Непреодолимое влечение

2

Веронике уже не раз приходилось проводить вечер пятницы в Сохо, но чувствовать себя здесь как дома она так и не научилась.

Прошел дождь: в воздухе еще стояла свежесть и блестели замысловатые чугунные завитушки на старинных оградах. Забыв, что здесь не видно звезд, как дома, Вероника взглянула наверх. Блеск столичных огней мутно висел под угольно-черным небом. Она вздрогнула, вспомнив глубокие ночные небеса и запах хвои — дома, в горах Шотландии.

— Да ты замерзла!

Деймон убрал горячую ладонь с ее талии и сбросил пиджак. Встав за спиной своей спутницы, Деймон накинул пиджак ей на плечи. Пальцы коснулись ее затылка, собирая освободившиеся пряди волос. Чуть потянув, он вытащил из прически выбившиеся локоны. Голова женщины склонилась к плечу, как чашечка тюльпана, слишком тяжелая для стебля.

— Так лучше? — спросил он хрипло.

От этой легкой хрипотцы в его голосе по спине ее пробежали мурашки. Она выпрямилась и кивнула.

— У меня была накидка. Я ее забыла в зале.

— Сходить за ней?

— Нет!

Она стянула на груди отвороты пиджака, радуясь, что избежала повторной встречи с Брайнером Уордингом и его лощеными клиентами-коллекционерами. Без сомнения, Брайнер в ней разочаровался, но Вероника чувствовала: еще минута разглагольствований о «взгляде художника», и она свихнется.

Будь у нее выбор, она бы вычеркнула из жизни весь этот вечер и осталась у Кейси, чтобы поболтать и посмеяться с настоящими своими друзьями. Но Брайнер в своей обычной вкрадчивой, осьминожьей манере очень постарался уговорить ее присутствовать. И он усердно пропихивал ее работы в царство музейного, годящегося для коллекций, а не прикладного, ремесленного, искусства. Слишком многие думали, что витражи годятся только для ресторанов и церквей.

Деймон вновь положил руки ей на талию. Вероника пододвинулась ближе к нему, вспоминая, какое выражение было в его глазах, когда он отступил на шаг и по-настоящему увидел ее плафон из цветного стекла. Он понял все, ей не пришлось ничего объяснять на претенциозном жаргоне «знатоков». Его реакция была той самой наградой, простой наградой, которую Вероника ценила гораздо больше, чем то, что ее работу выбрали для показа в самой новой из пафосных забегаловок Сохо.

Ее ладони скользнули по его плечам и вниз, по рукам. Пальцы сплелись. Он взял ее за руки, не отрывая глаз от ее лица. Очарованная этим мгновением — этим мужчиной — Вероника по-детски жадно смотрела на него, а древний как мир инстинкт кричал ей: «Вот он, тот, кто предназначен для тебя!»

Запоздалые прохожие обходили их. Кто-то буркнул: «Совсем стыда нет — хоть бы до дома дошли!» Они вздрогнули, рассмеялись, расцепили руки. Снова сошлись и рука об руку свернули за угол.

— Сначала выпьем, — сказал он.

Деймон, его зовут Деймон, думала Вероника. Это имя так ее заворожило, что она и не спрашивала себя, что значит «сначала»? Если это «сначала», то что же будет «потом»? Как далеко она позволит ему зайти?

Едва она избавилась от приторных ухаживаний Брайнера и огляделась вокруг, как Деймон привлек ее внимание. Среди пестрой богемной толпы он был не единственным мужчиной с классической стрижкой и в костюме-тройке — но только от него исходила ни с чем не сравнимая аура силы и власти. Вечернее платье, взятое напрокат, и непривычная роль смущали Веронику; должно быть, из-за этого она повела себя раскованнее обычного.

Поначалу ее привело в легкое смятение присутствие бледной женщины с иссиня-черными волосами, но скоро выяснилось, что эта мрачная незнакомка делу не помешает. Тем не менее сила собственного влечения тревожила Веронику. Она еще не знала точно, как сумеет его обуздать. И даже — захочет ли обуздывать.

