Незримые нити

Глава 11. Пепел

Шестиметровый поток багряно-красного пламени изливался к небесам подобно фонтану, и казалось, то же самое пламя отражается в алых глазах наследного принца. Взгляд молодого Шэнь Цзиньлуна выдавал безумный, экстатический восторг; крики тридцати пяти человек, сжигаемых заживо перед воротами дворца Яньву, волной мурашек проходились по его коже, дразня, лаская и возбуждая. С правого бока прижималась к нему прекрасная наложница Даджи, только и ожидая знака, дабы продолжить празднование тридцатипятилетия принца за закрытыми дверями.

Но прежде — досмотреть представление до конца.

— Его Величество здесь!

Мигом поднялась суматоха, и даже именинник немного протрезвел. Редко когда короли Шэнь покидали королевский дворец и лично посещали городские дворцы принцев и высших сановников. Это не было запрещено, но традициями не предписывалось и не поощрялось.

Впрочем, нынешний король, от рождения получивший «простонародное» имя Шэнь Пак, почтением к традициям никогда не отличался.

В считанные минуты гости праздника выстроились почетным караулом, а сам наследный принц склонился в поклоне.

— Отец, я не знал о вашем прибытии. Прошу простить недостойного сына за то, что не смог подготовиться должным образом.

Наложница Даджи поспешила скрыться с вельможных глаз, но король все-таки приметил её.

— Я вижу, — без тени улыбки сказал он, — За это я тебя прощаю. Но только за это.

Повинуясь его жесту, сопровождавшие короля вооруженные евнухи взяли наизготовку луки.

Несколько последовательных залпов положили конец страданиям тридцати пяти жертв на костре.

— Ваше милосердие безгранично, отец, — счел за благо сказать Цзиньлун.

Хотя в глубине багряных глаз на мгновение отразилось разочарование.

— Зато тебе оно неведомо вовсе, — холодно отвечал король.

Наследный принц запнулся, ошеломленный подобной прямотой. А Его Величество между тем сделал знак слугам:

— Оставьте нас. И позаботьтесь, чтобы никто не подслушал наш разговор.

Цзиньлун немедленно подхватился:

— Прошу, отец, я провожу вас в свои покои.

Безумная, кричащая роскошь, с которой были обставлены покои наследника, вызывала у бережливого и почти аскетивного в быту Пака чувство раздражения и какой-то легкой брезгливости. Ни золотая инкрустация на предметах мебели, ни искусная резьба по черному дереву, привезенному из-за варварских степей, ни шелковые полотнища с картинами лучших художников страны, ни обильные и изысканные деликатесы не впечатляли его.

Может быть, потому что он помнил, в каком бедственному положении находился север страны. Знал, что поставок продовольствия в столицу не хватает с учетом притока беженцев, а поступления в казну в этом полугодье оказались на треть меньше запланированных.

Знал это и Цзиньлун, но кажется, не особо об этом задумывался. Чем больше свирепствовал голод за воротами дворца, тем больше наслаждался он изобилием и разнузданностью.

— Отец, я знаю, что вы стремитесь развивать свой дух, умерщвляя плоть, — отметил принц, распознав недовольство в его взгляде, — Но иногда можно дать себе послабления. В честь праздника. В честь дня рождения единственного сына.

— Послабления нужны слабым, — резковато ответил король, — Ты полагаешь, сын мой, что я слаб?

Он знал, что именно так наследный принц и полагал. Хоть Смерть еще не стучалась в ворота королевского дворца, тело Шэнь Пака было уже не столь сильно, быстро и выносливо, как прежде. Все реже призывал он к себе свою драгоценную супругу, все меньше внимания уделял гарему из полусотни первых красавиц страны. На этом фоне рождение второго принца Шэнь Дэшэна от наложницы Минчжу казалось почти что чудом.

Чудом, радовавшим королевство целых два прекрасных года.

— Простите, отец, — принц Цзиньлун поклонился, — Я не хотел оскорбить вас.

— Я верю тебе, — ответил король, — Этого ты действительно не хотел.

Какое-то время он молчал. Молчал и ждал, когда в сыне взыграет совесть, и он признается сам. Так было бы гораздо проще.

Но просто в этой жизни не бывает никогда и ничего.

— Пожар в Хе-Ша-Ву, — продолжил Его Величество, — Его ведь устроил ты.

Наследный принц молчал. Солгать в лицо своему королю было немыслимо для любого жителя королевства Шэнь, будь он наследник престола или последний нищий.

Сказать правду — тем более.

— Пожар, унесший жизни принца Дэшэна и наложницы Минчжу. Потому что по твоему приказу слуги заблокировали двери восточного крыла дворца. Потому что по твоему приказу никто не стал тушить пожар вовремя. Ты смотрел, как они горят. С тем самым восторгом, с каким сегодня смотрел на смерть людей, пойманных к твоему дню рождения.

— Я сделал это, — глухо признал принц.

После чего поднял голову.

— Я сделал это, но не ради своего удовольствия. Я лишь хотел не дать тебе совершить ошибку. Ради тебя! Ради всех нас!

— И какую же ошибку я мог совершить? — спросил король.

Он уже догадывался, в чем на самом деле была причина.

Но из последних сил надеялся, что ошибся.

— При дворе ходят слухи, — отвернулся Цзиньлун, — Что ты намеревался, когда принцу Дэшэну исполнилось бы шестнадцать, лишить меня титула и сделать наследником его.

В ответ Шэнь Пак спокойно пожал плечами:

— Я сделал бы это, если бы он показал себя более достойным правителем, чем ты. Я не буду скрывать, что возлагал на него большие надежды. Но лишь время показало бы, каким он вырос. Смог бы стать тем, кто возглавит страну и приведет её к процветанию... Или же прославился бы лишь жестоким нравом и погрязанием в извращенных удовольствиях. Как его старший брат.

Наследный принц подкинулся от этих слов, дернувшись, будто от пощечины. Лицо его исказилось яростью, он отшатнулся от отца, будто видел перед собой отвратительного демона.

— Не смей так говорить! — вскричал он, грохнув золотым блюдом об пол.

Гнев короля выдало лишь ледяное выражение алых глаз.

— Ты забываешься, сын мой. Я не только твой отец, но и твой король. И ты смеешь повышать на меня голос?!

Когда Его Величество гневался, то естественной реакцией любого жителя королевства было склониться ниц перед ним. Так поступил и Цзиньлун... но уже через пару мгновений плечи его затряслись.

Он смеялся.

— Король... Да. Ты король, отец.

Без разрешения наследный принц поднял голову.

