Николай I Освободитель. Книга 7

Вполне реальный план, который при воплощении в жизнь совершенно точно ставил бы Россию на грань поражения. Если не военного — все же войск в стране было еще много — то политического совершенно точно. Потерю Царьграда, который был поднят пропагандой на щит в качестве величайшего достижения в истории России, мне бы вероятно не простили бы.

В русском Главном штабе все это прекрасно понимали, поэтому еще с начала весны специально переброшенными на юг отдельными саперными батальонами началось сооружение укрепленной линии, прикрывающей перешеек Галиполийского полуострова и было начато возведение уже нормальных артиллерийских батарей, а не тех наскоро устроенных времянок, на которых мы встречали островитян в проливе первый раз. Отдельно были усилены и модернизированы в соответствии с последними научными достижениями Чаталджинские позиции, прикрывающие с суши Царьград.

Третья оборонительная позиция была устроена на основании Вифинского полуострова для обороны от турецкой армии, которая после отступления египтян — Ибрагим-Паша честно выполнил свою часть сделки и ушел обратно наводить порядок в своих тылах, — из Малой Азии немного воспряла духом. Тем более, что бремя ее снабжения взяли на себя англичане, которые по примеру российской армии стали потихоньку переходить на новую винтовку Бейкер-Энфилд под бумажный унитарный патрон.

Последнее стало хоть и ожидаемой, но весьма неприятной новостью, поскольку лишало русских солдат подавляющего преимущества в перестрелках на средних дистанциях. Впрочем, новые винтовки еще только начали поступать в войска, солдаты еще не знали матчасть, а офицеры плохо понимали, как пользоваться новым оружием, так что о партите в этом деле говорить было явно рано.

Всего на севере Меланского залива высадилось порядка семидесяти тысяч англичан, пятнадцати тысяч неаполитанцев, и двадцати тысяч турок. Да, Неаполитанское королевство тоже вступило в войну против России, что проходило, впрочем, скорее по части исторического анекдота нежели по части стратегической военной информации. Не знаю, чем купили Фердинанда II, у которого и дома было далеко не все в порядке со стабильностью, однако в экспедицию на восток он отправил отборнейший сброд, плохо вооружённый, никак не обученный и предпочитающий пить и жрать за счет англичан, а не атаковать русские позиции.

Тем более что позиции в ожидании гостей были подготовлены на славу — километры траншей, ловушки, мины, пристрелянная по квадратам и корректируемая с воздушных шаров артиллерия, телеграфная полевая связь, и десятки километров колючей проволоки в качестве десерта.

Последняя и вовсе стала для англичан настоящим открытием. Со знаком минус естественно. Нет, колючка производилась уже чуть ли не десяток лет и не только в России, но и в других странах, вот только использовать ее в военном деле пока никто не пробовал. И как бороться с этой напастью, готовых рецептов просто не было.

Помнится, во время Первой Мировой лучшим средством от колючей проволоки была многочисленная тяжелая артиллерия, эффективно пробивающая своим снарядами проходы в таких заграждениях. Потом уже появились танки. До первого нам было еще лет двадцать, до второго — все пятьдесят, а пока на вооружении англичан стояли дульнозарядные пушки, стреляющие чугунными ядрами, от которых проку было в данном случае примерно нисколько. Резать же проволоку вручную под артиллерийским и винтовочным обстрелом оказалось делом откровенно на любителя.

С другой стороны, нужно признать, что англичане достаточно быстро адаптировались, показывая, что они совсем не случайно создали величайшую в человеческой истории империю, над которой никогда не заходит Солнце. Уже во время второй атаки они использовали дымовые шашки под прикрытием которых сумели в достаточном количестве покромсать ненавистную колючку. Не то чтобы это им сильно помогло, но и сбрасывать со счетов островитян тоже было глупо.

Другим подобным примером были мины. Узнав о возможной высадке вражеского десанта, наши морячки прикинули по карте хер к носу и выставили несколько минных банок в тех местах, где высадка была наиболее вероятной. Англичане в свою очередь столкнувшись с подводной угрозой второй раз — теперь не повезло идущему во главе колонны 30-пушечному пароходофрегату — паниковать не стали, а легли в дрейф, спустили шлюпки и методично вытралили установленные нами мины. Опять же не без эксцессов — пара мин все же взорвалась в процессе, что стоило британцам полтора десятка убитых и покалеченных матросов — но можно было уверенно сказать, что теперь новое оружие будет изучено вдоль и поперек, и вскоре что-то похожее появится и у противника.

— Хорошо, — я задумчиво кивнул, — Россия готова вступить в войну против Австрийской империи. Думаю, недели через две войска будут готовы к броску на запад. Две недели прусская армия сможет продержаться?

— Думаю, да, — Фридрих Вильгельм с одной стороны явно испытал облегчение, а с другой — предпочел бы, чтобы Каменский и Паскевич начали выдвижение уже завтра. — Вряд ли австрийцы смогут захватить Берлин за это время.

