Глава 10 Сюрприз для папочки


Реджи ван Тайл с неторопливой грацией приблизился к столику и рухнул в кресло. Долговязый юноша весьма подавленного и приплюснутого вида, будто бремя вантайловских миллионов было чрезмерно для этих хрупких плеч. Его утомляло практически все.

— Послушай, Реджи, старый волчок, — сказал Арчи, — тебя-то мне и надо. Мне требуется помощь субчика со зрелым интеллектом. Скажи мне, малышок, ты что-нибудь знаешь о распродажах?

Реджи сонно посмотрел на него:

— Распродажах?

— Распродажах на аукционах.

Реджи немного подумал.

— Ну, есть такие распродажи, знаешь ли. — Он подавил зевок. — Распродажи на аукционах, понимаешь?

— Да, — сказал Арчи подбадривающе. — Что-то — название или еще что-то — подсказало мне именно это.

— Люди выставляют вещи на продажу, знаешь ли, а другие люди… другие люди заходят и покупают их, если ты меня понимаешь.

— Да, но как это обставлено? Я хочу сказать, что полагается делать мне? Вот я про что. Сегодня мне надо кое-что купить на аукционе в Галерее Бийла. Какова процедура?

— Ну, — сказал Реджи сонно, — есть несколько способов торговаться. Можешь кричать, или можешь кивать, или можешь шевелить пальцами. — Такое напряжение мысли совсем его доконало. Он вяло откинулся в кресле. — Вот что: мне сегодня делать нечего, ну, так я пойду с тобой и покажу.

Когда несколько минут спустя Арчи вошел в художественную галерею, он был рад моральной поддержке даже такой хрупкой тростинки, как Реджи. В аукционных залах есть что-то такое, что совсем подавляет неофита. Благоговейная тишина внутри, смутный церковный свет и прихожане в деревянных кресельцах, взирающие в благочестивом безмолвии на кафедру, с которой джентльмен властной наружности в поблескивающем пенсне звучным речитативом произносит нечто вроде моления о чем-то. За золотой занавеской в глубине зала взад и вперед порхали таинственные силуэты. Арчи, ожидавший подобия Нью-Йоркской биржи, которую имел честь однажды посетить, когда там царила атмосфера лихорадочнее обычной, эту обстановку нашел слишком уж религиозной. Сел и огляделся. Священнослужитель на кафедре продолжал свой речитатив:

— Шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать — стоит не менее чем триста — шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать-шестнадцать — должен принести не менее пятисот — шестнадцать-шестнадцать-семнадцать-семнадцать-восемнадцать-восемнадцать-девятнадцать-девятнадцать-девятнадцать. — Он умолк и обозрел молящихся сверлящими и порицающими глазами. Его губы искривились, и он махнул рукой на мрачный неудобный по виду стул с жиденькими ножками и обилием позолоты. — Джентльмены! Леди и джентльмены! Вы здесь не для того, чтобы я зря тратил свое время. Я здесь не для того, чтобы зря тратить ваше. И мне серьезно предлагают девятнадцать долларов за стул восемнадцатого века, признанный лучшим образчиком, проданным в Нью-Йорке за месяцы и месяцы?! Мне предлагают двадцать? Благодарю вас. Двадцать-двадцать-двадцать-двадцать. Ваш редчайший шанс! Не имеет цены. Сохранилось лишь несколько. Двадцать пять-пять-пять-пять-тридцать-тридцать. Именно то, что вы ищете. Единственный в городе Нью-Йорке. Тридцать пять-пять-пять-пять. Сорок-сорок-сорок-сорок-сорок. Поглядите на ножки! Наклони его, Уилли. Пусть свет упадет на эти ножки!

Уилли, видимо что-то вроде служки, наклонил стул в направлении Реджи ван Тайла, который все время безнадежно позевывал, но тут вдруг проявил первую искорку интереса.

— Уилли, — заметил он, глядя на служку скорее с жалостью, чем с осуждением, — очень смахивает на Йо-Йо, мальчика с собачьей мордой, ты не находишь?

Арчи коротко кивнул. Именно к этому критическому заключению пришел и он сам.

— Сорок пять-пять-пять-пять-пять-пять, — гремел речитатив первосвященника. — Сорок пять раз. Сорок пять два. Третий и последний раз сорок пять. Продано за сорок пять. Джентльмену в пятом ряду.