— Ты король, чье время уходит. Ты король, потерявший всех своих сыновей, кроме одного. Слишком старый, слишком слабый, чтобы зачать нового. Ты спрашиваешь, как я смею повышать на тебя голос? Я смею, отец. Потому что я тебе нужен. Потому что я нужен твоей стране. Королевству Шэнь нужен король, отец, и он будет нужен ему даже после твоей смерти. Никто, кроме меня, твоего единственного сына, не станет им!

Под конец своей речи он почти кричал.

Шэнь Пак молчал, подавленный и разбитый.

— Даже сейчас, — сказал он наконец, — Стоя перед Моим лицом, слушая обвинение из Моих уст, ты смеешься над памятью моего сына? В тебе нет ни капли раскаяния, Цзиньлун? Ты чудовище. Ты хуже демона. И чем иметь такого короля, как ты, королевству лучше не иметь никакого!

— Смелые слова, — откликнулся Цзиньлун, — Но достанет ли тебе духа исполнить их в действительности? Сможешь ли ты нарушить заповедь предков Шэнь объединить все, что находится под Небесами?

Воцарилось молчание. Вопрос был риторический.

— Ты прав, — признал наконец Пак, — Ты прав. Эпоха Единства не должна прекращаться. Она должна продолжиться — вместе с династией Шэнь.

Цзиньлун благосклонно кивал и слегка улыбался. Он ощущал себя победителем.

— ...но это не значит, что ты увидишь её, — продолжил король, — Стража!

Шэнь Цзиньлун оказался далеко не героем. Быстро проиграв поединок воли с собственным отцом, он был скручен и брошен в темницу собственного дворца. И почувствовав на себе самые любимые из своих игрушек, уже к вечеру принц взмолился:

— Пожалуйста! Отец! Пощади меня! Умоляю тебя! Я сделаю все, что ты скажешь!

— Слово сказано, — ответил Шэнь Пак, — И слово услышано.

И замкнулся поток духовной силы, формируя Клятву Заклинателя.

После этого Цзиньлун никуда бы уже не делся. Получив его клятву, король Шэнь мог воззвать к ней, когда бы ему заблогорассудилось. Но он не стал ждать, не стал давать своему телу увять, не стал даже пытаться привести в порядок все дела. Слишком боялся он, что в итоге ему не достанет силы воли поступить как должно.

Что ему не достанет решимости убить родного сына.

Поэтому лишь неделю он выждал, потребную, чтобы исцелить раны наследного принца. А затем король Шэнь, удостоенный посмертного имени Цуйгаоцзун, был отравлен неизвестными заговорщиками.

И новый король вступил на престол.

— ...это было необходимо, — бормотал Шэнь Юшенг, — Цзиньлун был чудовищем. Я поступил правильно.

— Да, Ваше Величество, — торопливо подтвердил регент, не имевший представления, какого Цзиньлуна он имеет в виду, — Вы поступили правильно. Как и всегда.

Король перевел на него мутный взгляд красных глаз.

— Чонглин? Я... заснул?

Он прикрыл глаза, чувствуя, как верный ученик утирает пот с его лица.

— Да... Это был сон...

— Это был сон, Ваше Величество, — подтвердил регент, — Никакого Цзиньлуна нет во дворце.

— Уже триста лет, — проговорил король, — Триста лет... Ты представить не можешь, как это тяжело. Как давит на меня этот груз. Триста лет...

Он пошевелил плечами, пытаясь приподняться на постели. Чонглин развернулся было, чтобы кликнуть слуг, но король остановил его:

— Оставь. Никого не зови. Зажги свечу: в темноте мне кажется, что сон мой продолжается.

Не добавляя к этому вторую часть. «Что сын мой зовет меня в могилу».

Загорелась свеча, разгоняя мрак — и развеивая образ Цзиньлуна, молчаливо ожидавшего за Мостом Найхэ-цяо своего убийцу. Образ того, кого Шэнь Пак все эти годы ненавидел — и в то же время любил.

Ибо не может отец не любить своего сына, даже если сын — чудовище.

— Ваше Величество, вам нужно беречь силы, — укоризненно сказал Чонглин.

При попытке рассмеяться король тяжело закашлялся. Смех был одной из последних вещей, что покидали его на излете каждого земного срока.

— Силы? Ты думаешь, в этой развалине еще есть что беречь? — спросил он, — Я умираю, Чонглин. Ты понимаешь это не хуже, чем я. Со дня на день я умру. Присоединюсь в царстве мертвых ко всем предкам Шэнь и предстану перед их судом.

— Пусть они будут к вам милостивы и справедливы, — почтительно поклонился ученик.

Шэнь Юшенг не удостоил вниманием этих слов. Он знал, что на этот раз снова не предстанет перед судом предков. Ради блага страны он должен продолжать жить. Чтобы соблюсти их завет.

Чтобы королевство не развалилось.

А о царстве мертвых уж найдется кому позаботиться вместо него. В конце концов, там собрались величайшие правители прошлого, а в мире живых был только он.

— Слуги дворца Чиньчжу прибыли на службу? — спросил король вместо этого.

— Да, Ваше Величество, — подтвердил регент, — Двадцать семь человек. Желаете, чтобы я зачитал список и краткую характеристику?..

— Избавь меня от этого, — прикрыл глаза король, — Сам разберешься, кого и к чему пристроить. За одним-единственным исключением. Меня интересует любимая наложница принца Лиминя. Кажется, её звали Лю. Она вошла во дворец?

— Да, Ваше Величество. Это дисциплинированная и трудолюбивая девушка из семьи мелкого торговца. И она изъявляет желание служить нам столь же преданно, как служила Его Высочеству.

— Её желание должно исполниться, — чуть улыбнулся Юшенг, — Дай ей место поближе к своей персоне. Она должна все время сопровождать тебя, и в частности — она должна сопровождать тебя, когда ты отправишься проведать Лиминя.

Докладывать о том, не согласился ли плененный дух на полное повиновение королевской воле, было каждодневной обязанностью регента. Дух проявлял истинно демоническое упрямство, но постепенно поддавался усилиям палачей. Возможно, еще несколько дней, может быть, недель... Вот только все яснее Цуйгаоцзун чувствовал, что время истекает. Результат нужен был срочно.

И потому стоило попробовать разные пути.

— Когда мой сын возвысил её, он уже был одержим. Возможно, что возвысил её не столько он, сколько дух, владеющий его телом. И возможно, что он станет... более склонным к сотрудничеству, если будет видеть её перед собой. А если просто видеть окажется недостаточно...

Ему не требовалось продолжать. Пытать близких друг другу людей напротив друг друга и смотреть, как скоро они друг друга предадут, или же будут жертвовать собою до конца, — это было второе любимое развлечение принца Цзиньлуна.

И пусть Чонглин сомневался, что подобное сработает с демоном, Цуйгаоцзун знал больше и смотрел дальше.

