Неотразимый дикарь

Глава 17

— А что не так с платьем, которое сейчас на тебе? — осторожно поинтересовался Коннор, опасаясь, как бы она не запустила в него еще чем-нибудь.

Он вспомнил, как Памела справилась с целой ротой английских солдат с помощью обворожительной улыбки. Он никогда не мог подумать, что по поводу одежды увидит ее в состоянии, близком к истерике.

Памела недоверчиво посмотрела на него.

— Ты что, не только туп, но и слеп? У меня было всего два приличных платья, и оба были надеты в тот самый день, когда мы сюда приехали. Вчера мне уже пришлось просить платья у Софи!

При этих словах Софи всхлипнула и закатила глаза.

— Просить? Она их испортила! Она вернула мое любимое платье с разорванным в лохмотья рукавом! А уж что она сделала своими ножищами с моими любимыми туфельками…

Не обращая внимания на причитания сестры, Памела ткнула пальцем в сторону кипы лежащих на постели платьев:

— Я примеряла ее платья, и все они оказались никуда не годными!

— Вообще-то я сначала вижу женщину и только потом ее платье, — осторожно проговорил Коннор. — Если хочешь знать, большинство мужчин считают платья вообще ненужными…

— Вот-вот! Похоже, мне и впрямь придется обойтись без всякого платья! Потому что даже это на пять дюймов короче, чем нужно!

Схватив обеими руками юбку, она раздраженно приподняла фестончатый нежно-розовый подол, и Коннор на мгновение увидел соблазнительные очертания ее стройных щиколоток и босых ножек, которые показались ему удивительно маленькими, особенно по сравнению с его собственными ногами.

— Ну да, — пробормотал он, не зная, что сказать.

— Нет, ты только посмотри на этот лиф! Это катастрофа! Если я сделаю хоть один глубокий вдох, грудь просто выскочит наружу!

Поскольку Памела сама призвала его смотреть на лиф, Коннор откровенно упивался созерцанием упругих полных полушарий, грозивших и впрямь выйти за пределы глубокого декольте. Его руки хорошо помнили их мягкое тепло.

— А разве это плохо? — спросил он, едва сдерживая улыбку.

— Разумеется! Хуже не бывает! К тому же Софи только что сказала мне, что подслушала разговор о том, что завтра мы с тобой приглашены на первый званый вечер! А я не могу найти даже платье для завтрака! Ну и как же я поеду на этот званый вечер?

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что такое званый вечер, — признался Коннор.

— Ну, проще говоря, вечеринка.

— Так бы и говорили, а то «званый вечер», — буркнул Коннор, не обращая внимания на презрительное фырканье Софи.

Памела села на постель и печально опустила плечи. — И так будет грандиозный скандал, когда все узнают, что будущий герцог Уоррик обручился с незаконнорожденной дочерью актрисы. Когда же я появлюсь в высшем обществе в своих дурно сшитых и вышедших из моды платьях, никто не поверит, что ты мог влюбиться в меня. — Она опустила голову и едва слышно добавила: — В их глазах я буду выглядеть смешной, нелепой… и опозорю тебя.

Коннор начинал постепенно понимать причину ее крайнего расстройства. Нет, она не стыдилась его, а наоборот — боялась опозорить и считала, что он, Коннор Кинкейд, будет стыдиться ее! Он, гнусный разбойник, шотландский варвар со следами от веревки палача на шее и назначенной за его поимку наградой!

Ему хотелось обнять ее, но он боялся задеть ее и без того уязвленную гордость.

Заложив руки за спину, чтобы не поддаться соблазну, обнять Памелу, он повернулся к Софи:

— Позаботься о своей сестре. Сделай ей холодный компресс для глаз, и вели подать завтрак в спальню. А еще закажи для нее горячую ароматическую ванну… Ну, чтобы хорошо пахло.

Софи с негодованием смотрела на него. Она явно считала оскорбительным обращение с ней как со служанкой, каковой она не была, а только притворялась.

— Хорошо, милорд, — иронично сказала она, отвешивая ему насмешливый поклон. — Не будет ли угодно его светлости приказать еще что-нибудь?

Коннор украдкой взглянул на Памелу. Она тоже с удивлением смотрела на него.

— Нет, в остальном можете положиться на меня.

Коннор шел по коридору так, словно уже был хозяином этого особняка. Когда он, не замедляя шага, завернул за угол, мывшие пол служанки быстро переглянулись и поспешили убраться прочь с его дороги.

