Невеста для демона страсти

ГЛАВА 4.

Настойчивый стук в дверь будит меня, когда за окном еще серые предрассветные сумерки. Гастон. Корректен, вежлив, но неумолим.

— Прошу прощения, моя госпожа. Через полчаса мы выезжаем. Ваш завтрак ждет вас внизу, поторопитесь.

Киваю. И тут же взвываю: голова болит дико. А еще понимаю, что кивала напрасно: за дверью сего не видно.

— Хорошо, — повышаю голос, лишь бы только не подходить к двери.

— Прислать вам горничную, госпожа?

Ах, даже так вопрос ставится?

— Справлюсь.

Нам, бесчестным девушкам, или, вернее уже — бесчестным женщинам, горничные не положены. Мы уж теперь как-нибудь.

Взгляд падает на прикроватный столик. Там обнаруживается бокал с прозрачной жидкостью и прислоненная к нему карточка. В ушах шумит, в глазах все плывет, голова раскалывается. Подношу карточку к глазам и подслеповато щурюсь, пытаясь рассмотреть надпись.

Одно единственное слово: «Расколдовывательное». И роза там, где должна быть подпись. Старательно вычерченная черным пером белая роза… Гад. Гад, колдун и сволочь, погубивший меня. Вот зачем он так? Я ж влюблюсь…

Улыбаюсь. Даже сквозь головную боль. И пью, даже не сомневаясь, что поможет.

Полчаса спустя, одетая в простое бежевое платье с удобной застежкой спереди, после скромного, но довольно сытного завтрака, я поднималась в карету, опираясь на руку Гастона. Головная боль прошла без следа, а вместе с ней и уныние, и даже отчаянье. Жизнь еще не закончилась. Она запуталась, да, но он…

На сиденье кареты лежала роза. Живая. Белая. Я взяла ее в руки и поднесла к лицу, вдыхая нежный аромат.

Дверца за моей спиной захлопнулась.

— Трогай, — повелительно бросил Гастон.

— Но как? — я тут же испуганно выглядываю в окошко. — А ваш господин? Разве он не поедет?

— Он присоединится к вам позже, моя госпожа. Много дел. Приятного пути.

Карета уносится прочь. Гастон остается на постоялом дворе, спокойно глядя нам вслед до тех пор, пока я могу его видеть. Его господин… даже не нашел времени, чтобы лично сказать мне «доброе утро». Отчаянно сжимаю в руках розу. Он еще не бросил меня, не бросил! Я еще нужна ему!.. Наверно… Скорей всего…

Поездка была долгой.

Солнечные лучи не пробивались сквозь шелковые занавеси. Зато пробивались голоса. Шум, крики, угрозы. Светлейший герцог Александр Теодор Иоанн поморщился и сел, стараясь побороть дурноту и головокружение. Недоуменно взглянул вокруг — этого места он не помнил. Обнаружил в своей руке мундштук кальяна и отбросил прочь с откровенной брезгливостью. Любителем подобных забав он не был никогда, но, судя по тяжелому пробуждению… Что же ему здесь намешали? И где это — здесь?

— Ваше высочество! Слава Деусу, мы нашли вас! С вами все в порядке? — дворяне его свиты во главе с капитаном его личной охраны, врываются в комнату.

— Да, разумеется, — герцог тяжело поднялся, стараясь не пошатнуться. — А вы разве теряли? Хороши, нечего сказать… Что это за место?

— Опиумный дом Токато. Восьмой переулок Квартала Теней. Мы и предположить не могли…

— Плохо, что не могли. Давно я здесь?

— Мы потеряли вас позавчера после заката. Ваша карета вернулась в резиденцию пустой. Все видели, как вы в нее садились, но никто — ни лакеи, ни охрана — не видели, чтоб вы ее покидали.

— Позавчера? — грозно хмурится герцог. Смутное видение — хрупкая, полупрозрачная фигурка девушки на углу рыночной площади — на миг мелькает перед его мысленным взором. Но тут же оказывается сметено негодованием: — И вам потребовалось больше суток, чтобы разыскать меня?!

— Чужая страна, — слышит он жалкие оправдания в ответ. — Мы не могли предавать огласке… Политические последствия…

— Были бы, если б мой труп нашли завтра в канаве с перерезанным горлом! Выяснить все об этом борделе: как я здесь оказался, когда, кто меня привел… принес… Найти и доставить ко мне!

— Но у нас нет полномочий…

— Плевать! Найти и доставить! Первые результаты хочу иметь через час!

— Но, ваше высочество, через час — ваше бракосочетание с принцессой Марбурской! Вас ждут в храме Белой Горы, вам следует поторопиться…

— Оно же завтра… Ах, да, — пропавшие из его памяти сутки жизни сильно сбивали с толку. — Тогда быстрее в резиденцию! Я не могу позволить себе опоздать!

Дальше была бешеная скачка в резиденцию, круговорот слуг, пытавшихся в рекордные сроки привести своего господина в парадный вид (из крайне, надо сказать, не парадного). Затем — чинная поездка в открытой карете до главного храма (тут спешить было уже нельзя, надо было являть себя городу и миру, давая всем любопытствующим возможность полюбоваться столь значимой персоной, прибывшей в их столицу по столь значимому поводу). И все это время — отдавая распоряжения, кивая, принимая позы — он мучительно пытался вспомнить, что же случилось с ним позавчера, что заставило его покинуть карету, как он смог сделать это незаметно для окружающих?