Потому из всех людей только он и должен был быть королем.

Только он был этого достоин.

«Мой бедный обвинитель, что за бред

Несете вы в горячке день за днем?

Мне выбора давно как будто нет,

Ну разве, между дыбой и огнем...

И что за интерес

Мне повторять слова,

Что вы давно желаете услышать?

Меня смущает бес?

Идея не нова!

Тот бес в груди моей живет и дышит!

Мой бедный обвинитель...»

Изо всех сил сосредотачивая свой разум на том, чтобы повторять слова приходящих на ум песен, Даниил отчаянно старался не сойти с ума. Только так, только прячась за этими словами, он мог хоть как-то спастись от настойчиво стучащей в голове мысли.

Пока ты не согласишься на ритуал, ты будешь страдать.

Сперва он даже пытался петь их вслух, во весь голос, дабы страшно отомстить палачу своими сомнительными вокальными данными, каковые порой и знакомые называли страшной пыткой (о том, что палач глухой, Дан к тому моменту успел забыть). Но очень скоро сорванные от криков голосовые связки лишили его такой возможности. Все, что оставалось, это упрямо твердить слова про себя.

«Может, я бы остался жить,

Дело все же решилось так:

В подземелье тихонько гнить и уйти

В замогильный мрак.

Покаяния повесть,

Ты спасла б меня,

Только собственная совесть

Жжет страшнее огня!»

В этот момент к телу юноши приложили затейливой формы клеймо, раскаленное докрасна, зашипела прижигаемая плоть, и он забился в путах в бесплодной попытке отстраниться, защититься. Со всей отчетливостью почувствовал он: неправа была автор песни.

Обычный, физический огонь жжет страшнее любой совести.

Особенно если палач умелый, что знает, когда каленое железо прижать покрепче, а когда чуть отнять, чтобы жертва не окочурилась раньше времени. Бездарей и безмозглых садистов Цуйгаоцзун на службе не держал.

К счастью или увы.

«А если на минутку мы допустим,

Что был я омерзителен и гнусен,

Что я нарушал Устав, не чтил его совсем,

Одних бастардов наплодил сто сорок семь...

А может, и больше?»

Как он перешел от актуальной темы пыток в подвалах к этому сравнительно оптимистичному вопросу? Он не помнил. Кажется, эти песни были как-то связаны тематически, но память отказывала. Все знания истории, все имена и понятия родного мира давно превратились в белый шум, неспособный пробиться через застилавшую разум багряную пелену боли.

Интересно, кстати, а скольких бастардов наплодил Лиминь? Со своим образом жизни, если и не сто сорок семь, то уж наверняка не один десяток, учитывая, что презервативы в этом мире делать не умели. Интересно, уморив его в подземелье, Цуйгаоцзун не переключится на них, последних, как он думает, носителей крови Шэнь? Хотя может быть, что их и не было: с Лю и Сюин память тела помогала Дану как-то так сжать мышцы паховой области, чтобы при оргазме не возникало эйякуляции; Лиминь явно тренировался в этом мастерстве не меньше, чем во владении мечом, верховой езде и даже заклинательстве. Кажется, в его родном мире подобными практиками увлекались даосы.

Кто такие даосы? Как они связаны с Китаем? Как Китай связан с королевством Шэнь? Когда-то он помнил это. Но не сейчас.

Сейчас ему было слишком больно, чтобы думать про даосов и Китай.

«...и Смерти падая в пасть,

Тебя готов я проклясть,

От боли корчась, в огне сгорая,

Но Бог мне шепчет, прости,

Ведь ты помог мне пройти

Мои восемь шагов к Раю...»

Дан никакой благодарности определенно не чувствовал, в Рай вовсе не хотел, и будь у него такая возможность, не только проклял бы, но и с радостью растерзал бы палача голыми руками. С двойной радостью он растерзал бы короля, отдавшего такой приказ.

Но никакой возможности у него не было. Не было ни свободы передвижения, ни сил сражаться, даже если бы его вдруг развязали. Уже давно не было силы даже кричать.

Лишь отчаянно стараться не сойти с ума.

Лишь бессмысленно наблюдать за тем, как глухонемой палач откладывает раскаленное клеймо и берет вместо него длинный нож с кривыми зубьями по всей длине лезвия. Почему-то этот инструмент Дан ненавидел даже больше, чем каленое железо. Он не причинял больше боли, по крайней мере, не настолько, чтобы разница была заметна, но почему-то противный треск разрываемой плоти ужасно действовал на нервы.

Мешал вспоминать новую песню, за которой можно спрятаться от безумия.

Мешал напоминать себе, что время работает на него. Что король умирает. И если продержаться достаточно долго, пытка потеряет смысл.

Если.

«Но всё на свете, кажется, отдашь,

Чтоб задержать последнее мгновение,

Сказать, я ухожу без сожалений...

И самому поверить в эту блажь...»

Несмотря на то, что игра вэйци (или падук, как называли её в окраинных провинциях) считалась одной из высоких дисциплин благородных мужей, она была достаточно распространена, чтобы никого особенно не удивлял простолюдин и даже деревенщина, знакомый с её правилами и имеющий собственную доску. Чуть более необычным было то, что правилам вэйци обучена женщина, но в конце концов: чего только не случается в нынешние беспокойные времена.

А вот к тем, кто играл сам с собой, отношение было двояким. Ученый, заклинатель, монах или хотя бы умудренный жизнью старец мог играть, чтобы привести в порядок мысли; играть с собой, потому что достойного противника ему просто нет. Но юноша из простонародья, подражая им, навлек бы на себя лишь насмешки и язвительные, пренебрежительные комментарии.

И уж точно никто не проникся бы тем, как ученым и мудрецам подражает молодая, едва ли вообще грамотная деревенская девушка в фиолетовом платье дворцовой служанки.

Шаманка Панчён не интересовалась, что подумал бы кто-либо, увидев её со стороны. Не волновали её сейчас люди, не в их мир был обращен её взор.

Сегодня у шаманки был собеседник гораздо интереснее.

— Конечно, я знала, что ничего не выйдет, — легко согласилась она, — План с заклятьем Тройного Призыва никак не мог увенчаться успехом. Старика не стоило недооценивать... Сюда?

Она поставила черную фишку на указанное место. Специалист в игре вэйци, проанализировав расположение фишек, мог с удивлением обнаружить, что черные и белые играли в двух совершенно разных стилях. Стиль черных был агрессивен, решителен, экспансивен. В противовес им, белые играли осторожно, от обороны, держа все фигуры единым скопом, прикрывая уязвимые точки и лишь иногда порываясь перейти в наступление.

Глядя на эти два стиля, сложно было поверить, что играет один человек.

