Необыкновенный рейс «Юга»

9

Спустя приблизительно дней десять со времени нашей невольной остановки мы стали замечать вдруг, что солнце начало заходить не за океан или обычные облака, а за далекую грозовую тучу на горизонте. Туча эта была так далека, что от нее не слышно было не только грома, а не видно даже молний.

Однажды ночью часа в два, когда все, кроме вахтенных, спали, пошел вдруг сперва чуть-чуть подкрадывающийся, а потом всё больший дождь. Спавшая на баке и где попало на трюмах команда с хохотом и веселой руганью стала перебираться с постелью в кубрики. Дождь прошел небольшой шквальной полосой и вскоре, постепенно затихая, прекратился. Этот неожиданный ночной дождь положил начало целому ряду дождей, а вместе с ними — и нашим надеждам на то, что дожди послужат, может быть, причиной изменения давления в атмосфере, и после дождей начнется хоть небольшой, — но спасительный для нас ветер. Утром следующего дня после дождя солнце вынырнуло не скоро и не из океана, а из как бы дремлющих на востоке обильно насыщенных облаков. Днем часов в десять в разных местах океана показалось несколько совсем не связанных между собой дождевых туч.

То ближе, то дальше от нашего неподвижного судна шел обильный дождь. Самые ближайшие явно грозовые тучи были далее десяти километров и за дальностью расстояния казались неподвижными и как бы намалеванными. То в одном, то в другом месте между этими тучами тянулись от океана и до верхушек этих туч по два, по три и даже по четыре более темных, чем сами тучи, смерча. Водяные смерчи, чуть утонченные посредине, казались гигантскими столбами, упирающимися в океан и подпирающими своими верхушками нависшие над океаном тучи. Ни единого шороха, ни единого звука не доносилось до нас со стороны этих грозно и стихийно разряжающихся невдалеке от нас сил природы. Появившиеся грозовые тучи на горизонте внесли явное оживление среди экипажа судна. Люди стали бодрее и веселее. Барометр, стоявший все время неподвижно, начал показывать на дождь.

Освеженный где-то дождевой прохладной водой или вспугнутый акулами, всего метрах в шестидесяти от судна быстро прошел часа в два дня огромный косяк крупной морской рыбы. Идущий почти на судно косяк рыбы площадью в квадратный километр был замечен вахтенным матросом с мачты. Он заметил его движение на такой глади океана километра за два до парохода и испугался. Вода в том месте, где двигалась рыба, как бы кипела. Матрос тревожно затрубил несколько раз в рожок, и вся команда и администрация судна почти до единого человека выскочили на палубу. Администрация кинулась сейчас же на эспардек и на мостик, а команда — по обыкновению на бак.

— В чем дело? — сердито крикнул старший помощник матросу на мачте, ничего не замечая на море. Матрос указал рукой по направлению хорошо видимого ему как бы кипящего пространства воды и ничтоже сумняшеся громко ответил:

— А вон там!.. Я не знаю, что оно!..Как будто кипит море!

Мы взглянули туда, куда указывал матрос, и хотя нам не так хорошо было видно, как ему, все же увидели, может, в километре от судна действительно как бы кипящее без всякой видимой причины море. По правде сказать, даже все мы, видавшие виды на суше и на море, разинули рты, увидев то, что показал нам матрос, и не знали, что думать. Недоумение наше рассеял, однако, все тот же матрос, на мачте. Ему с мачты и в бинокль было видно то, что творилось в километре от нас:

— Это идет рыба! — почти радостно крикнул он сверху всем нам на палубу.

Вскоре после того, как матрос известил нас, что это идет рыба, мы услышали как бы шум далекого дождя на море.

По мере приближения кипящей брызгами и пеною воды в море мы одновременно слышали и приближающийся к нам шум, но уже не дождя, а как бы шумного широкого водопада. Большая, как целое поле, площадь пенящейся и шумящей воды двигалась наискось корпусу парохода и должна была пройти за кормой. Мы как один бросились на ют. Ещё метров за полтораста нам стало видно, как из воды резво, шумно и быстро выпрыгивает и вновь бултыхается в воду, как в каком-то вакхическом всерыбном танце, огромное количество крупной и мелкой рыбы. Рыба прошла метрах в пятидесяти-шестидесяти от парохода. Несмотря на то, что мы должны бы были показаться ей чем-то необыкновенным, она, однако, прошла мимо нас так, как будто нас вовсе для неё не существовало. Никогда и никто из нас не видел еще такого количества такого шумного, радостного и плясового движения рыбы. Вся рыба, и большая и малая, как бы забыв обо всем на свете, была занята, казалось, только тем, кто кого перегонит, кто выше выскочит из воды и кто ловчее и хлеще, показав небу хвост, вновь нырнет в воду.

