Невидимый мир

Через некоторое время они стояли в каком-то баре, тянули вино, Штопор морщился. Ивик уже прояснила для себя ситуацию. Блондина Штопор называл Васей. Вася предлагал группе "Ядерная весна" выгодный контракт - от группы не требовалось почти ничего, только петь и записываться, ну еще дать несколько концертов, Вася предоставлял отличную студию и звукозаписывающую аппаратуру. Обещал раскрутку. Все выглядело не так уж подозрительно - такие вещи случаются, а "Ядерная весна" сейчас на подъеме, уже и сама становится популярной. Неудивительно, что появляются спонсоры. Внешность Васи? Но и в России много блондинов, и расовый тип скорее славянский, не дарайский. Ивик сама не могла понять, что ее тревожит.

Просто чувство не то. Ощущение от этого человека. Хотя... подобное ощущение у Ивик могло возникнуть и просто от удачливого дельца. Она никак не могла понять психологию этих людей - неужели можно жить просто ради того, чтобы делать деньги? В Дейтросе полно обывателей, интересующихся только материальным, это нормально - но дельцов в Дейтросе нет. Это был новый для Ивик человеческий тип. Новый - и неприятный. Ивик проанализировала свои ощущения. Нет. Делец просто не заинтересовал бы ее, а за этим типом, казалось, стояло нечто другое. Интуиция, конечно, не более того. Но я же в любом случае пронаблюдаю, сказала себе Ивик. Она вдруг похолодела от мысли, что рядом с ее подопечным сейчас стоит дараец. Он может в любую секунду вынуть мини-ТИМК из кармана, пальнуть, исчезнуть в Медиану... Она стиснула зубы. Нет. Они не могли отследить Штопора. Это не так просто делается. И даже если отследили, то скорее всего, они постараются не убивать - на Триме и дарайцы убивают и похищают людей только в крайних случаях. Слишком опасно во многих отношениях. Тем более, если речь об известных людях - а Штопор известен уже многим.

-- Тогда завтра я подъеду, - сказал Штопор. Вася быстро кивнул.

-- Конечно, подъезжай. И ребят бери - сразу все посмотрите и решите.

Ивик взглянула на окно Светловой и тихо застонала. У Жени с этим типом все зашло очень далеко. Они обнимались в квартире Шнайдера на диване, Женя была уже наполовину раздета и судя по маленькой картинке, испытывала нешуточное желание, чтобы все продолжилось. Ивик увеличила вид. Мелькнули глаза Жени. В глазах была пустота.

Ивик уменьшила изображение. Не хватало еще смотреть, как они трахаются. Одно выражение глаз Жени сказало ей больше, чем все остальное - Женя ухватилась за соломинку.

...в полуторке с матерью и отчимом. Какой там отчим - мать сошлась с ним уже теперь, два года назад. Женя мешает. Раскладное кресло на кухне. Скандалы. Снимать жилье - редактор в городской газетенке получает мало. Стопки книг на газете в углу. Отчим пьет, Женя закрывает кухню на табуретку. С ногами в кресло. Старенький ноутбук, списанный на работе, пальцы быстро прыгают по клавиатуре, "Звенящий ветер" - самая дейтрийская по духу из всех историй, которые попадались Ивик здесь, на Триме. Даже непонятно, откуда это у нее, этой девочки... Надо вырвать зуб, но денег до следующего месяца не будет. Мать орет, что она не имеет права закрываться, что это не ее квартира... Жизнь летит мимо в лакированно блестящих "Мерседесах" и "Лексусах", с ослепительно-белозубой улыбкой рекламной красавицы, в разноцветных колясках с розовощекими малышами. Ей тоже хочется жить...

Ивик поймала себя на том, что сочувствует Жене. И хочет, чтобы Женя вышла наконец за этого типа, и чтобы он хоть немного ее обеспечил. Скорее всего, он и ее бросит, но хоть ненадолго она вырвется из нищеты. Ивик очень понимала Женю.

Сейчас Жене даже не было приятно. Она старательно изображала это, да Александру, похоже, это было и не так важно. Лишь бы она формально согласилась - "дала". Если Женя пройдет этот экзамен - он возьмет ее замуж... возьмет в Германию, устроит, поможет. Ивик передернуло. Это была проституция, но почему-то Женю она в этом винить не могла.

Как у них здесь все плохо... Ивик никогда не идеализировала Дейтрос, нет, но в такие минуты хваталась за воспоминания, как за якорь.

Ивик налила в чашку дымящийся кофе. Положила дольку горького шоколада на блюдце. На Триме работать комфортно. Уютно, ничего не скажешь. Поставила чашку рядом с компьютером. Открыла рядом с рабочими окнами папку с семейными фотками.

Во время работы она никогда не смотрела на Кельма. Только на Марка, на детей. Это было хорошо. Правильно. Как кусочек самого теплого, самого родного, что у нее есть. Кусочек дома. Так и в Медиане, смертельно устав в патруле, иногда достанешь фотографию - и посмотришь, и становится немного легче.

Марк был круглолицый и большеглазый. Слишком большие глаза для мужчины, серые, телячьи такие, добрые - и слишком длинные ресницы. Он смотрел на Ивик с нежностью. Я люблю тебя, говорил он. Я очень тебя люблю. Ты такая хорошая. Он как будто обнимал ее, Ивик даже почувствовала тепло его рук на плечах. Еще шесть дней, сказала она виновато. Потерпи, ладно? Я приду. Она чуть не заплакала - так страшно хотелось увидеть Марка. Обняться. Постоять. Ну пусть он другой, пусть он совсем ничего не понимает и всего боится - но ведь он так ее любит. Он такой хороший! Таких просто не бывает.

Миари - ни в отца, ни в мать. Остролицая, с серыми серьезными глазами. Странная девочка. Ивик с трудом понимала ее иногда. Но сейчас вот ощущала, как ей бесконечно дорога эта восьмилетняя серьезная малышка. И мальчики. Фаль, юный бандит с упрямо поджатыми губами. Шет, похожий на отца, спокойный, круглолицый. Ивик как бы целовала их глазами. Потом закрыла папку. Отхлебнула немного кофе.

Жаров говорил по телефону. Ивик усилила звук. Помрачнела.

Звонили с киностудии. Жаров начал писать сценарий для фантастического сериала. По сути, это было не так уж плохо, хотя Жаров взялся за работу в кино ради денег. Один из уже известных фантастов страны не был богатым человеком, и как многие в его положении, старался найти источник более денежного существования. Таковым было написание сценариев. Все бы хорошо, в конце концов, если в сценарий сериала, который смотрят миллионы, заложить дейтрийские идеи - будет совсем неплохо. Но дейтрийскими идеями там уже не пахло совсем. Видимо, они неприбыльны по сути своей. Их нельзя продать.

Сейчас голос в трубке объяснял Жарову, каким должен быть сюжет следующей серии.

...- и поймите, основная коллизия, которой мы должны придерживаться... которой придерживается весь мир вот уже тридцать лет - это защита стабильного мира, в котором мы живем. Все эти бунтари, ниспровергатели основ сейчас не интересуют публику, и это не будет пользоваться успехом. Размышления о переустройстве мира оставьте доморощенным философам и графоманам. Уже десятилетия работает схема сюжета, безопасного и пользующегося абсолютным успехом. Схема проста: есть стабильный, не идеальный, но крепкий и благоустроенный мир. Появляется некая угроза, неважно какая - инопланетяне, марсиане, Темный Лорд, коммунисты, черт в ступе. Появляется сверхгерой - наделенный суперспособностями или же просто маленький человек, который вынужден вступить в схватку с врагом. Побеждает врага практически в одиночку, возможно, при поддержке нескольких друзей. Опять все возвращается к стабильности. Именно этим сюжетом вы и должны пользоваться! Исходя из этого...

Жаров поддакивал, делая пометки в блокноте. Ивик вздохнула и тоже сделала пометку в его файле. Этим тоже придется заняться. Как бы расстроить его контракт с киностудией? Он опять забросит свою потрясающую антиутопию "Корпорация тени", которая почти точно воспроизводит худшие черты дарайского общества.

Впрочем, с этим бороться труднее всего. Уже не одного транслятора так потеряли. Либо деньги всерьез, либо счастье всерьез, как поется в одной здешней песенке. Может быть, конечно, Жаров найдет возможность писать халтуру для студии, как положено, как выгодно - и одновременно настоящее. Но чаще бывает не так... чаще халтура затягивает, увлекает, и вот уже человек не видит разницы, и даже объявляет писание халтуры настоящей работой (ну да - ведь за нее платят деньги, ее надо выполнять в срок), а запись сокровенных мыслей, собственного поиска истины - графоманством и доморощенной философией. Начинает даже презирать себя прежнего...

Ивик бросила очередной взгляд на остальные окна (их количество сократилось до восьми), замерла, вглядываясь в картинку с Юлией Полторацкой. Увеличила картинку.

Женщина с тяжелыми сумками неловко топталась на снегу.

Она даже не догадывалась поставить эти сумки. Потому что скорее всего ей надо было бежать. Но далеко ли она убежит? Полная, неловкая, она через двадцать метров начнет задыхаться. Да она пока и не понимала всей серьезности ситуации. Ей было жаль покупок - ведь полтора часа ходила по рынку, выискивая продукты подешевле.

Понимала Ивик - она видела ножи, блеснувшие в руках. Минимум у двоих. А всего гопников было пятеро. Что они хотели - меховую шапку, кошелек? Добыча мелкая, но тем они и перебивались. А ведь Юлия сегодня получила зарплату. На что она будет жить полмесяца? Опять влезет в долги. Найдет еще какую-нибудь подработку. О продолжении романа опять можно будет забыть... Ивик встала. Вот нельзя все-таки в носках сидеть. На то, чтобы надеть ботинки, ушло пятнадцать секунд. Еще идти через Медиану...

Прошло почти пять минут. Ивик скользнула на заснеженную улицу - мороз здесь был под двадцать, щеки сразу защипало. Обстановка уже изменилась, Юлия неловко шла прочь вдоль улицы, а банда с гоготом пинала сумки, вываливая картошку, лук, помидоры, лопнувший пакет с молоком...

-- Стоять! - звонко сказала Ивик, выхватив ПМ и отключая

предохранитель.

Она была в зимней рабочей одежде для Тримы - на Земле это сходило за нормальную одежду полувоенного стиля. Но ведь в темноте не разберешь, что за форма, может быть, милицейская. Гопники примолкли и слегка растерялись.

Ивик не рассчитывала на свои боевые способности. Их пятеро. Она бы справилась в принципе с этой швалью, но бить надо во-первых, наверняка, во-вторых, не убивая, и в-третьих - слишком сложная цель перед ней стоит. Поэтому она сразу достала пистолет.

-- К стене! - железным (как ей казалось) голосом произнесла Ивик, - руки за голову!

На самом деле голос ее звучал все-таки недостаточно убедительно. Ивик не умела командовать. Так и не смогла выработать нужный тон.

-- Эй, девочка! - кажется, ближайший из бандитов разглядел, что на Ивик вовсе нет милицейской или еще какой-нибудь опасной для них формы, - утю-тю!

Он потянулся к Ивик, тут же грохнул выстрел; пуля навылет прошила ногу. Заорав, гопник рухнул в снег, хватаясь за штанину.

-- К стене! - снова приказала Ивик.

(Тут самое главное - быть твердо уверенным, что тебя должны послушаться. У Ивик это долго не получалось. Этому ее специально учила Ашен).

-- К стене! Или стреляю!

Козлы послушались на этот раз. Ивик выстроила их носами к стене. Один из них, самый здоровый, зашевелился было. Ивик прицелилась и точно вогнала пулю в стену, рядом с его головой, так, что штукатурка хлестнула в лицо.

-- В следующий раз стреляю на поражение! Стоять смирно!

Она перевела дух.

-- У кого кошелек, поднять левую руку!

Одна рука осторожно поднялась.

-- Брось кошелек назад, на дорогу!

Бандит неловко завозился. Черный прямоугольник отлетел и бесшумно упал на снег. Ивик подумала. Ей всегда с трудом удавалось такое вот планирование действий. Наконец она сообразила.

-- Ты! Да ты, у кого кошелек был! Повернуться ко мне! Поднять кошелек. В сумку все собрать! Быстро, шевелись! Молоко оставь, козел! - Ивик употребляла местные, более крепкие выражения, - Взять сумку и кошелек! Догнать женщину. Все отдать. Извиниться. Остальные стоят здесь, если рыпнешься - положу всех, а потом догоню тебя. Потом вернешься сюда. Пошел!

Она краем глаза наблюдала за удалявшимся бандитом, продолжая держать остальных под прицелом (впрочем, дуло пистолета было направлено в ноги, Ивик не собиралась убивать). Юлия была уже в конце улицы. Брела, согнувшись - наверное, плакала. Ивик проследила за действиями бандита. Наконец тот медленно, загребая ногами, приблизился к ней.

-- К стене!

Она подержала гопников под прицелом еще минут десять. То время, которое нужно Юлии, чтобы дойти до дома. Предупредила их о колоссальной опасности дальнейшего преследования женщины. И не позволяя бандитам обернуться, исчезла в Медиане.

Через три часа она снова сидела за компьютером - теперь уже в ботинках, а у клавиатуры стоял стакан теплого молока с медом. Все подопечные Ивик крепко спали. Спал даже Штопор, у себя дома под столом, не дойдя до кровати, а рядом поперек кухни спал басист. Ивик открыла на половину экрана свой собственный, выстраданный, вылизанный текст.

Ее новая повесть называлась "Белая земля". Ивик надеялась, что из этого получится целый цикл повестей и рассказов. Ее глаза блестели. Она была сейчас красива, как бывает красив всякий напряженно работающий человек. Пальцы плясали по клавиатуре. Ивик была почти счастлива.

"... нетающие снежинки. Шпиль башни ввинчивался в слепое тусклое небо. Идти упрямо, ища глазами этот шпиль, словно стрелку компаса, проваливаясь по колено..."

Там, на Севере, на полуострове Шел-Таан, еще неисследованном, жила аборигенная цивилизация Нового Дейтроса. О ней ничего не знали. За снегами и морозами, несовместимыми с жизнью, лежал оазис тепла. До него почти невозможно добраться. Его нельзя увидеть с воздуха - атмосферная аномалия не позволяла над ним летать. До него не дойти через Медиану. Дойти до оазиса, до Белой Земли, можно только пешком и по Тверди. Полярный исследователь, герой Ивик, Мелт иль Ведар, однажды дошел - в одиночку. И теперь, уже неофициально, без экспедиции, пытался повторить этот путь. Чтобы увидеть Белую Землю, пойдешь на все. Чтобы понять ее тайну.

