Непогода

Глава 11

Утренний подъем дается мне нелегко. С трудом оторвав голову от подушки, я выключаю будильник на телефоне и плотнее закутываюсь в одеяло. В комнате прохладно, за окном привычная серость, после одного взгляда на которую хочется снова уснуть, желательно до самой весны.

Набравшись мужества, я все-таки слезаю с дивана и сбрасываю с себя покрывало. Долго стою под горячими струями воды и, лишь достаточно согревшись, решаюсь на контрастный душ, – мне требуется взбодриться и вернуть ясность ума.

О том, что ночью мы до трех проговорили с Таней по телефону, когда она наконец смогла мне позвонить, я не жалею. Разделив свои тревоги и переживания с другим человеком, я словно обрела под ногами потерянную прежде почву. Похоже, мне важно было убедиться, что мои решения действительно разумны и не лишены смысла.

К тому же в диалоге я получила возможность взглянуть на наши с Антоном отношения со стороны. Иногда, зачастую совершенно не намеренно, Таня обращала внимание на детали, давно превратившиеся в моем сознании в незначительную рутину.

Если ее удивляло, что мы с Антоном никогда не общались с друзьями друг друга, то меня нет. Я привыкла к тому, что наши жизни вне квартиры пересекаются нечасто.

Если для Тани мои рассуждения о собственной непривлекательности звучали как полная чушь, то мне они давно казалась правдой. После нескольких попыток расшевелить Антона, привлечь его внимание к себе хотя бы в физическом плане, я, стоило признать, всерьез разуверилась в том, что могу вызывать у мужчин сильные желания и чувства.

По правде говоря, в моей голове, не вызывая ничего, кроме равнодушия, уже месяцами крутилась одна и та же мысль: я ни на что не гожусь как женщина. Даже маломальских сомнений в том, что мужчины не находят меня привлекательной, не осталось. Я определенно не являлась незабываемой женщиной, в сравнении с которой все остальные меркнут.

Конечно, мне хотелось такой стать: манящей, соблазнительной, завораживающей и желанной. Не для всех мужчин на свете, но для одного конкретного. Чтобы он хотел только меня, чтобы другие казались ему не теми, чтобы мои прикосновения и голос отзывались в нем по-особенному, чтобы секс со мной вышел за пределы тривиальной физиологии. Но… Увы.

В ответ Таня, не стесняясь в выражениях, полночи вправляла мне мозги, умудрившись припомнить мои же слова о том, как важно не терять себя в отношениях и ценить свою уникальность, давностью в пару лет.

В прошлом я действительно куда меньше страдала неуверенностью. Понимала, конечно, что не модельная красотка, но вместе с тем всегда могла сказать, что во мне есть особенного и неповторимого. Я никогда не жила иллюзией, будто бы идеальность гарантирует любовь и счастье в личной жизни.

Если хорошо поразмыслить, то вывод напрашивается прямо противоположный, ведь чем меньше личность из себя представляет, тем, как правило, меньше ждет от других. Когда не ищешь совпадения в моральных принципах и интеллекте, когда не нуждаешься в долгих беседах по душам и остроумных спорах, достаточно заиметь рядом более-менее симпатичного партнера и зажить по стандартной схеме «дом – работа – дом», втиснув в пробелах рождение детей и ипотеку.

Я видела множество построенных на этом фундаменте семей, где супруги не знали друг друга даже двадцать лет спустя, воспринимая своего партнера как функцию, но не близкого человека. «Муж» должен обеспечивать всех, «жена» – вести быт и воспитывать детей. Речи о том, что прежде всего они – люди, решившие однажды провести вместе целую жизнь, там не шло вовсе. Это казалось удручающей тратой лет.

Мне от института семьи, разумеется, хотелось иного. Еще год назад я полагала, что чувства вроде взаимной привязанности и близости можно взрастить даже в отношениях без любви, но не получилось. Чем дольше мы с Антоном жили вместе, тем отчетливее становилось мое понимание, что я для своего мужа как раз «функция», за которой он отказывается видеть живого человека.

Он и сам хотел быть только «функцией»: выполнять свои обязанности и не впрягаться в наши отношения на эмоциональном уровне. Ему так было удобнее и проще.

Мне же – невыносимо.

Сегодня на работу я добираюсь на метро. От станции до института пятнадцать минут пешком по одной из центральных улиц, но в моем нынешнем настроении и те кажутся бесконечными. С неба моросит серой смесью снега и дождя, воздух плотный и влажный и холодным паром пробирается под одежду.

Согреться в подобных условиях затруднительно несмотря на очередной теплый свитер (вот уж чего в моем гардеробе с излишком!), шапку и огромный шарф. Каждый порыв ветра заставляет меня жалеть о том, что легкий и тонкий, но идеальный для поздней московской осени пуховик остался в квартире Антона.

