Неужели я умру?

Глава 35

Во всей этой совместной суете, в преодолении единого пути я находил наслаждение и безмерную радость. Наш дом с каждым днем все больше окутывала гармония. Очередные приключения объединяли нас и открывали новые страницы жизни, влюбляя в каждую строчку новой главы. Я женился на Гелне, и через должное время у нас родился сын, которого мы назвали в честь дедушки — Бродо-младший. Наша семья стала больше и в разы счастливее. Во мне проснулось новое чувство необъяснимой привязанности и ответственности, которую можно познать, когда ты становишься папой. Удивительно, что то же самое мне сказал отец, который открыл новые эмоции, став дедушкой. Появление ребенка — это встреча с ангелом, которого ты оберегаешь до того момента, когда он станет хранителем для своих детей. Воспоминания из детства, которыми я так дорожил, вернулись в настоящее: семейные пикники, поездки на озеро, беседы обо всем. Я дал себе обещание, что мой сын будет самым счастливым в мире человеком. Я надеюсь, мне разрешат наблюдать украдкой с небес за его жизнью, а может, даже стать его Вестосом. С каждым днем, оглядываясь на произошедшее, я искренне благодарил за каждую линию событий и в один день пришел к ясной мысли, что совсем забыл о Лимерции, мистере Русте, тюрьме, Мортем, больничной кушетке. Как будто всего этого никогда не существовало. И только спустя два года до меня дошла весть о внезапной смерти мистера Руста от сердечного приступа. Случившийся накануне его смерти необъяснимый пожар унес с собой безвозвратно сотни картин. Что касается Лимерция, то это осталось за мантией неизвестности. Ходили разные слухи: будто бы он и устроил тот самый поджог. Другие говорили, что он отравил мистера Руста с целью присвоить его деньги и на следующий день необъяснимым образом пропал без вести. Третьи утверждали, что теперь Лимерций бродяжничает, застряв в хмельном слое мира. Предсказуемые, пусть и покрытые тайной пути к жажде власти. В тот момент мной овладела печаль, ведь несмотря ни на что, я продолжал любить своего друга. Удивляясь самому себе, я осознал, что о Лимерции сохранились только хорошие воспоминания. Как жаль, что мы бессильны изменить людей, заставить их опомниться. Быть может, мы еще встретимся, мой друг.

Мысль о том, чтобы выкупить библиотеку не покидала меня. Но средств на покупку и восстановление этого здания катастрофически не хватало. Большая доля библиотеки принадлежала партнерам мистера Руста, и после его смерти обессиленная постройка полноправно перешла в их владения. Месье Деданж с болью смотрел на удручающие последствия пожара. Дом был окрашен в обугленный красно-золотистый цвет. Стены были перекошены, будто пытались вырваться и убежать во время поджога. Стеклянная крыша закоптилась и теперь превращала лучи солнца в мрачные тени, создавая жуткое ощущение небытия. Боль этого здания пропитывала округу, придавая мрачность и скорбь улицам. После продолжительного молчания месье Деданж спросил у меня:

— Шаду, ты слышал миф о птице Феникс?

— Да, в детстве дедушка рассказывал мне о ней, но я плохо помню… — слегка стыдясь, ответил я.

— Предвидя смерть, Феникс сжигает себя в собственном гнезде и появляется снова из пепла…

— Символ возрождения и триумфа вечной жизни…

Мы оба улыбнулись, и в наших глазах сверкнула единая надежда, понятная без слов. Мы вернемся сюда, обязательно вернемся.

И вот однажды, сам того не ожидая, я получил письмо от некоторого господина, который владел судостроительной компанией в далекой северной стране. Его звали мистер Чоду. Мне довелось с ним познакомиться на одной из выставок. Он выражал сильное желание приобрести мою первую картину с изображением отца и сына. Тогда я отказал ему, объясняя, что для меня это больше, чем произведение, — это отражение моей души и память об одном очень близком человеке. Чоду был явно огорчен, но в то же время впечатлен моими словами. В письме аккуратным почерком было написано:

Я потерял дар речи после прочтения письма. Затем еще много раз перечитал содержимое. Не мог до конца поверить своим глазам, снова и снова щипая себя за щеку. Картина была реальным отражением жизни этого человека. Я уловил этот чувственный фрагмент, хранившийся во вселенской ленте воспоминаний. Внутри все трепетало от бесконечной искренности и чувственности этих строк. Я вспомнил о Ромале и, не раздумывая, подписал работу, как некий «Ш». На оборотной стороне полотна я запечатлел следующие строки: «Этот крик души я посвящаю Великому «Р», который стал для меня символом надежды в океане неизвестности». Прощаясь с картиной, как с живым человеком, я с грустью отдал ее в руки почтового отделения.

