Невеста для демона страсти

ГЛАВА 7.

Я проснулась одна в небольшой коморке под самой крышей, на узкой и достаточно жесткой кровати. Ставни на окне были распахнуты, и солнце нещадно светило прямо в глаза. Тело нещадно ныло, а кое-где и саднило, немилосердно напоминая о том, что с целомудренной жизнью оно покончило. Вот где-то примерно в тот же день, что и с жизнью нормальной.

Подумать только, всего три дня назад я была обычной благовоспитанной барышней. Мечтала о муже (которого, возможно, никогда не будет), о выезде в свет грядущей зимой (который, наверное, опять сорвется) и… нет, ничего больше. Разве что иметь собственную лошадь и иметь возможность совершать время от времени верховые прогулки. А может быть даже, если совсем повезет с замужеством, принимать вместе с супругом участие в охотах — для благородной дамы это не зазорно, да даже и для девицы. Только вот мой папенька охотником не был. Он был игроком.

А мой муж, которого выиграл мне папенька в карты (или который выиграл меня у папеньки в карты)… Да полно, был ли у меня в итоге муж? И кто был моим мужем? Герцог Раенский, как было оглашено в храме? Или тот человек, что стоял рядом со мной и держал меня за руку в тот момент, когда было совершено оглашение?

По закону вроде как выходило, что герцог. Но я венчалась не с ним. Меня забрал у отца не он. И своей женщиной меня тоже сделал не он. Он, возможно, и не подозревал еще обо мне. А тот, кому отдал меня из рук в руки отец… Он не желал быть моим мужем, он не являлся им формально, но, по сути, он был им. Не только потому, что не забывал об исполнении супружеских обязанностей (хотя и делал это так, как настоящему супругу, наверное, стыдно было бы), но и потому, что содержал меня, заботился обо мне. Ведь кто я одна? Никто. И мне оставалось только принять его таким, какой он был, и следовать за ним, в надежде стать ему настолько необходимой, чтоб он никогда не вздумал от меня отказаться.

— Нас венчали, — упрямо сообщила я ему тогда, на сеновале, придавленная его тяжестью и разморенная только что испытанным выбросом эмоций. — И я — твоя жена.

— Вы согласны стать женой конюха, герцогиня? — бесстыже смеялся этот гад. Словно у меня был по-настоящему выбор.

— Мне, похоже, придется. Ибо сказано: «Да прилепится жена к мужу своему и пойдет за ним…»

— И ты пойдешь, Роззи? За мной?

— И я пойду. Знаешь, во время венчания Деус спросил меня…

— Деус? — тот, кто велел звать его Лисом, совершенно по лисьи усмехнулся. — Может, все же священник?

— Нет, при чем здесь отец Стефан? Я говорю об обряде. Когда мы положили ладони на камень, свет алтаря дошел, казалось, до самого сердца. И из этого света родился голос, он спросил, чего я хочу и с кем. У тебя разве не было так?

— Нет, — его улыбка была чуть изумленной. — Никогда не слышал, чтобы люди разговаривали с камнем. Обряд и обряд, свет и свет. Но никаких голосов.

— Ты мне не веришь?

— Верю. Ты особенная, Роуз, я всегда это знал. Потому и выбрал. Так о чем шепчут камни моей маленькой силь… моей упрямой подружке?

— Твоей жене. Какой еще «силь»?

— Неважно, это всего лишь слово.

— Ну, значит неважно про камни и голоса. Мы будем ночевать на конюшне? Или мой муж, который отказывается быть моим мужем, все же позаботится о более достойном ночлеге для своей суженой?

Смеется. И нежно целует меня в лоб.

— Я б остался и здесь. Запах сена, лошадей, их негромкое пофыркивание… красота! Но тебе не подходит, я знаю. К тому же, очень скоро сюда придут. И не важно, герцогиня ты или жена конюха — в их взглядах на тебя будет только грязь. А я не хочу, чтоб они тебя пачкали, — Лис с улыбкой покачал головой, нежно провел пальцем мне по щеке. — Так что одевайся, моя нежная роза, мы исчезаем, — он перекатился и встал. Потянулся за собственной одеждой, начал неторопливо натягивать. И так странно, почти нелепо это смотрелось: весь голый, а руки в перчатках. Как-то немыслимо неправильно — как, собственно, и все, что он делал и творил. — Видишь, я все-таки был прав: герцогиня сбегает этой ночью с конюхом, навсегда отказываясь от титула.

