Непостижимая тайна

Глава 25

Ник Мэллори. Домашние документы.

Распечатка для Руперта Ванаблеса

Руперт попросил меня это написать. Сказал, это отчет для людей, кого он называет Верховная палата. И еще сказал, что они нуждаются в полных данных. Даже они не знают о Вавилоне все то, что я теперь знаю. В общем, это надо для их отчетов, так он сказал. Я буду очень возражать? Я, признаться, не очень-то и хотел. Мне вообще не нравится писать. А когда я пытаюсь думать о Вавилоне, то не понимаю точно, что там случилось.

Я попытался заставить Руперта подкупить меня. Он сейчас занимается каким-то проектом в другой группе миров. Знаю, звучит фантастически . Я попросил его: я напишу свой отчет, если он мне скажет, с чего начать. Но он не сказал. И ладно, я хоть попытался. Он сказал мне, чтобы я начинал как смогу.

Я начал как смог. Сперва было трудно, но потом я приноровился, и почувствовал себя увереннее. Все, что я написал находится на этом диске. А эту часть я добавляю к диску Руперта. И еще копирую для Мари – чтобы она отдала Корифосу великому. Представляете, ему это и правда нужно!!!

Когда я все написал, я скопировал свои записи на всех дисках, сколько у меня было. Я их зачем-то купил очень много. Все никак не привыкну, что у меня теперь куча денег. Постоянно прорубаюсь. Купил зачем-то сто болванок СД, но при этом забыл напрочь, что хотел купить модем. Деньги – это потому что моя мать не написала завещание. И я все получил, как единственный ребенок. А вот Нутос Албек как раз написал завещание, и все оставил маме. Таким образом, я вдруг стал владельцем оружейного завода и бутика.

То есть, к заводу, конечно, меня близко не подпускают. Руперт и папа настаивают на доверенном управлении. Но бутик они продали госпоже Фер, которая и раньше там всем управляла. Теперь у меня есть пособие на почте, пай в строительном кооперативе, и вообще денег куры не клюют. Я сказал, что это несправедливо по отношению к Мари и к папе, но папа заявил, что у него своя гордость, и его книги в конце концов тоже чего-нибудь стоят.

Мари говорит, что не прикоснется ни к чему из принадлежавшего Албекам – даже километровым шестом. Но, думаю, у Мари теперь с деньгами порядок. Корифос дал ей небольшое состояние. Мари говорит, что это довольно забавное занятие – переводить деньги из внеземных в земные.

Я убедил папу, что теперь у нас хватит денег, чтобы нанять кого-нибудь готовить еду. Мари некогда, папа сам не умеет, а я умею только макароны варить. В общем, папа взял да и нанял сестру госпожи Фер, Ивонн. Мол, потому, что она была последней, кого моя мать несправедливо уволила. Это, знаете ли, конечно, очень справедливо, но не по отношению ко мне. Ивонн готовит еще хуже, чем Мари. Так что приходится тратить до ста фунтов в неделю, чтобы есть то, что мне нравится.

Короче, деньги у меня есть. Так что я купил все эти болванки, записал свой отчет и попрятал диски где только мог, раньше, чем Мари заявилась на новом автомобиле и повезла меня к Руперту.

Дом у Руперта крошечный, но очень симпатичный и уютный. А его рабочий кабинет, до потолка забитый разными компами, а какая у него стереосистема в гостиной!

Мари и Руперт пытаются уговорить дядю Дерека поселиться в этом доме (Мари по прежнему зовет его папашкой – говорит, потому, что он был ей отцом все эти годы). Сами они хотят жить в доме по соседству – где есть водоем. Как только Мари будет готова. Но она еще не совсем готова, и поэтому она хочет, чтобы Руперт пока присматривал за моим «как бы дядей». Думаю, дядя Дерек слишком свободолюбив для всего этого. Если он все-таки останется жить в Лондоне, я , пожалуй, куплю дом Руперта. Он правда мне очень нравится.

Когда мы приехали, выяснилось, что последняя партия птенцов квак только что вылупилась. В кухню вообще невозможно было войти – чтобы не наступить на всю эту мелкоту. Леди Квак обосновалась там же прямо под раковиной. А Лорд Квак входит в дом исключительно через откидную дверцу для кошек, правда, сразу сматывается, когда видит, что все птенцы несутся на него. Он сидел с нами в гостиной, пока мы обедали. Руперт – вот кто правда умеет готовить! Как бы его упросить, чтобы он малость подучил Ивонн?

Когда мы все доели, Руперт спросил:

– Вы двое, готовы?

Мы ответили, что да. Тогда он приказал мне достать свой отчет и крепко держать его в руках.

– Все, что вы думаете , происходит на самом деле. Независимо от того, что вы увидите, помните: вы не покидали этой комнаты.

Я до сих пор думаю, зачем он это сказал. У меня было такое чувство, что он сказал это специально для тупых (ну, типа меня). И я не думаю, что это что-то значило. Похоже, удел магидов все время кого-то обманывать. Когда все закончилось, у меня страшно ныли ноги – несколько часов пришлось стоять. Но начали мы сидя кружком на трех стульях – прямо напротив шкафа со стереосистемой.

Через некоторое время, хотя по моим ощущениям ничего не изменилось, Руперт сказал:

– Ага, – встал и пошел прямо в книжный шкаф. Он потянул на себя секцию шкафа как дверь. Внутри была смутно видимая лестница.

– Следуйте за мной, – сказал он и начал подниматься. Лестница оказалась деревянной и скрипучей. Мари пошла за ним. Она заметно волновалась. Вы спросите – как я узнаю, что Мари волнуется? – Она выглядит гораздо более серьезной и мрачной, чем обычно и постоянно моргает. Я пошел последним, и вообще-то волновался куда меньше, чем Мари. Лестница уходила все выше и выше и закручивалась плавной спиралью. Примерно на середине подъема я понял, что мы должны быть уже над домом Руперта (если мы вообще над ним были). Мне было ужасно интересно. Чем выше мы поднимались, тем сильнее лестница окутывалась туманом. В конце концов она стала совсем прозрачной, но, по моим ощущениям, все равно оставалась деревянной. И продолжала отчаянно скрипеть. Я мог ощущать запах старого дерева, и он был таким же реальным, как и я сам. К тому же было очень тепло, так что запах ни с чем не получилось бы спутать.

Когда мы поднялись, как я думал, на высоту церковного шпиля, мы внезапно оказались под широкой аркой. Пол здесь тоже был деревянный, из широких досок, и скрипели они ничуть не слабее, чем лестница. В общем, мы вошли в верховную палату. Она была довольно большой, но насколько большой – этого я понять не мог. Стены, впрочем, я видел – простые, без украшений и такие же почти прозрачные, как и лестница. И люди там тоже были прозрачные. Половина из них сидела на скамьях у стены, другая половина расположилась вокруг огромного деревянного стола. Я видел их всех – они наклонялись вперед или наоборот откидывались назад на стульях, чтобы получше нас рассмотреть. Очень странные люди. Сразу стало понятно, что они из разных мест и из разных времен. Некоторые выглядели как старинные портреты. Не знаю, как описать, но было еще кое-что. Я точно знал, что часть этих людей когда-то жили на Земле, и потом умерли. Другая же часть вовсе никогда не жила.

Единственный, кто не сидел, был невысокий человек с небольшой лысинкой. Он поспешил к нам, приветствуя Руперта и улыбаясь во всю ширину лица. Он не был более реален, чем все остальные, но Руперт наклонился и крепко его обнял. А затем торжественно поцеловал в обе щеки, так многие политики поступают, ну, вы знаете. Я думал, что маленький человек француз или русский, но когда он начал говорить, я узнал его голос. Это был тот самый призрак, обитавший в машине Руперта. Но меня это не смутило, а вот Мари волновалась все больше и больше.

– Я уже дал свидетельские показания, – каркнул маленький человек. – Остался, чтобы подтвердить ваши.

– Отлично, – сказал Руперт, и я понял, что он тоже слегка нервничает. – Боялся, что больше вас не увижу. Вы ведь помните Ника и Мари. Верно? Это – Стэн.

Стэн пожал мне руку. Ничего особенного, кроме того, что Стэн прокомментировал:

– Рад вас видеть, молодой человек, так сказать лицом к лицу. Если вы понимаете, о чем я.

Потом Руперт проводил нас к столу. Край его не был занят сидящими людьми, и ширина как раз достаточная для того, чтобы мы все встали в ряд. Даже в прозрачности я мог понять, что стол из старого черного дуба, а половицы под нашими ногами вытоптаны множеством ног, так, что даже просели.