Арчи оглядел пятый ряд орлиным оком. Ему не терпелось узнать, как выглядит олух, который отдал сорок пять долларов за такую жуткую штукенцию. Тут он обнаружил, что к нему наклоняется собакомордый Уилли.

— Фамилию попрошу? — сказал представитель семейства псовых.

— Э, а? — сказал Арчи. — Моя фамилия Моффам, знаете ли. — Под несметным множеством глаз он слегка занервничал.

— Десять долларов задатка попрошу, — сказал Уилли.

— Не совсем вас понимаю, старикан. Какая великая мысль скрывается за всем этим?

— Десять долларов задатка за стул.

— Какой стул?

— Вы предложили сорок пять долларов за этот стул.

— Я?!

— Вы кивнули, — сказал Уилли прокурорским тоном. — Если, — с несокрушимой логикой продолжал он, — вы не предлагали, так зачем кивнули?

Арчи почувствовал себя неловко. Он, конечно, мог бы сказать, что кивнул просто в знак согласия с утверждением, что его собеседник очень смахивает на Йо-Йо, мальчика с собачьей мордой, но что-то словно шепнуло ему, что пурист может счесть такое объяснение не очень тактичным. Поколебавшись, он протянул десятидолларовую купюру, дань самолюбию Уилли. Уилли удалился походкой тигра, покидающего свою добычу.

— Послушай, старичок, — сказал Арчи, адресуясь к Реджи, — это немножко-множко, знаешь ли. Никакой карман не выдержит такого опустошения.

Реджи взвесил эту проблему. Его лицо словно осунулось от перенапряжения мысли.

— Больше не кивай, — рекомендовал он. — Если не поостережешься, это может войти в привычку. Когда захочешь торговаться, просто шевели пальцами. Ну да, вот именно. Шевели пальцами.

Он сонно вздохнул. Атмосфера аукционного зала была душноватой, курить там не разрешалось, и вообще он начинал жалеть, что пришел. А служба продолжалась. Предметы разнообразной непривлекательности появлялись и убирались, превозносимые первосвященником, но холодно встречаемые прихожанами. Отношения между первым и последними становились все более и более отчужденными. Прихожане, казалось, подозревали священнослужителя в том, что за восхвалениями скрывается некий своекорыстный мотив, а священнослужитель, казалось, подозревал прихожан в злокозненном желании зря тратить его время. Он начал вслух рассуждать о том, зачем, собственно, они вообще пришли сюда. А когда особенно омерзительная статуэтка полностью раздетой женщины с нездоровой зеленой кожей была предложена за два доллара и никто не пожелал дать за нее больше, он прямо обвинил их в том, что они забрели в аукционный зал просто посидеть и дать отдых усталым ногам.

— Если твоя штука, чем бы она ни была, не будет застукана в ближайшее время, — сказал Реджи, с усилием разгоняя туманы сна, — я, пожалуй, пойду себе. А чего, собственно, ты тут наметил?

— Она плохо поддается описанию. Такая дурацкая, как ее там, из фарфора или еще чего-то. Я назвал ее Понго. Вообще-то тут у них не Понго, знаешь ли, а его младший братец, но предположительно не менее гнусный во всех отношениях… Эгей! — Он взволнованно махнул рукой. — Черт возьми! Поехали! Вот он! Смотри! Уилли спускает его с цепи!

Уилли, было исчезнувший за золотой занавеской, вернулся и теперь водворил на пьедестал фарфоровую фигурку изящной работы. Это был воин в доспехах, наступающий с поднятым копьем на противника. Арчи весь завибрировал от волнения. Паркер не ошибся. Без малейшего сомнения, это была парная статуэтка грозного Понго. Они были абсолютно идентичны. Даже со своего места Арчи различил в чертах лица фигурки на пьедестале то выражение нестерпимого самодовольства, из-за которого исходный Понго лишился его симпатий.

Первосвященник, не укрощенный предыдущими провалами, взирал на фигурку с заразительным энтузиазмом, ничуть не заражавшим прихожан, которые явно смотрели на младшего братца Понго как на очередной образчик хлама.

— Это, — сказал он с дрожью в голосе, — нечто особо выдающееся. Фарфоровая статуэтка, предположительно датируемая эпохой династии Мин. Уникальная. Ничего отдаленно похожего на берегах Атлантики нет. Продавай я ее у Кристи в Лондоне, где люди, — пояснил он брезгливо, — обладают отточенным восприятием прекрасного, редкого и изысканного, я бы назначил исходную цену в тысячу долларов. Опыт этого дня научил меня, что здесь такая сумма, возможно, была бы высоковата. — Его пенсне воинственно вспыхивало, пока он обводил взглядом тупых филистеров. — Кто-нибудь предложит мне доллар за эту уникальную статуэтку?