— Это ворованный титул, и он приведет меня разве что на костер. К тому же, — я развела руками, демонстрируя себя, свою сорванную одежду, весь этот сеновал, — кто-то просто не оставил мне выбора. Я твоя женщина. А коли ты не герцог, так и мне не судьба.

И он увел меня прочь в непроглядную тьму летней ночи, накинув свою куртку поверх моего разорванного платья. В маленькую непримечательную гостиницу на окраине, где у него, как оказалось, уже был снят номер. Оставил меня отдыхать и ушел, обещав позаботиться обо всем остальном. Я хотела дождаться, когда он вернется, но все же уснула.

Теперь же, судя по солнцу, близился полдень, а я все еще была одна. И ужасно не хотелось думать, что где-то там, в гостинице классом повыше, расположенной возле главной площади, человек, похожий на герцога Раенского, сейчас садится в свой роскошный экипаж и уезжает. Навсегда. А я остаюсь. Одна, без денег и без единого целого платья.

— Доброго дня, моя нежная роза! Ты все же проснулась? — дверь без стука распахнулась, и в номер вошел… к счастью, все тот же Лис. Правда, конюхом я бы его сегодня не назвала. Одет скорее как лавочник средней руки: добротно, опрятно, строго, но как-то до ужаса блекло. Вслед такому точно не обернешься. — Спешу обрадовать: роскошная карета, предположительно принадлежавшая герцогу Раенскому, сегодня утром покинула город. Благородную даму, что приехала в ней вчера, охрана искала, но найти не смогла. Ходят странные слухи, — он широко улыбнулся, блеснув глазами. — Но приказа искать герцогиню не было — и ее не ищут, — Лис заговорщицки подмигнул и продолжил знакомить с новостями: — Наши лошади ждут нас за городом, твою одежду сейчас принесут. Ее доставили еще ночью, я просто распорядился не тревожить твой сон. У нас впереди обед — хотя для кого-то он завтрак — и посещение ярмарки. Вчера ты так ничего и не купила.

— Еще бы, ведь ты украл у меня кошелек, — я наконец-то смогла вставить хоть слово. Хотелось сказать, как я рада, что он пришел, что не пропал, что не бросил. Но не стала. Ведь я его жена. И я в нем уверена. Должна быть уверена. — Кстати, до сих пор не вернул.

— Это поправимо, Роззи, правда. Верну. Даже готов с процентами. Денег у нас хватает. Просто хочется хоть немного пожить вот так, — он неопределенно махнул рукой, не то комнату эту под самой крышей в виду имея, не то свой далеко не изысканный наряд.

— Как? — недоуменно хмурюсь я. — Бедно?

— Это не бедно, Роззи, это скромно. Без излишеств.

— И в чем же радость?

— Интересный опыт. Новый, необычный. Его не надо бояться.

— Я и не боюсь. Просто нового в скромности и воздержанности едва ли что-то найду. В такой комнате я, конечно, еще не ночевала, а вот дни, когда мы рассчитывали даже кухарку, к сожалению, прекрасно помню.

— Как, неужели графиня сама готовила завтрак?

— Мама? Готовила. Было бы из чего…

— Так, все, Роззи, кончай хандрить. Это ты точно с голоду такая несчастная. Давай-ка одеваться, и идем — внизу пекут такие вкусные блинчики…

— Все же вначале мне бы хотелось умыться. Ты не подождешь… ну, вот хотя бы внизу? Закажешь мне пока что-нибудь.

— Все еще стесняешься меня? — он, смеясь, покачал головой, словно удивляясь моей просьбе. Но спорить не стал. — Так что тебе заказать: блинчики на завтрак или баранью ножку на обед?

— Блинчики, — кивнула я. И, подумав, добавила: — С бараниной.