— С падением столицы война не заканчивается, — пожав плечами, заметил я. — Уж Пруссаки то об это должны знать лучше всех.

Достаточно прозрачный намек на то, сколько раз за последние сто лет враги королевства брали Берлин. Раз пять, наверное. С другой стороны, немцы каждый раз умудрялись восставать из пепла и даже оказываться в прибыли, что тоже немаловажное умение.

— Это да, — согласился принц, — однако я бы предпочел до этого не доводить.

— Хорошо, — я подвинул в сторону немца специально заготовленную папку с документами. — Вот здесь условия помощи России. Я надеюсь, мой дорогой брат, ты не думал, что наша помощь будет бесплатной. Тем более, после того как Берлин нарушил свои обязательства по нашему оборонительному союзу?

Фридрих Вильгельм было вскинулся, но быстро сдулся. Во-первых, тут его страна была со всех сторон неправа, если мерять человеческими категориями, конечно, ну а во-вторых, он был банально не в том положении, чтобы сейчас показывать свое эго.

В папке было много чего. Как международно-политического, так и внутренне-экономического. Например, по нашим давним договоренностям Саксония в случае конфликта должна была достаться Пруссии, теперь же там предполагалась лишь смена династии без объединения под одной короной. Это была еще одна небольшая мина, которую я подкладывал под процесс объединения Германии.

Насколько я помнил из истории, Германскими императорами там были три монарха: Вильгельм I, его сын, Фридрих, который проправил всего несколько месяцев и потом Вильгельм II, на котором империя и закончилась. То есть сам сидящий передо мной принц наследников не оставил, и судя по тому, что он был на год старше меня, но детей до сих пор не имел — были в этом какие-то медицинские проблемы.

Так вот мне показалось, что было бы неплохо отправить будущего Вильгельма I, показавшего себя весьма деятельным и успешным монархом, править меленькой Саксонией, а вместо него на трон посадить третьего сына нынешнего короля — Карла. Этот принц пошел по «военной линии» и с точки зрения управления государством особых талантов в себе не обнаруживал. Если рассматривать будущую ситуацию в Европе с перспективой двадцати-тридцати лет, то мне он казался гораздо более предпочтительным на прусском троне.

Ну и плюс к этому там были обязательства по закупке русских товаров, взаимное проникновение капитала, доступ к постройке железных дорог на территории Пруссии, возможность выкупить доли в кое-каких судостроительных активах, куда нас до этого старательно не подпускали и даже обязательства по началу преподавания русского языка в прусских вузах. В общем, все это было направлено на то, чтобы максимально привязать к нам Берлин. Экономически, политически и культурно. Чтобы там даже не думали смотреть в какую-то другую сторону.

Ну и окончательный отказ Пруссии от прав на остров Рюген, который и так находился у нас в аренде, но я решил закрыть этот вопрос заранее. Чтобы потом не пришлось отдавать то, что уже давно считаешь своим. Такая себе вишенка на торте.

В результате переговоров большая часть предложенных нами статей была прусским принцем принята. Сложно торговаться, когда у тебя в пятидесяти километрах от столицы стоит 250-тысячная вражеская армия.

Нам же — Российской империи, в смысле — этот договор фактически ничего не стоил, поскольку 1 октября по всей Венгрии вспыхнуло общенациональное восстание, и мы в любом случае не собирались упускать такой момент.

Надо сказать, что Вена, увлеченная идеей наконец окончательно закрыть спор о лидере среди немецких государств, нарастание подогреваемого искусственно недовольства в венгерских землях банально проспала. Со стороны казалось, что политика закручивания гаек, начатая после неудавшейся революции 1832 года, дала свои плоды, и в стране все чинно, мирно и благородно. Однако огонь, загнанный в подполье, продолжал активно тлеть и при первой же возможности вырвался наружу.

1 октября 1837 года в Пеште началось всеобщее восстание. Неожиданно на улицы города вырвались вооружённые отряды с красно-бело-зелеными повязками на руках, блокировали все въезды и выезды из города, начали занимать административные здания и арестовывать по заранее составленному списку находящихся тут имперских чиновников. Вечером того же дня в городской ратуше было проведено первое собрание Временного Правительства, которое приняло решение об учреждении отдельного венгерского королевства, была провозглашена свобода печати, всеобщее равенство, незыблемость гражданских прав, объявлено о созыве парламента, который в будущем должен был решить вопрос о венгерском монархе, заявлено начало работы над венгерской конституцией.

Решения временного правительства тут же были оформлены в виде манифеста, разосланного с помощью телеграфа по венгерским городам и даже в соседние страны с просьбой признать молодое государство.

Интересным моментом тут было то, что границы венгерского королевства как бы не были точно очерчены. В первой половине 19 века будущая территория Венгерского королевства в составе Австрийской империи, в которую входили Трансильванские, Русинские, Словацкие и Сербо-Хорватские земли, административно делилась на четыре куска, и теоретически Пешт мог бы претендовать только на земли населенные непосредственно венграми. С другой стороны, желание во время «развода» прихватить с собой побольше общего имущества Временным Правительством практически даже не скрывалось.