Когда они нырнули в беспорядочную толпу гуляк, высыпавших из какого-то ночного клуба, Деймон крепко стиснул ее руку. Вероника скользнула по нему взглядом. Такое редко случается. Отчего же не воспользоваться счастливым случаем?

Рука об руку они вошли в многолюдный бар. Здесь гремела музыка, в воздухе висел густой сигаретный дым и гудение голосов. Ближайший столик оккупировала компания расфуфыренных девиц в боевой раскраске — Веронике было странно вспомнить, что когда-то она была очень на них похожа…

В ее компании, правда, меньше обращали внимания на фирменные ярлыки и больше — на индивидуальность. После нескольких лет ежедневной борьбы — прежде чем начала зарабатывать на жизнь творчеством, она перепробовала все, от работы официанткой до оформления витрин, — и каждодневных вечеринок Вероника послала к черту и то, и другое и уехала в деревню. Там ее и настигло вдохновение.

Деймон потянул ее за руку.

— Иди за мной.

Они уселись рядом за крошечный столик для двоих на мягкую парчовую скамейку в темном углу, под оленьими рогами. Им принесли два холодных мартини с зеленым яблоком, и Вероника отпила треть своего одним большим глотком, надеясь, что ликер прогонит ее нерешительность.

Кажется, я сейчас напьюсь! В груди у нее закипал пузырьками истерический смех, но она подавила его.

Все оттого, что она так долго была одна!

Нет, это еще не все, поправила себя Вероника. Главное в Деймоне.

Каждый раз, встречаясь с взглядом его острых серых глаз, она забывала о принципах, охранявших так трудно доставшееся ей самоуважение. Ее напряжение — не говоря уже о настороженности — улетучивались сквозь брешь, которую глаза Деймона пробивали в ее обороне. И, когда через пару минут возвращалась в себя, она была сама не своя.

Деймон положил руку ей на колено — и все тело Вероники заныло от сладкой муки. Она спрятала нос в его каштановых волосах, курчавившихся за ухом. Ей захотелось лизнуть мочку и слегка прикусить. Вероника не стала обуздывать свое желание.

— О, Камилла! — простонал Деймон.

Это имя было частью игры. Оно обеспечивало Веронику маской, гарантировавшей безопасность. Дочь легендарного художника, с детства наблюдавшая, как охотились за его душой галерейщики, критики и ученики, Вероника рано научилась ценить безвестность.

— Расскажи о себе. — Большой горячей рукой Деймон взял ее за подбородок. Веронике хотелось почувствовать эти руки на каждой клеточке своей кожи, чтобы они, как палящее южное солнце, согрели ее. — Позволь, я догадаюсь. Ты… художница.

Она склонила голову, чтобы избежать его пристального взгляда.

— Можно сказать и так.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, знаешь ли… — Она пожала плечами. — Это мужской мир. То, что делают женщины, мало кто воспринимает всерьез.

— Вообще-то на дворе конец двадцатого века.

Вероника усмехнулась.

— Только не в искусстве.

— А чем ты занимаешься?

— Я скульптор, — ответила она с легкой улыбкой.

— Тоже выставляла что-нибудь в ресторане?

— Да.

Он нахмурился, и две морщинки образовали повыше его переносицы букву V. Брови у него роскошные, подумала Вероника, густые, но ухоженные, как и он весь. И орлиный нос хорошо сочетается с массивной челюстью.

— Прости. Там было много всего, но я не помню ни одной скульптуры. Может быть, я не заметил?

— Может быть. Но этого следовало ожидать. Огюст всегда все ставит себе в заслугу.

Она откинула волосы со лба, любуясь его недоумением.

— Что-то я совсем запутался, — сказал Деймон, задумчиво погладив ее ключицу, отчего пульс Вероники пустился вскачь.

— Я тоже.

— Нет, ты нарочно меня запутываешь.

Она спряталась под его руку и прижалась к нему.

— А разве это не забавно?

— Хорошо. Я готов играть.

Деймон произнес это так веско, что она опять засмеялась.

— Ведь выходные же, Деймон. Расслабься, забудь обо всем и просто отдохни. Повеселись. — Она сморщила нос. — Знаешь, как это делается?

— О да, — прорезал грохот музыки его глубокий, чувственный баритон. — Знаю.