И тут я неожиданно разволновался. Все из-за этих лиц, из-за пристальных взглядов. Мари дрожала, Стэн сжимал мою руку. Он был такой низенький, что видел его лысую макушку в обрамлении седых кудрей. Благодаря Стэну я немного успокоился. Но эти лица… Некоторые из них были еще ничего, как у Корифоса, например. Но все равно – похожи на судей, как в передачах по телику, только без париков. Вы понимаете, о чем я? Ну, такие люди, кажется, что они никогда не улыбаются. Они пронзительно рассматривали меня сквозь туман.

Руперт сказал:

– Магиды и архонты верховной палаты. Я хочу представить вам Семпронию Марину Тимосу Уранию Корифос. Готовы ли вы принять ее в число магидов?

Тут я понял, почему Мари так разволновалась. Я только сейчас заметил, что она надела очень дорогой костюм. То есть, я раньше это заметил, но думал, что она для Рупера нарядилась. Она теперь часто так делает. Я только сейчас сообразил, что сегодня день ее представления в магиды. Мари поклонилась.

В середине стола кто-то сухим безжизненным голосом спросил, готова ли она стать магидом. Мари поправила очки и заявила:

– Сейчас более чем когда-либо.

И тут на нее посыпались разные вопросы. Это был самый настоящий устный экзамен. Но я вам ничего не могу сказать, что это были за вопросы. Я хорошо слышал, о чем они говорили, но теперь все это смазалось в моей памяти – так же как и путешествие к Вавилону. Помню только, что Мари всегда успевала отвечать. Все сидящие спросили ее хотя бы по одному разу, но больше всего спрашивали те, кто сидел в середине стола – наверное, они были самые главные.

Что было дальше, я вам тоже не расскажу. Потому что Мари пообещала меня убить, если я это сделаю. Я знаю, что она меня и правда убьет, потому что это непостижимая тайна. Она позволила мне написать, что дальше была волшебная церемония. Вроде как чайная церемония в Китае или Японии. Вот и все. Она не все сделала как надо, ошиблась в середине, наверное, поэтому она мне и запрещает рассказывать. Мари пришлось вернуться и повторить все с самого начала. Но я все равно был впечатлен. И страшно завидую. Я не могу создать светящийся знак бесконечности над своей головой. Я пробовал – точно не могу. Закончила Мари все как надо, и тогда один из людей за столом встал и передал ей связку одежд. Когда Мари накинула их на себя, она стала такой же белой и прозрачной, как люди за столом. Я, признаться, испугался. Очень похоже было на то, как ее расщепили. Стэн понял и снова погладил мою руку. И тут Мари снова назвали всеми ее именами и сказали ей, что теперь она – магид. Она тут же перестала волноваться и просто стояла среди нас – в своих белых туманных одеждах и сияла от радости.

Затем была очередь Руперта. Он тоже заметно разволновался к этому времени. Он вышел с очень бледным лицом. Один из людей в середине стола спросил его скрипучим голосом, сделал ли он полный отчет об империи «Корифоидов, ее наследниках и всех связанных с этим делом событиях»? Он сказал, что да, сделал. И положил на стол толстую стопку бумаги. Я не удержался и попробовал прочитать хоть первый лист, но все, что мне удалось увидеть – одну строку: «Примерно год назад меня вызвали в столицу империи, Инфорион, чтобы я присутствовал на судебном процессе». Я думаю, он сделал то же, что и я, и потом позже корректировал свои записи. Все обратились к бумагам. Повисла длинная вдумчивая пауза. Руперт достал носовой платок и вытер лицо. И тут, как-то неправдоподобно быстро оказалось, что они все прочитали и начали бомбардировать Рупа вопросами. Правда трудными вопросами. Он знал, что император собирается казнить Тимоти? Не знал, но подозревал? Почему у него было такое пренебрежительное отношение к империи и ее делам? Он познакомился с характером терновой богини? Он искал эту богиню по магидской базе данных? – и так далее, и тому подобное.

Руперт каждый раз подробно объяснял причины. Иногда даже пытался защищаться, но никогда не мог полностью отговориться от них. Я-то точно бы смог. Два раза я его оправдывал. Они спрашивали меня и Мари, почему он позволил нам следовать за ним на Тулий, а потом на Талангию. Мари вообще во второй раз жутко разозлилась.

– Мы вообще-то проверили, что он не знает об этом, – сказала она. – Мы пошли за ним потому что Роб был ранен, а то бы он нас отвел. Черт побери, надо же нам было как-то туда попасть! Вы не можете обвинять его в том, что мы натворили, а он не знал.

Я думал, они рассердятся, но нет, никто ничего. Один человек на другом конце стола сказал из-за своих соседей:

– Моя дорогая, не надо так возмущаться. Мы не обвиняем магида, просто нам нужно точно знать, как и почему происходили те или иные события.

– Вы меня обманываете! – рассердилась Мари.

Некоторые даже засмеялись. Но вопросы не закончились.

Через некоторое время я понял, почему Руперт не пытается оправдаться. Каждый раз, когда он правдиво что-либо рассказывал, исчезала часть страниц с его отчетом. Они лежали далеко, на том краю стола, но когда Стэн рассказал о своих советах, которые он давал Руперту, исчезло довольно много листов. Но если магиды и архонты считали, что рассказано не все, то страницы оставались. Иногда они раскладывались сами вдоль края стола. Когда Руперта спросили, почему он не остановил убийства в колонии на холме, страницы так и поступили. И я понял, что если не рассказывать точно и честно, то можно стоять перед тем столом много-много дней. Пока не скажете все, как было. Тогда-то я и начал задаваться вопросом – так ли интересно и забавно быть магидом, как мне до сих пор казалось? Страницы снова разлетелись, когда зашла речь о нашем путешествии в Вавилон. Этим людям было и правда интересно . Начали с вопроса, почему Руперт отпустил всех трех наследников империи на дорогу? (А, вы знаете, я только сейчас это понял!) Он вообще думал, что делает? Он знал, как мало людей возвращается назад из такого путешествия? Он, что, не заметил стих, где об этом прямо говорится? Тут Руперт внезапно сдался.

– Нет, об этом я не подумал , – сказал он, и потом почти закричал: – Я просто не знал другого способа вернуть Мари! Я чувствовал себя так, словно это меня расщепили! Вы должны это понять!

Никто ничего не ответил. Только страницы снова слетелись в стопку, и люди за столом начали задавать другие вопросы. Гораздо спокойнее и по существу. Но то, что они хотели знать, меня удивило. Клочья козьей шерсти исчезли? Руперт успокоился и сказал, что да, исчезли. А еще бутылки с водой и наша одежда. Он может сказать, на что был похож тот пейзаж? Руперт сказал, что нет. Тогда она перешли к квакам. Магиды правда очень интересовались кваками! Ничего подобного раньше не случалось, Руперт может объяснить, каким образом птенцы за пару часов стали взрослыми птицами? Он сказал, что это вряд ли. К тому же, они не только выросли, но и необыкновенно поумнели. Кваки как правило птицы довольно глупые, – уточнил он. Тут слово взяла Мари и выдвинула предположение, что, возможно, кваки осознавали свою глупость, и им это не нравилось.

Но как птицам удалось попросить в Вавилоне то, что им было нужно? Мари сказала:

– У нас нет никаких догадок на этот счет, птицы добрались туда и обратно гораздо быстрее нас. Я не знаю, как им удалось, равно как я не знаю, почему я вернулась намного позднее Ника.

Тут еще целый пласт страниц исчез, но как-то медленно и неохотно, словно магиды жалели, что не могут узнать побольше. Вопросы продолжились, и Руперта спросили о том, как Дакрос прошел на Землю. Я и понятия не имел, что Руперт, оказывается, так сильно за меня переживал! Я бы сказал ему… Я ведь могу выкрутиться из любой ситуации.

Короче, после этого исчезли последние страницы. Руперт все еще волновался. Леди по правой стороне стола сказала:

– Разве вы не в курсе, что Чарльз Додгсон магид? Я думала, это общеизвестно.

Руперт собрался было ей ответить, но тут еще кто-то за столом махнул ему рукой:

– У вас не совсем верные представления о римских предсказателях. Они вообще-то были не очень-то сведущими людьми. Я был начальником над ними, и очень часто у меня реально вставала проблема – как убедить их поместить лагерь там, где есть узел силы. По крайней мере, три узла они все-таки пропустили. Это до сих пор меня раздражает. Я хотел бы, чтобы вы знали – это не моя ошибка.

Руперт рассмеялся и сказал:

– Спасибо, я учту.