— Нет, я не намекаю на тебя, — покачала головой девушка, — Да и какой ты старик? Ты еще мужчина хоть куда. Тебе больше двадцати тысяч лет не дашь.

Белая фишка встала в заранее присмотренное поле, замыкая в ловушке сразу три черных.

— Просто это в человеческой природе, — продолжила Панчён, — Обретя успех, верить в свою непобедимость. Поднявшись в небо, человек рвется к Солнцу. И, чего доброго, сгорит в его лучах, если в него вовремя не ударит молния.

Поставив черную фишку, шаманка покачала головой:

— Я не собираюсь ему об этом говорить. Да и зачем? Мы оба знаем правила. И я блюду их свято, ты же знаешь.

Неслышимый ответ заставил её обиженно насупиться:

— Ну вот! Опять! Ты мне этот кувшин уже две тысячи лет припоминаешь! Будешь еще столько же? Я тебе все эти две тысячи лет говорю: это было случайно! А эликсир был просто в такой же бутыли, как сливовое вино. С людьми я всегда была бережнее. Яомо не в счет. Он мне никогда не нравился.

Зло тряхнув рыжими волосами, она почти не глядя поставила белую фишку.

— Все идет как надо. Ты меня так легко не переспоришь. И вообще...

Она оглядела поле, где как раз удачно выставленная черная фишка огородила сразу полдюжины белых. Вэйци не терпит необдуманных ходов.

— Сдается мне, что ты жульничаешь. Хочешь намеренно вывести меня из равновесия, чтобы я наделала ошибок, и ты победил?

Новая белая фишка легла в отдалении от остальных, давая начало новому обходному маневру.

— Нет, я не признаю, что ты победил, — покачала головой Панчён, — Чтобы закалиться, клинок должен пройти через огонь. Так заведено с самого начала времен. И этот... как у них говорят, попаданец тоже должен пройти через все, что ему уготовано, чтобы сыграть свою роль до конца. Я сделала на него ставку. А знаешь, что самое забавное? Не только я. И именно благодаря тому, что эту ставку сделала не только я, она и сыграет с такой эффективностью. Именно поэтому я все еще уверена, что все-таки выиграю наш спор.

Прислушавшись к чему-то неслышимому, она загадочно улыбнулась.

— Все идет по плану. Я же сказала, отец.

Служанка Мейли никогда не слыла яркой, выдающейся красавицей. Не сказать чтобы она была уродлива: тех, кто вызывал желание отвести взор, в королевском дворце не держали вовсе. Среди обычных горожанок она могла бы слыть милой и симпатичной, но для дворцовой служанки казалась блеклой, невзрачной. Со слишком плоским лицом, слишком тусклыми волосами и слишком угловатой фигурой, которую форменное фиолетовое платье скорее подчеркивало, нежели скрадывало.

Как ни странно, во многом благодаря этому она и пользовалась популярностью среди мужчин. Не лелея, как многие из дворцовых служанок, надежды обратить на себя внимания благородного господина, она охотно привечала кавалеров попроще.

Потому вся мужская часть дворцовой челяди знала её и всегда была ей рада.

— Эй, Мейли! — крикнул один из стражников у дверей, едва её завидев, — Я сегодня заканчиваю в час Крысы, встретимся после этого в саду?

— Эй, так нечестно, я тоже заканчиваю в час Крысы! — возмутился второй, моложе и порывистее.

— Учись уступать старшим, Чжан! Али тебя родители не воспитывали как подобает?

Мейли опустила взгляд в демонстративной скромности, но ни у кого не возникало сомнений, что ей очень льстит картина мужчин, ссорящихся из-за неё.

— А мне говорили, что вы сегодня допоздна на посту, — пропела она, не выделяя ни одного из мужчин.

— Не, нас сменят ребята Бина, — ответил старший, — А в час Кролика — опять мы их.

— Вот Болтуну не повезло, — подхватил Чжан, — Он до утра без смены работать будет. Бедняга.

— А чтобы не был таким болтливым! — воскликнул старший.

И оба стражника загоготали над известной обоим шуткой.

Посмеялась и Мейли, после чего сказала:

— Но все равно я беспокоилась, как вы там. Я вам кое-что принесла. Сама готовила. Вку-у-усно!

Она достала из-за пазухи сверток с рисовыми лепешками и протянула их стражникам. Тех второй раз просить не пришлось.

— В следующей жизни ты точно будешь Светлой Небожительницей, Мейли! — решительно заявил старший, вгрызаясь в лепешку.

— Да, хоть кто-то ценит наш каждодневный труд ради безопасности страны! — поддержал его младший.

Служанка чуть улыбнулась, чего-то напряженно ожидая.

Стражник Чжан, однако, не терял надежды завести беседу:

— А что у тебя, кстати, за платок скрывает твою прелестную шейку? Кто подарил? Вещица-то дорогая. Неужто чиновник какой?

Девушка пошевелила плечами под шелковым платком и лукаво спросила:

— А вдруг и вовсе принц?

Ответом ей был взрыв хохота. Разумеется, все восприняли её слова как особенно удачную шутку. Такой, как она, никакой принц никогда бы не заинтересовался. Намедни почти вся челядь, кто не был занят, искала повода посмотреть на любимую наложницу наследного принца. Вот она и вправду была настоящей красоткой, — такой, кто никогда бы не обратил свое внимание на обыкновенных стражников.

И все-таки, человек, её вниманием располагавший в полной мере, был сейчас там, в застенках, в заботливых руках Болтуна, что вызывало у обоих стражников тайное злорадство.

Как будто его преступление заключалось именно в этом.

— Вот говорю вам, — сказал вдруг Чжан, — Не одержимость это. Наверняка принц на трон захотел, не терпелось ему. Вот Его Величество и осерчал...

— Балда! — ругнулся старший, — Нельзя такие вещи обсуждать.

Он поклонился в сторону, выражая почтение отсутствующему здесь королю.

— Да вы обсуждайте, — попросила Мейли, — Тут же все свои. Никто не сдаст.

Ответом ей был подозрительный взгляд. Кажется, не были они уверены, что вечная болтушка-хохотушка будет держать в секрете услышанные крамольные слова.

— Ладно, можете не обсуждать, — вздохнула служанка, — Чжан, а хочешь, я тебе совет дам?

— Совет? — удивился Чжан, — Какой?

На его памяти служанка Мейли никогда не давала кому-либо советов. И теперь он гадал, следует ли это понимать как то, что она уделяет ему особые знаки внимания, или напротив, как то, что она даже не видит в нем мужчину и относится как к ребенку?

— Если ты хочешь произвести впечатление на девушку, не говори о ней никаких «хоть», «даже» и прочего пренебрежения. Пусть она не предел твоих мечтаний, не несравненная Фен Сюин, но она все равно хочет чувствовать себя особенной. Дай ей почувствовать себя такой, и она будет твоей навеки.