"помнишь, как играли колокольцы, звенящий каскад в теплом, тягучем, как мед, летнем воздухе? Тебе улыбались все, кто шел навстречу. Просто потому, что тебе нужны были эти улыбки, потому что они это знали, а потом та девушка, помнишь, она подошла и обняла тебя. Помнишь, как рвали орехи, их ядрышки были сладковатыми, а древесный сок тек по пальцам, и пальцы делались липкими..."

Мелт шел сквозь пургу, он уже видел башни Белой Земли - их может увидеть лишь тот, кто побывал там однажды. Его губы потрескались до крови, лицо было иссечено колючим снегом. Он не уходил в Медиану - знал, что уйдя, потеряет связь и никогда уже не увидит Белой Земли. Мелт шел из последних сил. У него были такие же глаза, светлые, странно блестящие, как у Кельма. Он вообще был похож на Кельма. Не сдавался до последнего. Невозможно сильный. Невозможно одинокий. Ивик любила Мелта.

Когда она писала - никогда не вспоминала о Марке или детях. Здесь они были ни при чем. Не имели к этому никакого отношения. Их как бы не существовало. Здесь рядом с ней был только Кельм. Его лицо смотрело из угла экрана. На него Ивик взглядывала временами. Потом ловила себя на том, что буквально повторяет выражения из рассказов Кельма (она знала большую часть его рассказов почти наизусть). Начинала торопливо править. Бен уже заметил однажды, что ее торопливая писанина уж очень напоминает некий самобытный, известный в узких эстетских кругах, не раз отмеченный критиками стиль некоего Кельмина иль Таэра, может быть, она о нем слышала... Да, ответила Ивик, конечно. И не только слышала, но знает все его рассказы, все сто двадцать три, включая юношеские, а некоторые помнит наизусть.

Бен оказался еще одним человеком, посвященным в тайну. Таких людей всего-то ничего. Но Бен далеко, Ивик не видела его много лет, и по сути, он знал о ней больше, чем кто бы то ни было.

Безнадежность и тоска - вот что губит нас. Губит вернее безденежья, вернее холодного и огнестрельного оружия. Безнадежность и тоска, бессмысленность и лень. У Юлии было время. Немного, всего несколько часов - но почему хотя бы их не потратить на работу? Настоящую работу, а не унизительное выцарапывание денег из этого мира, денег на пропитание себе и сыну. Юлия лежала на диване. Она читала очередной покет в мягкой обложке, из детективной серии, и она ела. Ей не надо было есть поздно вечером - тридцать килограммов лишнего веса в ее сорок лет - не шутка. Но она вяло жевала бутерброд с маслом и сыром, а на столе лежала шоколадка. Ивик сжала руками виски.

Не стоило возвращать кошелек? Но это еще больше вогнало бы ее в отчаяние. Она нашла бы еще одну идиотскую работу. Делала бы перевод. А потом лежала бы и ела, чтобы заглушить нестерпимую душевную боль. Боль не оттого, что одна, что никому не нужна, что некрасива, что нет денег, нет успеха, нет счастья - ко всему этому Юлия давно привыкла, это не болело, это было нормальным. Так не болит давно зажившая после ампутации культя. Боль - оттого, что там, внутри, еще было чему болеть. Оттого, что ей хотелось писать дальше, писать этот злосчастный роман, который, наверное, опять не напечатают, но который все равно хотелось писать. А нельзя, надо думать о Ваньке, о его уроках, о том, что ему нужно заплатить за секцию дзюдо, что надо внести деньги в какой-то фонд в школу.

Скоро у нее перестанет болеть внутри.

Она, наверное, привыкнет. С нее придется снять "поводок" - командование прикажет после очередного отчета.

Ивик было нестерпимо жаль Юлию.

Пора переключаться. Ивик снова посмотрела на Женю - та мечтательно улыбалась. На столе в кухне, где жила девушка, красовался огромный букет белых роз. Этот тип умеет пускать пыль в глаза... Все последние дни на лице Жени бродила вот такая страная, мечтательная улыбка. Девушка пила чай. Она тоже ела много, но отличалась астеническим сложением, и ничто ей не портило фигуру. Она хороша собой. Умна. Талантлива. Неужели она не достойна лучшей жизни... Ивик затошнило от отвращения к себе самой.

Гэйна на миг закрыла глаза.

Убить человека - и то легче. Убил - и все. Это враг. К этому Ивик привыкла, хотя когда-то в квенсене неспособность убивать едва не стоила ей жизни. А как убить надежду? И не врага - а почти твоего ребенка, почти персонажа книги, человека, которому ты искренне, от души сочувствуешь и желаешь только блага?

Она же такие книги пишет, эта Женька! Ни одну из них еще не напечатали - Юлии, и той везет больше, у нее совокупный тираж за пятьдесят тысяч все-таки перевалил. Но в сети, в интернете их читают, и много. Да если бы и совсем не читали! Даже ради потенциальной возможности командование дало бы санкцию на курирование Женьки. Дело даже не в пропаганде дейтрийских идей. Ее герои... бывшая лошадь смешная Ленточка, бывший король Альвин, наконец, герой, настоящий герой Даррен, который был раньше тенью от шпаги. Маг трех миров разозлился и сказал, что если в королевстве нет нормальных людей, то их придется сделать из чего-то другого. Даррен получился особенно замечательным. Женька была в него влюблена. Ивик тоже.

Я не хочу убивать твою радость, сказала Ивик. Выходи замуж. Уезжай в Германию. Или даже не уезжай - просто можно ведь переехать в приличную квартиру. Родить ребенка - надо же иметь детей. Покупать себе то, что хочется. Не экономить на каждой мелочи. Шендак, да стоят ли все эти твои книги, и твой замечательный Даррен, и наши фантомы, и наши идеи - стоит ли все это твоей слезинки, Жень?

А может быть, ты даже и сможешь писать? Юлия ведь пишет, а у нее есть ребенок, и она писала всегда. Но она сильнее тебя. Она другая.

Женька - не сможет. Достаточно заглянуть в холодные, мертвые глаза Александра. Его жена писать не будет. Она не будет заниматься глупостями. А Женька - не сможет противостоять судьбе. Ты ведь это знаешь, сказала себе гэйна.

Все продумано тысячи раз. Этот брак колоссально невыгоден. Опасность отрыва от родной почвы - из-за эмиграции. Опасность рождения детей... Посмотри, во что превратилась Дана, а ведь талантливее ее не было в квенсене. То же самое будет с Женей, причем ей хватит и одного ребенка. Чтобы растить детей почти в одиночку, как здешние женщины, и что-то делать еще - надо иметь железный характер. Или растить не в одиночку, а при поддержке мужа, а здесь - какая поддержка? И наконец, опасность душевного тяжелого разлада, в итоге - развода. Тяжелых внутренних травм.

Да, ей сейчас плохо, ей хочется изменить судьбу, и при другом раскладе можно было бы ей это позволить. Но не при таком! Ничего не поделаешь, сказала гэйна. Сцепила зубы. Нажала на кнопку, отправляя Александру Шнайдеру очередную порцию электронных писем.

Он стирает спам не читая. Но Женькино имя в заголовке насторожит его. Намек на то, что он связался с людьми, о которых ему лучше ничего не знать. Что судьба его ждет не самая лучшая. И что Женьку лучше оставить в покое. Все это сработает - Шнайдер труслив, никакой любви там нет и в помине. Ему просто нужна красивая, умная, преданная девочка - для самоутверждения, поскольку он доказывает себе, что это прежняя жена, а не он, виновата в распаде семьи. И преданность девочки можно и купить, закрыв на это глаза. А то, что ее личность будет размазана по стенке ради его самоутверждения - это ведь ему безразлично.

Сейчас Женьке плохо, но при этом "плохо" она пишет, и пишет много, и хорошо. И пока она пишет, сказала себе гэйна, твой долг - сохранять те условия, при которых она это делает. Ты же знаешь, что это твой долг. Ради этого тебя здесь держат. Это твоя работа. Шендак. Работа твоя. Это, может быть, подлость, но это, как тебе известно, твой долг.

Ивик открыла окно и отжималась от пола, поглядывая на монитор. Для этого, правда, плазменную панель пришлось временно переставить на пол. Гэйна сбросила рубашку, оставшись в одном лифчике. Морозный ветер налетал порывами, выстуживая натопленную комнату. Мышцы приятно ныли. Можно было и не тренироваться, но Ивик так устала сидеть за монитором. Она сидела уже десять часов, не поднимаясь. И у нее и сейчас было восемнадцать окон. Другие "ангелы" чем-то заняты. Ивик нестерпимо хотелось лечь, закрыть глаза - глаза уже резало временами. Тут уж либо ложиться спать, либо преодолеть себя и немного размяться. Это поможет, знала Ивик. На какое-то время - поможет.

Она закрыла окно. Сдвинула разборные гантели ногой под шкаф. Накинула на потное тело рубашку - все равно грязная уже. Села за компьютер. Посмотрела на фотографию Кельма в углу.

Любимый, сказала она шепотом. Она привыкала к этому слову, осваивала его. Уже несколько лет она знала это о себе. Он - не знал ничего и даже догадаться не мог, да и ее-то он вряд ли помнил. Но вот так назвать его - надо было решиться. Ивик посидела, пережидая внутреннее волнение от этого слова. Ее взгляд привлекло быстрое движение в одном из окон.

Штопор. Они как раз собирались играть в новой студии. Ивик увеличила окно и включила звук - не забывая наблюдать и за другими краем глаза.

Она не могла отказать себе в этом удовольствии.

Они пели не самую популярную из своих песенок. Зато одну из самых дейтрийских - за что Штопор и удостоился постоянного наблюдения. Даже голос рокера изменился - из нарочито противного козлетона стал нормальным, мужским голосом. Даже на Кельма чем-то похоже - Ивик не знала точно, умеет ли Кельм петь. Но ей казалось, он мог бы петь именно так.

Глаза твои пусты от боли и тоски*,

Глядишь вокруг себя, сжимая кулаки,

Любимая нашла кого-то пожирней -

Обратно не зови, забудь скорей о ней.

И всё тебе не так, и люди все не те,

Страна твоя в крови, слезах и нищете.

Окончился твой день, но ты лежишь без сна -

Тебе нужна любовь, тебе нужна война!

*Здесь и далее - Ян Мавлевич. http://zavolu.info/309.html

Или см. Примечания.

Басист выдал красивое соло. Ивик посмотрела на Кельма. Его улыбка будто погасла. Он смотрел напряженно, внимательно. Ивик протянула руку и пальцем коснулась монитора - там, где его щека.

Привычный с детства мир не так уж и хорош,

Повсюду видно грязь, повсюду слышно ложь.

Скорее уходи, сжигая все мосты,

Иди туда, где мы, - туда, где нужен ты.

Кому-то время жить, кому-то умирать,

А нам пришла пора любить и воевать.

Отчизну, что больна, сдана, разорена,

Спасёт твоя любовь, спасёт твоя война.

Он сам не знал, к чему и кого он звал, этот парень. Он родился в глухом мире, где давно уже не было ни любви, ни войны. Или все это не встречалось ему, он не мог этого встретить, не мог найти, он задыхался в этом пенопласте, и хлестал водку, ему было мало этого мира - и он звал другой, тоскуя о нем. Хотя никто не понял бы этой тоски - кроме его дейтрийского ангела-хранителя, Ивик, сидящей за монитором, вцепившейся тонкими сильными пальцами в угол стола.

Пускай глумится мразь, пускай ликует враг -

Не бойся ничего и делай первый шаг.

Весёлым будь и злым, родился - так живи!

Для искренней войны, для яростной любви.

Потом она заметила хозяина студии. Василий был красив - истинный викинг. Воплощение арийской мужественности. Или дарайской евгеники, уточнила про себя Ивик. Скрестив руки на груди, Василий наблюдал за музыкантами. По лицу его трудно было понять, нравится ли ему песня. Он заговорил. Ивик слушала внимательно. Потом встала, отодвинула стул и сунула в кобуру пистолет и шлинг.

Число окон уменьшилось до восьми. Теперь можно попробовать отследить этого типа. И она обязана это сделать. Не потому, конечно, что Василий - высокий блондин, дарайские агенты как раз обычно меняют внешность. И лицо у него не дарайское. Она просто должна отследить, с кем общается ее транслятор. Ведь это дело нешуточное.

Когда Ивик вынырнула из Медианы на углу двух питерских улиц, Василий как раз выходил из студии. "Ядерная весна" осталась еще порепетировать.

Ивик следовала за блондином по другой стороне улицы. Обычная многолюдность центра, да еще в теплую погоду, легко позволяли ей оставаться незамеченной. Светлая шевелюра Василия, по случаю тепла не прикрытая головным убором, сияли издали. Под ногами хлюпала серая жижа, вода с грязным снегом. Ивик не рассчитывала на особую удачу - скорее всего, Василий сядет в машину, и останется только успеть заметить ее номер. Но преследуемый двинулся к Невскому и в конце концов исчез в толпе, вливающейся на "Достоевскую". Ивик порадовалась и, поглядывая на светлую макушку, чуть возвышающуюся над толпой, вскоре тоже вступила на эскалатор.

Для агента это было бы даже нормально, размышляла она. Учитывая пробки в центре, на метро двигаться и быстрее, и безопаснее. А вот для местного богатенького буратино... логично ли ехать на метро? Да еще - пусть не в час пик, но все же довольно забитом? Нет, Василий не походил на типичного местного дельца или богатого человека. Но - студия?

Грохоча и сверкая фарами, похожий на фантастическое чудовище, из тоннеля вырвался поезд. Ивик, неприметно для Василия, стоявшая за спинами веселой молодежной компании, шагнула в тот же вагон, что и предполагаемый дараец. В соседнюю дверь. Достала из кармана зеркальце, отвернувшись от места, куда вошел Василий. Ковыряя для виду прыщик на щеке, нашла отражение преследуемого позади себя. Убрала зеркальце, встала боком, незаметно взглядывая временами на Василия - его фигура в той же светло-коричневой куртке маячила за толпой стоящих пассажиров.

Проще всего было бы попытаться перевести его в Медиану. Незаметно подойти, тактильный контакт... Землянин просто ничего не заметит - разве что увидит исчезновение стоящей рядом девушки, что нежелательно, конечно. Но это, к сожалению, совершенно неприемлемо. Если Василий дараец, он не должен обнаружить слежки - Ивик обязана сообщить о нем командованию, а уж контрразведка решит, разрабатывать лже-Василия или ликвидировать. А если он землянин, он все равно может работать на дарайцев.

В принципе, Ивик прихватила пару микропередатчиков, но слишком уж велик риск обнаружения - если это враг, он ничего не должен заподозрить. Ивик не собиралась применять технику.

