Вероника Филдинг считала себя счастливицей.
Ее третий десяток был бурным — время неугомонного поиска. Около двух лет назад Кейси шокировала всех своих знакомых — и особенно Веронику — сообщением о том, что станет матерью. Вероника запаниковала. Уж если Кейси, краса и гордость лондонской богемы, уступила потребности свить гнездышко, то что сказать о ней самой? И однажды, вернувшись рано утром с очередной затянувшейся вечеринки, она бросила задавать себе вечные вопросы: куда я иду? и что буду делать, когда туда приду?
В то утро к Веронике пришло решение. Ей не нужны для счастья ни слава, ни состояние, ни связанная с ними суета. Все, чего она на самом деле хочет, — спокойно жить и плодотворно работать. Чтобы ее уважали как художника, а не как тусовочную девочку со знаменитой фамилией. И к черту отца с его убийственной критикой и мрачными предсказаниями!
Скоро, вспомнив восхитительный летний отдых в Шотландии, Вероника отказалась от городской жизни, переехав в деревню. И отказалась от мужчин. Главным образом, из-за отсутствия выбора: вокруг было не так уж много холостяков, да и те обхаживали потенциальных жен.
Оказалось, что отшельническая жизнь Веронике вполне по душе. У нее есть домик, друзья, родные и, конечно, искусство. А теперь еще и Деймон Джефферсон.
Нет только любви и семьи.
И не надо, сказала себе Вероника. Любовь эфемерна, как пригоршня воды. Сколько раз она наблюдала, как ее друзья боролись, чтобы удержать любовь, утекающую между пальцев, как они ни старались сохранить каждую капельку… Нет уж, лучше разжать пальцы и потянуться за чем-нибудь более существенным, более достижимым, более реальным. Вроде солидной карьеры, надежного дома и регулярных выходных с по-настоящему опытным любовником. Этого любой женщине хватит.
Улыбаясь своим мыслям, Вероника искоса посмотрела на Деймона. Ей в самом деле повезло! Не многим женщинам достается такое… такое удовлетворение.
Чувствуя, как блаженно ноют мышцы, она сидела на кушетке в расслабленной позе, поигрывая хрупкой ножкой бокала, который Деймон наполнил вином. С самого первого совместного обеда, когда они договорились о правилах игры, их встречи строились по определенной схеме: Вероника раззадоривала Деймона словами, а он соблазнял ее кулинарными изысками, вином и жаркими поцелуями, от которых ее хотелось большего.
Казалось, ничто не мешает их игре продолжаться бесконечно. Кроме одного маленького приступа душевной слабости, который, как поклялась себе Вероника, больше не повторится.
Вероника смаковала вино и наблюдала за Деймоном. Он бесшумно сновал по аспидно-черному полу кухни, Заканчивая готовить обед. На нем был бордовый шелковый халат, который Вероника купила для их совместных выходных, соблазнившись контрастом изысканного винно-красного шелка и чувственной мужественности кроя.
Они с Деймоном вернулись в дом уже в сумерках, обвив друг друга руками, — так не хотелось забывать о том, что они только что пережили, — смеющиеся и расслабленные из-за того, что наконец избавились от накопившегося за неделю сексуального напряжения.
Допив вино, Вероника поставила бокал на кофейный столик и вытянула ноги, расправив подол карамельного кашемирового платья.
— Ты похожа на кошку, которая слопала канарейку.
— Ммм… — Она облизнулась. — По-моему, это была не канарейка.
— Ах ты развратная девчонка!
Она снова хмыкнула.
— И тебе это нравится.
По лицу Деймона скользнуло какое-то странное выражение.
— Мне нравится… — Он замер на несколько мгновений. — Да, мне это нравится, — в конце концов согласился он.
Но Вероника почувствовала: что-то не так. Может быть, Деймон уже по-другому смотрит на их отношения? Но он всегда казался таким… сдержанным. Она думала, что наконец нашла мужчину, который может стать героем приличного романа.
До знакомства с Деймоном Вероника обычно проводила ночи одна. Уединение не раздражало ее. Она наслаждалась им, понимая, что тишина больше подходит ей, чем шум дружеских компаний. И все же…
— Я рада, что ты здесь, — сказала Вероника.
— Это первый уик-энд, который мы проводим в твоем доме как любовники.
