Необычайное путешествие Петьки Озорникова

Город Майск

Они стояли под густой зеленой кроной каштана, выставившего, словно на показ, свои белые сладко пахнущие цветы-овечки. Каштаны, вперемежку с не распустившейся еще акацией, тянулись по обеим сторонам широкой улицы. Прохладная тень их ложилась на тротуары. На углах, где улицы перекрещивались, высоко к небу вздымали свои верхушки пирамидальные тополя. Весенней свежестью дышал этот стройный ансамбль пышнозеленых деревьев. Земля под каждым деревом была тщательно взрыхлена, и из нее пробивалась молодая зеленая трава.

По шоссе один за другим мчались легковые электромобили различных форм и цветов. Между ними великанами плыли атомбусы и электробусы[1]. Над крышами домов пролетали вертолеты, в недосягаемой высоте молниями мелькали реактивные самолеты и ракетопланы[2], доставлявшие пассажиров в самые дальние уголки мира за несколько часов. Изредка вдруг показывался в вышине аэропоезд и тут же скрывался за фронтонами зданий.

Но все это огромное движение электромобилей, атомбусов и других незнакомых, невиданных видов городского транспорта не производило почти никакого шума. Лишь легкое шуршание трущихся о блестящий асфальт колес нарушало тишину. Не ощущалось и привычного горьковатого запаха отработанного бензина.

Каждый заметил бы, что все в этом городе устроено было так, чтобы как можно дольше сохранялись силы и здоровье человека. Шум, какой бы то ни было, всегда мешает человеку, нарушает нормальную работу мозга, действует на нервную систему, — и шум здесь был сведен до минимума. Листья деревьев поглощают углекислый газ и выделяют необходимый для человеческого организма кислород, — и город утопал в зелени. Пыль, попадая в организм человека, садится на легкие и вызывает различные заболевания, потому что вместе с пылью проникают всевозможные микробы, — и ежечасно разъезжающие по улицам города электромобили-пылесосы всасывали ее в себя. Ни единой пылинки не видно было даже в солнечных лучах, падавших через густую зелень деревьев на зеркальную поверхность тротуара.

Петька перевел взгляд в сторону и пребольно ущипнул себя за щеку — «не сон ли!» Перед ним высился ослепительный, словно сделанный из хрусталя, дворец. Весеннее солнце всеми цветами радуги играло на его стенах. Да нет, не одно, а будто тысячи солнц! Они отражались везде: в сотнях мраморных и бронзовых статуй, украшавших здание, на карнизах и фронтонах. Эти отраженные маленькие солнца изливали свой свет из окон комнат, пробегали по парапету, поднимались по сверкающей широкой входной лестнице.

Петька вспомнил про виденные им на фотографиях высотные дома Москвы, но даже и они не могли сравниться с этим сияющим дворцом. Стремительно вознеслись в небо его строгие контуры. Белое облачко застыло на крыше, будто зацепилось за золотой шпиль и не может от него оторваться. Несмотря на массивность и колоссальную высоту, дворец казался легким, воздушным, словно утренний туман, поднявшийся над озером, который в любую минуту может рассеяться. Перед порталом из беломраморных колонн выбрасывал высоченные струи воды фонтан, сделанный в виде огромной расписной фарфоровой вазы. Достигнув предельной высоты, струи рассыпались и массами изумрудных капель падали вниз.

— Где я? — тихо, словно боясь нарушить очарование увиденного, воскликнул Петька.

— Неужели не узнаешь? — спросил Геннадий Петрович, положив свою руку на петькино плечо.

Петька еще раз оглянулся на дворец, посмотрел вдоль улицы, глянул зачем-то вверх и нерешительно ответил:

— Нет.

— Это же Майск.

Петька перебрал в памяти названия всех городов, какие он знал по карте, оставшейся от отца и висевшей над петькиной кроватью, но такого названия вспомнить не мог.

— Я никогда не слыхал о таком городе, — сознался он, первый раз в жизни пожалев о том, что так плохо учил географию.

— Ах, я и забыл, — спохватился Геннадий Петрович, — наш город ведь был в свое время переименован. Новое название дано ему в честь великого международного праздника Первого Мая. Вот видишь, как много изменений произошло за это время. Ты даже своего родного города не узнал.

— Так это наш город? — изумленно переспросил Петька.

— Конечно.

— А дворец этот настоящий? — Петька кивнул головой в сторону поразившего его здания.