Ужин был как-то очень и очень давно. Даже вспомнить странно — я была тогда герцогиней…

В обеденный зал спустилась в том самом наряде горожанки, что так удивил меня прошлым вечером. Сегодня же я подумала, что он прекрасная пара к костюму лавочника, который выбрал мой почти настоящий муж. Не могу сказать, чтоб традиционная одежда из грубой ткани нравилась мне больше легких и изящных платьев аристократии. Но Лис зачем-то затеял эту игру, она ему нравилась. И раз уж я решила идти за своим мужем — я должна идти. То есть, я должна попытаться его понять. Принять его заботы и радости. Стать ему действительно верной спутницей. Не в этом ли смысл брачной клятвы?

Лис ждал за накрытым столом, тихонько потягивая квас и рассеянно оглядывая зал. Улыбнулся, увидев меня, и в этой улыбке я почувствовала одобрение. Однако комментировать не стал, предложив приступить к трапезе. И сам тут же столь самозабвенно принялся за еду, словно его не кормили дней десять. Нет, он не спешил, судорожно заглатывая пищу большими кусками, напротив — он наслаждался. Долго и с удовольствием пережевывал каждый кусок, предварительно обмакнув его то в один, то в другой соус, заедал, запивал, комбинировал вкусы и наоборот — смаковал что-то отдельно, само по себе. И до всего остального мира ему просто не было дела.

Я же, напротив, особого желания есть почему-то не ощущала. Мне нравились запахи, источаемые блюдами, да и выглядело все достаточно аппетитно. А вот вкус оставлял равнодушной. Нет, еда не была безвкусной, вкус был, и он был правильным, ожидаемым, но… Особого удовольствия не приносил. Я даже голода особого не испытывала. Просто ела, потому что время еды, и я пришла сюда за этим. А ведь еще в номере я чувствовала себя голодной… Одними запахами насытилась? Или это все нервы?

— Неужели совсем не вкусно, Роуз? — надо же, он все же не только едой занят? А по виду не скажешь.

— Ну почему, не совсем.

— Так наслаждайся!

— Ты долго сидел в тюрьме?

Он поперхнулся квасом. Поставил кружку, откашлялся.

— Ну, нельзя же так, Роуз, я ж подавлюсь, — укорил, привычно посмеиваясь. — И что же, по-твоему, я мог забыть в этом мрачном месте?

— Да я не знаю, что личности вроде тебя там время от времени забывают. Некоторым еще костер очень нравится. Мерзнут, наверное.

— Должно быть, — он вновь с удовольствием принялся за еду. — А личности вроде меня — это какие, Роззи? Расскажешь?

— Легко. Те, кто имеют проблемы с законом, выдавая себя за тех, кем они совсем не являются. Жульничают в карты, играя по-крупному, на поместья и состояния. Занимаются черным колдовством, принимая чужие личины и обманывая самого Деуса. Не знаешь таких?

— Знаю, Роззи, как же не знать, — легко соглашается он. — Не очень в курсе, что такое «черное колдовство».

— Это то, что ты делал в храме.

— В храме, Роуз, я лишь предъявил Деусу договор, который он не мог не исполнить. Ведь с моей стороны все условия были соблюдены.

— А то, что ты выдал себя за герцога Раенского?

— Так ведь не в храме, Роззи, милая, — он неторопливо отпил из кружки, и продолжил. — Я обманул священника, явив ему чужую внешность и назвав чужое имя — да, не спорю. Но это было в частной беседе и за пределами храма. А когда я стоял у алтаря — я был только собой.

— Но ты сказал, что скопировал его суть, и именно потому…

— И именно потому, Роззи, я получил брачную звездочку, которая идеально вошла в ладошку герцога. Я скопировал суть того, для кого я прошу брачные узы. Но не утверждал, что он — это я. Перед лицом Деуса — не утверждал.

— Ты хочешь сказать, Деус знал, что творится ложь? И допустил это? Потворствовал? Участвовал?

— Он связан договором. Он ведь бог, чтящий букву. Законы, договоры, регламенты, правила — он не только следит, что бы люди выполняли все, что заверено на его алтаре, но и сам не в силах нарушить взятые на себя обязательства. И потому мне просто нет нужды его обманывать. Другое дело, что людям не стоит знать о наших договоренностях. И для людей приходится разыгрывать целую историю. Но мне нравится играть, Роззи. Это весело.

— А ты не находишь, что людям вокруг — не очень?

— Это ж каким, моя маленькая Роуз?

