Несерьезные размышления о жизни

Глава 6

Наша провинциальная жизнь вошла в русло и потекла неторопливой рекой. Почти каждое утро я проводила в библиотеке, разбирая завалы книг и повышая свой общеобразовательный уровень. За неделю мне удалось освободить почти половину комнаты.

Несколько раз мы с Гошей ходили за грибами в ближний лес, приносили по корзинке отборных боровиков. Дядя Осип баловал нас жульенами, грибными солянками и курниками.

Мы пристрастились ловить рыбу на мостках. Гоша достиг в этом деле виртуозности. Он угадывал поклев за две-три секунды того, как поплавок уходил под воду. Обычно Гоша сидел рядом со мной, уставившись немигающим взглядом на поверхность воды. Как это ему удавалось, я не знаю, но, если Гоша начинал сопеть и перебирать лапами, можно было давать стопроцентную гарантию, что рыба сейчас клюнет.

Дядя Осип готовил из нашего улова уху отменного качества и расстегаи, каких и Гиляровский не едал.

По вечерам Эмма Францевна звала меня в малую гостиную, и мы развлекались разговорами и пасьянсами в четыре руки. Эмма Францевна вспоминала свою молодость, которая закончилась, по моим подсчетам, лет десять назад. Особенно яркими были ее воспоминания о событиях начала века. Причем выходило, что она была тесно связана с революционными кругами. Хотя в этом, скорее всего, не было ничего удивительного. В то время все были втянуты в водоворот политической борьбы, идеи всеобщего благоденствия кружили головы барышням и воодушевляли молодых людей. Мода на изготовление бомб в домашних условиях и содержание подпольных типографий на чердаках жилых домов распространялась со скоростью и неотвратимостью инфлюэнцы. И как это всегда бывает в переломные моменты истории, в умах царила мешанина из экономических теорий и мистических предсказаний. Увлечение спиритизмом было повальным, столоверчением занимались все — от аристократов до прислуги. Общение с духами считалось хорошим тоном.

Мне нравилось слушать воспоминания Эммы Францевны, ибо они были остроумны, и изобиловали интересными деталями, но отделить правду от вымысла было трудно. Бабушка иногда увлекалась, и выходило, что ей приходилось бывать одновременно в нескольких местах. Я делала скидку на ее возраст.

Несколько раз приезжал доктор, Аркадий Борисович, с визитами вежливости. Он с удовольствием оставался отужинать, неизменно хвалил талант дяди Осипа. Его круглое лицо розовело, глаза тонули в многочисленных складочках, а пухлые ладошки оживленно жестикулировали под бравурные речи на нейтральные темы.

Отец Митрофаний вернул с благодарностями граммофон. Меня он вроде бы и не замечал, обращался только к Эмме Францевне. Я же рядом с ним робела и боялась сказать что-нибудь невпопад, лишь смотрела на него во все глаза и удивлялась, что он делает в таком захолустье? Ариадна ни разу не появилась.

Значительное событие приключилось в конце недели: пропал Мустафа. Хватились его не сразу, так как мы с Эммой Францевной после памятного визита в Трофимовку никуда не выезжали.

Татарин жил на конюшне, а столовался в летней кухне. Пропажу заметил дядя Осип после того, как Мустафа два дня не появлялся со своим котелком.

Лошадь паслась стреноженной около хозяйственных построек, и ее пришлось срочно эвакуировать в конюшню к Аркадию Борисовичу.

Мустафа, как это не странно, ничего с собой не прихватил. Вся лошадиная сбруя осталась на месте.

Глаша ворчала:

— Нечего было нехристя в дом брать. Своих что ли не нашлось? Хорошо хоть не ограбил и не убил, у-у-у, Шайтан!..

Мы дружно пожали плечами и поразводили руками и пришли к выводу, что татарская натура кочевника позвала нашего конюха в дальние странствия.

А на следующий день прибежала женщина из деревни и сообщила, что за мостом, в том месте, где бьют холодные ключи и речка Бездонка оправдывает свое название, нашли шапку и ватник.

Дядя Осип и отец Митрофаний пошарили в тех местах баграми, но тела татарина не нашли. С десяток женщин пенсионного возраста жались молчаливой кучкой на берегу со стороны деревни, щуплый мужичонка с откровенно красным носом давал поисковикам-добровольцам ценные советы слегка заплетающимся языком.

Два сонных милиционера прибыли на ржавом «Жигуле» в конце рабочего дня. Они лениво прогулялись по берегу и отказались составлять протокол в виду отсутствия тела.