Через месяц я получил очередное письмо от того же самого адресата. В нем излагалась бесконечная благодарность за такой щедрый подарок. К письму прилагался чек с суммой, которую мне было даже тяжело представить. Внизу было написано: «На возвращение утраченных надежд!»

Эту щедрость не иначе как чудо я назвать не мог. Когда я поведал эту историю близким, то запечатлел продолжительную безмолвную картину с открытыми ртами и широкими неморгающими глазами. Мистер Чегони до последнего момента думал, что я его разыгрываю. В первую очередь мы вернули мастерскую во владения месье Деданжа, сделав ее главным корпусом Школы искусств имени Ромаля. Квартал, где была расположена бывшая библиотека, нарекли «Возрождение», установив фонтан с символом феникса. Теперь вместо бродяг, заселявших подворотни, здесь можно было увидеть, плескающихся под струями фонтанов детей, новоиспеченных учеников школы, рисующих городские этюды, выступления живых музыкантов, влюбленные парочки, наслаждающиеся поцелуями. Со всех концов страны мы приглашали талантливых энтузиастов. Днями и ночами они трудились над восстановлением каждого уголка, окрашивая все вокруг в краски радости. Затем к нам присоединились жители Хегри, казавшиеся мне теперь добродетелями. Шаг за шагом мы вернули этим улицам величественный вид, и этот район стал по праву носить титул «Достояние Хегри». Часть средств мы пожертвовали на реконструкцию городского приюта. Многих детей пригласили к себе на обучение. Впоследствии мы были поражены яркостью их талантов. Денег оставалось более чем достаточно, и мы единогласно решили открыть несколько бесплатных школ по всей стране. Я менялся, и вместе со мной менялся мир. Я полюбил жизнь, открыв нараспашку ей свое сердце. Оставшиеся годы были самыми ценными. Каждый день я проживал как последний: страстно любил, громко смеялся, не стеснялся людей, уверенно рисковал, плакал, провожая солнце, говорил синхронно с Вестосом. Я кружился в объятиях жизни, чувствовал на губах ее поцелуи. Благодарил. Доверял. Верил. В бурном жизненном потоке я написал сотни новых шедевров, объездил десятки стран, встретил множество замечательных людей. Мне удалось прожить тысячелетие в этом маленьком отрезке времени. Незаметно я приблизился к концу своего второго шанса…

Неужели я умру? Не могу поверить, что я следующий в этой, казалось бы, долгой очереди в местечко под названием смерть… Вестос, ответь мне, прошу тебя! Скажи мне, что тот день, когда Всевышний обернул время вспять, — лишь плод моего отчаяния, сумасшествия, больного воображения. Мне страшно, Вестос. Эти десять лет стоят вечности небытия. Боже мой, как же невыносимо осознавать безысходность! Этот второй шанс и награда, и кара в одном воплощении. Строгая, но поучительная история заблудившегося странника, получившего дар Богов и наказание в виде знания точного времени встречи с Мортем. Не мне судить людей, но мне их искренне жаль. Ах, если бы только Создатель дал мне силы донести до них эту историю, отвернуть от бездумного марша в пропасть существования, где каждый взращивает в себе старость, скрывается от себе подобных, избегает трудности, не прощает собственных ошибок. Они встречают смерть как избавление…

— Глупо бояться смерти, не научившись жить. Ты помнишь эти слова, Шаду? — Отозвался на мою исповедь мой хранитель. — Каждый человек — вольный художник, рисующий своими мыслями, взглядами, чувствами. На холсте отражается лишь только то, что он выбирает. Но хуже всего, когда он ждет, что кисти начнут рисовать без помощи его рук. Он смотрит на шедевры, унижая свои произведения, так и не попробовав свои силы. Прячет краски в глубинах души, закрыв их на засов своим неверием. Захлебываясь чувством вины, он гневит жизнь за то, что она несправедливо обделила его талантом творца — опустошается…

— Боязнь пустоты сильнее, чем страх перед смертью, когда ты теряешь настоящую жизнь. Теперь я все понял, Вестос. Тяжело покидать то, что по-настоящему любишь…

— Ты всегда будешь с теми, кого полюбил, Шаду. Ты будешь жить в своем искусстве, в каждой линии, созданной кистью в твоих руках. Ты будешь жить в доброте и любви, бескорыстно тобой подаренной. Ты оставишь светлую память, Шаду, и веру в чудотворность жизни. Живи! Живи до последнего вздоха, отведенного тебе. Живи, зная о безвозвратности этого мира!