Он вернулся в столовую, но там уже никого не было, лишь лакей убирал посуду. Коннор кашлянул, и лакей подпрыгнул на месте, словно услышал звук выстрела. Серебряная тарелка выскользнула из его рук и со звоном упала на пол, разбросав остатки яиц всмятку по бесценному обюссонскому ковру.

У Коннора не было времени на извинения и любезности, поэтому он сразу приступил к делу:

— Где мне найти герцога?

— Вы имеете в виду вашего отца, милорд? — Лакей взглянул на часы на каминной полке. — В это время его обычно можно найти в портретной галерее.

Коннор решительно вышел в коридор и только тут сообразил, что понятия не имеет, где находится эта портретная галерея.

Остановившись возле большой лестницы в холле, он в смятении провел рукой по волосам. Там, в шотландских горах, он запросто мог определить свое местонахождение по солнцу и толщине мха на стволах деревьев. Но в этом особняке он не мог правильно ориентироваться.

Он уже хотел, было вернуться в столовую, чтобы узнать дорогу у лакея, когда со стороны лестницы послышался скрип. Коннор и прежде слышал этот звук, когда лакей катил инвалидное кресло герцога и тот нещадно ругал его за то, что он делал это слишком медленно… или слишком быстро.

Коннор взлетел на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Через несколько мгновений он оказался в длинной просторной галерее с балконом, соседствовавшим с полутемным бальным залом. Вдоль стеньг висело множество официальных портретов самых разных размеров. Мерцающего света настенных канделябров было явно недостаточно, чтобы полностью рассеять мрак.

Кресло герцога стояло неподвижно, и лакей, отпущенный хозяином, уже уходил через дальний выход. Герцог сидел неподвижно. На его плечах была теплая шаль, ноги были укутаны мягким пледом.

Его взгляд был прикован к стене с портретами. В сердце Коннора вновь шевельнулась жалость, но он тут же напомнил себе, что герцог его враг. Если он и был одинок, то лишь потому, что выгнал всех, кто когда-то любил его.

Коннор замедлил шаги. В первый раз за все время пребывания в этом доме он почувствовал себя чужаком, самозванцем, каким, в сущности, и был на самом деле. Он шел по этой казавшейся ему бесконечной галерее крадущейся походкой вора, и предки рода Уорриков презрительно взирали на него из своих золоченых рам, смеясь над его тщетными потугами стать одним из них.

По мере того как Коннор приближался к герцогу, его любопытство все возрастало. На чей же портрет мог так пристально смотреть герцог? Любопытство сменилось недоумением, когда он понял, что герцог смотрит не на портрет, а на пустое пространство между двумя портретами. Судя по состоянию обоев, это место пустовало не всегда.

Коннор был готов поклясться, что герцог даже не заметил его присутствия, поэтому вздрогнул, услышав его тихий голос:

— Все считают, что я велел убрать все ее портреты из ненависти к ней, потому что она сбежала от меня. Но, правда, в том, что я просто не мог смотреть на них. Мне было невыносимо сознавать, что я по собственной глупости потерял ее. — Он сокрушенно покачал головой. — Я говорил ей ужасные слова, страшно угрожал… Я пытался запугать ее, чтобы она не уходила от меня, но вместо этого добился обратного результата — она исчезла. Мне нужно было сделать только одно — упасть перед ней на колени и молить о прощении, но я был слишком молод, горд… и глуп.

Герцог вздохнул, не сводя глаз с пустого места на стене.

— Я прихожу сюда каждый день и смотрю на то место, где висел ее портрет, и снова вижу ее — длинные блестящие локоны, которые она позволяла мне расчесывать перед сном, смеющиеся глаза, обворожительная ямочка на щеке, которая появлялась только тогда, когда она лукаво улыбалась…

Коннор, словно завороженный словами старика, смотрел на стену и будто видел женщину, которая была когда-то женой герцога.

Внезапно герцог развернул свое кресло, чтобы видеть лицо Коннора.

— Полагаю, ты считаешь меня нелепым и смешным. Если бы она могла видеть меня сейчас, она бы рассмеялась мне в лицо. Она никогда не щадила мои чувства и мою гордость. И не потакала слабостям.

— Почему после ее ухода вы не развелись с ней и не объявили себя вдовцом, чтобы иметь возможность снова жениться и произвести на свет наследника?

