Позднее Арчи Моффам всегда с некоторой гордостью вспоминал о своем соприкосновении со сногсшибательно популярной балладой «Мамины колени». Как известно, «Мамины колени» пронеслись по миру, подобно чуме. Шотландские старейшины напевали ее по дороге в церковь, у большевиков она стала бестселлером, в джунглях Борнео каннибалы ворковали ее своим отпрыскам. В одних только Соединенных Штатах было продано три миллиона экземпляров. Для человека, не совершившего в своей жизни ничего особо выдающегося, не так уж мало быть в определенном смысле сотворцом подобной песни. И хотя выпадали моменты, когда Арчи испытывал эмоции, охватывающие человека, проковырявшего дыру в плотине какого-нибудь из самых больших водохранилищ, он тем не менее никогда не жалел о своем участии в запуске этого смерча.
Теперь просто невозможно себе представить, что было время, когда хотя бы один человек в мире не слышал «Маминых колен». Тем не менее Арчи получил ее абсолютно свежей, когда несколько недель спустя после эпизода с Ваши сидел у себя в номере в отеле «Космополис», цементируя сигаретами и приятной беседой возобновленную дружбу с Уилсоном Хаймаком, которого впервые увидел в окрестностях Армантьера в дни войны.
— И чем ты теперь занимаешься? — осведомился Уилсон Хаймак.
— Я? — сказал Арчи. — Ну, собственно говоря, в моей деятельности в настоящий момент наблюдается то, что ты мог бы назвать затишьем. Однако мой милый старый тесть усердно созидает новый отель чуть поодаль отсюда, и вроде бы намечено, что я стану его управляющим, когда он будет закончен. Судя по тому, что я наблюдаю тут, работенка эта — не бей лежачего, и, думается, я сумею себя показать. А чем ты заполняешь долгие часы?
— Сижу в конторе дядюшки, черт бы ее побрал!
— Начинаешь с самого низа, чтобы досконально изучить дело и все такое прочее? Без сомнения, благородная цель, но, должен сказать, мне она была бы против шерстки.
— Для меня она хуже кости в горле, — сказал Уилсон Хаймак. — Я хочу стать композитором.
— Композитором, э?
Арчи почувствовал, что мог бы и сам догадаться. У типчика был явно артистический вид. Галстук-бабочка и все такое прочее. Брюки пузырились на коленях, а волосы, которые в военную эпоху его карьеры были сострижены до корней, теперь ниспадали ему на уши в пышном беспорядке.
— Кстати, не хочешь послушать самое лучшее, что я создал?
— Более чем, — ответил Арчи вежливо. — Валяй, старая птичка!
— Я написал и текст, а не только мелодию, — пояснил Уилсон Хаймак, уже сев за рояль. — Лучше названия ты еще не слышал: Лалапуза, одно слово! Она называется «Путь далек назад до маминых колен». Ну как? В точку, э?
Арчи с сомнением выпустил колечко дыма.
— Может быть, чуточку избито?
— Избито? То есть как избито? Для песни о мамочке всегда есть место.
— А, так она о мамочке? — Лицо Арчи прояснилось. — А я подумал, что это хит о коротких юбках. Ну конечно! Большая разница. И я не вижу причин, почему ей не быть спелой, сочной и с горчичкой. Ну валяй!
Уилсон Хаймак откинул с глаз столько волос, сколько уместилось в одной руке, прокашлялся, мечтательно посмотрел поверх рояля на фотографию тестя Арчи, мистера Дэниела Брустера, сыграл вступление и запел слабеньким высоким композиторским голосом. Все композиторы поют абсолютно одинаково, причем так, что надо услышать, чтобы поверить.
По вечернему Бродвею юноша бродить устал,
И не мог купить он ужин, все он деньги промотал.
— Не повезло! — сочувственно заметил Арчи.
Вспомнил он свою деревню, детских лет своих забавы,
Где жилось ему беспечно, где просты и чисты нравы
— Правильный дух! — одобрил Арчи. — Мне этот типус начинает нравиться!
— Не перебивай!
— Ладненько! Слишком увлекся и все такое прочее.
А кругом бездушный город, все соблазны городские.
Испустил тяжелый вздох он и сказал слова такие:
Путь далек до маминых колен,
Маминых колен,
Маминых колен.
Путь далек до маминых колен,
Возле них я с мишкою играл,
Погремушкою гремел и лепетал.
Ведь ничто не перевесит
Детство милое в Теннесси!
Путь далек назад, но начать его я рад!
Возвращаюсь я назад!
И поверьте, навсегда!
Возвращаюсь я назад!
(Я хочу туда!)
Возвращаюсь я на девять-пять
В старый милый домик мой опять,
Возвращаюсь днем осенним,
Возвращаюсь к маминым коле-е-е-еням!