Съежившись, я бреду по широкому мокрому тротуару и изо всех сил пытаюсь не пускать в голову мысли о личном. Думаю о студентах, о предстоящей лекции по Бердяеву, строю предположения о том, кто из всех присутствующих в аудитории заинтересуется всерьез, уловив в полуторачасовой попытке изложения целой концепции что-то особенное, подспудно знакомое.

Я люблю такие эпизоды, в которых сама присутствую как проводница и свидетельница встреч схожих сознаний сквозь эпохи и разные формы бытия. Потому давным-давно меня навсегда приворожили к себе художественная литература, а после и философия – только эти две сферы человеческой действительности позволяли найти родственную душу. Поговорить с собеседником мечты. Открыть источник познания и принятия жизни как таковой. Вопреки всем законам реального мира.

Уже не первый год я считаю, что книга – единственная возможность на самом деле заглянуть в сознание другого человека. Иное, отличающееся от нашего собственного и недоступное нам.

Все люди думают на языке. Образы, впечатления – ничто без нашей способности к речи. Если я вижу небо, то я лишь вижу его – и более ничего. Осмыслить увиденное можно только посредством языка.

Даже личный и сокровенный разговор никогда не откроет вам ход мыслей вашего собеседника – только обрывки, которые тот не захочет или не сумеет скрыть.

Книга – другое дело. Сколько бы авторских редакций не претерпел текст, он все равно останется полотном мысли.

Иногда я гадаю, легче бы мне было, имей я при случае реальную возможность прочитать книгу, написанную важным для меня человеком? Не кем-то далеким, великим и – как повелось, – мертвым, а близким, но умудрившимся остаться для моего ума тайной. Или, напротив, опаснее всего убежденность, будто бы близкие наконец изучены от корки до корки?

Конечно, уже на подступах к территории института я прихожу к тем же выводам, что и всегда. Да, подобная убежденность опасна, ведь она всегда иллюзорна.

Мы не знаем самих себя. Мы не знаем тех, кого любим, и они тоже не знают ни себя, ни нас. Мы проводим жизнь в режиме знакомства друг с другом и с самими собой, и это хорошо, и это правильно.

Человек по натуре своей – исследователь. Ему нужны вопрос и поиск ответа, но не сам ответ. Получение ответа означает конец пути. Вопрос же есть шаг в бесконечность, манившую еще древних греков.

Меня кто-то зовет. Я реагирую неосознанно, прежде чем мозг успевает проанализировать поступившую информацию, и оборачиваюсь одновременно с новым окликом.

– Вера! – В десяти шагах от меня стоит муж. – Ну наконец-то докричался. Ты в наушниках, что ли?

Я растеряно качаю головой. За год он так и не заметил, что подобное погружение на глубину собственных дум для меня не редкость.

– Антон? – Это мои первые слова за десять часов, и мой голос хрипит – А ты… зачем здесь?

Он шумно вздыхает и говорит ровно, но, кажется, что цедит сквозь зубы:

– Пропуск твой привез. Ты забыла.

– Да? – Всколыхнувшаяся где-то на темном дне муть из злости и обиды временно успокаивается. – Спасибо! Я даже не вспомнила. Но не надо было. Я бы справилась.

На скулах Антона резко и отчетливо проступают желваки. Теперь я вижу и осунувшееся лицо с синевой утренней щетины на коже щек и подбородка, и темные круги под уставшими глазами: этой ночью он тоже ничтожно мало спал.

– Настолько противен? – выплевывает он вопрос.

– Что? – Сначала я и правда не понимаю, откуда он взял эту абсурдную мысль, пока не вспоминаю вчерашнюю ссору, и сразу спешу его разуверить: – Да нет же, я имела в виду, что не стоило мотаться по пустякам.

– Я сам решаю, куда и зачем мне мотаться. – Антон меня не слышит.

– Естественно. – Я киваю. – Еще раз спасибо. Я-я пойду.

– Не передумала? – Бросает он мне в спину.

Замерев, я оборачиваюсь назад.

– Насчет чего?

– Насчет развода.

– Антон…

– Целая ночь была, чтобы успокоиться, – чеканит он жестко, словно я вздорная девица на попечении у знатного человека, решившая сбежать с крестьянином в лес. – Скажешь, наконец, что тебя настолько не устраивает во мне? В нашей семье?

Злость во мне наконец просыпается и показывает зубы.

– Я тебе еще вчера все сказала, – говорю я ледяным тоном и отворачиваюсь.

Не оглядываясь и не вслушиваясь в звуки вокруг, я за несколько секунд достигаю крыльца и взлетаю по узким ступенькам, наплевав на осторожность. Мчалась бы и дальше, но в холле института меня останавливают турникеты. Здесь нужен пропуск, который остался в руках у Антона.