Поскольку непосредственно австрийские войска были заняты на юге и севере, столица Венгрии перешла под власть восставших практически без боя, а уже на следующий день подстегнутые манифестом и отрядами самообороны, вооруженными русским оружием, заполыхали и остальные города королевства.

Тут нужно еще сделать небольшое отступление и дать справку о том, что из себя вообще представляла собой регулярная Австрийская армия. Традиционно так сложилась, что состояла она в основном из немцев, а уж на командные должности и вовсе представителям иных национальностей попасть было практически невозможно. При этом естественно лишаться 75% мобилизационного потенциала было глупо, поэтому кроме регулярной армии существовал еще и ландвер, мобилизуемый в основном во время войны. И вот уже ландвер — ополчение, по сути, — состоял из нацменов чуть более чем полностью за исключением опять же высших командных должностей. На ополчение возлагались обязанности по поддержанию порядка и прикрытию границы на спокойных участках, пока основная армия воюет где-то там.

А учитывая, что тонкую полоску земли в Галиции, оставшуюся у Австрии после 1809 года между Днестром и Карпатами изначально австрийский генштаб и не собирался защищать всерьез, понимая, что позиция может стать ловушкой для армии, получилось, что вся восточная граница империи в основном прикрывалась именно полками венгерского ландвера, собственно немецких войск на это дело у Вены просто не осталось. Когда же 2 октября Россия объявила Австрии войну и двинула корпуса на запад, венгерские части с радостью — пленив, а кое-где и перебив офицеров немецкого происхождения — перешли на сторону нового союзника, открыв путь на запад через Карпатские перевалы на Венгерскую равнину.

Одновременно с этим — с трехдневной задержкой — в наступление перешла южная армия Паскевича, пополнившаяся за время стояния на Дунае двадцатитысячным валашским корпусом и достигнув таким образом численности почти в сто тысяч человек. Валашцы, надо признать, очень быстро распробовали на себе тяжесть новой немецкой руки, при которой даже о былой автономии не было смысла вспоминать и начали активно бежать на восток. Ничего удивительного, если их положение при турках-мусульманах было легче чем при католиках-австрияках.

Армия генерала Гайнау, захватившая ранее Сербию и Валахию, для вторжения в Пруссию была значительно ослаблена и теперь насчитывала лишь около пятидесяти тысяч человек, что в совокупности со сложным ландшафтом, оторванностью от тыла и недружелюбно настроенным населением делало ее положение если не отчаянным, то крайне тяжелым.

Юлиус Гайнау был человеком опытным, поэтому боя постарался не принимать и начал отступать из Валахии на запад, давая лишь арьергардные бои, предназначенные для выигрыша времени. Уже 7 октября Паскевич освободил Бухарест и вернул трон Александру Гика. Еще через две недели русская армия вошла в Белград, который встретил православной войско как героев освободителей.

Гайнау все же смог ускользнуть за Дунай, перед этим пограбив и разрушив все что мог на правом берегу, чтобы затруднить снабжение противника. В свою очередь Паскевич, понимая, что переправляться через такую реку как Дунай в виду врага — просто опасно, двинул армию дальше на запад в Боснию, рассчитывая там тоже поднять народ против Вены.

В это же время на севере союзная немецкая армия под командованием фельдмаршала Вельдана начала спешно отступать из-под Берлина, так и не сумев полностью взять город. 27 сентября у самых предместий Берлина состоялось большое сражение, в котором австрийцы сумели отбросить защитников города с занимаемых позиций, однако полностью воспользоваться плодами своей победы они просто не успели, и из-за начала венгерского восстания фельдмаршал был вынужден повернуть обратно, лишь «облизав» город с самого краешку.

К концу октября диспозиция сложилась такой: армия под командованием фельдмаршала Каменского стояла в 100 километрах от Вены. Под рукой русского военачальника было около 205 тысяч человек — 130 русских и 75 тысяч венгров.

Впрочем, венгры представляли собой силу весьма условную. Оружие там было самым старым, порой не хватало даже ружей времен Наполеоновских войн, а артиллерия наличествовала в гомеопатических количествах. Сами солдаты были по большей части воодушевленными, но мало что умеющими добровольцами, которыми командовали на офицерских должностях бывшие унтера и даже сержанты. А в качестве генералов были недавние командиры батальонов и в лучшем случае — полков. Чтобы создать армию с нуля очевидно одного месяца слишком мало, и это было понятно всем.

Вену защищала спешно стянутая откуда только можно 90-тысячная армия под командованиям генерала Виндишгреца. На помощь ей спешил Вельдан с 200 тысячами с севера и Гайнау с 35 тысячами с юга. Плюс в этом же направлении двигались с севера 110 тысяч пруссаков, желавших посетить Вену с ответным визитом, и Паскевич с юга, имеющий под рукой 75 тысяч штыков и сабель. А сверх того со стороны Франции на восток выдвинулась армия 250-тысячная армия под командованием маршала Сюше.

