Неужели я умру?

Глава 21

В момент я осознал, как незаметно стираются километры под нашими ногами. И только ноющая боль в ступнях напоминала мне о пройденном пути. Я с волнением отгонял мысли о том, когда Гелна, выдохнув, скажет: «Ну, вот и все, мы пришли», ознаменовав завершение проведенного вместе времени. Господи, прошу тебя, еще пару кварталов. Я с интересом продолжал свое интервью:

— У тебя есть любимое занятие, которому ты бы посвятила всю свою жизнь?

— Да, есть, Шаду, но оно немного покажется тебе странным.

— Уже заинтриговала…

— Мне нравится приходить в парк, подсаживаться к незнакомым людям и невзначай подслушивать их беседы. Не показывая вида, переживать вместе с ними, радоваться, сочувствовать, жаловаться на жизнь, словно я близкий человек. А затем, когда я остаюсь на скамейке в одиночестве, я приступаю додумывать продолжение истории с их участием в роли главных героев. Я начинаю наполнять сюжет захватывающими приключениями, яркими сценами любви, громкими победами. Я представляю счастливый конец, где мои актеры смогли все преодолеть и прожили незабываемую жизнь.

— И ты бы посвятила этому всю жизнь?

— Да, ну а если точнее, то я хочу писать о людях, чтобы мои книги позволили видеть самих себя со стороны. Сквозь метафору и сказочный сюжет помочь людям осознать, что обыденное существование возможно наполнить воздухом жизни и раскрасить в сочные тона, невзирая на препятствия, трудности и разочарования.

— Гелна, это не кажется мне странным. У тебя чудесная цель! Твоя вера в человеческое счастье меня воодушевляет.

— А чему бы ты посвятил себя, Шаду, помимо спасения незнакомок?

— Подобно твоим книгам, я в поисках истории, которая погрузит читателя в жизнь, не давая оторваться ни на секунду. Я видел себя со стороны — потрёпанная обложка, пожелтевшие страницы, бесцельный сюжет. Прозябание на полках среди миллионов таких же существ, покрытых пылью беспечности. Шли дни, годы, десятки лет — автор молчал. Его внутренний перфекционизм мешал действовать, вечно сравнивая себя с идеальным вымыслом. Погружаясь в сожаления, он говорил: «Поздно что-либо менять. Книга не продается, она не интересна». Но настал день, когда был дарован второй шанс — шанс понять ценность жизни. История началась с чистого листа. Написано мало страниц, но зато ослепительно-ярких. Они побуждают перечитывать себя, и делается это на одном дыхании. Впереди еще множество белых листов, требующих творческих чернил, и я верю, что моя повесть станет примером для подражания тем, кто заблудился в тумане существования.

— Я впечатлена…

Нависло молчание, вызванное глубиной нашей вдумчивости. Это безмолвие было странным, но в то же время приятным. Быть может, это был диалог душ, создавших с первых секунд неразрывную связь. Вместе с нами молчал сонный город, который украдкой подслушивал наши беседы. Его покой приготовились оберегать недремлющие звезды. Широколицая луна вежливо освещала очертания улиц. Вдруг я осознал наше местоположение и уверенно пришел к выводу, что мы рядом с хегринским детским домом. У меня сразу же возникло беспрекословное намерение навестить моего доброго друга Ромаля и пожелать ему спокойной ночи. Я незамедлительно озвучил это предложение Гелне, на что получил одобрительное согласие.

На мое удивление возле здания было людно. Царившая неразбериха вызвала у меня уже знакомое чувство опасности. Оно усилилось при виде хегринских стражей порядка, которые допрашивали пожилую комендантшу. Заметив мой облик, она направила на меня дрожащий указательный палец, спустив в мою сторону надоедливых ищеек. Меня схватили за руки и без церемоний озвучили:

— Вам придется пройти с нами!

— Что случилось? Я ничего не сделал… — обескураженный, принялся оправдываться я.

— Вам знаком мальчик по имени Ромаль?

— Да, я пришел навестить его.

— Три дня назад он пропал бесследно и, по словам коменданта приюта, Вы последний, кто его навещал. Вы являетесь подозреваемым в похищении, и мы будем вынуждены задержать Вас до выяснения обстоятельств.

Не успев осознать происшедшее, я оказался в безразличных стенах городской тюрьмы.