— Ручаюсь, что знаешь, — с комической многозначительностью согласилась она.

Они поболтали о карьере, сделанной им в почтенной брокерской конторе, и сошлись на том, как все в этом мире ненадежно, даже рынок вот-вот рухнет. Вероника сказала, что Деймон может подставить под него свои плечи. Он хмыкнул и подтолкнул свой нетронутый бокал к ее пустому. Веронике нравилось, что он способен смеяться над собой, хотя ей было ясно, что к своей должности финансового аналитика и работе в компании «Дейл и Гамильтон» он относится очень и очень серьезно. У него были амбиции — такие же, как у нее. Не голые, жадные, бездушные амбиции, а умеренные, осмысленные, но твердые как скала.

— Оксфорд, бизнес-курс, — угадала она.

Он кивнул и прищурился, разглядывая ее.

— А ты?

— Я была ученицей у одного скульптора в Париже, — сказала она, продолжая свою игру. — Он был старше меня. Знаменитый. Властный. Соблазнил меня, когда мне был двадцать один год. И через несколько лет бросил.

Деймон нахмурился.

— Это тот Огюст?

— Он самый.

— Никогда о нем не слыхал.

Она махнула рукой.

— Он уже умер. Но его произведения есть в музеях всех континентов.

— Ты шутишь?

— Нет, это чистая правда.

Он недоуменно округлил глаза, но быстро сориентировался:

— Бедная девочка, соблазненная и покинутая! Тебе нужен человек, который сможет о тебе позаботиться.

— О нет! Я предпочитаю богемное существование. Живешь себе на гроши, вырученные за картины, заводишь потрясающие романы с богатыми и важными мужчинами, которые куда угодно побегут за твоей юбкой…

— Кстати, в этой юбке, — сказал Деймон, проведя подушечками пальцев по ее обнаженной правой ноге — повезло, что она не надела колготки! — ты просто головокружительна.

Откуда ему знать, что в последнее время Вероника носит по большей части свободное и мешковатое — рубашки больше на размер, длинные вязаные кофты, трикотажные шорты, пижамные брюки? Удобная рабочая одежда совершенно не соблазнительная. А юбка с разрезом… это так, приятное разнообразие.

— А что же, — спросил Деймон, приблизившись так, что губы его почти коснулись ее щеки, — что у тебя под платьем?

— Кроме пирсинга?

— Ммм…

Она опустила ресницы.

— А сам не хочешь посмотреть?

— Прямо сейчас?

Она пожала плечами, бросая ему немой вызов.

Он своего добился. Его рука ощупывала ее бедро. Дыхание Вероники стало прерывистым. С впечатляющей меткостью он вонзил кончики пальцев между ее скрещенных ног. Шум бара превратился для Вероники в далекий шепот. Все, что она слышала — тяжелый стук их сердец. Тук-тук-тук-тук…

— Повыше, — сказала она.

Это вызов.

Его пальцы скользнули на полдюйма выше — по влажной горячей коже, пышущей желанием.

— Почти здесь.

Его большой палец коснулся сочленения бедер.

— Не могу, — почти простонал Деймон. — Не здесь… Не на глазах у людей.

— Да кому мы здесь нужны?

Его голос обжег ей ухо:

— Оказывается, ты еще и эксгибиционистка…

И в самом деле. Кто бы мог подумать? До сих пор Вероника не подозревала за собой таких наклонностей. Должно быть, она и вправду слишком много времени провела в блаженном уединении. Настало время вырваться на свободу.

Ей нужно приключение.

Игра.

Без правил.

Кроме одного.

Проклятье, что за женщина! В ее руках Деймон таял, как воск — а ведь он никогда не отличался податливостью. С самой юности, проведенной в тихом Мелчестере, где, насмотревшись на жалких родителей и бездельника-брата, он поставил перед собой спасительные цели: образование, карьера, успех.

И ничто не отвлекало его от этого курса, пока не появилась Камилла.

Что же дальше? Пока Камилла приводила себя в порядок в дамской комнате, Деймон раздумывал. Он на гребне успеха — тридцать шесть лет, не женат, занят в самой престижной сфере деятельности. Все его цели достигнуты. А значит, осталась одна цель — удержаться на гребне волны. Он не скатится вниз, даже если… но может же он, в конце концов, позволить себе передышку!