К авантюрам он был не склонен. Маленьким мальчиком под докучливым надзором тоже уже давно себя не ощущал. И своих сопровождающих воспринимал не только как неизменный, но и как крайне важный элемент собственной жизни. Тогда как? Почему он от них ушел?

Рыночная площадь. Да, вот здесь, на углу, стояла цветочница. Она держала фиалки. И она ему улыбнулась. И… Нет, глупость, разве это повод? Понравься ему женщина — он бы сказал Бертрану, и эта женщина ждала бы его в его спальне уже к моменту его приезда. Зачем самому? Другое… Значит, было что-то другое…

Так и не вспомнил. Храм.

Все как положено: орган, свечи. Он ждет свою невесту у алтаря, она медленно движется по проходу. Принцессу Марбурскую он видел до этого только раз, мельком. Это было несколько лет назад, во время прошлого его визита. Делового визита, тогда речи о браке еще не шло. Он встретил ее в саду, она ловила бабочку, окруженная толпой нянек и гувернанток. Обычная девочка, ничего выдающегося. Ничего отталкивающего, впрочем, тоже. Поэтому сейчас, когда союз с Марбуром стал для их королевства насущной необходимостью, от предложения своего царственного кузена отказываться не стал: надо — значит надо. Да и не отказывают королю, будь он хоть кузен, хоть отец родной. Если жизнь дорога, конечно. Ему была дорога.

Принцесса подошла. И король Марбура Хосе Мигель вложил руку своей дочери в его. Орган смолк, священник начал священнодейство, алтарный камень засиял нежно-голубым светом, демонстрируя всем, что само небо в свидетелях. Все слова подтверждения сказаны, руки вступающих в брак опускаются на алтарь…

И тот словно взрывается! Мгновенно раскаляясь, он становится алым, храм сотрясают громовые раскаты, а жених падает навзничь, словно сраженный молнией.

— Клятвопреступник! Клятвопреступник! — с ужасом, а затем и с ненавистью повторяют в толпе приглашенных.

Ему помогают встать. В ужасе не меньшем, чем окружающие, он смотрит на пылающий алтарь. «… женат на Роуз Элизабет Ривербел…». И вчерашнее число. День, которого он не помнит.

— Это фальсификация! — пытается протестовать против вердикта небес жених. — Мои руки чисты, я не женат! — он вытягивает вперед раскрытые ладони, демонстрируя священнику, королю, невесте. И замечая, наконец, сам: середину его левой ладони занимает маленькая брачная звездочка с отчетливо видимым кровавым ободком. Знаком того, что он взял кровь своей жены на брачном ложе, и ее кровь отныне его, а его — ее.

— Клятвопреступник! Клятвопреступник!

Принцесса падает в обморок. Король (и не только он) хватается за меч. Из храма герцог не просто с позором уходит — он отступает. Спрятавшись за спинами своих гвардейцев, как за щитами. Провожаемый проклятиями и обещаниями скорой смерти. Оставляя на ступенях храма кровь своих защитников и кровь тех, кто пытался помешать им его защищать. Открытая карета для поездки уже не подходит — он уезжает верхом. Уносится, не разбирая дороги и затоптав пару не слишком расторопных прохожих. Не до реверансов — вслед летят выстрелы.

Из резиденции уходит через черный ход, переодевшись на бегу. Едва успевает скрыться в быстро прибывающей толпе. Отойдя от опасного места на пару кварталов, за своей спиной видит зарево: резиденцию подожгли. Остается надеяться, что все члены посольства успели… Впрочем, чего лукавить: понятно, что успели не все. И тех, кто не успел, толпа растерзает. Такого бесчестья своей принцессы народ не простит.

Он торопливо движется дальше, надвинув потрепанную шляпу на глаза и завернувшись в плащ ремесленника средней руки. Сначала скрыться. И только потом — думать.

Несколько часов спустя, в грязной придорожной таверне он угрюмо грызет пригорелое мясо домашней птицы, умершей от старости и болезней. Запивает перебродившими помоями, поданными ему вместо вина, и пытается сообразить, что делать дальше. Его верные люди большей частью при нем, но их немного, всего десяток. Слишком много, чтоб скрыться незамеченными. Слишком мало, что бы суметь отбиться от серьезного отряда. А в том, что отряд, высланный на его поимку оскорбленным в лучших чувствах Хосе Мигелем, будет серьезным, сомневаться не приходилось.

Как и в том, что война между Марбуром и родной Иглезией, которую надеялись избежать с помощью этой свадьбы, теперь фактически неизбежна.

Пытаться пробраться во дворец, добиться аудиенции у находящегося в бешенстве короля, объясниться, попробовать уладить все миром, пока не стало еще слишком поздно? Нет, бесполезно, что он скажет в свое оправдание? Будь брачная звездочка на его руке непорочно чиста — еще могли бы быть варианты. Теперь же… Никто не поверит в его невиновность, в его непричастность. Его обвинят в намеренной провокации конфликта. Все. И король Марбура Хосе Мигель Двадцать Пятый. И король Иглезии Георг Двенадцатый. И их подданные по обе стороны и без того очень спорной границы.

