Ненужная крепость

Глава 23

Богатый и могущественный, севший на трон в Фивах[131]изволил отбыть в Город[132]. Войско, словно сытый удав, было отягощено всякой данью, прекрасной и обильной. Кроме того, пришла добрая весть, что Великая царская жена разрешилась от тягости и подарила владыке сущего первенца. Царь, желавший скорее увидеть наследника, с малой свитой закаленных походами и боями гвардейцев, бросив всех царедворцев, устремился к столице. Глаза бога Ра[133] сменили друг друга трижды и ещё дважды, но царская барка не остановилась и не пристала к берегу нигде, к великой печали губернаторов и управителей Абу, Бехдета и Небта. Гребцы сменяли друг друга, и иногда за весло садились главнокомандующий и сам Благой Бог, пока шесть шемов[134] между Амадой и Уасет[135] не остались позади. Свита безнадежно отстала, двигаясь величаво, но медленно. Третьим караваном, отстав от царя, но опередив свиту, двигался Князь и Хранитель Юга с данью.

Все мужья, и даже те из них, кто носит корону, сталкивались с удивительным превращением жен своих после рождения ребенка. Они, конечно, готовы были к тому, что на первом месте теперь у матери будут не они, а младенец. Они были не готовы к тому, что их место теперь станет не вторым, а никаким. И все супружеские пары проходят через это потрясение по-своему. Но Тииа слишком хорошо помнила участь гарема Величайшего и слишком хорошо знала своего мужа, чтобы позволить себе охладеть к нему или, еще хуже, допустить его охлаждение к себе. Она была все так же чарующе ласкова и внимательна к владыке. Но раздражение, охватившее её, нужно было куда-то девать, и оно обрушилось на ближних царя. Усерсатет ранее прекрасно ладил с царицей. Кроме того, он не был тогда женат и собственный опыт не мог его приготовить к перемене в царице. Возвращаясь на Юг, он не понял ещё, что нажил себе врага вблизи уха Владыки, точнее, понял душой, но не умом. Но он понял, что должен стать совершенным правителем Куша, дабы не впасть в немилость. И он с удвоенной силой украшал край, обогащал и обустраивал его, обогащая и Владыку. К седьмому году правления все раны края от ярости царя были залечены, новые храмы росли один за другим. Еще со времен похода царского у князя Юга сложились прекрасные отношения с главным надзирателем за работами царскими Минмосом. Великий Дом по сравнению со своим Величайшим отцом строил мало, и в Нэ, и в Ипет-Сут[136], в великом храме Амона, и в самих дверях Великих Врат. Зато в Куше к услугам Минмоса всегда были места для стройки по его планам, люди для работ и прекрасный камень для зодчества, статуй и монументов. Конечно, дани нужно было все больше, и, дабы не истощать страну и не доводить до крайности, такие большие храмы, как начатый ещё при Его Величестве Мен-хепер-ра[137] храм Хора в Амаде, достроенный Усерсатетом и украшенный Минмосом, возвооить не получалось. Но то, что строилось, было прекрасно и соразмерно, прославляло Та-Кем и царя и несло свет и любовь к ним в душах людей Куша и Вавата. Храмы в Каср-Ибриме и Сенме, и заново отделанный храм в Калабще — боги Куша и Настоящей земли срастались воедино, как и срастался воедино народ Куша. Все больше поселений из ремесленников и крестьян, все больше домов шнау усилиями Усерсатета возникало за порогами. Все выше становились урожаи и доходы. Разливы Хапи при нем начали тщательно замерять и сопоставлять с записями в Абу. И все больше детей не могло бы сказать кто они — египтяне или нехсиу, ибо народ перемешивался, как олово и медь в тигле, давая бронзу — людей Куша. Все больше вернувшихся из Та-Кем детей царей, князей и Высших становилось чиновниками в прекрасных строениях Домов золота и серебра, Домах всякого скота и прочих приказах, построенных тем же Минмосом. Города вокруг новых центров возникали небольшие, но очень удобные для жизни и приятные глазу, продуманные для сбора дани и быстрого хождения товаров. Как только жизнь украсилась и стала приятной, появились даже купцы из чужедальних стран, вплоть до Кедема. Впрочем, царский сын Куша не жаловал волосатых азиатов и не позволял им широко размахнуться — не было ни одного храма Ваала и прочих богов, и постоянно жить им в Куше не дозволялось. И все больше нехсиу не только говорили, но и писали на Настоящем языке, а в сенет играли уже и вовсе дикие простецы.

