Неустанное преследование (Болито – 27)

Аннотация

На дворе декабрь 1815 года, и приказы Адама Болито недвусмысленны. Как капитан сорокашестипушечного фрегата Его Величества «Непревзойденный», он должен «в первую очередь отправиться в Фритаун, Сьерра-Леоне, и оказать разумную помощь старшему офицеру патрульной эскадры». Но все усилия британских патрулей, борющихся с рабством, по пресечению процветающей торговли людьми, наталкиваются на неподходящие корабли, безразличие правительства, больше озабоченного старыми врагами, ставшими недоверчивыми союзниками, и продолжающуюся воинственность дея Алжира, которая грозит разжечь полномасштабную войну. Для Адама также нет покоя. Потерянный в горе и одиночестве, с неотомщенной смертью дяди, он не уверен ни в чем, кроме своей идентичности как человека войны. Море — его стихия, корабль — его единственный дом, а безрассудное и, возможно, обреченное на провал нападение на неприступную крепость — его единственная надежда расплатиться с самым горьким из долгов.

1. Пути назад нет

ПЛИМУТ, всегда один из важнейших и стратегически расположенных морских портов Англии, казался странно тихим и приглушённым. Даже Плимутский залив, известный своими быстрыми приливами и неожиданно сильными шквалами, был почти неподвижен, если не считать лёгкого морского бриза, который слегка нарушал движение.

Но было холодно, воздух был резким, как лезвие ножа, и только несколько небольших местных судов, казалось, были готовы бросить вызов.

Была середина декабря, ровно полгода прошло с тех пор, как стало известно о победе при Ватерлоо и окончательной капитуляции корсиканского тирана, так долго правившего страной. В ходе той же войны мальчики взрослели, пахари и конюхи превращались в матросов и солдат.

Теперь все закончилось, и такие морские порты, как Плимут, которые дали так много и многим, все еще не оправились от реальности мира и его последствий.

Даже когда полуденный выстрел пушки нарушил тишину и эхом прокатился от мыса Хоу до старой батареи на мысе Пенли, лишь несколько чаек с криками поднялись из воды – духи погибших джеков, как их называли моряки. Возможно, они тоже это почувствовали.

Отсюда огромные флоты и мощные эскадры снимались с якоря и отправлялись во все части света, где обитали враги Англии, а такие известные имена, как Нил, Копенгаген, Трафальгар, заполняли сердца и умы, особенно тех, кому не приходилось сражаться и у кого не было близких, сталкивавшихся с беспощадными бортовыми залпами, которые отнимали жизни добровольцев и угнетали людей без разбора.

К концу войны флот достиг своего пика могущества: в его составе было 240 линейных кораблей, около 317 фрегатов и бесчисленное множество других более мелких судов, готовых и способных выполнить любую задачу, которую им поручит Адмиралтейство.

Теперь здесь было много кораблей. Было воскресенье, но в те времена не имело значения, когда прогремит полуденный выстрел. Нужно было обмениваться сигналами, сверять хронометры: повседневная рутина продолжалась.

Но сегодня многие из этих кораблей подобны призракам: у некоторых спущены верхние реи, а шлюпки увезены на хранение на берег, а в некоторых случаях шрамы последнего, отчаянного морского боя всё ещё не залечены, словно их команды исчезли. Корабли уже стоят на приколе, некоторые ждут, когда их переведут на блокшив или используют для хранения ненужного оборудования; некоторые превратятся в плавучие тюрьмы. А некоторые, возможно, выживут, чтобы снова сражаться.

Лишь одно небольшое судно двигалось с какой-то видимой целью и направлением. Это была гичка, весла поднимались и опускались точно и неторопливо, команда была нарядно одета в просмоленные шапки и синие куртки того же цвета, рулевой одной рукой держал румпель, мичман рядом с лодкой, взгляды были устремлены на проход между безмолвными кораблями, на призрачный флот.

А на корме, в откинутом на плечи плаще, открывавшем сверкающие эполеты, стоял капитан, которому не нужно было напоминать о значимости этого дня.

Капитан Адам Болито не взглянул на проплывающие корабли, но этот момент он никогда не забудет. Он запомнит имена некоторых, даже многих из них. Теперь они безмолвны и безлюдны, их орудийные порты пусты, словно вытаращенные глаза, но он услышит крики и дикие ликования, всё ещё слышимые среди мрачных воспоминаний о войне на море.

Морские порты были полны напоминаний: одни были искалечены и ослеплены, другие – брошены просить милостыню на улицах. И теперь их будет ещё больше, выброшенных на берег, пока флот будет изрублен дотла, а их мужество и жертвенность забыты. Адам сжимал старый меч под плащом, пока пальцы не заныли. Эмоции, гордость, гнев – всё это было в этот горький, очищающий день.

Он обернулся и посмотрел вверх, когда гичка прошла сквозь тень стоявшего на якоре семидесятичетырёхтонного судна, старого двухпалубного, похожего на «Гиперион». На фоне мрачного, безоблачного неба он увидел одинокую фигуру, стоящую на трапе и наблюдающую за проплывающей мимо гичкой.

Затем он очень медленно приподнял шляпу и поднял её над головой в знак приветствия, пока выступающая корма не скрыла его из виду. Дозорный? Тот, кто всё ещё ищет убежища в мире, который отверг его? Или просто ещё один призрак?

Он услышал, как мичман прочистил горло. Он был новичком; они впервые встретились, когда гичка подобрала его у Лестницы Королевы. Ещё один молодой и подающий надежды, нервничающий из-за капитана, находящегося на его попечении.

Адам заметил настороженный взгляд Люка Джаго, своего рулевого. Он не допустит ничего плохого. Что бы он ни думал или ни говорил, он будет знать, что этот день значит для его капитана. Так же, как Джаго знал бы, где и когда его забрать, даже без сигнала или каких-либо указаний.

Он почувствовал, как румпель слегка пошевелился, и посмотрел вдоль лодки, поверх голов гребцов, чьё дыхание паром повисло в холодном воздухе. Как в тот первый день, чуть больше года назад, на этом же самом месте. Он смотрел на свой корабль.

Когда я принял командование.

Он не был на корабле две недели и едва успел обдумать и вспомнить прошедший год. Морские сражения, триумфы и горести, официальные визиты и другие, не менее важные, по крайней мере для него, события. И всё это время он с нетерпением ждал этого момента. Возвращения. Словно снова обретая целостность.

Тем не менее, это было чем-то вроде шока. Во время его отсутствия корабль переместили, и теперь он лежал на якоре, вдали от других судов, и даже его внешний вид стал неожиданностью. Привычная бледно-жёлтая краска на корпусе сменилась белой, так что обшивка и чёрные орудийные порты по обоим бортам создавали ещё более чёткий клетчатый узор, чистый и свежий на фоне грязных и заброшенных остовов поблизости.

Фрегат Его Британского Величества «Unrivalled» с 46 пушками был одним из первых, кто принял новые цвета мирного времени. Он также стал первым кораблём с таким же именем в списке Военно-морского флота.

Он стоял в лодке, когда корпус поднимался над взмахами вёсел. И он был её первым капитаном.

Этого было достаточно. Больше ничего не было.

Лучник уже прицепился, а боковая группа ждала его, все — новые и старые — готовые принять его.

А чего я ожидал? Что они заберут её у меня?

Он взглянул на мичмана, но имя юноши не пришло на ум.

«Это было хорошо сделано».

Мальчик покраснел, и Джаго заметил: «Мистер Мартинс быстро учится, сэр».

Адам кивнул. Таков был стиль Джаго. В следующий раз он всё вспомнит.

Раздался визгливый сигнал, и он услышал хлопки мушкетов, когда гвардейцы Королевской морской пехоты подняли оружие в знак приветствия.

Всё было так, как он и ожидал. Флаг, развевающийся на фоне холодного неба, моряки, лица которых ещё не загорели после службы «Непревзойдённого» в Средиземном море. Запах свежей краски, как в тот декабрьский день год назад.

Он ничего этого не видел.

Достаточно было быть хакером.

Лейтенант Ли Гэлбрейт вышел из-под кормы «Непревзойдённого» и окинул взглядом главную палубу. Всё было в порядке. Он позаботился о том, чтобы ничего не было оставлено на волю случая. Сегодня капитан возвращается; его собственный период временного командования скоро закончится.

Он нахмурился, когда резкий свет отразился от воды. Его протащили по кораблю, как только руки были готовы к работе, и он всё ещё был удивлён его видом. К белой краске пришлось привыкать, она казалась почти ничтожной по сравнению с пришвартованными поблизости корпусами, и только опытный глаз мог различить новые балки, восполнившие повреждения, полученные в жестокой схватке с фрегатом «Тритон» всего несколько месяцев назад. Часть ремонта была выполнена в Гибралтаре, а остальная часть – здесь, в Плимуте, где началась жизнь «Непревзойдённого». Где самому Гэлбрейту дали ещё один шанс. Ему повезло, и он это знал. И теперь, когда весь флот сократился, сократился вдвое, говорили некоторые, он должен был порадоваться за себя и оставить горечь другим, кому повезло меньше.

Гэлбрейту был 31 год, и девятнадцать лет своей жизни он провёл на флоте. Он знал и не желал ничего иного, кроме собственной должности. И эта должность была ему предоставлена. Его предыдущий капитан дал ему высочайшую рекомендацию, а наградой стал небольшой бриг «Виксен». Не пятого ранга, как «Непревзойдённый», а свой собственный, и первый шаг к желанному званию.

Он увидел боцмана Партриджа, уперевшего кулаки в бока и убедительно объяснявшего, какую работу ему нужно выполнить на фор-марсе. Слава Богу за таких людей, как Партридж, подумал он. Они были основой любого военного корабля, настоящими профессионалами: Партридж, Странас, канонир, вероятно, самый старый на борту, и Джошуа Кристи, штурман, лучший из всех, кого знал Гэлбрейт. Этот человек никогда не тратил лишних слов, но говорил убедительно и с полным пониманием приливов, звёзд и ветров, которые составляли его мир.

Будучи первым лейтенантом фрегата, Гэлбрейт был больше всех обеспокоен нехваткой людей. Несмотря на присутствие в этой военной гавани, у них было более пятидесяти человек в запасе. Он мрачно улыбнулся. Или, возможно, именно поэтому.

Помимо тех, кого они потеряли, убитыми или тяжело ранеными в последнем бою, некоторые были откуплены или перешли на другие корабли. Но несколько старожилов остались, даже некоторые из таких крутых парней, как Кэмпбелл, который поплатился за свою наглость и презрение к власти несколькими порками только в этом составе. Казалось, он находил какое-то зверское удовлетворение, выставляя напоказ свою израненную спину, которая выглядела так, будто её расцарапал какой-то дикий зверь. Опасный человек, и всё же он был одним из первых, кто вызвался атаковать шехек корсара, когда они подошли к борту, имея достаточно взрывчатки, чтобы убить каждого из них. Кэмпбелл был надёжной опорой, но он открыто презрительно смеялся над любым, кто предполагал, что он действовал из чувства долга или дисциплины.

Были и другие, подобные Кэмпбеллу. Люди, которые утверждали, что ненавидят всё, что представлял собой флот, и особенно офицеров, которые его поддерживали.

Так почему же они остались, когда у них появился шанс уйти?

Гэлбрейт увидел, как Лаксмор, капитан отряда Королевской морской пехоты, разговаривает с одним из своих сержантов. Что бы ни происходило вокруг, как бы тесно ни было на корабле, они каким-то образом оставались отдельным существом. Даже их каюты назывались «казармами». Лаксмор повидал немало сражений и хорошо ладил со своими морскими пехотинцами. Возможно, этого было достаточно. Гэлбрейт отвёл взгляд. Или он поздравлял себя с повышением? Обаятельный капитан Бозанкет погиб в тот день. Как и я, значит. Благодарен за то, что выжил и у него есть корабль, из-за страха перед неизвестностью.

Он увидел, как юноша Нейпир, слуга, остановился, чтобы полюбоваться на землю. Вероятно, он лучше всех понимал мысли капитана. Четырнадцати лет, серьёзный и трудолюбивый, и, очевидно, преданный капитану Адаму Болито. Необычные отношения, подумал он. Болито не всегда был человеком, которого легко понять, и иногда извинялся за свою нетерпимость. Как будто что-то или кто-то подталкивал его, заставлял.

И всё же с Нейпиром у него всегда находилось время объяснять, описывать, развивать тему. Только так он научится, сказал он однажды. Словно видел в нём что-то от своей юности. Должно быть, это было достаточно бурно, судя по тому, что слышал Гэлбрейт и видел сам. Как в том последнем бою, когда Болито бросился в погоню за вражеским фрегатом под командованием испанца-ренегата Мартинеса. Он намеренно неверно истолковал сигнал их адмирала оставаться на месте и предоставить преследование меньшему фрегату, который с самого начала уступал ему в оружии и парусах, и они спасли торговое судно «Аран Мор», перевозившее важных пассажиров. Он взглянул на трап и вспомнил, как Болито держал руку женщины и целовал её. Они могли бы быть совсем одни.

Гэлбрейт начал расхаживать по палубе, сцепив руки за спиной. Неужели и в этом дело? Неужели она снова напомнила ему о девушке, на которой он надеялся жениться, но потерял, когда поставил своё недолгое командование на первое место?

Он также подумал о нежелании Болито сближаться с кем-либо из своего нового командования. Он потерял фрегат «Анемон», сражаясь с более мощным американским кораблём, попал в плен и бежал. Словно с тех пор он не мог ни наладить контакт, ни принять, ни довериться.

И была у этого человека ещё одна сторона, разительный контраст. Кристи рассказал Гэлбрейту о том дне, когда он открыто выразил несогласие с капитаном. Для Кристи это было почти неслыханным. Рейдовая группа Гэлбрейта находилась среди малоизвестных островов, и капитан предупредил, что небезопасно вести «Непревзойдённый» по практически неизведанному проливу, который мог бы повредить киль корабля. Вся ответственность капитана…

После успешного освобождения нападавшей группы Кристи признался: «Он был совершенно безумен. Я горю в аду, прежде чем оставлю Гэлбрейта умирать в их руках», — сказал он. Я не большой любитель молиться, но, скажу вам, в тот раз я чуть не погиб!»

И когда они стояли вместе в церкви Фалмута, когда «Непревзойдённый» впервые бросил там якорь. Церковь была полна людей, улицы тоже, и царила полная тишина в память о погибшем в море, знаменитом дяде капитана, сэре Ричарде Болито.