Молодой стражник задумался над советом, а вот его старший коллега вдруг подозрительно сузил глаза и крепче сжал копье. Он наконец почувствовал, что что-то не так.

— Что все это значит? К чему этот разговор? Зачем ты завела его?

— Хён? — неуверенно подал голос Чжан, удивленный такой реакцией. Однако привыкший доверять чутью опытного напарника, напрягся и поудобнее перехватил копье.

Мейли же лишь пожала плечами. В её улыбке не осталось ничего от скромности простой служанки.

— Да, собственно... К слову пришлось. Мне просто нужно было немного потянуть время.

— Потянуть время для чего? — не понял Хён.

И тут же душераздирающе зевнул.

— Сонное зелье действует спустя одну минуту и двадцать семь секунд после приема.

Если кто-то из стражников и хотел ей что-то ответить, или задержать её, или поднять тревогу, то у него не было для этого никакой возможности. На глазах окосев, Чжан и Хён плавно опустились на пол и захрапели.

Считанные секунды ушли на то, чтобы отыскать на поясе Хёна ключи от караульных помещений.

— А мои слова все-таки запомни. Хотя бы ради Мейли.

Палач, прозванный, как оказалось, Болтуном, даже не обернулся на открывшуюся дверь: будучи глухонемым, он не отвлекался от своей работы. Лишь когда нежная девичья ладонь с неожиданной силой ухватила его за волосы, он заподозрил неладное.

Но уже в следующее мгновение лезвие ножа, скользнувшее по горлу, навсегда лишило его возможности что-то подозревать.

И лишь оттолкнув прочь убитого палача, девушка наконец взглянула на истерзанное, изуродованное тело принца. К её глазам подступали слезы. Это было странно. Бывало, что она плакала от боли. От унижения. Еще чаще она плакала намеренно, чтобы разжалобить кого-то, чтобы им было проще манипулировать и управлять.

Но сейчас против её воли слезы катились из её глаз, хотя ни боли, ни унижения она не чувствовала. По крайней мере, своих.

Только боль другого человека.

Принц Лиминь, или как там его звали на самом деле, распахнул глаза, — красные уже не только от фамильной магии клана Шэнь, но и от лопнувших капилляров. Секунды он бессмысленным взором смотрел на незнакомое лицо дворцовой служанки. А потом потрескавшиеся губы шевельнулись, вымолвив всего одно слово.

— Сю... ин?

Теперь наследнице Фен хотелось плакать и смеяться одновременно.

— Как ты узнал, что это я? — не удержалась от вопроса она.

Лиминь прикрыл глаза, и лицо его исказилось в болезненной улыбке:

— Все-то... тебе... расскажи.

Он попытался рассмеяться и тут же весь скривился от боли. Сложно, очень сложно смеяться, когда у тебя вся грудь в ожогах и рваных ранах.

— Тише, — сказала Сюин, коснувшись его рукой, — Я здесь. Я с тобой. Мы выберемся отсюда.

Дыхание Жизни никогда не было её сильной стороной, и полноценно исцелить его раны здесь, на месте, она не стала бы и пытаться. Все, что она могла, это поддержать его тело, придать ему сил, чтобы хоть с её помощью, но он мог переставлять искалеченные ноги.

Лиминь был упрям; едва отвязанный от стула, он попытался идти самостоятельно, но почти сразу завалился и повис на плече девушки. Благо, будучи заклинательницей, она Сюин была достаточно сильна, чтобы выдерживать его вес.

— Держись за меня, — попросила она, — И молчи.

К счастью, в столь поздний час в коридоре не было случайных прохожих. Не доходя немного до следующего поста стражи, девушка свернула в укромный уголок, где оставила вещи.

— Возьми это, — протянув Лиминю Коготь Тигра, наследница Фен сомкнула его пальцы на рукояти, — Реликвия признала тебя своим хозяином. Она придаст тебе сил. Хоть немного.

Совершенно не стесняясь мужчины, Сюин начала переодеваться. В скором времени, впрочем, зрелище стало куда менее привлекательным: прежде чем надевать форменный пурпурный халат дворцового евнуха, она сменила и личину.

Две минуты спустя к посту стражи подошел высокий и крупный евнух с вытянутым лицом, широким подбородком, редкими зубами и пустым взглядом бледно-голубых глаз.

— Стой! — крикнул один из стражников, — Куда идешь? И почему...

Он замялся, пытаясь описать «груз» так, чтоб в этом нельзя было заподозрить неуважение к королевской крови.

В ответ евнух улыбнулся чистой и незамутненной интеллектом улыбкой:

— Господин регент сказал, принести Его Высочество в ритуальный зал.

— Я ничего об этом не знаю, — сузил глаза стражник.

Евнух улыбнулся еще шире:

— Господин регент сказал, принести Его Высочество в ритуальный зал.

Стражник, кажется, уже начал догадываться, что ничего более осмысленного от дурачка не добьется. Но все же задал вопрос:

— А почему он с оружием? Разве это не опасно? Говорят, что Его Высочество одержим!

Улыбка оставалась неомрачимой. Так улыбаться мог только тот, кто не понимал опасности демона с древней реликвией в руках.

— Господин регент сказал, дать Его Высочеству этот меч. И принести Его Высочество в ритуальный зал.

Стражник хотел спросить что-то еще, но его напарник ткнул его локтем в бок.

— Проходи уже... дурак.

Отойдя достаточно далеко, Сюин сгрузила свою ношу и привалилась к стене, пытаясь отдышаться. Несмотря на все тренировки, поддерживать обличье, радикально отличающееся от её собственного, было очень тяжело. Но оставался еще последний рывок.

К главному выходу её не пропустили бы без официального подтверждения приказа. Основной план предполагал, что Лиминь сам наденет чужую личину, но после пыток он явно был не в состоянии пользоваться магией.

Оставался запасной план.

Путь на верхний этаж дворца оказался свободен. Там было особенно нечего охранять среди ночи: дворцовый балкон использовался лишь для любования окрестностями. От проникновений извне его защищала стража внизу, во внутреннем дворе.

Что ж, эта стража сегодня увидит нечто необычайное. Событие, каковые порой отражают и в летописях.

Сбросив, наконец, личину, Сюин сняла с шеи шелковый платок. Скользнула Лента Феникса безмолвным обращением к духу-покровителю её клана.

И огромная огненная птица спустилась на дворцовый балкон. Голос её напоминал хриплое каркание и ничем не походил на воспетое легендами прекрасное пение, но главным было другое. Сегодня огненный дух воплотился в достаточно крупной форме, чтобы без помех нести двух человек, — пусть даже это значило, что остаться незамеченным ему не удастся ни под каким видом.