Все шло к тому, что избежать грандиозного сражения никак не удастся.

— Телеграмма из Охотска, ваше величество, — заглянул в кабинет неизменный Муравьев. — С пометкой «наисрочнейшее». Вы просили докладывать о таком сразу.

— Да, Николай Николаевич, конечно, — я кивнул, принимая запечатанный сургучем конверт. Понадобилось всего тридцать лет, чтобы добиться от подчиненных понимания важности тайной информации. Теперь телеграфисты на местах и особенно в Михайловском замке регулярно проходили проверки СИБ, а донесения ими получаемые передавались исключительно в запечатанном виде, чтобы ничьи посторонние глаза в них просто так влезть не могли. Каждый телеграфист — уважаемая и высокооплачиваемая классная должность на секундочку — за сохранение секретов, полученных по долгу службы, нес персональную ответственность. Вплоть до каторги.

Я хрустнул сургучом, и достал из конверта бумагу с наклеенной на ней телеграфной лентой.

«Солнце встало на западе тчк Калифорния тчк Много тчк Запрос на инструкции тчк».

— Твою ж мать! — Выругался я в сердцах, — только этого не хватало. Как же не вовремя.

Сообщение «Солнце встало на западе» означало обнаружение золотых месторождений. Учитывая то, что от Охотска до Калифорнии два месяца пути, вероятность того, что о золоте в Калифорнии еще не знает куча лишнего народа была крайне мала. А это означало, в скором времени появление еще одного фронта боевых действий, теперь уже на Американском континенте. Янки не будут собой если не попытаются, пользуясь моментом, отжать себе такое богатство, тем более после войны в Техасе они спешно бросились усиливать армию. Вот теперь и повод появился ее применить.

Глава 8

— Ты как, солнышко? — Я нежно погладил дочь по руке с зажатой в ней книгой. — Болит?

— Болит, — тяжело вздохнула Мари, — ноет, сплю плохо. Скучно, я устала лежать. Уже отлежала все что можно.

В голосе девушки прорезались плаксивые нотки.

— Терпи, солнышко, оно и должно болеть. Кость растет, доктор говорит, что осталось потерпеть всего неделю и они будут снимать аппарат, — я скосил взгляд на тяжелую конструкцию «навинченную» на ногу дочери. Аппарат Пирогова тут получился, как мне кажется, несколько более тяжелым и массивным нежели те, что я видел в будущем. Во всяком случае дочь с железяками на ноге практически не вставала и передвигалась с большим трудом. Нога под железом выглядела бледной и «похудевшей» от отсутствия движения. — Нога заживет, и ты снова сможешь ходить.

— Шрамы останутся…

— Ну уж это — самая малая из проблем, — усмехался я, — поверь мне как мужчине, в таком месте твои шрамы сможет увидеть далеко не каждый, а тот, кто туда доберется, на шрамы будет отвлекаться в последнюю очередь.

— Пошляк! — Дочь делано шлепнула меня по руке, но было видно, что немудреная шутка смогла немного добавить ей настроения. В отличие от двора королевы Виктории, которая заняла трон полгода назад, у нас показательная чопорность и пуританство были не в чести. Нет откровенный разврат безусловно порицался, но и «лежать и думать об Англии» девушек в первую брачную ночь тоже не учили. — Как у тебя дела с Варварой? Ты планируешь на ней жениться?

О наших близких взаимоотношениях с девушкой знал очень ограниченный круг лиц. Изначально для того чтобы не компрометировать ни одну из сторон этого «треугольника», а теперь, после гибели Александры, по идеологическим причинам. Нужно было выждать хотя бы год траура, прежде чем вновь официально перезапускать свою личную жизнь.

Естественно старшие дети были в курсе этих отношений. В семье, где сохранялись достаточно тесные отношения между ее членами, утаить подобное было просто невозможно. С самого начала, когда Варвара только появилась в моей жизни, мне пришлось пережить несколько не слишком приятных разговоров — старший сын меня по-мужски практически сразу понял, а вот дочери некоторое время дулись, пока Александра сама не объяснила всю ситуацию — но достаточно быстро ситуация устаканилась и вошла в спокойное русло. И вот теперь дочь интересовалась, собираюсь ли я «развивать» данные отношения.

— Не знаю, если честно, — как на духу ответил я.

— Я думала у вас с Варварой чувства? — Мари явно копируя мою мимику вопросительно изогнула левую бровь, — неужели ты хочешь разбить девушке сердце?

— Я не знаю, как это будет выглядеть с политической точки зрения, — я вздохнул и качнул головой. Кажется, Александр под номером «два» после смерти первой жены женился во второй раз на русской женщине морганатическим браком. Вот только хоть убей не помню, как на это отреагировало тогдашнее общество. Не встречал в будущем никаких упоминаний об этом. — Ты же помнишь, что венценосные особы женятся не по велению сердца, а исключительно по государственной необходимости.