К ужину приехал Лев Бенедиктович на белом «Мерседесе». Его внешнему виду — черный костюм, белая рубашка, черная бабочка, волосы зачесаны назад — я совершенно не удивилась. Господин Галицкий поохал вместе с нами по поводу исчезновения Мустафы и обещал найти ему замену.

На ночь я заперла дверь на ключ. Удивительное дело, как Эмма Францевна не боится жить в таком диком месте без охраны? Ее дом полон ценных вещей. Ведь что случись, нас некому защитить. Кроме дяди Осипа, мужчин в доме нет. Береженого Бог бережет, здраво рассудила я, и придвинула кресло к двери. Гоша одобрил мои действия.

Утром же мои страхи куда-то улетучились. Действительно, кто поедет в такую глухомань, да еще решится нарушить границу радиоактивного могильника?! Ловко Галицкий придумал!

Большим сюрпризом для меня стал визит какого-то военного чина, который прибыл ближе к полудню на «ГАЗике» в сопровождении солдатиков в камуфляже и с автоматами за спиной.

Мы с Гошей как раз возвращались из леса после очередной вылазки за грибами. Первым их заметил Гоша. Он храбро зарычал и благоразумно укрылся за березой. Я последовала его примеру, так как, напуганная заказными убийствами, взрывами в метро и прочими прелестями разгула бандитизма в родной стране, решила, что наше поместье взяли приступом, и Эмма Францевна уже бьется в заложницах.

Солдатики с военноначальником пробыли у нас в гостях недолго. После их отбытия, мы с Гошей еще немного посидели в кустах. Удостоверились, что все в порядке, и вернулись домой. Дядя Осип задумал пустить собранные мною грибы в паштет.

Воспользовавшись его благодушным настроением, (он исполнял новую аранжировку арии Кармен, из одноименной оперы Бизе), я спросила:

— Дядя Осип, Вы не боитесь здесь жить?

— Нет, деточка, — ответил он, оторвавшись от процесса шинкования лука и утерев рукавом слезы. — Мы здесь в большей безопасности, чем в большом городе, где каждый второй видит в тебе конкурента. А, кроме того, Эмма Францевна — женщина исключительной мудрости, она обо всем позаботилась. Не даром к ней на поклон приходят такие люди.

Я не совсем поняла, что дядя Осип имел в виду, но волноваться перестала, здраво рассудив, что с Мустафой мог приключиться несчастный случай или он покончил жизнь самоубийством, не выдержав тепловой обработки ватником и шапкой-ушанкой. Храбрости мне прибавила Эмма Францевна. На мой недоуменный вопрос, что здесь делали военные, заданный во время традиционного вечернего расклада пасьянса с романтическим названием «Поцелуй фавна», она ответила, что подружилась с командованием местного гарнизона, и бравые солдатики обходят дозором ее владения за чисто символическую договорную плату. Время нынче неспокойное и догляд профессионалов не помешает. После пропажи Мустафы начальство пообещало проложить по периметру поместных владений контрольно-следовую полосу и заминировать отдельные участки.

Предусмотрительность моей двоюродной бабушки подействовала на меня благотворно, и ночь я спала без кошмарных сновидений, навеянных гибелью конюха.

А утром произошло вот что.

Гоша разбудил меня ни свет, ни заря, в начале восьмого. Он тыкался мокрым носом и шумно дышал. Я попробовала усовестить его и даже натянула одеяло на голову, демонстрируя крепкий сон. Уловка не помогла, он раскусил мою хитрость, и пришлось вставать.

Гоша уселся возле удочки, намекая, что соскучился по рыбалке, и смотрел на меня умоляющими глазами. Я натянула майку, шорты и панамку, взяла рыболовные снасти и поплелась на речку.

Утро было тихое, легкое и радостное. Мысленно я поблагодарила Гошу за то, что он не дал мне проспать такую благодать, но вслух высказываться не стала, чтобы он не задирал нос.

Мы сидели на мостках, сосредоточенно наблюдая за поплавком. В ведерке уже плескались три пескаря средней упитанности. Солнце начинало припекать.

Кто-то шел со стороны плотины. Гоша глухо бухнул и пошевелил хвостом, показывая, что пешеход ему известен и не представляет опасности.

Человек ступил на мостки и остановился. Я обернулась, чтобы поздороваться, и застыла с открытым ртом. На берегу стоял совершенно незнакомый турист мужской принадлежности. Здоровенный рюкзак за плечами показывал, что турист снарядился не на шутку и пройдет свой маршрут до конца.