— Разумеется, настоящий. Только это не дворец, а жилой дом. В нашем городе уже больше десяти таких зданий построено.

— А почему он словно стеклянный?

— Мы все стараемся делать так, чтобы было красиво. А дом этот действительно сделан из стекла.

Петька вопрошающе взглянул на Геннадия Петровича.

— Да, да, — продолжал тот, — ничего удивительного в этом нет. Только это так называемое фосфорное стекло. Оно сделано не из песка, а из отходов производства фосфорных удобрений.

Петька не поверил и с усмешкой спросил:

— А жильцы этого дома, наверное, на цыпочках ходят?

— Почему ты так думаешь?

— Так ведь это же стекло, а не камень. Поскользнешься, упадешь — сам разобьешься и пол разобьешь. А если еще что-нибудь тяжелое несешь — гирю, например… — и Петька громко рассмеялся, представив себя растянувшимся на разбитом стеклянном полу с провалившейся вниз гирей.

— Эх ты, фантазер! Я же говорю тебе, что это не обыкновенное, а фосфорное стекло. Оно крепче любого камня. Запасы фосфата алюминия, который служит основным сырьем для изготовления этого стекла, у нас огромные, а производство его стоит значительно дешевле, чем цемент, железо, дерево, идущие на строительство обычных домов.

— А если из рогатки в него пульнуть? — не сдавался Петька.

— Во-первых, рогатки давно вышли из употребления, — отвечал Геннадий Петровиче улыбкой, — а во-вторых, от твоей «пули» на фосфорном стекле даже и царапины не окажется.

— И чего это стекло раньше не изобрели! — пожалел Петька, вспомнив несостоявшуюся покупку футбольного мяча.

— Немало интересного было изобретено за эти годы, — сказал Геннадий Петрович. — Народ наш создал такие вещи, о которых несколько десятков лет тому назад писалось лишь в научно-фантастических романах.

— Вот бы на наш дом посмотреть! — мечтательно воскликнул Петька.

— А ты на какой улице жил?

— На улице имени Пушкина.

— Так мы как раз и находимся сейчас на этой улице. А номер дома какой?

— Тридцать восемь.

— Повернись и посмотри направо.

Петька оглянулся и застыл от восхищения. На том месте, где стоял когда-то их дом в два этажа, возвышалось пятиэтажное здание красивейшей архитектуры. В черную поверхность гранитного цоколя[3] можно было глядеться, как в зеркало. Перила балконов обвивала зелень плюща и дикого винограда. Полуовальный вход украшали горельефы[4], выполненные замечательными мастерами-камнерезами.

В нижнем этаже расположились магазины. Казалось, вся улица отражалась в огромных стеклах их витрин. Большинство окон второго, третьего, четвертого и пятого этажей были открыты, и кружевные занавеси на них слегка колыхались от свежего ветерка. Вот из одного окна выглянула какая-то женщина. По карнизу важно разгуливал белый голубь.

И Петьке вдруг показалось, что он давно уже живет в этом городе Майске, что из окна это выглядывала мама, что голубь принадлежит соседскому мальчику Вите, что Геннадий Петрович это не «бывший» Генька-«профессор», а его хороший взрослый друг. Ведь у ребят часто бывают взрослые друзья.

«А вот возьму, да и не приеду назад, — размышлял Петька, провожая взглядом мчащийся по асфальту электромобиль. — Пускай они там поищут меня. Вот Федор Степанович перепугается! А Ольга Ивановна будет ругать себя: «Зачем, — скажет, — я хотела его из школы исключить! Лучше бы уж он учился». А Борька и Павлик, если узнают, куда я попал, — обязательно станут просить Федора Степановича отправить их тоже сюда. Но Федор Степанович ни за что не согласится… А как же мама? Маму… жалко. Нет, вернусь назад. Поживу здесь немного, а потом сяду в кабину — и айда…» — Петькины размышления перебил голос Геннадия Петровича:

— Сейчас я позвоню на работу, Петя, а потом мы пойдем позавтракаем.

— Позавтракаем? — удивился Петька.

— Да. А ты разве уже завтракал?

— Конечно, сегодня утром, перед тем, как пойти в школу. Ведь сейчас должно быть часа три — четыре дня.

— Не знаю, на каких ты часах увидел столько времени, но сейчас всего около десяти часов утра.

