Невидимый мир

Но главным образом мучилась она не от этого.

- Хочешь чайку? Я схожу, - предложил Кельм. Ивик посмотрела на него и кивнула. Зеннор исчез мгновенно. На полке напротив молодая мама раздевала малыша. Ивик уставилась в грязноватую поверхность оконного стекла, внутри разливалось облегчение. Одна. Господи, неужели теперь всегда будет так? Неужели ей уже и одной не побыть? За окном порывисто мелькала какая-то подмосковная платформа. Но я же его любила, сказала себе Ивик. Она полезла внутрь, еще глубже, спрашивая себя, куда делись все чувства, которые вот уже не первый год поддерживали ее желание жить. А ей казалось, она хорошо знает и понимает Кельма. Да в общем, ничего неожиданного и сейчас не произошло. Просто реальность - она всегда не такая, как фантазии. Она очень, очень сильно отличается. Ивик покопалась где-то в анатомических сердечных глубинах и обнаружила, что чувства, собственно, никуда не делись. Кельм. Самый лучший. Самый удивительный. И то, что он - реальный, ничего не меняет.

Только очень неловко.

В фантазиях существовал один только Кельм. И какая-то воображаемая Ивик, Ивик-рядом-с-ним, не такая, как на самом деле, а красивая, уверенная в себе, без мелких досадных грешков, этакая принцесса, обладать которой - награда. Собственно, стремление соответствовать этой фантазии и было для нее путеводной звездой все эти годы.

С Марком она становилась собой, со всеми этими грешками и со всеми слабостями. Марк ее и так обожал.

С Кельмом - воображаемым - она была лучше, чем на самом деле.

Но сейчас-то она не лучше, сейчас обыкновенная. От этого, может быть, и так неловко перед ним. А может, и от другого. Трудно сказать.

-- Ира!

Ивик медленно повернулась, соображая, что это же ее зовут.

-- Доставай еду, она с той стороны.

Он стремительно подсел к ней, глухо звякнули о стол пластиковые стаканы. Ивик завозилась в сумке.

-- А что, уже чай можно брать? - заинтересовалась соседка.

-- Да, если хотите, я сбегаю, - предложил Кельм, - а то у вас ребенок...

-- Нет, спасибо, - молодая женщина кокетливо улыбнулась, сверкнув на Кельма накрашенным глазком. Ну и сука, подумала Ивик, впрочем, без всякой злобы. Развернула на столе бутерброды. Она хотела было купить на вокзале бомбургеры, недавнее изобретение глобалистской цивилизации, но Кельм поморщился и потребовал зайти в продуктовый магазинчик. Охота тебе есть эту резину? - спросил он. Ивик было в общем-то все равно, что есть, а фастфуд ей нравился. Но наверное, он прав. Свежие помидоры, мягкий черный и белый хлеб, желтый сыр, розовая ветчина, пирожные...

Он и ел красиво. Приятно посмотреть. Жаль только, что нельзя, было бы странно повернуть голову и пялиться на него, как он аккуратно кушает, как держит бутерброд в руке, какие у него блестящие глаза, и как движется аккуратный малозаметный шрам на щеке. То есть с точки зрения конспирации - ничего странного, ведь они по легенде молодожены... или сексуальные партнеры, как это здесь принято. Но странно просто так... что он подумает о ней?

Самым ужасным Ивик сейчас казалось, что он поймет и узнает все. Это был бы такой позор... А может быть, это она трусиха? Ведь другие, когда любят, наоборот стремятся донести до адресата свое чувство. Или нет? Или это бывает по-разному? Да ведь опять же, она и не хочет донести, к чему это нужно, у нее ведь семья, и на предательство она не пойдет. Как там поется в одной местной песне? "С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться". В песне, правда, наоборот, мужчина женатый.

-- Вы не последите за ним минут пять? - обратилась к ним молодая мамаша. Ивик поспешно кивнула. Женщина поднялась и вышла, оставив ребенка елозить на постели. Мальчик был вполне самостоятельный и в опеке мало нуждался - он грыз замусоленный пряник, держа его в левой руке, а правой пытался расшатать рычаг окна. Мальчику было года три, и в нем Ивик почудилось даже что-то дейтрийское, хотя что? Разве что блестящие черные глазки, так ведь у дейтринов цвет глаз разный бывает. Может быть, все дети напоминают о Дейтросе. Вот этот нестерпимо нежный очерк подбородка, пуговка носа, вот и Фаль такой же... и Шет, только, пожалуй, черты лица покрупнее. И Миари... хотя они уже большие, но все равно - такие же. Снова, как всегда, когда Ивик думала о детях, сердце заполнилось болезненной острой тоской. Они растут. Все больше и больше, каждый раз, когда она приезжает, они старше. Всего несколько лет - и вот им уже двенадцать, они скорее всего, уедут из дома. И все это время она будет видеть их вот так же, самое частое - раз в две недели. Вот ее материнское счастье... А ведь бывает и по-другому. Ивик вспомнила Дану. Нет. Так она не хотела бы.

-- У тебя есть дети? - тихонько спросил Кельм. Видимо, она слишком долго и с тоской смотрела на мальчика. Разведчица, да, выругала себя Ивик.

-- Да. Только они большие, в тоорсене. Трое.

-- Вот это да. А у меня нет, - сообщил Кельм. Ивик слегка кивнула. Она знала это давно. Мальчик тем временем бросил пряник и полез на стол с ногами.

-- Ну-ка, ты куда полез? - вскочила Ивик, - так нельзя!

-- Спасибо, - соседка забрала у нее ребенка, - безобразничал? Миша! Ты как себя вел?

-- Я хоосо, - сообщил Миша.

-- Хорошо вел, - сказала Ивик, - не беспокойтесь. Хороший мальчик.

Соседка окинула их взглядом, улыбаясь.

-- А у вас нету еще?

-- Нет, - ответил Кельм, - пока не собрались.

-- Заводите, - посоветовала женщина, - деньги приходят и уходят, а ребенок... не пожалеете!

-- Да, Ирка, я тебе то же самое говорю, - сказал Кельм, улыбнувшись. Ивик слегка отвернулась, глядя в окно. Кельм весело общался с соседкой. Господи, гнать таких, как я, надо, каленой метлой из разведки, подумала Ивик. Я же вся на эмоциях, вся. Внутри буря, и наверняка он это чувствует. Я ничего не могу с собой сделать. Ладно, сейчас вроде бы все сошло, соседка подумала, что мы в ссоре по этому вопросу. Но разве я сейчас могу нормально общаться, действовать хладнокровно, если понадобится?

Вдруг рука Кельма легла ей на плечи, партнер обнял ее - этак по-хозяйски, уверенно. Ивик вздрогнула от неожиданности и замерла. Кельм слегка сжал пальцами плечо, Ивик вдруг почувствовала, что плечо у нее очень маленькое и хрупкое. Очень. Несмотря на плотный слой мышц - тоненькая, почти фарфоровая чашечка сустава. А рука Кельма была такой же, как у Марка. Или даже лучше. Это сразу ощущалось, по прикосновению. У него тоже были сильные, умные пальцы, точно знающие - как надо. Рука давила на плечи ровно столько, сколько нужно для удобства, и она была теплой и такой приятной, что хотелось замурлыкать и потереться об эту руку. Но это было бы уже слишком, даже в конспиративных целях.

Ивик казалось, что она - в сказке, в фантастическом фильме, где странным образом сбываются самые дикие желания. Кельм рядом, и Кельм обращается с ней, почти как с женой. Да, это все для конспирации, но...

Соседей дома не оказалось. Ивик повернула ключ в замке. Кельм, едва войдя, поставил рюкзак у стены, и вынув детектор, отправился обыскивать квартиру на предмет прослушивания. Ивик повесила куртку на крючок, разделась, тщательно причесалась перед зеркалом, хотя обычно делала это раз в день, с утра. Кельм подошел к ней, сказал негромко.

-- Пойдем сразу к компьютеру, доложишь обстановку, покажешь мне объекты, и начнем работать.

-- А... позавтракать не... - Ивик проглотила слово, ей все еще неловко было называть Кельма на "ты".

-- Да, давай поедим, действительно. Мы же еще не завтракали, точно. Ты пока загружайся, я приготовлю и принесу завтрак в комнату.

-- Там яйца есть в холодильнике... холодильник мой, который маленький, справа. И шкафчик мой рядом. Там масло, и...

-- Ага, спасибо. Я разберусь, не беспокойся, а не разберусь - так спрошу.

-- Хорошо, - Ивик пошла к своему компьютеру. Загружать, переключать на себя своих трансляторов, освобождая коллег от дополнительных обязанностей. Экран медленно вспыхнул. Ивик сняла свитер, бросила на диван. Ей вдруг кинулось в глаза общее убожество комнаты. Ведь никогда и не относилась к этой комнате, как к собственному жилью. Хотя и дома-то у нее кавардак. Но дома она не так уж чувствовала свою ответственность - она там бывала редко. А здесь - вроде и не дом, рабочее помещение. И все равно! Она впервые смотрела на эту комнату будто чужими глазами, и видела все - нестиранные с момента въезда шторы, кофейные пятна на подоконнике, растерзанную дыру в обоях, обшарпанную разнокалиберную мебель. За компьютерным столом скопилась на стуле страшненькая кучка.И ведь хоть бы пол подмела перед уходом, нет, ей это даже в голову не пришло. Временами она, конечно, здесь наводила порядок. Относительный... Ивик сложила свитер, убрала его в шкаф. Руки слегка дрожали.

Плевать, решила она. Что подумает, то и ладно. А ведь он не может не заметить всего этого. Он не из тех, кто не заметит. Хотя, конечно, из вежливости промолчит, но можно представить, что подумает... Ивик заставила себя сесть и всмотреться в монитор. Переключила на себя свои пять окон. В переговорнике замигало сообщение от наблюдателя 4 (они не знали имен друг друга): "Привет, седьмой! Наконец-то, заждались тебя уже! Работай, друг!" Ивик не стала отвечать, ей сейчас было не до того. В окнах все выглядело благополучно. Ивик поймала себя на том, что опять думает вовсе не о деле, а о Кельме. Какой он все-таки... Это хорошо, что он такой разговорчивый. Ивик почему-то иногда представляла Кельма очень молчаливым и таинственным. Хотя вроде бы он не вел себя так. Во время их редких встреч Ивик каждый раз удивлялась тому, что он постоянно с кем-нибудь болтает, постоянно занят. И сейчас он вот так же себя вел, и это было хорошо, иначе Ивик ужасно смущалась бы. Они оба натянуто молчали бы и смотрели в разные стороны. Хорошо, что он так уверен в себе. Хорошо, что он такой... довольный жизнью и болтливый, Ивик улыбнулась этому слову. С ним будет легко работать. А больше ведь... шендак, фотография! Ее ведь надо уничтожить, пока не... Ивик потянула мышку к папке, где хранились снимки Кельма, но было поздно, дверь со стуком открылась. Кельм вошел, поставил рядом с клавиатурой большой поднос. Его взгляд, это Ивик заметила, торопливо обежал комнату.

-- Немножко мрачновато у тебя, - сказал он, - ну мы с тобой постепенно все организуем, угу?

И улыбнулся. Ивик почувствовала, как валится с плеч очередной камень. Видел. Оценил. И не пришел в ужас. И даже не преминул об этом сообщить. Слава Богу!

На подносе все выглядело аппетитно. Даже лучше, чем Марк бы сделал, Марк точно не нарезал бы хлеб, и не нашел бы в недрах ее шкафчика зеленый горошек. Желтые дрожащие ломти омлета, сухая красная колбаса, бледноватые горки горошка, булка и масло, крепко заваренный чай. Ивик подумала, что хорошо бы выразить как-то свои эмоции по этому поводу, ведь всегда хорошо похвалить другого - но у нее пока язык не поворачивался. Она все еще боялась. Относилась к Кельму, как будто он был шеман, а она рядовая гэйна. Между тем разница в званиях у них вовсе не большая, да и работают они теперь вместе, можно было бы вообще эту разницу игнорировать.

-- Давай сразу... я так не люблю есть, но времени мало. Рассказывай, - Кельм положил кусок омлета прямо на хлеб с маслом, хищно закусил. Ивик тоже подцепила вилкой омлет.

-- Ну... вот это Дмитрий Жаров. Вы... ты его знаешь, наверное.

-- Да, слышал, но не читал пока.

Дмитрий Жаров работал за компьютером. Ивик подключилась к монитору, увидела текст и вздрогнула от огорчения. Это был сценарий. Все-таки сценарий. Надо будет почитать отчет... видимо, контракт заключен. Прошляпила. Впрочем, это было почти невозможно предотвратить. Это нормально... Ивик открыла отчеты по Жарову. Ну да, конечно... Два дня назад. Когда она с мужем и детьми нежилась на озере.

-- Что-то не так?

-- Да, - вздохнула Ивик, - он заключил все-таки договор с киностудией.

-- Это плохо?

Ивик начала рассказывать. В принципе, может быть, и все обойдется. Но это рискованно в психологическом смысле. Кельм заинтересованно ее слушал.

-- То есть сценарий, который он должен писать, может каким-то образом уничтожить его огонь? Его суть гэйна?

-- Ну... он не гэйн, - улыбнулась Ивик, - они ведь не выходят в Медиану. Но огонь - да. . Жаров, он понимаешь какой... Он мальчишка. Ему жить интересно, потому интересно писать. Он пробует, ищет что-то, моделирует. Но у него семья, ребенок... машину вот купили. А здесь, на Земле ведь как... Либо деньги всерьез, либо счастье всерьез. Исключений почти нет, мне самой это страшно - но ведь правда, почти нет! Они еще бывают изредка где-то на Западе, но здесь... И дело здесь даже не в том, что семья, Жаров не такой уж глубоко совестливый и заботливый семьянин, он уже развелся один раз. Дело в том, что ему и потреблять тоже интересно. Потребительские радости. Съездить в Лондон, искупаться в Средиземном море, пожить в пятизвездочном отеле. Прокатиться в скоростном БМВ. Это ему, вернее, тому мальчишке, который в нем, который умеет писать... его сути гэйна - тоже очень интересно. А это недоступно сейчас.

-- Да, да, я это очень понимаю... - кивнул Кельм, - и он выбирает это. Стремится к этому. Тем более, что перед ним никто не ставит... жестких выборов, это да. Альтернатива... - он вдруг замолчал, что было непривычно. Но у Ивик екнуло сердце. Ей захотелось взять Кельма за руку. Почему-то стало его жалко, показалось, что надо его успокоить. Но она на это все же не решилась.

