Неотразимый дикарь

Глава 26

Герцог сидел в инвалидном кресле за огромным письменным столом в своем кабинете — судья, прокурор и присяжные в одном лице.

Даже констебль, которого Астрид вызвала, чтобы арестовать Коннора и Памелу, не посмел не считаться с его авторитетом, хотя, судя по неодобрительно поджатым тонким губам, ему это совсем не нравилось. Он стоял по стойке «смирно» у дверей, готовый вмешаться в ход событий, как только герцог подаст ему знак.

Все в крови и изрядно побитые, полицейские стояли в коридоре за дверями, разглядывая свои ушибы и считая уцелевшие зубы.

Коннор не сдался без боя. Особенно, после того как увидел, что полицейские заламывают Памеле руки и надевают на нее наручники. Понадобилось не меньше десятка полицейских, чтобы справиться с ним, и если бы один из них не догадался вовремя выхватить у него заряженный пистолет, кого-то непременно вынесли бы из зала ногами вперед.

Коннор и Памела сидели в широких кожаных креслах перед письменным столом герцога, словно пара непослушных детей в ожидании наказания.

Памела растирала запястья, мысленно благодаря герцога за то, что он настоял на том, чтобы с них сняли наручники. Впрочем, если судить по убийственным взглядам, которые Коннор то и дело бросал на констебля, это решение могло оказаться преждевременным.

Памела все еще не могла смотреть на Коннора. В ее сознании никак не укладывался тот факт, что ее разбойник с большой дороги и в самом деле оказался наследником герцогства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как такое могло случиться? Это было совершенно непостижимо. Чтобы чем-то занять дрожащие руки, она принялась расправлять складки на юбке. Ее элегантное платье было порвано и испачкано за то время, пока полиция на глазах у изумленной публики тащила ее из зала в кабинет.

Подперев рукой подбородок, герцог сурово взглянул на них и процедил сквозь зубы:

— Давайте все по порядку. Вы двое явились в Уоррик-Парк, чтобы обманным путем заполучить герцогский титул и мое состояние. Вы бесстыдно лгали, чтобы завоевать мое доверие и расположение, и хотели лишить моего племянника его законных прав.

— В общем, и целом так оно и есть, — согласился Коннор без тени раскаяния, откинувшись на спинку кресла и скрестив на груди могучие руки.

Герцог направил на него пронзительный взгляд.

— И теперь, когда вас поймали, так сказать, с поличным, вы вдруг волшебным образом обнаружили, что и вправду являетесь теми, кем все это время притворялись, то есть вы и есть Перси Эмброуз Бартоломью Реджинальд Сесил Смит, маркиз Эддивистл, будущий герцог Уоррик.

Коннор поморщился, словно от зубной боли.

— Ну, какой человек в здравом уме станет называть своего первенца именем Перси!

Герцог посуровел.

— Так звали моего отца. Да будет вам известно, это славное имя многие поколения существует в Северной Англии. Его носили многие аристократы, громившие шотландцев…

Тут он замолчал, заметив жесткое выражение лица Коннора. Тот выпрямился в кресле и сказал резко:

— Я не рад всему этому так же, как вы. Если женщина на портрете — моя мать, то вы… негодяй, разбивший ей сердце!

— Я никогда этого не отрицал, сынок, — перешел на шепот герцог.

— Не смейте называть меня сыном! У вас нет на это права!

— Ну, это мы еще посмотрим, — спокойно отреагировал герцог и, повернувшись к Памеле, продолжил бесстрастным голосом: — Мисс Дарби, кажется, вы имеете веское доказательство в пользу того, что ваш с Коннором арест и последующая казнь не состоятся. Что же это на сей раз? Письмо от самого короля, свидетельствующее о благородном происхождении этого молодого человека?

Памела сунула руку за корсет. Ей было нелегко сохранить медальон, когда ее схватили, но, она сумела зажать его в кулаке, помня о том, что сказала Коннору его мать, перед тем как подарить сыну медальон.

Медленно поднявшись, она подошла к столу. Герцог выжидающе протянул руку, но Памела не могла решиться отдать ему медальон, потому что после этого уже возврата не будет.

И все же она отдала герцогу медальон.

— Полагаю, это и есть то самое безусловное и безоговорочное доказательство того, что этот человек — ваш настоящий сын.

Потом она снова вернулась на место, не смея взглянуть на Коннора.

Руки герцога дрожали так сильно, что ему удалось открыть медальон только с третьего раза. Несколько минут он молча смотрел на миниатюру, выражение его лица при этом нисколько не изменилось. Но когда он поднял взгляд на Коннора, в его глазах сверкал злобный огонь.

— Где ты это взял?

— Мне дала его моя мать незадолго до смерти. Когда в нашей деревне была ярмарка, мой отец заказал этот портрет у одного бродячего художника.

— Значит, она не умерла по дороге в Шотландию? Коннор покачал головой:

— Нет, она умерла, когда мне было уже пятнадцать.

— Этого не может быть! Как это могло произойти? — недоверчиво спросил герцог.