Скоро слухи о явлении феникса умирающему королю начнут множиться, но к тому времени наследница Фен Сюин и принц Шэнь Лиминь уже покинут Тьянконджичен.

Регент Чжи рвал и метал. Его регентство, которое должно было стать триумфом для него и его клана, начиналось с катастрофы. Стоило эмиссару по особым поручениям покинуть двор, как все пошло наперекосяк.

— Евнух Бендан унес наследного принца?! — шипел он, — По моему приказу?! А ЭТО КТО ПО-ВАШЕМУ, ИДИОТЫ?! — последние слова регент выкрикнул на весь дворец, с трудом удержавшись, чтобы не превратить указующий жест в смертельный удар.

Добродушная улыбка умственно-отсталого слуги в этот момент раздражала еще сильнее.

Тем более что незадачливым стражникам было совсем не до смеха.

— Мы заслуживаем смерти, Ваше Превосходительство!

Сейчас они искренне завидовали тем двоим, которых до сих пор не удалось разбудить. А ну как к моменту, когда они проснутся, гнев господина слегка поутихнет?

— Конечно, заслуживаете! — откликнулся Чонглин, — Вечером выпьете яд, оба. Ваши семьи я пощажу.

— Благодарим за проявленную великую милость!

Обреченные попытались поцеловать подол ярко-алого халата, но регент сделал шаг прочь. Ладонь крепко сжалась вокруг рукояти черного меча, пожалованного Его Величеством, и меч отозвался багряными искрами.

— Вон с глаз моих, и чтобы я вас не видел! Иначе видит Небо, я передумаю!

Стражников как ветром сдуло. Рывком обернувшись на свою свиту, Чонглин добавил:

— Вон все! Ты!

Он указал на красавицу Лю, ныне получившую статус его личной служанки.

— Иди в мои покои и жди там дальнейших распоряжений. Ни с кем во дворце не заговаривай! Узнаю, что языком болтаешь — отрежу его к демонам.

— Да, молодой господин, — испуганно побледнев, проблеяла служанка.

Уже не обращая внимания на простолюдинов, регент Чжи направился наверх. Бессильный гнев кипел внутри него. Как... как такое могло случиться? Кто посмел?

Кто посмел освободить демона, заточенного волей лично Его Величества?

— Господин, — подскочил к нему по дороге один из мелких чиновников, которого, насколько помнил регент, звали Гюреном, — При дворе рассказывают... Ночью в небе над дворцом видели феникса! Говорят, феникс не являлся королям со времен рождения Цуйгаоцзуна, и его явление предвещает грандиозные события! Еще говорят...

— Мне некогда тратить время на россказни простонародья, — прервал его Чонглин, — Выясни, не пропал ли этой ночью кто-то из обитателей дворца. Еще выясни, кто из заклинателей сейчас в городе. Пригласи их всех на завтра. Порядок на твое усмотрение.

— Да, Ваше Превосходительство!

С тяжелым сердцем предстал Чонглин перед королем. Сейчас Его Величеству сложно было даже разлепить глаза. Но проницательности он не утратил и сразу же понял, что новости не из приятных.

— Что такое, Чонглин? — спросил король, — На тебе нет лица. Развей мои страхи, неужели мой сын и единственный наследник скончался под пыткой?

— Упаси Небо! — вскричал регент, — Нет, ничего такого. Он жив. Но... мы не знаем, где он.

— То есть, как? — король попытался приподняться на постели, но быстро оставил эту затею.

— Сегодня ночью неизвестные проникли в темницу, — сообщил заклинатель Чжи, — Опоив стражу сонным зельем, они выкрали наследного принца и сбежали.

Прикрыв глаза, какое-то время Его Величество молчал.

— Если лишь так можно искупить мою вину, прошу вас, заберите мою жизнь, — вновь подал голос Чонглин. Почти надеясь на скорую смерть.

Уголок губ старика слегка дернулся.

— Сейчас мы говорим не об искуплении, мой мальчик. Запомни, пожалуйста: искупление бессмысленно. Человек, ищущий искупления, смотрит в прошлое. А человек, занимающийся политикой, должен смотреть в будущее. В будущее, где страна нуждается в правителе. Сейчас составь в письменном виде полный отчет по ситуации. Также отбери надежных людей, которые смогут вести поиски наследного принца, не давая утечь информации о произошедшем. Прикажи, пусть явятся к тебе послезавтра... Невзирая на траур.

— На траур? — не понял регент.

Открыв глаза, Его Величество перевел взгляд на ученика. Он грустно улыбнулся:

— Я не хотел доводить до этого. Но сейчас выбора нет. Время истекло. Прости меня, мой мальчик.

Следующим днем король Шэнь, получивший храмовое имя Тьяохецзун, скончался. Умер он мирно, во сне, после тяжелой и изнурительной болезни, окруженный покоем и умиротворением, подобными тем, что его правление принесло королевству.

Процессии в траурных белых одеяниях и с пустыми знаменами прошли по всем улицам Тьянконджичена, и во все земли кланов отправились вестники с указанием молиться Светлым Небожителям, дабы в новую жизнь великий король отправился по делам своим в жизни этой. На каждом углу слышались рыдания как профессиональных плакальщиц, так и просто неравнодушных граждан, а к поминальной табличке, выставленной в фамильном святилище клана Шэнь, выстраивались целые очереди из желающих засвидетельствовать свое почтение покойному.

Пожалуй, самым необычным было то, что впервые за десять поколений клана Шэнь не было одной важной детали. Не стояло перед поминальной табличкой коленопреклоненной фигуры наследного принца, что по традиции должен был бдеть, не смыкая глаз, первые четыре дня траура. Официально было объявлено, что принц все еще, следуя последней воле Его Величество, скрывается от людей, проходя через очищение от овладевших им злых духов.

В кулуарах дворца все чаще звучал эвфемизм «болезнь». О том, что наследный принц одержим демоном, мог говорить сам король, но при дворе предпочитали обтекаемо говорить «принц Лиминь тяжело болен». И на время болезни принца власть над страной в свои руки прочно взял регент.

В первый же день траура по Его Величеству Чжи Чонглин пропустил через свою приемную всех сановников и министров высокого ранга и ясно дал понять: ему известно обо всех делах Его Величества, даже о самых секретных, и если кто-то рассчитывал воспользоваться его неосведомленностью в своих интересах, то это желание может запросто закончиться на плахе. Запустить руку в казну, выгадать себе под шумок дополнительных полномочий или увильнуть от исполнения обязанностей — не удастся. Доверенные лица Тьяохецзуна — Лунь Танзин и Цзао Гуангли — сохранили свои посты официально и должны были продолжить свою работу, как будто Его Величество был все еще жив и при власти.