Настала пора дочери закатывать глаза. Ей в этом году исполнилось семнадцать, пришла пора подумать и о будущем.

— Давай не будем, папа! Тем более какая женитьба пока я в таком состоянии, — в голосе девушки опять начали прорываться нотки грусти. Тут, впрочем, не было ничего удивительного, лежать со сломанной ногой — дело в любом случае не слишком веселое.

— Ты скоро поправишься, — я постарался добавить в голосе побольше уверенности, которой в реальности совсем не ощущал. — А потом подыщем тебе принца. После войны в Европе появится много новых королевств, глядишь и принца тебе подобрать получится по душе.

— Это если мы победим… — Тихо произнесла Мари.

— Конечно победим, — улыбнулся я. — Все будет отлично, вот увидишь.

Конец года вышел в военном плане достаточно сложным. Несмотря на то, что Каменский все-таки взял Вену, — фельдмаршал-лейтенант Виндишгрец отступил, не приняв генерального сражения с превосходящим его в три раза по численности противником — Австрийская империя от этого не рассыпалась, как я в тайне на это надеялся. Тут себя с не самой лучшей стороны показали венгры. Вместо того, чтобы пообещать всем народам «лоскутной империи» право на самоопределение и в перспективе собственные государства, мадьяры предпочли попытаться организовать собственную «империю» с входящими в нее трансильванцами, сербо-хорватами и даже словаками. В общем, все как у классика — «раб не хочет свободы, он хочет иметь собственных рабов».

В такой ситуации малые народы под скипетром Вены предпочли не менять шило на мыло и поддержали императора Фердинанда. Настолько поддержали, что на выходе мы получили формирование национальных частей сербо-хорватов-словенцев на юге и чехов на севере. Не то чтобы эти маленькие армии имели реальную силу, но я все же предпочел бы, чтобы они сражались на нашей стороне.

Из приятного — Суворов практически додавил восстание в Польше, разбив в нескольких последовательных сражениях армию ребелленов после чего взял штурмом город своего имени — на этот раз занятие польской столицы обошлось без резни и прочих приключений — а потом овладел и другими самыми крупными городами привисленского края. Понятно, что по лесам все еще бродило немало мятежных поляков, изредка вылезающих из глуши и делающих всякие мелкие гадости, но избавиться от них все же было делом сугубо техническим. Тем более теперь, когда последний коридор для поставки внешней помощи через австрийскую Галицию был перекрыт нашими войсками.

Замирение поляков позволило высвободить целых два корпуса общей численностью около пятидесяти тысяч человек, которые, впрочем, к основному сражению все равно не успели. Кроме того, в привисленских губерниях была объявлена дополнительная мобилизация, с помощью которой планировалось решить сразу несколько проблем. Массово мобилизовались в основном городские мужчины в наиболее «бунтопригодного» возраста, что мгновенно снижало накал противостояния между католическим городским населением, наиболее распропагандированным бунтовщиками, и центральной властью. При этом в боевые части поляков направляли только небольшими порциями разбрасывая чуть ли не поштучно по отдельным взводам, а из общей массы формировались строительные батальоны, вооруженные кирками и лопатами, после чего отправлялись на стройки народного хозяйства. Всего за время войны из четырех привисленких губерний было мобилизовано около 200 тысяч мужчин, подавляющему большинству из которых пришлось максимально близко познакомиться именно с мирными орудиями труда.

— Как Анна, как маленькие? — После гибели Александра Гагарина — вернее теперь великая княгиня Романова — переехала с детьми в Питер а потом вообще сюда же в Царское Село. Для нее все эти события стали тяжелейшим ударом, из-за чего она едва не потеряла ребенка, которым была беременна.

— Леша часто плачет, Катя еще совсем мелкая, ничего не понимает, такая смешная… — Дочь как-то задумчиво улыбнулась вспомнив о племянниках.

— Присматривай за ними. Ты теперь в семье старшая женщина, как минимум пока Саша не женится… — К сожалению уделять достаточное время семейным делам у меня просто не было возможности. Даже со своими детьми удавалось увидеться сильно не каждый день, а уж на племянников и вовсе найти лишнюю минуту возможности практически не было.

— Я понимаю, — вздохнула Маша. Для семнадцатилетней девушки, прожившей всю жизнь в совершенно тепличных условиях, все происходящее должно было казаться каким-то бесконечным дурным сном, из которого никак не удается выбраться.

18 ноября близ селения Эггенбург что в 50 километрах к западу от Вены началось грандиозное трехдневное сражение, в котором приняло участие около миллиона человек с обеих сторон. Русско-венгерско-прусская армия занимала выгодное положение на холмах имея в центре позиции уже вышеупомянутое селение и закрывала таким образом объединенной австро-французской — плюс контингенты от малых немецких государств — армии путь на Вену.