Случившееся было катастрофой. Но герцог даже мысленно не задавал вопросов, за что ему это. Он вспомнил.

Девушка на углу рыночной площади. Она действительно держала в руках букет фиалок. Но она не торговала ими. Просто наслаждалась их нежным ароматом. И ждала его.

Он узнал ее сразу, едва взглянул. Этот искусственно-крестьянский наряд пастушки из тончайшего шелка — такие были в моде лет двадцать назад, когда любили рассуждать о естественной красоте и близости к природе. Эти чуть растрепанные локоны, выбивающиеся из-под узкой ленты — такие светлые, что солнце просвечивало сквозь них, окутывая голову сказочным ореолом. Эти огромные голубые глаза невинной девы и лукавая, чуть порочная улыбка уголками губ, что так волновали его всегда, заставляя сердце биться чуть громче. Всегда, сколько он ни смотрел на ее портрет. Анабель Мария Дешо, в замужестве Уэстли. Она пропала восемнадцать лет назад, выйдя из храма вместе со своим молодым супругом, сев в карету и умчавшись с ним в неведомую даль.

Анабель пропала, а вот супруг нашелся. Точнее, он и вовсе не пропадал никуда. Жил себе в своем имении, потягивал вино, постреливал куропаток… И знать не знал никакой Анабель Марии. Несмотря на наличие брачной звездочки на руке, брак с девицей Дешо отрицал, как и знакомство — даже шапочное — с ее родителями. Дело могло бы стать громким, но его замяли. Родители предпочли забыть про дочь, лишь бы в свете не ходила сплетня про то, что они выдали ее непонятно за кого неизвестно как. Церковники предпочли замолчать тот факт, что алтарный камень способен порой сотворить нечто настолько странное. Сквайр Уэсли в попытках развестись с неизвестной девицей, к тому же бесследно пропавшей, пытался шуметь больше всех, но и ему объяснили, что при любом раскладе он первый подозреваемый. Он умер лет десять назад, так и не сумев ни развестись, ни жениться вновь, род пресекся, дело легло в архив… И если бы не юношеское увлечение герцога Александра, продолжения бы эта история не имела.

Ему было пятнадцать, а может и меньше, когда, гостя в поместье одного из приближенных отца, он увидел портрет юной девушки, показавшейся ему прекраснее всех на свете. Он задал вопрос и услышал историю, поразившую юношеское воображение. Тайна Анабель не давала ему покоя долгие годы.

Нет, конечно, потом он забыл о ней, прошел через войну, возглавил Тайный Сыск, заменив на этом посту своего рано ушедшего отца. А там было столько мрачных тайн, грязи, подлости, черного колдовства, что исчезновение Анабель Дешо казалось просто милой забавой.

Пока он не наткнулся на свидетельства того, что случай с Анабель был далеко не единственным. Вот уже как минимум лет пятьсот (а может и больше, но более ранние архивы сгорели в пожаре) время от времени случаются свадьбы, в которых жених не участвует. Он просто просыпается однажды с брачной звездочкой на ладони и до конца своих дней уже не может от нее избавиться. Невесту же после подобной свадьбы не видит более никто и никогда. Как и Анабель, она уносится прочь от церкви в роскошной карете вместе с самозванцем, которого все считают ее мужем, и пропадает на веки вечные.

Десятки подложных женихов. Десятки родов, пресекшихся без наследника. Десятки юных дев, сгинувших без следа. И десятки раз, когда алтарный камень совершал немыслимое, противное самой своей божественной природе: подлог! Кто мог быть настолько силен, что бросал вызов самому Деусу? Кто мог быть настолько опасен, что подрывал основы существующего миропорядка? Ведь если алтарный камень возможно обмануть, выходит — Деус не всесилен. Или не честен. А значит — и это страшно — не бог!

И Тайный Сыск занялся этой проблемой. Он лично занялся этой проблемой.

А тут — свадьба. И Анабель.

Она стояла на углу с букетом фиалок. В той самой позе, что была изображена на портрете. В том самом платье. И даже солнце, совсем как на полотне живописца, сияло в ее чуть растрепанных волосах. Она встретилась с ним взглядом. И улыбнулась. И поднесла фиалки к лицу, вдохнув аромат. И кивнула ему, будто всегда его знала. И, чуть качнув приглашающе головой, двинулась прочь — сквозь толпу многолюдного рынка. А он, как мальчишка, выскочил на ходу и бросился следом.

Почему этого никто не заметил, он не знал, предполагал — отвлекли. Предполагал сейчас, тогда ему было неважно. Он бежал за ней, расталкивая прохожих, и все не мог догнать. Она казалась ему порой бесплотной тенью, прозрачной настолько, что сквозь нее просвечивали другие люди. А порой ее фигурка обретала объем и краски, и становилась совсем неотличима от прочих женщин в толпе. Если бы не платье, вышедшее из моды еще во времена его детства. Если бы не светлые локоны, крайне нетипичные для южанок Марбура. И не шелковые бальные туфельки, идеально белые и чистые, несмотря на навоз, грязь и лужи, то и дело встречавшиеся на пути. Она словно скользила над реальностью этого мира — легкая, невесомая…

— Анабель! — кричал он ей вслед, безнадежно отставая. — Анабель, постойте!