Василий вышел на площади Александра Невского. Поначалу народу вокруг было достаточно. Но чем дальше уходил Василий от центра, тем безлюднее становились улицы. Ивик едва не решила бросить преследование, опасно, Василий может ее заметить. И все же она продолжала идти - по другой стороне улицы и метрах в двуста позади предполагаемого дарайца.

Василий снова поразил ее - он двинулся прямо к монастырскому подворью Свято-Троицкого монастыря на улице Обуховской Обороны. И сразу вошел в храм. Ивик нашла точку, откуда был хорошо виден этот вход и встала за угол дома, осторожно посматривая на храм. Может быть, оттуда можно выйти во двор монастыря, а из монастыря - еще куда-нибудь через задний ход. Тогда Ивик не повезло. Но других вариантов действий она не видела.

Гэйна напряженно размышляла. Дараец не может быть христианином. Это исключено.

Но о чем говорит такой заход в храм? Посмотреть бы, как Василий ведет себя там - со знанием дела, привычно или как неопытный захожанин? Но даже если он крестится и кланяется, как семинарист - и это ничего еще не исключает.

Она ждала около двадцати минут, и все же ей повезло. Василий вышел из храма - не один, с бородатым священником средних лет в длинной рясе. Они о чем-то разговаривали. Потом Василий слегка поклонился, сложил руки, прося благословения. Священник осенил его крестным знамением. Тот поклонился, поцеловал батюшке руку. Ивик слегка покачала головой - православные ритуалы мнимый дараец выполнял совершенно уверенно.

Может, зря она тут стоит? Может, уже хватит?

Нет, маловато пока информации для отчета.

Василий двинулся к жилым домам. Здесь следить немного проще - народу нет, но во дворах множество укрытий. Ивик шла далеко позади преследуемого, то и дело вставая за углы и выступы зданий.

Она сама не знала, на что надеялась. Какая-нибудь зацепка? Отслеживать человека в одиночку, без подготовки - нельзя, по крайней мере, если есть четкая установка не привлекать его внимания. Неизвестно еще, что важнее - информация о Василии или безопасность. Хотя бы отслежу, в какой подъезд он войдет, решила Ивик. Но возьмется ли контрразведка разрабатывать его при таких неясных данных?

Василий, впрочем, не пошел к домам - он свернул к старым гаражам, еще советским, выстроенным в несколько рядов. Завернул за угол между рядами - и на время Ивик потеряла его из виду. Наконец решила приблизиться. Осторожно, прижимаясь к стене, заглянула в проход, куда только что ушел Василий. И сразу увидела две неоспоримые вещи.

Первая - Василия в проходе уже не было, хотя по расчетам Ивик он должен был дойти максимум до середины. Вторая - проход был тупиковым.

Ее сердце забилось. Неужели повезло? То есть наоборот - не повезло... Словом, неужели это дараец?

Ивик постояла еще минут десять за гаражами, пристально вглядываясь в пространство. Потом осторожно вышла. В мокрой серой жиже следов не различить. Но замки на гаражах - все целы. Ни одну дверь здесь не открывали. Ивик тщательно исследовала тупик, и все же обнаружила довольно широкую щель между двумя гаражами. Он мог бы пройти здесь. Но щель завалена снегом - совершенно нетронутым, чистым. Можно ли его перепрыгнуть? Наверное, да. Но... зачем, спросила себя Ивик. Если он не связан с Дарайей, он не мог заметить моей слежки и тем более - совершать головоломные прыжки чтобы меня запутать.

Мороз уже пощипывал. Ивик двинулась в обратный путь легким бегом. В Медиану не было смысла уходить - во-первых, если лже-Василий там, он заметит ее. Во-вторых - и ни к чему, потому что ближайшие к дому Врата располагались еще дальше отсюда, чуть ли не у Колпина сегодня. Ивик чувствовала себя просто великолепно, хотя и сознавала в душе, что ей просто повезло. Она удачно (надо надеяться, что удачно) выследила врага, и он даже предъявил достаточно четкое доказательство своей личности. Дома ей предстояло написать быстрый отчет - и за лже-Василия возьмется дейтрийская контрразведка.

Иногда Ивик удивлялась своему чувству - оно не становилось меньше со временем. Прошло уже два года. Правда, она не сразу это осознала. Пожалуй - после второй встречи. Да, после второй. Случайной в общем-то, у Эльгеро иль Роя, где Кельм ожидал приема, а они с Ашен ждали самого Эльгеро, ее отца, чтобы вместе отправиться домой через Медиану. Глупая была встреча, вспоминать даже неприятно. Ивик в основном краснела и мычала, пока Кельм разговаривал с Ашен. На Ивик он даже внимания не обратил. Лишь через некоторое время она поняла, что думает о нем почти все время.

Сначала она не могла понять, в чем дело.

Потом испугалась.

Испугалась она, когда ночью - не с Марком, конечно, а холодной, одинокой ночью на Триме в сознание непрошенно вплыла фантазия. Нет, ничего такого уж страшного там не было, фантазия почти детская, максимум, что там было - это как Кельм наклоняется и целует ее в уголок губ. Но это было слишком реальным. Слишком острым. Ивик вздрогнула, вытягиваясь на узком диване, и вдруг с ужасом поняла, что кроме Марка, в ее жизни есть другой мужчина.

В мыслях, не в мыслях - какая разница?

И еще страшнее того. Ивик осознала, что Кельм - лучше Марка. Просто как человек - лучше. И любит она его больше. Вообще, может быть, это единственный мужчина, которого она впервые - по-настоящему - любит.

Она еще думала, что обойдется, что это ерунда, главное - хранить все это глубоко в душе, чтобы никто не узнал. А потом и само пройдет. Но чувство становилось сильнее. Оно не оставляло ее и дома, рядом с Марком. Ивик всегда была рассудительной и спокойной. Ей казалось, она так хорошо контролирует себя. А здесь напало нечто такое, чему она не могла сопротивляться. Она ничего не могла с этим поделать. Но и как с этим жить - было непонятно.

Она рассказала обо всем Ашен.

-- Может, тебе его просто жалко стало? - предположила Ашен, - ты же у нас такая... тебя только на жалость и давить.

-- Сначала - может быть, - согласилась Ивик.

Подумав, она даже вспомнила, когда именно проснулась эта жалость. Это было еще до второй встречи с Кельмом. И тогда она как раз и начала думать о нем почти постоянно. Просто о нем зашла речь во время паузы на общей планерке Русского сектора стратегии. Малознакомая Ивик гэйна с крашеными рыжими волосами, какая-то сорокалетняя ро-шехина, громко возмущалась.

-- Это отвратительный тип! Просто отвратительный, и не говорите мне о нем. Это самый настоящий хам! В нем нет ничего человеческого...

Выяснилось, что ро-шехина выполняла задание контрразведки, и Кельм что-то там ей не разрешил в смысле личной жизни - навестить семью или что-то в этом роде. Ему-то ведь плевать, у него семьи нет и не будет - какая же дура пойдет за такого!

Это возмущение не то, чтобы расстроило или обидело - оно удивило Ивик. И еще больше удивило, что окружающие в общем поддержали ро-шехину, посочувствовали. И кто-то еще рассказал, что да, иль Таэр - не сахар. Работает, правда, хорошо. Но не сахар, может и наехать так, что не обрадуешься.

Ивик совсем не показалось, что Кельм похож на хама. Она не любила хамов, просто не выносила. Она совсем отключилась от происходящего и впала в прострацию, стараясь понять, почему так получается. Почему его не любят... И выходило у нее, что не любят его именно за то, что он прав. Он почти всегда прав. И с этой ро-шехиной он наверняка был прав - не всегда у нас есть возможность быть с семьей, мы сами на это пошли, сами выбрали такую работу. И работа все-таки должна быть на первом месте. И наверное, он не умеет быть особенно дипломатичным. Ивик вспоминала, как иль Таэр заступился за ее фантом. Он ведь тогда сразу же проехался по всем больным мозолям окружающих, упомянул все скользкие моменты отдела Стратегии. Ивик восстанавливала в памяти все поведение Кельмина, и начинала понимать - за что его не любят. Почему.

И еще она случайно поймала его взгляд - он стоял у форточки и курил, блестящие глаза смотрели в серое беспросветное небо, сигарета зажата в обрубках пальцев, и на миг - только на миг - такое выражение мелькнуло в глазах, что Ивик прохватил мороз. Какую боль носит он в себе? Испытал ли кто-то из нас хоть что-нибудь подобное? И тотчас это выражение ушло, он снова стал обычным. Но Ивик запомнила его.

В тот миг, показалось ей, она поняла иль Таэра до конца. В тот миг - "схватило", так вода быстро схватывается сильным морозом, спекаясь в лед. Ей даже захотелось спорить из-за него, кинуться в бой, но она сдержалась.

Да - ей стало жаль Кельмина. Не зная многих обстоятельств, она интуитивно почувствовала это его одиночество - непрошибаемое, страшное, одиночество в толпе, потому что он знал и испытал больше, чем другие, потому что не умел быть дипломатичным, был прямым, честным и правильным. Он был не таким, как все. И досталось ему в жизни гораздо больше. Да, в тот момент Ивик начала его жалеть.

-- Но потом было и другое, многое... знаешь, он ведь гений. Я никогда не смогу так писать. И вообще, он...

-- Брось, ты пишешь не хуже, просто иначе, и не ценишь себя, - сказала Ашен. Ивик пожала плечами.

-- Не знаю. Понимаешь, у него ведь как - все, за что он берется, получается прекрасно. И вообще, Ашен, жалость... Да, это есть. Но не только это. Я знаю, что я сумасшедшая... Ненормальная. И наверное, ты скажешь, что я люблю созданный образ. Может быть. Но все, что я о нем знаю - из этого образа никак не выбивается. А я знаю о нем не так уж мало... Я о нем все в общем-то выяснила.

В самом деле, к тому моменту окончательно спятившая Ивик, побывав в Дейтросе, уже выяснила все, что было можно, о предмете своей страсти. И подробности оказались такими, что страсть никак не уменьшилась.

Вот только теперь надо было это прекращать. Потому что... Кельма, конечно, жалко, но у нее, Ивик, есть своя семья, дети, прекрасный муж... которого, кстати, тоже жалко. И так все-таки нельзя.

И в конце концов - Ивик вспоминала об этом с некоторым стыдом, но и облегчением, Ашен чуть ли не за шкирку притащила ее, окончательно раздавленную Бог весть какими страстями, к Кейте. А та, спокойно кивнув, сказала.

-- Я знаю, кто может тебе помочь.

Этот кто-то - один знакомый монах - жил в Лайсе, и добраться до него было не так уж просто. Почти сутки в Медиане. Ивик совершенно не верила в успех предприятия. Она уже была у священника, а как же! В последние годы она исповедовалась довольно редко, как положено - перед Пасхой, да и не очень понимала, зачем это нужно. Но тут, со страстью своей несчастной, пошла к отцу Киру. А вдруг, поможет, объяснит что-нибудь, просветит? Отец Кир был, как всегда, мягким, но непреклонным. Вы должны с этим справиться. Вы же понимаете, что такое грех, вы не маленькая. У вас есть муж, которого вы перед Богом обещали любить. Чувства - это преходяще, а брачные обеты - на всю жизнь. Не позволяйте себе... И так далее. Все это было абсолютно правильно, Ивик и сама так думала, но выйдя из церкви, вспомнила Кельма, его лицо, то случайно мелькнувшее в глазах выражение, и заплакала. Все это - прелюбодеяние, даже мысленное, грех - все это было правильно, если бы речь не шла о Кельме. Таком вот живом, настоящем, уникальном человеке, лучшем из всех гэйнов. Ивик смотрела на ладонь Христа, пробитую гвоздем, и видела покалеченные пальцы Кельма. Да, наверное, нельзя позволять себе его любить.

Она разозлилась на священника и решила, что в церковь можно ведь и не ходить, подумаешь.

Но дома ее опять охватили сомнения, как только она оказалась рядом с Марком. Можно плюнуть на все эти долги, на обеты и обязанности, но какой же надо быть сволочью, чтобы причинить ему боль. Если бы он хоть раз в жизни повел себя как-то не так. Если бы он хоть немного был похож на других мужей, о которых сплетничали подруги... Если бы она видела от него когда-либо хоть что-то, кроме абсолютной и самоотверженной любви и преданности - и еще ведь, сволочь такая, не ценила, еще и раздражалась на него!

Ведь он даже это понял бы... Наверное. Даже с этим мог бы смириться. И вот именно то, что - мог бы - действовало на Ивик как ледяной душ.

Она не думала, что какие-то монахи могут ей помочь. Пусть даже очень хорошие. Очень хороший монах или священник отличается от плохого тем, что не только правильно говорит, но и правильно живет. Но она, Ивик, не может, не умеет жить правильно, и нотации ей тут не помогут.

Монаха звали Аллин. Когда-то он учился с Кейтой в квенсене и был ее братом, тоже носил имя иль Дор. Кейта рассказывала, что Аллин давно ощущал призвание хойта, но его не пускали в монастырь - видимо, оттого, что он был слишком уж талантливым. И сейчас продолжал писать стихи. Кейта даже дала Ивик почитать эти стихи, они и в самом деле были прекрасны, хотя касались исключительно одной - религиозной - темы. Аллин был хорошим, сильным гэйном. В одном из боев он был ранен, лишился ступни, в результате ему все-таки разрешили уйти в монастырь.

Аллин оказался совсем маленьким и щуплым. Ростом не выше самой Ивик - а она была невысокой среди дейтринов. У него были огромные серые глаза с длинными ресницами. Но не такие, как у Марка - у Аллина глаза были глубокие и очень пронзительные, как будто он все-все в мире понимает.

Они бродили с Ивик по монастырскому саду, среди лета, лайского жаркого лета, сверкающего золотом и огнем. В Лайсе растения не зеленые - странная модификация хлорофилла, они там всегда огненно-рыжие. Золотая трава ложилась под ноги. Листва блестела миллиардами рассыпанных золотых монет. К этому надо было привыкнуть, но Аллин-то вырос в Лайсе, как и все старшее поколение - он давно привык. Он был уже совершенно седым - в отличие от Кейты, которая красила волосы, и коротко стрижен, как гэйн, хотя большинство монахов носили волосы до плеч. Под ослепительно белым хабитом - и чем они только стирают? - тело его казалось щуплым и узкоплечим.

-- Ну и прекрасно, - сказал Аллин, - надо благодарить Бога за этот прекрасный дар. Это способ любить Его еще больше, любить Его еще новым способом.*

Ивик слегка открыла рот и не нашлась, что сказать. Аллин продолжал.