— Не упусти, старый волчок, — сказал Реджи ван Тайл. — Шевели, милый мальчик, шевели! Доллар — вполне разумная цена.

Арчи пошевелил.

— Мне предложен один доллар, — горько объявил первосвященник. — Здесь нашелся джентльмен, не побоявшийся рискнуть. Один джентльмен здесь умеет распознать стоящую вещь, когда видит ее. — Он оставил мягкие сарказмы ради одного прямого, бьющего в цель упрека. — Давайте, джентльмены, давайте! Мы здесь не для того, чтобы терять время зря. Кто-нибудь предложит мне сто долларов за этот несравненный образчик… — Он умолк и на момент словно бы совсем растерялся. Он уставился на кого-то в ряду перед Арчи. — Благодарю вас, — сказал он, судорожно икнув. — Мне предложено сто долларов! Сто-сто-сто…

Арчи был потрясен. Этот внезапный скачок вверх, этот абсолютно непредвиденный бум в спросе на Понго, если так можно описать случившееся, вызывал у него немалую тревогу. Он не мог разглядеть своего соперника, но было очевидно, что минимум один из присутствующих не собирался допустить, чтобы младший братец Понго был застукан без борьбы. Арчи беспомощно покосился на Реджи, но тот уже полностью исчерпался. Истомленная натура окончательно обессилела, и он откинулся на спинку, закрыв глаза и чуть посапывая носом. Предоставленный самому себе, Арчи не придумал ничего лучшего, чем снова пошевелить пальцами. И речитатив первосвященника зазвучал прямо-таки ликующе:

— Мне предложены две сотни. Это уже лучше. Уилли, поверни пьедестал, пусть посмотрят хорошенько! Помедленнее! Помедленнее! Ты не рулетку крутишь. Две сотни. Две-две-две-две-две. — Внезапно тон его стал лиричным. — Две-две-две. Красотка Лэ мчалась на поезд два две! Носильщик сказал: «Не суетитесь, не рвитесь вперед, не торопитесь: есть минута еще или две до отхода два две!» Две-две-две-две-две!

Тревога Арчи возросла. Казалось, он шевелит пальцами на этого словообильного человека через моря непонимания. Нет ничего труднее для точной интерпретации, чем шевеление пальцами, и идея Арчи о смысле таких шевелений расходилась с идеей первосвященника минимум на милю. Первосвященник, видимо, считал, что Арчи шевелил, добавляя сотню, тогда как на самом деле Арчи подавал знак, что повышает цену ровно на доллар. Арчи чувствовал, что сумел бы втолковать это первосвященнику, будь у него время, но последний не дал ему и лишней секунды. Он, так сказать, погнал своих слушателей вперед и не давал им передышки, чтобы опомниться и сплотиться.

— Две сотни-две сотни-две-три, благодарю вас, сэр, три-три-три-четыре-четыре-пять-пять-шесть-шесть-семь-семь-семь…

Арчи поник в своем деревянном креслице. Он испытывал чувство, которое до этого ему довелось испытать только дважды: в первый раз, когда он брал уроки вождения авто и нажал на газ вместо тормоза, и во второй раз, относительно недавно, когда впервые спускался на скоростном лифте. И сейчас им владело ощущение, что его куда-то увлекает взбесившаяся машина, а часть его внутренних органов осталась где-то позади. Из этого вихря эмоций возник один непреложный факт: как бы ни зарывался его противник, он должен завладеть призом. Люсиль послала его в Нью-Йорк специально ради Понго. Она принесла в жертву свои драгоценности во имя великого дела. Она полагается на него. Возложенное на него поручение представилось Арчи почти священным. Он смутно ощущал себя рыцарем, напавшим на свежий след Святого Грааля.

Он снова зашевелил пальцами. Кольцо и браслет принесли почти тысячу двести долларов. И он будет биться вплоть до этой цифры.

— Мне предложили восемь сотен. Восемь сотен. Восемь-восемь-восемь-восемь…

Откуда-то из глубины зала донесся голос. Невозмутимый, холодный, отвратительный, решительный голос.