Я покосилась на Гошу. Видимо, он совершенно разленился на свежем воздухе, потерял квалификацию, и утратил способность отличать своего от чужого. Гоша удивленно поднял брови, мол: «Ты чего, а?», и опять уставился на поплавок.

— Эй, рыбаки! — крикнул турист. — Как в Трофимовку пройти?

Я уже было собралась подробно объяснить дорогу до моста и направление на деревню, как Гоша шумно засопел и затоптался на месте. Перехватив покрепче удилище, я приготовилась вытащить очередную рыбку.

И тут как дернет!

Удочка чуть не вылетела из моих рук. Гоша радостно запрыгал на мостках. Леска натянулась, как струна, удилище изогнулось вопросительным знаком, рыбина в глубине билась акулой.

— Держи, я сейчас! — донеслось до меня сзади.

Я изо всех сил дернула удочку. Что-то большое и блестящее взлетело птицей над нашими головами и угодило прямо под ноги туристу, который, скинув рюкзак и сапоги, босиком мчался по мосткам нам на выручку.

Мужчина упал плашмя на огромную щуку и прижал ее животом к доскам. Я последовала его примеру и ухватила рыбину за хвост. Гоша помогал нам, радостно прыгая вокруг и крутя хвостом, как пропеллером. У меня мелькнула мысль, что он может случайно взлететь.

Мой улов яростно бился за свободу. Турист попытался ухватить щуку за голову, но та щелкнула пастью, и впилась острыми зубами в его палец. Наш добровольный помощник взвыл благим матом и переключился на свои болевые ощущения.

Рыбина воспользовалась моментом, выдернула хвост из моих рук и ринулась в воду. Мы с туристом сделали бросок за добычей, но промахнулись и рухнули на мостки. Доски не выдержали, и вся конструкция с треском ухнула в воду. Мы плюхнулись следом, подняв фонтан брызг.

Дно оказалось рядом, мне удалось встать на ноги. Вода была ледяная.

Гоша уже отряхивался на берегу. Турист тоже нащупал дно и попытался принять вертикальное положение, но почему-то выпучил глаза и издал протяжное «А-а-а!»

Перепугавшись, я бросилась вынимать его из воды. Тот отбивался, стискивал зубы и одними губами произносил что-то мало разборчивое, но очень выразительное. На карачках он добрался до берега, и продемонстрировал мне свою ногу. Из ступни торчал ржавый гвоздь с остатками деревянной доски.

Совместными усилиями мы выдернули гвоздь и забинтовали ногу несчастного туриста тем, что было в походной аптечке рюкзака. Бинты тут же пропитались кровью.

— Ну, и угораздило же меня!.. — в сердцах сказал раненый и посмотрел на меня так, как будто это я подложила ему свинью в виде гвоздя.

— Сам виноват, нечего было чужую рыбу хватать! — не осталась я в долгу.

Турист хотел сказать что-то веское, но передумал и стал рассматривать свой укушенный палец на правой руке. Из многочисленных порезов тоже сочилась кровь.

Мне удалось рассмотреть несчастного прохожего. На вид — около тридцати, широкоплечий, карие глаза, темные ресницы и брови, рот, нос — все на месте, волевой свежевыбритый подбородок, а на голове ежик очень коротко стриженных светлых волос. Однако совершенно мокрые джинсы и футболка придавала ему жалкий вид жертвы кораблекрушения.

Видимо, я выглядела не лучше, потому что он мазнул по мне взглядом и хмыкнул.

— И как же я теперь доберусь до Трофимовки, а? — задал он оригинальный вопрос.

У меня в голове вертелись несколько вариантов негуманных ответов, но я вежливо предложила:

— Может ты попытаешься до дома добраться, а там я тебя перевяжу получше…

Турист вдел ноги в сапоги и навалился на мое плечо. Я представила себя сестрой милосердия на поле боя и потащила этого бугая в свою светелку.

Дорога домой показалась мне издевательски длинной, я уже не говорю про ступеньки боковой лестницы, которую мы преодолели в несколько приемов. Хорошо хоть никого не встретили по пути.

Турист с любопытством оглядел мою светелку и поинтересовался:

— Ты тут отдыхаешь?

— Нет, работаю.

— Кем же ты работаешь?

— Бедной Лизой, — ляпнула я, не подумав.

— Кем, кем? — изумился он.

— Компаньонкой, — более доходчиво объяснила я.

— А звать как?

Я прикинула, какое выбрать имя и решила остаться инкогнито.

— Лизой. А тебя как?

— Федором.

Тут я обнаружила у себя под коленкой упитанную пиявку и чуть не завалилась в обморок.