- А так как он мужчина, естественно, что вы имеете и какие-то оттенки этого чувства, которые кажутся вам недолжными, вроде как изменой. Но изменой может быть только такое же чувство, просто направленное на другого. Любая наша любовь - это ведь и страдание. Если душу свою не растить. не кормить таинствами, не отдавать Христу все. что имеешь, то можно найти поводы для страдания и ревности даже и в такой любви - разрываясь между мужем и друзьями, скажем или между мужем и ребенком. ИЛи ревновать ребенка к мужу. Или жену к подругам.

Просто это неправильно, это осквернение чего-то хорошего и чистого - как насекомые-паразиты, которые живут только на хорошем и благом звере, а сами по себе жить не могут

это дрянь. которая заводится на нашей любви. как болезнь на коже, как блоха на собаке, как плесень на хлебе... Это не причина не иметь кожи, убивать собак, выбрасывать заранее хлеб... Это причина их беречь и стараться правильно и по-Божески с ними обращаться...

*Реплики Аллина написаны Антоном Дубининым ОП (Алан Кристиан).

Ивик наконец разлепила губы.

-- То есть вы хотите сказать, что... если это не физически. Если люди удерживаются...

Аллин тряхнул маленькой седой головой.

- О да... Целомудрие возвращает нас к реальности. Дает понять, что те, кого случилось полюбить - это не звезда и не кусок мяса, а такой же человек, как ты, несчастный и хороший и слабый... И еще - это Бог дает вам увидеть его своими глазами... ОН же всех нас так видит. такими прекрасными. Он вот так же странно и удивительно в нас влюблен - в каждого! Вот почему мы такие драгоценные...

Он помолчал и добавил еще:

-- Если Бог дает нам любовь к кому-то, Он хочет, чтобы мы за этого человека много молились.

Ивик почувствовала, как ей хочется плакать. Привычным усилием сдержала слезы.

-- Отец Аллин, я... вы знаете, я очень редко молюсь, если честно. Вообще редко. А за кого-то молиться совсем не умею. Знаю, что так положено, но не могу. Получается неискренне. А с ним... у меня первый раз, наверное, такое - что мне правда очень хочется молиться. За него. Чтобы Бог ему помог. Ведь ему же тяжело очень.

У нее все-таки перехватило дыхание, и она говорила с трудом.

-- Так ведь это же очень хорошо, - тихо сказал Аллин, - Больше узнаешь о Боге. Не вопрос. И да, это очень больно. Понимаете теперь лучше, почему любовь имеет форму креста? И почему Дунс Скот, франциканский богослов, писал, что Распятие было бы и без первопадения - просто потому, что это логичный исход любви...Любовь имеет форму креста. Ничем другим Его любовь к нам и кончиться не могла! Тот, кто вот так благословенно, и неуместно, и нелепо, и больно влюбился в другого, и нечего тут взять для себя, и дать тоже не умеешь - такой человек получил от Бога дар стать ближе к Нему, немного больше понять, что Он к нам всем испытывает, каково оно...

Ивик несколько раз глубоко вздохнула. Не хватало все-таки еще тут разреветься. Это все очень хорошо звучало. Очень правильно. Но она вспомнила главное, о чем нужно было спросить.

-- А как же мой муж? - спросила она, - как же Марк? Он же... он же очень хороший, и я... мне кажется, что я его люблю недостаточно. То есть не кажется, а точно. Я ведь замуж вышла... ну он предложил, я и вышла. Мне его жалко, понимаете? Он правда очень хороший, и меня любит, и детей. А я... он мне никогда не говорит ничего, не упрекает. Но я сама знаю, что не ценю его так, как он заслуживает, что не даю ему... мало слишком, что не так я себя с ним веду. И не могу иначе... а теперь вот еще это.

-- Ивенна, - сказал монах, - а как насчет молитвы?

Она пожала плечами. При чем тут это?

-- Молитва - это же не игрушки. Вы любите своего мужа как можете - и если вы знаете и видите. что ему чего-то от вас нужно, чего у вас нет, вы можете молиться, чтобы это у вас было. Потому что это - оно Божье дело, и дает его Бог. Так сказать, любит нас друг через друга Своей любовью..

Молиться, чтобы Христос дал Марку больше своей любви через вас, через ваше тело, ччерез ваши эмоции и чувства - которые тоже в Его руке. У вас есть главная составляющая любви к мужу (и любой другой) - составляющая воли. А остальное от нас не настолько зависит. Значит, о других составляющих можно молиться. Их можно вымаливать, как кусок хлеба. Правильная интенция - это не полдела, но, скажем, треть. Все-таки когда в Писании говорится о сердце - надо помнить, что иудеи имели в виду. Сердце равнялось воле. Чувственность и эмоции обозначались словом "почки".

Он помолчал.

-- Стало быть. вам нечего стыдиться! Вы можете любить Марка всем сердцем и просить о том, чтобы Господь наполнил любовью к нему и ваши почки. Но высшее и главное в человеке - это ведь сердце.

Ивик покрутила головой. Как-то странно все получалось у этого хойта.

-- Как-то странно получается, - честно сказала она, - все-таки можно любить двух мужчин сразу?

Аллин засмеялся.

-- А то! Можно хоть десять! Просто как мужа - только одного! И пока есть на свете люди разных полов, их любовь взаимная почти всегда будет хотя бы отчасти окрашена эросом. Но это же просто способ любить...

Ивик подумала. Ей казалось, что надо сейчас быстро-быстро вспомнить и изложить все свои проблемы - чтобы не осталось недоговоренного. Потому что в другом месте она такого не услышит.

- Знаете, у меня сложно все с этим. Ведь тут еще в чем дело... У меня как бы два существа внутри. На работе... я на Триме работаю... там я один человек, нормальный, сильный, и так же я чувствую себя, когда пишу. А дома другой... дома я становлюсь женщиной. И вот тот человек, который на работе - он любит Кельма... А когда я женщина... - она умолкла.

-- Так вы же и есть женщина! - ответил Аллин, - не так, что вы с мужем женщина, а на работе гэйн. Творите как женщина, наша сексуальность - это огромная сила к творчеству Это я вам как бывший гэйн и скажу. Общайтесь как женщина, это ваша сила и ваше достоинство. Оно должно помогать вам, а не мешать. Вот посмотрите на святую Деву. Она всегда женщина, она любит как женщина, действует как женщина, скорбит ак женщина - и в этом ее сила и ее величие, ведь человеку нужно двое родителей, и Господь в ней даровал нам то, чего так не хватало ветхозаветным людям...

Ивик посмотрела на монаха. Это опять был тот камень преткновения, который всегда не давал ей приблизиться к Церкви. Святая Дева? Ей ведь не приходилось стрелять, бить в нос кулаком, падать в грязь или снег, выслеживать противника... да и виртуальных образов она не создавала. Быть женщиной, как Святая Дева - просто занимаясь детьми и хозяйством - Ивик не отказалась бы, но ведь это было никак невозможно. А что такое - тогда - женщина? Если женственность ее не заключается в определенном роде занятий и определенной общественной роли?

И все же Аллин был прав. Потому ведь она и полюбила Кельма, что она и гэйной-то была - женщиной. И писала книги она тоже - как женщина.

Монах вдруг сказал задумчиво.

-- И все-таки, Ивенна, будьте осторожны. Путь этот - принятия любви, от Бога пришедшей и к Богу возвращаемой - он очень узкий и болезненный, очень опасный, потому что много дает, и дьяволу это не по нраву, он всегда претендует на самое лучшее в нас. Тут очень много силы нужно, а откуда нам силу взять? Силы у нас своей нет, только та, которую Он нам дает. Тут без Христа ни шагу, без постоянных обращений к Нему, без молитвы, даже если она кажется пустой - это опять-таки молитва сердца.

И она была осторожна, и у нее все получалось. Все было так, как сказал Аллин. На прощание он велел ей ежедневно читать Евангелие и несколько молитв, и она это делала - так, на всякий случай. Ивик только надеялась, что со временем чувство это ослабнет - но оно не слабело. Но и не мешало ей, скорее, наоборот. И отношениям с Марком это ничем не мешало, помогало скорее. И в целом... Ивик иногда казалось, что она и жить-то начала по-настоящему лишь тогда, когда полюбила Кельма. Он пронизывал ее жизнь. Не давал расслабиться. Ей казалось, она начинает понимать, как это монахи живут всю жизнь в одиночестве и любят одного Христа. Но Христос - Он все-таки в мире невидимом, и это не так просто, это надо обладать особым даром, чтобы вот так постоянно его чувствовать. А Кельм... его незримое присутствие наполняло ее бодростью и энергией. Ей было легче жить только оттого, что такой вот человек есть на свете. И все, что она делала - она делала для него.

Хотя он, конечно, никогда не узнает об этом.

Или узнает?

Ивик не думала об этом всерьез. Какая, в сущности, разница? Как будет - так и ладно. Бог все решит, и Бог сделает все наилучшим образом.

Закрывая глаза, Ивик думала о Кельме. Или - как многие гэйны - о том, что сочиняла. Мелт, который пытался выбить очередную экспедицию на Север, который любил девушку-гэйну, очень одинокую, и очень хотел попасть на Белую Землю и забрать туда эту девушку... Мелт был похож на Кельма. Разницы особой не было, думать о Кельме или о нем. Или о ком-то, кого Ивик совсем не знала, но втайне от самой себя любила всю жизнь. Закрыв глаза, Ивик плыла в потоке образов, безмолвно говорила с Мелтом - или с Кельмом, или еще с кем-то неведомым ей. И видела - ветви под тяжестью снега, пляшущую в воздухе метель, ватную, как бывает на севере, тишину... Жаль только, что плыть в этом потоке удавалось недолго. Образы мешались перед глазами, и вот уже мимо прошла Женя, глядя с грустным упреком, а Ивик была у себя дома в Дейтросе, на кухне, и Миари вбежала, крича "Мама, мама!"... потом все смешалось - Ивик спала.

Ей снился удивительно яркий, необычный сон. Из тех, что запоминаются на всю жизнь.

Ивик была в Медиане. Говорят же, что во время сна облачное тело и в самом деле то ли частично отделяется, то ли просто воспринимает Медиану особым образом. Но теперь Ивик не думала об этом - вокруг была знакомая серая равнина. Прямо по равнине к ней приближались две фигуры. Они были в сером камуфляже, так могут быть одеты и дарайцы, они не подавали сигналов, но Ивик почему-то знала, что это гэйны, это свои.

Мужчина и женщина, приблизительно ее возраста.

-- Меня зовут Рейта, - сказала женщина, когда они оказались рядом с Ивик. И тогда она поняла, кто это.

-- Иль Шанти!

-- Да, - печально сказал мужчина, - я Кларен.

Ивик не знала, что сказать. Все трое оказались сидящими - не на земле, а на низеньких креслах, видимо, сотворенных незаметно Рейтой. Ивик была потрясена. Она видела лица неясно, но знала, что это действительно знакомые с детства герои - Рейта и Кларен иль Шанти.

Те, что уничтожили Дейтрос.

Их признали героями. Их имена и лица знает в Дейтросе каждый ребенок. Но только позже дети узнают, что случилось с Рейтой и Клареном. Рейта вскоре покончила с собой, Кларен стал инвалидом и часто лечился в психиатрической больнице.

Ивик часто думала об этом. Рейта и Кларен перенаправили взрыв темпорального винта, который должен был уничтожить Землю. Направили на единственный возможный другой объект, находившийся рядом - Дейтрос. Старый Дейтрос с двумя миллиардами жителей. Пространственно-временные характеристики изменились, старый Дейтрос исчез бесследно. Был начисто уничтожен. Рейта и Кларен утверждали, что пытались переместиться туда, чтобы погибнуть вместе со своим миром - но было поздно...

Ивик представляла себе позже, что они испытали... даже не сразу. А вот так, через несколько месяцев. Когда выяснилось, что дейтринов осталось только 80 тысяч, разбросанных по всем мирам. Когда эти жалкие остатки получили в Лайсе место для резерваций. И дарайцы впервые атаковали эти крошечные поселки, чтобы уничтожить Дейтрос до конца - и жгли бараки вместе с людьми, с детьми, там, где им удалось прорваться на Твердь. Когда дейтрины впервые за много веков познали голод. Смерть. Беспросветное существование на птичьих правах в чужом мире, где их еле терпели, и где их продолжали атаковать дарайцы.

Да, Ивик понимала, почему Рейта не выдержала. Хотя точные обстоятельства ее гибели неизвестны. Ивик понимала и почему Кларен сошел с ума.

-- Вам было тяжело? - спросила она, наконец найдя тактичную форму. И услышала ответ, даже непонятно, от кого.

-- Да.

-- Помните нас. Простите нас...

Ивик открыла рот, чтобы сказать, что герои были правы. Правы во всем. Что Дейтрос поднялся. Уже через несколько десятков лет дейтринов стало гораздо больше. И был найден новый мир. И теперь их почти два миллиона. Нет больше голода. Жизнь становится все лучше, все спокойнее и светлее. И осталась Земля, и триманская Церковь, и Дейтрос по-прежнему существует ради ее защиты. Что она, Ивик, была счастлива всегда, и у нее было очень хорошее детство. А у ее детей - еще лучше, еще спокойнее и счастливее... Что если бы тогда была уничтожена Трима - само существование Дейтроса не имело бы смысла.

Но уже было поздно. Рейта и Кларен растворялись в тумане. Исчезали. Уходили куда-то далеко, по серой равнине.

Ивик вдруг поняла, что должна сделать.

-- Но я не умею! - крикнула она, - я могу только придумывать. Я никогда не писала о том, что было на самом деле...

Лицо Рейты оказалось вдруг совсем рядом. Большие серые глаза. Назойливо блестящие. Сквозь туман. Ивик вспомнила, что у Рейты на старом Дейтросе осталось трое детей.

-- Простите нас, - повторила Рейта.

Массированная обработка Жени и ее новоявленного жениха уже давала результаты. Александр заметно нервничал. Встречи его с Женей стали более редкими. Напрямую спросить о письмах было невозможно, но и игнорировать все это опасливый коммерсант никак не мог.

Ивик проработала несколько вариантов, но ни один ей не нравился, она медлила. И вот наконец все готово, теперь все должно получиться. Она сидела перед монитором и напряженно вглядывалась в добавочное окно.

Александр Шнайдер мило общался с хорошенькой девушкой, которая напропалую кокетничала, посверкивая белыми зубками. У девушки были блестящие черные глаза, скуластое, чуть узкое лицо, глубокий вырез декольте, на который Александр то и дело невольно взглядывал. С Женей он не встречался уже несколько дней. Естественные мужские потребности давали о себе знать. Девушка звонко хохотала, потряхивая гривкой мелированных волос. Она была мила, гиперобщительна и сидела уже совсем близко к нему - случайная знакомая, подсевшая в ресторане, где Александр решил перекусить после сложной деловой встречи.