Она остановилась уже потом — в комнате с шелковыми занавесями вместо стен и огромным ковром с высоким мягким ворсом.

— Мне сказали, вы хотели меня видеть, Александр, — обернулась она к нему, чуть склоняя набок изящную головку и глядя на него огромными, чистыми, как небо, глазами.

— Да, — он сглотнул, чувствуя непонятную самому себе робость, — я хотел. Я всегда хотел вас найти, Анабель.

— Ну… вы нашли, — она лукаво улыбнулась, вновь вдохнула аромат своих фиалок. — Значит, это — вам, — и протянула ему цветы.

Он взял. И тоже поднес к лицу, вдыхая нежный лесной аромат.

Чтоб очнуться две ночи спустя, женатым на неизвестной девице, которую уже никто и никогда не найдет.

Он вновь отхлебнул из кубка омерзительного пойла, вновь поморщился, раздражаясь на собственный идиотизм. Его поймали, как дурака, развели, как лоха. Анабель. Девчонка, пропавшая без вести восемнадцать лет назад. И не постаревшая ни на день. Как он мог на такое купиться?!

Дело о пропавших невестах принимало очень скверный оборот. Если тот, кто за этим стоит, не побоялся поставить два государства на грань войны, лишь бы только щелкнуть его по носу и наказать за излишнее любопытство, останавливаться он явно не намерен. И похищениями невест дело не ограничится. А человек, способный заставить алтари признать правдой любую ложь, поистине страшен.

И действует он в Иглезии. Именно там пропадали невесты, именно главу Иглезийского Сыска только что убрали с доски… Значит, надо домой! С Хосе Мигелем пусть разбираются дипломаты. Конечно, он оставит своим марбурским агентам инструкции выяснить все про девушку с фиалками, да и прошлого своего приказа — разузнать все про тот опиумный притон, где его обнаружили — он не отменял. Но почти не сомневался, что результатов это не даст.

В таверне задерживаться не стали. Немного перекусив и собравшись с силами, герцог и его люди пустились в отчаянную скачку до самой границы. Возможно, их не догнали, возможно — и вовсе не преследовали, но границу они пересекли успешно. А уже на родной земле герцог Александр Теодор Иоанн Раенский был арестован личной гвардией короля Георга и препровожден в казематы тюрьмы Сэн-Дар. Сопротивления при аресте светлейший герцог не оказал.

Небольшой городок, в который мы въехали часов через двенадцать отчаянной скачки, показался мне просто воплощением покоя, гармонии и уюта. Маленькие опрятные домики с цветами на окнах, паутинка узких, извилистых улочек, разбегавшихся от главной дороги, опрятная гостиница неподалеку от главной площади — что еще нужно уставшей путешественнице, чтоб признать город пределом мечтаний?

Нет, конечно, остановки в пути мы время от времени делали, и даже обедом, весьма проворно сваренным на костре, меня покормили. О моем комфорте заботились с максимальным старанием и предупредительностью, но столь длительное путешествие комфортным быть не может просто по определению. От бесконечной тряски попа давно превратилась в отбивную. Пейзажи за окном, поначалу радовавшие меня живописными видами, холмами — лугам — перелесками, постепенно слились в одно невыразительное и бесконечное зеленое пятно.

Мысли… мысли тоже словно ходили по кругу, возвращаясь к неизменному: я ничего толком не знаю и ничего толком не могу. Бежать? Куда, зачем и на какие деньги? Родителям я не нужна, мне их заботы тоже уже хватило. Искать герцога, чтоб осчастливить известием, что я его законная? Он осчастливится. И овдовеет на радостях, а мне бы еще пожить. А мой похититель… тут мои мысли вообще сбивались, и вместо того, чтобы думать, что он со мной сотворил, я думала о том, как он это творил… и как он нес меня на руках вечером в номер… и как гладил по волосам…

Слава Деусу, что мы, наконец, приехали, и дверцу моей кареты приглашающе распахивают, позволяя ступить, наконец, на твердую землю.

— Это конечная точка нашего путешествия? — интересуюсь у Гаррета, любезно подавшего мне руку.

— На сегодня да, моя госпожа. Вы сможете как следует отдохнуть.

— А завтра мы опять уедем с рассветом? — при одной только мысли об этом меня передергивает.

— Нет, госпожа, — успокаивает меня мужчина. — В городе ярмарка. Господин предположил, что вы захотите купить себе что-нибудь. Он забрал вас из дома совсем без вещей.

— Ну, он же предоставил мне, — я кивнула на сундук, который лакеи споро сгружали с кареты, — вещи.

— Он приобретал их на свой вкус, у вас могут быть свои предпочтения. К тому же он просто не мог учесть абсолютно все, — начальник моей охраны чуть пожал плечами. — Он передал вам это, — в мои руки лег тяжелый кошель. — И сказал, что вы можете смело тратить все, в следующий раз он даст еще денег.

