Непобедимая

СЕМЕН ЛАСКИН ДОВЕРИЕ

Майор Рогов сидел за письменным столом канцелярии и вертел в руках только что полученную телеграмму. Справа от майора, чуть отставив ногу и склонив голову, стоял молоденький командир взвода — младший лейтенант Черенец.

— Какого вы мнения о ефрейторе Бушуеве? — спросил Рогов, протягивая младшему лейтенанту телеграмму.

— Прекрасного, товарищ майор, — не задумываясь, ответил Черенец. — Отличный механик-водитель. — Он взял листок и прочел: «Отец в тяжелом состоянии. Немедленно выезжай. Мама».

Черенец был явно расстроен.

— А не может быть здесь какой-либо хитрости? — осторожно спросил майор. — Через несколько дней Новый год. Кажется, у Бушуева мать — врач?

— Что вы, — Черенец даже покраснел. — Я за него головой могу…

— Ну что ж… — спокойно сказал майор. — Вы — командир, вам лучше знать. Я его уже вызвал.

В коридоре послышались тяжелые шаги.

— Ефрейтор Бушуев по вашему приказанию прибыл, — четко отрапортовал знакомый приглушенный голос.

Черенец взглянул на Рогова. Майор молчал, показывая всем своим видом, что говорить придется младшему лейтенанту.

— Ага, Бушуев… — наконец сказал Черенец так, словно не ожидал увидеть своего ефрейтора в батальонной канцелярии. — Пришли? Ну что ж, садитесь. Берите стул…

Майор отошел к окну.

— Спасибо, — сказал Бушуев, не двигаясь с места.

— Значит, так… — сказал Черенец, косясь на телеграмму и все еще не зная, как бы это лучше сообщить неприятную весть. — Так… значит, — повторил он. — Сколько же лет вашему отцу?

— Сорок два, — с удивлением сказал Бушуев.

— И здоровый он?

— Здоровый.

— Совсем не болел?

— Нет.

Лейтенант покашлял, взял телеграмму со стола и протянул Бушуеву.

— Вот что… тут пришла телеграмма. Из дому. — Он передохнул. — Плохая телеграмма. Очень.

Бушуев уставился на командира, глаза его стали почти бессмысленными.

— Отец твой, понимаешь, болен…

Он сунул телеграмму и отступил.

— Ничего не поделаешь… — мягко говорил Черенец, стараясь не смотреть на ефрейтора и остро переживая за него. — Хоть мать утешишь. Отпустим тебя. Правда, товарищ майор? Может, сегодня даже…

— Разрешите идти? — тихо, точно с трудом произнес Бушуев.

Майор кивнул.

Черенец выждал, когда затихнут шаги в коридоре, и развел руки.

— Вот, вы предостерегали. Пожалуй, схожу в казарму. Поговорю с ребятами, чтобы не оставляли его. Когда можно отпустить Бушуева?

— Когда хотите, — сказал Рогов. — На ваше усмотрение.

— Есть, — сказал Черенец. Нахлобучил шапку, застегнул комбинезон и вышел во двор.

Казармы были метрах в ста отсюда. Белые двухэтажные дома стояли в шахматном порядке один за другим. Дальше — лес, черная полоса, и небо, красное на горизонте. Там, на севере, откуда приехал Черенец, такое небо бывало лишь летом перед ветреной погодой, а здесь все наоборот: и зима не зима, а осень — грязь, слякоть.

Он поглядел на ангар, где стояли машины их батальона. Завтра учение. И его двум танкам, как и другим, предстоят сложные испытания. Вот уже много дней утюжат они тяжелые трассы, и всегда он, Черенец, оставался доволен своими. Казалось, что могло случиться перед учением? Ничего. И вдруг…

А теперь бери нового механика-водителя, и, конечно, никто не отдаст такого классного специалиста, как Бушуев. Только что делать?

Он быстрее зашагал к казарме. Поднялся на крыльцо, взялся за ручку двери, но несколько секунд не решался ее открыть. Потом рванул.

В комнате у своей тумбочки стоял Бушуев и складывал в чемодан вещи. Черенец тихо прошел между койками, встал за спиной ефрейтора. «Плачет, кажется…» — подумал он, и не своим, сдавленным от волнения голосом спросил:

— Ты чего, Бушуев?

— Ничего, — весело сказал тот, даже не повернувшись.

— Значит, вранье? — тихо спросил Черенец. — Обман?

Ефрейтор повернул голову. Его глаза не были грустными. Наоборот, в них светилась радость, веселая, озорная удача.

