Невозможная птица

КЕМ УГОДНО, ТОЛЬКО НЕ МЁРТВЫМИ

Существуют определённые лица, которые нравятся камере. Объектив задерживается на них с благодарностью и желанием. Возможно, виной тому определённое сочетание плоскостей кожи и костей, которое улавливает свет и даёт впечатление некоего скульптурного удовлетворения. Или, возможно, здесь срабатывает правило, известное любому режиссёру: большая голова. Все кинозвезды были людьми небольшого роста с большими головами и преувеличенными чертами лица: большими глазами, широкими ртами.

Майк не знал, чего ожидать. Но на следующий день, когда его новая знакомая по чату величественно вошла, как актриса на сцену, в кафе на Итальянской площади, он понял с одного взгляда: Донна была звездой. Льдистые голубые глаза под гривой каштановых волос. Женщина, привыкшая к тому, что на неё смотрят, и спокойно принимающая внимание, вызываемое её красотой. Но в отличие от всех звёзд, которых он когда-либо встречал, эта женщина распространяла вокруг себя ощущение, которое у Майка всегда ассоциировалось с самообманом: удовлетворённость. И она была высокой.

Через час они были на её чердаке рядом с греческим кварталом, под светлыми деревянными стропилами, скреплёнными стальными стяжками, срывая друг с друга одежду. Занимаясь любовью. И когда она трепетала над ним, и его руки лежали на её бёдрах, ненасытно кидающихся ему навстречу, он взглянул в её лицо с закрытыми глазами и позвал её по имени. Это был самый изумительный секс, какой у него когда-либо был. Дот не преувеличивала. Оргазмы следовали один за другим, словно океанские волны, неустанно бьющие в берег. В конце концов утомление взяло верх. Они расслабленно лежали на полу, их тела звенели от удовлетворения. И совсем чуть-чуть – от усталости. Через некоторое время они заговорили. Или заспорили. Это вызвало у него улыбку: двое обнажённых незнакомцев, обвившись один вокруг другого, спорят о природе реальности. Как школьники.

– Ты голоден? – спросила она.

– Нет.

– Когда ты в последний раз ел? – спросила она, усмехаясь, словно знала какой-то секрет. – Ты не можешь вспомнить?

– Нет, – сказал он, поражённый. – Я считал, что потерял аппетит.

– У тебя его больше нет. Теперь это – на твой выбор.

– Почему?

Она пожала плечами.

– Ручаюсь, они произошли из голодающего мира. Вероятно, пришельцы спросили птиц, что бы они изменили, если бы им была дана возможность. Мир, в котором нет голода. Неплохая идея.

– В этом есть что-то неправильное, – он покачал головой. Она посмотрела на него так, словно он рехнулся.

– Я имею в виду – мы не заслужили этого. Мы не решили эту проблему. Пришёл Большой Папа и взял нас на поруки.

Донна тихо хмыкнула.

– Ты никогда не бывал голоден, не так ли? От Майка не требовалось ответа.

Она мягко потянула его руку между своих ног. Через какое-то время он сказал:

– Почему птицы? Почему не бактерии? Или не окуни?

– Они пришельцы. Они другие. Рыбы – наши естественные предки. И они, и мы вышли из воды. Мы начали свою жизнь в жидкости, погруженные в матку. Птицы – это нечто другое. Неудивительно, что они отождествляются с ними. Сделай это ещё раз. Странно. Они, единственные из всех животных, способны имитировать нашу речь. И они могут петь. И все же птицы действительно совсем другие. Представь себе, как они видят мир.

Вспышка высветила кадр в его мозгу: две заброшенные куклы в золотистом поле пшеницы. Слишком высоко для любых съёмок с крана. «Баррада. Никто». Денни и он повторяют слова неземного языка. Были ли это волшебные слова?

– Но зачем им было это делать? Она тихо простонала, потом сказала:

– Кто знает? Это волшебство. Все, что нам остаётся – это принять его.

Она не знала, что сказала именно это. Повторила в точности. Ту строчку из Клиндера: «Все, что нам остаётся – это принять его». Это насторожило Майка, включило в нем сигнал тревоги, который он постарался скрыть. И он почувствовал, что отодвигается от неё, несмотря на то, что опять начинал твердеть.

– Майк?

– Прости меня. Но это меня пугает.

– Почему? Мы можем все что угодно! – она улыбнулась и сжала его рукой. – Мы можем быть кем угодно!

– Кем угодно, только не мёртвыми.

– Да! Разве это не чудесно? Они опять занялись любовью.

Донна раньше писала депрессивные стихи, но теперь она не делала ничего. Она наслаждалась. Едой. Сексом. Солнцем. Она была совершенно счастлива. И вонзаясь в неё, Майк ощущал невозможное желание. Я хочу этого. Я хочу это все. Я хочу жить. Я хочу счастья и всего остального. Все целиком. Я хочу того, что есть у неё. Я хочу. Я хочу. Я хочу. Он поймал себя на том, что представляет себя занимающимся любовью с Полиной, маленькой француженкой. Думать об этом было больно.

– Смотри на меня, – сказал он ей, сидящей на нем верхом и кусающей его ухо.

Она отодвинулась и посмотрела.

– Нет, – сказал он. – Когда мы целуемся, смотри на меня.

Они поцеловались. Она посмотрела.

– Назови меня по имени.

Она назвала.

Когда они закончили, это было замечательно. И это было ужасно. Он не мог получить ничего, чего бы он ни захотел. Не от этого удовлетворённого создания.

Я, должно быть, чудовище, подумал Майк. Все, чего я хочу, находится вне меня. И я не знаю, как до этого добраться.

Позже, держа её в своих объятиях, когда её сердце тихо стучало рядом с его прохладной кожей, он смотрел, как она спит. И он решил: она ему нравилась.

Да, подумал он, тщательно проверив свои эмоции.

Она ему определённо нравилась.