Леди Кэтрин Сомервелл была там с ними. Такая красивая, такая одинокая, несмотря на толпу. Где она теперь? Что с ней будет? С женщиной, которая бросила вызов обществу, была возлюбленной и вдохновением сэра Ричарда и покорила сердце всей страны.

Палуба слегка качнулась, и он мысленно увидел корабль так же ясно, как этим утром. Чистокровный. Как резная надпись под носовой фигурой. Непревзойденный.

«Непревзойдённый» жаждал движения. Первый и, возможно, последний в своём роде: на верфи, где он был заложен, построен и спущен на воду, Гэлбрейт видел его единственный собрат. Те же изящные линии, гордость любого мастера. Но заброшенный. Недостроенный. Мёртвый.

Он посмотрел вдоль палубы, на две линии восемнадцатифунтовых пушек, их тали и ремни были тугими и чёткими, и вспомнил Мэсси, который был следующим по старшинству в кают-компании. Сын флаг-офицера и артиллерист до мозга костей, не из тех, кого вы когда-либо узнаете. Тихий и сдержанный даже в тот день, когда его убили, сбили, когда он сплачивал свой народ.

Здесь, в Плимуте, его сменил лейтенант Джордж Варло – полная противоположность. Живой, разговорчивый, чуть за двадцать, он, должно быть, пользовался влиянием; теперь каждое назначение было на вес золота. Гэлбрейт решил скрыть своё время, проведённое с Варло. Я чуть не улыбнулся. Возможно, это он перенял от капитана.

Он повернулся, расхаживая взад-вперед, когда полуденный выстрел скорбно разнесся по воде и по наблюдающим за ним ветеранам. Даже без больших старомодных часов, которые он всегда носил с собой, капитан Болито приходил точно вовремя.

Он услышал резкий, раздражённый голос мичмана Сэнделла, ругавшего одного из новичков. Им не хватало более пятидесяти человек до установленного состава. Мелкие тираны вроде Сэнделла не были бы потерей.

«Гиг уже виден!» Это был Беллэрс, третий лейтенант, который был старшим мичманом, когда «Непревзойдённый» получил офицерское звание. Это будет для него вызовом, подумал Гэлбрейт. Некоторые из старых Джеков вспомнят его как очередного «молодого джентльмена», ни рыба, ни мясо, и всё равно найдут, чем воспользоваться. Но он был популярным кандидатом, хорошо освоился в кают-компании и, похоже, был благодарен за перемену обстоятельств.

Он снова улыбнулся и направился к входному иллюминатору. Морпехи выстроились в две безупречные шеренги, плавно покачиваясь в такт тихому движению корабля.

Он увидел О'Бейрна, тучного хирурга, спешащего к компаньону, вниз, в его собственный мир на палубе, где некоторые погибли, а другие выжили.

Он наблюдал, как гич возвращается, волоча за собой один из брошенных кораблей. Рулевой Болито был ещё одним мятежником, или, по крайней мере, так показалось на первый взгляд.

Лодка поворачивала к главным цепям, носовой матрос уже стоял с поднятым гаком.

«Королевская морская пехота, готовы».

Помощники боцмана смачивали языки серебряными манками и смотрели на входной люк.

Гэлбрейт схватил свой меч и прижал его к боку.

Две недели он командовал этим кораблём и каждым часом его распорядка. Завершал ремонт, принимал припасы, пресную воду, порох и ядра. Приводил матросов к присяге и выдавал им одежду. Это было совсем не похоже на некоторые корабли, которые он знал, когда некоторые из бедолаг, затащенных на борт вербовщиками, истрёпывали свою одежду в клочья, прежде чем жадный казначей умудрялся уговорить его выдать им одежду из своего сундука с хламом.

И вот теперь эта ответственность закончилась. Капитан вернулся.

Гэлбрейт шагнул вперед, приложив руку к шляпе, когда раздались пронзительные крики приветствия и морские пехотинцы приступили к выполнению строевых заданий.

Он наблюдал за капитаном, поднимающимся через входной люк, быстро перемещая взгляд по кораблю. В такие моменты он снова становился чужим.

Адам взял его руку и пожал ее.

«Долгие две недели». Я взглянул на других офицеров, а затем вперед, вдоль корабля.

Гэлбрейт ждал, снова переживая всё это. Они так многого достигли за год, полный борьбы и триумфа, разочарований и горя.

Он был удивлён, даже пристыжен. Этот человек, который мог быть таким молодым в один миг, таким суровым и решительным, приняв решение, которое могло повлиять на каждого из них, всё ещё был таким далёким, таким неизвестным.

Гэлбрейт узнал в нём старого врага, которого он считал побеждённым. Зависть.

«Добро пожаловать на борт, сэр!»

Это было сделано.

Адам Болито подошёл к наклонным окнам кормовой каюты и посмотрел на якорную стоянку. Сквозь мокрое, запотевшее стекло остальные корабли выглядели ещё более уныло. Было холодно, что вполне ожидаемо в декабре, но совсем не похоже на Средиземное море, Мальту или Алжир. «Unravened» был большим фрегатом, но единственным источником тепла была камбузная печь.

Ему следовало бы к этому привыкнуть, суметь принять это или проигнорировать. Он знал, что Гэлбрейт наблюдает за ним, его высокая фигура слегка выглядывала из-за палубных балок. Юный Нейпир был как раз в спальном отсеке; он видел, как его тень двигалась вверх и вниз, пока тот распаковывал один из капитанских сундуков, несомненно, настороженно прислушиваясь, если понадобится.

«Ты молодец, Ли». Он отвернулся от влажного стекла как раз вовремя, чтобы увидеть выражение его суровых черт. Гэлбрейту всё ещё было трудно принять, что капитан обращается к нему по имени. В его отсутствие барьер вернулся. Возможно, он так и не исчез по-настоящему. «Новые люди обосновались?»

Гэлбрейт, казалось, обдумывал это, словно ошеломленный вопросом, в то время как все, что его и большинство других заботило — это их порядки, их место в вещах, их мир.

«Я предупредил офицеров быть наготове в кают-компании».

«Да, я хочу поговорить с ними». Он поежился и беспокойно переместился в другую сторону. Напряжение, волнение или то, что он спал всего несколько часов в течение нескольких дней. Он вспомнил слова Гэлбрейта. В кают-компании. Он заметил струйку дыма из камбузной трубы, уловил тяжёлый запах рома, когда его подняли на борт. Маленькие, реальные вещи. Они также напомнили ему, что он не ел со вчерашнего дня.

Он резко сказал: «Люди! Нам нужны новые руки. Мы можем их обучить». В его голосе прозвучала почти горечь. «У нас будет столько времени, сколько нужно!»

«Я сделал всё, что мог, с вахтенными расчётами, сэр. Старые и новые руки в каждой части корабля».

Адам сказал: «Мне сказали, что в Пензансе мы можем привлечь опытных моряков». Он снова посмотрел на кормовые окна, пытаясь принять это. «Одна из крупных пакетботов вынуждена уступить конкурентам. Похоже, с таким количеством опытных моряков, выброшенных на берег, они могут выбирать, кого выбрать!» Он предпринял ещё одну попытку. «Я раздобыл несколько плакатов. Ашер справится».

Он уставился на маленький пустой столик у сетчатой двери, где всегда сидел его клерк Ашер, тихий и внимательный, делая записи и переписывая письма и приказы, вечно сжимая в кулаке платок, отчаянно пытаясь сдержать кашель. Нервный человек, бывший помощником казначея, он казался совершенно неуместным в тесноте боевого корабля.

Его лёгкие были больны, что было слишком распространено на военном корабле. Как сказал хирург, Ашер умирал день за днём.

«Простите меня». Он словно говорил с тем маленьким клерком, который в конце концов погиб во время их путешествия из Гибралтара, всего в одном дне пути от побережья Корнуолла.

Его похоронили в море. Никаких подробностей о доме или родственниках не сохранилось. Он смотрел на изогнутые балки и отражение чёрно-белого клетчатого покрытия палубы. Этот корабль был домом и для Ашера.

Он вдруг с болью подумал о большом сером доме в Фалмуте, о толпе людей вокруг, о доброте, тепле и любопытстве.

Я коснулся меча на бедре и отстегнул его. Постоянное напоминание, если он ему был нужен, как и все старые портреты в доме, лица наблюдателей, на некоторых с кораблями на заднем плане, на некоторых без. Но всегда меч.

Дом казался совершенно пустым. Брайан Фергюсон был очень рад его видеть и старался не беспокоить его подписанием бумаг, касающихся поместья и ферм, людей, которые всегда знали, что есть Болито, который о них позаботится, или его жены, когда он был в море. Теперь же остались только воспоминания.

Он собирался отправиться в Фаллоуфилд, чтобы посетить маленькую гостиницу «Старый Гиперион», но Фергюсон отговорил его. Дороги были изрыты глубокими колеями, небезопасны; он сам видел лёд в том месте, где розы снова расцветут в новом году. Розы Кэтрин.

Или Фергюсон боялся, какое впечатление это окажет на Аллдава, если они встретятся так неожиданно, или на меня?

Гэлбрейт видел, как менялись эмоции на лице капитана. Кто-то однажды описал его как молодого жеребца. Волосы настолько тёмные, что казались почти чёрными, губы, полные решимости и даже жёсткости. В то же время, он мог проявлять редкую чувствительность. Как и сейчас, при упоминании имени Ашера. В этом и заключалось главное отличие. Он заботился о людях, которыми командовал и которыми командовал; на некоторых кораблях, которые знал Гэлбрейт, это не всегда было одно и то же. Резкий, нетерпеливый, упрямый Адам Болито выдавал каждое своё настроение за те месяцы, что они служили вместе. Но Гэлбрейт чувствовал себя удостоенным чести иногда видеть другую сторону этой юной копии знаменитого Ричарда Болито и разделять её.

Адам сказал: «Я оставлю тебя руководить вербовкой. Помни, мы ищем людей, а не выпрашиваем их». Он быстро улыбнулся. «Это было лишним, Ли. Сегодня я — плохая компания».

Гэлбрейт собирался ответить, когда почувствовал нечто вроде невысказанного предупреждения. Адам Болито был родом из Пензанса, или очень близко к нему. Не в этом ли была причина, по которой он отказался от задания?

Он сказал: «Я с этим справлюсь, сэр. Наши морские пехотинцы покажут себя с самой лучшей стороны».

Адам едва его слышал. «Я видел флагмана, Плимут. Дважды, если быть точным».

«Вице-адмирал Кин, сэр. Полагаю, вы знаете его уже давно».

«Да». Он увидел мальчика, наблюдающего за ним с экрана, и сказал: «Принеси мне что-нибудь горяченького, ладно?» Он положил меч на скамейку. «И, пожалуй, коньяка».

Дверь закрылась. Только морской часовой стоял между ними и всем кораблём.

«Конфиденциально». Он поднял руку, словно хотел что-то разогнать. «Но это должно остаться между нами». Он снова взглянул на стол, словно ожидая кашля или одного из обычных дотошных объяснений Ашера о том, что он собирается делать. «Мы уедем из Плимута завтра». Он пристально посмотрел на Гэлбрейта. «Это представляет проблему?»

Гэлбрейт сказал: «Нет, сэр», и увидел, как темные, беспокойные глаза снова обратились к старому мечу.

«После Пензанса, где нас будут ждать дополнительные приказы, мы направимся в Гибралтар». Он попытался улыбнуться. «Погода будет лучше, если повезёт!» Но улыбки не было.

Гэлбрейт внезапно напрягся. Никаких обычных приказов; они не собирались присоединяться к флоту или одной из местных эскадр. Он оглядел все корабли, стоящие на приколе. То, что от них осталось.

Адам тихо сказал: «Сьерра-Леоне. Я получу полные инструкции, когда их светлости сочтут меня здоровым и готовым к выступлению».

Гэлбрейт ждал. Как горящий фитиль: тот день среди островов, когда заряды взрывались в том, что могло быть атакой смертника, безрассудной и амбициозной операцией. Он снова вспомнил слова Кристи. Лучше зажарюсь в сковородке, чем оставлю Гэлбрейта умирать в их руках!

Сьерра-Леоне. Для Гэлбрейта и большинства других морских офицеров это означало работорговлю. Он мог отбросить эту идею: «Unrivalled» был слишком велик и могуч, чтобы тратить его на бессистемные патрули против рабства. Шхуны и бриги были обычным выбором.

Он с удивлением обнаружил, что ему всё равно. Корабль, их корабль, должен был снова войти в строй. Они были полностью отремонтированы и снабжены. И если бы им удалось найти несколько добровольцев, они были бы готовы. Снова боевой корабль.

«Я бы управлял ею в одиночку, сэр, лишь бы убраться с этого кладбища!»

Адам улыбнулся. Гораздо лучше быть похожим на Гэлбрейта. Он вдруг вспомнил Кина, этот просторный дом, откуда открывался вид на море и окрестности, образуя бесконечную панораму. Где он сам гулял с женой Кина Зенорией, совсем недолго, до её трагической гибели.

На этот раз там была вторая жена Кина, Джилия, которая приняла его более чем радушно, и ее радость могла сравниться только с гордостью Кина, узнавшего, что весной у них ожидается ребенок.

Было очевидно, что Джилия никогда не рассказывала Валентине Кин, что она знала о любви Адама к ее предшественнице, которая бросилась со скалы после смерти ее сына от Кина.

Если Кин и подозревал, то хорошо это скрывал. Он ограничил их разговоры возвращением «Непревзойдённого» в строй и его боем с ренегатом-фрегатом «Тритон».

Лишь однажды Адам почувствовал что-то, как заметил Кин, когда они поймали и уничтожили крупного бывшего голландца. Спасение Аранмора избавило правительство от необходимости вести переговоры с деем Алжира об освобождении заложников. Один из восторженных отчётов о погоне и бое был отправлен сэром Льюисом Бэйзли, одним из пассажиров и, как говорили, другом премьер-министра.

Жена Кина заметила: «Бейзли? У него, по-моему, очень красивая молодая жена», а Кин ответил: «Адам, ты отвез их раньше на Мальту».

Решение адмирала, или всё ещё друг? Когда-то был капитаном флага сэра Ричарда Болито и одним из его мичманов. Как и я.

Гэлбрейт, вероятно, знал или догадывался об этом.

Он принял решение: «Я снова рекомендовал тебя на командование, Ли».

«Я не знал, сэр».

Адам пожал плечами. «Кто-нибудь может заметить». Он взглянул на дверь, когда Нейпир открыл её одной ногой. Он даже снял скрипучие туфли ради этого особенного дня. «Я приду в кают-компанию через час».