Бушуев вскочил и от неожиданности не мог найти слов.

— Нет, нет! — наконец крикнул он.

Но младший лейтенант уже шел к выходу.

«Подлец! — думал он, хлопая сапогами по лужам и разбрызгивая цветную и жирную от нефти воду. — Отдохнуть захотел! Праздники справить!»

Он почти добежал до ангара, где сейчас должен был находиться майор, остановился. Стоит ли?.. Перед учением много других дел. А с Бушуевым? Он все решит после…

…Светало очень медленно — моросил дождь. Черенец припал к перископу. Люки и щели были задраены. На всех танках установили стальные высокие трубы — предстояло форсировать реку по дну. Вчера, разбирая задание с командиром батальона, он с некоторым холодком и страхом думал о предстоящем испытании. Правильно ли поступил с Бушуевым? Как поведет себя ефрейтор на учении?

В четыре утра батальон был построен. Черенец и Бушуев стояли рядом. Младший лейтенант чувствовал на себе внимательный, умный взгляд Рогова, и ему показалось, что майор прекрасно все понял.

Зеленая ракета взвилась в воздух. Черенец проводил ее взглядом, и когда она стала блекнуть и растворяться, услышал короткий приказ: «По машинам!»

Взревел двигатель, и его танк вырвался на дорогу, кромсая стальными гусеницами глинистый грунт.

После первого холма, как было отмечено в задании, начинался спуск в «ограниченном проходе». Вот здесь. Два метра в сторону — и можно свалить условный колышек — «подорваться» на мине. Черенец вдруг с тревогой подумал, что Бушуев может специально, назло ему, чуть-чуть свернуть. «Нет, этого он не сделает, — сказал себе Черенец. — Я не мог так ошибиться в нем».

Он скосил глаза в сторону водителя. Сейчас Бушуев чем-то напоминал гончую. Его крупные, не по росту, кисти лежали на рычагах управления, спина выгнута, и весь он словно тянулся вперед, к реке, к последнему холму, где им предстоял бой.

«Скоро будет заболоченный участок, — подумал Черенец. — Вот где тяжело танкам… Речку мы пройдем без труда. Речку форсировать проще…»

Он невольно обвел глазами экипаж. Все на боевых местах. Наводчик понял его, улыбнулся. Заряжающий погладил рукой орудие, показывая, что готов в любую минуту вступить в бой.

Третий был Бушуев. Младший лейтенант смотрел на его спину. И тот, будто чувствуя взгляд командира, повел плечом и переключил скорость. По-новому запел двигатель, и сильнее запахло соляркой.

«Заболоченное место, — подумал Черенец, отмечая тяжелый и медленный ход машины. — Здесь придется идти метров семьдесят…»

Он приказал второму танку следовать точно за ними. Теперь Черенцу стало казаться, что он тащит танк на себе. Он сжимал ручки перископа, а сам мысленно тянул машину вперед. Заболела спина, а в плечах было такое ощущение, точно веревочные жгуты врезались в мышцы.

«Еще, еще немного… — мысленно обращался Черенец то к Бушуеву, то к танку. — Ну, капельку… Метрик… Так и держи. Так и действуй…»

Он вытер пот с лица. Впереди, в белом утреннем тумане, густом, как взбитый яичный белок, проступала полоса редкого соснового бора. «Хорошо, хорошо, — приговаривал Черенец. — Ведь можешь же, можешь по-настоящему… Так зачем иначе? Зачем обманывать?»

Он слышал в шлемофоне спокойный голос майора, его четкие приказы командирам взводов. Неужели когда-то так же сумеет и он?

Черенец медленно поворачивал перископ, просматривая путь. И вдруг в нескольких метрах обнаружил настил из бревен. Отлично. Идти по гати много легче. Теперь пройдем. Он приказал Бушуеву вести машину к бревнам, затем повторил приказ командиру второго танка. Он решил не думать об усталости. В конце концов, все можно перетерпеть, лишь бы выскочить из этого чертова места. Он на секунду прикрыл глаза, убеждая себя в том, что когда их откроет, танк уже будет идти по гати, по бревнам и хворосту, выложенным здесь такими же солдатами, как и он сам. Спасибо им. А Бушуев молодец… Отлично ведет машину…

Танк уже взобрался на настил и пошел быстрее. Через две-три минуты пройдет и другой его танк. «Ай да мы! — радостно подумал младший лейтенант. — Теперь ничего не страшно: мы вновь на твердой земле…» И тут же услышал короткие позывные:

— Яхонт-тридцать три! Яхонт-тридцать три!