— Эй, ты чего? Ты это брось, — запротестовал Федор. — А рюкзак-то как же? Мне же переодеться надо.

Я очень пожалела, что турист не утонул возле мостков.

Сама переодевшись в сухие шорты и майку, я выдала Федору банное полотенце. Тот обернул его вокруг чресл, а я развесила его мокрые вещи в ванной.

Выходя из ванной комнаты, я столкнулась нос к носу с Глашей.

— Господи, что это у нас за ручьи на боковой лестнице? подозрительно поинтересовалась она.

— Это мы с Гошей в воду упали с мостков, вот с нас и натекло.

— А кровь откуда?

— Это я пиявку оторвала, — продемонстрировала я ей свою кровавую рану под коленкой.

Я проскользнула в светелку и захлопнула дверь. Вот будет конфуз, если она увидит у меня в комнате полуголого мужчину!

В светелке никого не было, кроме Гоши, который шумно выкусывал репейники из лап.

— Эй, ты где? — шепотом испугалась я.

— Да здесь я, здесь…

Из-под кровати высунулись волосатые ноги.

— Ты чего туда забрался?

— Чтобы не ставить тебя в неудобное положение. Или голые мужчины у тебя в комнате — не редкость?.. Черт, это полотенце все время падает, — показалась красная физиономия моего гостя. — Неси скорее рюкзак, а то его кто-нибудь утащит, и я останусь здесь навсегда.

Ужаснувшись такой перспективе, я помчалась к реке.

Поднять рюкзак мне не удалось. Пришлось тащить его волоком. Я вся вспотела, выбилась из сил и пожелала туристу мучительной смерти от комариных укусов. Похоже, что Федя прихватил с собой в поход пудовые гири, водолазное снаряжение или кирпичи.

Около флигеля я окончательно выдохлась. А, представив себе, как буду затягивать рюкзак по ступенькам на второй этаж, сдалась окончательно.

Побродив вокруг домика, я вляпалась в заросли крапивы и обнаружила поваленное дерево. Под вывороченными корнями было чудесное углубление. Туда-то я и запихнула рюкзак, предварительно вынув одежду. Сверху насыпала веток. Уродливые волдыри от крапивы украсили мои ноги, и я посетовала, что щука не сожрала добра молодца живьем.

Пока Федор переодевался, я прошлась по ванным комнатам второго этажа и набрала в аптечках вату, йод и бинты. Стеная, как раненый слон, он позволил мне обработать йодом рану в ступне и забинтовать ее со сноровкой человека, имеющего смутные представления об оказании первой медицинской помощи в полевых условиях. Затем я занялась пострадавшим от щучьих зубов указательным пальцем и достигла виртуозности в превращении обыкновенной человеческой конечности в бесформенный сверток. По окончании процедуры Федор полностью лишился возможности двигать пальцем, так как тот выглядел, как египетская мумия жирной гусеницы.

Завязав концы бинта элегантным бантиком, я отошла и полюбовалась творением своих рук.

Федор почему-то не разделил моей гордости, а принялся ворчать, что в таком идиотском виде ему еще бывать не приходилось.

Естественно, я обиделась:

— Не больно-то и хотелось выручать тебя. Забирай свои вещи и топай в Трофимовку. Кстати, ты к кому туда шел?

— Ни к кому, — почему-то смутился он. — Я в творческой командировке, собираю народный фольклор довоенного периода.

— Ну, это ты хватил, придумай еще что-нибудь, — не поверила я.

— Напрасно сомневаешься. Очень интересное дело. Я столько матерных частушек насобирал… — закатил он глаза. — Хочешь послушать?

Я сделала такое выражение лица, что он не стал настаивать.

Федор попробовал пройтись по комнате, но побелел и со стоном опустился обратно в кресло.

— А пожить здесь нельзя?

— С ума сошел?! — испугалась я.

Страдалец совсем приуныл, и мне стало его жаль. В самом деле, с такой ногой далеко не уйдешь.

— Ладно, до вечера посиди здесь, а потом во флигеле переночуешь. Там тебя никто не увидит… Эй, а ты как в наши края попал? У нас же контрольно-следовая полоса по периметру и отдельные участки заминированы!

Федор посмотрел на меня, как на ненормальную.

— У вас тут что, концлагерь? Я вдоль реки шел, на мине не подорвался, как видишь… А интересные у вас тут места!.. Давай-ка, поближе познакомимся.