Глядя на прыжки рыб, а в особенности на подражающих во всем своим родителям рыбенышей, мы хохотали почти до упаду. Сколько силы, красоты и слаженности было в движении каждого индивидуума и разом всего рыбьего коллектива!

Только тогда, когда косяк прошел уже мимо судна, мы подумали, наконец, что не мешало бы заблаговременно спустить пару шлюпок, врезаться в косяк рыбы и набить баграми и веслами так широко и густо идущей рыбы. Эту позднюю догадку мы оставили пока про запас, а догадку о том, что позади рыбы, возможно, идут акулы, и что эти акулы могут появиться возле нас, мы решили заблаговременно использовать самым лучшим образом.

Как только косяк рыбы скрылся далеко в океане, часть молодых машинистов и кочегаров сейчас же начала делать крючок для поимки акулы.

После появления рыбы на всем пространстве небосвода над океаном запузырились более или менее плотные массивы облаков, медленно двигающихся на юг к экватору. То, что облака шли к экватору, указывало на то, что в атмосфере должно скоро произойти перемещение воздушных масс, и ветер, хоть небольшой, а должен задуть в желаемом для нас направлении.

Перед вечером в пятом часу неожиданно прошел из небольшого облака шумный дождевой шквал, пересекший в своем движении половину судна. На пространстве от трубы и к корме минуты три лил густой ливень, а на прове и на баке было в это время совершенно сухо, тихо и ясно.

Неожиданно появившееся над судном облачко, шумно полив половину судна, быстро промчалось на юг, волоча за собой длинную серую фату, сотканную из бесчисленных капель дождя.

Солнце в этот день заходило за двигающиеся на горизонте грозовые тучи. Этот на редкость оживленно прошедший для нас день часов в десять вечера ознаменовался ещё одним немного комичным событием. Команда в это время ещё не спала, а сидела или, приготовившись ко сну, лежала на трюмах. Говорили, конечно, о событиях и впечатлениях прошедшего дня.

Вдруг на площадке мачты, где стоял вахтенный матрос, раздалось два резких звука рожка. Это означало, что слева на горизонте показался огонь какого-то судна.

— Огонь!.. Судно слева! — раздались дико-радостные крики среди команды, и все сломя голову кинулись на бак. Вопросительно уставились на горизонт слева и с изумлением увидели далеко на горизонте рог вытянувшейся из-за океана луны. Исполнительный матрос Фельшау, тщательно следящий за горизонтом, протрубил появление луны, приняв чуть выткнувшийся из-за горизонта рог её за возможный огонь судна. Понявшего свою оплошность и прикусившего язык Фельшау как следует, со смехом и шутками, дружески поругали и опять разошлись по своим местам.

Той же ночью перед рассветом начал пошевеливать ветер. Он был слабый, как бы отвыкший от своей работы, и нерешительный.

— Врет, — утешала себя команда. — Раз начал шевелить, так будет дуть… Хоть бы баллов на пять, на шесть…

Часов в десять дня опять вычертились темными завесами в разных частях горизонта на целые десятки километров дождевые, почти неподвижные, тучи со смерчами.

Часам к двум дня стало заметно, что с севера по направлению к судну медленно движется все больше и больше увеличивающаяся в размерах довольно темная, подпертая тремя смерчами туча. Ее прорезали иногда белые, без обычного миганья, беззвучные пока молнии. Расшевелившийся было баллов до трех ветерок перед приближением тучи затих совершенно.

Часа в четыре туча приблизилась настолько, что стал слышен далекий гром, а еще через час мы увидели быстро подвигающуюся к нам пеструю и плотную завесу из струй дождя, совершенно закрывающую половину небосвода. Все тенты на палубе были немедленно свернуты, а люки над машиной и прочими помещениями закрыты чехлами и брезентами.

Молнии, кажущиеся редкими и беззвучными вдали, при приближении тучи стали сверкать то в одном, то в другом конце огромной тучи почти беспрерывно. Гром гремел почти вслед за каждой вспышкой молнии, но у него не было тех раскатов и того содрогающего землю продолжительного буханья, присущих ему на суше и особенно в горах. Над просторами океана гром не гремел, а только коротко и звучно щелкал, как выстрелы и даже не орудий, а скорее гигантских пистолетов.