Это была вводная — приказ его экипажу.

«Миной разорвана гусеница. Замените трак».

Он молчал. Если бы он мог, если бы у него было хоть какое-нибудь право не слышать этого! Но у него не было такого права. Он был командир, и, как бы ни устал, как бы ему ни было тяжело, должен четко выполнить приказ старшего.

И Черенец повторил вводную. Затем приказал командиру второго танка вести машину самостоятельно.

Танк стремительно мчался к реке. Теперь, больше чем когда-либо, требовалось мастерство и точность механика-водителя. Если бы не вчерашнее, не тот обман, он бы сказал Бушуеву доброе слово. Там, на гати, наблюдая за работой ефрейтора, Черенец мысленно хвалил его. Ловкие, золотые руки!

Оставался последний холм и река. Конечно, все устали, но об этом лучше не думать. Разве впервой такое… Думай не думай, а усталость меньше не станет. «Экипаж у меня отличный, — сказал себе Черенец. — Каждый четко знает свое дело. Был бы хоть один новичок — и пришлось бы туго…»

В перископ виднелась река. Ее левый берег был пологим, но дальше начинался крутой подъем. Там, на холме, окопался «противник». Он отмечал про себя частые вспышки противотанковых орудий, больше справа, но кто знает, может, и на другой стороне, левее, там, где кустарник, их ожидает «сюрприз». Черенец повернул перископ и тут же увидел яркую орудийную вспышку.

Танки его батальона уже кончали форсирование, и теперь Черенец видел их мокрые серо-зеленые спины, медленно выползающие на кромку луговины.

Он опять услышал свои позывные: Яхонт-тридцать три! Яхонт-тридцать три! Это был голос майора.

— Я — Яхонт-тридцать три! — сказал Черенец.

— Слева противотанковое орудие противника. Приказываю подавить.

— Есть подавить!

Танк взял левее. «Противника» нужно было атаковать с тыла. На поверхности реки лежала тонкая корочка льда. Черенец вновь вспомнил свой север с замерзшими реками, снежными берегами и дремучим лесом. Как здесь все иначе!

Танк погружался в воду. В перископе уменьшался обзор, потом стало темно. Грунт был каменистый, и младший лейтенант подумал, что форсируют они легко. Даже сейчас они отошли от берега не меньше чем на двадцать метров. «А может, он все же не виноват? — с неожиданной надеждой сказал себе Черенец. — Вдруг я ошибся? Разве не бывает так, что в горе человек не владеет своим голосом? Почему я не поговорил с парнем? Было бы хорошо, если бы я ошибся…»

Ему вдруг показалось, что машину повело в сторону. Да, это было так! Бушуев навалился на рычаг, но танк стал клониться вперед, точно собирался зарыться в дно.

— Назад! — приказал Черенец. Он еще не мог понять в чем дело, но чувствовал — возможна катастрофа.

Бушуев дал задний. Танк задрожал, как штангист, который берет непосильный груз, загудел, но с места не сдвинулся.

— Еще, еще! — приказывал Черенец, но танк продолжал сползать вперед и наконец грузно осел, провалился. И сразу же через трубу для воздуха стала проступать вода. Двигатель еще работал, но уже не так, а как-то надсадно и почти беспомощно.

«Промоина!» — подумал Черенец и рукавом вытер вспотевшее лицо. Он представил воронку, в которую попал, и злость на себя, на эту реку, такую неожиданно коварную, поднималась в нем. Нет, так просто он не сдастся. Голыми руками его не возьмешь. Он еще поборется. Черенец сел на место водителя. Его машина не просто рвалась из промоины, а расстреливала реку, неистово, захлебываясь поступающей водой, слабея в своей же ярости…

«Я тебя заставлю… заставлю…» — повторял Черенец, но уже сам понимал, что сделать это не в силах.

Он наконец бросил управление и удивился тишине в танке. Тут же сообразил, что тишина обманчива, а позади его люди, экипаж, которым он обязан сказать свое решение.

«Ну, — мысленно обратился он к наводчику. — Как думаете вы?»

И наводчик глазами подтвердил его мнение.

Потом Черенец поглядел на заряжающего. И тот тоже кивнул: придется топить танк.