Противник под общим командованием французского маршала Сюше имел некоторое превосходство в численности армии — примерно 520 тысяч против наших 430 — и главное — преимущество в качестве. Все же венгерская армия, сформированная с нуля всего два месяца назад назад и вооруженная с бору по сосенке, могла в лучшем случае претендовать на роль ополчения в любом другом европейском государстве.

С другой стороны, и у противника тоже были проблемы: если с нашей стороны главенство русского военачальника никто не оспаривал, то у противников между маршалом Сюше и Вельденом постоянно возникали трения по поводу лидерства. Плюс корпуса немецких миньонов были тоже крайне далеки по боеспособности от армий «больших» государств. Про «национальные» ополчения и говорить нечего.

План Сюше был достаточно прост — сковать нашу армию атаками по центру, а потом пользуясь численным преимуществом обойти с юга и ударить по стоящим на левом фланге венграм. Проблема этого плана была в географическом положении места сражения — 30-километровое дефиле между реками Камп и Дие — что затрудняло маневр силами. Плюс оперирование столь большими массами войск на достаточно ограниченном пятачке оказалось задачей куда более сложной нежели представлялось раньше. Даже относительно хорошо развитая дорожная сеть в центральной Европе была совершенно не приспособлена для одномоментной переброски сотен тысяч бойцов. Тем более осенью во время традиционной для этого времени распутицы.

Пока армии действовали по-отдельности, проблема была не столь заметна, после объединения же на генералов — причем с обеих сторон фронта — посыпался целый вал из неразрешимых по щелчку пальцев проблем. Да просто накормить — а еще напоить и обогреть, дерьмо из под них вывезти — полмиллиона бойцов, собранных в одном месте — задача, как говорится, со звездочкой, а если еще и боевые действия нужно как-то организовывать, так и вовсе.

В свою очередь план Каменского был максимально прост: пользуясь сильной позицией и техническим преимуществом нанести противнику как можно большие потери здесь и сейчас. А если надо — отступить, все же за спиной была Вена, а не Москва, так что большой проблемы в том, чтобы сдать город фельдмаршал не видел, и я был с ним в целом согласен.

Австрийцы, желая во что было ни стало вернуть свою столицу — которую русские трофейщики как раз в этот момент подвергали вдумчивому разграблению, — атаковали как бешенные. Их, казалось, не смущал ни град пуль, которыми русская пехота засыпала атакующих в полный рост немцев, ни взрывающиеся снаряды артиллерии, которая била точнее, дальше и быстрее нежели австрийские дульнозарядные пушки. Фугасная граната, взрывающаяся в центре пехотной цепи, выхватывала из построения сразу по несколько бойцов, убивая и калеча на противника в радиусе десятка метров.

При этом ответный огонь австрийцев по зарывшейся в землю пехоте был совершенно не эффективен. Дульнозарядные штуцера, для перезарядки которых нужно было стоять в полный рост стали настоящим проклятием, а цельночугунные ядра австрийских пушек просто зарывались в землю меж линий русских окопов и в крайне редком случае могли нанести реальный вред. Более-менее на равных драка шла исключительно врукопашную, когда австрияки все же несколько раз смогли ворваться на наши позиции, но своевременными контратаками их оттуда в итоге все равно выбивали, после чего все повторялось заново.

В результате всего вышеперечисленного, а также того, что русская армия за прошедшие несколько прошедших после реформы лет приучилась закапываться в землю при первой же возможности — не зря же каждому бойцу по малой лопатке выдали — все три дня бешенных атак Вельдена на нашу укрепленную оборону принесли австриякам только огромные потери. Французы же промедлили и совершить обходной маневр в приемлемые сроки просто не успели, придя к месту сражения только в обед 21 ноября. И вот тут лучшее техническое оснащение русской армии сыграло с нами злую шутку. За три дня боев все казавшиеся ранее огромными запасы патронов и снарядов оказались исчерпаны, поэтому Каменскому пришлось спешно оставлять позицию и отступать на запад, выдержав по дороге к тому же несколько весьма жарких арьергардных стычек, в которых те же самые венгры проявили себя отнюдь не с самой лучшей стороны.

Плюс широкое использование воздушных шаров, которые постоянно — спасибо небесам за хорошую погоду — висели над местом сражения и вовремя сообщали о началах вражеских атак. Об обходном маневре французов, кстати, русское командование также узнало заранее благодаря высотным наблюдателям. Наблюдатель на верхотуре давал достаточно просто рассчитываемое, но неочевидное на первый взгляд преимущество. А меж тем шар, поднятый на высоту всего в 30 метров, расширял дальность видимого горизонта с пяти километров аж до двадцати. Для большой армии 20 километров — это чуть ли не десять часов пути, дневной переход фактически. Неслабая такая фора во времени, достаточная чтобы правильно отреагировать и купировать опасность вражеского маневра. А ведь можно шар поднять и на большую высоту.