— Например, мне. Меня выдавали замуж, я венчалась в храме, я уехала с тем, с кем венчалась — а в итоге оказалась бесчестной женщиной.

— Ну-у… Это смешно, Роуз, правда, смешно. Бесчестен был я, а бесчестной женщиной оказалась ты. Редкостный бред, ты не находишь?

— Не нахожу. Ведь это меня осудят.

— Кто, Роззи? — он лишь пренебрежительно фыркнул. — Что тебе до людей? Ты со мной. А я дарю тебе самое захватывающее приключение, которое только может выпасть на долю женщины твоего круга. Что тебя ждало, Роззи? Скучный брак с каким-нибудь старым занудой. А теперь…

— А теперь? Зачем вообще было вмешивать в это герцога? Почему нельзя было просто на мне жениться?

— Герцога? Ну, герцогу я тоже подарил захватывающее приключение. Возможность узнать нечто новое, стать кем-то иным. Ему понравится. Не знаю, как результат, но процесс точно весьма увлечет, — он со смаком обгрыз баранью ножку, отложил ее, промокнул губы салфеткой. — Что до женитьбы — увы, моя Роззи, но это тот самый пункт договора, в котором Деус обманул сам себя. Факт заключения брака подтверждает принятие на ладонь брачной звездочки. Этакое материальное воплощение духовного таинства. А я не могу ее принять. Мои ладони, увы, не столь материальны. А потому брак со мной просто не может быть заключен.

— То есть? — что-то я вообще перестала его понимать.

— То есть, меня в этом мире костной материи вообще нет. Я не существую. Я дух. Нельзя выйти замуж за того, кого нет.

— Для духа ты как-то слишком хорошо питаешься. А для того, кто не обладает «костной материей», ты оставил слишком уж материальные следы на моем теле. Которые как-то уж слишком недуховно болят.

— Все еще болят?

— Ноют, ощущаются, не позволяют поверить, что все, что было между нами за прошедшие два раза, относилось лишь к области иллюзий и фантазий, — гляжу на это «чудо нематериальное» с большим-пребольшим скепсисом.

— Роззи, — тянет он с улыбкой. — Недоверчивая моя девочка… Конечно, я могу воплотиться. Но, к примеру, что бы на несколько часов стать герцогом, достаточно материальным, чтоб не только удержать его звездочку в ладони, но и суметь окрасить ее твоей кровью, мне пришлось неделю выгуливать твоего отца.

— Выгуливать?

— Создавать этому картежнику условия, при которых его страсть к игре выплескивалась бы из него фонтаном — день за днем, час за часом: выигрыш — проигрыш, надежда — отчаянье. Я держал его в таком напряжении, что он уже едва ли вспомнит, сколько раз он проигрывал мне все свое состоянии и выигрывал все мое. Это такой эмоциональный накал, почти безумие…

— Так я угадала, в карты ты жульничал?

— Я не жульничал, я управлял процессом. Вот нет в тебе полета фантазии, Роззи.

— Что делать, я существо материальное… А ты, значит… Ты поглощаешь чужие эмоции и… что? Ты за счет этого существуешь? Продлеваешь себе жизнь? — это с кем же меня судьба столкнула? Он призрак? Неупокоенный дух давно умершего человека? Чтоб я еще разбиралась в нечисти…

— Нет, Роззи. Существую я прекрасно и сам по себе. Но это существование — оно бесконечно и скучно, моя розочка. А вот чтобы воплотиться и жить — мне нужны человеческие эмоции, больше того — страсти. Поглощая их, я обретаю форму, и чем сильнее страсть — тем эта форма совершенней.

— То есть, я тебе нужна…

— Чтобы быть человеком, Роуз. Чтобы быть совсем-совсем человеком. Ощущать вкус еды, и запах твоих духов, и шероховатость ткани…

— Но зачем этот фарс с женитьбой? Ты бы мог просто похитить… или уговорить… кого-то.

— Не мог, моя Роззи. Договор. Он дает нам право, но ограничивает возможности.

— Нам?

— Ты правда думала, что я такой один? Это было бы невыносимо, моя прекрасная, — он отодвинул от себя пустую тарелку и взглянул на меня. — Ты закончила? Тогда идем наслаждаться жизнью. Сейчас самые сладкие дни — дни, когда мы оба можем получать удовольствие от всего, что в состоянии дать нам человеческий мир.