Не вставая с кресла, он протянул руку к образам, пошарил за иконой и вытащил мой паспорт и связку ключей от московской квартиры, которые я положила туда для сохранности. Не обращая внимания на мои протесты, Федор открыл красную книжицу и прочел вслух:

— Климова Елизавета Петровна, русская, не замужем, прописана в Москве. А для тридцати двух лет ты неплохо сохранилась…

Я ахнула и вырвала паспорт из его рук.

Действительно, в чужой паспорт была вклеена моя фотография. Как?.. Почему?.. Кто?..

Федор с любопытством наблюдал за тем, как я судорожно листаю документ. Пришлось взять себя в руки.

— Дурак, — сказала я. — Здесь же написано, что день рождения у меня в декабре. Мне всего тридцать один!

— Елизавета Петровна, барыня зовут! — раздался из-за двери Глашин голос.

Мужчина проворно метнулся под кровать. Видимо, у него была большая практика по этой части.

Я заперла дверь снаружи и последовала за Глашей в яблоневый сад. Оказывается, уже наступило время обеда.

— С кем это Вы разговаривали? — хитро посмотрела на меня домоправительница.

— С Гошей. Он опять валялся на моей кровати.

За столом уже сидели Эмма Францевна, Ариадна и отец Митрофаний. Мы вкусно отобедали настоящей окрошкой, грибной запеканкой и желе из ревеня под аккомпанемент едких реплик Ариадны и назидательных монологов отца Митрофания. «Царица египетская» ехидничала по поводу биографии монаха Авеля, называла его шарлатаном, а батюшку наивным младенцем. Отец Митрофаний достойно отбивался, защищая великомученика, и в доказательство приводил примеры совпадения его предсказаний с реальными фактами из истории, упомянул и удивительную способность Авеля находить воду и полезные ископаемые при помощи ивовой лозы. Эмма Францевна сглаживала острые углы, так что обед закончился мирно.

После кофе мы пошли проводить батюшку и встретили доктора. Тот ехал в наши края с очередным опусом по теории раскладки пасьянсов. Аркадий Борисович всех заразил своим здоровым весельем и игровым азартом. Отец Митрофаний раздумал идти в Трофимовку, и все вернулись в дом. Мы обсудили последние успехи медицины в диагностике раковых заболеваний, легонько поспорили о происхождении Туринской плащаницы, осудили политику ущемления прав сельских тружеников и выпили чаю с клубникой и взбитыми сливками. Мужчины приложились к рюмкам с хересом. Затем мы прогулялись к реке и полюбовались просторами.

Отужинали в зимнем саду голубями, фаршированными каштанами, и кулебякой со щавелем и медом. Сыграли несколько партий в лото (удача сопутствовала Аркадию Борисовичу), и, наконец, гости засобирались по домам.

Мы с Эммой Францевной стояли на крыльце парадного входа и махали руками в разные стороны, чтобы охватить прощанием всех троих.

— Ты сегодня, Лизонька, такая грустная и задумчивая… — приложила бабушка лорнет к глазам. — Скучно тебе с нами, стариками? Не горюй, скоро сделаю тебе сюрприз.

Я постаралась улыбнуться, как можно более непринужденно. Две Полины боролись во мне весь вечер.

Одна удивленно поднимала брови: «Что за лицедейство здесь происходит? Зачем подменили паспорт? Кто ты в этом спектакле: статистка или главное действующее лицо? Надо ли пользоваться услугами суфлера или сыграть экспромт? Следовать ли авторскому замыслу или спутать все карты и разметать декорации?»

Вторая Полина сводила брови в переносице: «И не вздумай влезть в эту историю. Ты свернешь себе шею. Тебе не хватит ума и хитрости, чтобы выбраться из болота лжи и зарослей трюков. Интрига плетется пауками-профессионалами! Собирай вещички и скорее беги отсюда. Сама знаешь: не зная брода, не суйся в воду!»

Там есть брод!.. Если у водяной мельницы свернуть направо, углубиться в ельник и по едва заметной тропинке вдоль реки добежать до сгоревшей сосны, то оказываешься в месте слияния двух речек. Та река, которая уже, ведет к гранитному валуну ледникового периода. Вот у этого валуна и можно перебраться по мелководью на другую сторону. На том берегу раскинулась поляна, сплошь заросшая незабудками. Она зачаровывает своей небесной синевой.

О, река моей памяти! О, берега моих воспоминаний! Голос пращура, голос терьера, мудрость которого взлелеяли вересковые пустоши Шотландии, предостерегал меня: «Не смей перебираться на ту сторону реки. Обманчивая привлекательность цветочной поляны грозит опасностью. И волки здесь ни при чем. Гораздо более страшное существо оставило здесь свой след. Двуногое существо — человек!»