После этого снова наступила пауза, заполненная только скрипом дерева и шорохом одежды. Потом кто-то резким голосом спросил:

– Как вы сами оцениваете свою работу, магид?

– По-моему, ужасно, – сказал Руперт. – Все ошибки, какие мог , я сделал . Местами, думаю, я ухитрялся даже по два раза на одном месте ошибиться. И я не думаю, что когда-либо прощу себя за то, что не спас детей императора.

Все надолго замолчали.

Потом я услышал человека, которого все не мог разглядеть за чужими спинами. Однако его голос был запоминающимся:

– Не так плохо, как вам кажется, магид. До сих пор вы были самым молодым магидом среди нас, и мы повинны в том, что вам пришлось вести одну из самых запутанных и опасных наших кампаний. Если быть честными, мы были уверенны, что вы сломаетесь. Самое большое, в чем можно вас обвинить – вы слишком увлекались деталями работы и не всегда думали о цели самой работы. Но когда мы были молодыми магидами, мы все делали похожие промахи. Мы поначалу плохо знаем свои возможности. Теперь мы надеемся, что вы примете назначение на следующий год и будете выполнять гораздо менее трудные задания. Вы должны накопить опыт, научиться использовать свои наработки.

– Я надеюсь, так и будет, – сказал Руперт. Я видел, что он именно об этом и думает.

Затем настала моя очередь. Руперт объяснил мне, что поскольку я не магид, мне придется прочитать мой доклад вслух. Я, правда, так и не понял, почему.

В общем, все лица повернулись ко мне. Я взял распечатку своего отчета и хотел начать чтение. И понял, что от волнения у меня пропал голос. Я каркнул еще более хрипло, чем Стэн и вынужден был замолчать. Пришлось откашляться. Потом я понял, что у меня дрожат колени. Бумага в моих руках трепетала как стая взбесившихся бабочек.

– Ладно тебе, – сказал Стэн. – Голову они точно не откусят, поверь мне.

– Правильно, – поддержала его Мари. – Она уже распяли и слопали Руперта, так что пока сыты.

– Эээ… хм , – начал я довольно неудачно, и понял, что выгляжу идиотом. Тогда я наконец собрался и начал читать.

– Сначала дорога была совсем не тяжелой. Мы могли бы идти очень быстро, но Мари была слишком слаба и передвигалась с трудом. Я должен был поддерживать ее и толкать вперед. Но дорогу я видел хорошо. Каменистая, причем, камни слабо освещены только с одной стороны. Как будто откуда-то издалека на них светила луна. Но когда я оглядывался, то не видел ни луны, ничего другого. Небо над головой было все сплошь серо-черным. И большую часть земли совсем не удавалось разглядеть. Должно быть, вокруг шелестела сухая трава. Как будто на нее дул ветер, но на самом деле никакого ветра я не чувствовал. Все заполняло мертвое спокойствие, такое, от которого одновременно и мороз по коже, и холодный пот. И еще я чувствовал гнилостный запах – как будто неподалеку скрывалось обширное торфяное болото.

– Дорога выглядела легкой, если смотреть на нее из стены в гостиничном номере. Но на самом деле – сплошные спуски и подъемы. Нелегко было идти там, да еще тащить на себе Мари. Когда мы преодолели первый большой холм, я начал это осознавать. Причем, очень тяжко, когда не видишь ничего, кроме участка дороги, который тебе предстоит пройти. И еще этот шелест при полном отсутствии ветра. В самой низине дорогу пересекало старое пересохшее русло реки. Никакой воды, одни только камни – все с острыми углами, и довольно большие. Долина была буквально затоплена этими большими осколками скал. Слева от нас возвышалось подобие моста – из больших квадратных глыб. Кто-то разрушил этот мост давным-давно. Мы принялись карабкаться туда.

– Когда мы полезли на мост, Мари вдруг заволновалась. Она начала озираться кругом и вырываться из моих рук. Я не знал, что с нею делать. Я подумал было, что она хочет идти на мост самостоятельно, но вдруг понял, почему она волнуется, и мне захотелось кричать. Вдруг в голову полезли безумные мысли. Я начал думать, что дорогу разрушило что-то ужасное, и что мы обязательно встретим его , когда поднимемся на мост…А ведь есть только я один, чтобы вести Мари к Вавилону, и я не думал, что справлюсь. Раньше я никогда ни за кого не отвечал. Но из нас двоих отвечать за все мог только я. В общем, у меня появились плохие предчувствия относительно этого путешествия.

– Но я должен был сопроводить Мари до конца, поэтому я попытался не паниковать и продолжал тянуть Мари, и мы все-таки преодолели реку и взобрались на следующий холм.

– После этого стало полегче. Главным образом потому, что Мари начала немного походить на человека. Правда, она пока не говорила как следует, но шла практически сама и по-своему комментировала подъемы и спуски: «вверх-вниз, вверх-вниз – прямо к городу Лон дону, вверх-вниз, вверх-вниз – прямо к Вавилону …» Я спросил ее, что это значит, и она ответила: «Если не учитывать рифмы, то ударение всегда на «лон », верно?» Я не понял. Тогда она спросила: «А в Бристолии у тебя есть что-нибудь такое?»

– Я сказал: «Это похоже на Неоткрытые земли». Она сказала: «Об этом и речь».

– И потом мы еще долго говорили про Бристолию. И я почувствовал себя гораздо увереннее. А потто мы внезапно подошли к другой реке.

– В ней была вода. Я видел, как она мерцает внизу. Если бы ее не было, там было бы черным-черно. Довольно широкая река, и текла она быстро. Я увидел мост, освещенный так же, как и дорога – он уходил далеко в темноту. У входа на мост стояли два столба – что-то вроде ворот. Я сразу решил, что столбы в виде статуй. Так и вышло – это были огромные крылатые существа, но ясно разглядеть их мне не удалось. Когда мы подошли достаточно близко, все ворота погрузились в черную тень.

– В тени оказалось довольно холодно, и когда мы ступили в нее, левая статуя заговорила. Я так испугался, что чуть в обморок не упал. Голос у нее был довольно странный – как шум ветра. Вернее, такой шум бывает, если вы подуете в горлышко пустой бутылки. Статуя сказала: «Стойте! Именем создателя формы!»

– И та статуя, что была справа, ожила и сказала: «Стойте! Именем создателя силы!»

– И мне показалось, что они разворачивают крылья, чтобы преградить нам путь. На самом деле крылья больше походили на решетку сталактитов. Я попытался шагнуть туда и ощутил мертвенный холод. В общем, там нельзя было двинуться дальше.

– И тогда кто-то глянул на нас через решетку. Его я тоже не смог как следует рассмотреть, но испугался еще больше. Он спросил злым холодным голосом: «Что вам здесь нужно?»

– Мои зубы стучали так, словно я стоял на морозе. С трудом я собрался и ответил: «Нам нужно дойти до Вавилона.» – и я двинулся вдоль решетки, довольно быстро.

– Он сказал: «Нет, вам до Вавилона не дойти. Возвращайтесь».

– «Я не могу вернуться из-за Мари. Что у нас должно быть, чтобы вы нас пропустили?»

– Клянусь, что он улыбнулся. А потом сказал со смехом: «намного меньше, чем у вас есть, или больше».

– Я не понял, что мы могли иметь меньше, и поэтому спросил: «больше чего ?»

– «Ты должен вернуться и спросить не меня, а тех, кто вас сюда отправил».

– «О, нет», – взмолился я. – «Может, вы все-таки пропустите нас? – так, в порядке исключения?»

– «Нет», – отрезал он. – «Возвращайся и попроси еще один стих».

– «Ладно, я пойду», – сказал я. Вообще-то я испугался, потому что свечи сто раз успеют сгореть – ведь Мари так медленно ходит ! «Могу я оставить здесь Мари?» – спросил я. – «А то мы с ней проходим всю ночь. Вы ведь не будете причинять ей боль или что-то еще?»

– Я думаю, он мог бы повредить Мари. Не очень мне нравился его вид через эту решетку. «Никто ее не тронет. Иди», – презрительно сказал он сквозь зубы.

В общем, я посадил Мари в глубокой тени, где мне показалось потеплее, и потратил напрасно кучу времени, стараясь убедить ее не вставать и не ходить оттуда никуда. В конце концов, она сказала: «Все нормально, беги давай», – как будто что-то поняла из моих слов.