Гэлбрейт вышел из каюты и ахнул, когда его голова ударилась о палубную балку, как будто кто-то на него крикнул.

Капитану требовался каждый обученный человек, которого он мог получить. Второй лейтенант был пока ещё малоизвестной фигурой; Беллэрс едва освоился в своём звании. В таких обстоятельствах самым важным офицером на корабле для любого капитана был первый лейтенант, особенно такой опытный.

Гэлбрейт потер голову и грустно усмехнулся.

«Но он бы меня отпустил, если бы предложили корабль!»

Взгляд морского часового на мгновение скользнул под поля его кожаной шляпы.

Офицеры разговаривают вслух сами с собой. А ведь они ещё даже не снялись с якоря!

Он снова расслабился. Было что рассказать остальным.

Гэлбрейт протиснулся в кают-компанию и бросил шляпу дежурному. Все смотрели на него, притворяясь равнодушными.

Я никогда не буду властен над ним. Он повторил это про себя. Но зависть исчезла.

Вице-адмирал Валентайн Кин отодвинул тяжёлую занавеску и посмотрел на неспокойные воды залива. Море, должно быть, было оживлённее при этом устойчивом северо-восточном ветре, и когда «Непревзойдённый» снимется с якорной стоянки и выйдет в открытое море, будет ещё светло. Он подумал о растущих рядах кораблей и людей, получивших жалованье. Ей было бы лучше в море. В любом море.

Где-то в этом большом доме он слышал голоса, смех, людей, которых нужно было развлекать, подбадривать или держать на сене, в зависимости от обстоятельств. Бывали времена, когда с этим было почти невозможно смириться. Он был самым молодым вице-адмиралом со времён Нельсона, с двумя капитанами, шестью лейтенантами и целой армией клерков и слуг, готовых исполнять его приказы, а возможно, и больше, если бы он поднял этот вопрос перед Адмиралтейством.

Но, как и капитан, чьи мысли были сосредоточены на нем в этот холодный декабрьский день, окончательная ответственность лежала на нем и только на нем.

Оставалось надеяться, что визит «Непревзойденного» в Пензанс привлечёт ещё несколько человек, желающих подписать контракт. Людей, которые, возможно, воображали, что единственная достойная жизнь — это жизнь вне сурового и требовательного мира королевского корабля.

Он подумал о сэре Грэме Бетьюне, который имел такое же звание, как и он сам. Они оба служили гардемаринами под началом сэра Ричарда Болито. Кин получил звание лейтенанта на фрегате Болито «Ундина», когда они отправились в Индию, в неведомый ему мир. Без вопросов и колебаний, как тот недавно получивший офицер, которого он видел на борту «Непревзойденного». Его мысли сосредоточились на лице и имени. Беллэрс. У него всё получится, если Адам Болито сможет оставить боль позади. Ему ещё многое предстояло пережить. Он подумал о Пензансе, о том, что он может значить для Адама. И о многом, что нужно пережить.

Флоту предстояло меняться, адаптироваться к этому новому, шаткому миру и хрупким отношениям с союзниками, которые так долго были врагами. Он чувствовал, как ветер стучит в окна, но даже в этих огромных помещениях было тепло. Тепло и безопасность…

Он подумал о бесчисленных отчётах и докладах, которые изучил с тех пор, как стал флагманом. Он всё ещё не мог оставаться в стороне. Он всегда чувствовал себя частью происходящего, будь то флотские сражения или сражения кораблей, как в бою Адама с ренегатом «Тритоном». Он нарушал приказы Родса, но успех покровительствовал храбрым. Иногда. Попытка адмирала Родса уничтожить батареи «Дея» обернулась дорогостоящей неудачей. Захват заложников сделал бы дальнейшие переговоры с «Деем» невозможными.

Новая атака уже планировалась, на этот раз флотом, и, если верить слухам, командиром был назначен горнист, лорд Эксмут. Но Родс не забудет. Как зловещая паутина. Двоюродный брат Родса умер в лечебнице, сведенный с ума сифилисом, который лишил его возможности стать капитаном флага сэра Ричарда во Фрохише. Эр Кин нахмурился. Всё это было похоронено. Родс позаботился об этом. Но он никогда не забудет.

И адмирал, чей сын был мичманом под началом Адама во время его первого и единственного командования… Юноша стал причиной смерти моряка, и Гэлбрейт отправил его на берег дожидаться расследования. Его тоже похоронили, а мичмана, назначенного на другой корабль, забыли. За исключением его отца. Но Гэлбрейту больше никогда не получить собственный корабль, если только не случится чудо. Он вспомнил пронзительный взгляд Адама, его мольбу за Гэлбрейта. Разве я, капитан, в таких обстоятельствах поступил бы так?

Он услышал, как открылась дверь, шорох её платья о мебель, и почувствовал её руку на своей. Она стала частью этого. А теперь нужно было подумать и о ребёнке.

Она спросила: «Ты ее уже видела, Вэл?»

Мало кто его так называл. Только Ричард, его Кэтрин и Зенория.

Он накрыл её руку своей и улыбнулся. «Неужели это так очевидно, Джилия?»

Она посмотрела на море. И этим она тоже могла поделиться. Она прошла много миль вместе со своим отцом, известным конструктором кораблей. Хорошо, что его здесь нет и он не видит все эти прекрасные суда, словно ветераны, просящие милостыню на улицах.

«С ним всё будет хорошо, Вэл. Я это чувствую».

«Знаю. Один из наших лучших капитанов фрегатов и боец». Он попытался отмахнуться. Адаму придётся учиться. Мы все учились. «Я сам больше не уверен».

Он почувствовал, как её пальцы сжали его руку. «Смотри, Вэл, вот она!»

Они ждали молча, наблюдая за движением белых гребней волн и слушая тот же ветер, пробивающийся сквозь карнизы дома Боскавен.

И вот она стоит, ее марсели и курсы были почти розовыми в угасающем свете дня.

Адам воспользовался ветром, чтобы отнести его подальше от мыса, прежде чем поставить паруса. Даже отсюда изредка были видны перья брызг, взмывающие вверх и перекрывающие паруса клюва и кливера. Но Кин видел всё это с удивительной ясностью, словно сам был там. Прекрасная носовая фигура, обнажённая девушка с руками, сцепленными за головой, грива волос, грудь, устремлённая к горизонту.

Ему бы хотелось увидеть, как якорь оторвался от грунта и стремительно поднялся к крюку-балке. Наверняка там был скрипач, отбивающий ритм неопытным ногам, топающим по скользкому настилу.

Как мы делали вместе столько раз, на стольких морях. Величайший момент, пока не высадились на берег.

Некоторые уже ощутили первые уколы сожаления. Они и опомниться не успели, как уже наступило Рождество…

Он чувствовал, как её рука сжимает его руку, и знал, о чём она думает. Что они вместе, и, с Божьей помощью, ей никогда не придётся наблюдать, как его корабль вот так уходит. Не зная, когда он вернётся и вернётся ли вообще. Как и многие другие. Как Ричард и Кэтрин.

И вот Адам остался один.

Послышалось ещё больше голосов. Злоумышленники.

«Я спущусь, Вэл. Ты останься ещё ненадолго».

Он обнял её. Она всегда это знала. Она словно вступила во владение этим огромным домом, словно была для него рождена.

Он снова посмотрел. «Нет, «Непревзойдённый» прошёл точку. Адам теперь будет рад увеличить паруса».

Они шли под руку к двери, мимо огромных тёмных картин с воюющими кораблями, дыма, пламени и гордо развевающихся флагов. Но ни боли, ни крови. Вице-адмирал, самый молодой после Нельсона, и его очаровательная жена, готовые к новому долгу.

Но однажды, когда ветер застучал ставнями, Кин все же оглянулся, хотя и знал, что Непревзойденный уже скрылся из виду.

И он был с ней.

2. Лучший во флоте

КАПИТАН Адам Болито распустил воротник своего тяжёлого плаща и поплотнее натянул шляпу на тёмные волосы, остановившись на углу улицы. Он не был уверен, стоит ли ему приходить в себя или готовиться к чему-то.

Ветер у залива Маунтс всё ещё был ледяным, но значительно стих с тех пор, как «Unrivalled» два дня назад совершил свой последний заход на посадку. Его швыряло из стороны в сторону, а рифлёные паруса протестующе трещали и стучали. Было облегчением услышать, как якорь опускается, и увидеть Пензанс, яркий и чёткий в зимнем сиянии.

Облегчение или предупреждение? Он сердито встряхнулся. Он доведёт дело до конца. Он слышал, как его рулевой тяжело дышит, словно не привыкший к таким упражнениям и крутому подъёму из гавани. Любопытство или тайное веселье – трудно было сказать по Люку Джаго, человеку, который всегда ненавидел флот вообще, и офицеров в частности. И всё же он всё ещё был здесь; после сражений и безумия битвы он остался. И он был другом, хорошим другом.

Адам обернулся, когда мимо пробегали двое мальчишек: один нес грубо сделанную модель лодки, другой — пиратский флаг. Они смеялись и толкали друг друга, ни о чем не беспокоясь в это морозное утро, когда до Рождества оставалась всего неделя.

Один из них остановился, глядя на две фигуры в синих одеждах, шляпы которых были сдвинуты набок от ветра.

Он крикнул: «Тебе нужен хороший корабль, капитан, да?»

Джаго погрозил кулаком. «Вот же гаденыши!» И они оба убежали.

Адам посмотрел им вслед, увидев себя. Снова призраки…

Как эта улица, такая странная и в то же время такая знакомая. Он почти ожидал увидеть лица, услышать знакомые голоса. Ему следовало развернуться и уйти прямо сейчас. Гэлбрейт был на берегу со своими вербовочными группами – задача не из приятных даже в лучшие времена. Все помнили вербовочные отряды, когда людей забирали прямо с улиц, даже из домов, если офицер боялся вернуться к капитану с пустыми руками.

Как и Фалмут, Пензанс жил морем: здесь пахло рыбой, а в жаркие дни сушились сети. Пенька, дёготь и всегда море. Ожидание.

Он был всего лишь мальчиком, как и те, кого он только что покинул, когда уезжал из Пензанса, сжимая в руках клочок бумаги, который должен был отдать людям, которых ему нужно было найти в Фалмуте. Он так и не вернулся, за исключением одного раза, когда проехал сюда на одной из лошадей поместья Болито, проехав двадцать миль от Фалмута и обратно. Для того мальчишки эти двадцать миль были бесконечными и мучительными. А два дня назад, с гордым силуэтом горы Святого Михаила по правому борту, он вернулся снова. Не нервным мальчиком, а капитаном фрегата.

Он вспомнил о приказах, полученных почти сразу после того, как якорь «Непревзойдённого» обрушил брызги на клювовидный клюв. Так зачем же тратить время? Зачем пробуждать старые сомнения и болезненные воспоминания?

Он обернулся и уже собирался заговорить, когда увидел высокий шпиль, чётко и ясно очерченный на фоне блеклого неба. Часовня Святой Марии. Словно рука на плече… Он вспомнил, как старики говорили об этом шпиле, таком изящном и стройном, таком хрупком на этом измученном штормами побережье Англии. Они делали ставки на его будущее, когда наступал новый сезон штормов. Старики давно умерли. Часовня Святой Марии и её шпиль всё ещё стояли.

Людей было немного. Был базарный день, поэтому большинство вышедших на улицу искали выгодные покупки на улице Джу-Маркет.

«Сюда». Он взглянул на близлежащие дома, различая мелкие детали, вспоминая то, что слышал и что рассказывала ему мать в детстве. Корабли приходили в Пензанс, чтобы погрузить медь, олово и гранит. Они часто приходили из Голландии и разгружали балласт из голландского песчаника перед обратным рейсом. Ничто не пропадало даром, и даже сейчас он видел облицовку домов голландским песчаником, а не обычным гранитом.

По пути из гавани он видел лишь несколько объявлений, которые разместил Гэлбрейт. Некоторые были сорваны, другие, возможно, увезены на память. Он также заметил взгляды: это был морской порт, и все знали о мощном фрегате, стоящем у якорной стоянки. Ищущем людей. А было ли когда-нибудь иначе? И они знали, что он его капитан.

Ему следовало помнить, что сегодня базарный день – самое неподходящее время для того, чтобы отдать свою жизнь на королевском корабле. И здесь же побывала группа вербовки; он видел сержанта у одной из местных гостиниц, который уговаривал людей, уже выпивших слишком много эля ради собственной безопасности, чтобы поставить метки, пойти в солдаты.

Гэлбрейт уже нашёл двадцать новых сотрудников, почти половина из которых – из местного магистратского суда. Похоже, они рассуждали так: «Лучше тюрьмы или депортации». Реальность могла оказаться шокирующей. Он слышал, как Кристи, капитан парусной лодки, презрительно сказал: «Все они – приманка для виселицы!»

Он остановился у церкви и посмотрел на флюгер. Юго-восточный ветер. Идеальный для парусного спорта. Уходим отсюда.

Джаго помедлил, а затем снял шляпу, когда Адам шагнул через высокие, обветренные двери. «Можно войти, сэр?»

Адам едва его слышал. «Если хочешь».

Церковь была пуста, если не считать двух старушек, сидящих на скамье; обе носили традиционные капюшоны, которые он помнил с детства. Женщины, молодые и пожилые, несли огромные корзины с рыбой, подвязанные крепкими лентами вокруг головы, по поселениям вокруг города или продавали её прямо из моря с маленьких осликов на улицах. Ни одна из женщин не подняла глаз, когда их туфли зазвенели по кафельному полу.

Джаго остановился возле бюста, предположительно, какого-то местного сановника, и стал наблюдать и ждать.

Адам остановился под одним из окон и уставился на мемориальную доску. Теперь он знал, что она была прекрасна. Но годами он помнил только тот последний день, когда она оттолкнула его, умоляя оставить её и найти дорогу в Фалмут. Больная, умирающая, но, как всегда, она поставила его на первое место. Так же, как продала себя за него. Он вздрогнул, ощутив тишину улиц, по которым только что прошёл. Как и дома, они казались гораздо меньше, чем он помнил.

Он порывисто протянул руку, как Джаго видел много раз, то к другу, то к подчиненному. Ко мне.

Доска была простой и незамысловатой. Но даже с ней пришлось повозиться каменщику и церкви.

Но это было сделано.

В память о Керензе Паско, умершей в 1793 году.

Ждет свой корабль.

Вот и всё. Большее, что они могли простить женщине с её репутацией.