"Поводок" был не на нем, разумеется, а на этой девушке. Накануне Ивик встречалась с ней и подробно инструктировала. Это была ро-шехина Лэрти иль Тош, агент, специализированный на заданиях такого рода. Ивик долго размышляла, кого из подопечных лучше соблазнить, и пришла к выводу, что с Александром это будет куда проще. Можно подослать и агента мужского пола , но вот Женя-то, при всех ее теперешних страданиях, искренне верит, что любит Александра, и вряд ли станет ему изменять.

Впрочем, до физической измены дело дойти не должно. Это и совершенно не нужно.

Александр уже надевал на Лэрти - она представилась ему Леной - песцовую шубку. Впечатление относительного достатка важно. Ивик уже воздействовала на менеджера письменным внушением - "для Жени ты всего лишь спонсор, но есть девушки, которые могут любить тебя и просто так". Лена по легенде была дочерью мелкого бизнесмена, девушкой того же финансового круга, что и Александр. Сделав лицо менеджера покрупнее, Ивик удовлетворенно кивнула - у Лэрти все получалось отлично, мужчина уже был почти готов, увлечен, даже потрясен.

Ивик сдвинула микрофон и сказала.

-- Гроза, я Птица, как слышно?

Лэрти дважды кашлянула, подавая тем самым условный сигнал.

-- Гроза, объект сейчас на Птичьем рынке, выйдет минут через десять, пойдет по улице...

В наушниках снова раздался легкий кашель - Лэрти поняла задачу. Ивик улыбнулась. На экране Лена жаловалась ухажеру на небольшую простуду. Александр распахнул перед девушкой дверцу машины (вы не подвезете? Мой "Рено" сейчас в ремонте, а папа...)

Ивик перевела взгляд на окно Жени. Девушка бродила по рынку, собственно говоря, она собиралась посмотреть какие-то витамины для кошки - кошка слишком долго линяла, да заодно и корм. Но витамины пока не были куплены, а Женя увлеклась разглядыванием смешных, пушистых котят и щенят, морозостойких птичек в клетках, аквариумов и банок с экзотическими рыбками. На миг Ивик стало жаль девушку. Очень жаль. Сейчас ей будет больно. Причем, кольнула совесть, это ведь ложь - это не настоящая измена Александра.

Глупости, сказала себе Ивик, старательно вспоминая, что Александр обманом лишил собственного ребенка алиментов и пытался отсудить часть квартиры, которая изначально принадлежала бывшей жене. Женька ничего об этом не знала, разумеется, ей представляли версию стервы-жены, выгнавшей такого порядочного и доброго человека. Ивик как на ладони видела впереди их будущую жизнь... Нет, в той жизни боли предстоит куда больше.

И все-таки - очень тяжело.

Женя вышла из ворот рынка, пузырек витаминов в кармане, пачка корма в пакете, искусственная дешевая шубка разлетается на ходу, как королевская мантия. Какая она хорошенькая все-таки, в сотый раз подумала Ивик. Ей бы такого мужа, как придуманный герой Даррен. Почему здесь таких почти нет? Вернее, может, и есть - но Женька с ними никогда не встретится.

Ивик почти физически ощущала, как снег поскрипывает под ногами Женьки. Скрип-скрип, и бензиновая вонь, и кирпичные стены хрущевок, и сказочное королевство в глазах. Запаркованные на обочине машины, жигули, иномарки, Женькин взгляд скользил по ним безразлично, Ивик на мгновение испугалась, что и операция сорвется. Женька ведь почти не замечает ничего вокруг. Как иначе она выжила бы в этом мире? Только построив вокруг себя прочные виртуальные стены фантазии, щит, как в Медиане, надежно прикрывший ее от отчаяния и боли. Скрип-скрип под ногами, маленькая собачка навстречу на поводке, навороченный "джип", большой сугроб, а дальше - хорошо знакомая лаково блестящая красная "Опель-корса". Ивик видела, как удивленно и радостно расширились глаза Женьки. Вот она вполоборота, чуть приоткрыв рот, шаг к машине - и вдруг удар, и глаза потемнели. Женька застыла беспомощно, лишь пакет с кормом покачивался в руке. Обрушилось небо. Ивик ощутила эту боль почти физически. Она знала, что это пустяки, что это к лучшему, что это не невесть какая трагедия - но ей хотелось закричать и треснуть по монитору кулаком. Ей хотелось заплакать.

Лэрти в машине профессионально целовала жениха Светловой. Александр ничего не подозревал. Красивая девушка попросила подвезти ее к магазину, который находился на этой улице. А когда они остановились, вдруг... все произошло как-то само. Губы красавицы были умелыми, правильными - не то, что у Женьки. Что-то мягко и легко переворачивалось внутри у менеджера. Он сам не знал, что происходит, что теперь думать, что чувствовать - он обнял тонкую спину девушки, вдруг поразившись, какие у нее крепкие, твердые плечи, на вид этого не подумаешь. Потом, оторвавшись от ее губ, он увидел Женьку. Огромные женькины глаза летели прямо на него. Женька стояла там, снаружи. Александр чуть отстранил Лену... потом, подумав, снова прижал к себе.

-- Ты что? - прошептала девушка.

-- Ничего, - сказал он.

Женька бросилась бежать - прочь от машины, подальше, подальше от этого места, от Александра, от его жизни и обещаний, от последней возможности счастья.

-- Тьфу, - Лэрти демонстративно вытерла губы, снимая свою тонкую теплую дубленку, - где у тебя умыться можно, шехина?

Ивик показала ей на дверь. Гэйна кивнула и скрылась за дверью. Зажурчала вода. Ивик посмотрела вслед Лэрти и поплелась на кухню - ставить чай.

Лэрти от чая не отказалась. Она трескала сушки, окуная их в горячую жидкость, и жаловалась.

-- Так противно, ненавижу я это все! Слушай, не понимаю, что она в нем нашла?

Ивик пожала плечами.

-- Ты молодец, - сказала она, - я бы не смогла целоваться с мужиком, который мне противен. Даже ради дела.

-- Сначала-то он мне ничего показался, - пояснила Лэрти, - а что? Высокий, симпатичный, на наших даже чем-то похож.

-- Ничего общего, - Ивик покачала головой, - у нас таких не водится в принципе. Конечно, люди у нас разные, но такого...

-- В общем, правильное ты решение приняла. Он бы девчонке только жизнь загубил, - сказала Лэрти. Ивик кивнула. Сцепила руки на колене. Посмотрела на оконное стекло, опечатанное снежными легкими узорами. Сегодня в Питере был мороз. Пока Лэрти добиралась от ближайших врат, подмерзла слегка, кончик носа до сих пор красный.

Правильное решение. Правильные действия. Лучше так, чем применять насилие. Только почему от этих правильных действий так тошно, подумала Ивик. Лэрти - потому что целовалась неизвестно с кем, будто блудница, мне - потому что все это ложь. Не вопрос, попадись сейчас Александру реальная любительница приключений, а не дейтрийский агент - результат был бы тот же. Не вопрос, рано или поздно их жизнь с Женькой все равно пришла бы к тому же результату. И все равно солгать-то сейчас пришлось мне...

Она посмотрела на Лэрти, взгляды двух гэйн встретились, на миг Ивик показалось, что они поняли друг друга.

-- Это не мужик, - с ожесточением сказала Лэрти, - это дерьмо в проруби.

-- Это верно, - сказала Ивик, - лучшие люди здесь в этой проруби тонут .

У Ивик еще оставалось немного денег. В отделе игрушек она купила Миари мебель для Барби - шкаф и стол со стульями. У Миари такие игрушки, что завидуют все соседские дети. Потом увидела плюшевую собаку с уморительной мордочкой и, подсчитав наличность, купила и ее тоже. Долго выбирала подарки мальчишкам. Насчет Шетана, впрочем, и думать не надо - очередную коробку "Лего", а Фалену Ивик взяла игрушечный танк Т-64, довольно большой, пол-рюкзака займет, но что поделаешь? Она потихоньку копила на игровой компьютер, в Дейтросе таких не делали вообще, адаптер под сеть, Марк говорил, можно сделать - но пока денег не хватало. Расплачиваясь, Ивик с усмешкой вспомнила, как трудно было во время адаптации вообще научиться пользоваться деньгами. В этом есть что-то неприличное, ненормальное. Спасало представление, что это просто игра. Но для них, жителей Земли, это не игра - они всерьез выменивают на эти бумажки еду, необходимые вещи, саму жизнь. Эти бумажки нужны, как кровь, их отсутствие превращает человека в замерзающего на улице без еды и одежды бомжа. Все это казалось Ивик жестокостью и бесчеловечностью, во много раз превышающей любые дейтрийские жестокости. Да, в Версе случаются ошибки, случается, что в тюрьму попадает невинный человек. Но все это - ошибки, и все это - человеческое. А деньги ведь безличны, у них нет и не может быть даже понимания того, что происходит. Деньги не будут отвечать на Страшном Суде за свои действия. У них нет души. А те, кто пользуется ими - как бы и ни при чем. Виноваты все - и не виноват никто. Система.

У Ивик деньги были. Шемата Тримы обеспечивала своих бойцов, в том числе, и небольшими деньгами на личные расходы.

Она долго и с наслаждением выбирала подарок Марку. Очень хотелось его порадовать. А порадовать его легко, Марк выражал эмоции по-детски и приходил в восторг от всего, что она приносила ему. Он и сам, впрочем, любил делать жене подарки. Вот только возможностей у Ивик больше. Перебирая тонкие рубашки, разглядывая электронику, Ивик думала о Марке, и невольно начинала улыбаться. Так хотелось поскорее увидеть его, прижаться. Родной, милый... Ивик купила мужу очередную джинсовую рубашку - удобную, мягкую изнутри, Марк любил такие. Равнодушно прошла мимо галстуков - в Дейтросе такого не носят, и даже не поймут, зачем это нужно. Приценилась к ботинкам - померить бы надо, Марку не всякая обувь подходит, даже его размера. Купила флакон хорошего мужского одеколона. Запаслась мелочами - батарейки для плейера и фотокамеры (купленных раньше здесь же), бритвенные лезвия, шариковые ручки, карандаши, блокноты.

В хозяйственном отделе Ивик отоварилась по заказу мужа набором отверток, хорошими гвоздями, цветной проволокой. Ладно, в этом месяце на компьютер можно и не откладывать, решила она.

Что может быть приятнее, чем покупать родным и близким подарки? Разве что - дарить их.

Оставался еще продуктовый. Миари обожала халву, Шетан предпочитал жареные орешки, Фален - шоколад. И еще для Марка французский сыр, под вино очень хорошо идет. Можно будет посидеть вечером вдвоем, при свече. И еще колбаса, консервы рыбные, консервы мясные, шоколадные конфеты (еще и на посылочку родителям хватит), пряники, печенье, крупа, макароны, все, что нужно, чего всегда не хватает в распределителе маленького северного дейтрийского поселка. Семья Ивик не страдала от продуктового дефицита. Что поделаешь - должна же быть хоть какая-то компенсация за вечное отсутствие мамы, да и за риск.

Ивик прямо в супермаркете тщательно уложила рюкзак. Мешочек с личными вещами приторочила сверху. Убедившись, что слежки нет, зашла в туалет. Закрылась в кабинке. Нацепила под левую руку шлинг, под правую - "Клосс-А7" и перешла в Медиану.

Медиана бесконечна и безгранична, как Вселенная - еще одно измерение Вселенной. Но в зонах Земли и Дейтроса трудно пройти, никого не встретив. Там постоянно дежурят патрули. Опасность нового применения убийственного темпорального винта миновала лет восемь назад, когда дейтрийские ученые создали вероятностный щит. Теперь отправить что бы то ни было в глубокое прошлое как Тримы, так и Дейтроса - невозможно никоим образом. А значит, невозможно и уничтожение мира с помощью темпорального винта, как это уже однажды случилось со старым Дейтросом.

Но остаются старые, добрые термоядерные заряды, остаются просто дарайские диверсанты. Поэтому все зоны Земли и Дейтроса охраняются гэйнами. Это очень трудно для маленького народа, это огромное напряжение сил, но другого выхода у Дейтроса нет. Этот факт Ивик вынуждена была осознать еще в квенсене, и тогда же поняла, почему воевать и патрулировать в Медиане посылают даже подростков с четырнадцати лет.

И все же возможность проникновения и на Дейтрос, и на Триму у дарайцев остается. Зона патруля большая, гэйны не всегда успевают остановить прорыв. Можно прорваться с боем, пожертвовав хоть сотней вангалов. Можно небольшой группе проскользнуть незаметно. Можно отвлечь внимание патруля. Наконец, и это самая частая причина прорывов дарайцев на охраняемую Твердь - врата на Твердь часто смещаются, а зоны патруля не успевают передвинуться вслед за ними, кроме того, открываются новые врата в самых неожиданных местах. Через эти, еще не охраняемые врата, и проникают на Землю и Дейтрос дарайцы.

Ивик иногда поражала самоубийственная готовность дарайцев - правда, не всех, а именно вангалов - идти в Медиану, зная, что там их ждут гэйны. Ведь там дарайцы практически беззащитны. Это не Твердь, где возможен бой один на один. Чего стоит опытный, хорошо обученный гэйн в Медиане? Ивик сразу после квенсена как-то оказалась в бою в одиночку против двух десятков вангалов, и хоть и была тяжело ранена, уничтожила их. Был и другой случай, двумя годами позже, когда они вместе с Хейтом иль Соном вдвоем останавливали большой прорыв. Сколько их было - Ивик не знала, по зрительной оценке, не менее двухсот. И ведь они удерживали эту массу по меньшей мере полчаса, до подхода подкрепления. Хейт тогда погиб. Но ведь никого не пропустили на Твердь и уничтожили большую часть врагов.

В Медиане важно только одно - умение создавать оружие, виртуальные образы. Фантазия, точность, творческая сила. В Медиане не важна физическая сила, здесь не взять количеством, и обычное оружие здесь совершенно бесполезно. А оружие виртуальное могут создавать только гэйны, только дейтрины - это совершенно недоступно дарайцам.

Ивик была уверена в своих силах, да и двигалась через охраняемые зоны, подавая патрулям радиосигналы "свой". И все равно это было опасно. Не так давно ей пришлось отбиваться в Медиане от доршей и бросить рюкзак со всеми подарками, который дарайцы и сожгли по ходу боя. Саму Ивик не зацепило, дорши легли все до одного, но подарков было жалко до жути. Как и детей. Марку-то ладно, он побелел как снег, узнав о том, что случилось, вцепился в нее и был счастлив, что она осталась жива очередной раз.А дети - Ивик чувствовала, что расстроились все-таки. Ее гибель казалась детям нереальной. Они еще не верили в смерть, не пережили ее. А вот подарков жалко.