— Девять!

Арчи привскочил и решительно обернулся. Этот подлый выпад с тыла уязвил боевой дух Арчи. Когда он поднялся на ноги, молодой человек, сидевший непосредственно перед ним, тоже встал и уставился в том же направлении. Это был коренастый, решительного вида молодой человек, смутно напомнивший Арчи кого-то, кого ему уже доводилось видеть. Но Арчи было не до него, он сосредоточенно разыскивал взглядом нарушителя спокойствия. И наконец обнаружил благодаря тому, что глаза всех в той части зала были устремлены на щуплого пожилого мужчину в очках, щеголяющих черепаховой оправой. Возможно, профессор или кто-нибудь вроде. Но кем бы он ни был, с ним следовало считаться, и очень серьезно. Выглядел он человеком со средствами, и весь его облик свидетельствовал, что он готов продолжать битву за Понго до конца лета и дольше.

— Мне предложили девять сотен. Девять-девять-девять-девять…

Арчи с вызовом посмотрел прямо в лицо очкастому.

— Одна тысяча! — крикнул он.

Вторжение крупных финансов в мирное течение дневной процедуры вывело прихожан из летаргии. Послышались взволнованные голоса. Шеи вытягивались, подошвы шаркали. А что до первосвященника, бодрость вернулась к нему с лихвой, его вера в человека и брата воспряла из бездны на внушительную высоту. Он сиял одобрением. Вопреки своим горячим панегирикам он был бы вполне доволен застучать младшего братца Понго на двадцати долларах, и мысль, что предлагаемые суммы уже достигли тысячи и что его комиссионные составляют двадцать процентов, согрела его солнечным счастьем.

— Предложена одна тысяча! — провозгласил он. — Но, джентльмены, я не хочу вас торопить. Вы все здесь знатоки и не потерпите, чтобы бесценная фарфоровая статуэтка династии Мин ускользнула от вас по демпинговой цене. Возможно, не всем вам статуэтка видна достаточно хорошо. Уилли, возьми ее, пройдись по рядам и покажи ее. Мы сделаем небольшой перерыв, пока вы будете внимательно рассматривать эту замечательную статуэтку. Шевелись, Уилли! Не волочи ноги!

Арчи в трансе осознал, что Реджи ван Тайл очнулся от освежающего сна и окликнул молодого человека в ряду перед ними.

— Привет, — сказал Реджи. — А я и не знал, что ты вернулся. Ты же меня помнишь, верно? Реджи ван Тайл. Я хорошо знаю твою сестру. Арчи, дружище, познакомься с моим другом Биллом Брустером. Ах, черт побери! — Он сонно хихикнул. — Я и забыл. Так ведь он же твой…

— Как поживаете? — сказал молодой человек. — Кстати, о моей сестре, — обернулся он к Реджи, — ты, случайно, не видел ее мужа? Ты же знаешь, что она вышла за какого-то жуткого олуха?

— Это я, — сказал Арчи.

— Что-что?

— Я женился на вашей сестре. Моя фамилия Моффам.

Молодой человек как будто слегка растерялся.

— Прошу прощения, — сказал он.

— Не из-за чего, — сказал Арчи.

— Я только исходил из того, что читал в письмах отца, — объяснил он в свое оправдание.

Арчи кивнул.

— Боюсь, ваш милый старый папочка меня не очень ценит. Но я надеюсь поправить положение. Если я сумею зацапать эту дурацкую фарфоровую штукенцию, которую Йо-Йо, мальчик с собачьей мордой, показывает клиентам, он не сможет надышаться на меня. Я хочу сказать, знаете ли, что у него есть другая вроде этой, и если он сможет прикупить пару, так мне дали понять, это его обрадует, взбодрит и даже подкрепит.

Молодой человек уставился на Арчи:

— Так это ты торговался против меня?

— А? Что? Вы торговались против МЕНЯ?

— Я хочу купить эту штуку для отца. У меня в данный момент есть особая причина быть у него на хорошем счету. И ты тоже покупаешь для него?

— Абсолютно. Как сюрприз. Люсиль придумала. Его камердинер, типчик по фамилии Паркер, предупредил нас, что эта штукенция выставлена на продажу.

— Паркер? Черт возьми! Паркер и меня предупредил. Я повстречал его на Бродвее, и он мне сказал.

— Странно, что в своем письме мне он про это не упомянул. Черт дери, мы могли бы заполучить ее за два доллара, если бы объединили наши ресурсы.