— В следующий раз? — тут же уточняю, глядя на то, как местные конюхи проворно распрягают наших лошадей.

— В другом городе, моя госпожа.

— В каком? Куда мы вообще едем?

— Не могу знать, моя госпожа, я следую за каретой.

— Врете, — разочарованно вздыхаю я. Сегодня во время привала я уже пыталась выяснить у моих сопровождающих, куда же меня везут, но добилась не большего, чем сейчас.

— Придерживаюсь полученной инструкции, — спокойно склоняется он в поклоне.

Один из коней, будучи освобожденным от сбруи, тут же падает на спину и начинает перекатываться с боку на бок, опасно болтая в воздухе всеми четырьмя копытами.

— Осторожнее, госпожа! — молодой конюх — черноволосый, стройный и гибкий — блеснул в мою сторону синими, как небо, глазами. — Здесь двор не ровный — уклон, он может скатиться чуть ниже и вас задеть.

— Так заставь его подняться! — тут же напустился на парня Гаррет. — Какого беса ты позволяешь ему так кататься?

— Будьте снисходительны, господин. Конь проделал долгий путь, устал…

— Подними его, я сказал!

Я развернулась и ушла внутрь. Если не путаться под ногами людей и коней — будет больше толку. Номер меня уже ждал. Умывшись и переодевшись с дороги, я поняла, что ужинать еще не хочу, а сидеть на месте после целого дня в карете просто не в состоянии. Прогулка по городу показалась мне неплохой идеей, и я не стала откладывать ее на завтра.

Однако выйти из гостиницы одной мне не дали. Гаррет тут же приставил ко мне одного из своих людей. Наверное, он был прав, не стоило гулять под вечер одной в незнакомом городе. Да и в знакомом не стоило, если честно. Но все же у меня было чувство, что я под конвоем. Не самое приятное ощущение.

Расспросив хозяина гостиницы об основных ориентирах, направилась на главную площадь. Несмотря на то, что время близилось к ужину, тут было шумно и многолюдно. Ярмарка. Многочисленные прилавки, сколоченные на скорую руку и заваленные самым разным товаром. Бесконечные шатры с зазывалами у входа, предлагавшими за пару медных монет увидеть все самое невиданное и познать все самое непознаваемое. Детские карусельки с осликами, где понурые зверюшки, привязанные к спицам огромного колеса, монотонно бродили по кругу, катая малолетних наездников. Площадки для состязания в борьбе. Площадки для танцев. Грубо сколоченные лавки и столешницы многочисленных уличных забегаловок, стоящие прямо на проходе и манящие ароматами жареного мяса с травами. И множество мужчин, остро пахнущих пивом и чесноком, приглашающих меня составить им компанию за тем или иным столиком. И боюсь, только наличие хмурого охранника за моей спиной заставляло их ограничиваться исключительно приглашениями.

Увы, ярмарка не радовала. Я чувствовала себя здесь чужой и совершенно одинокой. Мне не с кем было сесть за столик, что бы попробовать местную кухню (о том, что бы девушке сесть одной, не могло быть и речи), не с кем было выйти в круг, что бы присоединиться к танцующим. Я так и не смогла решить, что мне следует купить на полученные деньги, поскольку не слишком хорошо представляла, что у меня вообще есть (обстоятельно изучить содержимое сундука еще не довелось), да и не в сумерках же заниматься столь важными вещами.

Уже решила вернуться обратно в гостиницу, признав, что гулять по городу вечером было плохой идеей, как на меня, словно вихрь, налетел какой-то парень, обхватывая за талию и едва ли не внося в очередной круг танцующих, мимо которого я как раз проходила.

— Танец, красотка! — потребовал он у меня, отпуская, но тут же протягивая руки. Охранник, бросившийся было меня спасать, остановился, ожидая моей реакции. Вокруг нас в безумном вихре кружились пары. А я взглянула в синие, как небо, глаза под черной лохматой челкой, и узнала его: конюх их нашей гостиницы. Тот самый, что не удержал лошадь, позволив ей кататься в пыли. Правда, тогда он был в широкой рубахе навыпуск, а сейчас рубаха аккуратно заправлена в штаны, поверх надета черная замшевая куртка — сильно потертая, но все же вполне опрятная, и даже на протянутых мне руках — перчатки из черной замши.

Дочь графа (ах, нет, уже герцогиня, хоть и герцогом непризнанная) и конюх? Хорошая пара. А впрочем, чем я рискую? Это ярмарка, меня здесь никто не знает. Да и вообще, это просто танец. И я протянула ему руки и позволила увлечь себя в бурный круговорот.

Танцевал он неплохо. Было видно, что городских гуляний не пропускает, да и на гуляниях не пиво у стеночки пьет. А вот про себя я, увы, сказать не могла такого. И про танцы, и про городские гуляния. Я полонез хорошо танцевала. И менуэт. И много еще чего интересного, чего на площадях не пляшут. А вот из того, что тут пляшут… Приходилось осваивать на месте. И пару раз позорно спотыкаться, и в ногах путаться. Хорошо, кавалер мне попался терпеливый, держал крепко, падать не позволял. И только смеялся, когда я нелепо носом ему в грудь утыкалась:

— О, красотка! Я знаю, что тебе нравлюсь, но ни при всех же! — и даже кончиками пальцев по шейке провел, наглец.