Адам потрогал его и улыбнулся. Удивлённый тем, что это оказалось совсем несложно.

«Я пришла, матушка. Да благословит тебя Бог».

Затем он повернулся и снова пошел к дверям.

Джаго взглянул на табличку. Ни названия, ни подробностей. Только женское имя и что-то о корабле. Иногда он радовался, что отец заставил его учиться читать и писать, когда он был мальчишкой, работая на шхуне, отплывающей из Дувра. С клипсами на ушах, если он не старался. Оглядываясь назад, он понимал, что это всё, за что он мог быть благодарен отцу – хулигану, который погиб, упав пьяным в док. Так говорили.

Но чтение давало преимущество. Будучи рулевым капитана, он имел привилегию ходить по палубе сколько угодно, к раздражению, как он знал, некоторых старших матросов и мелких хулиганов вроде мичмана Сэнделла. Взгляд на карту или один из судовых журналов позволял ему быть в курсе событий. Когда, где, как. Некоторые матросы на борту были просто невежественными козлами, деревенщинами; корабль мог бы быть хоть на Луне, кто бы знал.

Он подумал о двух молящихся старушках, торговках рыбой, как их здесь называли, и подумал, какое утешение это им приносит. Он слышал молитвы в море, когда какого-то беднягу Джека зашили в гамаке и выбросили за борт, словно хлам. Какой в этом смысл?

Когда они снова вышли на улицу, он почувствовал ветерок на своем лице и увидел, как капитан расправил плечи, но, как он догадался, не против ветра.

Женщина, которую помнили в церкви, была матерью капитана Болито. Джаго знал большую часть истории и догадывался об остальном. Болито был счастливчиком. Хорошая семья и дядя, который, как говорили некоторые, будет жить в моряцких легендах так же долго, как Нельсон. Но ему повезло больше всего. Он рисковал своим кораблём, своей репутацией, а может быть, и карьерой, бросив вызов приказу адмирала, и всё из-за той женщины, которую они везли на «Непревзойдённом». Он видел, как она скрещивала шпаги и обменивалась взглядами с капитаном.

И повезло, что у него есть корабль, ведь флот ежедневно сокращается, а их команды выброшены на берег, чтобы бороться как могут. До следующей кровавой войны, подумал он. Тогда придётся прибегнуть к мягким словам и тому подобному, чтобы вернуть бедного Джека в море.

Он смотрел на дома, пока они шли. Большинство капитанов постарались бы забыть своё прошлое, если бы оно оставило брешь в их обороне. Как сэр Ричард и его супруга, и его брат, дезертировавший с флота, чтобы сражаться за американцев, Хью Болито, отец капитана «Непревзойдённого». Последний в семье, говорили они.

Но не в этот раз. Он избегал любого необоснованного доверия; он никогда не мог с этим согласиться.

Адам Болито взял его с собой в церковь. И по какой-то причине это имело значение.

Они достигли места, где море раскрылось, чтобы снова приветствовать их, словно полированное олово, режущее глаза, подумал Адам, даже для таких людей, как самый опытный впередсмотрящий с «Непревзойденного», Джозеф Салливан, чьё сверхъестественное мастерство помогло ему найти «Тритон». Салливан был одним из старейших матросов, уважаемым всеми, не в последнюю очередь потому, что он был при Трафальгаре, хотя и редко говорил об этом, и Адам был благодарен, что тот остался на корабле.

Салливан смотрел на него ясными глазами, словно на глазах гораздо более молодого человека, смотревших с его обветренного лица.

«Куда же мне еще пойти, капитан?»

И вот корабль, словно стекло, с этой точки обзора. Странно думать, что Беллэрс, самый молодой лейтенант, был единственным офицером на борту, пока не закончился набор и якорь снова не был брошен. Он делал то, о чём всегда мечтал. Как и большинство из нас. Удача, чёрт возьми, кто знает? Мэсси, второй лейтенант, погиб. Третий лейтенант, Дэниел Винтер, покинул корабль, чтобы последовать примеру покойного отца и заняться политикой. Член парламента всегда ненавидел карьеру сына во флоте и не скрывал этого. В смерти он, по-видимому, добился своего.

Новый лейтенант, Варло, казался опытным и имел военно-морской опыт. Он также несколько месяцев был флаг-лейтенантом контр-адмирала на корабле «Нор».

Гэлбрейт мало что о нём говорил, лишь упомянул о его обязанностях. Он держался от него подальше, пока всё не утихнет. Как когда-то пытался сделать его капитан.

Это было невозможно.

Адам повернулся и смотрел на корабль, пока глаза не наполнились слезами. Ему следовало остаться на борту. У него и так было более чем достаточно дел перед отплытием. Так почему же…?

Он услышал, как Джаго небрежно спросил: «А это кто?»

Что-то в его тоне, даже намёк на руку, ослабляющую короткий, широкий кинжал, который он всегда носил с собой. Намёк на опасность, как в те, другие разы. Но он ошибся. Никакой угрозы не было в двух фигурах, ожидавших у распахнутых ворот.

Мужчина был высок и крепкого телосложения, если не считать того, как он выворачивал плечи. Примерно его возраста, но с повязкой на глазу, которая не скрывала ужасного шрама, рассекавшего его лицо и шею. Один глаз, должно быть, был вырван, а плоть рассечена до кости. У него была только одна рука.

Его спутницей была молодая женщина в чепце и фартуке. Она держала мужчину за руку, и её лицо выражало враждебность.

Джаго спросил: «Что случилось, приятель?» Он стоял, словно очень расслабленный, положив одну руку на ремень.

Мужчина сделал полшага вперёд и попытался что-то сказать. Голос его был сбивчивым, почти сдавленным, но он не останавливался.

Девушка вмешалась: «Я же сказала, чтобы ты держалась подальше! Им всё равно! Я же говорила!» Но она рыдала, и гнев был лишь маской, скрывающей что-то другое.

Адам сказал: «Всё в порядке. Это моя вина — я только что был за много миль отсюда».

Он подошёл ближе, но почувствовал, будто застыл на месте. Мужчина его возраста, искалеченный, полуслепой, едва способный говорить. Не просто выживший, а жертва.

Он тихо произнёс: «Джон Пауэрс, марсовой». Он протянул правую руку, но изменил её положение, чтобы было удобнее для однорукого.

Голова повернулась ещё сильнее, так что глаз, казалось, заполнил всё его лицо. Затем он заговорил медленно, с мучительными паузами между словами, и всё это время девушка держала его за руку, глядя ему в лицо, разделяя его страдания, как ей приходится делать каждый день.

«Не… убит… сэр». Он медленно кивнул, вспоминая, видя это. «Мне… сказали… вы… были… здесь». На горле у него были ещё более глубокие шрамы. «… 'Ад… чтобы… прийти… и… убедиться…»

Адам сказал Джаго: «Джон Пауэрс служил на моём «Анемоне», когда мы проиграли «Янки». Этот день я никогда не забуду».

Девушка протянула руку, чтобы откинуть волосы с лица своего спутника.

Она взмолилась: «Давай вернемся, Джонни. Они будут нас искать, да?»

Адам спросил: «Где ты работаешь?»

Она махнула рукой через плечо. «В гостинице. У нас есть где переночевать. Нам больше никто не нужен!»

Калека, который был одним из лучших марсовых матросов в отряде Анемон, сказал: «Вымойте… кастрюли… и… вещи… сэр».

Адам сунул руку в карман, но она резко ответила: «Я принесла их, потому что он хотел их! Нам не нужны ваши деньги, сэр!»

Она развернула его и подтолкнула к открытым воротам. В небольшое окно Адам видел лица наблюдающих за происходящим, кружки, застывшие с интересом.

Человек по имени Пауэрс попытался снова. «Анемон был лучшим во флоте!» Он не запнулся ни разу.

Джаго посмотрел им вслед, затем на своего капитана и пожал плечами, его рука соскользнула с кинжала. «Так бывает, сэр. Мы всегда это видим. Таков порядок вещей». Он почувствовал, что ему хочется протянуть руку, коснуться его руки, как он часто видел, и хоть как-то успокоить.

Адам посмотрел на него; его темные волосы развевались на ветру, хотя он не помнил, чтобы снимал шляпу.

«Иногда нам нужно напоминать об этом», — он посмотрел на старую колокольню. «Гордость».

Одно слово. Этого было достаточно.

Лейтенант Гэлбрейт протянул руки к потрескивающему камину. Было около полудня, но он чувствовал себя так, будто провел на ногах уже несколько дней, устал, был расстроен и разочарован. Он кивнул хозяину гостиницы и взял предложенный стакан, почувствовал, как он обжег язык, словно огонь, и подумал, откуда он взялся. Теперь, когда война с Францией закончилась, контрабандисты будут заняты как никогда. Пока что.

Он услышал небольшой отряд королевской морской пехоты, сопровождавший вербовочную группу, – громкие и спокойные голоса в другой «длинной комнате». Капрал Блоксхэм следил за тем, чтобы никто из его людей не напивался и не хулиганил; у него был талант к таким вещам. Он был метким стрелком отряда. Гэлбрейт вспомнил тот последний час на борту изрешеченной и окровавленной палубы «Тритона», когда капитан пытался помочь своему слуге, которого задела деревянная щепка, и не мог добраться до вражеского командира, который намеревался убить его.

Словно в маленькой сценке, раненый мальчик лежал на руках у Болито, старый меч бессильно указывал на палубу, а затем появился Блоксхэм, совершенно спокойный, словно он был где-то на стрельбище со своим верным мушкетом.

Да, капрал Блоксхэм будет следить за всем происходящим. Скоро он будет думать о сержантских нашивках.

Он оглядел комнату с низким потолком, закопченные картины и полированные латунные предметы. Он вздохнул. Еще одна остановка, и все кончено. Он сердито посмотрел на пустой стакан. Черт возьми, пустая трата времени. Три мужчины: один мужчина и два мальчика – вот что ближе к истине. Пустая трата времени.

Дверь с грохотом распахнулась, и он попытался расслабить разум и тело.

В лейтенанте Джордже Варло было что-то, что, казалось, тревожило его. Он едва знал его и считал, что в этом виноват в основном он сам, и всё же… Варло был внимательным, проницательным, деловитым. Он был очень лёгок на ногах, как танцор или тот, кто привык состязаться на шпагах ради удовольствия или всерьёз. Светлые волосы, короткие и аккуратно подстриженные, как и его одежда: идеальный офицер. Гэлбрейт обычно не был нетерпимым человеком, но рядом с Варло он чувствовал себя неловким и неуклюжим практически во всём.

Может быть, потому, что он служил флаг-лейтенантом у какого-то старшего офицера. Или, может быть, тебя выбрали именно за эти качества? Но он вспомнил Джорджа Эвери, погибшего при абордаже вражеского корабля, и свои собственные слова капитану Болито. Думаю, он знал, что умрёт. Он утратил волю к жизни. Нет, совсем не как Эвери…

Варло огляделся, на его губах играла лёгкая улыбка. «Я велел мистеру Ристу присматривать за остальными, пока мы не будем готовы выдвинуться».

Гэлбрейт сказал: «Рист знает, что делать!» Он вёл себя глупо. Несправедливо. Откуда Варло мог знать, какой Рист, лучший помощник капитана на корабле? Как в тот день, когда они начали атаку на лодках среди островов, Рист был надёжной опорой, даже когда они высадились не на том берегу.

Хозяин снова появился. «Стаканчик, цур?»

Варло покачал головой. «Позже».

Гэлбрейт сказал: «Хорошо». Он почувствовал негодование мужчины и резко добавил: «Это как раз то, что мне было нужно».

Он сделал ещё одну попытку. «Следующее место — на Маркет-Джу-стрит». Он открыл блокнот. «Должно быть, когда-то здесь была еврейская община».

Варло с улыбкой посмотрел на него. «Вообще-то нет. Это на старом корнуоллском языке, marhas you, что означает „Четверговый рынок“». Улыбка стала шире. «Или почти!»

Гэлбрейт коротко ответил: «Я не знал».

Варло элегантно пожал плечами. «А зачем? Это ведь не наша забота, правда?»

С улицы доносились крики и ликование. Сержант, занимающийся набором новобранцев, возвращался в казарму с добычей. Вероятно, слишком пьяный, чтобы понимать, что он натворил.

Он сказал: «Возможно, завтра нам повезет больше».

Варло прямо спросил: «Ты служил на «Unrivalled» с момента её ввода в эксплуатацию? И с её капитаном тоже?» Снова лёгкая улыбка. «Корнуоллец, как минимум».

"Да."

«Какой он? Много чего слышно, как вы хорошо знаете, но если нам предстоит находиться вдали от Англии и флота, разумно быть готовыми».

Он подстрекал его, выманивал на открытое пространство и получал от этого удовольствие.

Гэлбрейт сказал: «Лучший капитан, которому я когда-либо служил. У него высокие стандарты, и он ожидает, что им будут следовать». Он попытался улыбнуться, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны. «Даже от корнуоллцев».

Варло задумчиво кивнул. «Спасибо за предупреждение. Если оно и было задумано».

Рист, помощник капитана, заглянул в их комнату. «Готовы, сэр!»

Гэлбрейт поднял шляпу и поправил шпагу на бедре. Варло, вероятно, имел какое-то влияние за его спиной. Флаг-лейтенант, а теперь назначен на прекрасный фрегат, когда столько фрегатов стояло на приколе. Влияние. Мечтая получить собственное командование? Он кивнул в знак благодарности трактирщику. Как и я.

Он почувствовал солёный воздух на губах. Назад к морю. Ему не терпелось уйти.

Адам Болито провёл рукой по гладкому, холодному камню морской стены, изношенному всеми непогодами. Мир или война — здесь не имело значения.

Он потянулся за часами и вспомнил, и подумал о мальчике, который попросил разрешения оставить себе осколки после того, как мушкетная пуля разбила их вдребезги. Они спасли ему жизнь. Русалочка.

Завтра они уплывут отсюда. Его тревожило не путешествие в Западную Африку и не бесчисленные требования и трудности, связанные с недоукомплектованным экипажем кораблем.

Дело было не в этом. Он командовал с двадцати трёх лет. Он был готов к большинству трудностей.

Завтрашний день был проблемой. Уехать отсюда, где он родился и вырос благодаря женщине, чьё имя он помянул в церкви. Место, где он научился заботиться о себе ещё в детстве, и всё же никогда не считал его своим домом. Фалмут и большой дом, который теперь принадлежал ему по праву, несмотря на все юридические формальности, которые ещё предстояло уладить, были его домом – Фалмут и океан, куда бы они его ни манили.