Он хочет Камиллу больше, чем на одну ночь. Быть может… — только «быть может» — эта женщина и вправду способна изменить его жизнь.

Она не задержалась. Деймон не сдержал улыбку, когда она присела рядом с ним — высокая, стройная, в матово-золотистом платье, поверх которого накинут мужской пиджак. Сильфида.

— У меня есть квартирка недалеко отсюда.

— А-а…

Он взял ее за руку.

— Пошли со мной.

Она сопротивлялась. Просто из женской привычки противоречить, подумал он, потому что сейчас ее сигналы были кричаще однозначны.

— Не так быстро! — Она выдернула руку. — Ты же хотел играть по правилам.

— Не припомню, чтобы я об этом просил.

Коротко остриженный ненакрашенный ноготь ее царапнул ему руку над ремешком часов.

— Давай заключим договор.

— Какой еще договор?

Она погладила его плечо, совершая длинными сильными пальцами массирующие движения. Он чувствовал эти прикосновения глубоко внутри, как будто ей был открыт доступ к самому его сердцу.

— Об удовольствии.

— Договор об удовольствии?

— Игра на удовольствие.

— По правилам?

Она кивнула.

— Давай сразу обо всем договоримся. Чтобы дальше не было сложностей.

Желание засасывало его в свои щупальца. Раз уж будет и «дальше», он согласен на все — какие бы правила она ни предложила.

— Играю, — сказал Деймон, запуская руку под пиджак и думая об одном: что же есть — или чего нет — у нее под платьем.

Она приподнялась, соприкоснувшись одной грудью с его ладонью. Полная грудь, округлая и налитая, не стянутая лифчиком. Все мысли в голове Деймона перемешались. Пока, потрясенный, он не понял, что наклонилась она, просто чтобы освободиться из его пиджака. Он убрал руку… Как можно медленнее.

— Не сегодня. — Она склонилась к нему. — Завтра. Давай все обдумаем, договоримся о правилах и потом уже, на свежую голову, условимся о продолжении. Завтра — это ведь совсем скоро.

Он открыл рот, и она впилась в его губы, нежно поцеловала, слегка приглушая сигнал тревоги в его голове. Выбившиеся пряди ее волос щекотали его лицо.

— Завтра, — пообещала она.

— Но, — сказал он опять, чувствуя себя глупым и больным от желания, — я не знаю, как тебя зовут. Не знаю, где ты…

— Камилла. — Ее глаза смеялись. — Камилла Клодель.

Она могла поймать его в сети, но из-за этого он не должен был становиться доверчивым. Он проворчал:

— Камилла. Точно.

Она лизнула кончиком языка его губу, сказала гортанным шепотом:

— Твой ход, Деймон, — повернулась и вышла из бара.

Когда толпа сомкнулась вокруг нее, он совершенно точно знал, что под платьем на ней не было ни нитки. И так же очевидно, как он хотел пойти за ней, он не мог пошевелиться. Он окаменел. Лицо его пылало, на верхней губе выступили капельки пота.

Наконец у него в голове прояснилось. Пиджак скользнул с его плеча, Деймон поймал его и машинально потянулся в карман за шелковым носовым платком, который Лиз сунула ему в карман перед выходом из офиса.

И уже прижал клочок ткани к носу, как вдруг понял, что это совсем не платок.

Запах…

Соблазн.

Деймон опустил руку, остолбенело разглядывая шелковые крошечные трусики Камиллы, золотым лотосом цветущие в его окаменевших пальцах.

— Камилла Клодель, — объявила Лиз на следующее утро.

Деймон всегда работал по субботам, Лиз — нет. Сегодня она приехала в офис по его просьбе.

— Художница, скульптор. Ученица и любовница Родена.

— Огюст Роден, — тупо повторил он, сожалея, что в свое время так и не прослушал курс истории.