– Тогда я повернулся и побежал. Это было самое кошмарное возвращение в моей жизни. Я все время боялся, что Мари все-таки встанет и пойдет бродить. Еще я боялся, что свечи горят впустую. И очень боялся, что не найду обратную дорогу – как я должен в этой темноте опознать номер гостиницы? Я помчался так быстро, как только мог, но потом притормозил – когда здорово подвернул ногу в русле высохшей реки. Мне это путешествие показалось бесконечным. На самом деле я добрался очень быстро. Всего через несколько минут с вершины холма видны были впереди отблески света. Когда я спустился с этого холма, то понял, что свет от двух свечей. И с этого холма свечи выглядели удивительно большими.

– Задыхаясь, я преодолел последний подъем, спустился и снова оказался в гостиничном номере.

– Они очень удивились, увидев меня. Кажется, Руперт сперва подумал, что мы уже достигли Вавилона, и Мари не вернется. Я рассказал им, что через мост не перейти, и что-то для этого нужно. Руперт вздохнул с облегчением. На самом деле, это была еще одна новая забота.

– Нужно рассказать, что происходило, пока Руперт ходил за Зинкой.

– Но сперва еще немного. Я вернулся к кровати. Хотел посидеть в ногах у Роба, но слишком волновался. Поэтому стал ходить по комнате. Роб приподнялся на одном локте и с тревогой наблюдал за мной. Билл приказал мне сесть, потому что я пугал птенцов квак. Но я не смог усидеть. В общем, они стали бегать вокруг и пищать. Роб тоже заволновался, поставил копыта на пол и начал расспрашивать, что там на дороге в Вавилон.

– С Робом-то я как раз могу говорить спокойно. Пожалуй, кроме него и Мари не очень много наберется людей, с кем я мог бы откровенничать. И Роб – один из них. После того, как все это закончилось, мы виделись довольно часто и успели наговориться обо всем. (А еще Роб хочет съездить о мне в Бристоль, только вот оба мы знаем, это будет целая сенсация для Земли.) Но тогда я ему много не рассказывал. Описал дорогу и пересохшую реку. Говорить было нелегко. По-моему, Билл подумал, что путь довольно трудный. Но Роб понял, что основная трудность заключалась в Мари, которая еле ходила и совсем ничего не видела.

– Следующее, что я помню – Роб встал с кровати и взвыл, так как бок у него здорово болел. Он сильно побледнел и некоторое время качался, стараясь удержать равновесие. Потом нашел свою рубашку и начал одеваться.

– «Что, черт возьми, ты собираешься делать?» – спросил у него Билл.

– «Собираюсь идти с Ником в Вавилон. Моя помощь ему пригодится».

– «Нет, идиот чертов!» – закричал Билл. – «Ты сильно ранен, а дорога трудная. Рана снова откроется. И вообще, это очень опасно».

– Роб махнул головой и сказал «Да на здоровье!» и добавил, что обязан помочь не только мне, но и Мари. Она зашила его рану, а он в ответ подсказал ей как пройти на Талангию, где ее расщепили. Тогда Билл съехидничал в том смысле, что Роб тут у нас за одну ночь решил стать из тряпки героем, так что может рисоваться дальше, а потом ложиться в постель. Роб в ответ заорал: «Я не рисуюсь!» И они начали громко ругаться, насмерть перепугав птенцов.

– Я старался в их спор не встревать. Я очень хотел, чтобы Роб пошел со мной. Это добавляло смелости – одна мысль о том, что у меня будет компания. Конечно, если он мог это выдержать, но я видел, что когда он волнуется и кричит, то забывает про свою рану. Значит, все не так плохо. Накричавшись, Роб разворотился ко мне и спросил, нет ли у меня какой-нибудь веревочки. Я порылся в кармане и нашел аптечную резинку. Роб взял ее и попытался завязать волосы. На какую-то секунду его волосы стали удивительно похожи на лошадиную гриву, которую пытаются собрать в пучок, но потом они снова рассыпались.

– Роб уныло крутил в пальцах лопнувшую резинку. «Кентавры должны завязывать волосы, когда они идут в бой», – сообщил он.

– Билл расхохотался. Роб до того разозлился, что снова упал на кровать и затих. Я чувствовал страх и уныние, уже хотел было сказать об этом Биллу, и вдруг мы оба заметили, что дверь открыта и птенцы квак удирают в коридор. Билл вскочил и кинулся за ними, ругаясь на чем свет стоит, а потом крикнул мне, чтобы я помог поймать их. В общем, я обошел горящие свечи и пошел в коридор.

Птенцы действительно чего-то сильно испугались. Они носились туда-сюда, и было похоже, что их не двое, а все двадцать. Ну, сами знаете, каково это: ловить кого-то маленького, кто легко проскакивает между вашими неуклюжими руками. Я был очень-очень занят, когда воткнулся головой в Белого Нута. Потом поднял голову и увидел, что моя мама тоже с ним.

– Мне не нравилось, когда они были вместе. Не слишком приятная пара.

– Мама сказала: «Ну, вот и ты, Ник! Я хочу, чтобы ты сейчас же пошел со мной!»

Я загнал одного из птенцов в номер Руперта и сказал: «Да, конечно!» Биллу я хотел сделать знак, что не собираюсь их слушаться, но он был слишком занят, гоняясь за другим птенцом. Короче, пришлось мне идти с мамой и Белым Нутом.

– Когда «как бы родители» Мари увезли ее в Лондон, я остался один, и мне пришлось находить свои способы справляться с родной матерью. Я знаю, со стороны это звучит жестоко. Но у меня были причины. Сперва я сидел и винил себя во всех несчастьях, но потом собрался и составил ясный план. Через неделю после того, как Мари уехала, я понял, что скоро перестану сам себе принадлежать, если срочно что-то не придумаю. Мама хотела, чтобы мы все делали вместе. Не мои дела – ее дела. И еще она настаивала, чтобы я рассказывал ей все, что думаю. Она проверяла мои карманы, читала мои компьютерные файлы и внимательно изучала все мои школьные тетради. И что еще надо сказать о моей маме – ей действительно нравилось, если кто-то начинал ей противоречить. Это была главная ошибка Мари – она все время пререкалась с мамой. А такие вещи только давали маме повод – чтобы вас подавить и заставить сделать то, что ей нужно. Но она становилась… нет, подразумеваю – «становилась » и «получала удовольствие » что ли… Короче, если ей давали возможность поступать по своему усмотрению и рассказывать все подряд, но не такие вещи, которые ее заинтересуют, ей скоро все надоедало.

– Первая неприятная и циничная мысль о маме – то, что она не интересуется мной, ей просто надо все время держать под контролем то, что ей принадлежит . И тогда я изобрел Бристолию. Маму эта игра интересовала все меньше и меньше, хотя я все больше и больше в нее погружался. Ее на диво легко обмануть! Она не поняла, что я изобрел все это, чтобы скрыть другие свои мысли. Я весь компьютер наводнил игрой в Бристолию, и мама вскоре перестала так уж внимательно все просматривать. Тогда-то я и понял, как с ней бороться. Каждый раз, когда она приказывала мне что-то делать, я соглашался тут же. А потом ждал, пока она не потеряет ко всему интерес и не оставит меня в покое. Таким образом, дальше я мог делать все, что пожелаю. Она больше меня не трогала.

– Именно так я и поступил тем вечером. Они вели меня как полицейский конвой, и я очень боялся, что свечи догорят, и что Мари все-таки встанет и пойдет неведомо куда… в общем, я решил поторопить события. Я спросил: «А куда вы меня ведете?»

– Надеюсь, потом Белый Нут не из-за этого за мной стал следить. Вообще-то я так не поступаю. Я обычно очень терпеливо жду, когда мама сама потеряет ко мне интерес. Но Руперт считает, Нут знал о том, что Роб в гостинице. По-моему, все знали, что у нас кентавр. Даже если большинству людей показалось, что это я так ловко в костюм переоделся, все равно, слухи о раненом кентавре заполнили всю гостиницу.

– Я понимал, что мама не знает, что мне ответить. Она просто хотела, чтобы я был у нее на глазах – вот и все. Белый Нут сказал: «Мы просто не хотим, чтобы ты общался с теми людьми, и все. У них плохая репутация».

– Я сказал, что мне и самому не очень хочется, после чего демонстративно зевнул.

– Мама потребовала, чтобы я лег спать. Мол, уже ночь на дворе, а вчера мы гудели почти до утра.

– Я им сказал, что пойду спать (ну, потом-то я так и поступил, верно?) и пошел прочь, сгорбившись и загребая ногами. В конце концов, не так уж и трудно было изобразить усталость – кто пер на себе Мари, и кто несся по этим камням назад как олень? Они наблюдали за мной. Все семь углов на верхнем этаже. Как только они ушли, я тут же слинял. И я успел вернуться в номер Руперта до того, как они послали Роба на дорогу без меня. Руперт говорит, что я, возможно, разрушил довольно сильные чары подвластия, чтобы вернуться. Если это и так, то я не заметил. Может быть, уже закалился их ломать все время – кто знает?