— Да-а, — протянула она. — Как любовники…
Наблюдательная Вероника давно заметила, что мужчины часто насмехаются над любовью, объявляют ее слащавым женским предрассудком, но сердятся и даже теряют голову, если им не удается пробудить это чувство в женщине. Деймон пока не предпринимал попыток превратить их отношения в нечто серьезное, то есть соблюдал единственное установленное Вероникой правило. И она надеялась, что он и впредь будет уважать их договоренность.
Поэтому Вероника небрежным тоном добавила:
— Если только не забывать, что нас можно так назвать… — она помедлила, подыскивая слова, — только потому, что это общепринятый термин.
Деймон смотрел на нее твердым, внимательным взглядом, который она успела хорошо изучить. Через минуту он резко кивнул. Если Вероника и рассчитывала, что он будет возражать, то она ошиблась.
Проклятье! Что с ней творится? Отчего ее начало раздражать в Деймоне то, что прежде восхищало, — его рациональность?
Ладно. Иногда чувства бывают противоречивы. И об этом забывать не стоит. Очевидно, что, хотя она открыто признавалась, что не ищет Любви с большой буквы, какая-то часть ее души именно об этом и мечтала.
Возможно, им нужно было подыскать другие слова.
Деймон принес с кухни дымящуюся кастрюлю, поставил ее на обеденный стол и жестом пригласил Веронику садиться.
— Ты мой повелитель? — спросила она, игриво взглянув на него из-под крыла золотистых волос, и села на предложенный им стул.
Деймон наклонился и прикоснулся губами к ее обнаженной шее, а пальцами оттянул низкий вырез ее платья так, что обнажилось плечо. Скользнув языком по плечу Вероники, он неожиданно для нее впился зубами в нежную кожу. Она развернула затейливо сложенную салфетку и бросила в него.
— Без глупостей, Деймон! Я жду ответа.
Он отошел на другой конец стола и сел.
— Повелитель? С чего это вдруг?
— Ответь, пожалуйста.
— Хочешь поиграть в другую игру? — спросил он, вскинув брови. — В повелителя и рабыню?
Вероника покачала головой.
— В повелителя и повелительницу, Деймон. — Она поставила локти на стол и положила подбородок на руки в ожидании ответа.
— Понимаю. Ты спрашиваешь, повелитель ли я для тебя. И спрашиваешь, повелительница ли ты для меня.
— Вот именно. Но не из таких, которые одеваются в черную кожу и размахивают кнутом. — Вероника усмехнулась. — Хотя, может, и стоило бы.
Он взял коробок спичек и начал зажигать свечи, стоящие в центре стола.
— Ты, Вероника, моя любовница. Не проще этого — и не сложнее.
— Ммм… да, — согласилась она, и в ее голосе невольно проскользнуло разочарование. Вероника дотянулась до кастрюли и подняла крышку. Запахло тушеным мясом и приправами. — Но разве слово «любовник» не подразумевает настоящее чувство… — Вероника искала его взгляда. — Разве правильно называть нас любовниками, если мы не влюблены?
— Обычно ты не придираешься к словам, Вероника. — Деймон задул спичку, и дымок от нее поднялся как знак вопроса. — Или тебе вдруг разонравилось, как мы устроились?
— Вовсе нет, — отозвалась Вероника холодно-высокомерно; обычно она прибегала к подобному тону, когда чувствовала себя неуверенно.
— Тогда почему ты задумываешься о ярлыках? Тебя вдруг стало беспокоить общественное мнение?
Вероника ответила не сразу. Ее беспокоило не общество — Филдинги. От них никак не отгородишься. Тетушка живет по соседству, мать приедет на этой неделе, младшая сестра, живущая в Лондоне, уже расспрашивала Веронику о ее загадочном мужчине.
— Дело не в общественном мнении, — сказала она со вздохом. — Моя семья. Я не хочу, чтобы они… вмешивались. Хочу, чтобы все это… было нашим секретом.
— Я теперь всегда должен прятаться?
— Не прятаться, всего лишь отделиться.
— Почему?
— Я говорила тебе почему. И ты согласился.
— Только чтобы забраться к тебе под юбку.
Вероника поперхнулась, и Деймон засмеялся.
— А ты не знала, что мужчина на что угодно готов ради секса?
— Но ты… неужели ты имеешь в виду…
— Да я пошутил, — сказал он, забавляясь ее замешательством.
— Ты деловой человек, Деймон, — серьезно заговорила Вероника. — Мы заключили договор. Я хочу, чтобы ты выполнял свою часть соглашения.
— Жалуешься? Что-то очень скоро!