-- Именно, - сказала Ивик, - ведь это не как у нас или... у дарайцев. Ведь он, когда зарабатывает деньги, никого и ничего не предает. Он просто продает. Себя. Свою свободу. Свободу мыслить и творить. А творить можно только бесплатно. Как в Медиане. Если же начинаешь продавать это... неважно за что... за деньги или ради того, чтобы выжить... это у тебя отнимается. Так происходит всегда.

-- Как это ты правильно сказала, - кивнул Кельм, - только бесплатно. И продавать нельзя. Значит, ты пытаешься продажу предотвратить в этом случае?

-- В данном случае уже поздно, - вздохнула Ивик, - он уже подписал договор. Я практически не вижу вариантов, а ведь у нас есть наработанные приемы... Здесь все безнадежно.

-- Перекупить? Платить за то, что он будет творить свободно? Деньги ведь достать можно.

-- Эти варианты пробовали со многими, - ответила Ивик, -теперь мы этого не применяем. Ты знаешь, самое опасное - не ограничения свободы творчества, а само потребление выше общенародного уровня. Неважно, откуда идут деньги. Ни разу не получалось так, чтобы большие деньги и большое потребление приносили пользу... То есть в наше время - не случалось. Поэтому мне не разрешат этот вариант, и я даже не предлагаю.

-- Заинтересовать чем-то другим? Подсунуть то, что его наверняка заинтересует больше, чем деньги? - предположил Кельм.

-- Пробовала. Все последние полгода я пробую именно это. Например, он познакомился с летчиком-истребителем, его брали полетать... ему это интересно, он много писал о Космосе, и о летчиках тоже. Но это оказалось неудачным, в итоге у него еще больше сформировалось стремление разбогатеть, тогда он сможет серьезно заняться пилотированием как хобби. Я пробовала заинтересовать его благотворительностью, свела с нужными людьми, он ходил в детский дом. Сочувствовал, помогал, заинтересовался... Дальше этого не пошло. Серьезно на его мотивацию это не повлияло. Я пробовала заинтересовать его политикой. Он разразился несколькими хорошими эссе, на этом все кончилось.

-- М-да... ну а если наоборот - поставить его в условия, когда деньги не помогут... помочь осознать, что счастье не в деньгах?

-- А как? Нет, есть, конечно, брутальные варианты вроде удаления облачного тела... да просто какой-нибудь автокатастрофы. Хотя не факт, что это приведет его к желанию творить дальше. Но можно, например, сделать так, чтобы его разбил паралич, тогда телесных желаний поубавится. Но Кельм... мы же не дорши!

Он остро взглянул на Ивик, протянул руку и сжал ее запястье крепкими сухими пальцами.

-- Да. Мы не дорши. Это ты очень точно сказала.

Ивик взглянула в его лицо и сразу опустила глаза.

-- Никто никогда не даст разрешения на такое. И я сама даже не рассматриваю такие варианты. Мы не ангелы, Кельм... мы делаем иногда мерзкие вещи. Врем, манипулируем... Но мы всегда оставляем человеку свободу. Мы охраняем его жизнь и... мы никогда не давим. Никогда не создаем никакого давления и не принуждаем.

Кельм слегка погладил ее руку.

-- Это очень правильно, - сказал он.

-- Если он хочет продаться - пусть продается. Я, конечно, буду наблюдать дальше - а вдруг? Есть ведь шанс, что он все же продолжит нормально работать. Ну ладно, перейдем к следующим?

Она рассказала о Штопоре и о подозрительном Василии. Здесь Кельм задал очень много разных вопросов, очевидно, стараясь уяснить себе картину. Потом он сказал.

-- Давай посмотрим вторую фигурантку. Светлова, да?

-- Да, - Ивик взглянула в окошко Светловой, - но я не знаю... я не замечала ничего подозрительного. Или... - она взглянула на Кельма, - ее бывший жених как-то...

У Жени и в самом деле ничего такого не происходило. Женя сидела за работой, прихлебывала кофе, поглядывала в свой монитор. Под глазами залегли темные круги. Много плакала, подумала Ивик и снова ощутила себя сволочью.

-- Нет, дело не в нем, - покачал головой Кельм, - ее жених чист. Информация вообще получена по другому каналу.

-- Мне это не положено знать?

-- Ничего секретного, но... впрочем, да, ничего секретного. Видишь ли, недавно был вскрыт дарайский подцентр в Кургане. Небольшой подцентр. Там у них среди информации лежали несколько романов Светловой и подробное досье на нее. Вот, собственно, и все. Остальных твоих подопечных я знаю, конечно, хуже. Расскажи мне и про них тоже.

Ивик кивнула и начала рассказывать, с каждой минутой все больше радуясь тому, как неожиданно легко все-таки разговаривать с Кельмом, и может быть, получится вовсе забить на всякие там дурацкие чувства, и никто ничего не заметит. Да и сама она вскоре забудет обо всем.

Лицо дейтрина было наполовину скрыто тенью, он сразу сдвинул стул так, чтобы сидеть вполоборота к окну, и теперь его собеседник хорошо высвечивался сочащимся сквозь шторы дневным солнцем. Дараец, впрочем, не комплексовал. Тем более, что рядом с ним сидели двое адъютантов, а дейтрин был здесь один.

Стороннему наблюдателю сразу бросились бы в глаза расовые различия - хотя на любой земной улице этих людей приняли бы за обычных европеоидов. Трое дарайцев - белокурые бестии с хорошо вылепленными широкими лицами и дейтрин, темноволосый и темноглазый, с характерным слегка скуластым и cуженным книзу лицом, более тонкий, более подвижный. Все четверо участников беседы были в штатском, обычные земные костюмы, один из дарайцев даже при галстуке.

-- Наша сторона ждет от вас открытости, иль Рой, - говорил он, как бы лениво растягивая слова. Беседа шла на дарайском языке, - Я хотел бы указать на текущие обстоятельства. В переговорах о мире дейтрийская сторона заинтересована, несомненно, больше, чем наша. Для Дарайи военные действия против Дейтроса - всего лишь локальный малозначащий конфликт, у нас более, чем достаточно ресурсов. В то время, как для Дейтроса - это вопрос жизни и смерти. Исходя из этого, мне хотелось бы знать, что вы предлагаете. Дарайя всегда стремится к возможно более гуманному образу действий и разрешению спорных вопросов мирным путем. Но мы не можем действовать во вред своему народу.

-- Я не так уж уверен, - Эльгеро пристально следил за лицом дарайца, - что Дарайя менее, чем наша сторона, заинтересована в переговорах. Для Дарайи это локальный конфликт, но локальные конфликты имеют свойство разрастаться и переходить в глобальные. Темпы роста дейтрийских ресурсов - человеческих, технических, научных - вам известны. Попытки Дарайи провести молниеносную операцию по уничтожению Дейтроса не принесли успеха. Тем менее следует ожидать такого успеха в будущем. Я полагаю, что ваше правительство точно так же, как и наше, стремится избежать потери большого числа человеческих жизней. Исходя из того, что у вас есть эта добрая воля, - он подчеркнул голосом последние слова, - мы и начали эти переговоры. Разумеется, у меня есть полномочия - делать конкретные предложения. Но хотелось бы услышать вначале в принципе - какое положение вы сочли бы приемлемым для того, чтобы прекратить в отношении Дейтроса боевые действия? Вы правы - на данном этапе дарайская сторона действительно обладает значительным военным и материальным преимуществом. Поэтому именно вам и диктовать условия, господин уполномоченный! Я прошу вас назвать эти условия.

Дараец повернулся к одному из адьютантов.

-- Игорь, будьте добры, немного кофе...

Дараец с русским именем Игорь бросился в угол к кофейному автомату.

-- И мне, если не трудно, - попросил Эльгеро. К тому времени, как Игорь, осклабившись, ставил чашечки перед своим начальником и посланником Дейтроса, дараец-уполномоченный уже был готов к ответу.

-- Господин иль Рой, я не могу сейчас давать конкретные обещания. Это наша первая встреча, и наша основная цель сейчас - выяснение взаимных позиций. Но давайте рассуждать гипотетически... Позволим себе пофантазировать. Изменение политики Дейтроса. В первую очередь, конечно, недопустимо ваше вмешательство во внутренние дела Дарайи.

-- Простите, господин уполномоченный, - Эльгеро воспользовался паузой, - насколько мне известно, в последние десятилетия это вмешательство...

-- Да-да, иль Рой. Мы не можем, во всяком случае, доказать его наличие. Разумеется, я не обвиняю сейчас Дейтрос. Но на будущее - на будущее я хотел бы заметить, что любая попытка информационной агрессии в Дарайе будет расцениваться как повод для защиты нашего информационного пространства всеми силами и возможностями. Итак, отсутствие информационной дейтрийской агрессии в Дарайе - это основное условие мира. Зоны влияния, такие, как Килн и Руанар, мы могли бы обговорить отдельно. Так же как и вопросы использования Медианы. Ключевым вопросом является ваше вмешательство в дела Тримы. Полное прекращение вашего вмешательства на Триме - вот что было бы основным условием перемирия.

Эльгеро наклонил голову.

-- Господин уполномоченный, каким вы видите в таком случае будущее Тримы? И... - Эльгеро слегка усмехнулся - может ли Трима вообще рассчитывать на физическое существование в будущем?

-- Гуманитарная сторона вопроса несомненно исключительно важна для Дарайи. Те действия, на которые нас в свое время вынудила пойти крайняя необходимость, больше не повторятся. Я уполномочен заявить со всей ответственностью, что дарайская сторона не планирует физического уничтожения Тримы.

-- Даже в случае крайней необходимости? - уточнил Эльгеро.

-- Видите ли, господин иль Рой... Трима не представляла и не может представлять собой военную угрозу для Дарайи. Трима представляет лишь информационную опасность. А против такой опасности бороться военными методами... это малоэффективно. В частности, уничтожение Тримы не приведет ни к чему, пока существует Дейтрос и другие носители определенной идеологии, которая опасна для нашего существования. Ее исток - на Триме, но уничтожив исток, мы не искореним этой идеологии. Кроме того, несомненно, Дарайя придает огромное значение вопросам гуманности в отношении мирного, ни в чем не повинного населения Тримы.

-- Действительно, - заметил Эльгеро, - ни у нас, ни у вас нет причин интересоваться Тримой. Здесь мало полезных ископаемых, и они по большей части выработаны местным человечеством. Аборигены не способны выходить в Медиану и не представляют поэтому стратегического интереса, к тому же у вас нет недостатка человеческого ресурса. И в то же время конфликт Дарайи и Дейтроса с давних пор разворачивается только и исключительно вокруг Тримы, как истока... определенной идеологии. Отношение к этой идеологии дейтрийского и дарайского правительств прямо противоположно. Я думаю, вы согласитесь с таким обозначением конфликта?

-- Вы правы во многом, господин иль Рой.

-- И эта идеология представляет серьезную опасность для общества Дарайи? Назовем вещи своими именами - христианская вера до сих пор существует и оказывает свое влияние на общество Дарайи?

Судя по выражению глаз дарайца, Эльгеро попал в болевую точку. Но это не смутило посла.

-- Вероятно, вы знаете, иль Рой, что в истории Дарайи тоже существовала христианская церковь. Впоследствии она была практически элиминирована и распущена, а эта идеология была признана губительной для общественного блага и блага человека. А ведь счастье личности, благо человека - это основная цель дарайского общества! Мы не можем допустить разрушения психического здоровья людей под влиянием ложной религиозной идеологии! Но если идеологическую агрессию невозможно победить военным и силовым путем, существуют другие пути, и мы достигли в этом отношении немалых успехов. Превратить нашего врага в нашего союзника, добиться того, чтобы христианская идеология перестала быть деструктивной - вот наша цель. Несомненно, дейтрийский вариант христианства для нас неприемлем!

-- Вас устраивает триманский вариант христианства? - быстро спросил Эльгеро.

-- Видите ли, иль Рой... нас устраивает тот вариант христианства... или любой другой религиозной и общественной идеологии - который не диктует и не вмешивается в политику, экономику, непосредственную жизнь людей. Политика, экономика и образ жизни не должны исходить из неких идеалов, лежащих выше Тверди. Религиозные или идеологические организации должны обслуживать общество, а не диктовать ему свою волю. Единственный допустимый уровень участия религиозной конфессии в политической жизни - это мягкие рекомендации, и единственное, что может беспокоить религиозную конфессию в общественной жизни - это судьба самой этой конфессии, ее верующих, ее институтов. Здесь, несомненно, религиозная организация имеет и должна иметь право голоса. Но только здесь и только в этом. Когда же религиозная организация преобразует экономику, жизнь людей, как это произошло в Дейтросе - для нашего государства это совершенно неприемлемо.

-- Но ведь, - медленно сказал Эльгеро, - триманская церковь и не занимается преобразованием экономики. Она абсолютно безопасна для вас. Ведь какую бы триманскую крупную конфессию мы ни взяли, они полностью отвечают названным вами критериям. На Земле... на Триме преобразованием экономики и образа жизни людей занимались и занимаются совершенно другие организации. Мы же, Дейтрос, не ставим цели преобразовать триманскую церковь. Это не наша задача. Триманская церковь первична, дейтрийская - вторична. Согласно нашей вере, дейтрийская церковь может погибнуть полностью, триманская - никогда. Господин уполномоченный, я в таком случае не понимаю цели противостояния наших государств на Триме. Если и нас, и вас одинаково устраивает состояние церкви Тримы - о чем мы спорим? Не лучше ли было бы полное прекращение воздействия на Триму и одновременный взаимный вывод наших войск?

Дараец слегка нахмурился. Глубокомысленно поднес к губам чашечку кофе.

-- В Триманской церкви существуют нездоровые тенденции. Дарайя не считает возможным полный отказ от контроля за развитием ситуации.

Эльгеро молча, напряженно смотрел на него.

-- Видите ли... согласно последним работам дарайских социологов, скажем, Доорана, Мерелиса...

-- Да, я читал некоторые основные работы этих социологов и знаком с их основными положениями, - кивнул Эльгеро.

-- Согласно этим работам, противоречия между дейтрийским и дарайским обществом значительно глубже, чем простые идеологические противоречия. Нам совершенно не мешает то, что вы молитесь в церквях, отправляете религиозные обряды и культивируете какие-то представления о мирах, лежащих выше Медианы и о трансцендентных существах. Но есть противоречия, может быть, и не более фундаментальные, зато значительно более реальные и опасные для нас. Для самого существования дарайского общества в том виде, который устраивает нас сейчас и принят демократическим большинством. Мы не хотим таких изменений.

Эльгеро взглянул на лицо адъютанта Игоря. Пустые, ничего не выражающие глаза дарайца были устремлены вдаль. Воспринимает ли он вообще то, о чем здесь говорят?