– Кошмар был, конечно, когда из-за угла появился Белый Нут и стал стрелять в Роба. Роб и сам ужасно испугался. Ни с ним, ни со мной раньше такого не случалось. Мы еле дождались, чтобы нам выдали наши горстки зерна и наши зажженные свечки. И мы сразу ушли. Я знал, что дверь номера все еще открыта, и все боялся, что Белый Нут пойдет за нами на дорогу. И не успокоился, пока мы не одолели первый холм.

– Свечи оказались очень нужной вещью. Теперь дорогу было хорошо видно. И смутную, колышущуюся траву с обеих сторон – тоже. Причем, огонь свечей вообще не колебался, как бы мы ни бежали. Никакого движения воздуха, просто удивительно. Роб шел очень быстро, и я за ним еле поспевал. И вот таким бодрым галопом мы миновали пересохшее русло реки и спустились к мосту, где меня отправили назад. Я спросил Роба, показался ли ему путь долгим, и он сказал, что нет. Он немного хромал, но не сильно. Сказал, что в боку отдает, только и всего.

– Когда мы спускались к мосту, мое сердце прыгало как сумасшедшее у самого горла. Я не мог видеть Мари. Но оказалось, что все в порядке, и она там. Она стояла в черной тени ворот и говорила с тем существом через решетку.

– Это все из-за серьезного расстройства, вот, что я вам скажу, – услышал я ее последние слова. – В последнее время все идет наперекосяк.

Тут она услышала топот копыт Роба и медленно обернулась, словно не могла в это поверить. «Роб», – сказала она. «И свечки, надо же! Джек был ловкий, Джек был быстрый, Джек прыгал через свечку! Они правда нужны?» С тех пор она разговаривала нормально, только изъяснялась как-то очень уж странно.

– «Свечи, вода и горсть зерна с солью», – ответил Роб.

– «А воздух вы не принесли?» – спросила Мари.

– «Только наше дыхание», – ответил Роб. Все-таки его учил волшебник, он лучше знал, что и зачем нужно.

– Мы попытались вручить ей свечу и зерно, но она настояла на том, что сперва осмотрит рану Роба. Мари сказала, что она надеялась, что Роб не будет прыгать и бегать пока бок не заживет. Наконец мы заставили ее положить бутылку воды в карман жакета (я сделал так же) и взять в руки зерно и свечу. Когда мы зажгли ее свечу, зрелище оказалось жутким – Мари выглядела еще белее, чем при обычном освещении, к тому же немного светилась, словно свеча освещала ее изнутри, а не снаружи.

– Когда мы наконец перестали глазеть на Мари, оказалось, что на мосту нет никакой решетки. И никого вообще – не только жуткого стража, но и тех двух статуй. Мы пожали плечами и пошли через мост. Копыта Роба стучали там совсем негромко. И широкая быстрая река под нами тоже текла почти бесшумно. Мост по ширине точно совпадал с дорогой, он изгибался дугой, но идти по нему было легко, пока мы не прошли середину и не стали спускаться.

– Тогда-то и начались все странности.

Сперва мост перестал существовать за пределами освещенного свечами пространства. И с того момента все было примерно так. Через некоторое время мы немного привыкли, что теперь у нас есть только наш крошечный, личный кусочек реальности. Но на первых порах, не видя ничего другого, мы были сильно напуганы. Там хоть заоглядывайся до посинения, но ничего не было видно, кроме кусочка освещенной дороги. Так что приходилось идти и смотреть на то, что освещали наши свечки.

Но смотреть только вниз тоже было страшно. Наши ноги окружали глубокие черные тени. Роб, увидев, что он идет по пустоте, аж подпрыгнул от ужаса. Он встал столбом, не в силах совладать с паникой и только бил себя хвостом по бокам. Нам с Мари было не лучше.

– «Нам… не надо дальше идти», – вымолвил наконец Роб.

– «Если надо идти, то надо идти», – пробормотала Мари.

– И мы пошли, на каждом шагу ожидая, что вот-вот провалимся в пустоту. Как будто этого было мало, пустота под ногами ожила. Она ждала, что мы провалимся. Не знаю, как это описать, но мы слышали движение и холодное дыхание внизу. Оно перемещалось прямо под нами.

– Роб, осторожно нащупывая каждый шажок, сказал сквозь стиснутые зубы: «Никогда в жизни я еще так не боялся».

– «Угу, – ответила Мари, – я умерла, чтобы сказать тоже самое.»

– Я ничего не сказал – просто не мог.

– Потом стало еще хуже, потому что чем дальше мы спускались, тем больше мост разрушался. В конце он был уже весь из осколков. И между ними нас поджидала пустота. А мы видели только то, что могли осветить, и ничего больше. Иногда нам с Мари было труднее – каждый осколок отстоял от другого довольно далеко, а мы не могли даже держаться за руки, потому что руки у нас были заняты. Просто зажмуривались и прыгали, надеясь не провалиться. Иногда было труднее Робу – когда осколки моста становились совсем маленькими и располагались друг от друга на разном расстоянии. Он танцевал на цыпочках и несколько раз я замечал, что Роб уже готов кинуться бежать не разбирая дороги. Но все мы справились, хотя казалось, что прошли так не одну милю. Резные столбы обозначили окончание моста, и мы ринулись на твердую землю.

– Там оказалось не лучше, просто по-другому плохо.

– Дорога, освещенная нашими свечками, была просто дорогой, частично она заросла утёсником или ежевикой, и еще какими-то кустами – некоторые были даже выше Роба. Робу, кстати, там пришлось труднее – он не мог развернуться боком, как делали мы с Мари. А когда в кустах случались просветы, в них дул странный пронизывающий ветер. Пламя наших свечей прыгало от него, но не гасло. Через некоторое время мы перестали пытаться заслонить огонь руками. Все равно это мало что давало, ведь кулаком, в котором сжимаешь зерно, много не загородишь. Кроме того, этой рукой мы отодвигали от наших лиц особенно шипастые ветки.

– Не припомню, когда пропала вся наша одежда. Но в какой-то момент ее не стало. Сперва я не заметил этого, но потом понял, что мне холодно. А еще через минуту ветка ежевики здорово поцарапала мне живот, и тут я понял, что на мне ничего нет. На Мари тоже не было ни одной нитки, и она светилась в темноте. Когда я обернулся на Роба, то понял, что он тоже потерял свою рубашку. Я уже здорово замерз, и услышал, что у Роба тоже зубы стучат вовсю. Мари отрешенно пела «Это так меня смущает»… Но вообще-то идти босиком – вот что было самое плохое. Камни по остроте не уступали шипам. Впрочем, осыпавшихся с веток шипов на земле тоже хватало. Это так изводило, что я и правда несколько раз подумал о том, что неплохо бы повернуть назад. Но каждый раз вспоминал про мост с пустотой.

– Потом в кустах появился широкий просвет. Ветер донимал больше, чем раньше. Мы заметили что-то бледно сияющее. Я вскрикнул. Роб невнятно спросил:

– «Что это ?» – правда, он заподозрил, что там привидения.

– «Это похоже на еженедельную стирку. И она началась, чтобы нас доконать», – заявила Мари. «Ого !» – и она побежала к этому сиянию, выкрикивая: «Ночь! Это ночь!»

– «Что это?» – задрожал Роб.

– «Огонь, тепло, свет свечи!» – кричала Мари далеко впереди. «Идите сюда, придурки! Здесь одежда !»

– Мы пошли туда – да, я знаю, что мы были в необычном месте, но я едва мог поверить своим глазам – там была наша старая одежда. Мари нашла свою старую юбку и свитер, а я – растянутую трикотажную рубашку и джинсы, которые не так давно отдал ей, чтобы она все сплавила в «секонд-хенд». Я призадумался. На земле валялось несколько пар старых ботинок. Я больше не задавался вопросом, откуда там все это появилось. Мы поставили свечи прямо на землю и каждый одной рукой начали перебирать вещи. Я попытался пробить камнем дыры на ботинках, из которых давно вырос, но ничего не вышло. Тогда я понял, что мне уже наплевать все стихи и рифмы, ссыпал зерно в карман, и взялся за дело обеими руками. Тут-то я понял, что вместе с прежней одеждой я потерял бутылку с водой. Я повернулся к Робу, чтобы сообщить ему это и увидел, что он стоит в кустах, обнимая себя за плечи руками, чтобы согреться. Для себя он не нашел никой одежды.