Но не сегодня. С возвращением «Непревзойдённого» в море он найдёт время посмеяться над собой и своей сентиментальностью. Бывает, сэр. Он вспомнил слова Джаго в церкви. Таков порядок вещей. Сейчас он собирает команду гички и, вероятно, сомневается в своём решении остаться рулевым. Если он вообще когда-либо этим занимался.

Он вздохнул. Гэлбрейт скоро вернётся. Они выпьют по бокалу, как только поднимутся на борт. Он вспомнил о ящиках вина с дома на Сент-Джеймс-стрит, подаренных Кэтрин, когда был заказан «Непревзойдённый». Целую вечность назад.

Он услышал шаги Джаго на каменной лестнице. Время пришло.

Но Джаго покачал головой. «Я решил, что лучше подойти и сказать вам, сэр. Вас хочет видеть один джентльмен». Он резко добавил: «Настаивает, скорее всего».

Адам прикусил губу. Ещё один, как искалеченный бывший марсовой и призрак на пришвартованном корабле. Слишком много напоминаний.

Джаго мрачно посмотрел на него. «Он там, на посту береговой охраны, сэр. Могу сказать ему, чтобы он убирался, если хотите».

«Нет. Я приду».

В комнате было почти темно, в камине догорал огонь.

Адам шагнул в полосу света из единственного окна и сказал: «Я понимаю, сэр…»

Сидевший у окна человек был сутуловат, дороден; на лбу у него сидели маленькие золотые очки.

Адам протянул обе руки. «Дэниел Йовелл! Из всех людей!»

Йовелл поднялся на ноги и подошёл к нему, поправляя очки жестом, который Адам помнил. Учёный человек, живший по Библии, некогда клерком своего дяди, затем его секретарём и другом. И Кэтрин тоже.

Йовелл сказал: «Когда вы приезжали в Фалмут, я был в командировке в Бодмине. Я узнал об этом только по возвращении. Брайан Фергюсон был очень расстроен тем, что ваше пребывание было сокращено. Видите ли, там было так много всего…» Он не стал продолжать.

«Рад тебя видеть, старый друг». Даже это снова напомнило ему об Оллдее.

«Я слышал, что ваш корабль заходит сюда. Вы знаете, как быстро распространяются новости, сэр, особенно среди моряков».

Трудно было представить кого-то менее искусного в мореплавании. Сутулый, набожный и кроткий, Йовелл был одним из членов небольшой команды сэра Ричарда, как он их называл. Ему предоставили коттедж рядом с большим домом, и он стал большим помощником Фергюсона, однорукого управляющего поместья. Ещё один ветеран.

"Могу я чем-нибудь помочь?"

Йовелл улыбнулся, и это было похоже на то, как облако рассеивается, скрывая солнце.

Он сказал: «У меня для вас письмо. Боюсь, оно долго шло до Фалмута».

Адам взял его, увидев отметки и официальные подписи. От Кэтрин.

«Я думал отправить его на лодке, но решил, что лучше сначала увидеться с вами».

Адам повертел письмо в руках. Она не забыла.

Джаго всё ещё стоял у двери, скрестив руки на груди, с бесстрастным лицом. Йовелл строго посмотрел на него. «Этот парень сказал, что мне следует укрыться здесь, для моего возраста это действительно лучше!»

Джаго ухмыльнулся: «Никакого неуважения, сэр!»

Адам обернулся, разгневанный вмешательством. Гэлбрейт кричал своим людям, и слышались другие голоса, громкие и возбуждённые.

Джаго терпеливо сказал: «Я как раз собирался сказать, капитан. Кажется, мы собрали несколько новобранцев. Добровольцев!»

Йовелл наблюдал за ним, его взгляд был тёплым и печальным. «Я не хотел причинить вреда. Но эти люди приехали в пакетботе из Фалмута. Со мной».

«Знаю ли я кого-нибудь из них?»

«Возможно, нет. Все они служили под началом сэра Ричарда».

«Боже мой». Адам посмотрел мимо него, зная и понимая, чего это должно было стоить Йовеллу, человеку, который был ближе его дяде, чем кто-либо другой.

И вот теперь пришло письмо от женщины, которая его любила.

Он сказал: «Я выйду к ним», — и слепо пошёл по знакомой мостовой. Словно во сне. Спасательный круг.

Йовелл протёр очки платком и заметил: «Видите ли, мне показалось, что это нужно сделать. Письмо подсказало мне эту идею». Он не стал добавлять, что Олдэй ничего об этом не знал.

Адам вернулся, необъяснимо взволнованный и взволнованный. Он проходил мимо, его суровые руки тянулись к нему, он был весь в татуировках и обветренных лицах – каждый из них был первоклассным моряком.

Как будто он знал их всех, но в глубине души он понимал, что они видели и слышали другого Болито, когда он говорил с ними.

Он тихо сказал: «Это было прекрасно». И обратился к Джаго: «Готов к выступлению?»

Джаго кивнул. «Скажите слово, сэр».

Адам посмотрел на сутулого мужчину, который по-своему, тихо, все изменил.

«Вы останетесь в Пензансе на некоторое время?»

Йовелл пожал плечами и, казалось, извинялся.

«У меня с собой кое-какие вещи, сэр. Я слышал, что вы недавно потеряли своего клерка, поэтому решил предложить свои услуги, пока не представится что-нибудь получше». Он улыбался, но не было никаких сомнений в его искренности. Его потребности.

«Ты уверен, мужик? Это же не линейный корабль, знаешь ли!»

Йовелл строго сказал: «Я был клерком сэра Ричарда, прежде чем стать его секретарём. Я умею приспосабливаться, даже для моего возраста».

Джаго поднял сундук новоприбывшего и последовал за ним на свежий воздух. Он видел лицо своего капитана, когда эти люди столпились вокруг него, словно это было начало какого-то большого и славного предприятия, так же, как он видел это в той церкви неподалеку.

Он вспомнил о рукопожатии, которое для него всё решило. И он был рад этому.

Адам положил руку на казённик одного из восемнадцатифунтовок, стоявших рядом с ним, и почувствовал движение под ладонью. Он так и не смог к этому привыкнуть, так и не смог по-настоящему принять, что корабль жив и реагирует по-своему.

Он покачал головой, отмахиваясь от этой мысли, и оглядел каюту. Молодой Нейпир был занят: ничто не валялось, всё лежало на своих местах.

Он задавался вопросом, сколько же людей в команде «Непревзойдённого» испытывали сожаление и тревогу. Легко было посмеяться над этим, ведь старожилы хвастались этим после нескольких рюмок рома на своих кают-компаниях. Но это было тогда. «Непревзойдённый» был готов к отплытию. Живой.

Ветер немного стих, что, возможно, дало некоторым новичкам время привыкнуть к сложностям, связанным с выходом в море. Первый раз никогда не забывается. Все остальные, казалось, точно знали, чего от него ждут.

Он услышал пронзительный крик; корабль беспокойно натягивал якорный канат, его доверху нагруженный корпус контрастировал с людьми, трудящимися у кабестанов. Да, в это холодное декабрьское утро кое-кто дрогнет.

Он отошёл от пистолета, словно услышал чей-то голос, похлопал по своему потёртому морскому пальто, чтобы убедиться, что у него есть всё необходимое, и взглянул на небольшой стол, где хранил свой личный бортовой журнал. Он аккуратно вложил письмо Кэтрин между страницами, чтобы смягчить следы потёртостей во время путешествия.

Мой дорогой Адам. Он слышал её голос, пытался представить, как она пишет это. Что она чувствовала, что делала. Как она выглядела.

Она упомянула Джорджа Эйвери и поблагодарила его за письмо о его смерти. Она лишь вкратце коснулась того, как это повлияло на Силлитоу, дядю Эйвери.

Но было ясно: она была с Силлитоу. Она говорила о его силе, о его защите и о том, что сопровождает его в каком-то деловом предприятии.

Адам всё ещё удивлялся собственной глупости, своей наивности. После всего, что она пережила, горя и вражды, было чудом, что она вообще написала.

Он вполуха прислушивался к внезапному топоту ног над головой, к крикам младшего офицера, который гнался за каким-то растерянным новичком к своему посту. Они научатся. Им нужно.

он вспомнил сухие формулировки своих последних приказов.

Вам следует в первую очередь отправиться во Фритаун, Сьерра-Леоне, и ознакомиться с последними разведданными о фортах и поселениях на этом побережье. Вы будете оказывать разумное содействие старшему офицеру патрульной эскадры любым способом, который, по вашему мнению, будет соответствовать настоящим приказам.

Но по пути «Unrivalled» должен был зайти в Фуншал (Мадейра), чтобы пополнить запасы и, возможно, разобраться в столь расплывчатых инструкциях.

Работорговля существовала, хотя и была официально запрещена Британией. Это было тяжким преступлением, к радости антирабовладельческого движения в парламенте и за его пределами.

Демонстрация силы, значит. Интересно, как к этому отнесутся Гэлбрейт и остальные? Им повезло, что они получили работу, и они сами убедились в этом в Плимуте и Пензансе.

Для практичных, таких как Кристи, капитан, всё решалось пройденными морскими милями, попутным ветром и верой в звёзды. Для Трегиллиса, казначея, всё зависело от еды, питья и минимума отходов на каждую милю, да ещё и с запасом на случай непредвиденных обстоятельств.

Он потянул рубашку и почувствовал, как медальон коснулся его кожи. Обнажённая шея и плечи, высокие скулы… всё кончено, потому что так и не началось. И не начнётся. Возможно, они больше никогда не встретятся. Возможно, она существовала только в этом медальоне.

Нейпир вышел из спальни, заметив, что ступает осторожно, легко ступая по беспокойной палубе.

Он видел это и сейчас. Мальчик на палубе «Тритона», падающий с зазубренным осколком, глубоко вонзившимся в бедро, словно какой-то непристойный дротик. «Тритон» был похож на многие голландские суда: его строители использовали много тика, который ненавидели английские моряки. Известно, что осколки отравляют и вызывают гангрену, распространяющуюся с пугающей скоростью. Даже О’Бейрн был обеспокоен этим и хотел высадить мальчика на берег в Гибралтаре, где ему, возможно, оказали бы больше внимания.

Нейпир настаивал на том, что хочет остаться на корабле. Он страдал из-за этого и до конца своих дней носил с собой шрамы от операции О’Бейрна.

О'Бейрн строго сказал: «Ты всегда будешь хромать, мой мальчик!»

Нейпир проявил такое же упрямство. И, похоже, он преодолел хромоту.

Адам написал овдовевшей матери мальчика. Она могла бы гордиться ребёнком, которого она, казалось, без особых колебаний приняла в семью.

Он снова коснулся медальона и осторожно отпустил его. Кэтрин не оставила адреса. Как будто ей просто нужно было дать ему знать о своём присутствии. Как в тот день на поминальной службе в Фалмуте, когда Гэлбрейт попросился присоединиться к нему.

Он посмотрел на Нейпира. «Пора». Он услышал приглушённый звон восьми колоколов, а за ними — медленный, размеренный стук собачек кабестанов.

Он подумал о людях, которые пришли вместе с Йовеллом, чтобы записаться. Как они сейчас?

И сам Йовелл. Он устроился так, словно никогда и не покидал моря. Он делил крошечную каюту, которая также служила хранилищем для записей казначея, с Ритценом, помощником казначея, голландцем, сыгравшим неожиданную, но важную роль в раскрытии роли и предназначения «Тритона» в том последнем сражении. Адам чувствовал, что Йовеллу нужно было избавиться от с трудом обретённой безопасности, хотя бы для того, чтобы сохранить нечто гораздо более ценное.

Нейпир сказал: «Могу ли я подняться с вами, сэр?»

Адам улыбнулся. «Сожалеешь?»

Юноша задумался, лицо его стало серьёзным. «У меня, сэр».

Они прошли через сетчатую дверь, где часовой-морпех уже застыл по стойке смирно и, вероятно, жалел, что не находится на палубе со своими товарищами.

Адам прикоснулся шляпой к фигуркам у палубного ограждения и посмотрел на медленно вращающийся шпиль; его близнец, должно быть, отбивал время под палубой. Скрипка играла, танцор отбивал ногой ритм, а его голос почти терялся среди скрипа и грохота блоков и такелажа.

Все они были здесь: Кристи с товарищами своего капитана, Гэлбрейт у поручня и молодой Беллэрс у подножия возвышающейся грот-мачты. Здесь морские пехотинцы, чьи кафтаны сверкали в дымке, вместе с ютом ждали, управляя бизань-шкотами и брасами. Самая простая мачта на корабле, единственное, на что они были годны, как утверждали старые Джеки. А прямо впереди, вытянув руку и казавшись крошечным на фоне прекрасной носовой фигуры, стоял новый лейтенант Варло, наблюдая за рывком входящего якорного каната.

И молодой мичман Казенс с большим сигнальным телескопом повернулся к земле. Он был преемником Беллэрса и следующим очевидным кандидатом на повышение, когда представится такая возможность. Если повезёт.

Адам кивнул Гэлбрейту. «Ветер ровный. Приготовьтесь». Он даже вспомнил собственные слова, сказанные им в тот день перед боем. Поверьте мне. Так часто.

Ещё один голос гардемарина. Это был Мартинс, тот самый, что был с Яго в гичке.

Якорь в дрейфе, сэр!» — повторил он с клювоголового крик Варло, и его голос прервался пронзительным писком.

Адам увидел, как один из рулевых отвел взгляд от развевающегося на мачте вымпела, чтобы ухмыльнуться своему товарищу.

«Приготовься, кабестан!»

Снова крики и топот ног. «Головы сними!»

Адам напрягся. Вот он, тот самый момент.

«Руки вверх и отпустить топсли!»

Трос возвращался домой, теперь гораздо быстрее. Или это было его сердце? Он посмотрел на берег – ни один парус не шевелился. Но сегодня за ним будут наблюдать многие. Одни с облегчением, другие уже ощущают боль разлуки.

Он подумал о увечном моряке, служившем вместе с ним на «Анемоне», корабле, с которого всё началось и который открыл ему путь. Разбитый человек, живущий день за днём со своей женщиной, две потерянные души, нуждающиеся друг в друге.

Сегодня они будут там.

Мимо него сновали люди, один остановился и уставился на него. Капитан. Какой он?

Крик с носа: «Поднять якоря, сэр!»

Он почувствовал, как палуба зашаталась, и смахнул с лица брызги, когда корабль, казалось, поднялся на бушприте вверх и пересек вечный барьер горы Святого Михаила.