На заключительной высокой ноте Уилсон Хаймак пустил петуха — слишком далеко она выходила за пределы диапазона его голоса. Он обернулся со скромным покашливанием:
— Ну, некоторое представление ты мог получить.
— И получил, старикан, и получил!
— Огненный вихрь, верно?
— Да, наличествуют многие признаки тип-топности, — признал Арчи. — Конечно…
— Конечно, многое зависит от пения.
— Именно это я и хотел сказать.
— И петь ее должна женщина. Женщина, способная взять заключительную высокую ноту с воздушной легкостью. Весь припев ведет к этой ноте. Тут требуется Патти или кто-нибудь вроде, способная подхватить эту ноту с крыши и держать, пока не явится швейцар запереть здание на ночь.
— Я должен купить экземпляр для жены. Где я могу его раздобыть?
— Раздобыть ты его не можешь. Она не опубликована. Писать музыку — чертовски дохлое дело! — Уилсон Хаймак яростно фыркнул. Было ясно, что он изливает чувства, накапливавшиеся много дней. — Напишешь такое, чего свет давно не слышал, и ходишь, ищешь, кто бы спел, а они говорят, что ты гений, а потом засовывают песню в ящик и забывают про нее.
Арчи закурил следующую сигарету.
— Я ведь милый старый ребенок в подобных делах, малышок, — сказал он. — Но почему бы тебе не отнести ее прямо издателю? Собственно говоря, я на днях общался с издателем нот. Типусом по фамилии Блюменталь. Он перекусывал здесь с одним моим приятелем, и мы вроде бы нашли общий язык. Почему бы тебе не отправиться завтра со мной к нему в контору и не сыграть?
— Нет, спасибо. Весьма обязан, но я не собираюсь играть свою мелодию у какого-то там издателя, где шайка нанятых им подзаборных композиторов прижмется ушами к замочной скважине и будет записывать. Придется ждать, пока я не найду певицу. Ну, мне пора. Рад был тебя повидать. Рано или поздно, но я позову тебя послушать, когда эта высокая нота будет взята так, что у тебя позвоночник завяжется узлами под затылком.
— Буду считать дни, — сказал Арчи вежливо. — Ну, пока-пока!
Не успела дверь закрыться за композитором, как она снова открылась, пропуская Люсиль.
— Приветик, свет души моей! — сказал Арчи, вскакивая и обнимая жену. — Куда ты пропала на весь день? Я ожидал тебя куда раньше. Хотел познакомить…
— Я пила чай с одной девушкой в Гринич-Виллидж. И раньше вырваться никак не могла. А кто это вышел отсюда, когда я шла по коридору?
— Типчик по фамилии Хаймак. Я с ним познакомился во Франции. Композитор и много чего еще.
— Мы как будто начали вращаться в артистических сферах. Девушка, с которой я пила чай, — певица. То есть она хочет петь, но не встречает поддержки.
— Совсем как мой типус. Он хочет, чтобы его песню спели, и никто не желает ее спеть. Но, солнышко моего домашнего очага, я не знал, что ты знакома с певчими пташками Гринич-Виллидж. Как ты с ней познакомилась?
Люсиль села и устремила на него тоскующий взгляд больших серых глаз. Она явно находилась во власти эмоции, но Арчи не мог разобрать, какой именно.
— Арчи, милый, когда ты женился на мне, ты обязался разделять мои горести, верно?
— Абсолютно! Все как перед священником. В радости и в горе, в болезни и в здравии, хвост держи пистолетом и носа не вешай. Нерушимый контракт.
— Ну так раздели их! — сказала Люсиль. — Билл снова влюбился.
Арчи заморгал.
— Билл? Когда ты говоришь «Билл», ты имеешь в виду Билла? Твоего брата Билла? Моего шурина Билла? Милого старого Уильяма, сына и наследника Брустеров?
— Его самого.
— Ты говоришь, он влюблен? Стрелы Купидона?
— Вот-вот!
— Но послушай! Не слишком ли это… Я хочу сказать, малыш абсолютная язва! Великий Влюбленный, а! Вместе с ним на дорожке Бриэм Янг[10] и все такие прочие. Да всего несколько недель назад он жалобно скулил из-за бабы с пунцовыми волосами, которая затем подцепила старину Реджи ван Тайла!
— Эта девушка все-таки лучше, слава Богу. Но не думаю, чтобы папа одобрил.
— И какого калибра нынешний образчик?
— Ну, она со Среднего Запада и, видимо, старается перебогемить всех девушек Гринич-Виллидж. Волосы коротко подстрижены, и она разгуливает в кимоно. Вероятно, начиталась журнальных историй про Гринич-Виллидж и тамошние артистические нравы, ну и подгоняет себя под них. До того глупо, когда от нее просто разит захолустьем. Билл сказал, что она из Мичигана, из местечка Змеиный Укус.