– «Ты, что, никогда не выбрасывал старую одежду?» – спросила Мари.

– «Нет», – тихо сказал он. – «Кнаррос нас заставлял донашивать все – пока само на тебе не развалится.»

– «А где твой мешочек?» – спросил я. – «Ну, тот, что Билл тебе выдал?»

– Я собирался ему сообщить, что если он потерял мешочек, то у нас больше нет с собой воды. Но он глянул на меня так, словно только что совершил открытие века. «Ну, конечно !» воскликнул он «Спасибо!» Роб открыл мешочек, высыпал в него свое зерно и вытащил клок козьей шерсти. Затем он передал мне свою свечку и принялся за работу, разминая шерсть. За считанные секунды у него в руках оказалось что-то большое, развевающееся на ветру, но он поймал концы и снова начал их растягивать.

– «А это попона», – сказала Мари.

– Получилось больше, чем просто попона. Прекрасное пушистое как мохер покрывало. Роб связал его концы вокруг шеи. Мари велела мне помочь ей, и мы укрыли этим покрывалом всего Роба – до самого хвоста. Мне показалось, что это отличная идея, я взял оставшийся клок шерсти и сделал что-то вроде платка. Мари сказала, что ей не холодно, но когда я к ней прикоснулся, она была как лед. В общем, я и ей сделал платок. Мы повязали их на шею и пошли дальше. Мне стало намного лучше, но Мари с Робом с той минуты начали сильно уставать.

– Тернистый путь уводил нас все дальше и дальше. Мне показалось, что он все время шел в гору, но вы же знаете, как трудно оценить, куда вы идете, если видите не дальше метра вокруг себя. Но когда колючие кусты закончились, дорога пошла очевидно вверх. Это была совершенно голая скала, вся состоящая из выбоин, расщелин и уступов, словно набор ножей. Я удивился, что Роб мог туда вскарабкаться, но он сказал, что хорошо умеет лазать по горам. А вот Мари наоборот почти не могла там пройти, и тогда Роб сказал, что дальше она поедет на его спине.

– «Но тебе будет больно!» – сказали мы.

– Он знал, что так и будет, но ответил тем самым раздраженным тоном, когда вы скорее хотите покончить с чем-то неприятным: «Пусть она садится, и не спорьте!»

– Он подержал в руках все три свечи, пока я усаживал Мари у него на спине. Хорошо хоть, она весила в половину меньше, чем надо! Я бы никогда не поднял бы ее, будь она обычного своего веса. Но Робу и этого хватило. Он вздрогнул и стал с той минуты гораздо раздражительнее, чем раньше. Мари наклонилась вперед на его спине, кажется, это причиняло ему меньше боли. Пока у меня были свободны обе руки, я вынул бутылку с водой из мешочка Роба и положил ее к себе в карман. Позднее я порадовался, что сделал это.

– Мы пошли дальше, огибая самые острые камни, пока Роб внезапно не крикнул. Его копыта беспомощно заскользили по камням. Я подумал, что его рана снова открылась, но оказалось, что он просто испугался. Перед ним стояли трое ребят. Я не сразу их заметил, Роб заслонял их от меня. Они ничего не делали, просто стояли, я видел только их белые, осунувшиеся лица. Роб совершенно серьезно запаниковал.

– «Нет, не надо, не надо!» – кричал он. – «Вы мне всегда нравились!»

– Пока мы смотрели на детей, из темноты на нас полетели птицы. Вы не понимаете, как это страшно – когда прямо вам в лицо вырываются стаи птиц. Они были черные и белые. Сначала они попытались напасть на нас. Мы стали кричать и отмахиваться палками, тогда птицы напали на троих детей, которые, казалось, не знали, что с этим делать.

– Мари сказала: «Быстрей, у нас же есть зерно!» Она отклонилась, а Роб рассыпал горсть своего зерна на камни прямо под ногами у детей.

– Птицы сразу же накинулись на зерно и начали драться за еду. Похоже было, что они и правда очень голодные. Я попытался вытрясти зерно из своего кармана, но тут Роб достал полиэтиленовый пакет с запасом и стал сыпать зерна. Птицы последовали за ним. Я заметил, что они разделяются. Черные выбирали из смеси только соль, а белые клевали сами зерна.

– «Бежим. Прямо сейчас, пока они заняты», – сказала Мари трем детям. Они посмотрели на нее так, будто не поняли ни слова и лишь немного отступили в темноту. Казалось, они вообще не намерены ничего делать.

– Мы убежали оттуда раньше, чем птицы снова про нас вспомнили. Мари, правда, не хотела. «Мы должны как-то помочь тем глупым детям!» – говорила она.

– Роб ответил: «Нет ничего, что могло бы им помочь!» Он выглядел таким несчастным, что Мари перестала говорить об этом.

– Сто лет, не меньше, мы лезли в эту гору, скользили и лезли снова. Ветер немного утих, но все еще налетал порывами. Так что мы не очень-то согрелись. Наконец мы достигли вершины горы, которая поросла короткой жесткой травой. Несколько счастливых минут мы думали, что наш путь закончен. Там все напоминало старый разрушенный город. Но когда Роб поднес свечу поближе к одной из башенок, мы поняли, что это всего лишь причудливая скала. Очень черная скала. Тропка стала узенькой и начала извиваться между острых пиков. Некоторые из них были совсем низкие – по колено, другие чуть не с колокольню. И у каждого своя специфическая форма. Временами казалось, что дорога закончилась, и мы думали, что уже пришли, но всякий раз чья-нибудь свеча освещала бесконечное продолжение пиков.

– Роб не всегда мог там пролезть, так что Мари спустилась и сказала, что она уже отдохнула. На самом деле она выглядела очень слабой и больной. Однако она пошла вперед, держа свечу прямо перед собой. Ветер в этих скалах вызывал странные звуки. То есть, это мы сначала думали, что там просто ветер . Но вскоре звуки стали очень похожи на голоса.

– Большей частью это было слаборазличимое бормотание. Но довольно жуткое. Кое-что говорилось на чужих языках. Но я чуть не выскочил из собственной шкуры от ужаса, когда кто-то отчетливо сказал мне почти что в ухо: «Не уходи, я тебя после школы дождусь», – это прозвучало практически как угроза. Я невольно обернулся, но никого не увидел.

– Мы слышали еще и еще голоса. Не знаю, что там нашептывали Робу, но он в конце концов попытался закрыть руками уши. Свеча оказалась слишком близко, я чувствовал запах его тлеющих волос, но ему так казалось лучше, чем слушать. Мари соглашалась на все, что ей говорили, и плакала. Я же после первого испуга начал здорово злиться. Один голос временами повторял: «Не волнуйся. Все наладится». От этого я прямо рассвирепел. Этот голос напоминал мой собственный. Я не выдержал и заорал: «Прекратите! Я не всегда говорю глупости!» Но никто, конечно, не прекратил. В конце концов, мне это все надоело и я заорал на Роба, чтобы он сказал мне, что слышит.

– Он обернулся с таким видом, как будто я предложил ему вечное спасение. И сказал, что ему говорят – если он пойдет дальше, то станет уродом. «Они все время говорят мне, что если я поверну в сторону за следующей башней, то сразу же попаду домой». Во всяком случае, я почти уверен, что именно это он сказал, хотя трудновато было разобраться – такой стоял гвалт.

– В общем, вся эта говорильня продолжалась, пока мы не прошли две последние башенки. Тут и голоса и ветер мгновенно стихли.

– Там была просто длинная прямая дорога. Роб и Мари спокойно шли рядом и разговаривали. Можете поверить, Роб не знал, что ему просить в Вавилоне?!

– Он сказал, что Билл ему объяснил – надо просить самое нужное.

– Пока они болтали, на меня снова напал страх. Дорога стала меня пугать. Впереди темнота, по сторонам темнота. Особенно по сторонам. Я почувствовал себя так, словно шел в космосе по узенькой тропинке. И кругом пустота. Примерно такая же жуткая, как и под мостом. Мари как раз говорила Робу: «В общем, из твоих слов выходит, что ты там должен попросить новую душу», когда я подошел к краю дороги и вытянул свечу вперед, чтобы попытаться рассмотреть, что там есть.

– Там ничего не было. Правда ничего. Только пропасть – огромная и темная. Я как идиот перешел на другую сторону и снова вытянул свечу. Такая же пропасть. Мы на самом деле шли по узенькой тропке среди полной пустоты.