Мелкие детали были особенно заметны. Кристи жестом указывала на ещё одного матроса, чтобы тот перенёс вес на штурвал, когда штурвал опускался. Хриплые крики сверху, когда паруса вырвались на свободу, затем наполнились и надулись, подгоняемые ветром. Скрипели блоки, матросы тянули за брасы, чтобы ещё сильнее закрутить огромные реи, чтобы поймать ветер, так что звук руля напоминал барабанную дробь.

«Осторожно, она идет!»

Адам снова взглянул. Вон там, судя по тому, как «Непревзойдённый» продолжал поворачивать, должна была быть деревня Ньюлин, но она затерялась в дымке и брызгах.

«На юго-запад к югу, сэр!»

Гэлбрейт, сложив ладони чашечкой, чтобы голос был громче, сказал: «Ещё люди на наветренном форштевне, мистер Партридж! Там оживлённо!»

Адам вцепился в поручень трапа шканца, вспомнив ту ночь, когда Нейпир пришел рассказать ему о девушке, которая лежала прямо там.

И то, что произошло позже, на Мальте... Опасное безумие, потенциально не менее смертоносное, чем тиковая заноза или выстрелы, унесшие жизни стольких людей за эти месяцы... годы.

Он оттолкнулся от поручня и, скованно перейдя на наветренную сторону, тик знал, что Джаго наблюдает за ним, стоя рядом с сигнальной группой на случай, если он понадобится, но стараясь этого не показывать. Возможно, в этом и заключалась его сила…

Он сказал: «Держитесь на юго-запад, пока не обогнем мыс, мистер Кристи!» — и увидел его одобрение.

Он крикнул Гэлбрейту: «Мы немедленно отправим на нее основные и главные блюда!»

Корабль накренился еще сильнее, некоторые босые ноги заскользили, несколько человек упали, слишком поглощенные наблюдением за исчезающей вдали землей.

Были и пинки, и ругательства. Лидерство и знания пришли сами собой.

«Осторожно, сэр! Полно и до свидания».

Он обдумал сделанные им расчеты и сравнил их с мнением немногословного капитана.

С остановкой в Фуншале «Unrivalled» может завершить свой переход к Наветренному побережью примерно за месяц. Меньше.

Он поднял глаза, услышав новые крики с главной мачты.

Гэлбрейт тоже смотрел вверх, но, казалось, был удовлетворён. Строй, строй и ещё раз строй; на королевском корабле не было ни одного пассажира.

Время тренироваться и готовиться. Адам прикрыл глаза от солнца и посмотрел на окрестности, но земля казалась лишь размытым, бесформенным барьером.

Он коснулся медальона под промокшей рубашкой.

И время забыть.

Он был свободен.

3. Служить этому кораблю

Лейтенант Ли Гэлбрейт замер у подножия трапа и на мгновение оперся на поручни, оценивая настроение и энергию корабля и палубы, ожидавшей его. Было четыре утра, или почти четыре, но время, казалось, потеряло всякий смысл. Даже во время средней вахты его вызвали из каюты по призыву всей команды. Чтобы снова сократить паруса, море превратилось в пустыню прыгающих призраков, а волны накатывали на корпус, словно приливная волна.

Всё его тело болело, и он не помнил, чтобы был сухим и тёплым. Пять дней – не так уж много, если учесть, чего они уже достигли на этом корабле. Он горько улыбнулся, услышав слова капитана. Вот тогда-то.

Даже поручень был липким, а желудок сжался, когда он услышал, как кого-то неконтролируемо рвало.

Он поднялся по оставшейся части трапа и ждал, когда ветер поприветствует его. Ещё несколько мгновений, пока его глаза привыкали к нему: мокрые, скрюченные фигуры вахтенных, трое рулевых, словно статуи, держались за большой двойной штурвал, их глаза изредка попадались в свете компаса, когда они всматривались в твёрдый, как железо, парус, пусть и туго зарифлённый, ведя свою собственную войну с морем и рулём.

Варло ждал его, его стройная фигура была наклонена к палубе, словно ничто не могло сдвинуть его с места.

Гэлбрейт выслушал его доклад, хотя карта была запечатлена в его памяти даже несмотря на неудобство его покачивающейся койки и шум моря рядом.

Прошло девятьсот миль с тех пор, как они покинули залив Маунтс. Казалось, что в десять раз больше.

Прорвавшись через Брест и затем спустившись в Бискайский залив, они, не обращая ни малейшего внимания на непогоду, шли вслед за ними. Удивительно, что им удалось пройти так далеко, не потеряв ни одного человека и не получив серьёзных повреждений. Раненых было предостаточно, особенно среди сухопутных моряков, которые никогда прежде не ступали на борт какого-либо судна. Хирург О'Бейрн называл их храбрыми безумцами. Людей сбивали с ног потоки воды, переливающиеся через трапы, или швыряли на стойки, или, что ещё хуже, на одно из орудий. Других застигал врасплох неожиданный порыв троса, протянутого через блок, чтобы поймать неосторожного в петлю, словно в капкан. В блоке можно было потерять пальцы, а смертоносная снасть могла содрать кожу с костей.

Варло сказал: «На юг-восток, сэр!» — коротко и официально, возможно, чтобы напомнить Гэлбрейту, что его вахта ждёт смены. «Ветер, как и прежде, ровный».

Гэлбрейт поморщился, когда брызги ударили ему в лицо. На карте это было ясно и несомненно. «Непревзойдённый» находился в восьмидесяти или девяноста милях к северо-западу от Лиссабона, за сороковой параллелью. Но даже Кристи, казалось, сомневался и пробормотал: «Мне станет легче, когда мы что-нибудь увидим!» Для него это было серьёзным признанием.

Гэлбрейт сказал: «Стихает». Вода всё ещё хлестала с вант, но уже не заливала палубу, как в прошлый раз. Он застонал. Неужели это было всего три часа назад? Он выждал момент и ухватился за поручни квартердека. Теперь его глаза различали детали: палуба и такелаж резко контрастировали с бурлящей водой, обрушивающейся на траверз.

Он вдруг указал пальцем. «Эти люди. Что они делают?»

Варло небрежно ответил: «Вычерпываем воду из шлюпок. Ленивые ублюдки, в будущем они будут знать, что не стоит тянуть время под моим надзором!»

Рист, помощник капитана утренней вахты, крикнул: «Вахта на корме, сэр!» Хороший человек. К тому же проницательный и достаточно умный, чтобы заметить разногласия между офицерами.

Гэлбрейт сказал: «Большинство из них неопытные, нетренированные! Нельзя же ожидать, что они всё освоят за пять дней, мужик!»

«Я не вижу смысла быть с ними мягким, сэр!»

«Я сам это решу, мистер Варло! А теперь продолжайте и отпустите этих людей». Они смотрели друг на друга, как враги, забыв обо всём остальном. «Или ведите их на корму и атакуйте. Сделаем это официально!»

Варло повернулся и, не сказав больше ни слова, направился к трапу.

Гэлбрейт всматривался в покачивающуюся картушку компаса, давая себе время. Он злился, потому что понимал, что слишком остро отреагировал, или потому что Варло, казалось, не тронул его.

Рист сказал: «Мы сможем поднять несколько штук на рассвете, сэр. После этого нам нужно будет сделать несколько сложных соединений».

Делает всё возможное. Преодолевая разрыв.

Гэлбрейт кивнул. «Да, мы так и сделаем. И спасибо». Он пошёл на другую сторону, снова оставшись один.

Рист вздохнул. Уорент-офицер всегда был посередине, иначе и быть не могло.

Гэлбрейт был хорошим первым лейтенантом, и храбрым тоже. Но Варло… он был просто опасен.

Но все же, еще пара дней, и они должны увидеть Мадейру, иначе мистер Кристи захотел бы узнать, почему бы и нет.

Это бы разрядило обстановку, по крайней мере, на какое-то время. Немного крепкого красного вина и смелые взгляды женщин.

Кто-то настойчиво окликнул его, но он отвернулся.

Мечта моряка.

Адам Болито поставил свою подпись еще на одном письме и посмотрел на стопку писем рядом с ним на столе, все подписанное легким, округлым почерком Йовелла.

Он сидел напротив, и на его лбу снова водрузили золотые очки.

«Я думал, ты поспешил предложить свои услуги в Пензансе. Я думал, ты можешь пожалеть об этом». Он улыбнулся, напряжение уже спало. «Теперь я только благодарен!» Его мысли вернулись к Фалмуту, большому серому дому. «Брайан Фергюсон проклянёт меня за то, что я тебя принял».

Йовелл задумчиво посмотрел на него. «Время пришло, сэр. Я понял это уже через несколько дней после возвращения. Мне удалось уладить некоторые детали с юристами», — и отвёл взгляд. «Боюсь, это их мир, а не мой».

Адам откинулся назад в кресле и почувствовал, как солнце, падающее из кормовых иллюминаторов, освещает его щеку. Стекла были толстыми, и тепло было иллюзией, но этого было достаточно после нескольких дней ветра и бушующего моря.

Он услышал приглушенные крики с палубы и звук новых канатов, протягиваемых по обшивке, чтобы их срастить и затем поднять на верхние реи для устранения повреждений, нанесенных штормом.

А завтра они увидят Мадейру. Первая высадка для многих людей с «Непревзойдённого». Возможно, это компенсирует трудности, ушибы и синяки в пути. По крайней мере, они не потеряли ни одного человека. Это серьёзный риск для любого первого перехода.

Он думал о письмах, которые он должен был отправить в Фуншал в ожидании следующего курьера в Англию. Йовелл давал ему советы по некоторым из них. Было ли что-то, чего он не мог сделать или понять? Их мир, не мой. Нужно было управлять поместьем, следить за фермами и поддерживать их. Он часто мысленно представлял себе ту комнату с видом на море, с портретами Чейни и Кэтрин. Место, полное воспоминаний и надежд, но при этом пустой дом.

Йовелл наблюдал за ним, замечал меняющиеся эмоции, узнавал некоторые из них, поскольку он их уже знал, и, возможно, боялся, что узнает.

Это было нелегко, и он не раз ловил себя на мысли, что сам поставил себя в такое положение. Как и предупреждал Адам, «Непревзойденный» — не лайнер, и в те долгие ночи, когда корабль шатался и нырял в этом невидимом море, он был близок к отчаянию.

Он был удивлён, как легко его приняли на корабле. Возможно, потому, что он был чужаком.

Он увидел, как Адам взглянул на световой люк и снова напрягся, уловив фальшивую ноту в непрерывном хоре ветра и такелажа. Другие видели в нём капитана, высшую инстанцию для матросов, единственного человека, который мог повысить, наградить, высечь или уничтожить любого из них, если бы захотел. Только в такие моменты можно было увидеть настоящего человека. Неуверенность и сомнения, эту редкую тоску в его тёмных глазах, когда его разум ускользал от роли, которую ему всегда предстояло играть.

Йовелл был терпеливым человеком и всегда был готов подождать, прежде чем сформировать свое истинное мнение.

Он повернул голову, когда дверь открылась и в каюту вошел молодой слуга Нейпир.

О Нейпире Адам сказал почти небрежно: «У него нет отца, и я так и не смог узнать, что думала его мать о его будущем, если оно у неё вообще было. Он умеет читать и писать, и у него есть смелость, настоящая смелость». Йовелл только что видел этот взгляд, когда Адам думал о Фалмуте. Он добавил: «Посмотри, что ты можешь для него сделать, ладно?»

Вот так вот. Мало кто когда-либо увидит эту сторону своего господина и повелителя.

Нейпир сказал: «Я достал ваше лучшее пальто, сэр».

Адам посмотрел на него, и мысли его прояснились. «Я совсем забыл. Сегодня вечером я буду ужинать в кают-компании. Мистер Кристи заверил меня, что для этого там будет достаточно спокойно!»

Он взглянул на них обоих. «Можете воспользоваться этими помещениями, пока я развлекаюсь».

Он подошёл к кормовой скамье и оперся на неё обеими руками, наблюдая, как море взмывает от руля. Стая чаек беззвучно взлетала и опускалась, их очертания искажались запотевшим от соли стеклом, ожидая объедков с камбуза. Вероятно, они гнездились на Мадейре.

Юноша поставил на стол два бокала рядом с бутылкой, а затем тихо отправился в соседнюю каюту.

Йовелл ждал. Каким-то образом он понял, что именно в этом и заключалась истинная причина напряжения, быстрой смены настроений, стремления найти хоть какое-то решение в рутинных корабельных делах. Как и во всех письмах и отчётах, которые они вместе просматривали, он чувствовал это уже тогда.

Что-то, что разделяло их, словно барьер. И это было то единственное, что изначально сблизило их.

Адам тихо произнёс: «Это хороший корабль. Мне повезло командовать им по многим причинам, но в первую очередь потому, что он мне нужен». Он улыбнулся, но лишь на мгновение, и Йовелл снова увидел юношу, образ своего дяди. «В тот день там было так много людей. Я не был одним из них».

Йовелл сидел в кресле совершенно неподвижно, чувствуя и видя это.

Адам продолжил: «Иногда мне кажется, что он всё ещё очень близок ко мне». Он кивнул. «Я чувствовал это несколько раз. Всегда эта рука, протянутая ко мне. Я никому об этом не говорил, кроме…» Он отвернулся от зеркала. «Мне».

«Меня там тоже не было». Йовелл снова протирал очки, вероятно, не заметив, что снял их. «Я помогал раненым. Я молился с некоторыми из них. Но что-то заставило меня выйти на палубу, хотя он всегда приказывал мне держаться подальше от орудий». Он посмотрел на Адама, но его взгляд был очень отстранённым. «Все кричали «ура», а некоторые палили из мушкетов, возвещая о победе. Но на палубе стояла полная тишина; весь шум доносился снаружи, где-то в другом месте».

Адам кивнул, но не стал перебивать.

«Всё было кончено. Я опустился на колени на окровавленную палубу и помолился. Не за него, а за нас. Я никогда этого не забуду».

В соседней спальной каюте Нейпир присел, прижавшись ухом к решеткам перегородки, и положил руку на изысканный фрак, доставленный на борт в Плимуте. Он заменил тот, который был на капитане, когда они поднялись на борт вражеского корабля, и осколок пронзил Нейпиру ногу.

Капитана могли убить в тот день, как и дядюшку, о котором они только что говорили. Но он пришёл мне на помощь. Он поставил меня на первое место.