— Я этого не говорила.
— Но сегодня днем ты выглядела вполне… гм… удовлетворенной. Даже более чем.
Вероника вспыхнула, вспомнив, как бесстыдно предлагала себя Деймону.
— Мне не на что жаловаться, — сказала она, поражаясь чопорному звучанию собственного голоса. — Просто мы договорились, что наша игра — только для двоих.
— Мне больше никто и не нужен. Вполне достаточно единственной женщины — особенно такой изобретательной! В лесу ты просто меня уморила.
Она с трудом подавила улыбку.
— А я-то думала, что ты серьезный человек.
Деймон откупорил бутылку.
— Я был таким. — Наполняя бокал Вероники, он с силой провел кончиками пальцев по ее обнаженному плечу. — Но ты открыла мне меня самого. С другой стороны.
Его рука скользнула под платье, пронзив Веронику молнией, остановив дыхание. Деймон перекатывал ее сосок между пальцами, пока он не набух.
Она застонала и удивилась: какой гортанный звук. Неужели это она?
— Уходи… отойди от меня! — прикрикнула она, заставив себя оттолкнуть руку Деймона, хотя ей хотелось прижать ее к своей груди. — У нас серьезный разговор.
Деймон поставил бутылку на стол.
— Хорошо. Если ты уверена.
Вероника не была уверена, но все равно отогнала его. Деймон сел на свое место, явно озадаченный ее реакцией.
— Скажи-ка, как поживают твои родители?
Вероника захлопала глазами.
— Родители? Но откуда ты знаешь, что…
— Я ведь читаю газеты. Они приехали в Лондон из-за выставки твоего отца. По-моему, ты говорила об этом пару недель назад.
— Ах да. Спасибо, у них все хорошо.
— Ты виделась с ними? Когда? Но не в прошлые выходные. И ты не говорила мне, что когда-то еще была в городе.
— Я… Нет, я еще с ними не виделась. Только собираюсь.
Деймон раскладывал на тарелки тушеное мясо. Молча. Он что, рассчитывал, что она познакомит его с родителями? Вероника хотела этого по возможности избежать, хотя некуда было деваться от славы ее отца. С тех пор, как журнал «Тайм» поместил на обложке фотографию Фергюса Филдинга и окрестил его английским Пикассо, его знали даже те, чье знакомство с искусством ограничивалось чтением комиксов.
— Для шоу тебе понадобится сопровождение, — заметил Деймон.
— Незачем. Со мной напросился Брайнер Уординг. Очень настаивал.
— Тогда мне придется прятаться.
Вероника поморщилась.
— Если ты настаиваешь на таких терминах…
— Тайный любовник Вероники Филдинг, — сказал он задумчиво. — Ее маленький грязный секрет. Ну что ж, придется жить так.
Ее маленький грязный секрет. Как возбуждающе он это сказал! Вероника на мгновение закрыла глаза, представляя, как Деймон является к ней ночью, именно в доме родителей, под носом у отца — единственный мужчина, который не побоится Фергюса Филдинга…
Нет. Нельзя.
— Ты все равно не захотел бы познакомиться с ним.
— С ним?
— С моим отцом. Он настоящая скотина.
— А мать?
Ничего плохого о Роберте Филдинг сказать было нельзя, но она из тех женщин, кто вкладывает все свои силы в мужа.
— С ней тоже. — Вероника покачала головой. — Она спросила бы, когда мы поженимся.
Губы Деймона изогнулись в улыбке.
— А когда?
— Ха! — Вероника нацелилась в него вилкой. — Проговорился, извращенец!
Какое-то время они молча ели, бросая через стол пылкие взгляды. Вероника надеялась, что уничтожила тему в зародыше, но Деймон сказал уже совсем другим тоном:
— А что ты имеешь против замужества?
Вероника уставилась в тарелку, подыскивая достойный ответ. Не получилось.
— В смысле?
Она отломила кусочек хлеба.
— Тебе рассказать историю совместной жизни моих родителей?
Деймон пожал плечами.
— Они все еще женаты. Значит, все не так уж плохо.
— Ха!
Деймон ее понял. Его родители тоже все еще жили как муж и жена, все еще зависели друг от друга. Хоть он и не был склонен воспринимать их как образец для подражания, их семья не мешала ему верить в то, что счастливое супружество возможно. У Вероники узкий кругозор. Но она поймет, что к чему.