-- . Эти переговоры потому и ведутся в закрытом режиме. Не скрою, часть нашего правительства была категорически против переговоров вообще. Если позволите привести такое сравнение, - дараец улыбнулся, - многие у нас воспринимают переговоры с Дейтросом, так же, как дейтрины восприняли бы предложение о переговорах с дьяволом. Это всего лишь шутка, господин иль Рой, не стоит принимать ее всерьез, это психологический казус. Но в этом есть доля истины.

-- Что же так принципиально неприемлемо для вас? - усмехнулся Эльгеро, - Мы знаем, что дарайское общество плюралистично, свобода мнений и свобода слова, свобода мышления - краеугольные камни, основа вашей политики. Вы декларируете именно эти ценности. Почему же дейтрийская идеология отторгается и даже преследуется вами? Разве она должна являться исключением для дарайского плюрализма?

-- Не следует путать две вещи, господин иль Рой. Плюрализм и стирание грани между добром и злом. Последнего мы не допустим никогда. А по поводу того, что именно в идеологии Дейтроса, которую вы пытаетесь внедрить и на Триме, нас не устраивает... Скажите, господин иль Рой, вот что вы ,лично вы, как христианин, как дейтрин, считаете наиболее важным в христианстве? Вас не затруднит этот вопрос?

-- Нет, конечно, не затруднит, - ответил Эльгеро, - самое важное в христианстве - это личность Иисуса Христа, Бога, пришедшего на Триму... на Твердь... и отдавшего свою жизнь для спасения всех людей.

-- Что ж, это ожидаемый ответ. А как же нравственное учение христианства, те... заповеди, те требования, которые принес основатель?

-- Согласно нашей вере, - сказал Эльгеро, - выполнение заповедей Христа есть главное доказательство веры в Него... любви к Нему. Служения Богу. Поэтому правильное представление о Личности Иисуса Христа - это еще не все, необходимым требованием для христианина является выполнение заповедей. Если хотите - нравственного учения Христа.

-- Да, господин иль Рой. Я также ознакомлен с основами дейтрийской идеологии, я изучал Евангелие, всю Библию, изучал некоторые основные работы дейтрийских и триманских богословов и ученых. И я скажу вам совершенно откровенно - я лично не верю в воплощение Иисуса Христа, я не верю в Бога таким образом, как его проповедует христианство. Но я не имею ничего против такого представления! Оно даже является гуманным и возвышенным! Любовь Бога к людям. Жертва Бога во имя людей. Это не противоречит дарайской идеологии гуманизма. А что касается нравственного учения христианства... оставим Ветхий Завет, но если мы возьмем непосредственные заповеди Христа - они не вызывают у меня ни малейшего внутреннего протеста. Это прекрасные, гуманистические заповеди. Я бы даже сказал более - в Евангелии просматриваются черты новой, прогрессивной психологии и психосоциологии. Отказ от мщения. Отказ от агрессии как деструктивной и неэффективной формы поведения. Призыв к кооперации и установлению положительных отношений со всеми окружающими людьми. Призыв любить своих врагов - ведь это по сути переход к новой, более эффективной психологической стратегии, отказа от разрушительных негативных чувств, которые не приносят успеха. Господин иль Рой, любой здравомыслящий человек охотно признает, что заповеди Христа прекрасны.

-- Тогда в чем же проблема? - усмехнулся дейтрин.

-- Проблема в приложении этих заповедей и вообще идеалов высокой нравственности к человеческой жизни, а в особенности, к экономике и политике. В конце концов, то, как человек занят своим внутренним миром - это его личное дело, до тех пор, пока он не начинает мешать окружающим. Но вот прилагать идеалы высокой нравственности к общественной жизни... Видите ли, реальное общество - это мир, где личности борются и конкурируют между собой, это поле битвы. На этом поле есть враги и есть союзники. Сильные побеждают, слабые стараются присоединиться к сильным или найти собственную безопасную нишу. Это естественный, природный механизм, и любое его нарушение ведет к разрушительным последствиям. Заметим, в этом мире есть место для нравственности и высоких идеалов. Оно - наверху. Идеалы должны быть, но они не должны быть воплощенными! Вы знаете, почему ваш Христос у многих вызвал отторжение и отвращение? Потому что в виде идеала Бог прекрасен! А вот в виде конечного существа, воплощенного человека, может быть, не самого привлекательного, может, с бородавкой на носу - он может вызвать глубочайшее разочарование. То же можно сказать и о попытках воплотить в жизнь высокие нравственные идеалы. Это разрушительно для жизни и плохо для самих этих идеалов. В Дейтросе вся общественная жизнь, экономика, все перестроено в ориентации на заповеди христианства. Разве идеалы не проигрывают от этого? Их нельзя воплотить в неизмененном виде! В воплощенном варианте они представляют собой шарж на самих себя! Я читаю Евангелие - и затем наблюдаю реальность Дейтроса, с его спецслужбами, с его - согласитесь, неизбежной пенитенциарной системой, с квенсенами, где детей учат воевать, с убогими распределителями... Это не воплощение идеала, иль Рой - это его искажение! И любая попытка воплощения идеала - в общественной, да по сути и в частной жизни - это искажение данного идеала. Идеалу надо служить! Ему надо поклоняться. Но нельзя его воплощать. Мир, где идеал - наверху, где живут нормальной, естественной природной жизнью, а идеалом восхищаются или поклоняются ему - это нормальный мир.Здесь тоже есть доброта, доверие, самопожертвование - в виде высоких идеалов, не запятнанных грязью и суетой повседневности.

-- Беда лишь в том, - негромко сказал Эльгеро, - что в таком естественном мире... без постоянных попыток воплотить идеал - этот идеал умирает. Умирает совсем.

Дараец молчал какое-то время.

-- Да, но в мире, где идеал воплощают - в кошмар превращается сам этот мир, - сказал он, - но тем не менее, желающих низвести идеалы, построить общественную жизнь и экономику по типу дейтрийской, всегда и везде рождается предостаточно. И если такие люди в частной жизни опасны лишь для себя самих... и у нас есть атрайды, психологические центры, где таким людям помогают. То в общественной жизни эти попытки губительны для всех. Я ответил на ваш вопрос о том, за чем именно мы следим, и что контролируем на Триме? Нам до сих пор удавалось сдержать попытки триманской церкви преобразовать государство. А эти попытки, эти тенденции - были! Хоть они и не были сильны. На Триме, как вы справедливо заметили, этими попытками воплощения в жизнь высоких нравственных идеалов занимаются другие силы, не связанные с христианством. Мы сдерживаем также и эти силы, кроме того, мы не допускаем развития таких тенденций в триманских церквях.

-- Вы признаете, что такие тенденции - не являются следствием информационной агрессии Дейтроса? - спросил Эльгеро.

-- Не только, господин иль Рой. Это не только агрессия Дейтроса, но эти тенденции, к сожалению, возникают и сами по себе в любом обществе, включая даже и наше. Иначе Дейтросу не на что было бы опереться, согласитесь! Именно поэтому я и говорил о сомнениях по поводу самой возможности этих переговоров. Наши общества слишком несовместимы, у нас нет точек соприкосновения.

-- Но возможно изолированное существование наших миров, - возразил Эльгеро.

-- До поры до времени, господин иль Рой. Только до поры до времени. И не в наших интересах, как вы правильно заметили, ждать, когда это время наступит. Согласно тому же Доорану приверженность к тому или иному идеалу общественной жизни - глубинная, внутренняя потребность, которая не воспитывается или почти не воспитывается. И в нашем обществе постоянно появляются люди, внутренне склонные к идеологии Дейтроса, и в вашем - внутренне склонные к разумной и естественной жизни. Мы считаем таких людей - людьми с особыми потребностями, они получают помощь в социализации, при необходимости - лечение. Мы адаптируем таких людей к нашему миру. Вы в Дейтросе просто и банально уничтожаете приверженцев чуждой вам идеи, ссылаете их в лагеря...

-- Все не так просто... - возразил Эльгеро, - это происходит только с теми, кто ведет активную антигосударственную деятельность. Внутренняя приверженность каким-то другим идеям не может быть наказуема.

-- Неважно. Факт тот, что и мы, и вы боремся с проявлениями чуждого нам представления о мире. Мы делаем это гуманно, вы - нет, но мы боремся. И Дейтрос представляет мощную информационную структуру, которая нам враждебна и увеличивает у нас количество и активность приверженцев дейтрийской идеи. В то же время я понимаю, что все симметрично - и Дарайя представляет собой информационную структуру, которая вам мешает. И вы считаете, что столкновение не является неизбежным?

-- Я убежден в этом, - твердо сказал Эльгеро, - Космос велик. Информационные структуры могут участвовать в мирной конкуренции. Развитием науки, исследованием Медианы доказывать свою состоятельность и привлекательность. Столкновения могут быть в информационной сфере, на академическом поле. Спорные политические вопросы можно решать дипломатией. Господин уполномоченный, мы убеждены, что всего можно добиться, не жертвуя человеческих жизней. Мы не хотим убивать, это не соответствует идеалу христианского учения. Мы не хотим, чтобы наши гэйны, творцы культуры, самые талантливые люди Дейтроса тратили свои жизни на бессмысленное создание оружия и попросту гибли. Мы уверены, что и вы не хотите гибели ваших солдат и офицеров, что и вы найдете возможность использовать свои ресурсы более конструктивным образом. Я прошу вас передать вашему правительству эту выраженную мной волю к миру, господин уполномоченный.

Гэйна открыла глаза. Слабый беловатый свет сочился сквозь штору. Ивик села рывком. Матрац у стены был пуст и застелен одеялом по линеечке. За стеной шумел душ. Одеваясь, Ивик пыталась сообразить, откуда эта непонятная радость. Радость, приподнятость, ожидание праздника... что ей снилось? Ивик не могла вспомнить. Так еще бывает, когда напишешь хорошую сцену или стихотворение - наутро именно вот такое ощущение счастья. Или вчера произошло что-то особенно хорошее? Кельм, сказала она себе. Ничего особенного не произошло, все как обычно. Ивик наконец-то окончательно проснулась и все поняла: это просто Кельм. Это теперь всегда так.

Иногда они с утра вместе тренировались, выбегая на заснеженную улицу, как современная, тщательно следящая за здоровьем молодая пара. Но сегодня Ивик, как водится, легла в четыре утра, а теперь было уже восемь, и без зарядки вполне можно обойтись. Кельм бегал один. Он вел куда более размеренный образ жизни, ночью спал, днем работал. Куратору же такая роскошь недоступна.

Так не бывает, думала Ивик. Так не может быть просто. Соседство с Кельмом обернулось неожиданной и удивительной вещью - рядом с ним Ивик все время чувствовала себя очень хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. Ему не надо было ничего говорить для этого. Ему надо было просто - существовать. Быть где-то рядом. Хотя бы за стеной в ванной.

Оказывается, вся жизнь до сих пор - это было постоянное превозмогание себя. Постоянно поднимаешь свое тяжелое, непослушное тело, тащишь куда-то, заставляешь двигаться, напрягаться, работать. И праздники не в радость, потому что надо двигаться и что-то делать. И любая работа - почти на грани сил. Странно, но в бою, вообще в любом стрессе Ивик становилось легче и веселее - адреналиновый выброс взвинчивал энергию, и двигаться становилось легко.

А теперь, рядом с Кельмом - ей было легко все время.

Может, потому что сам он был такой - веселый, легкий, быстрый, и все вокруг делалось как бы само собой. Жарил картошку, чинил шкаф, чистил оружие или решал по интернету и телефону вопрос с транспортом. Ивик испытывала безграничное восхищение, уже никак не связанное с ее прежними чувствами - просто ей всегда нравились люди, умеющие хорошо делать что-то руками или головой. А Кельм умел все - и руками, и головой, притом в совершенстве. И как-то незаметно. Оглянуться не успеешь - а сорванная гардина уже висит на месте. Только заикнешься о том, что вот не успеваешь купить и подбросить своему транслятору нужную книгу - и через пять минут в сети появляется какой-то агент-исполнитель, который уже купил именно эту книгу и готов через полчаса быть с ней в нужной точке. Причем ведь это не относится к работе Кельма - о содержании его собственной работы Ивик ничего толком не знала. Это все как бы между делом. Само собой. И двигался он быстро, легко, и будто с удовольствием. Он был - как сжатая пружина, которая только и ждет момента, чтобы распрямиться.

Это заражало. Будто эта энергия сжатой пружины передавалась и самой Ивик. Она аккуратно сложила белье, засунула в диванную глубь (а раньше-то, раньше просто так пихала, даже и не думая складывать). Причесываясь, окинула взглядом комнату - жилье преобразилось. Вроде бы и то же убожество, и тот же обшарпанный шкаф и дыра в обоях, но - отмытая свежесть каждого уголка, и даже на эти трещины в подоконнике было приятно глядеть, даже они казались чисто вымытыми и будто специально дизайна ради продолбленными. А ведь ничего он такого генерального не делал, просто в свою очередь - а убирали они по очереди - вымыл комнату и пол. Ивик посмотрела в зеркало. Закрутила хвостик. Потом распустила волосы по плечам. Причесала еще раз. Рядом с Кельмом хочется хорошо выглядеть. Не по каким-то там кокетливым причинам - просто рядом с ним стыдно быть неухоженной и неряхой. Невозможно.

Из зеркала на нее смотрела другая Ивик. Незнакомая. Солнечная, счастливая. Быстрая, энергичная, сильная. Красивая женщина. Прекрасный разведчик, талантливая писательница. Непревзойденная в Медиане гэйна. В темных глазах просверкивали искры, улыбка с ямочками и белым блеском зубов просилась на лицо. Прежняя Ивик высунулась из укрытия на минуту, глянула сумрачно - и гэйна тотчас почувствовала себя неуверенно: она ли это? Она не может быть такой. Это какая-то ошибка. Она никогда не была такой - счастливой и замечательной. Но в комнату, протирая мокрую голову полотенцем, шагнул Кельм. Ивик повернулась к нему, ослепительно улыбаясь. Кельм улыбнулся в ответ.

-- Ты мало спала, - сказал он.

-- Да понимаешь... надо как-то решать проблему Юлии. Иначе и ее потеряю. И с Ильей в аське пришлось поговорить.

-- С Юлией все то же?

-- Ага... но я придумала, что делать. По крайней мере, попробую - вдруг получится? А ты сегодня...

-- Я ухожу через час, - сказал он, - вернусь, видимо, к девяти вечера. Но это не точно.

... Они ели вдвоем на маленькой кухне. Соседи ушли на работу, и говорить можно было не таясь. Они называли друг друга Ирой и Колей - чтобы не отвыкнуть и не ляпнуть потом настоящее имя в присутствии посторонних. Но по крайней мере, можно было говорить обо всем.