— А я откуда знаю? — огрызнулся Коннор, невольно повышая голос. — Наверное, мой отец подобрал ее больную с ребенком. У него было доброе сердце, и он всегда помогал несчастным. Могу сказать только, что женщина на портрете — это моя мать и его жена.

— Она была моей женой! — взревел герцог, ударив по столу кулаком. — У него не было на нее никаких прав!

— Очевидно, и вы потеряли эти права, — сухо парировал Коннор.

Герцог молча отвернулся. Упавшие на лоб волосы скрыли его лицо.

— Значит, ты явился сюда, — глухо заговорил он после паузы, — чтобы выманить у старого дурака наследство, но, как выяснилось, ты и есть мой настоящий наследник.

— Да, так оно и было, — признался Коннор. Констебль не выдержал и шагнул вперед, держа шляпу в руке.

— Ваша светлость, вы уже достаточно натерпелись от этой парочки. Позвольте мне арестовать их, пока вы не примете решения относительно…

Герцог поднял руку, и констебль покорно прервался на полуслове. Плечи герцога затряслись, из горла доносились странные сдавленные звуки, словно у него начался очередной приступ удушающего кашля. Но когда герцог повернулся, наконец, лицом ко всем, Памела поняла, что он заходился от смеха, а не от кашля. По его впалым щекам текли слезы. С трудом, переведя дух, он ткнул пальцем в Коннора и, задыхаясь, произнес:

— Вот это да! Теперь у меня нет никаких сомнений в том, что ты мой сын. Но как ты влип! Держу пари, ты и представить себе не мог, в какую семейку попадешь!

Если я твой отец, то Астрид твоя тетка, а Криспин самый настоящий…

— …кузен, — со стоном произнес Коннор, роняя голову на руки.

— Ваша светлость, — не выдержал констебль, — неужели вы поверили в это вранье?

Он вытащил из кармана объявление с изображением разбойника и поднес его герцогу.

— Как насчет этого документа? Он доказывает, что этот человек виновен в целом ряде преступлений!

Взяв протянутое ему объявление, герцог с любопытством взглянул на него.

— Этот так называемый документ ничего не доказывает. Есть, конечно, некоторое сходство, но на объявлении изображен мужчина в маске, так что это может быть кто угодно.

Решительно скомкав объявление, герцог швырнул его в камин.

— Но… но… — не сразу смог заговорить констебль, — а как же насчет этой женщины? Уж ее-то я просто обязан арестовать! Она самая настоящая мошенница!

При этих словах Коннор сразу напрягся и хотел, было встать с кресла, но герцог жестом приказал ему оставаться на месте, а потом поманил к себе Памелу.

Она нехотя встала, подошла к письменному столу, словно нерадивая школьница, и сложила перед собой руки.

— Что скажешь в свое оправдание, детка?

Она подняла голову, и смело посмотрела ему в глаза, как это было в самый первый день их появления в особняке.

— Мы были не совсем честны с вами, ваша светлость, — смело сказала она. — Но я явилась сюда не за вашим богатством, а чтобы найти убийцу моей матери. У меня есть веские основания полагать, что пожар, в котором погибла моя мать, не был случайным. Кто-то из вашего окружения совершил поджог, чтобы уничтожить письмо герцогини. Этот некто был заинтересован в том, чтобы настоящий наследник никогда не был найден.

Улыбка сползла с лица герцога, он не на шутку встревожился.

— Это я уговорила Коннора, то есть его светлость, помочь мне, взывая к его благородству, — сказала Памела.

— Она лжет! — вскочил на ноги Коннор. — Она призывала меня отомстить англичанам. Она ни в чем не виновата. Я пошел на это, желая отомстить и ради денег.

Герцог окинул девушку проницательным взглядом.

— Ну, предположим, что так. Вы, мисс Дарби, умная и находчивая девушка. Вы мне понравились, как только я вас увидел. Вы свободны.

— Но как же так, ваша светлость… — пробормотал покрасневший как рак, а потом побагровевший констебль.

Герцог вздохнул.

— Если этот человек действительно мой сын, а эта девушка содействовала его возвращению в родной дом, тогда какое же преступление она совершила? Она невиновна.

Констебль несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, оказавшаяся на суше, но потом все-таки произнес:

— А как же ее клеветническое заявление о том, что кто-то убил ее мать?

— Полагаю, я сам сумею разобраться в этой истории. Доверьтесь мне. — Он многозначительно посмотрел на Памелу с Коннором и добавил: — Эта просьба относится ко всем присутствующим. Доверьтесь мне.

Констебль разочарованно махнул рукой.

— Впрочем, для вас, констебль, у меня есть одно поручение.

— К вашим услугам, ваша светлость, — мгновенно просиял тот, надеясь, что кого-то все-таки надо будет арестовать, а может, и повесить.

Ледяным голосом герцог произнес:

— Когда будете уходить, скажите дворецкому, чтобы он позвал ко мне мою сестру.

Астрид вошла в кабинет брата, стараясь выглядеть сочувствующей и скромной, в то время как душа ее злорадно ликовала. Брат сидел один за письменным столом, разглядывая какой-то предмет, с виду походивший на золотые карманные часы.