— Они познакомились в Париже, в пятидесятые, оба — полуголодные художники-эмигранты, — медленно заговорила она. — Соответственно, мансарды, береты и прочая муть. Ужасно романтично, как рассказывала мама. За какие-то месяцы она отказалась от собственного творчества и посвятила себя отцу. Кормила его, смешивала для него краски, разыскивала для него натурщиков, продавала на улице его рисунки. У них обоих были английские паспорта, но мама — наполовину француженка, у нее были связи в галереях. И папа ими пользовался. Когда они вернулись в Штаты, у него была завидная репутация и международная известность — благодаря маме.
— Частично. Я думаю, у твоего отца еще был талант.
— О да, это у него есть. — Она дернула плечом. — Талант — его путевка в жизнь. А мама живет, чтобы сделать триумфальное шествие Фергюса Филдинга по жизни как можно более гладким. Как бы мало он не уважал ее усилия, как бы плохо он с ней не обращался.
— И с дочерьми?
— Джулия — его любимица. Она умеет найти к нему подход. — Ее лицо потемнело. — А я отвергнута. С тех самых пор, как он сказал мне, что я никогда не стану великим художником, а если я не могу быть великой, я зря трачу время. Он то же самое сказал и маме. Только она поверила.
А ты не поверила, подумал Деймон. Его сердце наполнилось гордостью. Мужественная девочка. Неудивительно, что в ней столько цинизма и бравады.
— А как он относится к тебе сейчас?
Вероника сверкнула глазами. Снова дернулось ее плечо.
— Я тебе говорила. Считает меня просто ремесленницей.
— Он видел твои работы?
— Не имеет значения. Он видел мамины работы, и все-таки уговорил ее бросить живопись.
— Может, они были не…
— Не первого сорта? Может быть. Но дело не в этом.
Вероника перевела пылающий взгляд с лица Деймона куда-то ему за плечо. Он обернулся и увидел, что она смотрит на картину, стоящую на грубой деревянной каминной полке.
Деймон снял с колен салфетку.
— Твоя? — спросил он, подходя к картине.
Вероника подошла и встала у него за спиной.
— Мамина.
— О…
Это была акварель. Полуабстрактная уличная сцена, живая и богатая по цвету, но технически несовершенная и старомодная по стилю. Даже он мог это заметить.
— Можешь ничего не говорить. Я знаю, это не… — Вероника набрала побольше воздуха в грудь и выбросила руки вперед в саркастическом жесте, — не Великое Искусство.
— Может быть, твоя мама тоже это понимала.
— Может быть, но я видела ее лицо, когда отец выкобенивается перед журналистами или, хуже того, перед своими обнаженными натурщицами. И видела, как она смотрит на свои старые картины. Все это грустно. — Вероника резко повернулась, встряхнув волосами. — Не будем о грустном. Тем более обед остывает.
Она плавно пошла к столу, скользнув по Деймону взглядом прищуренных глаз.
— Что ты на меня так смотришь?
— Твои глаза. В них какая-то тайна. И я хочу понять, в чем дело.
— Я существо простое. Мне нужна еда, крыша над головой, все удобства и… — Она показала ему язык. — По-настоящему хороший секс.
— Без тормозов.
Деймон подошел к столу, потуже запахивая проклятый скользкий балахон. Вероника разглядывала его с нахальной полуулыбкой, от которой приподнялись уголки ее глаз. Будь у нее усы, как у кошки, они бы топорщились.
— Ну, мы друг друга поняли, — сказала она.
Вряд ли. На самом деле у нее не было ни малейшего представления, как изменилось его чувство к ней. Деймон не сомневался, что, если бы она знала, давно бы убежала от него. Хотя он и поймал ее сегодня, захватить ее чувства ему пока не удалось.
Неуловимая Вероника, думал Деймон, глядя на нее через стол, восхищаясь ее отчаянной красотой. Может быть, именно ее загадочность больше всего интриговала его? Или он не устоял перед сложностью ее натуры?
Скоро, скоро я возьму ее, возьму по-настоящему — и душу, и тело. И никогда не отпущу, поклялся себе Деймон в неожиданной, странной решимости.
Даже если это нарушит все ее «правила».
Он вспомнил шелковистое тепло ее поцелуя, эротическое приглашение — «Ты возьмешь меня, если поймаешь», — которое она прошептала ему на ухо как раз перед тем, как броситься от него бегом через лес.
Чего она, похоже, не понимала — это как сильно ей хотелось быть пойманной.