Петька вскинул голову вверх. Действительно, солнце только начинало подходить к зениту. В воздухе чувствовалась утренняя свежесть. А еще потому, что при упоминании о завтраке ему очень захотелось есть, Петька догадался, что каким-то сверхъестественным образом он пробыл в «кабине будущего» не несколько минут, а более пятнадцати часов.

Геннадий Петрович подошел к небольшому пластмассовому шкафчику, вделанному в угол здания. Позже Петька заметил, что такие шкафчики имелись в каждом углу дома. Геннадий Петрович открыл дверцу — там стоял телефонный аппарат. Набрав номер и подождав несколько секунд, Геннадий Петрович сказал в трубку:

— Доброе утро, Иван Ильич!.. Вы хорошо меня видите? Сегодня я вынужден задержаться… Очень интересный случай. Вы помните «кабину будущего» конструкции инженера Борисова?.. Да, да, она самая. Так вот, сейчас я встретил своего бывшего одноклассника, прилетевшего к нам в гости. Для него все так ново и волнующе, что я считаю прямой своей обязанностью кое-что показать и рассказать ему… Да, вот этот самый и есть наш гость — Петя Озорников. Видите его?

Прислушивавшийся к разговору Петька оторопел — неужели тот, с кем разговаривает Геннадий Петрович, знает его, Петьку Озорникова? Но все стало понятным; когда Петька заглянул внутрь шкафчика. Это был телефон-телевизор. На небольшом экране он увидел сначала только седую бороду и усы, и лишь когда борода повернулась в его сторону, Петька разглядел лицо человека, сидящего за заваленным грудой разных бумаг письменным столом. Тут уж не обманешь, не позвонишь в шутку от лица другого человека — оба говорившие прекрасно видели друг друга.

Иван Ильич усмехнулся и подмигнул Петьке — ну как, мол, дела? Петька засмеялся и кивнул головой — «хорошо». Геннадий Петрович между тем продолжал разговор:

— Да, Иван Ильич, передайте, пожалуйста, в фотопечатный цех мою работу. Рукопись в правом ящике моего стола сверху. Пусть отпечатают двенадцать экземпляров. До завтра, Иван Ильич! — Геннадий Петрович положил трубку. Экран в ту же секунду потемнел. Петька с сожалением отошел от такого замечательного телефона.

— А что это за фотопечатный цех, о котором вы говорили? — спросил он Геннадия Петровича. — Там фотокарточки делают?

— Нет, не фотокарточки. Это очень интересное изобретение. Работа машинистки была, как ты, наверно, знаешь, очень утомительной. Попробуй несколько часов кряду простучать на обыкновенной пишущей машинке! Вот наши ученые и решили сконструировать такой аппарат, который заменил бы трудную работу машинистки. Аппарат этот был изобретен в 196… году инженером Лукашиным. Устроен он довольна просто. Я как-нибудь покажу его тебе. Дело сводится к тому, что страница рукописи, написанная возможно более разборчивым почерком, вставляется в рамку, над которой находится объектив специального устройства. В нем расположено около десяти различных оптических стекол. Буква за буквой, строчка за строчкой как бы фотографируются и, преломляясь в фокусах линз, превращаются в обыкновенные печатные буквы. Их изображение передается на обычную фотографическую пластинку определенного формата. В течение минуты пластинка проявляется и сушится. К ней подается тонкая фотобумага. Еще минута — и отпечаток готов. Как проявление, так и подача пластинок и бумаги производятся автоматически. За один час этим аппаратом можно отпечатать более сотни страниц.

— Вот это да! — воскликнул Петька. — Мне бы такой аппарат!

— Зачем он тебе? — удивился Геннадий Петрович.

— Я бы его на контрольных работах использовал, — размечтался Петька. — Незаметно поставил бы объектив позади отличника, а у меня буква за буквой, строчка за строчкой и отпечатывались бы. Я бы только сидел и переписывал.

Геннадий Петрович рассмеялся.

— На шпаргалки ты мастер! Эх, Петя, лучше бы ты подумал, как самому на «отлично» учиться, чем у других списывать. Да и аппарат этот не маленький — учительница сразу заметит.

— Это верно, заметит, — огорченно вздохнул Петька. — Вот если бы маленький-маленький, чтоб незаметно было!

— Пойдем-ка лучше завтракать, — вздохнул Геннадий Петрович. — Мы еще поговорим с тобой.