Неужели я умру?

Глава 12

Я осторожно постучал в покосившуюся металлическую дверь и обнаружил, что она не заперта. Может быть, здесь уже никто не живет? Ведь я даже не подумал, сколько лет объявлению. Все же, смирившись с мыслями, я неуверенно шагнул в неизвестное помещение.

Я оказался в самой что ни на есть мастерской. Пол был усеян разорванными клочками бумаги и холстами, видимо отвергнутыми хозяином. Весь этот бардак был приправлен каплями краски, кисточками, валиками, опустошенными банками. Тусклая лампочка лениво освещала помещение, периодически нервозно моргая. Воздух пронизывал запах старых пыльных книг. Усталые стены были изрезаны шрамами и молчаливо грустили по былым временам. Кто-то хаотично разбросал мольберты — и что самое странное, по высоте они были ровно по пояс, словно художник был либо ребенок, либо карлик. Складывалось впечатление, что комната дышит, наблюдает за мной. Пропитанная чувствами, переживаниями, болью, сумасшествием. Находясь в самом сердце живого организма, сопереживая с ним, я думал, как ему помочь, хотел пожалеть.

Я рискнул продвинуться дальше в исследовании таинственной обители. Войдя во второе помещение, я был поражен открывшейся моим глазам красоте. Возле стен аккуратно были расставлены готовые картины: завораживающие, необъяснимые, пугающие, эротичные, прибывшие прямиком из глубин подсознания. Портреты людей были настолько жизненны, что казалось, они вот-вот заговорят со мной. От зимних пейзажей веяло холодом, от городских зарисовок пахло дымом и асфальтом. Больше всего меня поразили картины с невообразимыми каракулями и ляпсусами: серые, трагичные, яркие, утренние, пьяные, болезненные. Как будто художник случайно опрокинул краски на холст. В углу стоял черный, до блеска наполированный рояль. Рядом с ним находился стул, на котором лежало три толстых книжки, в очередной раз наталкивая меня на мысли, что маэстро маленького роста и использует их, чтобы дотянуться до клавиш. Высокие стеллажи населяли тысячи книг, видимо, когда-то принадлежавших библиотеке. Напротив — остывал гордый камин. В комнате было свежо. Воздух пронизывал сладкий запах свечей. По центру комнаты стоял роскошный позолоченный мольберт с изображением очаровательной женщины. Она грустно улыбалась, отведя глаза в сторону. Портрет, полный материнской любви и ласки. Его простая красота восхищала меня.

В помещении постепенно стало светлеть. Я принялся искать источник этого явления. Поднял голову вверх и наткнулся на слепящий луч света, который проткнул хмурое небо. Это было поразительно: я увидел стеклянную крышу, которая служила окном в небо. Мои глаза наблюдали сцену перевоплощения природы. Огорченные облака разбегались в стороны, открывая занавес для яркого солнца. Буйство красок слилось в единый мост, соединяющий мир людей с вселенскими просторами. Впервые я стал свидетелем столь божественного чуда — рождения радуги.

— Это крыша — идея моей жены… — раздался голос неизвестного за моей спиной. — У нее был талант создавать чудо из простых вещей. Теперь все, что мне нужно для поиска музы, — это поднять голову вверх. Сквозь стекло наблюдать движение облаков и появление звезд, встречать рассвет и провожать день.

Я испуганно повернулся и увидел перед собой улыбчивого мужчину лет шестидесяти. Его седую голову покрывала несуразная серая шапочка. Бархатный коричневый халат, явно больше по размеру, с удлиненными рукавами, был одет поверх строгого костюма. Бабочка в горошек придавала дополнительную щепотку нелепости в образ незнакомца. Лицо было приятным. Большие карие глаза с аккуратными мешками под ними, ухоженная черная, с серебряными проблесками щетина, строгие губы. Он стоял так же, как и я, босиком. Его ноги были заляпаны по колено в краски, и он, словно ребенок, радостным видом пристально смотрел на меня.

Чуть успокоившись, я решил объяснить свое появление:

— Я по объявлению к мистеру Деданжу… — я достал из кармана развалившийся кусок бумаги.

— Месье Деданжу! Мне кажется, так звучит гораздо лучше! Я уже и не надеялся, что кто-то придёт. Этому объявлению несколько лет. Как тебя зовут, юноша?

— Меня зовут Шаду, — я протянул руку, но мисье лишь одобрительно кивнул мне в ответ. — Вы не боитесь оставлять двери открытыми?

— Нет, все, что здесь есть, уже давно не представляет для людей ценности. А ты, я вижу, тоже не из пугливых. Многие боятся этого места.

— Ночью я бы не рискнул здесь оказаться, Месье Деданж, — с улыбкой сказал я, избавившись наконец-таки от волнения.