Она уселась в одно из кожаных кресел перед столом, надеясь услышать похвалы в свой адрес за сообразительность и предусмотрительность.

— Я видела, как полицейские уходили от нас. Надеюсь, они арестовали этих мошенников и увезли их в Ныогейтскую тюрьму, — начала она разговор.

Брат захлопнул часы и положил их в жилетный карман.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты называла моего сына мошенником, — сухо заметил он.

— Твоего сына? — По спине Астрид побежали мурашки, хотя в кабинете было достаточно тепло. — Ты имеешь в виду этого самозванца? Он тебе не сын! То объявление, которое я показала властям, доказывает, что он преступник. Неужели ты этого не понял? Неужели ты дал себя обмануть?

Герцог с жалостью взглянул на сестру.

— Я не из тех людей, кто позволяет себя обманывать, Астрид. Неужели ты думала, что сможешь убедить меня в том, что этот человек не мой сын? Не ее сын? Как только я взглянул на него, я сразу узнал ее глаза. Я сразу понял, что передо мной мой сын, и больше уже в этом не сомневался, даже когда в мой дом явился констебль, чтобы арестовать его за самозванство.

Астрид прикусила нижнюю губу, чтобы унять внезапную дрожь, да так сильно, что почувствовала на языке солоноватый вкус собственной крови.

— Я только хотела защитить тебя. Ты же знаешь, как я всегда заботилась о тебе, — сказала она, ненавидя себя в этот момент за свой жалобный скулящий голос.

— Да, ты всегда это делала, но в последние две недели я сделал потрясающее открытие. Если я не пью приготовленный тобой чай, то почти перестаю кашлять, да и сплю меньше, чем обычно. И теперь, когда перестал пить твой чай, я чувствую себя день ото дня все лучше и лучше.

Астрид ахнула от удивления, когда брат ухватился за край стола и медленно встал на ноги. Она схватилась за горло.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что тебе пора собирать вещи и уезжать из моего дома, — неожиданно мягко сказал герцог. — Не волнуйся, я позабочусь о том, чтобы ты жила в достатке. Я уже арендовал тебе дом и нанял прислугу. У тебя будет вполне приличная пожизненная рента.

— А как же мой сын? — прошипела она. — Ты и племянника собираешься выкинуть на улицу?

— Ну, это пусть решает мой сын. Если Перси… если Коннор захочет, чтобы он остался, так тому и быть.

— Как великодушно с твоей стороны, — с презрительной ухмылкой проговорила Астрид, глядя прямо в лицо брату. — Да ты ничем не отличаешься от отца! Ему тоже не терпелось поскорее сбыть меня с рук! Я всегда мешала ему, он меня просто не замечал! — С ее губ слетала слюна, на лбу выступил пот. — Он смотрел сквозь меня, словно я пустое место. Он выдал меня замуж за старого пьяницу, и мне приходилось каждую ночь терпеть его грубые ласки, пока ему не удалось сделать мне ребенка. Я написала отцу множество писем с просьбой позволить мне вернуться домой, но он не ответил ни на одно из них. Он никогда не любил меня. Он заботился только о тебе, о своем драгоценном наследнике!

— Ступай, Астрид. Иначе мне придется вызвать констебля и поручить ему, расследовать трагическую гибель Марианны Дарби.

Астрид вдруг почувствовала ледяное спокойствие.

— Ты еще пожалеешь, Арчи. Обещаю, ты пожалеешь о том, что выкинул меня из своей жизни. — С этими словами она развернулась и вышла, хлопнув дверью.

* * *

Памела сидела на краю постели и смотрела на спящую Софи. Судя по следам слез на ее прекрасных щечках и небрежно брошенному на стул смятому васильковому платью, ее маскарад закончился почти столь же плачевно, как фарс, затеянный самой Памелой.

Она погладила сестру по щеке. Как она расстроится, когда узнает, что пропустила скандал века! Долго теперь весь Лондон будет гудеть от самых невероятных слухов и сплетен о том, что случилось на балу у герцога Уоррика. В конце концов, не каждый день маркизов и их невест уводили с бала в кандалах!

Памела осторожно прикрыла одеялом плечи Софи. Пусть поспит. Скоро придется разбудить ее. Памела вернулась в свою спальню и крепко заперла окно на внутренний засов. Но забыть о Конноре, который подарил ей столько счастливых мгновений в этой комнате, в этой постели, оказалось не так просто.

Памела закрыла глаза, ощутив полоснувшую по сердцу боль. Можно закрыть окно и не гасить свет, но что делать с собственным сердцем? Невозможно стереть счастливые воспоминания, грозившие поколебать ее решимость.

Она подошла к окну. Ночь показалась ей темнее обычного. Луна светила тускло. Собственное отражение в оконном стекле смотрело на нее печальными глазами. Она прижалась лбом к холодному, стеклу и закрыла глаза, а по ее щекам катились горячие слезы. Неожиданно дверь в спальню резко отворилась. Прижав руку к сердцу, она повернулась и увидела в дверях разъяренного шотландца.