Кельм любил поговорить с Ивик о ее трансляторах, живо интересовался их судьбой. Ивик это удивляло.

-- Понимаешь, проблема Юлии - она очень простая. Это даже не отсутствие воли. У нее есть воля. Она ведь тянет две работы, сына, и при этом она как-то еще пишет. Она не ломается. Проблема всего лишь в физическом состоянии. Ей просто тяжело двигаться, тяжело жить. Она очень много весит. И эта зацикленность на еде... Понимаешь, от физического состояния очень зависит внутреннее. Один и тот же человек, но, например, ослабленный, больной... он будет совсем другим.

-- Да, конечно! - подтвердил Кельм, - это так и есть. Это точно...

Глянул на нее обычным, острым блестящим взглядом.

-- Ну так ей похудеть надо, в чем проблема?

-- Проблема в том, что я не могу с ней общаться непосредственно. Она почти не ходит в интернет, иначе я бы с ней там познакомилась и позаботилась бы соответственно... Я вот уже полгода пробую подсунуть ей полезные книги о том, как избавиться от лишнего веса и все такое... И она пытается, она же сама понимает, что это нужно. Кажется, сейчас я поняла, почему у нее ничего не получается с этим.

-- И почему? Вообще трудно понять, - признался он, - сложно, что ли, есть меньше?

-- Это нам трудно понять. Это как болезнь, понимаешь? С этим трудно справиться. Надо изменить что-то внутри. Надо, чтобы появилось желание - ради чего. Ведь ей тяжело. У нее еда - это практически единственная радость в жизни. Чтобы от этой радости отказаться или ее ограничить, надо иметь очень веские основания.

-- Ну да... это в квенсен надо. Там сразу появятся очень веские основания.

-- Вот именно! А она одна. Совсем одна. Заставлять некому, стимулировать некому, пример показывать - тоже. Это как алкоголик, понимаешь? Он сам знает, что нельзя пить. Но иначе не может.

-- И что же ты придумала? Мне даже в голову ничего не приходит.

-- Во всех этих книгах предлагается мотивация, которая Юле не подходит. Просто не подходит. Все эти книги сводятся к тому, что надо похудеть, чтобы стать неотразимой красавицей, чтобы мужики штабелями валились, и все такое. А ей это неинтересно. По ее складу характера, личности - ей это не нужно. Она пытается себя убедить, что хочет быть красивой - а на самом деле она не хочет быть красивой, вот в чем беда!

-- О Господи! Разве так бывает, чтобы женщина - и не хотела быть красивой?

-- Еще как бывает. Коль... человек в первую очередь человек, а потом уже женщина или мужчина.

-- Гм... это может быть. Но...

-- Ну и вот, я написала книгу сама. Она очень короткая. Зато она вся проникнута той мотивацией, которая Юле будет близка. Юля ведь у нас космические оперы пишет... Она романтическая очень личность. Романтическая такая коровушка весом в центнер. Вот я и написала полухудожественную вещь... о том, как готовятся в космические десантники. Вообще там все так, будто Триме... ну Земле угрожает опасность извне, и вот втайне готовится армия, которая готова будет Землю защитить. А дальше идут конкретные рекомендации. Прямо по дням. Что и сколько есть, как тренироваться. В общем, что я рассказываю - посмотри, если хочешь, сам. Ну вот, сегодня ночью я это дело Юле и подсунула. Чисто случайно. На автобусной остановке лежала распечатка, полузанесенная снегом, а Юля ее нашла...

Кельм покрутил головой.

-- Ну ты даешь, Ирка! Это ж надо так догадаться... это просто гениально!

-- Ну подожди... я не знаю, сработает ли это! Насколько я знаю ее, думаю, что да, должно. Но это еще неизвестно...

-- Все равно. Это же надо, такие тонкости, я бы никогда не подумал. Слушай, ты голова просто, Ирка!

Ивик пожала плечами. Чем тут особенно восхищаться?

-- Это моя работа. Коль... а ты вроде дописал уже рассказ?

-- Нет, не совсем. Но я тебе уже скажу пароль, можешь почитать. Пароль - Шелли. Там мне надо будет еще поработать, но ты уже можешь посмотреть.

Вот рассказы Кельм писал выматывающе медленно. Совершенно иначе, чем Ивик. Это они тоже обсуждали. У Ивик текст свободно лился из-под пальцев, она не думала, как пишет, что, о чем... Все получалось само собой. Кельм мог часа два сидеть и думать над одной фразой. Переставлять слова, подбирать синонимы. Добиваться идеального звучания. Ивик умерла бы от тоски, она никогда не могла заставить себя, что называется "работать над текстом". И с удивлением понимала, что Кельму это - нравится. Что он даже не представляет ничего иного.

Она испытывала бы комплекс неполноценности, но почему-то Кельму неожиданно понравились ее творения.

Ивик вообще не думала, что Кельм станет их читать. Имя иль Таэра как писателя было известно в Дейтросе. Его знали все гэйны и большинство интересующихся литературой из других каст. Напечататься в престижном журнале или сборнике, или даже отдельной книгой - для него было не редкой наградой, как для Ивик, а повседневной рутиной. Он даже выбирал, где печатать свои рассказы. С чего бы сам иль Таэр стал читать творения какой-то там третьестепенной писательницы...

Но он стал читать - и увлекся.

-- Они у тебя - живые, - сказал он, - у меня не так... я так не умею!

Они обсуждали поступки героев Ивик так же, как обсуждали жизнь ее трансляторов. Ивик до сих пор не могла избавиться от шока по поводу того, что сам иль Таэр сказал ей - "я так не умею".

Он был заметно растроган тем, что Ивик почти наизусть знала все его рассказы.

Дверь тихо щелкнула, закрываясь за Кельмом. Ивик постояла еще несколько секунд, с тоской глядя на темное дверное дерево. Она выходила его провожать в коридор. Ждала, пока он соберется и уйдет. Они весело болтали. А потом она стояла вот так, испытывая не то, что горе - Кельм был с ней всегда, и сейчас он тоже был с ней - а смутный страх. За него. Он контрразведчик, и это все-таки опасно. Он справится, думала она. Как-то глядя на Кельма, верилось, что он справится вообще с любым делом и с любой проблемой. И выйдет живым из любой переделки. И все равно - страшновато.

Ивик включила компьютер.

Илья играл в "Галактическую Империю". Ивик вздохнула. Земляне умели удивительно непродуктивно тратить время. И сколько же у него этого времени... Но здесь ничего не поделаешь. Пусть играет - глядишь, наберется вдохновения для новых картин. В последнее время у Ильи пошла фантастическая серия с космическими десантниками, истребителями. Может, и банально, но он умел это сделать так, что картины отличались от стандартных голливудских киноподелок. Одну из этих картин Ивик даже вставила в книгу для Юлии.

Штопор лежал на диване и читал книгу Маслоу о рубежах развития человека. Круг интересов Штопора был на самом деле значительно шире, чем полагало большинство его поклонников.

Жаров работал. Он работал над сценарием, переделывая одну из своих книг, хороших книг, искренних - в поделку, которая устроит режиссера. Режиссер собрался сделать из его текста настоящее почти голливудское кино. Жарову явно было скучно. Он написал несколько слов. Отхлебнул кофе. Закурил, тупо глядя в экран. Написал еще реплику. Полез зачем-то в сеть. Ивик уменьшила его окно: если Жаров полез в сеть, это, скорее всего, надолго.

Юлия порадовала Ивик. Она работала над очередным переводом - на стареньком компе открыты рабочие файлы. Юлия же стояла посреди комнаты в старой футболке и дырявых трениках и неуклюже пыталась достать ступни кончиками пальцев. Она заглотнула приманку. Она пыталась что-то делать. Как только добиться, чтобы завтра этот порыв не прошел? Ивик открыла текстовый редактор... Надо поддерживать дальше.

А что там у нас с Женей? Женя сидела на рабочем месте. Глаза обведены темными кругами. Вчера она опять плакала, а потом писала свой роман. Теперь уже новый. Героя звали - рыцарь Стриж. Ивик вздохнула. Очень странный сюжет. Параллельные миры, битвы в пространстве между мирами. Стриж очень похож на дейтрина. У него даже лицо узкое, чуть вытянутое, и черные волосы, и блестящие серые глаза, как у Кельма.

Ты ничего не знаешь - ты догадываешься. Мы все - догадываемся о чем-то. И от этого не уйти.

Кельм встретился со своим агентом в "Севере". Помешивая ложечкой капуччино, он сидел у стены, так, чтобы видеть и вход, и Невский проспект за широким стеклом. Агент, триманец из частной фирмы "Штирлиц", открыл ноутбук размером с ладонь. Дмитрий Фролов, 27 лет - широколицый, с приплюснутым носом и профессионально внимательным взглядом, одет в неприметную серую куртку. Кельм очередной раз просканировал взглядом пространство кафе - ничего, и склонился над ноутбуком. Два мелких менеджера обсуждают контракт. Ничего особенного.

-- В принципе, ничего такого... православный... интересуется рок-музыкой. Работает редактором. Вот, хронометраж мы сделали.

-- Спасибо, Дмитрий. Это то, что нужно, - Кельм быстро просматривал хронометраж Василия Полянского, редактора православного журнала "Светоч".

-- А это что за люк?

-- Видите ли... Здесь в течение восьми часов мы не могли ничего сделать. Мой человек потерял объект в подъезде... Он дежурил у подъезда до тех пор, пока через восемь часов мы не обнаружили объект вот в этом районе... Каким образом он там оказался... - Дмитрий развел руками, - честно говоря, это наш первый за многие годы прокол такого рода. Работал отличный профессионал, с огромным опытом - как он мог упустить, я не представляю. Но тем не менее, упустил, ведь объект как-то должен был выйти из подъезда. Моя вина... извините.

-- Все нормально, - сказал Кельм, - и это не прокол вашего подчиненного. Это... скажем так, особое свойство объекта наблюдения. Такое уже случалось раньше.

-- Он применяет гипноз? - предположил Дмитрий - вышел из подъезда и внушил парню, что его не было? Джедайские штучки?

-- Можно считать, что так, - ответил Кельм, - в любом случае, хронометраж за четыре дня очень подробный, и то, что вы потеряли его только один раз... я ожидал худшего. По поводу оплаты - как договорились.

Детектив с приплюснутым носом энергично кивнул.

-- Дальше вести его не надо?

-- Пока нет, - сказал Кельм, - и мне данные, пожалуйста.

-- Все здесь, - Дмитрий протянул ему флешку через стол. Кельм молча убрал черную палочку с информацией в нагрудный карман. Дмитрий попрощался, сложил ноутбук и двинулся к выходу. Кельм еще посидел, прихлебывая кофе, глядя вслед своему агенту. Он напряженно размышлял.

Конечно, лучше было бы воспользоваться дейтрийской агентурой. "Штирлиц" лучшее агентство страны, Кельм сам на него вышел, сам подготовил для себя, помог в отборе кадров. И все же эти парни могут быть перекуплены. Гэйны или хотя бы гэйн-велар надежнее. Но гэйнов просто не хватает, каждый человек на Триме - на вес золота, и там, где не нужно движение через Медиану, бои в Медиане - приходится использовать и местных.

Схема передвижений Василия Полянского отпечаталась в мозгу контрразведчика. Лже-Василия - его дарайское происхождение уже не вызывало сомнений. Интерес лже-Василия к Штопору тоже понятен. Ведь Штопор - транслятор как минимум четырех дейтрийских фантомных идей. Некоторые его остро-социальные и философские тексты не могли не привлечь внимания дарайцев так же, как они привлекли наше внимание. Василий, очевидно, мелкий агент дарайской контрстратегии, и его задача - убрать каким-то образом Штопора или затруднить его творчество, но главное - через Штопора выйти на его куратора, то есть на Ивик и уничтожить по возможности и ее. Здесь все просто и банально. Непонятно другое - интерес Василия к церкви, да еще и активная общественная работа в ней, да еще и профессиональная связь. Вчера Кельм был в храме, прихожанином которого являлся Василий, поговорил там с несколькими людьми и без труда выяснил, что благочестивый, образованный молодой чтец вскоре собирается поступать в духовную семинарию...

Не вера же в Христа заставляет дарайца все это делать.

Дарайцы пытаются воздействовать на Православие изнутри? Это серьезно, это новый виток противостояния. Последствия очень серьезные. Но тогда почему Василий занимается Штопором? Это работа для обычного полевого агента, не для серьезного разведчика, которому предстоит глубокое внедрение в местные структуры. Это все равно, что вменить в обязанность микробиологу - доктору наук и начальнику лаборатории - ежедневно мыть пробирки. Это тем более невозможно в дарайской разведке, где людей более, чем достаточно, и нет никакой необходимости в совмещении функций.

Мобильник над ухом ощутимо задрожал. Кельм выдвинул почти невидимую нить микрофона.

-- Зареченский, слушаю.

Говорила Ивик. Кельм слегка кивал, будто она могла его видеть. Потом сказал.

-- Я понял. Если ты можешь подождать до завтра - будет лучше. Ведь до завтра вряд ли что-то изменится?

Он выслушал ответ и сказал.

-- Хорошо. До вечера.

-- А это что такое? - Штопор с интересом разглядывал круглые белые таблетки, лежащие на ладони.

-- Приход реальный. В астрал выйдешь только так, - усмехнулся Вася. Поднял будто с усилием свой бокал, отхлебнул пива. Штопор покатал таблетки по столу. Четыре штуки.

-- Реально! Я вчера закинул одну конфету... Веришь - картины пошли такие, что в жизни не забудешь. По-моему, я свою прошлую жизнь увидел...

-- Наверное, стоит как мерс восьмисотый, - предположил Штопор.

-- Пень! Тебя же угощают.

-- Как хоть это называется? - Штопор поднял таблетку и стал рассматривать ее на просвет. Таблетка была тугая, плотная и совершенно непрозрачная.

-- Эйф. Синтезированная вещь, такой еще не было. С нанотехнологией. Вроде типа возбуждает какие-то там клетки, - Василий хихикнул - которые лучше не возбуждать. Центр удовольствия типа...

-- Не люблю я это, - мрачно сказал Штопор, - Даже трава, и то...

-- Ну это ты странный какой-то... можно подумать, квасить лучше. Погоди, я еще пива... тебе взять?

-- Возьми еще ботл, - попросил Штопор. Задумался, глядя на круглые таблетки.

С Васей они вроде как подружились. Мужик явно с деньгами, но нормальный. Это редко. Оплачивает студию, а это просто золото! Ничего не требует - спели два раза в каких-то тусовках, и все. Но какой-то скользкий... не поймешь его. Хотя - чего придираться? Нормальный мужик.

