Непогода

Глава 30

Поздним утром следующего дня они приезжают в его родной город. За пару минут пути от дверей местного аэропорта к машине такси Веру и Антона насквозь продувает ледяной ветер, крупный снег оседает на волосах и ткани верхней одежды, успевает нагло забраться под края воротников и рукавов, обжигая кожу холодом. На улице ужасная видимость, и движение на трассе медленное и сложное; в дороге до дома они проводят почти час вместо ожидаемых тридцати минут.

Им попадается на удивление идеальный таксист: вежливый, молчаливый и, похоже, обладающий хорошим музыкальным вкусом: тихий джаз, заполняющий салон автомобиля, – их единственное спасение от плотной, угнетающей тишины. Уже около суток они ограничиваются только самыми необходимыми репликами – никаких легких, несущественных фраз.

Антон не знает, жалеть ли о случившемся прошлым утром по его воле поцелуе. Даже в гипотетических рассуждениях ему не хочется лишать себя тех ощущений, что на несколько минут затмили и скорбь по отцу, и ставшую уже привычной неустроенность, тяжело осевшую в груди.

В такие минуты, как сейчас, когда он вдруг задумывается о жизни, обо всех событиях и переменах, что произошли с ним за последний год, ему кажется, что от прежнего Антона Вьюгина мало что осталось. Странно, но вспомнить себя без Веры, до нее – поразительно трудная задача. Чем чаще и упорнее он старается, тем хуже у него выходит.

Едва заметно покосившись влево, он молча наблюдает за Верой. Взглядом обводит абрис ее профиля, пока она смотрит в окно, где нет ничего, кроме снежной пелены. На миг Антону представляется иная картина: он едет в этой же самой машине один, – и впившееся в него тут же чувство потери ошеломляет.

Он моргает и вид перед ним восстанавливается: Вера все еще здесь. Медленно Антон выпрямляется на своем месте, насилу расслабляя мышцы, и возвращается к созерцанию белого полотна дороги. Бесконтрольное содержимое собственной черепной коробки его пугает.

Вскоре они въезжают в хорошо знакомый ему двор. Со стороны Веры наконец раздаются звуки: шуршит ткань пуховика, раскрываются «молнии» кармашков на сумке.

– Мы на месте? – спрашивает она с сонной хрипотцой в голосе.

Антон кивает и оборачивается:

– Да, следующий подъезд.

– Хорошо.

Машина останавливается. Попрощавшись с таксистом, они вновь ненадолго попадают в метель. Теперь, после часа поездки в созданной жаром обогрева духоте, снег и ветер воспринимаются иначе: свежо и бодряще.

– Заходи. – Дверь подъезда Антон открывает своим ключом.

На лифте они поднимаются на нужный этаж и спустя десяток шагов на двоих оказываются перед квартирой.

– Может, позвоним? – предлагает Вера, когда Антон по привычке достает ключи. Он реагирует на ее слова вопросительным взглядом. – Ты же не один, думаю, твоей маме так будет комфортнее.

– Ты права, – кивнув, он тянется к звонку, вновь и вновь удивляясь собственной жене.

Он… восхищается ею, определенно. Ее внимательностью к мелочам, искренностью, заботой – всем тем, чего будто не замечал весь год их брака. Однако он замечает теперь. Особенно на контрасте с собственной матерью, да и собой тоже.

Черная металлическая дверь перед ними открывается с негромким скрипом. На пороге стоит женщина: тоже в черном.

Ее глаза, невыразительные, будто равнодушные, обращаются на Антона, затем – к Вере. Ни во взгляде, ни в мимике лица нет ни единого намека на теплоту и дружелюбие.

– Проходите, – произносит она наконец и отступает вглубь квартиры.

Антон пропускает Веру вперед и закрывает за собой дверь. Бегло осмотревшись, он внутренне вздрагивает, заметив отцовскую куртку на вешалке, его же – шапку и ботинки на открытых полках.

Спазм в горле слабеет, когда Антону наконец удается отвести взгляд и вспомнить о двух остающихся вблизи женщинах.

– Вот, мама, – представляет он ровно. – Моя Вера.

Волнение о том, как пройдет их знакомство, неожиданно, и оттого ощущается острее. Застыв на пороге, Антон наблюдает, отслеживает каждую эмоцию – и матери, и жены, – желая убедиться в успехе.

– Здравствуйте! – Вера кивает и приподнимает уголки губ в легкой улыбке: приветствуя и выражая сочувствие одновременно.

Антон кожей чувствует ее открытость и расположение, готовность к общению; ее уязвимость и искренность. Ему приятна Верина заинтересованность в происходящем; не то чтобы он действительно мог в ней сомневаться.

Вздохнув с облегчением, он переводит взгляд на мать и нахмуривается.

Она не улыбается в ответ (впрочем, подобного Антон и не ждал), не старается поддержать хотя бы иллюзию принятия. В ее глазах отчетливо угадывается скука, почти презрение, будто она и не чаяла надежды встретить на своем пороге кого-то приятного для себя.