— Странные у вас тут названия! А впрочем, кто я такой, чтобы критиковать! В Англии найдутся и почище. Значит, старина Билл так и пылает?
— Говорит, что наконец-то нашел свою единственную.
— Ну, они все так говорят! Хотел бы я получить по доллару за каждый раз… О чем это бишь я? — благоразумно перебил себя Арчи. — Так ты думаешь, — продолжал он после паузы, — последняя избранница Уильяма будет еще одним потрясением для старого папочки?
— Просто не представляю, чтобы папа мог ее одобрить.
— Я изучил твоего веселого старого прародителя с близкого расстояния, — сказал Арчи, — и, говоря между нами, абсолютно не могу себе представить, чтобы он хоть кого-то одобрил.
— Не понимаю, почему Билл выискивает таких страшил? Я знаю по меньшей мере двадцать чудесных девушек, красивых, богатых, каждая из которых подошла бы ему лучше некуда. Но нет, он увиливает и влюбляется Бог знает во что. А хуже всего то, что ты не можешь махнуть на него рукой и принимаешься его вызволять.
— Абсолютно! Кому же хочется вставлять палки в колеса юным грезам Любви? И нам должно сомкнуться вокруг. А как эта девица поет, ты слышала?
— Да. Она сегодня пела.
— И какой у нее голос?
— Ну, он… громкий!
— А способна она подхватить высокую ноту с крыши и держать, пока не явится швейцар запереть здание на ночь?
— Что ты такое говоришь?
— Ответь на мой вопрос, женщина, и откровенно. Как ее высокие ноты? Очень высоки?
— Ну да, пожалуй.
— Тогда умолкни, — сказал Арчи. — Предоставь все мне, моя милая старая лучшая половина и три восьмых! Полностью положись на Арчибальда, человека, который никогда тебя не подводит. У меня есть планчик.
Когда Арчи в разгар следующего дня приблизился к своему номеру, сквозь плотно закрытую дверь до него донеслось монотонное гудение мужского голоса, и, войдя, он обнаружил Люсиль в обществе своего шурина. Вид у Люсиль, подумал Арчи, был немного утомленный. Билл, наоборот, весь лучился энергией. Глаза у него сияли, а физиономия обрела такое сходство с мордой чучела лягушки, что Арчи не составило труда догадаться, на какую тему он распространялся — конечно, речь шла о последней госпоже его сердца.
— Привет, Билл, старая плюшка! — сказал он.
— Привет, Арчи!
— Я так рада, что ты пришел, — сказала Люсиль, — Билл рассказывает мне про Спектацию.
— Кого-кого?
— Про Спектацию. Ту девушку, понимаешь? Ее зовут Спектация Почмоксон.
— Не может быть! — сказал Арчи, растерявшись.
— А почему? — проворчал Билл.
— Да потому! — воззвал к нему Арчи, как к разумному человеку. — Послушай! Спектация Почмоксон! Очень сомневаюсь, что такое имя вообще существует.
— И чем оно тебе не понравилось? — вопросил взбешенный Билл. — Во всяком случае, куда лучше, чем Арчибальд Моффам!
— Детки, прекратите! — неумолимо сказала Люсиль. — Это прекрасное старинное среднезападное имя. Почмоксонов из Змеиного Укуса, штат Мичиган, знают все. А кроме того, Билл называет ее Тупочка.
— Пупочка, — сурово поправил Билл.
— Ах да, Пупочка! Он называет ее Пупочка.
— Младая кровь! — вздохнул Арчи. — Младая кровь!
— Перестань вякать, будто ты мой дед.
— Я смотрю на тебя как на сына, малыш, как на любимого сына!
— Будь у меня отец вроде тебя!..
— Да, но такого у тебя нет, дитя мое, а также чадо, в том-то и беда. Тогда все было бы просто. Но поскольку твой подлинный отец, с твоего позволения, хотя и в человеческом облике, но самый выдающийся вампир из рода летучих мышей того же названия, находящихся в неволе, необходимо принять какие-то меры, и тебе чертовски повезло, что на твоей стороне я — учитель, философ и друг, полный самых плодотворных идей. Так вот, если ты будешь столь любезен и уделишь мне секунду, чтобы послушать меня…
— Я тебя слушаю с того момента, как ты вошел.
— Ты не говорил бы в таком резком тоне, если бы знал все! Уильям, у меня есть план!
— Ну?
— План, про который я упомянул, Метерлинк назвал бы лалапузой из лалапуз!
— Ну, разве он не маленькое чудо! — вздохнула Люсиль, с нежностью глядя на мужа. — Он ест много рыбы, Билл. Вот почему он такой умный!