Вася вернулся. Грохнул бутылки о стол. Штопор налил себе пива.

-- Ну что, типа за творческие успехи! - Вася поднял свою пенящуюся кружку.

-- Да уж, за успехи.

-- Ну так как, - спросил Вася, отпив треть, - попробуешь колесико? Говорю - штырит реально. Хочешь в астрал? Или того - страшновато?

-- Да перестань...

-- Да не, я понимаю... рок против наркотиков и все такое. Слушай, с одного же ничего не будет. Давай вместе закинемся? Дай мне одну.

-- А когда действовать начнет?

-- Через час, не раньше.

Штопор положил таблетки на стол. Одну взял себе. Пронаблюдал, как Вася залихватски кинул колесико в рот. Положил капсулу на язык. Вмиг решившись, сглотнул.

-- А эти себе оставь, пусть будут.

Ивик, побледнев, набрала код Кельма на телефоне. Услышав знакомый голос, быстро сказала пароль.

-- Я не ошиблась номером? Мне нужен Николай. Слушай, Коль, с четвертым беда... из-за нашего друга. Мне надо действовать по схеме три. Это связано... - она задумалась, подбирая слово, - с фармакологией.

И глубоко вздохнула, услышав успокаивающе родной голос в наушнике.

-- Понял тебя. Если можешь подождать до завтра - будет лучше. Ведь до завтра вряд ли что-то изменится?

-- До завтра, - Ивик подумала. Штопор уже принял таблетку. Физическая зависимость от дарайских синтезированных наркотиков возникает с первого приема. До завтра действительно не изменится ничего, - хорошо, до завтра я могу подождать.

-- Хорошо. До вечера.

Штопор вышел из метро на Дыбенко. Настроение было паршивое - хуже некуда. Да еще эта тьма в семь вечера, и долбанная поземка. Руки у него сегодня дрожали, полаялся с басистом, и вообще, если честно... Может, это от вчерашнего все еще кумарит? Надо сказать, колесико оказалось и вправду ничего так. Шибануло хорошо. Еще два в кармане... С трех приемов ведь не подсядешь. Но если опять будет отходняк... да фигня, не может такого быть. Просто не бывает! Приму, решил Штопор. Мир был невероятно холодным, пронизывающим, ледяным. Мрачным. В мире не было ни следа света и радости. Чтобы как-то перемочь это духовное страдание - не проще ли в самом деле глотнуть, раз уж кайф есть под рукой, глотнуть и снова часиков этак на шесть... правда, мягкая вещь, очень мягкая и легкая. Штопору казалось еще, что он вылетел в какой-то мир - астрал-не астрал - там ничего не было вообще, только серая равнина, но потом выяснилось, что там можно прямо из воздуха делать все, что хочешь, и он творил, в полном кайфе, творил, все, чего душа пожелает - розовых слонов, мыльные пузыри, дворцы какие-то, Бог весть что, уже не припомнить...

-- Стоять!

Штопор остановился, чувствуя, как с перепугу задрожали колени. Тьфу ты... ну что за дерьмо такое?

-- Вы чего? - спросил он. Двое высоких и темнолицых выросли рядом. Один спереди, другой сзади. Окружили. Тот, что стоял сзади, схватил его запястья, и хватка была такая, что сразу понятно - люди серьезные.

-- Спокойно, - предупредил стоящий впереди, - будешь орать - убью.

-- Вам чего надо? - спросил Штопор. Руки ему закрутили назад, и тотчас на запястьях оказалось что-то железное. Стоящий спереди неуловимым движением натянул Штопору на голову что-то черное. Колпак. Или капюшон. Потом его слегка подтолкнули в спину.

-- Вперед.

Штопор не видел больше ничего. Он не видел девушку, сидящую за рулем машины, в которую его затолкали. Он пытался орать и ругаться, но конвоир чувствительно ткнул ему кулаком под ребра, и Штопор благоразумно замолчал. Молчали и окружающие, и это было страшно - кто они такие? Зачем они делают это? Девушка с карими большими глазами на смуглом лице вела машину, чуть кривя рот, изредка посматривая на плененного Штопора в зеркало заднего вида. Она остановила джип и жестом показала - выходить. Конвоиры вывели рок-музыканта наружу.

Капюшон и наручники с него сняли в небольшой комнатке, как видно, подвальной - свет сочился сквозь узкое зарешеченное окошко вверху. Здесь стояла железная кровать с матрацем и одеялом - и больше не было ничего.

Те, кто напал на Штопора, выглядели странно похожими - как братья. Один потемнее, другой светлее, но оба узколицые с чуть широковатыми скулами. Вид не русский, хотя и не поймешь, какой национальности. И не кавказский, вроде. Штопору велели раздеться. Он попробовал повозмущаться. Один из парней молча ударил его в солнечное сплетение, а когда Штопор согнулся от боли, коленом легонько ткнул в лицо. Штопор с трудом разогнулся, размазывая по лицу кровь, хлынувшую из носа.

-- Раздевайся.

Больше он не пытался сопротивляться. Парни начали его профессионально обыскивать. Его самого, куртку, штаны... Найдя в нагрудном кармане два Васиных колесика, парни переглянулись, и Штопор понял, что они искали. Теперь ситуация немного прояснилась. Непонятна лишь его собственная судьба - что теперь, убьют? Отпустят подобру-поздорову? Начнут допрашивать?

Штопору вернули белье, рубаху и джинсы, предварительно вытянув из них ремень. Один из парней принес два ведра - с водой и пустое. Дверь в комнатушку - в камеру? - захлопнулась, и пленный остался в одиночестве.

Ивик старалась не смотреть на окно Штопора.

Что там у нас с остальными? Все благополучно. Женя пишет, прекрасно. Жаров выпивает с другом, Бог с ним. Юлия... неплохо, она уже сбросила 3 килограмма и чувствует себя просто великолепно. Пожалуй, так удастся ее вытянуть. Илья... опять играет. Он слишком много играет. Обрезать ему интернет, что ли? Может, тогда опять начнет рисовать.

Окно с "Белой землей" было открыто, но Ивик уже второй день не решалась писать. Ей это казалось слишком уж циничным.

Вчера все было особенно ужасно. Сегодня физическая ломка сошла на нет. Штопор уже не стонал, по крайней мере. Он лежал на койке - страшненький, весь зеленый, с разбитым носом, и не шевелился, тупо глядя в потолок. Временами Ивик дико хотелось вскочить и идти туда, через Медиану, проверять, жив ли он вообще... надо было врача. Но Штопор снова вяло шевелился - значит, еще живой. Хреново ему было, очень хреново... он ведь не знал, что такое дарайские синтетические наркотики. Что подсаживаются на них с первой же дозы и сильно. Ивик почти физически чувствовала, как плохо Штопору, и от этого ей самой было плохо, подташнивало, болела голова. Она пила воду мелкими глотками. Временами удавалось убедить себя, что все нормально, что так надо, и тогда она могла заниматься всей остальной работой. Только не писать. Это было бы уж слишком. Вот читать рассказы Кельма - помогало. Отвлекало.

Дверь щелкнула в коридоре. Ивик дернулась.

-- Свои, - донесся голос Кельма. Она облегченно вздохнула. Хотелось встать, подойти к двери... но ведь не положено без крайней необходимости оставлять пост у монитора. И... наверное, необходимости нет. Даже лучше не демонстрировать, как она рада и счастлива тому, что он вернулся. Хотя что тут такого? Каждый будет рад, что товарищ, напарник, такой же дейтрин, как ты, вернулся живым и невредимым... Ивик совершенно запуталась и решила - лучше уж не вставать.

Но улыбку она удержать не могла, радостно засияла, когда Кельм вошел в комнату.

-- Все в порядке? Ты есть хочешь? На кухне там котлеты...

-- Спасибо, - голос Кельма звучал растроганно, - приятно как! Приходишь домой, а тут тебя кормят...

-- Ну а как же - я же дома была, почему бы и не поджарить...

-- Как там Штопор? - Кельм придвинул стул, сел рядом с ней и по привычке положил руку ей на плечо. Ивик замерла. Сначала ее смущали все эти жесты. Но Кельм это делал автоматически, не придавая особого значения. Он же не знал, как ей это нравится, как она замирает и млеет от одного прикосновения. Ивик изо всех сил старалась этого не показать.

-- Плохо Штопор... - она наконец, первый раз за день, решилась увеличить окно. Глянула коротко и отвела глаза. Штопора было жалко. Кельм рассматривал его внимательно.

-- Да, ломает парня. Ну ничего, еще пара дней - и все. Больше наш Вася на такое не пойдет.

-- Если пойдет - повторим. Но Штопор ведь тоже не идиот. Только что теперь будет, Кельм? Вася попытается его убрать?

-- Очевидно, он попытается тебя убрать, Ивик. Тебя, а потом уже Штопора, - сказал Кельм.

Холодок пробежал по спине. Ивик взглянула на Кельма, в его спокойные блестящие глаза.

Вроде бы и всю жизнь на войне, и смертельная опасность - не новость. А вот слышишь такое - и все равно мороз по коже.

-- А что делать? - спросила она, - ведь я не могу снять наблюдение... и начальство не позволит, и сама я понимаю, что...

- Ничего не делать. Действуй по инструкции. Ну а мое дело - не допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я прослежу, не беспокойся.

От сердца сразу отлегло. В самом деле - если уж Кельм занимается этим делом, с ней не может ничего случиться. Потому что Кельм. Он такой. Ему всегда все удается. Он все умеет. А я ведь раньше и не знала, и не думала, что он именно вот такой, отметила про себя Ивик. Он оказался лучше, чем я думала. Еще лучше. Она опустила глаза. Главное - чтобы он не умел читать мысли. Потому что сейчас внутри у Ивик такое смятение царило, такой восторг и радость, что странно было бы этого не почувствовать.

-- Ну ладно, а теперь я с твоего позволения пойду поужинаю. Посуду я там уберу, не беспокойся. И поработаю еще немного.

Литературный редактор журнала "Светоч" говорил по телефону, прижимая трубку плечом, и в то же время длинными бледными пальцами левой руки набирая что-то на клавиатуре.

... - нет, этот материал не пойдет в таком виде. Я объясню, почему, если вы желаете. В статье слишком лояльное отношение к кровавой антихристианской советской власти. Посмотрите, вы даже пишете, что нравственность в годы советской власти... о какой нравственности можно говорить? Запомните, советская власть - это монстр, это страшное уродство... нет, ни о какой терпимости к церкви даже в последние годы говорить нельзя. Гонения! Гонения до последнего момента. Все мы знаем, как много истинные православные претерпели от большевиков... А в вашей статье восхваление этой антихристовой клики занимает слишком много места... хорошо, не восхваление, но терпимость и лояльность. Вы знаете политику нашего журнала, и должны понимать...

Дверь в кабинет приоткрылась, и в щель просунулась чья-то физиономия. Редактор замахал рукой - входите, мол, сейчас... Бочком, бочком пришелец протиснулся в кабинет. Был он высоким блондином, и чем-то неуловимо похож на самого редактора, будто родственник, только постарше на вид - лет пятидесяти. Сел у стола, ожидая конца разговора. Наконец, труженик литературного фронта бросил трубку на рычаг.

-- Покоя нет от графоманов, - сказал он, - приветствую вас, Игорь Николаевич! Что-нибудь новенькое?

-- Марина просила вот вам передать, - пришелец протянул редактору флешку, - там все сказано.

-- Благодарю вас, а Марине и деткам привет передавайте, - сказал редактор, вставляя флешку в соответствующую прорезь. Потом он поднял на Игоря Николаевича светлые глаза, - а вы передали то, что я просил?

-- Да, и там как раз ответ, Василий Данилович, - пришедший указал на компьютер, который с урчанием начал уже считывать информацию с флешки. Василий Данилович кивнул. Посмотрел на гостя.

-- Ну что ж, тогда услуга за услугу, как и договорились. Кофейку не хотите?

-- Нет, благодарю.

Василий откинулся в кресле.

-- Переговоры, как я понимаю, ничего не дают?

-- Нет, Василий Данилович, ничего нового, и в плане информации мало чем могу вас порадовать. Разве что тем, что главный участник той стороны мне знаком с молодых лет.

-- Это малоинтересно, я уже понял, кто это... Вот адрес квартиры для вас, Игорь. Снято на ваше имя. Все оплачено.

Кельм сел вертикально, все еще вслушиваясь в неясные голоса в наушниках. Двое дарайцев прощались. Что-то новенькое... Этого Игоря он уже засек - один из связных, очевидно. И вот выясняются крайне интересные вещи. Переговоры? Какие? Кельм задумался. Надо вначале выяснить все, а потом делать выводы.

Игорь там, в здании напротив, вышел из кабинета редактора. Кельм бросил взгляд на пишущее устройство - лазер старательно считывал колебания оконного стекла в редакторском кабинете. За это время Кельм выяснил много интересного о взглядах, литературных, религиозных и особенно политических пристрастиях Василия. А вот тактически полезной информации было мало. Кельм потянулся к мобильнику и выбрал номер "Штирлица".

-- Дмитрий? Новый объект для вас. Задача такая...

Василий тем временем быстро набирал текст для колонки в раздел "Православная семья". Он писал, временами слегка задумываясь, поглядывая в окно. Возвращался и перечитывал строчки. Он наслаждался процессом, как наслаждается творчеством гэйн.

"Если жена нарушает волю мужа, а значит, и Бога, то это означает, что она себя заявляет в качестве мужа, в качестве - главы. Но мужчиной она всё равно никогда не станет! Прыгнуть выше, чем можно, - невозможно! Но, устремляясь к обладанию правами мужа, жена навлекает на себя ответственность мужа и обязанности мужа. А они - не по силам женщине. Многие из них даже непонятны женщине. Это примерно, как дети, видя права родителей, завидуют взрослым"*

Василий вздохнул.

Ему нравился этот мир. Ему здесь было хорошо - гораздо лучше, чем дома. И он докажет, что может работать здесь!

"..без отца сын уже никогда не будет полноценным мужчиной, а тем более - мужем! Без отца - дочь тоже не будет настоящей женщиной, а тем более - женой. Такие мужчины довольно значительно инфантильны и безынициативны в семейной жизни. Такие женщины - очень строптивы и самоуверенны в семейной жизни, что значительно приближает их по некоторым качествам к нечистой силе".

Василий с наслаждением перечитал последний абзац.

Подумал о перспективах внедрения в Саудовскую Аравию. К сожалению, с этим придется подождать. Он столько сил положил, чтобы попасть работать на Триму. Придется довольствоваться хотя бы Россией.

Василий подчеркнул слова "к нечистой силе". И выделил их италиком.