Неофициально же Чонглин уже начал процесс замены старых фаворитов и возвышения новых. Из земель Лаошу по его приказу прибыл Лаошу Шитоу, старший сын главы. Прибыл и тут же поставил вопрос ребром:

— Где моя сестра?

Человек прямой и чуждый интриг, Шитоу никак не мог спросить об этом иначе как напрямик. Да и внешне он меньше всего ассоциировался с образом своего клана. Мускулистый, гороподобный гигант возвышался над всеми, даже над заклинателями, в целом через одного отличавшимися высоким ростом. Даже покойный принц Веймин уступал ему ростом на добрых две головы.

Большая ирония для клана, тотем-покровитель которого — Мышь.

— Люди Его Величества ищут её, — заученно сообщил регент, — Уверяю вас, как только они сообщат о каких-либо успехах, я немедленно сообщу вам.

Не так давно к нему уже обращалась с тем же вопросом глава Фен. Забыв о приличиях, гордости и самообладании, Цзиньхуа устроила натуральную истерику, на какую способна лишь мать, потерявшая единственное дитя. Ему пришлось восемь раз повторить ей свои обещания, прежде чем она хоть немного успокоилась.

В такие моменты он порой думал, что довести эту женщину до точки слома и оставить в её руках власть над кланом было не самой мудрой его идеей.

— Я хочу помочь, — упрямо насупившись, сказал Шитоу, — Устройте мне встречу со своими людьми, занимающимися этим делом.

— С людьми Его Величества, — мягко поправил Чонглин, — Я лишь покорный исполнитель воли Его Величества... В жизни или в смерти.

Шитоу молча кивнул, принимая этот аргумент, но напряженный взгляд серых глаз давал понять, что просьба все еще в силе.

— К сожалению, я не могу помочь вам с участием в поисках, — ответствовал Чонглин, — Ими занимается Лунь Танзин. Когда заклинатель Лунь отправляется на задания, он не приемлет контроля из метрополии.

Собственно, он не знал даже, из каких соображений Танзин решил, что наследница Фен и заклинательница Лаошу могут быть в землях Хоу. Да и честно говоря, поиски похищенных барышень не входили даже в двадцатку приоритетных целей в столь смутные времена, но вот об этом как раз говорить не стоило.

— Однако вы можете помочь им, оставаясь здесь.

— Что вы имеете в виду? — нейтральным голосом спросил Шитоу.

Регент замялся, раздумывая, стоит ли говорить ему.

Точнее, давая понять, что раздумывает об этом.

— Я могу доверить вам тайну? — осведомился он наконец, — Разумеется, вам придется дать клятву, что вы не расскажете никому об услышанном.

— Я дам эту клятву, — серьезно ответил Шитоу, — Но если вы хотите дать понять, что мою сестру не найдут...

Окончание фразы угрожающе повисло в воздухе. Мысленно Чонглин досадливо вздохнул. Казалось бы, регент исполняет волю короля и пользуется всей полнотой его власти. Но нет у регента королевского авторитета, привычного трепета людей перед святостью персоны помазанника Неба.

Это сильно затрудняло работу.

— Демон, что похитил вашу сестру, вырвался на свободу. Это держится в секрете во избежание паники. Однако у нас есть основания считать, что он все еще может быть где-то в столице. Он жаждал взойти на трон и завладеть наследием Одинокой Ханъэ, и он сделал бы это, если бы не жертва Его Величества, отдавшего свои духовные силы ради защиты страны. Сейчас же, когда Его Величества не стало, я опасаюсь, что демон может напасть вновь. Я хотел бы, чтобы вы защитили меня и все королевство Шэнь, заклинатель Лаошу. Вы сильнейший воин в стране с тех самых пор, как от рук демона пал великий Цзао Тенгфей. Лишь под вашей охраной я смогу чувствовать себя в безопасности.

Шитоу молчал, переваривая услышанное.

— Если же нам удастся захватить демона живым, — продолжил Чонглин, — Это будет наш шанс узнать, где он держит вашу сестру.

Наследник Лаошу был лаконичен.

— Я схвачу этого демона.

Цзао Вэйдун был одет в траурные белые одежды, но несмотря на это, когда во внутреннем дворе замка Хуфенг остановилась карета со знаменем тигра на зеленом поле, лицо его озарилось искренней улыбкой радости.

— Сестра!

Не стесняясь присутствующих слуг, он стремительно подбежал к выходившей из кареты Лянмян и порывисто обнял её за шею.

— Я скучал по тебе, Лянмян.

— Тише, — сказала она в ответ, — Наследнику клана не пристало выражать свои чувства столь открыто.

— Прости, сестра.

Слегка опомнившись, мальчишка подался назад и сцепив руки в церемонном жесте, поклонился по всем правилам старинного этикета:

— Наследник Цзао Вэйдун приветствует старшую сестру Цзао Лянмян.

— Заклинательница Цзао Лянмян приветствует младшего брата Цзао Вэйдуна, — в тон ему ответила девушка.

И лишь когда брат и сестра остались наедине, они вновь перешли на «ты».

— Это правда? — Вэйдун аж весь подался вперед от любопытства, — До нас доходили слухи из Тьянконджичена. Тот, кто убил дядю Тенгфея. Это был не принц? Это был демон?

Лянмян устало улыбнулась.

— Никто не знает точно, — ответила она, — Объявили, что это так. Возможно, что это правда. Некоторые, однако, шепчутся, что таким образом Его Величество хотел оправдать единственного оставшегося сына.

Наследник Цзао аж содрогнулся, пораженный услышанным.

— Но... как же?.. Разве в этом есть смысл?..

От возмущения он на какие-то секунды утратил способность формулировать законченные мысли.

— Разве мог Его Величество поступить подобным образом? Разве можно помыслить о том, чтобы носитель Мандата Неба был способен на такое?

— Отец говорит, что возможно, династия Шэнь давно уж утратила Мандат Неба.

Эти слова прозвучали подобно раскату грома. Воцарилась тишина. Будь в покоях хоть один человек, не принадлежавший к клану Цзао, возмутился бы он крамольным речам и при первой возможности донес о них во дворец. Целые семьи уничтожались за куда меньшее.

Но сейчас никого, кроме них двоих, здесь не было. Даже слуг заклинательница Цзао предусмотрительно отослала прочь.

Зная заранее, что речь пойдет о вещах, слышать которые не дозволено даже простонародью.

— Так говорит отец, — повторила Лянмян, будто оправдываясь, — Но у него на то действительно есть причины. Ты же видишь, что происходит. Династия Шэнь угасает. Его Величество скончался, и двое из трех его сыновей тоже. Единственный оставшийся наследник — одержим и не может править. Вместо него на троне — регент, выскочка, не имеющий отношения к династии и занимающий свое место не по праву. Так говорит отец.