Трехдневное сражение обошлось нам в примерно пятьдесят тысяч убитых — из них больше половины пришлось на венгерскую армию — и еще порядка семидесяти тысяч раненных. Потери австрийцев с союзниками и вовсе перевалили за сто тысяч только убитыми, при этом французы, подоспевшие к шапочному разбору, понесли совсем незначительную убыль в людях.

Естественно обе стороны тут же заявили о своей победе. Французы настаивали на том, что поле боя в итоге осталось за ними, а значит Эггенбург можно считать полноценной местью за поражение Наполеона от русских войск в 1812 году. Австрийцы, чья армия практически полностью утратила боеспособность радовались гораздо меньше, хоть они и смогли освободить Вену, радости им это принесло мало. За тот месяц, что ее занимали русские войска, наши трофейщики успели хорошенько подчистить местные богатства и даже вывезти знаменитую «Чумную колонну» и статуи из парка Шенбрунн. Просто так, где-нибудь в Саратове ее потом поставим, пускай местные радуются.

Битва при Эггенбурге в итоге выдалась настолько тяжелой, что обеим армиям потребовалось время на то, чтобы прийти в себя, разобраться с раненными, подтянуть резервы, подкопить, в конце концов, продовольственные запасы. Так что следующие полтора месяца после сражения стороны ограничивались маневрированием и короткими стычками, не переходящими при этом в генеральное сражение.

Выходила парадоксальная ситуация. Все к чему готовилась русская армия в течение последних пяти лет в итоге оказалось неверным. Никаких стремительных обходов, долгих маршей и блицкригов в целом у нас не выходило, вместо этого боевые действия стремительно приобретали позиционную форму с взаимным боданием лоб в лоб.

И не то, чтобы наши генералы не хотели всего этого — стремительных обходов в смысле — просто на месте они банально не справлялись с полученной под управление массой войск. Раньше, еще двадцать лет назад 150 тысяч человек — это была здоровенная армия, генералы командовали корпусами в 8–10 человек и зачастую вели собственные боевые действия мало завися друг от друга.

Теперь количество солдат на поле боя выросло скачкообразно, добавились более сложные технические новшества, и было очевидно, что наши стратеги просто не успевают за прогрессом. Штабы не справлялись с регуляцией потоков снабжения, с координацией медицинской службы, с вывозом раненных, с разведением войск по параллельным дорогам… Да со всем. На каждом перекрестке постоянно образовывались пробки, скорость движения армии неуклонно падала, были нередки ситуации, когда полк мог за день пройти всего несколько километров, просто потому что дорога была забита а обочины развезло после дождя.

В такой ситуации «облегчение» дивизий, выделение корпусов в качестве самостоятельных боевых единиц просто теряло смысл. Нужно было вновь собирать дивизии в более тяжелый вариант, резко увеличивать количество саперов, без которых строить укрепления на местности было практически невозможно, а конницу вовсе выделять под отдельное командование. Все равно в нормальном сражении от нее теперь было толку чуть.

Все это требовало осмысления, причем как нам так и противнику, из-за чего — да и просто потому что в Европу пришла зима — боевые действия на время поутихли. Впрочем, не везде.

Интересные события происходили на юге. Англичане все так же топтались под Царьградом, имитируя бурную деятельность и одним глазом поглядывая на исход сражений основного театра военных действий. Одновременно с этим островитяне высадились на Кипре и заставили султана уступить им этот стратегически расположенный остров. Когда я об этом узнал, чуть не захлебнулся слюной: тут каждый метр земли приходится вырывать буквально с боем, а эти взяли и на халяву, практически забесплатно урвали себе такой лакомый кусок. Обидно!

Несмотря на то, что активных боевых действий в районе проливов не велось,- неспешная осада, с ленивыми перестрелками артиллерией и редкими вылазками, в таком темпе воевать можно примерно до бесконечности — само нахождение там достаточно крупного — до ста тысяч суммарно, если брать вместе с неаполитанцами и турками — контингента, привело к очередному витку межнационального и межконфессионального противостояния на Балканском полуострове. Если первые полгода христиане со всей широтой своей души отыгрывались на живущих рядом мусульманах за века угнетения, то после появления англичан, баланс сил резко изменился. Островитяне стали такой себе точкой кристаллизации, вокруг которой стало формироваться — достаточно иронично, надо признать — мусульманское сопротивление. Кроме того, британцы изрядно помогли местным магометанам оружием и деньгами, начав формировать из беженцев, стекающихся сюда со всего полуострова такие себе дружины самообороны.

Самообороной они естественно не занимались, а вместо этого принялись кошмарить живущих севернее православных-славян. Идея была проста как дважды два. Российская империя в любом случае окажется в проигрыше: мы либо будем вынуждены выделить дивизии с более важных направлений для помощи болгарам, либо, если проигнорируем их просьбы, сильно потерям в плане влияния на местное население.