*Автор текста - протоиерей Иоанн Клименко, кандидат богословских наук

Снег окончательно улегся и слепил взгляд нестерпимой белизной, опушенные ветви деревьев застыли неподвижно, а полянка, к счастью, была хорошо вытоптана спортсменами и собачниками. В этот предвечерний час, в будний день здесь было пусто, дейтринам никто не мешал тренироваться. Ивик рядом с Кельмом занималась с небывалым энтузиазмом - его энергия заражала. Казалось, он наслаждается самим движением, усилием. Да и вообще, усилия ли это? - он будто играл, только лицо и открытая шея заблестели от пота.

Жаль только, что редко удается тренироваться вместе, подумала Ивик.

Начали спарринг. Ивик понимала, что темп для Кельма слишком медленный. Что он подстраивается. Работали в неполном контакте, и все же пару раз Кельм пробил защиту и ударил чувствительно - по ключице и в живот. Ивик хорошо выдержала удары, но самой ей ни разу не удалось достать противника. Бой казался бесконечным. Она устала. Даже радость от близости Кельма потухла, его неутомимость начинала раздражать. Наконец Кельм резко махнул руками, обозначая конец тренировки.

-- Все... молодец, - похвалил он, - если еще потренируемся с тобой, сможешь вангала завалить.

-- А ты заваливаешь? - Ивик присела на корточки. Зачерпнув снега, прихватила его губами. Кельм усмехнулся.

-- Было дело как-то... Пошли?

Кельм и бежал быстрее, чем Ивик казалось комфортным. Сама она любила бегать, но неторопливо, не напрягаясь (этот медленный кросс, впрочем, здешним спортсменам показался бы похожим на бег легкоатлета на средние дистанции). Кельм же несся вперед большими скачками... И вроде не настолько уж он крупнее Ивик, и ноги не в два раза длиннее. Но она едва поспевала за ним, и почти сразу сбилось дыхание. И болела ключица. Наверное, будет синяк. В городе, впрочем, Кельм сбавил темп. Ивик мучилась, но не позволяла себе отстать, сказывалась приобретенная в квенсене привычка - там отставать не позволяли. И в общем... это ведь правильно, - даже мысли Ивик скакали отрывисто, в такт быстрому дыханию, - ведь... иной раз... может жизнь зависеть... от того, как бегаешь... но шендак, он же как машина...

Он и через ступеньки прыгал, как будто вовсе не тренировались до этого два часа. Ивик уговаривала себя, что вот только еще подняться на лестницу... и все... еще немного. Щелкнул ключ в замке. Из комнаты соседей донесся ритмичный стук молотка - там что-то ремонтировали. Ивик сразу, ещё не раздевшись, потянулась запустить компьютер. Пусть пока загружается.

-- Тебе сегодня еще надо работать? - спросила она Кельма. Он аккуратно ставил в шкаф ботинки. Обернулся, помотал головой.

-- Я больше сегодня не пойду никуда. Для разнообразия. Посижу здесь, подумаю. Ужин я тоже сделаю, тебе ведь наблюдать надо.

-- Ага, - пробормотала Ивик, - это бы хорошо... спасибо...

Она быстренько вымылась у раковины, переоделась. Вода горячая шла еле-еле - прямо как в родном поселке в Дейтросе - так что с душем возиться не хотелось. Да и времени мало. Ивик причесалась, глядя в зеркало. Интересно, а что, если бы Кельм увидел ее в красивом платье, накрашенную.. на празднике каком-нибудь. На Триме, конечно, форму не носят, но вся одежда агента - удобная, неброская, не привлекающая внимания. Штаны, футболки, куртки. Все неяркое, серое, зеленоватое, хаки. Ивик внимательно рассмотрела ключицу, которая до сих пор ныла. Нет, синяка не видно. Или позже появится. Впрочем, и без нового синяка все выглядит страшненько, половина кожи сожжена, стянута шрамами... Она надела свою любимую рубашку - в красно-синюю клетку, трогательно обнажающую яремную ямку. Вспушила волосы. Или она ничего все-таки? Пухлые, чуть капризные губы, глубокие темные глаза... Шендак, никогда в жизни не пялилась так долго в зеркало! Ивик засмеялась над собой и вышла из ванной.

У трансляторов все шло, как обычно. Штопора выпустили вчера. Один из боевых агентов, который занимался его делом, прочел парню краткую лекцию о вреде наркотиков и предупредил, что в случае повторения приема таинственная организация по борьбе с наркотиками будет вынуждена принять еще более строгие меры. Штопор вряд ли собирался повторять. Он сидел тише воды ниже травы. Василий пока не появлялся. Репетиций не было. Друзьям Штопор рассказал о случившемся, но предпринимать ничего не стал. В данный момент он лежал на диване, гитара на животе, пальцы тихо пощипывают струны...

-- Кушать подано, - дверь распахнулась, Кельм открыл ее легким пинком. Ивик вскочила, расчистила на журнальном столике место для подноса.

-- Здесь поедим?

-- А почему нет? Ты ведь можешь посматривать и есть. .

-- Да... спасибо.

Кельм подвинул столик так, чтобы она могла есть, не отходя от компьютера. Ивик села вполоборота. Кельм - на стул рядом с ней, у торца столика. Привычно перекрестился.

Он ведь здесь будет весь вечер, думала Ивик, торопливо пережевывая картошку. Весь вечер. Она давилась своим неожиданным счастьем. Предстоящий вечер был озарен неземным сиянием, как это бывает на Пасхальной службе - ждешь в темноте, вот вспыхнет свет! Хотя насколько Ивик успела изучить Кельма, это не значит ничего особенного. Он сядет рядом с маленьким эйтроном-ноутбуком, будет писать рассказ или что-то там заносить в таблицу и размышлять. Или пойдет в сеть. Они станут обмениваться короткими вежливыми репликами по делу. Вот и все, собственно. Но все-таки он будет рядом!

И еда ужасно вкусная. Удивительно ровно нарезанная картошка, жареная рыба... То ли это он так вкусно готовит, то ли просто все прекрасно, когда он рядом.

И ест он красиво. Он вообще все делает красиво. Жаль только, неловко смотреть на него все время. Ивик временами взглядывала на руки Кельма. Правая аккуратно подцепляет ломтики на вилку. Левая, покалеченная, подхватывает стакан... все-таки покалечена не сильно, хотя и выглядит страшненько. Несколько дистальных фаланг. Три пальца короче других. Если бы сильнее - его бы списали совсем из армии. А так... Ивик почувствовала, как жалость снова подкатывает к горлу. Щиплющая, щемящая. Жалость, похожая на восхищение и преклонение.

-- Что у нас с Иваном?

-- Со Штопором? Ничего. Дома сидит, в себя приходит.

-- Это хорошо. Скоро запоет снова...

...а вот когда говоришь с ним, то совсем исчезают эти чувства. Забываешь о том, кто он и сколько пережил, и весь этот ужас забываешь. С ним хорошо и легко. Он такой оптимистичный, простой, веселый.

-- Конечно, запоет. Коля, а что Василий дальше предпримет, у тебя есть предположения?

-- Конечно. Думаю, они есть и у тебя. Но давай пока не будем об этом. Просто действуй по инструкции, а я, как уже говорил, не допущу того, чтобы случилось что-то плохое.

-- За тобой как за каменной стеной.

-- Служба такая, - сказал Кельм. Они поговорили про контрразведку вообще. Про трансляторов. Ивик рассказала о Жене и ее новом романе.

-- Интересно, да. Как они это все чувствуют...

-- А знаешь, я часто думаю... вот мы тоже пишем, пишем... а где-то там наверху сидит куратор и контролирует. Пытаешься ты перестать писать - он тебе бац... и устраивает что-нибудь такое. Я часто замечала.

-- И про фантомы такие легенды ходят. Говорят, есть миры еще выше Медианы, только мы туда не попадаем. Впрочем, конечно, есть - ведь где-то же ангелы обитают. Они строят фантомы, а мы транслируем. Пишем, рисуем. Ты сиди, сиди... я сейчас чаю еще принесу.

Кельм утащил посуду. А ведь ему тоже надо работать, подумала Ивик. Но он прав - наблюдателю нежелательно отходить лишний раз от монитора. Переключать на других. Сейчас на мониторе Ивик было 15 окон. Везде, вроде бы, спокойно. Ивик присмотрелась к одному из "чужих" окон - там была двенадцатилетняя девочка. Девочка писала стихи. Действительно, талантливые. И дейтрийские по духу. Сейчас она пока никому не была известна, кроме сотни человек в интернете. Но шансы - шансы есть. Настолько большие, что начальство сочло нужным наблюдать ее уже сейчас, в этом возрасте. Ивик иногда наблюдала эту девочку, звали ее Надя, жила она, кажется, в Новосибирске... да, точно в Новосибирске. Сейчас Надя занималась тем, что чистила клетку морской свинки. Ивик улыбнулась.

Кельм почему-то не работал сегодня. Его ноутбук мерцал рядом, там был какой-то текст, Ивик не вглядывалась. Они просто заговорились. Заболтались о том, о сем. И не заметили, как стемнело в комнате. Ивик включила настенный бра, в неясном свете очертания лица Кельма казались резче, глаза блестели. Кельм рассказывал, как два года назад ездил по служебным делам в Бразилию. Вылавливал там одного дорша. Про местных мулаток и про пляж. Это было смешно, Ивик хохотала. Кельм рассказывал про бразильские фрукты. Оказывается, здешние бананы - это и не бананы вовсе, они даже в сравнение не идут с настоящими, только что сорванными. А многие тропические фрукты и вовсе нельзя хранить и перевозить, и попробовать их можно только там. Кельм смачно описывал гравиолу, маракуйю, огромный сладчайший жак. Ивик сказала, что хочет немедленно туда и все это пробовать. Надо будет договориться с Дэймом. Кельм ведь знает Дэйма? Да, но Дэйм вроде бы не в Бразилии работает, а в центральной Америке... Какая разница, там тоже наверняка все это есть...

Они поговорили о фруктах. Потом вдруг Кельм замолчал, и повисла пауза. Ивик сосредоточенно уставилась в экран. Нет, там все спокойно...

-- Знаешь, - сказал вдруг Кельм, - с тобой так хорошо разговаривать. Не знаю, почему. У меня никогда не было женщин - просто друзей. Я даже не думал, что женщина... что можно вот так просто... Ты хороший друг, Ивик.

Она покраснела, но в полутьме это не было заметно. У нее тоже никогда не было мужчин - просто друзей. И... он назвал ее дейтрийским именем. По рассеянности? Кельм совершенно не рассеянный человек.

-- Мне тоже хорошо с тобой разговаривать. Интересно, - сказала она.

-- И как-то просто, да? Я уже давно не говорил вот так ни с кем. Раньше я другой был, в молодости. Совсем другой. А сейчас нехороший я. Злой.

-- Ты?! Злой? - поразилась Ивик.

-- А разве нет? Не слышала, что про меня говорят? Конечно, злой. И моральный урод. Наверное, это правда.

-- Кельм...

Ивик от волнения не знала даже, что сказать. Повернулась на крутящемся стуле к собеседнику. Придвинулась ближе. Кельм смотрел ей в глаза. Чуть виновато. Потом отвел взгляд.

-- Кельм, да ты что... как ты можешь так о себе? Ты же... - Ивик помолчала, - ты же самый лучший человек из всех, кого я знаю. Таких, как ты, вообще нет. А ведь я многих знаю, гэйнов, отличных ребят. Но ты... ты же очень... понимаешь, ты же герой. Правда. Вот как те, которые в залах Славы... кому памятники ставят. Ты живой, но - вот такой. Ведь я же знаю, что с тобой было. Мне Ашен рассказала. Ты герой, ты настоящий... С тебя пример надо брать. А ты про себя - урод... ну ты даешь, Кельм!

И пока она говорила, лицо Кельма менялось. Оно дергалось, плыло, и менялось выражение, и взгляд его был уже не привычный остро-блестящий, а больной и тусклый... и лицо расслабилось, и вдруг проглянула в глазах еще незнакомая Ивик боль. И заговорил он непривычно тихо.

-- - Ивик, ты просто не знаешь. Я тоже раньше так думал. Герои, все такое. Памятники. Не знаю, может, они и были героями. Только я - нет. Я...

По лицу его прошла судорога.

-- Понимаешь, они ломают. Совсем. Ты уже не человек, ты... функция боли, страха... ты полное дерьмо. Они это умеют. И это ведь было пять месяцев. Какой героизм, Ивик? Нет его. Это сказки все. Это квиссанам рассказывают, чтобы бодрее топали под пули. Какой там, шендак, героизм... когда ты дни... недели... только и думаешь о боли. И превращаешься в полное уже дерьмо, понимаешь, в полное... ты бы видела это...

Ивик держала его ладонь в руках. Погладила предплечье, успокаивая.

-- Кельм, - тихо сказала она, - но ведь они тебя не сломали. Ведь нет... Ведь ты не сдался.

Он покачал головой.

-- Не согласился работать - да. Но... знаешь, есть ситуации, когда от человека уже ничего, ничего не остается. И от меня ничего не осталось. Ивик, они меня сломали. Они умеют это.

Он помолчал. Заговорил почти шепотом.

-- Я ведь другим раньше был. Совсем другим. Мне тогда было восемнадцать. У меня девчонка была. Она... - он осекся, потом продолжил, - я даже не думал, что в этом какая-то сложность есть. Мир был такой простой-простой. Все было легко. А потом... после этого. Ивик, вот уже двенадцать лет прошло. Я не вспоминаю. Никогда не говорю ни с кем. А что говорить - ведь никто же не поймет. У меня на самом деле... понимаешь, будто внутри все мертвое. Давно. Внешне я как бы нормальный, работаю, общаюсь. А внутри... Ивик, ты чего, плачешь?

Ивик неловко стерла слезу с щеки.

То, что он рассказывал, было отчего-то так понятно. И так больно... И так хотелось помочь хоть чем-нибудь.

-- Я даже не знаю, почему тебе вдруг... честно, сам не понимаю, - он покрутил головой, - на самом деле не надо об этом. Когда об этом думаешь, так хреново становится. Я и не думаю никогда. Но внутри-то все мертвое реально. Не знаю, Ивик... что-то в тебе такое есть... что хочется рассказать.

-- Наверное, лучше рассказывать, - тихо сказала Ивик, - в себе держать все время... оно же не проходит.

-- Все равно проходит отчасти. Время лечит.

-- Кель, а ты... к психологу не ходил? Ведь наверное, есть же какие-то... как-то можно помочь?

Он резко покачал головой.

-- Нет. Я боюсь психологов. Понимаешь? Ни разу не был с тех пор. Я сам уж лучше. Я справляюсь.