— Известен в основном благодаря «Мыслителю» и «Поцелую». — Лиз вручила ему распечатки фотографий знаменитых скульптур, еще теплые от принтера. — Вот они. А работы Клодель канули в Лету, пока в последнее время к ним снова не проснулся интерес. Есть даже фильм «Камилла Клодель» с Изабель Аджани в главной роли. Может, принести тебе диск? И плейер?

Обычно в своих исследованиях Деймон внимательно изучал каждую деталь. Поскольку в данном случае это касалось только его личной жизни, дотошность была необязательна. Он не устанавливал стоимость какой-нибудь международной компании, а просто выслеживал некую соблазнительницу.

И все-таки он ответил:

— Да. И постарайся, пожалуйста, связаться с человеком по имени Брайнер Уординг. Кажется, он торгует предметами искусства. Вчера в ресторане была выставлена одна вещица из цветного стекла. Узнай у Уординга, как зовут автора. Ну и… гм… разузнай все прочее. Все, что он сможет сказать об этом человеке. Я хочу…

— Купить эту вещь?

— Не знаю. Может быть. — Нет, экивоки ему не удаются. Деймон отвернулся от пристального взгляда Лиз. — Мне нужен адрес художника. Ну, номер телефона на худой конец. — Он пролистал биографию Камиллы Клодель. — Биография может пригодиться.

— Слушаюсь, сэр, — лукаво откликнулась Лиз.

Когда она вышла, Деймон подошел к окну, выходящему на одну из бесчисленных артерий лондонского Сити. Разве не похожа эта унылая серая улица на его жизнь? Жизнь, в которой давно уже нет места ничему, кроме работы…

Возможно, именно поэтому он остро отреагировал на Камиллу. Или, может быть, все дело в том, что она пробудила в нем первобытные инстинкты и исчезла, как только он завелся?

Так кто же она такая? Он закрыл глаза и вдохнул, абсолютно отчетливо вспомнив каждую деталь. Придуманное имя было частью игры, но не попыткой к бегству. Камилла не могла не понимать, что он из-под земли ее достанет.

Деймон улыбнулся. Львица оставила ему крошечный, но ключевой предмет одежды. Если ему понадобится повод — в чем он сомневался, — он всегда может сказать, что хотел вернуть трусики.

Он знал, что она засмеется. Он наслаждался уже самой мыслью об этом. Теплый, звучный смех ее станет ему лучшей наградой.

Она нужна мне, подумал он. Мне нужна эта женщина.

Нужна? Что за черт! Деймон и припомнить не мог, когда в последний раз в ком-то нуждался. Связь с родителями — никчемными бездельниками, живущими на пособие по безработице и безразличными ко всему, кроме пива и телесериалов, — он оборвал, едва ему исполнилось семнадцать, и никогда об этом не сожалел. Брат давно стал для него чужаком. Нет, Деймон не привык испытывать нужду в других людях.

Нужна ли ему его работа? И да, и нет. Она стала его вторым «я», но Деймон не сомневался, что в любой момент сможет найти другую. Может, получше. Ему постоянно делают предложения. Получается, эта работа ему не нужна.

Он погладил мягкую кожу записной книжки. Вот Лиз, пожалуй, и вправду ему нужна. Они были командой с тех пор, как он появился у Дейла и Гамильтона со свеженьким дипломом в кармане. Лиз была старше его на год или на два. Загадочная. Бесстрастная, как китайский болванчик. Но потрясающий секретарь: умная, организованная, надежная. Возможно, карьера Деймона устояла бы и без нее, но проверять это на практике как-то не тянуло.

Пусть так — но нужна ли ему Лиз как человек? Может ли он назвать эту самоуверенную и холодную женщину своим другом? Едва ли. Как и коллеги, сослуживцы, случайные сотрапезники, соседи по дому — все это в лучшем случае приятели, но не друзья. Деймону они нравились, но, если кто-то из них вдруг провалился бы сквозь землю, едва ли он это заметил бы.

Так зачем ему вдруг понадобилась львица?

Определенно, это что-то новенькое. Очень странное чувство. Особенно если вспомнить, что он не знал ее имени.

И какой-то хищный восторг вдруг охватил его при мысли, что золотистые трусики стали его добычей и сейчас лежат в ящике гардероба бок о бок с его собственным нижним бельем.

Спрашивается, к чему еще какое-то имя?