— Ты весь мокрый, да еще и босиком, тебя ограбили?

— Нет, просто оказался не в то время, не в том месте…

— Прости мою назойливость, ты можешь разжечь камин и приготовить себе чай, юноша. Кухня внизу.

Мастерская месье Деданжа не прекращала меня удивлять. Спустившись по лестнице вниз, я оказался в просторном кабинете с широким письменным столом, усеянным газетами, конвертами и принадлежностями для письма. По центру стоял глобус, на котором красными флажками были отмечены страны. Видимо, это были страны, в которых когда-то побывал хозяин, либо которые собирается посетить в будущем. На стенах были развешаны фотографии разных людей: улыбчивых, грустных, нелепых, растерянных. Словно они и не догадывались, что их снимают. Необычны и столь притягательны были они. Затем я подошел к лакированной тумбочке и принялся усердно рассматривать коллекцию маленьких инструментов на ней. Тут можно было найти все что угодно: и блестящий саксофон, и грустную скрипку, и томный контрабас, и лучезарную арфу.

Я вошел в следующую дверь и оказался на крохотной кухоньке. Месье Деданж был явно не сторонник мытья посуды, оставляя за собой фарфоровые горы в раковине. Дождавшись свиста чайника, я наполнил две большие кружки чая и поднялся обратно наверх. Деданж пристально вглядывался в прозрачный потолок, наверное, радуясь хорошему настроению у погоды. Дрожащими от холода руками я развел пламя в камине. Горячий глоток сладкого чая согрел изнутри. Недолгую минуту безмолвия прервал мисье:

— Скажи мне, Шаду, тебе и вправду интересно предложение?

— Да, месье Деданж, мне нужна работа. Так сложилось, что мне теперь нужно как-то зарабатывать на жизнь.

— Мне нравится оптимизм в твоем голосе, юноша. Тебе есть, где жить?

— К сожалению, пришлось покинуть дом…

— Ты отчаянный парень, Шаду. Работы будет много, платить буду раз в две недели. Сумма небольшая, но на жизнь хватит. Кстати, жить можешь здесь.

— Вы ведь едва меня знаете, мисье Деданж. Почему вы доверяете мне?

— Я доверяю всему, что посылает мне Всевышний. Когда-то мы с женой остались ни с чем, пытаясь покорить этот город. Разочарованные, усталые, обездоленные, мы со слезами наблюдали, как за долги опустошают наш дом. С лицом, полным лживой уверенности, я безнадежно успокаивал любимую. Я сказал себе тогда: «Это конец». Случайность или нет, но вдруг к нам подошел мужчина, который, видимо, сочувствовал происходящему со стороны. Спокойным, едва ли не тоном проповедника, он обратился к нам. Я хмурым видом выслушал предложение незнакомца о работе и о том, что он сможет выделить нам уголок при библиотеке. Его блестящие глаза и цыганское морщинистое лицо лишь вызвали во мне опасение. Я недовольно спросил: «Почему же вы доверяете тем, кого совершенно не знаете?». Мужчина скромно улыбнулся и, подняв вверх плечи, ответил: «Вы действительно правы, я совершенно Вас не знаю, но мне знакомо чувство отчаяния, которое вы сейчас испытываете, — и вот ему я бы точно не стал доверять». Незнакомца звали Рами. Моя жена стала работать старшим библиотекарем, а я водителем у него. Эта мастерская — подарок этого замечательного человека. Благодаря ему я понял, что любая боль, несчастье или же отчаяние — лишь мимолетный кадр в долгой пленке под названием жизнь. Мы с Рами стали одной семьей. Он много раз со смехом вспоминал первый день нашего знакомства… Когда человек перестает верить в людскую доброту, он черствеет, Шаду. Недоверие сопровождает его, нашептывая всяческую ерунду про окружающих.

Очарованный историей, я с интересом спросил:

— Месье Деданж, а где сейчас Рами?

— Он давно уже умер, юноша. Каждый день благодарю его за появление на моем пути, ведь когда-то он вдохнул жизнь в почти мертвого меня.

Я испытывал симпатию к этому светлому старику. Как же мне хотелось поделиться с ним своей историей о перерождении и о прошлой жизни. Но здравый смысл останавливал меня. Воодушевленный, я поднялся, протянул руку и сказал:

— Я с радостью приму Ваше предложение!

Месье кивнул головой, опустил глаза и тихонько начал:

— Шаду, я бы непременно пожал твою руку, если бы имел такую возможность. Жизнь посчитала, что во мне есть кое-что лишнее.

На мгновение я потерял ход мыслей. Но затем все мои наблюдения слились в неопровержимое заключение: необычайно длинные рукава халата, мольберты по пояс, книги на рояле, ноги, измазанные в красках, — маэстро был безрукий.