— Руку! — тут же нервно рыкнула я.

— Ну, прости, принцесса, сама меня в грудь целовать вздумала, — фыркает в ответ этот мерзавец, но руку послушно возвращает на место. — Так что, придешь ко мне ночью на сеновал? — интересуется бесстыже полкруга спустя.

Нет, точно зря я с ним танцевать вздумала. Ясно же, что кавалера несло — видно, пива он успел немало выпить для храбрости. Хотя пивом от него не пахло. Отчетливо пахло лошадьми — и от его одежды, и от давно не стриженых волос. Но лошадей я любила (может быть, слишком), и потому их запах — это не то, что могло бы меня оттолкнуть. А вот непомерная наглость — она отталкивала.

— Так что, красотка, придешь? — повторяет, не дождавшись ответа.

— А сам как думаешь? — вздыхаю раздраженно. Ну не объяснять же ему посреди танца, что не там он себе подружку ищет. И не теми словами.

— Думаю, что придешь, — самоуверенно заявляет этот наглец, останавливаясь вместе с музыкой и благодаря меня поклоном за танец. — Не задерживайся, — и тут же исчезает в толпе, прежде чем я успеваю придумать хоть слово в ответ. Да у меня просто слов нет от подобной наглости!

Я, все-таки, раньше с конюхами не общалась, да и в народных гуляниях не участвовала, не привыкла к подобным выходкам. Да и слава Деусу, что не участвовала. И сейчас не стоило.

Кивнув своему охраннику, отправляюсь назад в гостиницу. Надо ужинать, да разобрать внимательно тот сундук, чтоб понять, что мне покупать стоит. Знать бы еще, куда меня везут, и что меня там ждет — тогда и с покупками было б проще определиться.

Подумав о покупках, рефлекторно прижимаю правую руку к карману с кошельком — чтоб лишний раз убедиться, что он все еще при мне. И тут же убеждаюсь в обратном: денег нет. Карман совершенно пуст.

А ведь перед тем, как меня вытащили танцевать, деньги были — я как раз проверяла. Я всю дорогу только и делала, что проверяла, боясь, что в такой толпе… Вот, собственно, и… Расслабилась.

— Что-то случилось? — тут же интересуется мой охранник, стоило мне замереть на месте.

— Деньги, — признаю обреченно. — Вытащили кошелек.

— Плохо, — соглашается охранник. — Но возвращаться и искать бесполезно.

Это я понимала и сама. Оставалось только радоваться, что хватило ума взять с собой не все, полученные от Гаррета, деньги, а лишь небольшую часть. Но все равно жалко.

И жалко даже не денег, поняла я, вернувшись в номер и взглянув на себя в зеркало. Золотой цепочки с маленькой бриллиантовой капелькой, единственного украшения, остававшегося у меня из дома, не было тоже.

Вспомнила руку на своей шее. Как я упала лицом ему на грудь. И как я перед этим споткнулась об ногу своего кавалера, и еще решила, что от собственной неуклюжести…

Снял. Гад. Пока я глупо злилась, думая, что со мной заигрывают, он попросту меня обчистил! И кошелек тоже явно он, больше некому!

Но… Но ничего, я ведь знаю, кто он! И где его найти. А он вряд ли узнал меня… Хотя нет, может быть и узнал. Узнал, но не думает, что я его помню. Благородные дамы конюхов не рассматривают. Потому и вел себя так нагло.

Сеновал? Ладно, будет тебе сеновал. Вот только приду не одна, уж не обессудь. Мне тут мой муж-немуж аж четырех охранников в сопровождение выделил, а я с ним, как ни крути, в церкви венчанная, ослушаться-то грех. Так что пусть сопровождают.

Постучалась к Гаррету, объяснила проблему, и он, коротко кивнув, тут же поднялся. Прихватив по дороге скучавшего в обеденном зале Уила, мы наведались на конюшни. Но синеглазого конюха там, увы, не застали.

— Так в город ушел, выходной у него, — старший конюх моего обидчика по описанию сразу признал, да и неудивительно: слишком уж внешность у парня примечательная. — Теперь, небось, и до утра не вернется. А зачем нужен-то, учинил что?

— Да нет, — Гаррет равнодушно сплюнул сквозь зубы. — Наоборот: подзаработать ему предложить хотели. Госпоже он глянулся, парнишка, вроде, смышленый…

— Да смышленых у меня хватает. Вот Колин, к примеру, вполне, — старший кивнул на рыжего детину, меланхолично грызущего соломинку неподалеку.

— Не, — не согласился мой страж, мельком глянув на Колина. — Чернявый нужен. Чтоб лошадям, понимаешь, в масть… Так ты скажи ему, как придет: пусть найдет Гаррета, не пожалеет. Звать-то его как?

— Да Лисом кличут.

— Забавно кличут, — хмыкнул Гаррет. — Так ты не забудь, — в руки старшего конюха упала монетка.