«Ну, а вы?!» — механик-водитель не смотрел на командира. «Перестаньте себя казнить, Бушуев. Никто не виноват, что танк попал в промоину, — сказал про себя Черенец. — Вы тут ни при чем. Так уж случилось, что сегодня нас словно испытывают… Даже забываешь, что это учение. Вероятно, такое встречаешь только на фронте…»

И Бушуев поглядел на него.

«Неужели я был не прав? — подумал Черенец. — Неужели мне только показалось, а Бушуев не хотел обмануть?..»

Он приказал:

— Надеть изолирующие противогазы. Будем топить танк.

Никто не пошевелился.

— Выхода нет, — повторил Черенец. — Мы в промоине. Надеть противогазы.

Он скорее почувствовал, чем понял, какая невысказанная опасность скрыта в их молчании. Но он не должен был нервничать. Он офицер, старший, и обязан найти выход.

— Противогаз Бушуева сломан казенной частью орудия, — доложил заряжающий. — Сейчас. Когда вы пытались вывести танк.

Ему хотелось вспылить, крикнуть, но он молчал. Такое могло случиться с каждым. Нужно хорошенько подумать. Или хотя бы отдохнуть.

Тело болело и казалось непослушным и тяжелым в эту минуту. Но Черенец не боялся своего тела. Он знал, что может приказать ему, и оно послушается. И тогда он сумеет сделать то, что другому не под силу.

Он радовался, что решение принято. Все, как говорится, произойдет само собой. Откроют люк. И в это мгновение он должен сделать глубокий вдох. И его толкнут в узкий проем люка. В черноту. И потом вода, вся река обрушится на него. Только бы не потерять ориентировки.

— Товарищ младший лейтенант, — сказал Бушуев. — Я выплыву… Не волнуйтесь… Я плаваю хорошо.

Черенец поглядел на ефрейтора. Оказывается, так же, как он, думает и Бушуев.

Он покачал головой:

— Без противогаза буду всплывать я.

Это был приказ. И вновь стало тихо.

Он сам проверил изолирующие противогазы и удивился, как спокойно действует.

Заряжающий и Бушуев встали с обеих сторон, и пока наводчик открывал люк, все трое стояли, подняв головы. Лишь бы не ошибиться. Вперед и вверх. Совсем немного вперед.

Он успел сделать вдох. Сильные руки рванули его кверху. Он ударился головой о броню, хлебнул воды и потерял сознание. Он, видимо, пришел в себя на секунду, так как понял, что его тянут в проем люка. Даже показалось, что он узнал Бушуева, но может, этого не было, может, было другое, потому что сразу наступила темнота.

Черенец оглядел незнакомую комнату, не понимая, как попал сюда. У окна стоял человек в белом халате, рядом пустая, нетронутая койка. Значит, он в лазарете. Младший лейтенант закрыл глаза. Болела голова. «Что же случилось? — подумал он. — Почему я здесь?..»

Он внезапно представил ночное поле и черные силуэты своих машин. Взлет зеленой ракеты. Линию, скривленную на вершине. И медленное угасание ее. А потом?

Он заставлял себя вспоминать, так как испугался беспамятства. Да, вот они меняют трак на болоте. Он цепляется за это воспоминание. Что дальше? Его танк мчится через лесок, спускается к реке, сворачивает влево…

Он вновь ощутил последнее дрожание танка, судорожное захлебывание двигателя. Молчание экипажа. Глаза Бушуева, его просьбу — покинуть танк без противогаза самому. Как бы хотел Черенец ошибиться! Нет, не мог такой, как Бушуев, обмануть его…

Он застонал, но не от боли, а от мыслей, которые мучали его.

— Вам плохо, товарищ младший лейтенант? — перед ним стоял Бушуев.

Черенец долго молча глядел на него.

— Слушай, — тихо сказал младший лейтенант. — Как ответишь, так и будет. Обманул ты меня? Если обманул — иди на гауптвахту. Нет — езжай домой. Проверять не буду.

Он снова прикрыл глаза.

— Я не обманывал, — сказал Бушуев.

— Тогда извини, — вздохнул Черенец. — Я тебе верю.

Вечером к младшему лейтенанту пришел майор. Танк подняли. Рогов рассказывал об этом Черенцу.

В дверь постучались. Рогов обернулся. В палату, набросив халат на шинель, вошел Бушуев.

— Разрешите обратиться к младшему лейтенанту, товарищ майор, — спросил Бушуев.

Рогов кивнул.

— Я пришел сказать… товарищ младший лейтенант… Я обманул вас.

— Ну вот, — вздохнул Черенец. — Я верил… Я знал, что ты придешь ко мне все равно…