Ивик ловила себя на том, что готова простить дарайцам все - гибель друзей, собственные ранения и несчастья, даже в конце концов гибель старого Дейтроса... Но только не рюкзак с барахлом! Это казалось какой-то особой, дополнительной подлостью, уже окончательно завершающей образ злобного врага. Вроде соломинки, окончательно перетянувшей чашу весов. Воспоминания об этом рюкзаке вызывали у нее такую ярость, что оружие сразу становилось куда эффективнее.

В этот раз поход через Медиану оказался несложным. Ивик летела на созданной ею "лошадке" всего шесть часов.

Она наслаждалась. В Медиане опасно, и все-таки Медиана - это свобода. Это счастье. Временами Ивик делала перерывы и не упускала случая поиграть немного - строила маленькие замки, как дети строят их из песка, создавала диковинных летучих существ, пускала безобидные, вовсе не убийственные фейерверки, расцвечивая небо. Она превращалась в орлицу и, схватив рюкзак когтями, взмывала под облака и парила там, раскинув крылья, ощущая их до последнего махового перышка. "Сердце, обросшее плотью, пухом, пером, крылом, - вспоминалось ей из Бродского, - бьющееся с частотою дрожи.." Сложив крылья, она пикировала к земле, и у самой почвы трансформировалась обратно, мягко приземляясь на ноги.

Все гэйны играют в Медиане. Это поощряется, так как развивает боевые навыки. Но играют ведь не поэтому. Ивик вовсе не для эффективности боя научилась трансформации. Просто - почувствовать себя птицей. В Медиане и так несложно летать, но человеческое тело не обтекаемо и не приспособлено для полета. Подниматься в небо мускульной силой, взмахами гигантских крыльев, ощутить себя властелином небес, купаться в сером просторе (а можно и превратить его в голубой), захлебываясь от восторга, пить клювом этот воздух...

Идти, оставляя за собой красоту - хрустальные звенящие разноцветные деревья, маленькие сказочные замки, вспенивать небо тысячами смеющихся искр. Снова почувствовать себя девочкой - принцессой и повелительницей мира, волшебницей, только на этот раз чудеса - почти настоящие....

И Врата на этот раз оказались всего в полукилометре от Майта, поселка, где жила семья Ивик. Когда Врата так близко оказываются к населенному пункту, гэйны удваивают там патрули. Зато добираться до дому не так далеко. Ивик пошла по Тверди пешком. В Петербурге стояла зима, а здесь - самое теплое время, начало лета, Ивик приторочила куртку и шапку к рюкзаку и шла по проселку, вдыхая нежный запах синих колокольцев. Их высокие головки покачивались в траве. Вдаль уходили ровные зеленеющие ряды злаковых всходов, по черному полю деловито тарахтели тракторы. Жаворонки тихо звенели в тающей небесной голубизне. Далеко за полями змеилась лента поезда. Как же здесь хорошо, думала Ивик. Как же здесь невозможно хорошо. В этот миг ей хотелось никогда, никогда не уходить отсюда, всегда оставаться в Дейтросе... И вот за поворотом поднялись первые здания Майта.

Поселок очень разросся за последние годы. Строители (и Марк, и Марк тоже!) работали не покладая рук. Когда Ивик приехала сюда, поселок состоял по большей части из деревянных бараков. Сейчас почти все жилые дома были каменными, многие и двухэтажными, в центре стояло несколько пятиэтажек, на окраине построили новый тоорсен - школу для детей от 6 до 12ти лет, там сейчас жили и учились дети Ивик. Почти везде проложили асфальтовые дороги. Поселок возник как железнодорожная станция - вдоль северного побережья материка тянули железную дорогу, и теперь в Майте был выстроен огромный по дейтрийским меркам вокзал. Стекло и бетон здесь, особенно на севере, не жалуют - Марк объяснял это Ивик: во-первых, нужны теплосберегающие конструкции, во-вторых, и ради обороноспособности лучше строить дома-крепости. Вокзал был похож на маленький укрепленный замок с узкими готическими окнами, прочными стенами и башенками. Ивик полюбовалась вокзалом и свернула на шестую линию. Они давно уже не жили в военном городке, с тех пор, как Ивик перевели из местной воинской части в шемату Тримы. Их семье дали прекрасную двухкомнатную квартиру почти в центре поселка. Даже мама Ивик, побывав в гостях, осталась довольна этой квартирой - правда, все равно ворчала, что Ивик живет в тьмутаракани. Теоретически и правда можно было перебраться поближе к родне, на юг, Марка бы перевели по работе, строители нужны везде. Но Ивик как-то не очень стремилась к родне поближе.

Детей на улицах почти не было. Завтра они все вернутся из школ и заполнят улицы и дворы. А сегодня вечер принадлежит взрослым. Ивик ускорила шаг, думая о Марке. Эта мысль вызывала у нее улыбку нетерпения. Скорее, скорее - ворваться в дом, ткнуться в грудь носом. Ощутить, как теплые, родные руки взъерошат волосы, и телом почувствовать тело, и поцелуй...

Ивик едва не полезла за ключом по земной привычке. В Дейтросе почти никогда не запираются двери - а зачем, собственно? У большинства и замков-то никаких нет, разве что щеколда - закрыться, чтобы никто не мешал.

-- Ивик! -сдавленно сказал Марк. Она ткнулась лицом ему в грудь, и всем телом ощутила тепло, и руки Марка взъерошили ее волосы. Он молчал. Только ласкал ее, и так, молча, говорил, как умел, руками и всем телом - как он любит ее, как сходил без нее с ума, как боялся, что она не вернется, как он счастлив, и как боится, что она уйдет снова. И ей даже не было сейчас неловко за это, потому что сейчас она тоже очень любила его, безумно любила и была счастлива. Он целовал ее щеки, глаза, скулы, нос, все лицо, и наконец добрался до губ.

-- Я вот тебе тут... - она поставила рюкзак на диван и стала рыться в рюкзаке, а Марк сел напротив и молча, напряженно смотрел на нее. Он всегда так первое время, когда она только возвращалась - просто смотрел. Господи, как же он меня любит безумно, - Ивик старалась отвлечься от этой мысли, перекладывая вещи, - невозможно же, таких хороших просто не бывает... он же святой просто. Обычный человек не может так любить.

Дарить Марку что-нибудь тоже было очень приятно. Он умел радоваться. И одеколон оказался именно таким, как Марк давно уже хотел. И рубашка - очень правильной, Марк даже сразу ее надел. И все мелочи - к месту и как раз совершенно необходимы.

-- Это же просто мечта! Но ты разорилась? Там же эти ваши... деньги, или как?

-- Ну и ладно, Марк! Зачем эти деньги-то нужны - на подарки и нужны в основном.

-- Мне кажется, ты могла бы себе побольше покупать.

-- Я покупаю и себе.

Ивик улыбнулась. Может, он и прав - другие тратят на себя больше, чем она, она и одежды красивой триманской себе не позволяет, и косметики, и дорогой парфюмерии. Но ведь куда приятнее делать подарки родным... Ну какая радость была бы сейчас явиться надушенной и раскрашенной, но без хороших подарков?

Марк ждал ее - она сообщила, что придет сегодня. Неизвестно лишь, во сколько - ведь неясно расстояние до Врат в этот день. Но Марк подготовился - и с работы пришел пораньше, и на плите (у них была отдельная кухонька) шкворчало в кастрюльке что-то вкусное.

Как оказалось - мясо с грибами и картошкой. Марк готовил божественно. Он уже и на стол накрыл, и на столе красовался букет голубоватых роз - Ивик как раз такие очень любила. Как в ресторане. Если уж Марк за что-либо брался, то делал это художественно - искусно свернутые салфеточки, свечки, посуда подобрана и расставлена так точно, что и есть-то жалко, нарушая эту гармонию. От глубоких тарелок поднимается аппетитный парок. Светлое вино искрится в бокалах.

Можно и закрыть глаза на то, что скатерть дырявая, а под столом песок и крошки. Это уже мелочи.

-- Ой, как вкусно, - сказала Ивик с набитым ртом.

-- Давай за твое возвращение! - Марк поднял бокал. Они чокнулись и выпили. Любимое вино Ивик, полусухое шанское, из винограда, растущего на ее родине, на юге, в долине реки Шан. Картошка была выше всяких похвал, со сметаной, с какими-то травками, ведомыми только Марку. Марк был довольно капризен в еде, когда Ивик готовила сама, приходилось ограничиваться немногими блюдами, которые он ел охотно. Впрочем, Марк всегда и много хвалил ее стряпню. Но сам готовил лучше, Ивик это понимала. Может быть, именно благодаря тонкому вкусу. Ивик сыпала приправы, почти не различая оттенков вкуса, ей казалось, и без них неплохо. Просто положено - вот она и клала в блюдо все, что нужно. А Марк... Он часто изумлял Ивик тонкостью осязания, обоняния, вкуса. Ивик восхищалась этими качествами, впрочем, ей нравилось в Марке практически все. Может быть, за исключением лени и безалаберности, этого у нее и самой было с избытком - но потому это можно было легко и простить.

Марк снова разлил вино. Среди гэйнов принято пить второй раз за погибших, молча и не чокаясь, но Ивик никогда не соблюдала этот обычай с Марком. Зачем? Ему-то это - зачем?

Потом они пили чай со сладкими пирожками. Их Марк взял у сестры, хотя и печь тоже умел сам. Говорили без умолку. Марк рассказывал про детей, Ивик жадно расспрашивала его. Немного говорил о работе. У них сейчас был интересный объект - спортивно-тренировочный центр для всего поселка, огромный. Марк говорил озабоченно о несущих балках, о перекрытиях, о линолеуме, утеплителе, перегородках, недопоставке чего-то там, о вредном прорабе и беспринципном наглом бригадире третьей бригады... Ивик согласно кивала, в нужных местах вставляла реплики, но интерес ее уже ускользал. Она думала об этом центре - конечно, центр такой необходим. Спортивным его можно назвать относительно. Все население Дейтроса обучается военным навыкам. У Марка в прихожей на стене тоже висит "семидесятка", "Клосс-70". Ведь прорыв дарайцев на Твердь возможен в любой точке и в любую минуту. Защищаться придется всем, не только гэйнам и гэйн-велар. В спортцентре тоже будет большой тир. И все остальное тоже - зал со снарядами, залы для занятий борьбой - трайном, бассейн. Может, стоило бы потренировать Марка, хотя бы в трайне, ведь мало ли что...

-- ... И ты представляешь, он взял и получил эти крепления! Как будто это был его заказ! Ну это что, не наглость?

-- Наглость, конечно, - подтвердила Ивик. Она не слышала толком, в чем там дело, но это неважно. Марк прав. А если и нет - все это такие пустяки... А ведь для него это не пустяки, подумала Ивик. Это его жизнь. Интересно, его не обижает то, что я так плохо его слушаю, замечает ли он это? Похоже, не замечает. Похоже, все нормально. Ивик положила руку на запястье Марку.

...Что с ним хорошо - его очень легко успокоить и порадовать. Достаточно просто обнять или ласково прикоснуться. Это безотказное средство, которое действует всегда.

...Постельное белье Марк явно только что сменил, а что по углам спальни раскинулась паутина, и кое-где валялись одиночные грязные носки - так это же мелочи. Зато детей сегодня нет. Зато спокойно. Марк стянул с Ивик рубашку. Большое овальное зеркало на стене глянуло на нее откровенно и жестко, Ивик зажмурилась. Ее левое плечо было стянуто давним ожогом. Плечо, бок, часть груди. Длинный косой шрам пересекал правое бедро. Ивик до сих пор не могла привыкнуть к этому своему уродству, смириться, что так оно будет всегда, что это уже не изменить. Марку это не мешало нисколько.

Они слились. Тело к телу, тепло к теплу, на хрустяще чистых простынях, Ивик лишь удивлялась снова и снова, как точно он угадывал, где коснуться ее, где и как, именно так, что было хорошо, и все лучше и лучше, и только надеялась, что и она делает все именно так, как ему нужно, да что там - была уверена в этом . И шептала ему на ухо "любовь моя... хороший... милый. Самый лучший", и он отвечал ей "девочка моя", и от этого сладко расширялось сердце. И вот волны океана подхватили ее и стали качать, блаженство достигло того предела, когда отключается сознание, и качка становилась все больше, полет все упоительнее, все смелее, и наконец Ивик взлетела почти к солнцу и замерла там на гребне, не помня ни о чем, а потом медленно, длинными скачками стала скользить вниз...

Они замерли друг возле друга, тяжело дыша, Ивик ткнулась носом в плечо Марка, вбирая его в себя, теплое, родное, прекрасное... Марк редко и легко целовал ее лицо.

-- Я тебя так сильно люблю, - сказал он просто, Ивик захотелось заплакать.

Он засыпал. А ей не хотелось спать, а казалось - так устала, нет сил, хроническая усталость, хронический недосып. Она оперла голову на ладонь, и второй рукой гладила лицо Марка, жадно вглядываясь в него. Такое смешное. Такое милое. И реснички, отбрасывающие тень на щеки. Господи, как же все это хрупко, и как легко его потерять. Говорят, что совершенная любовь не знает страха. Для Ивик любовь только и была связана со страхом. Человек - невероятно хрупкое создание, это перепутанное сплетение жил, сосудов, костей и мяса, пробивающаяся по узким изогнутым трубочкам кровь, подрагивающие в ложах нервы, достаточно всего одной пули, всего только одного выстрела (а какое простое обыденное дело - автоматная очередь), чтобы все это навсегда остановилось. Чтобы вот это чудо, Марк - чтобы оно перестало существовать навсегда. Достаточно даже хорошего удара в переносицу или под ухо. Ивик вдруг почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза. Сентиментальность напала... это бывало с ней. Нельзя, нельзя любить такое хрупкое, это невозможно. Нельзя так привязываться. Господи, за что ты устраиваешь так - что мы так сильно любим кого-то, а потом ведь он все равно умирает, умирает неизбежно, и нет человека, которому не пришлось бы рано или поздно с этим смириться...

Самое страшное, если вдуматься - то, что угроза очень реальна. Дарайцев очень много. Одних вангалов что-то около 17 миллионов, пусть и не все они сейчас в действующей армии. Пусть хоть два миллиона. Нас-то все равно неизмеримо меньше. Если они начнут крупный прорыв, по-настоящему крупный... А еще ведь есть гнуски. И разная другая гнусь, начиная от бактериологического оружия. И все, что прикрывает Дейтрос, Марка, детей - это, собственно, гэйны, маленькая воинская часть в Майте. Ивик вспомнилось старое и устойчивое ощущение - прикрыть, защитить Марка и детей.