Он взглянул на качающуюся койку, где умер капитан повстанцев Ловатт, приняв меня за своего сына. Капитан Болито даже это беспокоило. Так же, как его беспокоило то, что мать не отвечала на его письма. Теперь, когда он был здесь, в «Непревзойденном», у неё были другие мысли. Мужчина. Ей не потребовалось много времени, чтобы забыть.

Но как можно было ожидать, что капитан Болито поймет что-то столь подлое и бессердечное?

Это не могло длиться вечно. Ничто не могло продолжаться. Его мать говорила это достаточно часто. Другие корабли, и, возможно, однажды… Он чуть не убежал от экрана.

«Вы звонили, сэр?»

Они не двинулись с места, и Нейпир понял, что они не услышали его и не окликнули.

Он стоял совершенно неподвижно, ощущая, как вокруг него размеренно поднимается и опускается кабина. И он был её частью.

Лейтенант Джеймс Беллэрс повернулся плечами к ветру и заглянул в свой список. Его передавали от вахты к вахте, и он едва поддавался прочтению. К счастью, в нём осталось всего несколько имён. Мичман Дейтон стоял рядом, сосредоточенно нахмурившись. Учился ли он, слушал или просто делал вид, что заинтересован, было трудно сказать. Беллэрс сам был мичманом совсем недавно, и часто ловил себя на мысли, как мичман, особенно когда ему приходилось что-то объяснять.

Он знал старые споры. Нам пришлось учиться на горьком опыте, так почему бы и не им? Возможно, он и сам станет таким. Когда-нибудь.

Он попробовал еще раз.

«Первый лейтенант хочет сократить число бездельников, прежде чем мы доберемся до места назначения. И нужно больше людей для стрельбы из оружия».

И)гейтон спросил: «Какая она, Сьерра-Леоне, сэр?»

Беллэрс нетерпеливо постукивал ногой. Дейтон был новичком на корабле, но опытным и служил на другом фрегате, который с тех пор был выплачен для ремонта. В пятнадцать лет его предыдущая служба поставила его выше большинства остальных. Сдержанный, почти замкнутый, он доказал, на что способен под огнём. Но он редко улыбался, и Беллэрс знал, что это из-за слухов, окружавших смерть его отца, исполняющего обязанности коммодора. Погиб в бою; он слышал, как другие говорили об этом. Но теперь говорили, что на самом деле его сбил один из его людей. Другой корабль, но капитан Адам Болито командовал и им.

Айл вспомнил вопрос Дейтона. «О, одно из тех суровых мест, знаете ли». Он никогда там не был.

Дейтон увидел какие-то фигуры под кормой. «Вот они, сэр».

Беллэрс ждал, пока помощник стрелка, Уильямс, подгонит их. Двое мужчин и юноша. Последний был не просто бледным, его кожа была белой.

Уильямс доложил: «Купер, Диксон и Эде, сэр».

Беллэрс оглядел их. Всего три новых руки, ничего необычного. Кроме… Айл взглянул на Уильямса, но его лицо ничего не выдало.

«Завтра вы явитесь к мистеру Варло в первый дивизион. Учения с оружием необходимы для военного корабля, и…» Он посмотрел на бледного юношу. «Вы нездоровы, Купер?»

Мужчина на другом конце группы крикнул: «Я Купер, сэр!»

Третий широко улыбнулся.

Начало было неудачным. Беллэрс резко сказал: «Я задал тебе вопрос, Эде, ты… верно?»

Сухопутные войска, неподготовленные и как-то не на своем месте.

Беллэрс старался не думать об этом. Теперь он лейтенант. Он должен смотреть на всё твёрдо, но справедливо.

Даже на собственной службе он повидал большинство из них. Жестоких и трусов, добровольцев и порабощённых, благочестивых и лжецов. Но эти люди стояли особняком. Их освободили из тюрьмы только с условием, что они искупят свою вину, послужив на королевском корабле. Всего их было около двадцати, но эти трое до сих пор не имели надлежащего места на корабле.

Эде сказал: «Я заболел, сэр».

Уильямс сказал: «Говори громче, парень!»

Беллэрс заглянул в свой список. «Хирург признал вас годным к работе».

«Да, сэр».

«Ну что ж, — Беллэрс посмотрел мимо него. — Работай усердно, исполняй свои обязанности, и тебе нечего будет бояться!»

Он прошёл на корму и добавил: «Он скоро научится, мистер Дейтон». Он вовремя спохватился. Он чуть было не сказал: «Нам всем придётся».

Дейтон оглянулся на троих, сопровождавших Уильямса. Странно, что третий лейтенант этого не заметил, подумал он. Юноша по имени Эде не просто чувствовал себя плохо или не на своем месте. Он был напуган.

Он выбросил это из головы. Они направлялись в Сьерра-Леоне, и поговаривали о работорговле. И сегодня его, мичмана Ричарда Дейтона, пригласили в кают-компанию. Возможно, это был первый шаг…

Он снова подумал об Эде. Даже когда грохотали эти самые орудия и прямо перед ним гибли люди, он не боялся. Не так, как можно было ожидать. Может быть, желание что-то доказать? Нет, дело было ещё глубже.

Но не так, как юноша по имени Эде. Дейтон боялся только одного человека. Своего отца.

Он вдруг вспомнил, как капитан обращался с ним, когда он присоединился к кораблю на Мальте. Это было похоже на то, как будто они делились чем-то, как будто…

«Надеюсь, я не слишком вас утомляю, мистер Ллейтон?» Беллэрс повернулся, чтобы посмотреть на него.

Дейтон коснулся своей шляпы.

«Готово, сэр».

Беллэрс пошёл дальше. Он снова почувствовал себя лейтенантом.

Обед в кают-компании «Unrivalled» оказался на удивление вкусным. Главным блюдом стало седло барашка, доставленное на борт в последний момент перед отплытием, с необыкновенно острым соусом, придуманным самим коком. Свежий хлеб из Девона и Корнуолла уже был съеден, но корабельные галеты, сыр и разнообразные вина сделали трапезу особенно оживлённой.

Будучи молодым лейтенантом, Адам часто задавался вопросом, что чувствует капитан, когда его приглашают в кают-компанию. Гостем на собственном корабле. Даже сейчас он не был уверен, да и не привык к этому. Небольшой бриг, вроде того, которым он командовал в первый раз, или уродливая бомба, вроде тех, что он видел у Алжира, были гораздо более тесным сообществом. Фрегат, несмотря на тесноту, сохранял те же барьеры и различия, что и величественный линейный корабль.

Только в такие моменты, когда вино лилось рекой, можно было увидеть обратную сторону медали – людей, стоящих за назначенными званиями и ролями. Разносторонние, как Кристи, парусный мастер, настоящий профессионал, чья семья выросла на той же скромной улице, что и лорд Коллингвуд. Хирург О’Бейрн, протыкающий воздух сквозь клубы дыма трубки, чтобы подчеркнуть смысл какой-то ирландской истории, которую он рассказывал. Он был хорошим хирургом, не раз доказавшим свою ценность – как после, так и во время морских сражений, а также разбираясь со ста одним несчастным случаем, случавшимся даже с самыми опытными моряками на службе.

Адам откинулся на спинку стула и понял, что съел слишком много. Это было ничто по сравнению с его товарищами, скорее по привычке. Будучи капитаном, он мог выбирать, что и когда есть. Недоедание было так же опасно, как и переедание, когда рядом не было никого, кто мог бы тебя подбодрить или удержать.

Он взглянул на своё новое пальто, сшитое тем же портным из Плимута, что и то, которое он носил, когда снимали «Непревзойдённого». То самое, которое он носил в том последнем бою с Тритоном. Часть легенды Болито или безрассудное равнодушие, которое однажды может его погубить?

В любом случае, он болтался на его теле, хотя сладкоречивый портной настаивал, что он был сшит по первоначальным меркам. Он говорил об этом почти как о неудобном.

Он услышал пронзительный смех одного из трёх гардемаринов, приглашённых на этот особенный вечер, пока их капитан присутствовал. Это был самый младший, Хокинс, которому было двенадцать лет. «Непревзойдённый» был его первым кораблём. Сын капитана, внук вице-адмирала. Он подумал о Нейпире. По крайней мере, у Хокинса не будет никаких сомнений относительно его будущего.

Он уставился на свой кубок, но не мог вспомнить, когда его в последний раз наполняли. Скоро ему придётся извиниться и уйти. Гэлбрейт поднимется на палубу и проверит вахтенных, ветер и погоду, и это даст остальным возможность высказаться, обсудить свои решения, не боясь пересечь запретный мостик – цепочку командования.

«Могу ли я спросить вас кое о чем, сэр?»

Это был Варло, который большую часть вечера молчал и был почти отстранен.

Он нёс вахту бдительно и никогда не упускал возможности попросить разрешения взять рифы или убавить паруса, если считал это необходимым. Некоторые лейтенанты скорее вырвали бы штурвал с корабля, чем потревожили бы своего капитана, опасаясь показать недостаток способностей или уверенности. И всё же…

Он сказал: «Стреляйте, мистер Варло».

Варло наклонился вперед, его аккуратные волосы блестели в свете фонаря.

«Рабство незаконно, сэр. Большинство мировых держав с этим согласны. Я читал в «Газете», что даже португальцы согласились с тем, что экватор будет границей торговли». Он обвел взглядом стол, подняв руку. «Но как мы сможем добиться исполнения этого решения? У нас будет меньше кораблей и старших офицеров, обладающих полномочиями и опытом для осуществления столь масштабных операций».

Адам сказал: «Вот что мы должны выяснить — цель этой миссии, как я ее вижу».

Варло быстро улыбнулся. «Многие в Англии не согласны с этим решением, сэр. Они были и остаются против законопроекта, когда он проходил через парламент…»

Капитан Люксмор наклонился вперёд и плеснул себе в рукав немного вина. К счастью, оно хорошо сочеталось с алым.

«Хватит речей, Джордж! Оставь это проклятым политикам!»

Адам сказал: «Я понимаю вашу точку зрения, мистер Варло. Некоторые люди не понимают. Другие, возможно, считают рабство единственным способом работать и производить продукцию на землях, за которые мы несем ответственность. Это старый аргумент, но он теряет свою силу, если его противопоставить самому акту порабощения».

Гэлбрейт сказал: «Я слышал, говорят, что неграм гораздо лучше работать в христианской стране, чем оставаться в условиях своего родного варварства». Его лицо выражало беспокойство. «Но сдержать это будет трудно, независимо от того, насколько это верно или неверно».

Варло удовлетворённо кивнул. «Огромная задача, как я уже сказал. И соразмерная ответственность для любого капитана».

Он остановился, его рука все еще висела в воздухе, когда Адам опустил нож на стол.

«У нас гордый корабль, мистер Варло». Он окинул взглядом стол. Всё было не так, как он себе представлял. «И теперь, благодаря всем вашим усилиям, у нас есть люди, готовые служить ему. Можно сказать, что условия на флоте порой были немногим лучше рабства». Он взглянул на свой кубок. Тот был пуст. Но он не мог остановиться. «В конце концов, всё изменится. Человек становится моряком по разным причинам. Потому что он голоден, безработный или неспособен к трудоустройству. Возможно, он преступил закон». Он увидел, как Кристи кивнула. «Возможно, его даже движут мечты о славе. Наша компания, вероятно, не лучше и не хуже любой, которую вы знали, но нам предстоит превратить их во что-то действительно ценное. Чтобы служить этому кораблю».

Варло улыбнулся: «Спасибо, сэр».

Адам держал руку над кубком, пока рядом с ним стоял санитар. Пришло время. Варло, намеренно или случайно, высказал свою точку зрения. Сегодня мало кто заботится о справедливости и несправедливости рабства. Это был факт жизни. Пока с ними не обращались плохо. Он слышал Джеймса Тайка на эту тему. Он вернулся в патруль, борющийся с рабством, где всё началось для него. Где он впервые встретил Ричарда Болито, и его жизнь изменилась. Теперь он слышал его. Он вернул мне мою гордость. Мою волю к жизни. Другое лицо. Ещё одну неразрывную связь с прошлым.

Он стоял у двери кают-компании; лица сияли, некоторые блестели во влажном воздухе. Все тосты, истории, маленький, тесный мир, который принадлежал им. И мне.

Гэлбрейт последовал за ним и сказал: «Было очень любезно с вашей стороны прийти, сэр». Он криво улыбнулся. «Прошу прощения за младшего лейтенанта. Отчасти это моя вина». Он не стал объяснять. «Я буду рад, когда у нас появится настоящая работа!»

Адам кивнул морскому часовому и вошёл в каюту. Горели только два фонаря. Он увидел свой плащ, висящий возле спальни, и вспомнил девушку, которая оставила прядь волос в кармане. Где она, подумал он. Теперь он смеялся над той короткой, но опасной связью на Мальте. Должно быть, он сошёл с ума. Это могло дорого ему обойтись. Стоило мне этого корабля.

Но прядь волос он сохранил.

Он увидел кубок, застрявший в углу стола, темный коньяк в котором наклонялся и дрожал под напором ветра и руля.

Он прикоснулся к медальону под рубашкой, прежде чем оглядеть каюту, как будто ожидал кого-то увидеть или услышать.

Затем он поднёс кубок к губам и вспомнил тост, который они избегали произносить в кают-компании. За отсутствующих друзей.

Не покидай меня. Но голос был его собственным.

Послеполуденное солнце стояло прямо над грот-мачтой, его яркий свет, казалось, обжигал глаза. Утренняя вахта сменилась и теперь находилась внизу, в столовой, на обеде, и в воздухе всё ещё витал тяжёлый запах рома. Днём ветер слегка изменил направление и стих, так что корабль, казалось, отдыхал, его палубы были совершенно сухими, впервые с момента выхода из Англии. Любому сухопутному жителю деятельность на верхних палубах могла показаться бесцельной и будничной после спешки и постоянных требований, которые раз за разом заставляли всех матросов собираться на своих постах, чтобы укоротить паруса или устранить повреждения наверху.

Но для профессиональных моряков палуба часто была «рынком», и любой опытный глаз быстро замечал многочисленные и разнообразные виды деятельности, которые были частью повседневной жизни корабля.

Парусник и его команда сидели, скрестив ноги, словно портные, иголки и ладони поднимались и опускались в унисон. Парусина никогда не пропадала даром. Паруса приходилось чинить и устранять повреждения от ветра до следующего шторма или чего-то похуже. Обрезки использовались для заплат, для грубых, но прочных мешков, для изготовления новых гамаков. Для погребения погибших.