Вместе с тучей медленно двигались смерчи. Самый ближайший прошел от судна приблизительно в полукилометре.

Пока хлынувший дождь не скрыл от нас не только смерча, а даже ближайшие части судна, нам очень ясно видно было, как быстро и бурно вращалось огромное, километров до двух вышиной, веретено, как веретено это наматывало на верхний конец черный и лохматый, похожий на овечью шерсть, край тучи и как в том месте, где конец этого веретена упирался в зыбившийся легкой рябью океан, вода кипела огромной пенной копной, большею, пожалуй, чем одноэтажный дом с крышей.

При виде этого небывало огромного и такого близкого к нам водяного столба невольно приходило на мысль, что если бы этот столб воды прошел прямо на наше судно, он неминуемо причинил бы огромные неприятности.

Неприятностей, грозящих бы судну гибелью, принимая во внимание размеры судна, он не причинил бы, но опустошения на палубе и надпалубных помещениях произвел бы порядочные. Кто знает, сколько сотен тонн воды обрушилось бы с подоблачной высоты на палубу неподвижного судна, если бы смерч взял направление прямо на него.

Плавая в тропиках долгие годы, мы видели смерчи в разных морях и десятки раз. Но нам даже в голову никогда не приходило, что смерч может угрожать когда-нибудь судну.

Паровому движущемуся судну смерч не страшен, паровое судно всегда его сможет обойти, уйти с его пути, но парусное судно или судно, потерпевшее аварию, как мы, например, никогда не может быть застраховано от налета на него смерча.

Дождь обрушился на пароход стеною. Не прошло и минуты, как в ливне как бы потонули все очертания судна и наступили водяные сумерки.

Сказать, что дождь лил как из ведра, будет неверно. Вернее будет сказать, что он лил, как из опрокинутого над палубой океана.

Покинув кубрики, мы стояли, столпившись в коридорах под полубаком, и смотрели на ливень. Видели мы этот ливень не больше двух минут. Через две минуты с бака хлынули потоки воды и непрерывной водяной стеной закрыли от нас все видимое пространство на палубе. Что делалось за этой завесою, мы не видели и не знали. Слышали только поглотивший все звуки шум дождя на палубе и прорывающийся иногда сквозь этот шум приглушенный грохот грома. Где-нибудь на другом конце, на юте, например, судно могло гореть от удара молнии, но мы этого не знали бы.

Ночь наступила, как и раньше, тихая, без ветра, но темная и беззвездная. Часов в восемь вечера, когда совершенно стемнело и вдалеке, как будто за горизонтом, начал время от времени бухать гром и перемигиваться то в одном, то в другом конце горизонта молния, бывшие в это время на палубе люди заметили вдруг на всех концах железных стоек у бортов и вообще на всех железных оконечностях сперва слабые, бледно-фосфорические, а потом все более и более ярко разгорающиеся огоньки.

Никогда раньше не видевши и никогда ни от кого не слыхавши о таком явлении, люди на палубе, буквально разинув рты, как загипнотизированные молча смотрели на таинственно и пугающе мигающие огоньки.

Увидев, наконец, что огоньки не исчезают, а наоборот, продолжают как бы укрепляться и светить все ярче, люди бросились по кубрикам и прочим помещениям за товарищами, и через минуту вся команда, включая даже вахтенных в кочегарке, стояла на палубе и с молчаливым изумлением как очарованная смотрела на таинственную иллюминацию.

Среди команды самым грамотным был кочегар Матисен. Окончивши когда-то Виндавское техническое училище, Матисен не плавал машинистом или механиком потому лишь, что очень любил подолгу валяться непробудно пьяным и не умел перед начальством кланяться.

Когда первый момент изумления перед необыкновенным явлением природы прошел, кто-то из кочегаров, обращаясь к Матисену, спросил:

— Ну, ты, Грамотный!.. Что оно такое, черт бы его побрал?.. Электричество это или другое что?

— Это огни святого Эльма, — ответил спокойно и без удивления Матисен.

— Огни святого Эльма? — почти разом воскликнуло несколько голосов.

— Какого Эльма?.. И почему «святого»?.. А что они значат?.. И из чего они? — посыпался целый ряд вопросов, не давая возможности Матисену отвечать.

Когда вопросы прекратились, Матисен по-прежнему спокойно ответил:

— Почему они зовутся огнями святого Эльма, я не знаю, но знаю, что так зовут их… Когда-то давно я читал об этом книжку…

— А из чего они? — допытывался кто-то.