— Как креветка, — диагностировал Билл грубо.
— Ты знаешь дирижера ресторанного оркестра? — спросил Арчи, пропустив шпильку мимо ушей.
— Я знаю, что в оркестре там есть дирижер. Ну и что?
— Отличный тип. Большой мой приятель. Забыл, как его зовут…
— Называй его Пупочкой, — посоветовала Люсиль.
— Воздержись! — сказал Арчи, когда его издерганный шурин испустил бессловесный рык. — Умерь веселость каплюшечкой сдержанности. Твоя девичья шаловливость неуместна. Ну, так я поговорю с этим типчиком и все улажу.
— Что уладишь?
— Да все это милое дело. Я намерен убить двух птиц одним камнем. У меня на заднем плане ошивается композиторчик с заветным желанием, чтобы его любимая песня была спета перед взыскательной публикой. А у тебя есть певица, рвущаяся с поводка. И я намерен договориться с типусом, который управляет этим оркестром, чтобы твоя девица как-нибудь вечерком спела песню моего типчика под оркестр в ресторане внизу. Что скажешь? Огненный вихрь или не огненный вихрь?
— Идея неплохая, — признал Билл, заметно повеселев. — Вот уж не думал, что тебя хватит на такое!
— Это почему же?
— Ну…
— Великолепная идея, — сказала Люсиль. — Но конечно, об этом и речи быть не может.
— То есть как?
— Разве ты не знаешь, что для папы нет ничего хуже чего-либо отдающего кабаре? К нему постоянно приходят и говорят, что час обеда очень скрасили бы певицы и тому подобное, а он рвет их на мелкие кусочки. Он считает, что такие развлечения ставят под сомнение фешенебельность отеля. Он тебя искусает, если ты хотя бы заикнешься об этом!
— А! Но, осветительная система души моей, ты упустила из виду, что милый старый папочка в данный момент отсутствует. Утром он отправился на озеро Как Его Там ловить рыбу.
— Неужели ты собираешься осуществить свой план, не спросив его позволения?
— В целом именно так.
— Но он придет в ярость, когда узнает.
— Но узнает ли он? Скажи, узнает?
— Ну конечно. Обязательно узнает.
— Не вижу почему, — возразил Билл, в пластилиновом уме которого план запечатлелся очень глубоко.
— Не узнает, — сказал Арчи безапелляционно. — Аттракцион ведь только на один вечер. А к тому времени, когда милый старый папаша возвратится, съеденный до костей комарами и с чучелком единственной форельки в чемодане, дело будет сделано, и больше никаких перемен на берегах Гудзона. Идея такая. Мой типчик хочет, чтобы его песню услышал издатель. Твоя девушка хочет, чтобы ее голос услышал какой-нибудь типус, который устраивает концерты и прочее. Ты, конечно, знаешь такого типуса и сможешь пригласить его перекусить с тобой в ресторане.
— Я знаком с Карлом Штайнбергом. Собственно, я как раз собирался написать ему про Спектацию.
— Но ты действительно уверен, что у нее такое имя? — сказал Арчи все еще с нотой недоверия в голосе. — Ну, впрочем, наверное, она сама тебе сказала, а кому и знать, как не ей? Будет полный тип-топ. Зааркань своего приятеля и до финиша не отпускай от столика. Люсиль — небесное видение на горизонте — и я будем за другим столиком ублажать Макси Блюменталя.
— Что еще за Макси Блюменталь? — спросила Люсиль.
— Друг моего детства. Музыкальный издатель. Я приволоку его, и все будет в ажуре. Мисс… — Арчи поперхнулся, — мисс Спектацию Почмоксон ангажируют на пятимесячное турне, а старый весельчак Блюменталь приступит к опубликованию песни. Две птицы, как я упомянул раньше, одним камнем! Ну как?
— Козырной туз, — сказал Билл.
— Разумеется, — сказал Арчи, — я тебя не уговариваю, а просто выдвинул вариант. Если у тебя есть планчик получше, валяй!
— Потрясенц! — сказал Билл.
— Полная нелепость! — сказала Люсиль.
— Моя милая старая подруга в радостях и печалях, — сказал Арчи, глубоко уязвленный, — мы приветствуем критику, но не полное заушательство. В чем ты усматриваешь изъян?
— Дирижер побоится дать согласие.
— Десять долларов — выложенные присутствующим здесь Уильямом — давай, Билл, выкладывай! — развеют его страхи.
— И папа обязательно узнает.
— Боюсь ли я папы?! — бестрепетно вскричал Арчи. — Ну да, боюсь! — добавил он по размышлении. — Но я не вижу, каким образом он может узнать.
— Никак не может, — сказал Билл категорически. — Наладь все, Арчи, и побыстрее! Самое оно!