— Потому что отец считает это место своим, — отметил Вэйдун.

Встретив холодный взгляд изумрудных глаз, он предпочел не развивать эту мысль. Неприемлемо сыну критиковать отца.

— Это неважно, — заверила Лянмян, — Важно то, что династия Шэнь уже не правит этой страной. Её силы угасли, и время её закончилось. Когда-то, восемнадцать лет назад, наш клан помог им удержаться на престоле. Но время идет, и ситуация развивается...

— Что конкретно ты имеешь в виду? — не удержался наследник.

Он все больше хмурился. Не нравилось ему то направление, в котором шла беседа.

Если отец задумал мятеж, это шло вразрез со всем, чему Цзао Гуангли когда-либо сам учил своих детей. Будущую опору трона, вернейших и надежнейших слуг Его Величества.

Вместо ответа Лянмян достала из рукава запечатанное письмо.

— Никто не должен этого видеть. Вообще никто, даже самые доверенные люди. Здесь инструкции от отца. Ты должен распечатать письмо, когда увидишь синий фейерверк, и выполнить в точности все, что тут написано. Слышишь? В точности.

— Слышу, — растерянно повторил мальчишка, держа письмо осторожно, как ядовитую змею, — А ты сама? Ты останешься со мной? Ты мне поможешь?

Девушка покачала головой с искренней печалью, тут же скрывшейся за вежливой маской. Она не желала, чтобы брат понял, что когда отец озвучил свое решение, она проплакала весь вечер.

— Я хотела бы. Но не смогу. Мне предстоит новое путешествие. Пожелай мне... быть сильной.

Во времена своего безоблачного детства Дан видел в одном старом фильме, как один из персонажей упал с большой высоты. Затем его сбил автобус. Затем переехал дорожный каток. И напоследок по нему промаршировал военный оркестр.

Для полноты картины, фильм был комедией.

Почему-то именно эту сцену вспомнил Дан первым делом, когда пришел в себя настолько, чтобы более-менее воспринимать окружающий мир и ощущать собственное тело. Не то чтобы у него что-то болело. Нет, совершенно не так. Не «что-то». Он болел весь.

Как Колобок после пьянки.

— Проснулся, Спящий Красавец? — послышался рядом знакомый насмешливый голос.

Сюин, уже в своем настоящем облике, оглядела его скептически:

— Хотя знаешь, на красавца ты сейчас вообще не тянешь. Тебе стоит поскорее зарастить прорехи в своем теле. А то с таким женихом стыдно показаться на публике.

Дан прикрыл глаза и через силу улыбнулся:

— Перед таким аргументом я пасую. Я постараюсь. Где мы?

Полутемное помещение со стенами из необработанного камня казалось смутно знакомым.

— Не узнаешь? — продолжала ухмыляться девушка, — Это логово Миншенга в горах Йинчен. Тут, правда, уже завелась новая мелкая банда, но я убедила их, что молодой паре нужно уединение.

Даниил хмыкнул, прекрасно понимая, что это было за «убеждение». Но сейчас судьба разбойников мало его волновала.

— Троих я связала и оставила в живых, — продолжила Сюин, — Тебе пригодятся. Потому что исцеляться будешь сам, и на это потребуется много духовных сил. А на мои не рассчитывай: я с тобой не лягу, пока хотя бы не избавишься от этих уродливых ожогов.

— Тогда мне точно следует избавиться от них поскорее, — слабо улыбнулся Дан.

Хотя оба прекрасно понимали, что изувеченные ноги с разорванными сухожилиями мешают здесь как минимум не меньше.

Опершись на выступ в стене, Даниил попытался подняться. Израненное тело тут же выразило категорический протест. Усмешка сошла с лица девушки, она кинулась к нему, и в голосе её прозвучало искреннее беспокойство:

— Ты с ума сошел?! Тебе нельзя вставать!

— Можно... Просто у меня не получается, — выдохнул Дан.

После пары попыток он сдался.

— Я не хочу обременять тебя. Но кажется, выбора у меня пока нет.

Мысль о том, что придется неопределенный срок быть беспомощной развалиной, повергала его в отчаяние. А от осознания, что придется быть беспомощной развалиной на глазах именно у этой женщины, становилось совсем тоскливо.

Сюин не стала ничего говорить, не стала лживо заверять, что ей несложно. Молча поправила подушку и так же молча отвернулась, чтобы уйти, оставив его одного. И уже в спину ей Дан негромко произнес:

— Спасибо.

Наследница Фен вздрогнула всем телом. Как будто разряд тока пробежал по её позвоночнику.

— Мне никто и никогда этого не говорил, — призналась она, не оборачиваясь.

Но почему-то он знал, что щеки её покраснели.

— Тогда я скажу это снова.

Дан кое-как приподнялся, чтобы лучше видеть девушку. Только сейчас до него медленно начинало доходить, что он жив. И будет жить. Это чувство почти опьяняло. И будущее казалось светлым и радостным.

По крайней мере, если в этом будущем будет она.

— Спасибо тебе. Не только за то, что ты спасла меня. Но и просто за то, что ты есть. Что ты есть в моей жизни.

— Пожалуйста, — к тому моменту Сюин кое-как справилась с эмоциями и вернула прежний ехидный тон, — Я тоже, знаешь ли, рада, что я есть.

Она обернулась к нему, и в изумрудных глазах Дан увидел робкий отблеск тепла.

Какое-то время юноша колебался, не испортит ли все, задав сейчас вопрос, который занимал его мысли.

Но все-таки не удержался.

— Но все-таки, почему? Почему ты помогла мне? Ведь я проиграл. Некогда ты говорила, что предашь меня, если я окажусь недостаточно сильным. Почему ты... изменила свое намерение?

Наследница Фен дернула плечом с деланным безразличием:

— Я не изменила его. Я просто в тебя поверила. Поверила в твои силы. Поверила в то, что ты в конечном счете свергнешь Цуйгаоцзуна и станешь королем. А меня, соответственно, сделаешь своей королевой. Ты проиграл ему в этот раз, но я видела, как ты боролся, и я верю, что тебе достанет сил остаться победителем в итоге. Чего не удалось когда-то моему отцу и брату.

Она улыбнулась:

— Мой принц... Я ведь уже говорила при первой нашей встрече. Не стоит принимать меня за певичку из веселых кварталов. Я не мечусь между разными мужчинами в поисках сиюминутной выгоды. Мне нужен один надежный мужчина... И ты мне вполне подходишь. Поэтому я отдалась тебе там, в монастыре. Я выбрала тебя, и в тот момент нас связала незримая нить.