А мы вернулись в гостиницу.

— Не переживайте, госпожа. Найдем мы вашу пропажу.

— Боюсь, прогуляет он за ночь все деньги, да и кулон мой продаст, — печально вздыхаю в ответ. Былой азарт от скорой поимки вора сошел на нет. Ну, поймаем мерзавца. Получит он пару затрещин — мне с того что?

— Продаст — расскажет, кому. Вернем, госпожа.

Спорить не стала. Поужинала в обществе своей охраны, да и отправилась в номер, сообщив, что до утра выходить не планирую, а потому своим временем они вольны располагать. Заказала себе бочку горячей воды, чтоб помыться с дороги, и, пока воду кипятили да таскали, села разбирать сундук с «приданым».

А выбор одежды там оказался прелюбопытный. Пара нарядов «ну очень знатной дамы» — для королевского приема, конечно, не подойдут, но для визита герцогини в любое великосветское собрание рангом пониже — самый раз. Еще пара платьев «просто знатной дамы», или, правильнее «дамы в путешествии»: удобны, практичны, просты. Однако дорогая ткань и приличествующий аристократии крой не позволяли усомниться в статусе их владелицы.

Не позволяли, да. Но именно такое платье было на мне сегодня, и кое-кто не просто позволил себе усомниться, он еще и… Ладно, сама хороша! Как я могла вообще согласиться танцевать с конюхом?! Немыслимо. То ли атмосфера ярмарки так заразительна, то ли внезапное одиночество так угнетает…

Ладно. Дальше было куда интересней. В сундуке нашелся наряд горожанки очень средней руки — с грубой суконной юбкой, жилетом, да даже чепец прилагался! Вот это для герцогини, по мнению моего «не-суженного», зачем? А дорожный мужской костюм, причем очень неплохого качества — он что, предполагал для меня возможность ехать верхом? Нет, уверенной всадницей я бы себя не назвала, уже года три как вообще в седле не сидела, да и до того… недолго, в общем, счастье длилось. Но после целого дня тряски в карете (ну и вчера еще часов несколько…) была бы не прочь вернуться к освоению данного навыка.

С одеждой все, но про белье тоже никто не забыл. И подбиралось это белье прямо-таки с душой… Я бы даже сказала — со страстью. Потому как кроме вполне удобных и приличных комплектов, имелось в этом сундучке и такое… ох, ни одна герцогиня точно ни в жизнь не наденет. Нет, я не ханжа, и корсеты у нас еще во времена бабки моей отменили, как для здоровья вредные, а от панталон уже во времена матушкиной молодости отказались безвозвратно… Но то, что мой не-муж подсунул мне в сундучок… да пусть сам и носит!.. Хотя… Представила, как я надену все это, а он станет на меня смотреть… Лицо тут же окатила жаркая волна стыда. И низ живота окатила. Жаркая волна. И не стыда, а совсем другого чувства…

Окончательно смутилась и, захлопнув сундук, полезла в бочку. Смывать с себя дорожную грязь и ненужные мысли. Пыль в карету всю дорогу во все щели летела. А я еще в таком виде гулять отправилась. Неудивительно, что всякие конюхи пристают…

Уже значительно позже, когда вода в бочке совсем остыла, и мне все же пришлось ее покинуть, нарядившись в скромную ночную сорочку и теплый халат (да, об этом тоже никто не забыл), я неторопливо расчесывала волосы красивым резным гребнем, стремясь дать им хоть немного просохнуть прежде, чем заплетать на ночь в косы. Окно было распахнуто, ночи в июле теплые, и легкий ветерок, идущий с улицы, я надеялась, поможет мне высушить волосы чуть быстрее.

В окно я не смотрела, смотрела в зеркало. И потому на фигуру, застывшую под единственным возле гостиницы фонарем, обратила внимание не сразу. Так что, кто его знает, как долго он там уже стоял. И как долго еще собирался. Мой давний знакомец. Мой единственный знакомый в этом городе. Черноволосый конюх, бесстыже обчистивший меня во время вопиюще наглого танца!

Словно почувствовав мой взгляд, он неторопливо достал из кармана тонкую цепочку с камушком, поднял ее на уровень лица, словно стремясь рассмотреть поближе в неярком свете, чуть встряхнул, заставив камешек раскачиваться, то и дело вспыхивая отраженным светом. Затем взглянул куда-то в сторону моего окна и ухмыльнулся.

Так значит, да? Ну, хорошо, уговорил. До встречи на сеновале. Вот только кузнеца захвачу.

Наскоро скрутив волосы в узел, и посильнее запахнув халат, я уже полминуты спустя стучалась к Гаррету. В ответ промычали нечто невразумительное, что я сочла за приглашение войти, чем и воспользовалась… Чтобы тут же вылететь назад с пылающими щеками. Гаррет на сеновал не пойдет. У него уже есть — свой, отдельный. И весьма, весьма обжитой…

Начальник моей охраны появился у меня в номере буквально минуту спустя, уже в штанах и даже в рубахе, небрежно наброшенной на лоснящееся от пота тело.

— Что-то случилось, госпожа?

