка, — посмотрим, — уклонился от ответа. И уже уходя от нее смущенно глядящей мне вслед, добавил: - Только волосы не стриги. Мне нравятся длинные.
Эта семейка сведет меня с ума… Но кто бы мог подумать: морковка в меня влюбилась. А я рыжих терпеть не могу.