— Тоже не знаю… Есть предположение, что от насыщенности электричеством воздуха.

— После грозы, наверно?

— Да… Но явление это толком еще не изучено.

— Ну и чудеса же, черт бы их побрал! — не унимался один из кочегаров.

— Расскажи дома, что видел такую штуку, так, пожалуй, и не поверят.

Зрелище было действительно незабываемым и от непривычки, пожалуй, даже жутким. Огромное судно среди непроницаемого мрака окутывающей его ночи казалось гигантским паникадилом или люстрой. Даже на верхушках мачт над клотиками, где чуть вытыкались острия громоотводов, бесшумно пламенели магические язычки чудесного света.

Никакая в мире картина художника, никакое кино и электроискусство не в состоянии передать всей прелести и оригинальности этого явления.

Минут через тридцать от начала явления огоньки вдруг, как бы сжимаемые густым мраком ночи, начали уменьшаться, таять и, наконец, совсем потухли. Жуткая неприветная темень обступила со всех сторон корабль, и лишь против палуб да в коридорах без миганья остались светить желтым убогим светом электрические лампочки.

К судну с севера опять двигалась туча, часто била молния и опять гремел далекий гром. Спать на мокрой палубе нельзя было, и вся команда перебралась в кубрики, ставшие неожиданно шумными. Ночью опять лил ливень, а утром дул легкий ветер по направлению к северу. Часов в десять дня, когда вновь начали показываться небольшие тучи, капитан приказал загородить дощатыми порогами коридор под эспардеком. Когда часа в два пошел ливень и первые потоки его смыли грязь с палубы, матросы закрыли у бортов все шпигаты, и на прове, и на шканцах быстро образовались озера чистой как слеза дождевой воды. Через заблаговременно открытые водопроводчиком трубы вся масса собранной на палубах воды ринулась в пустые цистерны для пресной воды, расположенные по днищу всего судна. Израсходованный за время хода от Сингапура ее запас неожиданно опять был пополнен.

Воды было вдоволь. Недоставало питания. Прошедший накануне косяк рыбы дразнил воображение команды, и поэтому каждый, кто подходил теперь к борту, считал своим долгом проверить, не движется ли опять где косяк рыбы. Так же внимательно и часто смотрели теперь все за борт на случай, не покажется ли где акула, но и акул тоже не видно было.

Тот, кто читал книжки о путешествиях в тропических морях, хорошо, наверное, помнит описания о том, как за всеми кораблями, идущими в этих морях, плывут всегда жадные акулы. Для людей, век не плававших не только в тропических морях, а даже никогда никаких морей не видевших, достоверность таких описаний остаётся, конечно, вне всяких подозрений. Но для моряков, годами плавающих в тропиках, описания эти кажутся и наивными и недобросовестными. Тот, кто плавал в тропиках, знает, что можно сделать один, два, даже три рейса по Красному морю, Индийскому океану, по Восточно- и Южно-Китайскому морям и ни разу не увидеть ни одной акулы.

Акулы появляются у судов неожиданно, плывут некоторое время, часто вместе с дельфинами около носа судна и без видимой причины, опять уходят от судна в море.

В 1911 году, когда в Красном море на пароходе Добровольного флота «Владимир» среди турецких солдат свирепствовала азиатская холера, за пароходом действительно несколько дней шли табуны акул до самого Суэца.

Направляемые турецким правительством из Аравии на войну в Триполи солдаты умирали на палубе «Владимира» ежедневно десятками. Умерших днем кое-как зашивали в брезент и с колосниками на ногах выбрасывали за борт. Но умерших ночью выбрасывали за борт свои же товарищи в чем они были, и эти люди, очевидно, становились обильной пищей для акул.

Команда «Юга» видела акул в этот рейс всего лишь один раз за островом Сокотрой на пути к Цейлону. От Владивостока и до Сингапура и от Сингапура до места аварии «Юга» на протяжении многих недель пребывания в море акулы не встречались.

Акула, как известно, животное несъедобное, но в нашем положении с этим не считались, мы хорошо знали, во-первых, что съедобность того или иного животного условна, а во-вторых, что всякая нужда меняет не только вкусы, а и законы. Для нас важно было поймать сперва акулу, а о том, для кого она будет съедобной, а для кого нет, мы пока не думали.

Небольшой откованный машинистами железный двухконечный крючок давно висел на стенке возле матросского кубрика. К кольцу крючка был привязан тонкий стальной трос, способный выдерживать силу и тяжесть даже однотонного зверя.