Различные группы боцманов перемещались по корпусу, смазывая блоки, заменяя натяжение растянутых или изношенных тросов, ремонтируя лодки и подкрашивая везде, где это было необходимо.

Время от времени люди прикрывали глаза и всматривались через нос судна в низкие, волнистые горбы, пурпурные и тёмно-синие на фоне резкого горизонта. Словно очень низкие облака, только облаков не было. Это была земля.

Смена ветра, когда даже топсели с трудом наполнялись, всё изменила. Опытные моряки прекрасно это понимали. Ни один капитан не стал бы пробираться в чужой порт под покровом темноты, не подняв флаг. Более мудрые понимали, что Мадейра состоит из пяти островов, и капитану приходится учитывать все дополнительные опасности, связанные с последним подходом.

Это будет завтра.

«Держитесь за оружие!»

Тем временем работы и учения будут продолжаться.

Для обучения некоторых новых членов экипажа использовались всего два орудия, первая пара располагалась прямо на левом борту «Unrivalled». Всего на корабле было тридцать 18-фунтовых пушек – основное вооружение, распределённое по обоим траверзам. Они также составляли самый тяжёлый верхний вес, быстро дававший о себе знать при любой сильной качке. Когда корабль только заложили, конструкторы, мудро распорядились отлить 18-фунтовые пушки на фут короче обычных, надеясь, что уменьшение веса повысит остойчивость в непогоду и, что ещё важнее для их светлостей, в бою.

У первого выстрела капитан Исаак Диас вытер рот тыльной стороной запястья и сердито посмотрел на следующую группу матросов. Диас был коренастым и широкоплечим, капитаном артиллерии с многолетним стажем как на «Непревзойденном», так и на других кораблях до него. Его орудие находилось в первом дивизионе, и поэтому обычно первым вступало в бой с противником. Он носил свои лохматые волосы в старомодную косичку, а без рубашки его тело было покрыто шрамами от заноз и драк на берегу и на воде, и, как и его массивные руки, было покрыто густыми волосами. Свирепый и невероятно уродливый, он был лучшим капитаном артиллерии на корабле и знал это.

Он прищурился, глядя на брам-стеньгу, и отметил её положение по направлению к горизонту. Наветренная сторона корабля. Несильно ударило, но всё равно пришлось попотеть, чтобы поднять орудие к открытому порту. Он обвёл взглядом ожидающих матросов. Артиллеристом рождаются. Им не становятся просто потому, что какой-то никчёмный офицер так сказал.

Кто-то пробормотал: «Пришла беда, Айзек».

Диас ухмыльнулся. От этого он стал выглядеть ещё уродливее. «Ты что, нам указывать будешь, что делать?»

Проблема заключалась в мичмане Сэнделле, который шел, как всегда, своей шаркающей пружинистой походкой, словно он уже расхаживал по собственной квартердеку, подумал Диас.

Но Диас был опытным солдатом. Он знал молодых джентльменов и знал, как далеко можно зайти. В отличие от некоторых из них, Санделлу даже нравилось, когда его ненавидели, и он сам был ненавистен. Когда он наконец стал лейтенантом, он превратил жизнь всех в ад. Оставалось надеяться, что его убьют до этого.

Сэнделл стоял, уперев руки в бока, его губы были сжаты в подобии улыбки.

«Ты знаешь свои места. Когда я скажу, иди туда, и так без промедления».

Последние слова прозвучали резко, и он повернулся, указывая пальцем на одного из испуганных присутствующих.

"Имя?"

Это был юноша Эде, еще более бледный в резком свете.

«Эде, сэр».

Сэнделл пристально посмотрел на него. «Я помню. Да. Тот, кто не хотел подниматься, когда ему приказывали!»

Эде покачал головой. «Нет, сэр, в тот раз меня освободили».

Сэнделл кивнул. «Конечно. Кто-то сказал, что боится высоты». Он оглянулся: некоторые люди прекратили работу, чтобы посмотреть или послушать, а мичман Дейтон стоял у второго орудия с более неопытными руками. Сэнделл начинал получать удовольствие от публики.

Он рявкнул: «Капитан орудия, немедленно займите позицию! Лицом к порту!»

Диас сказал: «Я знаю свое положение, мистер Сэнделл!»

Сэнделл вздрогнул. «Сэнделл, чёрт тебя побери! Я буду следить за тобой, Диас, даже если Джек ещё жив!»

Диас отвернулся, чтобы скрыть ухмылку. С этим маленьким червячком всё было так просто.

Сэнделл прочистил горло. «А теперь займите места!» Он щёлкнул стартером, который всегда носил на голом плече, и добавил: «В бою ты можешь оказаться главным, а все остальные погибнут, подумай об этом, болван?»

Мужчину звали Купер. Его выбрали из списка Беллэрса вместе с Эде. Они вместе сидели в одной тюрьме.

Купер пригнулся и схватил ближайший к нему гандшпиль. Сэнделл уже огрызался на кого-то другого и не видел огня в его взгляде. Почти про себя он пробормотал: «И ты первым получишь!»

Учения продолжались, и некоторые расчеты артиллерии отрабатывали каждый маневр, прежде чем передать управление остальным.

Сэнделл увидел, как Диас смотрит на фок-мачту, и сказал: «Приготовиться к выбегу!»

Диас наклонился, чтобы поддержать его, но отступил в сторону, когда Сэнделл крикнул: «Это не ты, Диас. Тебя только что убили!»

Идти было тяжело, спины и мышцы не привыкли управляться с большим орудием, босые ноги скользили по палубе, когда судно снова накренилось, восемнадцатифунтовка тащила свои тали, из-за чего все их усилия казались ничтожными.

Услышав второй выстрел, Дейтон крикнул: «Вместе, ребята! Поднимаем!»

Оба орудия подкатили к портам и с грохотом заняли позицию.

«В точку! Готов! Огонь!» — Сэнделл отбивал ритм стартером, словно только он один мог видеть и слышать этот пустой пистолет в действии.

Он снова набросился на того, которого звали Эде. «Не отпускай, идиот! Наваливайся на него всем весом!» Он ударил его снова, и Эде поскользнулся и упал, его ноги попали под грузовик.

«Отстаньте!» — голос был резким и резким. «Закрепите пистолет!»

Это был лейтенант Варло, он шел по трапу, оглядывая все вокруг, и остановился прямо над первым орудием.

Сэнделл воскликнул: «Это было сделано намеренно, сэр!» Он указал на Эде. «С тех пор, как мы начали, одни неприятности!»

Варло сказал: «Встань, Эде». Затем добавил: «Если бы это орудие было в строю, оно бы откатилось внутрь при выстреле, и тебе бы раздробило обе ноги». Он спокойно смотрел на него, но его голос предназначался мичману. «Понимаешь?»

Эде неуверенно кивнул. «Да, сэр».

Варло посмотрел на фок-мачту. «Боишься высоты, да? Так не пойдёт. Это боевой корабль. Мы зависим друг от друга». Он холодно взглянул на Сэнделла. «У нас нет выбора».

Боцман коснулся лба. «Примите мои наилучшие пожелания от капитана, мистер Варло, сэр, можете закончить учения».

Варло кивнул. «Продолжай». Он снова посмотрел на Эде. «Выбора нет. Запомни это».

Остальные собрались вокруг, расчёты орудий пристально смотрели на всё вокруг, словно их собственная сообразительность и эффективность подвергались сомнению. Исаак Диас сплюнул на руки.

«Давай, покажи им, как это делается на самом деле, а?»

Смех, казалось, разрушил чары, хотя никто не взглянул на Санделла, когда он направился к корме, едва сдерживая свою ярость.

Остался только Эде, держа одну руку на предплечье, на котором оставил след пусковой механизм Санделла.

Дейтон уже собирался уходить, как вдруг что-то заставило его сказать: «Я боялся подниматься». Он опомнился. Что с ним? Но добавил: «Давно. Но я многому научился у старых Валетов, наблюдая, как они это делают. Одна рука для короля, как они всегда говорили, а другую оставь себе».

Эде пристально смотрел на него, словно только что осознал его присутствие.

«Но… вы же офицер, сэр…» Он посмотрел на корму, высматривая Сэнделла.

Дейтон сказал: «Там, наверху, всё равно». Он вдруг вспомнил о нетерпимости отца. «Пойдем со мной в собачью вахту». Юноша всё ещё смотрел на переплетение снастей, на бесцельно хлопающий фор-марсель, и он распознал страх и что-то ещё.

«Вы согласны, сэр?» — почти умоляюще, почти отчаянно. — «Только мы вдвоем?»

Дейтон с облегчением усмехнулся, но кому именно, он не знал.

«Я постараюсь, сэр, если вы считаете…» Он не продолжил.

Дейтон коснулся его руки. «Уверен». И он пошёл на рынок.

Он не знал, как будет выглядеть благодарность, но теперь он знал, как она ощущается.

Он вспомнил слова капитана в кают-компании: «Всё изменится. Рано или поздно».

Для них обоих это было испытание.

После ослепительного сияния солнца и ослепительных отражений чистого синего моря ночь была подобна плащу.

Гэлбрейт время от времени переходил с одного края квартердека на другой и удивлялся, как он всё ещё мог удерживать его, двигать после всех отработанных вахт, всех пройденных морских миль. Корабль в расцвете сил. Он поднял взгляд и сквозь снасти увидел тени топселей, похожие на летучих мышей, едва колыхающиеся под лёгким, ровным ветром. Луны не было, но звёзды простирались от горизонта до горизонта. Он улыбнулся про себя. И он ещё не привык к этому.

Он взглянул на рулевых: один у штурвала, другой стоял рядом. Джошуа Кристи, капитан, не рисковал; он только что сам спустился вниз. Словно это был его корабль. Как и командиры, которых он наблюдал на учениях. Собственнический, нетерпимый к ненужному вмешательству. Он говорил о новых мичманах, особенно об одном, самом младшем. Кристи наставлял их, пристреливался, и прошло немало времени, прежде чем они его удовлетворили. О мичмане Хокинсе он заметил: «Ему бы дома играть в солдатиков! Видел секстант, который ему подарили родители? Прелесть. Не для двенадцатилетнего ребёнка!»

Гэлбрейт сказал: «Тебе самому было примерно столько же, когда тебя отправили в море, или ты забыл?»

Кристик остался невозмутим. «Это было нечто совершенно иное. Для нас».

Он почувствовал дрожь палубы и увидел, как штурвал слегка шевельнулся. Рулевой следил за маленьким флюгером – крошечным указателем из пробки и перьев, установленным на наветренной стороне леера квартердека. В тёмную ночь и при слабом ветре флюгер был для опытного рулевого единственным ориентиром направления ветра.

«Обученный» – вот и всё, подумал он. Как и муштра, паруса и такелаж, пушки и козлы. Для новобранцев это требовало времени. Для опытных матросов, вроде этого грубияна Кэмпбелла и капитана, которого он видел сердито поглядывающим на Сэнделла за своей клячей, всё было иначе; теперь, когда не было настоящего врага, с которым можно было бы встретиться лицом к лицу и сражаться, не было причины, с которой можно было бы бороться, пусть даже самой сомнительной.

Завтра всё может измениться. Они уже сами убедились в этом, когда Наполеон вырвался из своей клетки на Эльбе. Он взглянул на тускло освещённый световой люк; капитан ещё не спал. Вероятно, тоже думал об этом. Тогда погиб его дядя. Крестик на карте, ничего больше. Не лучше и не хуже, сказал он о роте «Непревзойдённого». Гэлбрейт вспомнил слова Варло об ответственности капитана. Почему это должно было меня так тронуть? Варло, казалось, никогда не делал небрежных замечаний. Всё должно было иметь значение, быть предметом размышлений.

Он снял телескоп со стойки и направил его на пустые сетки.

Через плечо он тихо бросил: «Мы предупредим среднюю вахту, мистер Дейтон. Это огни рыбаков, если я не ошибаюсь». Он услышал, как мичман что-то пробормотал. Крошечные огоньки на воде, в милях отсюда, словно светлячки, почти затерянные среди звёзд. Можно было с уверенностью сказать, что каждый из них уже знал о неуклонном приближении «Непревзойдённого». Он добавил: «Напомните мне сделать запись в вахтенном журнале».

«Да, сэр».

Ему нравился Дейтон, насколько он о нём знал. Он более чем доказал свою ценность в бою, и капитан это отметил.

Гэлбрейт выразил это в своих мыслях. Как написал обо мне мой капитан, когда меня рекомендовали на командование.

Он услышал, как мичман разговаривает с вахтенным помощником боцмана, и вспомнил, что видел во время собачьих вахт, когда Дейтон поднялся наверх с молодым сухопутным матросом, который был в ужасе.

Никто не обратил на это особого внимания, но Гэлбрейт наблюдал и помнил свой первый опыт, когда он поднялся в воздух во время шторма над Ла-Маншем. Он улыбнулся. Миллион лет назад.

И он видел, как они вернулись на палубу. Они поднялись только до фор-марса, избежав вант, которые оставляли человека висеть над морем или палубой, удерживая его только пальцами рук и ног от падения.

Голос пробормотал: «Капитан идет, сэр».

Некоторые никогда не скажут офицеру, не предупредят его. Когда дело доходит до дела, единственное, что нужно — доказать свою ценность.

Он был удивлен, увидев капитана без пальто, его рубашка развевалась на легком ветру.

Рулевой доложил: «Юго-юго-восток, сэр!»

Гэлбрейт ждал, чувствуя энергию и беспокойство этого человека, словно он не мог их контролировать. Они двигали его. двигали его.

Адам сказал: «Прекрасная ночь. Ветер достаточно ровный». Он повернулся, чтобы посмотреть на траверз, и Гэлбрейт увидел, как медальон блеснул в свете компаса. Он словно видел его в своём воображении. Обнажённые плечи, тёмные, вызывающие глаза. Зачем он носил его, если его принёс ему флаг-лейтенант сэра Ричарда, Эвери? До того, как он сам погиб на этой палубе.

Капитан, должно быть, был примерно его возраста, а прекрасная женщина была старше и находилась вне его досягаемости, если это была та сила, которая разрывала его на части.

Адам сказал: «Созвать всех с первыми лучами солнца. Я ожидаю, что этот корабль будет выглядеть наилучшим образом. Если и когда нам дадут время, я хочу провести дополнительные учения по шлюпкам. Воды, в которых мы собираемся, не подходят для военного корабля».

Гэлбрейт ждал. Он обдумывал свои дальнейшие действия. Он снова перечитывал свои приказы, взвешивая все причины и недосказанное. Решение оставлено на усмотрение капитана.