-- Почему? Почему боишься?

-- Так ведь там, в атрайде - там психологи с тобой и работают. Думаешь, это просто так, взяли в плен, выбивают информацию? Это бы ладно еще. Но у них там все очень сложно. Они тебе сначала всю душу наизнанку вывернут. Докажут, что и ты полное дерьмо, и Дейтрос полное дерьмо. Все, во что ты веришь. Мне ведь это доказали, понимаешь? Я им искренне верил. Подставляют так, что ты уже как бы и предатель, и уже все равно деваться некуда. Боль... да, все время. И сильная боль, Ивик, даже не то слово... хуже не бывает. Такая, что ты вообще в слизняка превращаешься, и сознание теряешь. Но ведь не только это. Ощущение, что ты полный идиот просто. Что нет никакого смысла, что не надо сопротивляться. И потом все равно говоришь "нет". И позже... позже тебе говорят, что ты все сделал правильно, ты был прав, выдержал, ты герой. А ты про себя внутри так и думаешь: дурак. Всю жизнь. Ивик, ну не реви, ты что?

Он протянул руку и стер с ее лица слезы. Ивик поймала эту руку - левую, покалеченную - и неловко поцеловала ее.

-- Кель, - сказала она, - ты сам не видишь, не понимаешь, какой ты? Ведь ты же действительно выдержал. Ты не сдался. Да, тебя убили внутри. Я понимаю. Но ты же все равно не сдался... И ты теперь говоришь, что... Кель, ты не понимаешь, какой ты классный на самом деле... Какой сильный. И ты не обращай внимания, что я реву. Ты говори. Тебе, может, легче станет. Я просто реву... от офигения... потому что понимаю все очень хорошо.

Кельм опустил глаза.

-- Мне кажется, ты действительно понимаешь, - глухо сказал он, - странно это. Меня на самом деле никто еще не понимал... после того. Ни разу.

Ивик шумно втянула воздух носом.

-- Меня и не уговаривали к психологу идти. У нас ведь как: если человек работает, выдает результат в Медиане, есть огонь - его не дергают. А я работаю. У меня все в порядке, все хорошо.

-- Наши психологи же так не делают, как там, в атрайде...

-- Я знаю. Но я не пойду никогда. И не надо мне. Я ведь живу, работаю. Все нормально.

-- А внутри боль.

-- А что делать... от этого никто не избавит, а жить как-то надо.

Ивик и это почувствовала. Одиночество. Ей это было знакомо. Она ощущала такое, когда встречалась с друзьями детства, с родственниками, с людьми, никак не связанными с войной. Когда ничего и не расскажешь толком, и не поделишься. И даже с Марком очень о многих вещах нельзя было говорить - она его берегла. Но по крайней мере, среди гэйнов этого одиночества не было, среди гэйнов она чувствовала себя своей и могла говорить обо всем.

А он и среди гэйнов - чужой. Слишком много боли. Больше, чем может представить человек. Слишком много.

-- Нас было трое, - вдруг сказал Кельм. Взгляд его заледенел. Ивик снова взяла его руку в свои ладони, и он уцепился пальцами, сжал крепко, до боли.

-- Нас было трое. Я не один туда попал. Я, мой брат по сену... и девчонка. Моя. Лени. Лени умерла... то есть они убили ее. Бросили в резервацию. Гнуски ее порвали. Я это видел, смотрел.

Ивик передернуло.

-- О Господи...

-- А брат мой... Вен. Он сдался. Сразу почти. Знаешь, я был рад, когда нас с ним после квенсена в одну часть распределили. Вроде, не так дружили, но все равно свой. Брат. Он почти сразу и сдался. Его, конечно, увезли в центр виртуального оружия, он там работал на них. Но вряд ли от него доршам было много пользы... там ведь в центре как раз человек работал, который меня вытащил, и тот разведчик все новые маки нашим передавал. Ты вот говоришь, я герой. Нет. Вот он - да. Он настоящий. Он там много лет работал, в Дарайе. Он меня потом в разведку рекомендовал. Знаешь, я вот сейчас с тобой поговорил... и даже вроде облегчение. И что это на меня нашло? Слушай, ведь правда - двенадцать лет никому. Вообще никому - ни слова.

-- Это хорошо, что ты рассказал. Ты рассказывай, если нужно, - тихо сказала Ивик.

-- Смотри, у тебя уже только пять твоих окон остались.

-- Ага... - Ивик скользнула взглядом по монитору. Там все было благополучно.

-- Ты правда, не думаешь, что я урод?

-- Кель... я тебе уже сказала, и скажу еще тысячу раз. Ты самый лучший. Я видела много гэйнов, все они хорошие люди. Мужественные, сильные. Но ты... ты на порядок просто отличаешься от остальных. Я думала - только в том опыте.. в том, что тебе пришлось пережить, что ты выдержал. Но и во всем остальном ведь тоже, - Ивик помолчала, сдерживая сердцебиение. Она уже очень, очень давно не говорила так откровенно, - ты очень сильный. Ты все можешь, все умеешь. Ты... ты очень красивый, честно. И ты добрый. Ты все понимаешь. И с тобой очень хорошо, надежно, и... ты не давишь. Ты никогда ничего из себя не корчишь, просто очень хорошо работаешь. У тебя вообще нет недостатков. У тебя только боли внутри много, и... Знаешь, если я когда-нибудь, не дай Бог, услышу о тебе что-то дурное... пусть меня посадят, расстреляют, но я этого человека просто убью на месте.

-- Обо мне же говорят дурное, ты знаешь, - Кельм и правда выглядел теперь лучше. Бодрее как будто, - наверное, есть за что.

-- Честно - вообще не понимаю! Серьезно, Кельм. Даже врубиться не могу - ведь ты же абсолютно, совершенно правильный человек, у тебя же ни одного недостатка даже нет. Но с другой стороны, вспомни, как ненавидели Христа, а Он был безгрешный, что же тут удивляться? Люди всегда такие. Чем ты лучше, тем хуже будут о тебе говорить.

Ивик почувствовала, что Кельму действительно стало лучше. Легче. Как будто поставили укол, и прошла мучающая его боль. Он расцвел. Даже слегка улыбался. Даже лицо будто помолодело. И от этого Ивик самой стало радостно и легко.

-- Ох, Ивик ты, маленькая Ивик, - он протянул руку и взъерошил ее волосы. Ласково смотрел в глаза, - какая же ты девчонка удивительная. Откуда только такие берутся?

-- Из квенсена Мари-Арс, - серьезно сказала она.

Очень хотелось прильнуть щекой к его твердой, сухой ладони. Нестерпимо хотелось.

Ивик отвернулась к монитору и всмотрелась в окна. Кельм встал, слегка обнял ее за плечи.

-- Пойду лягу, Ивик, ласточка... мне вставать в пять утра.

-- Спокойной ночи, - отозвалась она.

Кельм долго не возвращался. Тьма давно уже окутала питерские улицы. Ивик гнала тревогу - все же нормально. Не так уж поздно - девять вечера. Придет. Все нормально. Предчувствие просто очень нехорошее.

Она смотрела в экран. Штопор медленно шел по 4й Советской, совершенно пустынной в этот час, заметенной снегом - за день нанесло сегодня. Жаров трудолюбиво строчил сценарий. Юлия писала. Да, она писала свой роман дальше, прихлебывая из стакана несладкий чай. Научилась пить без сахара. Ивик мысленно погордилась собой. Юлия делала успехи, она сбросила уже несколько килограммов. Чувствовала себя явно лучше. Легче справлялась с жизненной ношей. И роман ее новый Ивик очень нравился. Внезапно шевеление в окне Штопора отвлекло внимание гэйны.

Рок-музыкант был окружен со всех сторон. Гопота. Человек шесть. Ивик резко встала. Конечно, может быть, и ничего страшного. Немного побьют. Не обязательно вмешиваться. Один из гопников толкнул Штопора в плечо. Тот что-то сказал, не вынимая рук из карманов. Ивик сунула ПМ в кобуру. Шлинг. Надела бронежилет, сверху куртку. "В тот же вечер окрыленного Карла поджидала у дома урла..." - вспомнилось почему-то. Ничего, ничего, повторяла Ивик. Надо просто наблюдать, держась рядом. Ему ничего не сделают. С чего бы? Грабить там нечего, врагов у него нет. Внезапно Ивик прошиб холодный пот, и ноги ослабели. Ивик переключила окна на централь - пусть отдадут кому-нибудь пока. Это может быть провокация дарайцев, которые ведь пасут Штопора. "Очевидно, он попытается убрать тебя, Ивик". Провокация Василия... "Действуй по инструкции. Ничего не бойся", - так сказал Кельм. Но он не Господь Бог, и не может все контролировать. Но он прав, другого выхода у нее нет. Она взяла мобильник и продиктовала краткое сообщение Кельму. Включила келлог и перешла в Медиану. "Его долго пинали ногами в живот, и если он чудом остался живой, то виной тому Бог..." Господи, как идти-то не хочется! Но даже если это провокация дарайцев... а скорее всего так и есть - что это меняет? Шендак, сказала Ивик вслух. Вскочила на созданную наспех "лошадку", понеслась, поглядывая на келлог, только ветер засвистел в ушах. Может быть, обойдется...

Господи, как не хочется вообще лезть туда, вступать в драку. Так все было хорошо, мирно. Драться, получать в морду, может, пристрелить придется кого-нибудь... Господи, как не хочется-то... А если это дорши на самом деле, может случиться все что угодно, самое страшное... Но некуда деваться. Это твоя работа. Это, шендак, твоя трижды проклятая работа, и тебя здесь не для того держат, чтобы ты, шендак, рассиживалась за монитором в свое удовольствие... Ивик соскочила на землю и движением руки уничтожила "лошадку". Настроила визор и увидела то, что происходило на Тверди.

Штопора уже начали бить. Прижали к стене. У кого-то в руке блеснул нож. Ивик вздохнула. Придется вмешаться. Она скользнула на Твердь, воспользовавшись микровратами от "поводка", навешенного на Штопора.

- Стоять! - звонко крикнула она, выхватывая ПМ. Нападающие обернулись к ней. Местные. Явно местные, ничего страшного. Может, все обойдется.

-- Оружие на землю, руки вверх! - велела Ивик. Кажется, голос опять звучит недостаточно убедительно. М-да... Один из парней шагнул ближе.

-- Ты че, сука, б..дь, - начал он, Ивик немедленно выстрелила ему под ноги. Гопник осекся и замер.

-- Следующий раз стреляю на поражение, - сообщила она. И в ту же секунду - грохот, страшный удар в грудь, в глазах помутилось, через мгновение Ивик пришла в себя, лежа в хлюпающей ледяной жиже, в районе грудины - страшная боль, кругом - гогочущие рожи, и кто-то наступил ей на запястье... на правую руку, в которой только что был пистолет. Ивик изогнулась, нанесла удар ногами в пах тому, кто оказался рядом, и перекатившись, вскочила. Увидела, как сверкнули яркие серебряные - ни с чем не спутаешь - петли шлинга. Она попыталась еще уйти, но второй шлинг блеснул справа и знакомо сжал плечи и грудь, захлестнул руки.

-- Штопор, беги! - крикнула она. Оказывается, он и не подумал драпать. Он тем временем сцепился с одним из местных гопников, и они тихо тузили друг друга у стены. Остальные не обращали на них внимания. Столпились вокруг Ивик, уже прочно связанной шлингом. Их теперь было значительно больше... и это были вангалы - не перепутаешь. У лица Ивик мелькнул кулак размером с половину ее головы, и врезался в лицо, сминая, окрашивая все вокруг кровавой пеной, одновременно резкий пинок под колени, секундная попытка сохранить равновесие - и спеленутая петлями, Ивик повалилась в снежную жижу. Лед принес короткое облегчение горящему лицу, и тотчас пинок по ребрам заставил ее взвыть и скорчиться. И еще удар. И еще. Ивик били недолго, и после очередного удара по голове окружающий мир неторопливо померк.

Ивик очень хотелось повыть, поскулить тоненьким собачьим голосом. Но во-первых, это было бы некрасиво и недостойно гэйны, во-вторых, она подозревала, что облегчения это не принесет. Боль от этого никуда не денется. А болело все. Десять лет назад, после тяжелого ранения в Медиане, и то так не было. Особенно болели ребра, и дышать можно только поверхностно. Очень поверхностно. Пол, на котором она лежала, был холодным и омерзительно жестким. От него пахло какой-то дрянью. Еще пахло кровью. Понятно - нос, видимо, разбит.

Теперь на ней не было шлинга, но руки сильно завернуты за спину и крепко связаны. Они затекли и тоже страшно болели. И ноги ей связали прочным шпагатом, не расшевелить никак. Куртку и броник с нее сняли. И внутри она не ощущала облачного тела.

Шендак, и это ведь только начало, мелькнула мысль, и от этой мысли Ивик заледенела.

Господи, ужас какой... какой ужас...

Да, она, конечно, знала, что такое случается. Что она рискует именно этим. Что уже со многими такое случалось. Вот например, с Кельмом - но живым после этого остаться шансов почти нет, один на тысячу. И как умирают попавшие в плен, она тоже знала. Но почему-то никогда не верила, что это случится именно с ней.

Просто не думала об этом.

И еще ее мучил стыд. Нестерпимый, безжалостный стыд. Что со Штопором? Вот так - делаешь все по инструкции, как положено, в результате транслятор скорее всего убит, ты в плену. Не уберегла Штопора и сама как идиотка вляпалась. Разведчик. Ничего она не умеет! Какого шендака ее вообще понесло на Триму...

Она проиграла. Бесповоротно и окончательно проиграла. Ивик всхлипнула.

Права была мама... Ну хорошо, ее убили не в квенсене, она прослужила чудом какое-то время. Но все равно мама была права - она ничтожество. Она не справилась... провалила дело и провалилась сама.

И что теперь будет?

Ивик знала - что. Догадывалась. Но об этом тоже лучше не думать.

Она вдруг представила детей. Так нестерпимо ярко и близко, как никогда. Миари с ее пухлыми щечками. Спокойный увалень Шет. Живчик Фаль с блестящими глазенками. Из глаз Ивик полились слезы. Она шмыгнула носом и застонала от боли, похоже, что нос сломан. Мои любимые, подумала она. Все. Теперь уже окончательно все. Она никогда не любила их так, как в эту минуту. И ничего ей не было так жаль - даже себя, предстоящую свою судьбу, хуже которой быть не может, она забыла начисто, ей только нестерпимо хотелось обнять детей... какая же она была дура... как же она не понимала самого главного...

Дверь впереди распахнулась. Ивик замерла. Перестала плакать, напряглась, снова став гэйной.