Так легче. Сознавать, что ты можешь хоть что-то. Что их не убьют на твоих глазах - ты можешь встать между ними и врагом, можешь сражаться. Это счастье. Не бойся, подумала Ивик и поцеловала спящего мужа, я тебя прикрою. Они тебя не тронут. Ты можешь быть спокойным, строить дома, жить в этом светлом мире. Я смогу тебя защитить...

Глупо. Уже несколько лет она занималась совсем другими вещами. И в патруле работала недолго. И работу ее на Триме нельзя было связать так уж прямо с обороной Дейтроса, разве что косвенно. Но видно, это неистребимо, это вложено еще в квенсене. Защитить, закрыть собой, за твоей спиной - родная земля, враг не пройдет, твой долг - спасти мирное население... мирное, спящее, сопящее носом, такое родное население.

Дети явились на следующий день вечером. Ивик уже вымыла квартиру. Марк хоть и старается вести хозяйство, но все-таки лентяй по сути. Но Ивик это не злило - даже приятно, в охотку иногда прибраться и вымыть полы, после долгого дежурства на Триме. Она немного писала "Белую землю". Сходила в распределитель и на почту, кое-что взяла для дома и отправила подарки родным - отсюда все же куда проще, чем с Тримы. Поговорила с мамой через циллос на почте. Прогулялась по родным улицам.

Ей казалось, что здесь, в Дейтросе, она живет - а на Триме только существует. В известном смысле так и есть, Трима - это ее работа. Дейтрос - жизнь. В Дейтросе все свои, они хотя бы относительно понимают ее, они такие же, она принадлежит этому миру. На Триме все чужое, надо приспосабливаться. Сейчас тоже все так, как будто этих очередных двух недель - не было. Они будто провалились в небытие, и вот она снова здесь, в родном Майте, где можно посудачить с соседками, где Марк и дети...

В половине шестого школьный автобус привез ребятишек. Ивик стояла у подъезда. Из автобуса высыпала целая орава, гэйна прищурилась, высматривая своих. Первым, обгоняя всех, понесся к ней Фаль. Прыгнул, повис на шее. Ивик специально надела форму, парадку, для детей - чтобы им пощеголять перед друзьями такой вот мамой-гэйной. Подняла Фалена на руки, поцеловала его в щечку, с изумлением и горечью ощущая, какой же он маленький, тоненький, как тростинка. Миари уже прыгала вокруг, и Шет тоже подбежал. Ивик обняла всех троих разом. Дети трещали без умолку. Ивик, смеясь, подняла руки.

-- Ну-ка тихо! - велела она, - пошли домой!

Детьми она командовала без затруднений, и даже интонации совершенно правильные появились.

Миари тут же вцепилась в плюшевую собаку, а другой рукой схватила кукольную мебель и побежала в свой угол, расставлять ее. Шет вытряхнул коробку лего прямо на пол. Фаль с горящими глазами и оглушительным рычанием вел по столу танк. Ивик, улыбаясь, смотрела на них. Наслаждалась. Миари то и дело подбегала к ней, обнимала за шею, потом опять неслась в угол к игрушкам.

На кухне Ивик расставила на столе еду - жареную картошку, ее все дети любили, земные лакомства - копченую колбаску, кабачковую икру, а для чая она приберегла пряники. Марк сегодня, как водится, на работе задерживался. Придется покормить детей без него. Ничего, сказала себе Ивик, завтра у него выходной. Она любила семейные обеды и ужины, чтобы все вместе, все рядом, вся ее любовь, все счастье. Тогда внутри разливалось тепло, тогда она чувствовала несказанную полноту, гармонию, совершенство.

Дети расселись за столом, дождались, пока мать прочтет молитву, накинулись на еду. Ивик сама не ела - решила дождаться Марка. Сидела, подперев щеку кулаком, смотрела на детей, жадно вбирая взглядом, запоминая до следующего раза. Она видела детей реже, чем обычная мать-дейтра. Она почти забывала их лица - хоть и смотрела на фотографии. Они слишком быстро менялись.

Фаль - слишком тощий, казалось ей, слишком легкий. Но очень активный и быстрый, блестящие черные глазенки, сбивчивая речь. Живчик. В кого только? Ни она, ни Марк такими не были. А вот Шет, вроде бы, близнец, но совсем другой. Он в Марка. Основательный, круглолицый. Миари еще крупнее, впрочем, она и старше. Все трое чем-то были похожи и на Марка, и на Ивик... глаза у всех темные. Ивик хотелось ребенка с голубыми глазами или серыми. Как у Кельма, кольнуло вдруг. У него серые глаза, светлые, блестящие. Тьфу ты... при чем тут это?

Миари уже болтала. Про школу, конечно. Фаль временами перебивал ее.

-- У нас новенькая, и у нее кровать в спальне рядом со мной... Кита ее зовут. И у нее есть хисан, он в питомнике живет, и она ухаживает, а я тоже воду меняла и гладила его... он такой хорошенький, серо-белый! Мам, я тоже хочу хисана!

-- Так ты в школе договорись. Это же там делается. Спроси в питомнике. А может, лучше собаку?

-- Да, собачку я тоже хочу!

-- Подумаешь, а я змею гладил в питомнике! А у нашего Ло черепаха...

-- Фу, какая гадость - змея!

-- Сама ты гадость, - обиделся Фаль, - змеи полезные.

-- Это ты - гадость! - Миари замахнулась на Фаля кулачком.

-- Вы расскажите, как в школе, - попросила Ивик, ловя руку Миари, - как вы учитесь?

-- А я получил десятку по естествознанию! - гордо сказал Шет.

-- Ой, да подумаешь! - скривилась Миари, - у меня две десятки! А у тебя зато пять по дарайскому!

Шет засопел. Фаль как-то разом скуксился.

-- А Фаль получил два по музыке, - безжалостно сообщила Миари, - и замечание в дисциплинарную тетрадь.

-- Ну что же ты, - расстроенно сказала Ивик. Фаль огорчал ее нередко. Она чувствовала, что мальчишка умный, он и в раннем детстве был сообразительнее брата... Хотелось бы, чтобы он полностью реализовал свой потенциал. Впрочем... Ивик вспоминала свой класс в тоорсене, распределение в 12 лет. Профориентация часто была неожиданной и практически не зависела от успеваемости.

К тому же в Дейтросе нет, как на Триме, четкого деления на "высшее" и "среднее" образование. Есть трехлетнее образование, а есть четырехлетнее, но на самом деле разница не так уж велика. Хотя конечно, те, кто учится дольше, обычно занимают руководящие посты. Ашен вот сразу после квенсена училась еще два года, стала разведчицей, а позже по этому же пути прошла Ивик, она не простая гэйна, гэйна-агент, это какое образование было бы по земным меркам? Наверное, высшее. Ивик иногда изумляло, какое значение придают на Триме этим волшебным словам "высшее образование". На иные работы брали людей вообще без разбору их специализации, лишь бы были "какие-нибудь" корочки о высшем образовании - неважно, учитель ты начальных классов, инженер или какой-нибудь менеджер. А ведь эти корочки на самом деле ничего не значат, важно лишь одно - чтобы человек знал именно свое, вот это, дело, и хорошо, добросовестно работал. Впрочем, на Триме все не по-людски.

-- Завтра поедем на озеро, - сказала Ивик. Они обговорили это с Марком вчера. Пока не ушло короткое северное лето - сгонять на озеро Кош, в двадцати километрах, далеко и по тайге - но Ивик могла провести всех через Медиану, что было для детей дополнительным удовольствием. А там, на озере - чистый белый песок, лодочная пристань, дальние острова, встающие голубыми глыбами на воде.

-- Ура-а! - завопили дети хором. Ивик молча улыбнулась, наслаждаясь их радостью.

Она долго гоняла с детьми по песку, перекидываясь мячом. Застоявшиеся мышцы требовали нагрузки, дома Ивик тренироваться было лень. Показала детям пару приемов из трайна - это было забавно, будто сражаться с соломинкой. Фаль уже год занимался трайном, Миари и Шет выбрали другие виды спорта, но особой разницы между ними Ивик не замечала. Разве что Фаль вообще был гибче и легче, при том же росте, что у Шета.

Марк немного поиграл с ними, а потом улегся на солнышке - ему было лень. Ивик позвала всех купаться, но сама выдержала недолго - вода в Коше холодная. А ребятишки устроили водную битву, брызгались, хохотали... Ивик слегка устала и плюхнулась на песок рядом с Марком.

Здесь припекало солнышко, гладя теплом кожу, касаясь шрамов и сморщенной кожи на месте ожога. Здесь можно носить раздельный купальник - никто не видит, кроме своих. Здесь хорошо... Марк положил руку на грудь Ивик.

-- Кто бы мог подумать, - сонно сказала она, - у нас в Питере сейчас зима... холодрыга. Ветер с Невы дует ледяной. А здесь...

-- Когда у нас будет зима, будешь ходить туда греться, - отозвался Марк.

-- Греться? Нет... я здесь греюсь.

Она подлезла поближе к Марку, его рука скользнула ей под плечи. Голову Ивик положила на плечо мужа.

-- Как у вас там... вообще? - спросил Марк. Ивик вдруг подумала, что за все это время не сказала ни слова о работе. И Марк не спрашивал.

-- Ничего, нормально. Рутина.

-- Я так за тебя боюсь, - сказал Марк. Привычно, но она всегда воспринимала эти слова всерьез.

-- Не бойся. Я ведь куратор, сижу за компьютером, и все. В патруле гораздо опаснее. Со мной ничего не случится. Я не участвую в боях. Вот сейчас... - Ивик умолкла. Она хотела сказать, что у нее появилось подозрение на то, что ее подопечного выследили дарайцы - и этим займется уже не она, а контрразведка. Ничего секретного в этом не было. Но она давно уже не рассказывала Марку ничего.

Ему нельзя рассказывать ничего страшного. Того, что его могло бы испугать, хотя самой Ивик казалось обыденным. Это она усвоила в первые годы семейной жизни. Поначалу хотелось выкладывать все новости. Но в первый же раз, когда она пришла и сообщила, что представляешь, Деми и Тайро сегодня в патруле задержали группу доршей, но Тайро какой-то хреновиной в Медиане все волосы начисто попалило, причем кожа почти не задета, но прическа у него теперь - чистый авангард... И увидела, как меняется лицо Марка, покрывается болезненной мучнистой бледностью. Она осеклась и с этого момента стала осторожнее. Все, что вызывало у гэйнов здоровый смех или вспышку ненависти к доршам - когда речь шла о серьезных потерях - на Марка действовало просто ужасно. Он не хотел об этом думать. Не хотел слышать. Не обрывал ее, конечно, но Ивик сразу стало так жаль Марка, что она уже никогда не пыталась ему рассказывать о смерти, рядом с которой постоянно ходила. По краешку. Ничегошеньки он не знал. Кроме, разве, того, что скрыть было уже совершенно невозможно, когда надо было идти на очередные похороны или к кому-нибудь в больницу. А с тех пор, как она стала работать на Земле - почти совсем ничего.

А почему, собственно? - подумала Ивик. Ужасы случаются в моей жизни достаточно редко. Они и в патруле-то случались не часто, а уж на Земле - раз-два в год от силы. Все остальное время - обычная рутина.

Нет. Немыслимо было подумать, окунать Марка во всю эту грязь, которой она занималась. Приблизительно он знал о содержании ее работы. Но только приблизительно.

Что ему рассказывать - про выслеживание предполагаемого дарайца, про контракт Жарова, про расстроенную личную жизнь Жени, про то, как она, Ивик, построила пятерых бандитов? Ивик мысленно перебрала последние события и не нашла, что из этого можно и нужно рассказать, что будет Марку интересно. Все это слишком уж далеко от его жизни. Слишком чуждо ему... Подумав, Ивик начала рассказывать о жизни на Триме, это тема более-менее нейтральная и не касается ее лично.

-- Ты знаешь, у них все так смешно. Например, сейчас у них будут президентские выборы. Знаешь, что это такое? Ну вот у нас есть Верховная Хесса. У них, кстати, президенты почти всегда мужчины. В России - всегда. Так вот, они этого своего хессина выбирают. Знаешь как - голосованием. Вообще-то вы в школе должны были проходить, ты уже, наверное, не помнишь. В Дарайе та же система....

-- Не помню, - признался Марк.

-- Так вот, хессин у них меняется каждые 4 года. Смешно? Как будто за четыре года можно что-то серьезное сделать... или хоть заложить. Поэтому с долгосрочными проектами у них туговато. Живут сегодняшним днем.

-- Угу, - сказал Марк, - кстати, знаешь что? Я в распределителе видел такой ситец... голубоватый в цветочек. Можно обтянуть кресло, которое в спальне... как ты думаешь? У нас там и шторы подойдут к этому...

-- Можно, - согласилась Ивик. Ей на минуту стало очень одиноко.

Она перекатилась на песок. Вытянулась, глядя в небо, эмалево-голубое, с плывущими по нему белыми корабликами облачков. Детские ноги затопали по песку, и кто-то плюхнулся рядом с Ивик, обняв ее мокро-ледяной рукой за горячий живот, Ивик немедленно завопила и вскочила. Притопила голову Шета и стала забрасывать его песком. Марк и остальные тут же присоединились. Шет слабо возился и хохотал.

-- А ну вас, - сказала Ивик, - я почитать хочу.

Она взяла последний роман Геты иль Шали, и пошла в тенек. Открыла книжку. Взглянула сквозь полуопущенные ресницы на возню Марка и детей.

Читать Марк тоже не любил. Даже из ее собственных повестей и рассказов он прочитал далеко не все.

Ивик вполне могла себе позволить задержаться до вечера понедельника. Дети уже были в школе, Марк на работе. Ивик нравилось просто побыть дома. Она любила дом. Что такое ее квартира там, на Земле - просто место работы, да и переезжать приходилось временами. К тому же Ивик никогда не чувствовала себя на Земле - дома, и не могла бы почувствовать: только родная земля дает силы, успокаивает, лечит.

И даже когда Марк был на работе, Ивик ощущала его присутствие. Дом и Марк были неразделимы. Наверное, потому, что Марк проводил здесь куда больше времени, чем она, да и делал здесь больше. Убирал, мыл, ремонтировал, наводил порядок, украшал, словом - хозяйничал. Квартира была грязноватой (впрочем, в пятницу Ивик все вымыла). Художественно расставленные безделушки соседствовали со стенкой, где болтался отклеенный грязный угол обоев. Но Ивик ничто не смущало, она никогда не была особенно требовательной.