Антон стискивает зубы, испытывая яростное желание врезать в стену кулаком. Вера не могла не понравиться. Всем, но только не его матери.

Разумеется, та до сих пор ничего не видит за собственным разочарованием в его выборе жизненного пути, на котором каждое принятое решение и каждые отношения – ошибка и только.

Он давно перестал обращать внимание на эту неизменную составляющую каждой встречи с матерью, но втягивать Веру в этот эпицентр пренебрежения… Ему не стоило идти у эмоций на поводу и приглашать ею в родительский дом.

К счастью, после сухого и формального разговора с матерью, продлившегося не больше получаса, они получают возможность перевести дух.

– Кажется, я ей не понравилась, – замечает Вера спокойно, когда за ними захлопывается дверь его спальни.

– Не обращай внимания. – Открыв шкаф, Антон берет чистые полотенца и оборачивается, чтобы объяснить: – Моей матери в принципе никто не нравится.

Вера отвечает ему грустной улыбкой.

– Впрочем, – продолжает она, как только он возвращается к поиску одежды на смену. – Это даже хорошо. Мы ведь скоро разведемся.

Взяв с полок первые попавшиеся под руку штаны и футболку, Антон сильнее необходимого хлопает дверцами шкафа. На очередное Верино напоминание о разводе ему до бешенства хочется выпалить что-нибудь вроде: «Я еще вчера прекрасно понял, как тебе не терпится развестись». От грубости он удерживается чудом.

– Я в душ, – сообщает он резко, прежде чем выйти из комнаты.

Оставшиеся два дня сливаются в размытое пятно из подготовке к похоронам и самих похорон. Выдержав несколько споров с матерью в начале, Антон все-таки перекладывает все организационные вопросы на собственные плечи.

Дела отвлекают его от мыслей о рассыпающейся по кирпичикам былой обустроенности жизни и спасают от эмоций, которых для него оказывается слишком много. Вера, как всегда чуткая и внимательная, не оставляет его наедине, и иногда Антон почти ненавидит себя за то, что в дни отцовских похорон чувствует не только скорбь.

Он словно пытается напоследок набрать запас проведенных с Верой минут, пусть горьких, но совместных. Она рядом и достичь ее сейчас куда проще, чем неделю назад: она сама обнимает его, сама инициирует ободряющие прикосновения, и Антон, не сомневаюсь ни секунды, первым берет ее за руку, когда они стоят плечом к плечу у свежевырытой могилы. Ему паршиво, как никогда, но теплая Верина ладонь в его – якорь. Якорь, который он неотвратимо потеряет уже на следующий день.

Весь обратный полет Антон думает только о предстоящем заседании. За эти дни Вера и словом не обмолвилась о близости даты, но он успел заметить, как она время от времени открывает в телефоне календарь и долго смотрит в экран, не делая ни единой пометки.

Посадка самолета проходит не совсем идеально, однако сознание Антона фиксирует каждый пункт в его мысленном чек-листе без всякого внимания с его стороны. Он забывает подробности полета, едва покинув здание аэропорта.

Вера быстрым шагом идет чуть впереди, пока Антон, напротив, старается ступать как можно медленнее, оттягивая наступление последней секунды перед расставанием.

– Вера? – Вырывается у него вдруг.

Она останавливается, и Антон в пару секунд сокращает дистанцию.

– Да? – Они встречаются взглядами: в Верином сияет обнадеживающая смесь из вопроса и ожидания.

Прямо посреди потока входящих и выходящих из дверей аэропорта людей Антон на одном дыхании выпаливает признание:

– Я все еще не хочу разводиться.

– Антон…

– Подожди, – он взмахивает рукой, чтобы поймать ее ладонь кончиками пальцев, эфемерно удержать рядом, не позволить уйти прочь. – Пожалуйста, Вера.

Она кивает и расслабляется, не пытаясь избавиться от соприкосновения их рук.

– Я понимаю, что… – Антон нервно вздыхает; все наполняющие голову слова кажутся слишком пафосными, чересчур романтичными, чтобы быть произнесенными вслух, но других у него нет: – Ты хочешь брак с чувствами. Я понял, да. И я, наверное, не лучший вариант. – У него вырывается смешок. – Раз чувств ко мне у тебя не возникло. Но… Давай попробуем по-другому? Со свиданиями, ухаживаниями, – он с трудом заставляет себя замедлиться и не тараторить. – Всем, что захочешь. Мы узнаем друг друга лучше, начнем все правильно.

– Я ничего не понимаю. – На побледневшем Верином лице и правда отражается едва ли не шок. – Зачем это… тебе?

– Я все еще не вижу на месте своей жены другую. – Антон не позволяет себе отвести от Веры взгляд ни на секунду: она должна смотреть ему в глаза. – Я вообще никого, кроме тебя, не вижу, потому что люблю.