Вошедшего она узнала сразу - это был мнимый православный редактор журнала, дарайский офицер-разведчик Василий Полянский.

За ним следовали двое вангалов. Ивик всегда поражалась, видя вблизи этих людей - их интеллект был искусственно снижен, все инстинкты притуплены, иначе вангалы не шли бы так спокойно на смерть в Медиану. И все же они могли по крайней мере воспроизводить маки - образцы виртуального оружия, которые запоминали дома на тренировках. Значит, они мыслят, они чувствуют что-то, за этими нависшими надбровными дугами, маленькими глазками - все еще человеческий мозг...

Василий нагнулся над Ивик. Ее поразило выражение лица лже-православного. Ивик этого не ожидала - лицо светилось ехидной радостью. Торжеством.

-- Сука, - сказал он по-русски и пнул Ивик в бок. Она сдержала крик боли, внимательно глядя на противника. Она совершенно успокоилась.

Согнуть ноги и ударить в пах...

Конечно, будут бить - но чего терять-то? Ивик стиснула зубы, приготовившись к боли от усилия, молниеносно подтянула колени к животу и ударила связанными ногами.

Она не попала. Удар оказался смазанным - Василий успел отскочить. Один из вангалов хлестнул Ивик поперек тела чем-то тяжелым - она не разглядела, что у него в руке. В глазах потемнело, на нее обрушился новый удар, и сквозь мутную волну боли Ивик разобрала резкий голос Василия - тот скомандовал по-дарайски:

-- Отставить.

Ивик поставили на ноги. Один из вангалов крепко держал ее сзади, так что теперь двигаться было совсем уже невозможно. Василий подошел ближе. Хлестнул Ивик по щеке.

Он вел себя как-то ненормально. Нелогично. Судя по тому, что он не торопился - Ивик уволокли куда-то в надежное место. Но явно все еще на Триме. Ивик ожидала допроса - кто ж упустит возможность получить полезную информацию о противнике. Ожидала того, что ее поволокут в Медиану - и в Дарайю. Или каких-нибудь предложений, какого-нибудь разговора. В конце концов, Вася мог бы просто пристрелить ее без лишних церемоний.

Он вел себя непонятно. Протянул руку - Ивик тут же попыталась ее укусить, и тогда вангал сзади обхватил ее локтем за шею и крепко сжал. Вася рванул ворот рубашки Ивик, легко разорвав одежду надвое.

Его глаза горели, а губы сделались красными и влажными. Ивик ощутила страшную гадливость. Она поняла.

Отчаянно забилась в железных вангальских лапах, плюнула - и таки-попала. Вася утерся рукавом. Снова неторопливо ударил ее по щеке.

Дорш смотрел ей прямо в лицо. Торжество в глазах. Победа. Добился своего. И еще тень удовлетворения - словно сбылась какая-то его давняя мечта. Словно он на седьмом небе.

Вася открыл рот и выдал длинную фразу по-русски, из которой Ивик поняла не все, несмотря на свою отличную языковую подготовку. Да ей было и не до того, ее тошнило от ужаса и унижения, чужие руки стискивали ее грудь, и это - хуже боли, ничего омерзительнее, оказывается, быть-то не может.

-- Гадина, - прошептал Василий, придвинувшись к ней очень близко, дыхание его было смрадным, - Раз уж ты пошла на войну, сука, будешь отвечать за свои действия. Ты хочешь вести себя как мужчина - веди... только зря ты забываешься. На самом деле ты баба, поняла? И под штанами у тебя - то же, что у всех баб. И сиськи у тебя такие же. Я никогда не обижаю женщин. Но ты же сама лезешь в мужской мир - так ты и получишь по заслугам. Только сначала я тебя трахну, гадина, и как следует трахну, чтобы ты запомнила, чем должна была заниматься... а не лезть в гэйны. И всех вас, сук-гэйн, мало трахали...

Он бормотал что-то еще, горячечное, бредовое, а его руки поспешно стаскивали с Ивик штаны. Она напряглась. Почти отключилась от бормотания насильника. Сделать с этим ничего было нельзя, оставалось только - терпеть.

Наверное, это еще не самое худшее.

Ивик долго лежала без движения. Ее снова крепко связали. Затекшие руки почти ничего уже не ощущали, зато теперь ей было нестерпимо холодно. Пол казался ледяным. Она была совершенно голой, но даже это теперь уже было все равно. Очень хотелось пить. Очень болело все тело. Хотелось тихо скулить и плакать, но ведь если начнешь - только хуже станет. Тут главное - не жалеть себя. Не раскисать.

Это только тело. Мало ли, что с ним сделали...

Надо просто пережить это. Перетерпеть. Мало ли приходилось терпеть? Ты ведь это умеешь. Давно научили. Вот и это теперь пережить - а потом все. Покой. Можно будет умереть, все это кончится рано или поздно.

...какая сволочь этот Вася. Какая сволочь... все дорши сволочи... но они все же разные. Дейтрин никогда не поступит так. Да, если дарайцы попадают в наш плен - их смерть тоже легкой не бывает. Но все это не так... не так. Ивик тихо застонала - ведь это же выродок. Она давно наблюдала за ним, и даже начала его - как всех своих врагов - немного уважать. Василий - ее коллега, тоже разведчик, тоже рискует жизнью, и пусть он враг - но возможно, вполне достойный, умный, мужественный человек. Так ей казалось.

А он, оказывается, просто выродок...

И это неважно, шехина. И это неважно. Это сейчас не должно тебя волновать. Только одно - вытерпеть до конца. Только одно...

За дверью послышались короткие, глухие удары. Словно упало что-то тяжелое. Ивик насторожилась. Приподняла голову.

Дверь открылась.

Вошедший широкими шагами пересек помещение и наклонился над ней.

Ивик коротко выдохнула, испытывая невыразимое счастье и облегчение.

Это был Кельм.

Он сдержал свое обещание.

Ивик всю дорогу почти не стонала. Неловко как-то. Главное - удержаться на ногах, идти и не обращать внимание на боль. Она ничего почти не замечала, уйдя в себя, пока Кельм кое-как натягивал на нее штаны и куртку, притащил ее облачное тело на шлинге, перетаскивал в Медиану два вангальских трупа... А потом уже надо было идти, двигаться, по Медиане это было легко, Кельм уложил ее на "лошадку", наверное, он и на Тверди мог бы понести ее на руках, но ведь Ивик и сама еще в состоянии ходить. Хотя и с трудом.

Ивик прислонилась к стене боком, привалилась головой, ожидая, пока Кельм отопрет дверь. Даже не верится... дома. Добралась все-таки. Выжила.

-- Идем, - Кельм снова обнял ее и повел в квартиру. Осторожно. Он умудрялся не нажимать на больные места.

В комнате он ногой подвинул стул и усадил Ивик верхом, положив ее руки на спинку.

-- Давай снимем, - он осторожно стащил с нее куртку, наброшенную на голое тело.

-- Я сейчас.

Ивик сидела, страдая от боли, ей ужасно хотелось заплакать. Кельм возился на кухне. Обнаженному телу было холодно, и страшно болели синяки. Хорошо хоть, можно теперь посидеть неподвижно. Хотя и сидеть-то тоже больно. Плакать нельзя, только начни себя жалеть - впадешь в полное отчаяние. Ведь никуда от этой боли теперь не деться, надо только перетерпеть, переждать, когда кончится все. Вот что всегда страшно в таких случаях - никуда не деться от боли, и ничего с этим не сделать.

Но ведь это не в первый раз...

. Мелькнула вдруг мысль, что она ведь раньше боялась - вдруг Кельм увидит мельком ее изуродованное тело, шрамы все эти. Переодевалась только в ванной, никогда даже короткого рукава не носила - а вдруг будет заметен след ожога. Шрамы у гэйнов - дело обычное, но ей в свое время очень уж не повезло. Так-то плевать, конечно, но не хотелось, чтобы видел Кельм...

А теперь он видел ее там, в ее стыду и позоре. И не только старые шрамы, но и весь этот кошмар он видел. Сейчас Ивик это это было безразлично. Плевать.

-- Выпей чаю, - Кельм протянул ей горячую кружку. Чай был сладким. Невкусным. Ивик послушно отхлебывала его, как лекарство. Кельм стал осторожно ощупывать ребра. Ивик подергивалась и пищала, когда он касался больных мест.

-- Кажется, нет переломов, - сказал он, - но я бы для очистки совести вызвал врача.

Ближайший врач-дейтрин находился в Москве. Ивик вздохнула.

-- Да не стоит... я полежу два дня, и само все пройдет.

-- Это что? - он чуть надавил на вспухшее чернеющее уже пятно над грудиной, у самой межгрудной ложбинки. Ивик пискнула и дернулась.

-- Это, похоже, попало... - сказала она, - в самом начале. В броник пулей. Они стреляли. Меня опрокинуло тогда, а потом уже...

-- Стреляли... Впрочем, они знали, что ты в бронике.

Он забрал у нее кружку. Ощупал голову.

-- Голова кружится?

-- Есть немного, да. Сначала сильно кружилась, а сейчас привыкла.

-- Сотрясение, - подытожил Кельм, - тебе надо ложиться.

Он быстренько разобрал постель. Теперь Ивик ощущала страшную неловкость. Но что делать? Кельм подошел к ней решительно, просунул руки ей под мышки, поднял.

И пришлось-таки идти с ним в туалет. И даже держаться за него, сидя на унитазе, уткнувшись лицом в его живот. И всякое прочее, разное. Кельм все делал быстренько, умело, почти не больно. И было не стыдно, а все равно уже. На ногах и всех остальных местах у нее тоже были синяки, и похоже, повреждена коленная чашечка. А в тех самых местах все было залито кровью, ей там порвали что-то или даже резали, она плохо это помнила. Только лицо Кельма в какой-то миг испугало ее - оно было совершенно белым, белые губы в струночку, и глаза - бешеные. И потом она в чистой футболке и свежих трусах ковыляла в комнату, вцепившись в Кельма обеими руками. И он очень удобно подсунул ей подушку под голову и подоткнул одеяло, и будто дежа вю, вспомнился Марк - он это так же умел и так же хорошо делал. И потом Кельм набрал номер на своем мобильнике.

- Надо врача вызвать все-таки. Там раны зашить надо.

Ивик немного поспала. Потом пришел врач - удивительно быстро прошел через Медиану, и врата сегодня были недалеко. Портативный дейтрийский сканер показал, что ребра целы, да и все кости тоже. Сотрясение мозга небольшое. Все повреждения врач зашил, предварительно обезболив.

-- Дня три не вставать, - сказал врач, - я бы рекомендовал, если конспирация позволяет, здесь и остаться. Могу прислать кого-то из персонала...

-- Да зачем, - сказал Кельм, - я ведь здесь, я поухаживаю, это не проблема. Разберемся. Спасибо вам.

Ивик спала. Кельм сидел рядом с эйтроном-ноутбуком на коленях. Эйтрон заканчивал расчеты. Минут пять еще. Кельм просчитывал вариант временнОго сдвига, а это не так-то просто. Он еще три года назад прошел курсы хронорасчета, и в числе немногих дейтринов имел доступ к мелким манипуляциям временем. Впрочем, в данном случае сдвиг скорее всего не понадобится. Кельм всего лишь хотел знать, насколько это возможно.

Он взглянул на скачущие по экрану потоки цифр. Потом на Ивик. Она спала на боку, подвернув под щеку ладонь. И снова Кельм удивился, какие у нее маленькие и хрупкие на вид запястья. И пальчики. Короткие, почти детские. Внутри у него снова перевернулся горячий ком, и захотелось плакать, кричать от ужаса, хотя с ней уже все было хорошо.

Ведь знал, что она идет в ловушку. Знал, что с ней ничего не случится, и даже на всякий случай просчитал обратный временной сдвиг - если они сразу уничтожат ее облачное тело, если все-таки убьют. Он был уверен, что сможет ее вытащить, спасти, даже смерть обратима.

Другого выхода не было. Убрать Васю было нельзя, и сейчас еще нельзя.

И тогда вдруг, он сам поразился, неожиданный страх накатил, ужас, до темноты в глазах, он понял, что сейчас девочку возьмут и будут пинать ботинками по ребрам, и Бог весть что еще с ней сделают, и старая, давно пережитая, старательно изживаемая вина ударила в горло...

И да, шендак, да, с ней это сделали. Не уберег. Сволочь. Урод. Временной сдвиг - даже если сдвинуть время назад и повторить все, и сразу вырвать Ивик из рук сволочей - уже поздно. Не исправить ничего, не стереть в ее памяти этот след... Кельм ощутил холодную, страшную ярость, ту, что разрывает изнутри.

Как жаль, что чертов дорш ушел - да, убирать его пока нельзя, но можно было сделать что-нибудь...

Он никогда не был жестоким. Но если бы этот ублюдок попал к нему в руки... о Господи, пусть этот ублюдок в конце концов попадет именно ко мне в руки!

Кельм поймал себя на том, что искренне молится об этом.

Стал рассматривать Ивик. Жесткий завиток темных волос на заклеенной пластырем щеке. Лицо почти детское во сне. Господь мой Иисус, что же это со мной?

Какая она, Ивик? Кельм до сих пор не задумывался об этом. Очередная сотрудница, мало ли их было, обычная гэйна, замужняя, средненькая во всех отношениях.

С Ивик хорошо работать, подумал он. Удобно. Кельм работал со многими гэйнами. Разными. Ивик была похожа на хорошо пристрелянное личное оружие, на старый, давно пользуемый шлинг - удобно ложится в руку, все шероховатости как специально подогнаны к твоей ладони, ты бьешь уверенно, не думая об оружии, не замечая его, оно - как бы часть тебя. Вот так было с Ивик. Всегда знаешь, что она точно выполнит твое распоряжение. Точно и в нужный момент. Без опозданий. Без лишних слов. Точно понимает. Точно делает. Это казалось Кельму само собой разумеющимся. Если коллега или подчиненный был необязательным - его это раздражало. Мог и сорваться. А так, как ведет себя Ивик - это, в общем, норма. Ничего выдающегося, ничего такого, чем можно восхищаться, но правильная, хорошая работа. Он не замечал этого, не думал об этом...

И разговаривать с ней было легко.

Она была удобной до незаметности. Такой хорошей, что об этом даже думать не надо.

И на страшный свой риск пошла без малейшего колебания. Не знала ведь ничего, пошла вслепую, потому что положено, инструкция, иначе нельзя. Нельзя бросить своего транслятора. Долг. Даже если понимаешь, что это провокация, и за этим - смерть. Точнее, плен, хуже смерти. Впрочем, это, наверное, любая гэйна бы сделала - а какие тут варианты?

Когда, в какой момент что-то изменилось?