И он потянул меня к выходу, а мне осталось лишь следовать за ним, хотя в голове царил сумбур, его ответы лишь породили новые вопросы. Его сущность — даже не колдун, а что-то вообще потустороннее — вызывала едва ли не оторопь. Но… это был Лис — тот, кто обнимал меня, ласкал. Да, пугал и шокировал, но ведь не обижал. Так может, и ничего, и не страшно? Можно будет прожить и с ним. Тем более, что сейчас он звал меня развлекаться. И, кажется, он собирался делать это совершенно по-человечески.

Первое время я чувствовала себя просто мамочкой при восторженном ребенке: его интересовало все, его привлекали и увлекали какие-то совершенно простые, обыденные вещи. Долго с восторгом рассматривал и ощупывал плотницкие инструменты, приговаривая, что «здесь есть все, чтоб построить дом».

— Неужели собираешься строить? — удивилась я.

— Нет, моя Роззи, мне не успеть, — вздохнул неожиданно печально, — хороший дом строить долго. Да и кто в нем потом будет жить?

— Почему не успеть?

— Идем, я лучше куплю тебе красивый подарок, — резко срывается он с места, отставив инструмент. — Что бы ты хотела? Серьги? Колечко? Бусы? А, вот, смотри — потрясающая сумочка, что бы все это складывать!

Сумочка была, на мой вкус, простовата и аляповата, но его совершенно сразил контраст между мягким бархатом основы и гладким атласом аппликации. И мне пришлось согласиться, что к сегодняшнему наряду она мне вполне идет. Дальше был браслет с многочисленными шумяще-гремящими подвесками, который я тоже приняла, поддавшись на его уговоры. Затем его заинтересовали детские свистульки — он перепробовал их все, затем купил штук пять и почти сразу раздарил снующим вокруг детишкам. Еще ленты и украшения для меня. Красивый маникюрный набор, который я присмотрела уже сама. Куча необходимых каждой женщине мелочей, которые мне, наверно, должно было быть стыдно покупать при нем, вот только стыдно почему-то совсем не было. Мне, а вот он смотрел на это как-то странно, словно я покупаю вещи, которые мне уже вовсе никогда не пригодятся, а он не хочет портить мне настроение и об этом сообщать.

— Что не так? — все же решила поинтересоваться у этого любителя «простых человеческих радостей». — Или ты полагаешь, что я уже беременна?

— Откуда, роза ты моя белая? Ты была только со мной, а от меня сложно получить в подарок что-то существеннее купленного на ярмарке браслета.

— То есть с конем ты меня все-таки обманул?

— Почему? Он твой и ждет тебя. Но конь тоже относится к тем вещам, которые можно купить на ярмарке. А мы говорим о зарождении жизни, а с этим не ко мне.

— А к кому? К герцогу Александру Теодору Иоанну?

— А знаешь, — мой не-муж приблизился ко мне сзади вплотную и обнял за плечи, — пожалуй, это единственная вещь, с которой он справился бы лучше меня. Только я все равно ему тебя не отдам. Вот такой я страшный себялюбивый эгоист… Хочешь пирожки с вареньем? Как нет? А я уже хочу! Идем же, они так восхитительно пахнут!

Потом были пирожки, да. Наверное, восхитительные, я не очень прочувствовала вкус. Странные ощущения: жуешь, а… ничего. Еда. Съедобна. Ну, хоть Лис наслаждался.

Дальше были кулачные бои. Сначала мы просто смотрели, и не могу сказать, чтобы зрелище того, как потные мужики пытаются набить друг другу морду, меня сильно привлекало и увлекало. Но потом этот ненормальный полез участвовать — и мое отношение к происходящему резко изменилось.