Она почти весь день писала роман. На этот раз не "Белую Землю". Из головы не выходил сон о Рейте и Кларене. Ивик давно уже представила несколько хороших сцен и попробовала записать их. Перечитала биографии героев. Получалось трогательно, но - она это чувствовала - как-то малореально. Словно и это была фантазия, а не рассказ о том, что случилось на самом деле. В конце концов Ивик, отчаявшись, бросила эту затею. Сочинила еще два письма - Бену и Дане. Пообещала Дане приехать поближе к осени в гости. Сварила суп. Собрала вещи для возвращения на Триму. И дождалась Марка, чтобы поужинать вместе.

Марк выглядел убитым. То есть он старался так не выглядеть. Но Ивик чувствовала - она всегда отлично чувствовала состояние человека, а уж тем более - близкого. Она знала, как Марку тяжело, и не могла избавиться от перманентного чувства вины.

Марк заключил ее в объятия, посадил к себе на колени и крепко сжал. Прижался губами к ее лицу.

-- Ты уж там поосторожнее. Береги себя.

-- Там не опасно, - сказала Ивик привычно. Отвела рукой прядь волос со лба Марка. Поцеловала. Какой он все-таки сладкий.

-- Спасибо, - сказала она.

-- За что? - удивился Марк.

-- За то, что терпишь... я знаю, тебе тяжело. Но не знаю, как помочь. Я же не могу... - она замолчала.

-- Я же сам женился на гэйне, - сказал Марк, - меня никто не заставлял.

Он несколько раз крепко поцеловал ее в щеку. Как ребенка, но что-то в этих поцелуях было такое... пронизывающее.

-- Я ведь тяжелая... раздавлю тебе ноги.

-- Нет, ничего. Не тяжелая.

Две недели в лучшем случае, подумала Ивик. А то и три. Чаще всего - три. Бывает и больше. Господи, как он живет? Ведь он из тех, кому нужно постоянно человеческое тепло. Он не может без этого. Может, изменяет все-таки... Ивик знала, что - нет. Вероятность такая есть, но... всей своей интуицией Ивик понимала, что нет, не изменяет. Он слишком любит ее. Слишком какой-то весь честный. Правильный. До смешного иногда честный. Он даже в свои мысли никогда грязи не допускает - может, правда, с этим связано и то, что Ивик ничего ему рассказать не может о своей жизни, ее-то жизнь - сплошная грязь по сути. Грязная работа.

Две недели! Но я-то что могу сделать?

Я не могу перестать быть гэйной. Но он же знал, на что идет...

-- Ты такая хорошая, - сказал Марк, - ты самая лучшая девочка. Самая красивая. У тебя такие глаза чудесные. Ты самая добрая... самая любящая. И ты такая талантливая... я правда так тобой горжусь!

У Ивик все таяло внутри, и едва слезы не наворачивались.

-- Я плохая, - сказала она, - это ты - самый лучший. Поэтому так ко мне относишься. Таких, как ты, вообще нет.

-- Это ты меня таким сделала.

В Медиане Ивик довольно быстро забыла о Марке.

В Медиане слишком уж хорошо - и совсем иначе. Она предпочитала бывать здесь одна. Позавчера шли с мужем и детьми через Медиану, и она показала детям несколько фокусов, все были в восторге, особенно когда она катала всех на воздушной повозке - а вот трансформация мамы в птицу детям совершенно не нравилась, Шет и вовсе ревел, поэтому Ивик больше при них трансформироваться не рисковала.

Но одно дело - творить для них, а другое - то, что хочется тебе самой. Ивик обдумывала новый фантом. Строила модели. Иногда просто шалила и расцвечивала серые поля тысячами роз или пускала фейерверки... Кстати, если сделать эти розы очень колючими и ядовитыми... Она прикидывала, как можно было бы использовать идею в качестве оружия. К сожалению, не слишком эффективно. Можно затруднить врагу возможность продвижения по земле, но уж примитивные летательные средства и дарайцы в состоянии создать. Но ведь красиво было бы...

Вытянув руку, Ивик полюбовалась новеньким бисерным браслетом, натянутым выше келлога. Марк постоянно баловал ее подарочками (как и она его, впрочем). Марк тысячу раз в день говорил ей, какая она красивая, добрая, умная, талантливая, как ему повезло иметь такую жену, как он счастлив с ней. Марк ласкал ее, и это было необыкновенно приятно...

Ивик ощутила укол стыда. А она? Конечно, она отвечала Марку вроде бы тем же. Как могла. Но она же и мучила его, уходя так надолго... зачем она все-таки завербовалась на Триму? В разведку? И теперь ведь пути обратно просто нет...

Хотя - почему нет. Если бы она захотела по-настоящему... Ведь Дана уже несколько лет как перестала выходить в Медиану. Есть и другие, кто устроился. Кто не рискует жизнью. Нехорошо так думать о Дане, конечно... у каждого свои обстоятельства, мало ли. У Даны действительно слабое здоровье и главное - нервы. При всех ее способностях, при сродстве к Медиане - ну какая из нее гэйна? Но ведь факт - жизнью она не рискует. Работает потихоньку в конторе.

То есть все-таки получается, что это ее личный выбор. Выбор самой Ивик. И получается, что в этой боли, которую постоянно испытывает Марк, она же и виновата.

Часть вторая.

Две птицы.

Ивик вышла на Твердь в полутора тысячах километров от Питера, в райцентре - селе Мухино.

Село по размерам и числу населения сравнимо было с Майтом. Когда-то, в годы советской власти, здесь был преуспевающий совхоз. Сейчас, зимой, село казалось совершенно мертвым. Врата вывели Ивик почти к самой окраине, лишь около километра пришлось пробежать еще. Теперь она перешла на быстрый маршевый шаг, двигаясь через дачный район - здесь деревенские домики были раскуплены москвичами, охотно приезжающими - пусть и далеко - на лето. Сейчас дачи в основном спали под снегом, лишь кое-где поднимался из трубы легкий дымок. Ивик пробиралась сквозь снег по узкой протоптанной тропинке - кому бы здесь пришло в голову чистить улицу, и зачем?

Дачные домики были окружены крепкими крашеными заборами, выглядели относительно ухоженно. Деревенские можно было отличить сразу, страшненькие, некрашенные, заплатанные, с остатками древних заборов, с просторными огородами, покрытыми снегом. И ведь там жили, в этих домах. Двери были закрыты, из труб поднимался дым, какое-то шевеление ощущалось там, за дверями. Кое-где лаяли цепные шавки, почуяв Ивик. Страшно здесь было, убого. Ивик никак не могла привыкнуть. В городах на Триме кипела жизнь, здесь жили богато, получше, чем в Дейтросе. А вот отъехал немного от города - и все вот так. Ивик и сама выросла на Новом Дейтросе в бараке на много семей, но тот барак выглядел куда лучше, и жизнь кипела вокруг. А здесь - безлюдие. Ивик едва не вздрогнула, заметив местного жителя. Мухинец стоял, обнимая покосившийся столб фонаря - в проклятые ныне советские времена асфальтовые улицы райцентра по ночам даже освещались. Лицо местного жителя было кирпично-красным, несло от него перегаром, и на ногах он еле держался. Ивик осторожно обошла его по дуге. Миновала дворик, где крепкая пожилая женщина умело и бодро рубила поленья. Этот дом выглядел получше других, перед ним улица вычищена от снега, за морозными оконными узорами колышутся занавески. Кто-то пытается жить. Женщины - они выносливее, они не сдаются до конца. И - ни одного ребенка. Совсем. На самом деле в селе были дети, конечно, летом их можно увидеть, может, они и сейчас где-нибудь гоняли на санках на другом конце деревни. Просто их очень мало.

У самого штаба стояли трое мужиков, уже поднабравшихся с утра, оживленных, беседовали о чем-то, цензурные слова попадались в речи лишь изредка. Ивик, впрочем, учила русский мат с помощью специального местного инструктора, в свое время прошедшего зону, так что местную речь понимала прекрасно и при желании могла ответить в том же духе. Но мужики не обратили на нее никакого внимания. Ивик скользнула к подъезду одного из длинных двухэтажных зданий, которыми был застроен мухинский центр.

Штаб русского отделения Шематы Тримы располагался не в Москве, не в Питере, и не в каком-либо из крупных городов.

Местом его дислокации был выбрано неприметное село в центре России. Не случайно, разумеется - и конспирации ради, и для того, чтобы в случае чего без помех накопить здесь людей и технику (что было бы затруднительно в крупном городе). И в конце концов, на случай дарайской атаки - меньше пострадает местного населения, легче скрыть происходящее. Словом, выгод такое расположение давало немало.

На двери, обитой железом, красовалась табличка "ООО Арес". Несколько сотрудников штаба действительно для прикрытия занимались небольшой коммерческой деятельностью, многие якобы ездили на работу из Ярославля.

Ивик позвонила коротким и длинным. В двери открылся глазок. Ивик нажала кнопку келлога, подавая сигнал "свои". Дверь отползла с шуршанием. Дежурный обладал почти неизмененной дейтрийской внешностью, лет ему было на вид далеко за 40.

-- Здравствуйте, я по поводу кровельного железа, из Твери, - сказала Ивик.

-- Вы к Ивану Ивановичу?

-- Да, он должен был предупредить.

Цепочка, звякнув, отвалилась. Ивик вступила в коридор. Получив пароли, дежурный слегка расслабился.

-- Я по вызову к стаффе, - сообщила Ивик.

-- По коридору налево, вторая дверь.

Ивик кивнула. Она в курсе. Не первый раз в штабе все-таки. А нравы здесь у них простые, деревенские. Прошла по коридору и постучала в дверь стаффы иль Вэш. Услышав приглашение, осторожно, без скрипа, открыла дверь и вошла.

Стаффа Арта иль Вэш была командиром Северо-Западного района, включающего в себя почти треть Центральной России, и непосредственной начальницей всех, работающих в этом районе - фантом-операторов, контрразведчиков, боевиков, агентов, кураторов. Ивик всегда считала, что с начальницей ей повезло - иль Вэш была теткой простой и не вредной, обращение по возможности предпочитала неформальное. Вот и сейчас, выслушав доклад Ивик, произнесенный, как положено, по форме, иль Вэш махнула рукой.

-- Садитесь, Ивенна. Чайку налить?

-- Нет, спасибо, - выдохнула Ивик. Все-таки она чувствовала себя напряженно с начальством. Даже с таким. Подумала, что стоило бы как раз выпить чаю, раз угощают. Кстати, чаю и хотелось - но до того ли сейчас? Потом можно будет перекусить в буфете, перед обратной дорогой.

Иль Вэш вздохнула по-бабьи.

-- Так вот, Ивенна, по поводу ваших последних сообщений. Мы проверили. Положение действительно серьезное. Контрразведка уже занимается двумя вашими трансляторами, - она сделала паузу.

-- Это Штопор и...

-- И Евгения Светлова.

-- Да?

-- Да, у контрразведки есть такие данные.

-- Но это значит... - Ивик помолчала, - это значит, что они вышли собственно на меня. Если двое...

Она опустила глаза. Неужели прокололась где-то? Неужели ошибка... Урод я, а не разведчик. Как только меня взяли сюда - остается только удивляться. А как взяли - по блату, благодаря Ашен...

-- Ничего не установлено точно. Но так как подозрения действительно есть, с этого дня контрразведка будет работать с вами вплотную. Ивенна, не беспокойтесь, это рутина, - иль Вэш улыбнулась. Ивик почувствовала благодарность, почти восторженную - начальница ощутила ее нервозность и постаралась успокоить. Это чудо, а не командир!

-- Это самое обычное дело. Вполне возможно, что вообще ничего нет. А если есть - причины этого никому не интересны, нам важно установить, есть ли за вами и вашими трансляторами слежка и принять меры безопасности. От вас требуется сейчас повышенное внимание к безопасности трансляторов.

Ивик кивнула. Это само собой разумеется.

-- И вот еще что, ваш конспиративный статус придется изменить. Контрразведка сочла, что с вами должен постоянно проживать их агент, который, собственно, занят вашим делом. Мы решили, что это будет самое выгодное для всех решение. По легенде вам придется выйти замуж. Не формально, разумеется, у них здесь распространено сожительство без регистрации брака.

-- Агент, значит, мужчина...

-- Да. И вам повезло, агента вам выделили очень компетентного. Пятый отдел постарался. Вы встретитесь с ним в Москве и вдвоем поедете в Петербург на поезде, для подкрепления легенды.

Ивик кивнула. Что ж, в глазах соседей все будет выглядеть совершенно логично. Время от времени она куда-то уезжала. Оказывается, у нее был молодой человек. И вот теперь они приняли решение жить вместе. Ивик, мягко говоря, не очень радовал этот факт - она наслаждалась на Триме своим одиночеством. А тут постоянно будет рядом чужой человек. Казалось бы - разницы никакой. Она ведь не делает ничего такого, что нельзя было бы делать и при чужом. Работает, ест, спит, тренируется. Еще пишет роман, но другой гэйн вряд ли помешает это делать. Но... одиночество для Ивик было очень и очень важно. Одиночество успокаивало, помогало расслабиться. Да и вообще... придется, например, скрывать фотографию Кельма, в пятом отделе многие знают друг друга, и... Ивик вдруг побледнела от предчувствия, кольнувшего в сердце. Когда иль Вэш произносила следующую фразу, гэйна уже знала ее заранее.

-- Вот вам номер мобильного телефона агента, как только приедете в Москву, договоритесь о встрече. Его триманское имя - Николай Александрович Зареченский. Реальное, - она помолчала, - ро-зеннор Кельмин иль Таэр. Что-то не так?

-- Все в порядке, - с трудом сказала Ивик, сдерживая внезапное головокружение.

Мучительная неловкость - вот что испытывала Ивик последние два часа. Пока встретились у трех вокзалов, пока доставали билеты на поезд, пока усаживались, брали постельное белье. Только подготовка разведчицы позволяла Ивик еще как-то сохранять лицо, держаться уверенно, отвечать на вопросы. Кельм оказался на удивление энергичным, Ивик не ожидала, что билеты удастся купить сразу же, их и не было, как всегда, но Кельм лишь велел ей подождать, и через четверть часа появился, размахивая заветными пластиковыми картами. И от того, что он был таким энергичным, от того, что Ивик просто не успевала подумать, что и как сделать - а он это уже делал, от этого ей было еще неудобнее. Она привыкла быть самостоятельной. Отвечать за все. Даже дома, пусть Марк многое делал, но его темп соответствовал привычкам Ивик. Они все делали вместе. Она - даже в большей степени. За Кельмом же она просто не успевала, и от этого было неловко, казалось, что она все взвалила на него, между прочим, старшего по званию, а сама бездельничает.