В Первый победоносный поход седьмого года владычества в Азию и в поход девятого года Усерсатет отправился наконец с царем. Хатти и Миттани вновь взволновали и смутили Кедем[138], Хару и Речену. Некоторые сирийцы, находившиеся в Угарите, составили заговор и решили изгнать египетские войска. Царь, пресытившись мирной жизни и устав от своей Великой царской жены и смен ее настроения, не мешкал. Войско отправилось быстро, часть — морем, до Фенху[139] и Кепуну[140], часть — своим ходом через Нехит[141] и развалины древней Инбу-Хека[142] по дорогам Гора[143]. Его Величество, а с ним и князь Юга, двигались с пешим войском. Все наветы царицы были отброшены царем, как сухой лист на ветру. Совместные сражения, попойки и увеселения с разнообразными красавицами из разных стран укрепили их приязнь. И после походов и войн царский сын Куша почувствовал, что царь расширил его шаги и раздвинул руки. Царь лично подобрал ему жен и наложниц, наградил титулами, чинами и людьми. Титулы воистину отражали его могущество: казначея царя Нижнего Египта — то есть он сам распоряжался, без контроля от другого поставленного царем чиновника, не только властью, но и всеми доходами Куша и Вавата, вещь неслыханная доселе! Еще важней был другой титул, друга царя единственного.

Власть князя тогда была воистину велика. Ибо ещё в походе девятого года были достигнуты все военные цели и Миттани окончательно смирена и поставлена на колени. Приметил князь во время этого похода, что Его Величество пресытился войной и убийствами врагов, но, устав от дворца, нашёл радость и отдохновение в пирах, винах и красавицах. И, если на поле боя князь и уступил бы звание первого помощника и правой руки Доброго Бога многим, тому же Аменемхебу, в устроении празденств и развлечений для царя, подборе вин, блюд и красавиц для услады владыки ему не было равных.

Царь дозволил ему возвести, в знак особой милости, на юге роскошную усыпальницу, ибо что важнее, чем забота о посмертии? Вернувшись на Юг, он воздвиг ее, а рядом — горделивую стеллу с надписью:

Гробница его строилась тщательно и роскошно. Какое-то время она всецело заняла внимание князя. Тогда же он приблизил и возвысил к себе и неких других Детей дворца царского из числа детей-заложников Куша, доверяя им всё больше дел и хлопот по управлению южным пределом. Ибо с ростом числа поселений и городов, ростом богатств земли и населения росли и потребности в управлении разумном и тщательном. Некоторые говорили, что двор князя почти не уступает в пышности и влиятельности двору Владыки. Видно, тогда и появились у него впервые мысли, что привели его к падению и гибели окончательной и ужасной.

В ту пору как раз и прибыл я в Куш, дабы служить царю в деле управления страной этой. Нас было много, молодых писцов. Ибо росли храмы и владения их, росли дома шнау и поля. Росло число людей и скота. Все больше золота, камня хесемен и черного дерева, слоновой кости и рекрутов шло на нужды страны к северу, и все больше нужды было в счете и управлении, сбережении и планах строительства. Чем больше людей и строек, тем больше нужда в глазах и ушах наместника, помогающих ему увидеть и узнать, и в устах, передающих его приказания. Я был приставлен сперва к мелким делам, но, выполнив их в срок и прекрасно, был замечен и возвышен, и через год я уже входил в число сопровождающих князя. О нет, конечно, я не был его доверенным чиновником и не управлял войском или Домом золота и серебра или Домом жизни! У князя были личные писцы, что записывали его повеления, мысли и планы, оформляли их в приказы и распоряжения или отчеты. Их было много. Но среди них было два особо доверенных, что занимались самыми важными делами. И тайными. Они долго наблюдали за всеми нами, простыми секретарями. Нас проверяли и так и эдак, на скорость, на спокойствие. И, конечно, на верность. Некоторые не выдержали этих проверок, кто-то волновался и делал ошибки, кого-то легко можно было обмануть, кто-то оказался глуп или нерасторопен. Этих убирали в другие службы, где они застревали надолго на каждом мелком звании. А кто-то оказывался продажен или любопытен не в меру. И эти пропадали совсем. Меня же сочли достойным доверия наместника и я стал его третьим приближенным спутником и писцом. Поначалу дела и письма, которыми я занимался, не сильно отличались от прежних. Но все равно, даже не приближенные, простые писцы князя, проводя с ним много времени в делах, слишком многое узнавали о жизни властелина Юга. Мы были очень молоды и не сразу поняли, что такая служба не только возвышает, дает богатство и влияние, но и помещает, подобно редкостному заморскому животному в царском зверинце, в клетку нашего благополучия. Узнав дела великих, ты не имеешь пути назад. Мы же гордились нашим величием, нашими доходами, торопились быть не лучше, а успешней наших друзей-соперников. Юбки, сандалии, дома, притирания, письменные принадлежности — все должно быть не хуже! Торопись показать себя! Нам представлялось, что мы почти так же можем влиять на судьбы, как семеры, как заместители князи или даже он сам, не понимая, что нас подцепили на этот крючок и специально устраивают между нами петушиные бои и гонки гусей на праздник урожая. Мы так хотели быть гусем-победителем, что забывали — его-то и съедают…