Захотелось повиснуть на нем и заорать: «Не пущу! Куда тебе против этих бугаев? Ты маленький, щупленький». Помолчала, конечно. Лишь в веревку ограждения вцепилась отчаянно. Да и маленьким он, конечно, не был. А уж щупленьким тем более — мышцы у него ого-го, как бугрились. Вот только противник ему нашелся — редкостный мордоворот, в два раза шире, да на голову больше…

«Ну ладно, — уговаривала я себя, — ну, захотелось кому-то быть избитым. Радость ему от ощущений. Даже таких. Ну, пусть. Вот и посмотрим, какой он дух, и как он свое переломанное тело от земли отскребать будет, да излечивать… или восстанавливать… или оно у него вообще не сломается — оно ж ненастоящее, вроде как…»

Однако пока отскребать и восстанавливать было нечего. Куда более ловкий и верткий, Лис легко уходил от ударов противника и столь же легко наносил их сам — слишком быстрый, слишком непредсказуемый. Слишком… искусный? Да, пожалуй.

Мордоворота он забил легко, будто играючи. А впрочем, почему «будто»? Играючи и забил. Игрался он так, и откровенно наслаждался игрой. Столь же легко он одного за другим победил и следующих двух соперников. А вот потом, когда я уже совсем уверилась, что ничегошеньки ему не будет, он вдруг упал, пропустив сильный удар в лицо. Встал, пытаясь вернуть утерянное превосходство, и тут же вновь получил удар, и опять, и еще. Совсем недавно ловкий и верткий, он вдруг стал недопустимо медлительным, и просто не успевал ни закрыться, ни контратаковать. Наконец, он опять упал и уже не поднялся. Победу отпраздновал соперник.

Однако Лису, как продержавшемуся целых три боя подряд, все же полагалась какая-то награда, и ему щедро отсыпали полный кошель меди.

— Идем праздновать? — с шальной улыбкой на разбитом лице предложило это чудовище, добравшись, наконец, до меня нетвердой походкой.

— Праздновать? Что тебя избили? — нет, он вконец сумасшедший!

— Ох, Роззи, ну не мог же я без конца выигрывать, — он улыбается чуть снисходительно, словно я не понимаю простых вещей, а у самого из разбитого носа кровь течет, и шатает его так, что, кажется — скоро рухнет. — Так, немного размяться. И тихонечко уползти…

— Да, тебе теперь, похоже, только ползти, — положив его руку себе на плечо и медленно двигаясь прочь с площади, вздохнула я. Ноги ж едва переставляет. — Очень больно?

— Ага, — и почему в его усталом голосе мне чудится просто детский восторг? — Правда больно, Роуз. По-настоящему… Спасибо тебе.

— За что это? Это ж не я тебя била.

— Но ведь это благодаря тебе я смог воплотиться. Стать живым, настоящим. Все это почувствовать.

— Ты говорил, что смог воплотиться благодаря страстям моего отца, — мне, наконец, удалось довести его до бочки с дождевой водой, стоящей на углу площади. Тяжело опершись на обод одной рукой, другой он попытался умыться. Не очень вышло. Свои извечные перчатки он снимать и не думал, а от них разве что грязных разводов на лице больше становилось. Я отвела прочь его подрагивающую руку, и начала умывать сама.

— Страстей твоего отца хватило лишь на подобие герцога. Не слишком устойчивое, к тому же, норовящее распасться то от сильной магии, то от сильных эмоций. Недаром пришлось использовать маску в храме, да и тебе глаза завязывать, а то бы перепугалась… сильно…

— В карете? — вспомнила я. — Когда я искала, а тебя… не было?

— Был, Роззи, я всегда там был, — он постоял, пошатываясь, над бочкой, потом плеснул еще пару раз себе в лицо и отвернулся, предлагая следовать дальше. Я предложила плечо, но он отказался, просто взял за руку. — Одежда ж на чем-то держалась, верно? Вот только облик был уж больно изменчив, и не всегда человекоподобен.

— Э-это как еще? — так, нет, монстров я не заказывала!

— А, не бери в голову, Роуз, — легко отмахивается он. — Просто запомни: внешность обманчива. Всегда. А закрыв глаза порой все-таки можно увидеть истину.

— Только ты глаза не закрывай, ладно? Как-то ты слишком тяжело движешься. У тебя голова точно не кружится?

— Да нет, Роуз, не бойся. Все хорошо уже. Просто мы не одни. Не хотелось лишать ребят их иллюзий. Прежде срока.

— В каком смысле? — оглядываюсь. За нами шли трое. И вид их мне ну совсем не понравился. А переулок, в который мой спутник меня завел, совершенно безлюден. — Лис? — нервно сглатываю.