— Потому что я знал, что она навсегда останется в моем сердце и никакая другая женщина не сможет ее заменить. Тебе известно, что после ее ухода я ни разу не спал с другой женщиной? Все эти годы я хранил верность призраку… — Он едва заметно усмехнулся. — Знаешь, ей бы это понравилось. Она бы сказала, что это расплата за то, что я нарушил клятву супружеской верности и разбил ей сердце… Наверное, ты ненавидишь меня, сын.

— Нет, я не испытываю к вам ненависти, ваша светлость, — проговорил Коннор, радуясь тому, что на сей раз сказал чистую правду.

В глазах герцога снова появился хитрый огонек.

— Значит, ты жалеешь меня, что еще унизительнее для больного старика, который когда-то был таким же крепким и дерзким, как ты. Полагаю, я должен быть благодарен тебе и твоей мисс Дарби. Пока ты не вернулся и не рассказал мне, что стало с твоей матерью, я все еще мог надеяться, что в один прекрасный день она вернется ко мне, такая же молодая и красивая, как в тот день, когда ушла от меня. Но теперь я знаю наверняка, что ее уже нет на свете, и мне незачем больше жить. Впрочем, я настолько черен душой, что вряд ли мы с ней встретимся на том свете.

— Если бы у вас была такая возможность, чье прощение вы хотели бы получить? Божье? Или ее? — тихо спросил Коннор.

— Поскольку мне не приходится ждать милости ни от Всевышнего, ни от нее, я бы попросил прощения у тебя.

Коннор встал на одно колено перед креслом герцога, как он сделал это в день приезда, и положил руку на его костлявое колено.

— Ваша светлость, сегодня мне не нужно ваше раскаяние и сожаление, мне необходимо нечто совершенно иное.

Герцог положил свою холодную руку поверх руки Коннора и неожиданно крепко пожал ее.

— Говори, чего ты хочешь, сын. Ты получишь все, о чем попросишь.

Днем в дверь спальни Памелы тихонько постучали. Распахнув ее, девушка увидела двух молоденьких служанок, которые весело щебетали, словно пара синиц.

— Добрый день, мисс, — прощебетала пухленькая розовощекая служанка с огненно-рыжими волосами, прикрытыми кружевным чепцом. — Мы пришли за вами. Лорд Эддивистл ждет вас в бальном зале.

— Лорд Эддивистл? — озадаченно переспросила Памела. Несмотря на плотный завтрак и горячую ванну, она еще чувствовала себя немного разбитой после утренних, обильных слез. — Ах да! Вы имеете в виду маркиза?

— Да-да, мисс, маркиз ждет вас, — подтвердила другая служанка, выше первой ростом, со светлой косой, перекинутой на грудь. — Очень ждет, даже требует.

— Вернее, приказывает, — перебила ее пухленькая служанка и, имитируя низкий баритон Коннора, процитировала его: — «Если она заупрямится, напомните ей, что скоро я стану герцогом, и мое слово будет для всех законом».

Памела бросила недоверчивый взгляд на сестру. Софи лежала на постели, разглядывая свежий номер модного женского журнала, который она тайком взяла из спальни леди Астрид, однако появление служанок вызвало у нее живейший интерес.

— Значит, он сказал, что его слово будет законом? Странно, — пробормотала Памела, — мне казалось, он не слишком любит закон… — Потом взглянула на выжидательные молодые лица служанок и едва слышным голосом добавила: — Передайте лорду Эддивистлу, что я спущусь к нему, как только найду что надеть. Это, кстати, может затянуться до следующей недели.

Служанки обменялись испуганными взглядами.

— Нет-нет, мисс, — проговорила та, что повыше. — Этого вовсе не нужно. Его светлость сказали — достаточно халата.

— Простите, что? Он хочет, чтобы я средь бела дня спустилась в бальный зал в одном халате?

— Да, мисс, — решительно нахмурилась пухленькая девушка, — именно так его светлость и сказали.

Памела озадаченно покачала головой, не понимая, что это нашло на Коннора. Потом распрямила плечи, решительно завязала пояс халата и провела рукой по еще влажным после мытья распущенным волосам.

— Что ж, тогда я готова. Идемте. Не станем заставлять нашего будущего мужа и хозяина ждать.

Она вышла из комнаты в сопровождении сияющих служанок. Софи встала с постели и направилась вслед за ними.