– Я не услышал, что ответил Роб. Они с Мари серьезно обсуждали душу Роба. А меня охватил самый настоящий ужас. Я так боялся этой пустоты, что хотел встать на четвереньки, а еще лучше – передвигаться дальше ползком. Дорога шла под уклон, так что временами я действительно полз – ногами вниз. Но ползти все время я стеснялся. Роб и Мари никак не отреагировали на мой новый способ передвижения, а я почувствовал себя лучше только когда мы достигли висячих садов.

– Мы почти сразу назвали их висячими садами. Я уверен, что они и были висячими, но нисколько не походили на то, что вы ожидаете. Сначала мы вошли в губчатую, рассыпающуюся породу, которая сильно качалась у нас под ногами и пахла лимоном.

– Мари сказала: «Лимонная вербена. Миленько!»

– Склон под нашими ногами шел довольно круто вверх и раскачивалась все сильнее. Наконец наши свечи начали освещать новые странные вещи. Сперва нечто, похожее на шахматную ладью, только величиной с дом. Затем еще одну башню – она напоминала китайскую пагоду.

– Растения здесь были повсюду. Свечи выхватывали из темноты многочисленные цветы, запах у них был приятный, но валил с ног, прямо как в магазине парфюмерии. Затем мы снова увидели башню – похожую на многоступенчатую пирамиду. Тут я уже понял, что все три башни, хотя и стояли вертикально, но уходили основанием в никуда и были огромными как маяки. Пахучая, усыпанная цветами земля у нас под ногами уже не просто колебалась – она раскачивалась словно качели. А сады, выходит, просто висели между башен безо всякой видимой опоры. Когда я это осознал, я понял, что земля под ногами кажется мне очень и очень непрочной.

– Мари испугалась и замерзла. Дальше мне пришлось тащить ее буквально на себе. Роб не мог мне помочь. Он проваливался копытами в землю и вынужден был все время хвататься свободной рукой за ветки. Когда его передние копыта увязали отдельно от задних и начинали качаться в разнобой, он был почти беспомощным. Вскоре я придумал, что мне делать. Я снял свою шаль и повязал на пояс. Потом я взял плачущую Мари и отвел ее к основанию башни, где земля не так раскачивалась. Потом я вернулся за Робом. Пришлось долго балансировать, чтобы дойти до него и не уронить свечу. Ароматы цветов изменились и теперь пахли пряными травами. Они были приятны сами по себе, но меня разгорячили и вывели из себя. Я примял цветы ногами, чтобы добраться до Роба. В таком режиме я скоро потерял счет башням и перестал обращать внимание на все красоты. Только поднимался вверх, потом спускался вниз, чтобы подтянуть то Мари, то Роба. И так пока силы не кончатся, наверное.

– Мы добрались до местности более открытой, все она поросла бледным почти бесцветным мхом. Так что там действительно можно было рассмотреть, что впереди и что по сторонам. Но почва под ногами здесь раскачивалась просто ужасно. Мари там понравилось, хотя и сильно качало, но у Роба все было плохо. Хуже всего было то, что он мог видеть что-то у себя под ногами. Проблема была именно в колебании земли.

– Он и правда еле стоял, а когда я попытался его подтянуть – передние копыта поднялись почти под мой подбородок, рука у меня на плечах, а задние ноги где-то далеко внизу. Когда весь склон пришел в движение, он разозлился.

– «Что, черт возьми происходит? » – заорал он.

– Думаю, я не должен был говорить ему. Но я сильно испугался. Я посмотрел вниз через его плечо, листья горели ярко-зеленым светом. Кто бы там ни был, он шел быстро, большими прыжками поднимаясь наверх, помогая себе руками, и именно из-за этого трясся весь склон. «Кто-то идет за нами», – сказал я Робу. Он чертыхнулся и тоже глянул вниз через плечо. Мы оба были уверенны, что это враг.

– «Тут я тебе не помощник», – сказал Роб и попытался подпрыгнуть. Его задние копыта лягнули воздух, но подвела рана в боку. Подтянуться он не смог и начал проваливаться вниз. Его задние копыта прорвали мох, и Роб стал опускаться вниз. Он поставил свечу и попытался ухватиться за мох. И тут его свеча тоже провалилась и упала вниз. Я понимал, что не должен опускать его руки и уселся на его передние копыта, чтобы не выпустить их. Я цеплялся за его руку как сумасшедший. Но постепенно начал уставать, руки занемели.

– Мари находилась намного выше нас. Она кричала и спускалась вниз. Человек, который шел за нами, спросил: «Что случилось?»

– «Он проваливается !» – крикнула Мари. – «Помогите !»

– «Держитесь!» – крикнул он и ринулся к нам, еще сильнее раскачав склон. К тому времени мне уже было без разницы, враг он или друг. Роб беспомощно смотрел на меня, вцепившись в мои руки. Свою свечку я пристроил во мху и только молился, чтобы тот человек дошел до нас как можно скорее .

Он подошел. Странный человек, надевший всю свою одежду задом наперед. Но мне некогда было об этом думать. Я порадовался его силе. Он посмотрел на Роба, поставил свою свечу в мох, опустился на колени и схватил Роба под локти. «Ты тоже тяни,» – приказал он мне. «Раз, два, три !» – я почти не мог ему помогать. Человек почти все сделал сам, он пятился, тащил Роба за собой, пока наконец не поднялся чуть-чуть по склону, тогда Роб медленно вытянул из пустоты одно заднее копыто. Он оперся ногой и так же медленно вылез на склон.

– Некоторое время мы все лежали вповалку, переводя дух. Роб заплакал и много раз повторил: «Спасибо, спасибо вам большое!» «Я не скажу «не за что», – ответил незнакомец, когда перевел дух. – «Чертовски трудно было. Но я рад, что успел. Для кентавра тут хуже некуда дорога».

– «Действительно хуже некуда», – согласился Роб. Он нашел запасную свечу, которую дала ему Зинка и зажег ее зажигалкой Руперта.

– Я сказал: «А я вас видел, в гостинице «Вавилон»!»

– Мари подтвердила: «Я тоже видела». Я вспомнил, как она отзывалась об этом человеке, и ждал, что она сейчас рухнет в обморок или что-то в том же роде. Но она и не думала. Она с недоумением смотрела на этого субъекта, а он так же рассматривал ее. «Кто вы?» – спросила она – «Руперт Ванаблес откуда-то вас знает».

– «Я не очень хорошо знаю, кто я», – сказал он и, казалось, застеснялся. – «Но я сосед Руперта. Вы его хорошо знаете, верно?»

– «Мы с ним познакомились шесть недель назад. Сперва мы его просто возненавидели. А потом в гостинице узнали поближе, и у меня теперь такое чувство, что я знаю его всю свою жизнь», – ответила Мари.

– Я добавил: «Да, мы все его хорошо знаем».

– «Тогда, – сказал тот человек, – если вы его встретите раньше меня, то скажите, что я с ним свяжусь». Он встал и с сожалением посмотрел в ладонь своей руки. «Три зерна осталось, – сказал он, – остальные теперь там же, где свечка этого кентавра», – он засунул зерна в свой карман.

– «Мы можем вам дать еще», – сказал Роб.

– «Трех должно хватить», – сказал человек и протянул руку, чтобы помочь Робу.

– «Давай Я помогу оставшуюся часть пути, а те двое помогут друг другу».

– И мы отправились дальше. Робу было значительно легче идти с таким помощником, который все время советовал: «Не так, вот за этот пучок хватайся, он больше. Теперь чуточку подпрыгни, но совсем чуточку – вот до сих пор». Но Мари уже действительно устала, да и я порядком выдохся. Роб и тот человек уходили все дальше и дальше от нас. Наконец, когда их свечи стали маленькими огоньками в вышине, они сказали, что подождут нас, когда поднимутся.

– Больше мы их не видели. В тот момент мы расстроились, но потом в гостинице Корифос объяснил мне, что наверху не было возможности ждать. Хотя они и попытались . Они решили вернуться к нам, но когда пошли вниз, то поняли, что идут уже другой дорогой. «И поверь мне, Ник, эта дорога была намного хуже той, по которой мы поднимались. Роб везунчик, что все это выдержал».