— Не бойся. Им всего лишь нужны наши деньги. А мне — хорошая драка, причем без правил. На крылечке вот тут постой. И вещи наши посторожи, — мне к ногам ложится мешок с нашими покупками. И тут же сверху — его куртка. Оставшись в одной рубахе, он спокойно оборачивается к преследующей нас троице: — Так что хотели, мальчики?

Мальчиками этих личностей совершенно бандитского вида уже давно никто не называл. И радости подобное обращение у них почему-то не вызвало. Оскалились. Хищно.

— Смотри-ка, наглый, — презрительно сплюнул один. — Ты, конечно, боец неплохой, кулаками знатно машешь. Но только уделали тебя, малый. Силенки-то не рассчитал, кончились. Да и мы не кулаками с тобой разговаривать будем, — ножи, блеснувшие в их руках, были вполне достойны мясников. Или охотников. На кабана с такими, должно быть, неплохо. — Сразу деньги отдашь, или мы тебя сначала чуток подрежем, да девку твою пощупаем?

— Да знаете, мальчики, вроде и денег не жаль, а не могу отказаться от хорошей драки, — улыбнувшись тепло, словно близким друзьям, сообщил этой троице Лис. — Только предупреждаю сразу: кто подойдет к моей подружке ближе, чем на два метра — убью. Без всяких шуток.

— Да кто ж с тобой, мразь, шутить-то будет? Ты сам уже, считай, мертв.

А дальше… Дальше они дрались, и это было реально страшно. Их трое, с ножами, а он один, безоружный, только что избитый, выдохшийся… Вот только не выглядел он больше ни избитым, ни выдохшимся. Вновь полный сил, ловкий, верткий, стремительный. У одного уже нож выбил, у другого, третий просто на землю полетел и не встал больше… Но первые двое останавливаться и не думали, драка продолжалась. И один из них снова поднял свой нож. Выпад — пропоротая рубаха. Крови нет. Надеюсь. Но это пока нет.

Подножка. Удержался. Сумел отпрыгнуть, отбить. Ударил сам. Рукой, ногой. Да, правил здесь не было, зато ярость, ненависть, жажда крови просто зашкаливали. Да и мастерство этих бойцов подворотни было куда выше, чем у тех бугаев, что выходили на круг честно померяться силушкой. Лис пока побеждал. Вернее — оставался не порезанным, не избитым, не убитым. Но, казалось, еще чуть-чуть — и его достанут. Он едва ушел от удара… едва… едва…

Увлекшись смертельно опасным поединком, я не заметила, когда пришел в себя третий. А когда его нож внезапно прижался к моему горлу, предпринимать что-либо стало уже слишком поздно.

— А ну, затихни, и никто не пострадает! — резко приказал бандит Лису.

— Не сметь! — рявкнул в ответ Лис, и столько злости было в его всегда насмешливом голосе, что стало жутко. Куда сильнее, чем от ножа у горла. И в тот же миг оба соперника Лиса кубарем отлетели от него в разные стороны, а прямо из воздуха в руках моего мужчины материализовалось огромное прозрачное копье, конец которого вошел в сердце того, кто посмел угрожать моей жизни, еще прежде, чем я успела испуганно вскрикнуть.

Бандит захрипел, страшно выпучив глаза. Затем копье растворилось в воздухе, и он медленно завалился вперед и съехал лицом вниз по ступеням крыльца, оставляя кровавый след. Замерев, я в каком-то оцепенении смотрела, как два оставшихся бандита поднимаются на ноги и с перекошенными от ужаса лицами пытаются бежать. Но натыкаются на что-то острое, мгновенно материализовавшееся из воздуха и вошедшее им прямо в сердце. Их тела тоже падают… как-то слишком громко в оглушающей тишине. А я все стою и смотрю.

Лис… Нет, уже не он. Стоящее посреди пустого переулка существо кажется и выше, и шире в плечах. И волосы уже не черные, а рыжие… нет, откровенно красные… или фиолетовые?.. Или… А в глазах — тьма. На абсолютно гладком, лишенном любых эмоций и примет времени лице в пустых провалах глазниц клокочет тьма, и я, кажется, кричу, потому что этот монстр идет прямо ко мне.