Памела решительным шагом вошла в бальный зал. За ней по пятам семенила Софи. С каждым шагом Памела сердилась все больше. Она была полна решимости, высказать, наконец, Коннору Кинкейду все, что о нем думала. Как он смел, в столь деспотической манере вызывать ее к себе?!

Но когда она вошла в зал и увидела, что ее там ожидало, все мысли в ее голове спутались. Если бы не сверкающие хрустальные канделябры и ряд распахнутых французских окон, она никогда бы не сказала, что это тот самый зал, в котором только вчера проходил фехтовальный поединок. Почти каждый дюйм пространства был занят тюками тканей разной текстуры и самых невероятных расцветок. Повсюду стояли манекены, задрапированные шелком и атласом. Даже старинные рыцарские доспехи, стоявшие у стены, были использованы для демонстрации норкового палантина и маленькой модной шляпки, увенчанной пышными страусовыми перьями.

— О Боже! — вырвалось у Софи.

Опередив сестру, она бросилась рассматривать цветные иллюстрации самых модных образцов одежды, расставленные на специальных позолоченных подставках по всему залу. Казалось, она была на грани обморока.

— Держу пари, все это украдено прямо из Парижа! — пробормотала Софи. — Ничего элегантнее и изысканнее нет на всем белом свете!

В сторону Памелы смотрели десятки выжидающих лиц, но сама она видела только одно. Замерев на месте, она во все глаза смотрела на Коннора, вышедшего ей навстречу.

— Что это ты натворил? — прерывающимся от волнения голосом спросила Памела.

Коннор беспечно пожал могучими плечами, словно все происходящее было для разбойника с большой дороги вполне обычным делом.

— Я созвал их, чтобы они начали готовить твое приданое.

— Что?!

— Тсс! Софи! — хором прошептали Коннор и Памела.

Софи была полностью поглощена созерцанием множества шелковых туфелек самых разных цветов и оттенков. Украшавшие их пряжки с драгоценными камнями сверкали в лучах солнца.

— Самым трудным было уговорить их закрыть свои магазины и мастерские на два дня и поработать только над твоим приданым, — признался Коннор. — Теперь я начинаю понимать, насколько убедительными могут быть титул и обещание щедрого вознаграждения.

Памеле эта истина уже давно была известна. К тому же она отлично знала, что Коннор мог быть убедительным без денег и титула. Судя по вчерашней ночи, он сумел бы уговорить любую женщину на что угодно.

— Нет, я так не могу, — сказала она, делая шаг назад.

— Почему? — сощурился Коннор и знакомым движением сдвинул брови. — Ты не должна противиться моему решению. Я не могу допустить, чтобы моя невеста опозорилась — или опозорила меня — перед всем Лондоном.

Его невеста. На мгновение Памела представила себя под руку с Коннором, в одном из элегантных платьев с модной картинки, с обожанием взирающую на жениха. Но она не могла забыть, что они всего лишь играют роль в придуманном ею же маленьком фарсе.

И все же даже небольшая роль требует соответствующего костюма, и Памела, не скрывая восторга, стала разглядывать мерцающий сине-зеленый креп.

— Хорошо, милорд, — тихо сказала она, — я постараюсь не опозорить вас.

Одобрительно улыбаясь, Коннор сделал знак поджидавшим портным. Те радостно бросились исполнять его волю, держа в руках сантиметровые ленты, булавки, шпильки, страусовые перья, брюссельское кружево… Все хором что-то говорили по-английски, по-французски, по-итальянски… Коннору стало даже немного жаль Памелу, на которую все это сразу обрушилось. Было видно, что девушка слегка испугалась.

Справедливо полагая, что его присутствие здесь больше не требуется, Коннор направился к дверям и увидел стоявшую в полном одиночестве Софи, просто позеленевшую от зависти. Она неотрывно смотрела на огромный ассортимент шелковых туфелек. Наклонившись к ней, Коннор прошептал:

— Возьми себе одну-две пары и скажи, что это для твоей госпожи. Поскольку Памела испортила твои туфли своими «ножищами», она будет только рада возместить тебе ущерб.

Лицо Софи радостно просияло, и на мгновение Коннор испугался, как бы она не забыла о своей роли служанки и не бросилась ему на шею в знак благодарности. Но Софи вовремя опомнилась и, сделав почтительный книксен, тихо сказала:

— Хорошо, милорд. Как скажете, милорд.

Коннор смотрел, с какой радостью она бросилась к туфелькам, и жалел, что ее сестру нельзя было так просто соблазнить блестящими пряжками и парчовыми бантами.