— Ну, нам лучше объединить их сейчас, чтобы задушить этого прохиндея в задних рядах. Я не могу пойти выше одиннадцати сотен, это все, что у меня имеется.

— И я выше одиннадцати сотен не могу.

— Вот только… мне хотелось бы… ты не позволишь?… чтобы отцу эту штуку отдал я. У меня есть особая причина размягчить его.

— Абсолютно! — великодушно согласился Арчи. — Мне без разницы, я только хотел подбодрить его, если ты понимаешь, о чем я.

— Жутко благородно с твоей стороны.

— Ничуточки, малышок, нет и нет, и вообще, отнюдь. Очень рад.

Уилли тем временем вернулся после блужданий между знатоками, и братец Понго вновь водворился на пьедестал. Первосвященник прочистил горло и продолжил свою речь:

— Теперь, когда все вы рассмотрели эту великолепную статуэтку, мы приступим… мне предложили одну тысячу — одна тысяча-одна-одна-одна-одна… одиннадцать сотен. Благодарю вас, сэр. Мне предложили одиннадцать сотен.

Первосвященник бурно ликовал. Было видно, как он складывает в уме цифры.

— Торгуйся ты, — сказал брат Билл.

— Ладненько! — сказал Арчи. Он вызывающе взмахнул рукой.

— Тринадцать, — сказал человек в заднем ряду.

— Четырнадцать, черт дери!

— Пятнадцать!

— Шестнадцать!

— Семнадцать!

— Восемнадцать!

— Девятнадцать!

— Две тысячи!

Первосвященник только-только не разразился благодарственным гимном. Он излучал благожелательность и добродушие.

— Мне предложили две тысячи. Есть добавление к двум тысячам?

— Давайте-давайте, джентльмены, я не хочу расстаться с этой великолепной статуэткой даром. Двадцать одна сотня. Двадцать одна-одна-одна-одна-одна. Вот это для меня привычнее. Когда я подвизался в залах Сотби в Лондоне, такое было самым привычным. Двадцать две-две-две-две-две. Никто и внимания не обращал. Три-три-три. Двадцать три-три-три. Мне предлагают двадцать три сотни долларов.

Он выжидающе посмотрел на Арчи, как смотрят на любимую собаку, чтобы она показала чудо дрессировки. Но Арчи исчерпался. Рука, которая шевелила пальцами так часто и смело, теперь повисла у его ноги, лишь слабо подергиваясь. Арчи вышел из игры.

— Двадцать три сотни, — вкрадчиво сказал первосвященник.

Арчи не шевельнулся. Наступила напряженная пауза. Первосвященник испустил легкий вздох, как человек, очнувшийся от чудесного сна.

— Двадцать три сотни, — сказал он, — двадцать три раз, двадцать три два. Третий, последний и заключительный раз двадцать три. Продано за двадцать три сотни. Поздравляю вас, сэр, с выгоднейшей покупкой!

Реджи ван Тайл уже снова задремал. Арчи потрогал своего шурина за плечо.

— Пожалуй, можно и ускакать, а?

Печально бок о бок они пробрались через толпу, вышли на Пятую авеню, не нарушив молчания.

— Препаршиво, — сказал наконец Арчи.

— Хуже некуда.

— И что это был за типус, хотел бы я знать?

— Какой-нибудь коллекционер.

— Ну, ничего не поделаешь, — сказал Арчи.

Брат Билл ухватил Арчи за локоть в порыве откровенности.

— Не хотел говорить при ван Тайле, — сказал он. — Он же такой балаболка, что еще до обеда весь Нью-Йорк про это узнал бы. Но ты член семьи и умеешь хранить секреты.

— Абсолютно! Немая могила и все такое прочее.

— Эта чертова штука была мне нужна потому, что я как раз обручился с девушкой в Англии и подумал, что все сойдет отлично, если я одной рукой смогу вручить отцу эту фарфоровую фигурку — чтоб ее! — а другой сообщить ему мою новость. Она просто самая замечательная девушка!

— Само собой, — сказал Арчи сердечно.

— Беда в том, что она выступает в хоре одного лондонского ревю и отец очень даже может взбрыкнуть. Вот я и подумал… ну, что же, жалеть смысла нет. Давай найдем тихое местечко, и я тебе все про нее расскажу.

— Милое дело, — сказал Арчи.


Загрузка...