Наместник, вольно или нет, иногда говорил с нами о жизни Великого дома, и многое услышанное придавало нам важности в наших глазах. Мы были причастны к жизни богов! Наверное, я стал третьим доверенным секретарем именно потому, что быстро избавился от этой глупости. И тогда мне стали доверять действительно важное. Не сразу. А царский сын Куша дозволял себе быть при нас троих не сановником, а человеком.

Именно в это время он осознал, что слишком рано достиг того, к чему многие идут всю жизнь. Он начал уставать от того, что был царским сыном Куша. Ему хотелось дальше и выше. Но выше были только два человека во всей Та-Кем — великий Чати[144] и благой бог… Чати он быть не хотел. Благим богом — не мог. И еще — он был уже немолод. Ему исполнилось тридцать три года. Постройка гробницы, вместо мыслей о вечной жизни за тростниковыми полями в царстве Запада, навела его на другие размышления. Вместо посмертия он задумался о бессмертии.

На эти мысли его к тому же искусно толкали двое его приближенных из числа нехсиу, детей дворца. Они впитали лоск и привычки Та-Кем и во многом стали больше египтянами, чем сами египтяне. Но расти они могли только тут, под ладонью хранителя южных пределов. Они понимали, что это и их предел, но скучали по жизни при дверях Великих Врат и по всей неизвестной прочим жизни Великого дворца, опасной, сладкой, трескучей и блестящей. И быстро почуяли подобную же тоску у наместника. Занимаясь привычным, они старались быть полезными и важными для князя. При этом им не важно было, воистину ли то, что делают они, хорошо и полезно для Та-Кем или хотя бы Куша. Они оказались между двумя ещё не едиными странами, чужие и там, и там, и привязанные к каждой из них, и, вместо того, чтобы менять себя под нужды державы, неосознанно хотели изменить державу под свои нужды. При том они были разумны, образованы и блестящи, говорили уместно, иронично и впечатляюще. Они всегда были эффектны и заботились об этом, но не всегда были эффективны. Как умный человек, князь с большими сомнениями относился к их заслугам и умениям чиновников и писцов, но политика вынуждала дать им важные должности, но так, чтобы они не принесли серьезного вреда. Пришлось придумать какие-то синекуры при себе. Но постепенно, то ли тонкой лестью, то ли просто привычкой — эти двое сумели достичь приближенного к князю положения. Они были ещё двумя его ближними людьми. Были и другие — господин и наставник маджаев царских, начальник всякого скота, главный писец дома золота и серебра и еще многие чиновники и семеры. Но они были либо для каких-то отдельных дел и задач, или для блеска и пышности. Настоящими его приближенными, теми, с кем он решал нужное и планировал важное, были Великий презренного Куша, царский писец сокровищницы считающий золото Куша, и Писец царского сына (это и были те два доверенных секретаря), начальник жрецов, начальник дома жертвоприношений богам, старший дворца — в его ведении была часть лазутчиков, хранителей тайн и прознатчиков. К этому кругу относились еще первый приближенный царского сына и два заместителя царского сына, заменявшие его во время отъездов и отлучек каждый на своем месте. Они ненавидили друг друга, поскольку принц нарочно сталкивал их и возбуждал ревность и неприязнь, дабы они следили друг за другом. Не менее важен был и Созывающий великую десятку юга и правители некоторых городов, начальник дома «Мощен поколениями», считающий людей и командующий войсками, а также начальник колесниц, начальник судовых отрядов. Эти люди и были главной властью в Куше и Вавате, многие из них, особенно в войске и храмах, были поставлены на эти должности лично царем. Они бдительно следили за движеньем всяким в ввереных им службах и за пользой царской. И еще бдительней — друг за другом. И почти все — за царским сыном Куша. А он — за ними. И многих из них, пользуясь их грехами и слабостями, сделал он людьми царского сына, а не царевыми.