– Над висячими садами был уже настоящий Вавилон. Когда мы туда дошли, мы с Мари сразу же это поняли. Но не думаю, что я могу его описать. В основном из-за того, что там было очень много всего. Я могу только припомнить огромную башню – мы были и внутри нее и снаружи. Одновременно там и тут. Еще я могу сказать, что это был невероятно яркий свет . Но когда я думаю, что это был просто свет, то понимаю, что он скорее напоминал северное сияние – переливался разными цветами, рябил и колыхался. Потом я думаю, что и это неверно, свет был не рябью, а скорее столбами. В общем, я не знаю. Самое трудное для описания то, что там было намного больше явлений, чем есть слов у людей, чтобы рассказать об этом. Раза в два больше. Я имею в виду, что когда я говорю о Вавилоне как о башне, я не прав – там было толи десять толи двенадцать углов во всех направлениях, ну точно как в нашей гостинице, причем, я все их мог видеть, и это было на самом деле странно .

– Мари даже толком всего этого не помнит. Все, что она может вызвать в памяти – это как мы пришли туда и встали около большого каменного корыта. Только это было не совсем корыто, у этой вещи было явно какое-то иное предназначение.

– Мы немного замешкались. Я сказал «Мари, мы не можем просто стоять тут и просить. Они должны нам подать какой-то знак, что мы можем их просить».

– «Дай-ка бутылку с водой», – сказала Мари. У меня была всего одна, но я отдал ей, и Мари вылила в корыто примерно с полбутылки. Это было нелегко – вода там тоже наплевала на все законы физики, так что попасть в корыто оказалось весьма проблематично. Мари отдала мне бутылку и сказала: «Теперь ты лей. А потом рассыплем зерно».

– Я сделал как она сказала. С зерном было еще хуже, чем с водой. Только несколько семян попали в корыто. Но когда они все же туда попали, вода вспенилась и потекла ручьем через край.

– Тогда-то мы и услышали голос . Впрочем, я не совсем уверен, что это был голос. Скорее гул или звон. Он, вроде бы, сказал, что первой должна просить Мари, ее ситуация хуже, чем моя.

– Я подтолкнул Мари. Она подпрыгнула. Я шепнул ей, что она должна сказать. Она кивнула со счастливым видом, и я подумал, что ей все ясно. Однако она поправила очки и сказала: «Я очень прошу, чтобы мой маленький толстый папанька вылечился».

– Я чуть не упал . Это было просто ужасно. Значит, мне выпала радость просить вторую половину Мари взамен утраченной. Другого шанса вернуть ее не было. Я думаю, я так и сделал – крикнул, чтобы она стала целой. Не было смысла идти так далеко, чтобы вернуться назад без Мари. В общем, я за нее попросил.

– Раздался звон, и Мари внезапно перестала быть бледной. Она даже на вид прибавила в весе. Короче, она снова выглядела нормально. И, наверное, ее голова тоже вернулась в нормальное состояние. Кажется, я был рад этому. В общем-то, да, я был очень рад.

– Тут снова раздался звон. Вроде бы как знак, что мы должны уходить. Но я понял это как намек мне лично. Я вспомнил историю про Орфея. И понял, что не должен смотреть на Мари, пока мы не выйдем оттуда. Просто повернулся и пошел назад, не оглядываясь.

– Не знаю, почему я вернулся с дороги намного раньше Мари. Она тоже не знает. Она говорит, что все время, пока шла, видела впереди свет моей свечи. Я думаю, что все время, пока шел, слышал у себя за спиной ее шаги. Я чувствовал, как мох колеблется за моей спиной, и думал, что это она. Я слышал, что она шла за мной по той дороге с пропастью по обеим сторонам. В общем, не понимаю – и все тут.

– Возвращение было не лучше , чем путь туда. Хуже всего было то, что я теперь знал, куда иду, и что меня там ожидает. Единственное отличие – когда мы дошли до скалы из уступов, там уже не было ни птиц, ни детей. Остальное было все то же, только теперь я шел один. Да, и еще разница – когда я вошел в шипастые кусты, я ждал, что они снова заберут всю мою одежду. Но они взяли только платок из шерсти козы. А когда я прошел через мост, там не было ни ворот, ни статуй – ничего. К тому времени я уже так устал, что не обратил на это никакого внимания. Наверное, я был рад, что теперь никто не пытается меня остановить, и просто брел по дороге. Шел на автомате, даже не понял, как остановился, когда попал в комнату Руперта.

Они слушали мое чтение, наклонившись вперед и впитывая каждое слово. Сначала я был так занят, что не заметил – мои распечатанные листки тоже исчезают, как будто просачиваются сквозь стол. Каждую прочитанную страницу я засовывал под низ стопки, и наконец вышло так, что я держал в руках всего три листа. Я посмотрел на них. Верхний был про птиц и детей.

Кто-то из сидящих спросил:

– Вы знаете, кто были эти трое детей?

Я ответил:

– Да, думаю, знаю. Это трое других детей императора – те, кого убили.

– А как вы думаете, что это были за птицы?

– Вот этого не знаю. Думал, вы знаете .

– Мне жаль, но я тоже не знаю, – ответил голос. – Для нас это так же непонятно, как и для вас.

Теперь у меня оставалось два листа. Верхний был про то, как я вернулся и какими стали сбежавшие птенцы квак. У меня все сжалось внутри.

Пожилая леди со впалыми щеками спросила:

– Что вы сейчас чувствуете относительно вашей матери?

На этот вопрос я не мог ответить. Я просто не знал, как сказать. Я начал с папы, потом сказал про Бристоль, про Мари… Старая леди перебила меня:

– Попытайтесь снова. Это может помочь.

Единственным способом ответить было говорить о чем-то другом. Я сказал:

– В прошлом году у меня случился на шее нарыв. Очень сильный. Он все рос и рос, он был ярко-красный, совершенно круглый, он заметно выделялся, и когда я видел его в зеркало, я привык к нему – мне казалось, что так и должно быть. Что этот нарыв своего рода часть меня. И он всегда должен быть на этом месте. Но мне становилось все больнее, и, наконец, из-за этого нарыва я вынужден был держать голову все время прямо – ни наклониться не мог, ни повернуться. В конце концов, папа отвел меня к доктору. Тот только глянул на мою шею – тут же предложил вскрыть нарыв. Это было ужасно, и больно – намного больнее, чем сам нарыв. Когда я пришел домой и глянул в зеркало, то понял, как плохо выгляжу. Но эта боль была лучше, чем боль от нарыва. Правильнее, что ли… Даже при том, что у меня еще очень долго болела шея, и я не мог повернуть голову вообще.

– Достаточно хорошее сравнение, – произнесла старая леди. У меня в руках остался один листок. Я посмотрел на него и смял. Это был последний лист, и я вовсе не собирался им всем признаваться, что я хотел попросить в Вавилоне. Но я не знал, как скрыть это от них.

Кто-то дальше по столу сказал:

– Вы не сказали причину, почему вы пошли в Вавилон.

– Что вы имеете в виду? – спросил я, пытаясь оттянуть момент.

– Я имею в виду, – сказал он, – вы рассказали, почему помогали кентавру и почему попросили вернуть вашу сестру. Но был по крайней мере один прецедент, когда вы готовы были сдаться и вернуться назад. Почему вы так не поступили?

– О, – сказал я. Мне очень хотелось скрыть свое замешательство. – Я шел потому, что мне было интересно , конечно же. Я хотел знать, что будет дальше.

Кажется, я всех здорово насмешил. Даже воздух задрожал от их смеха. Все мои распечатки исчезли. Руперт, похоже, думал, что нам пора идти, но оказалось, что это еще не все. Один из этих, в центре стола вдруг сказал:

– Один момент. Это про Вавилон, который является непостижимой тайной магидов. Мы оказались перед необходимостью стереть у вас память о том, что там было. Поймите нас правильно и простите. Это необходимо.

И ведь они и правда это сделали! Я действительно вдруг все забыл. И очень удивился тому, что Мари жива и здорова. И не мог понять, почему – пока не вернулся домой и не нашел записку, которую сам себе оставил. «Ищи диски ». В общем, я перерыл весь дом и примерно двадцать дисков отыскал. Остальные исчезли. И файл на моем компе тоже исчез. Но, думаю, даже Верховная палата не может состязаться в хитрости со мной.

Руперт сказал, что разработчики компьютерных игр мою идею игры в Бристолию не приняли. Сказали, что это слишком сложно. Тогда я решил, что создам игру в Вавилон. Руперт и Мари говорят, что работа магидов во многом состоит в том, чтобы тайны магидов были все время у людей на слуху.

И вообще, я не хочу ничего забывать. Это один из лучших способов вынудить Верховную палату и меня принять в магиды.

Это и было то, что я собирался попросить в Вавилоне, когда Мари вынудила меня попросить за нее. Теперь мне придется находить окольные пути, чтобы достичь своей цели.

прочитано анонимным пользователем в какой-то далекой галактике

A 3S Release- v1, html