— Нет, — вышло немного нервно, поскольку я не знала, куда девать глаза. — Простите, что помешала, это подождет до утра. Просто тот конюх… Я увидела, что он вернулся, и хотела… Но мне не стоило врываться к вам, я сама вас отпустила… Простите.

— Вы совершенно правы, госпожа, раз он вернулся — так и до утра никуда не денется. А утром мы с ребятами решим этот вопрос, вам не стоит вмешиваться… Я могу быть свободен?

— Да, конечно, идите.

Смогла выдохнуть, только когда он вышел. Все же нахождение в одном помещении с потным полуголым мужиком, которого ты только что оторвала от весьма энергоемкого процесса… И зачем ему сразу двое?.. Нет, это мне зачем знать, зачем ему кто?

Помотала головой, выкидывая из нее всякие глупости, и вновь вернулась к зеркалу. Взяла расческу, провела по волосам. Бросила взгляд на улицу.

Он все еще стоял там. И смотрел на мое окно. И ухмылялся.

И это раздражало. Бесило. Неимоверно.

Он был вором и негодяем, и я знала это, и он знал, что я знала это. Но почему при этом он нагло смотрит в мое окно, а мне остается только злиться из-за собственного бессилия?

Хотя, почему только злиться? Пусть Гаррет занят, но есть ведь еще Уил, Роб и Кит… Правда, они тоже могут быть заняты… Ладно, в личные комнаты врываться не стану, но можно посмотреть в общем зале. И если они все еще там — отчего бы не попросить их об услуге, раз кто-то так упорно нарывается?

В халате, конечно, не пошла. Спокойно и тщательно переоделась. Раз уж юноша так меня ждет — подождет, пока я застегну последнюю пуговичку. В общем зале обнаружились Роб и Кит. Отхлебывая пиво из огромных кружек, они азартно резались в кости. Моему появлению не обрадовались, и заверять меня в готовности немедленно все бросить и идти за мной хоть на край света не стали.

Невольно кольнула мысль, что и их я отрываю от отдыха в неурочный час. Но, в конце концов, разве это не их работа?

— Мне нужна ваша помощь, — заявила, подойдя, стараясь держаться как можно более уверенно.

— И что же госпожа желает, — поднял на меня не слишком трезвые глаза Кит, — в это время суток?

— Госпожа желает, что бы вы сопроводили ее на конюшню. Мне надо поговорить с одним… конюхом, — последнее слово едва ли не прошипела.

— Что, вот прям сейчас?

Компания за столом похабно заржала. А я почувствовала, как мгновенно запылали щеки. В город я ходила с Уилом, про кражу рассказала потом Гаррету. И почему-то была уверена, что они все в курсе моей проблемы. А выходило, что эти двое не знали. И что они подумали про меня сейчас…

Но отступить — значит, фактически, признаться в правоте их домыслов.

— Идемте, — потребовала я. Пусть поприсутствуют при разговоре — и мне помогут, и дурные мысли из голов повыкидывают. — Этот тип украл у меня ценную вещь, и я не хочу, что бы до утра он перепродал ее кому-то еще.

— А что, эту вещь можно перепродать? — пробормотал себе под нос Роб, и они оба опять заржали. Но из-за стола поднялись, пообещав остающейся компании скоро вернуться.

Раздраженно постукивая каблучками, я поспешила на выход. Под фонарем никого уже не было. Либо наглец сбежал, либо все же ждет меня там, куда так настойчиво звал.

Широкие ворота, через которые внутрь конюшни заводили лошадей, были заперты на засов, а вот небольшая дверца в одной из створок чуть приоткрыта, выпуская наружу узенькую полоску света.

— Прошу, — Роб широко распахнул передо мной дверцу, склоняя голову в поклоне и пропуская свою госпожу вперед. Я чуть пригнулась, проходя невысокий проем. И, не успев еще толком распрямиться, услышала громкий хлопок за своей спиной.

Испуганно оборачиваюсь, пытаюсь открыть захлопнувшуюся дверь — но она не шевелится! Ее держат с той стороны или чем-то подперли.

— Роб! — испуганно кричу. — Кит! Вы что, сдурели?!

— Не будем вам мешать, госпожа, — слышу в ответ издевательский смех. И шаги. И эти шаги, как и голоса, удаляются, а затем и исчезают совсем. Какое-то время просто стою, безмолвно глядя на дверь и не в силах поверить в произошедшее: меня что… просто заперли? Те, кто должен был охранять? Они, конечно, были пьяны, но ведь не настолько…

— И все-таки ты составишь мне компанию этой ночью, да, красотка? — насмешливый голос, раздавшийся из глубин конюшни, заставил едва ли не подпрыгнуть.

Оборачиваюсь. Медленно. Попутно ища глазами что-нибудь тяжелое неподалеку. Тяжелого не нашла. А вот забытый кем-то хлыстик подбираю.

— Вооружилась? — вновь насмехается мой собеседник.

— Да, — наконец, нахожу его взглядом. Не рядом, что уже легче, а значительно дальше по проходу. Ненавистный конюх стоит возле шикарного черного коня, поставленного на растяжку, и меланхолично поглаживает ему шею мягкой щеткой.