Вероятно, если бы на троне в Петербурге сидел бы другой человек, то подобный финт ушами мог бы и пройти. Во всяком случае, судя по тем историческим моментам, которые я помнил из своей жизни, русские императоры всегда как-то подозрительно неровно дышали к нашим «братьям»-южным славянам. Я же поступил проще — приказал формировать из болгар, сербов и валашцев, которые бурным потоком хлынули в империю как беженцы, точно такие же боевые отряды. Через границу на Дунае в империю пропускались женщины, старики и дети, а всех мужчин заворачивали в специально созданные лагеря, где их за несколько недель обучали минимальному обращению с оружием. И потом с русскими ружьями — с самых дальних складов достали последнее старье «времен Очакова и покоренья Крыма» — и русскими же офицерами, такие отряды отправлялись на юг. В конце концов в подобную игру можно играть и вдвоем.

В общем Балканский полуостров окончательно погрузился в кровавую войну всех против всех. Сколько в итоге погибло там народу, наверное, не смог бы подсчитать ни один историк, но было понятно, что счет шел на сотни тысяч.

Интерлюдия 4

— А я вам говорил, господин президент, что нужно покупать не только русские винтовки, но и барабанники. Смотрите как рейнджеры садят без остановки! — Русский покачал головой и еще раз приложился к весьма паршивенькой подзорной трубе. На «той стороне» мексиканцы пытались штурмовать позиции засевшего на окраинах города Сан-Хосинто противника. Пока получалось плохо.

— Думаете, это что-то принципиально бы изменило, господин советник?

В свои достаточно почтенные пятьдесят «с хвостиком» лет статский советник Николай Сергеевич Аксаков давно уже подумывал о том, чтобы уйти на покой. Выйти в отставку — глядишь по такому поводу можно будет получить полноценно «генеральского» действительного, — приобрести на сэкономленные за время службы деньги домик где-нибудь в провинции, жениться на приличной девушке из хорошей семьи и начать строгать маленьких Аксаковых.

Не то чтобы с последним у русского военного атташе в Мексике, служащего по совместительству в СИБ, были какие-то проблемы, — местные креолки чудо как хороши в постели и отличаются на диво горячим нравом — и, вероятно, по всей немалой мексиканской территории сейчас бегает не один его отпрыск, выделяясь среди сверстников излишне светлой кожей и блондинистыми волосами. А что? Кавалер он хоть куда — европеец, что в глазах местных есть неоспоримое преимущество, на лицо не дурен, языки опять же превозмогши — и на испанском, и на английском и кое-что из местных диалектов за пятнадцать-то лет понахвататься успел. При деньгах опять же. Это по Петербургским меркам жалование у него не самое завидное, а для какой-нибудь мексиканской глубинки — очень даже…

Но нет. Привык. Обиспанился. Стал чувствовать себя тут как дома. Да от жизни спокойной и семейной, столь привлекательной на первый взгляд, при детальном рассмотрении тянуло такою скукою смертной, что каждый раз уже вроде бы приняв решение, Аксаков рвал прошение об отставке и оправлялся на встречу очередным приключениям, коими нынешняя служба могла обеспечить его с избытком.

— Пожалуй, что и нет, — покачал головой русский, достал из кармана платок и вытер им пот со лба, в этих местах даже зимой холодно не бывало, — хотя, вероятно, соотношение потерь было бы несколько иным.

Генерал Урреа, ставший сначала национальным героем после подавления мятежа в Техасе, а потом и взявший верховную власть в Мексике — не без помощи русских правда — на такое заявление только цыкнул зубом.

— Кажется пора командовать отступление, — пробормотал генерал и отдал соответствующее распоряжение адъютанту. — Нужно ждать пушки, без них мы тут не пробьемся.

— Меня конечно радует ваш оптимизм, господин президент, но боюсь, скоро сюда подойдут основные войска американцев под командованием генерала Скота, и расклад сил окажется совсем не в нашу пользу. А если к этому времени еще и артиллерия не подоспеет, дело может закончиться совсем плохо. — В голосе Аксакова слышалась неприкрытая обеспокоенность, выдвинутый к самой границе отряд президентской гвардии единовременно оказался чуть ли не в самом центре мятежных территорий, а ставка на быстрый разгром противника по частям уже очевидно не сыграла.

— Вероятно и здесь вы правы, — после недолгих размышлений с явной горечью в голосе был вынужден согласиться Урреа.

После неудачи с войной за независимость Техаса американцы сделали соответствующие выводы и лихорадочно бросились создавать полноценную регулярную армию. Если в 1835 году Вашингтон имел под рукой только около 10 тысяч штыков — не считая полурегулярных военизированных соединений отдельных штатов, типа тех же техасских рейнджеров, — чего с лихвой хватало для войн против индейцев, «демонстрации флага» на границе с Канадой и даже участия в техасской заварушке, то уже через два года численность армии США рывком выросла до 50 тысяч бойцов.

Вообще американцы старательно показывали, что «выучили домашнее задание» на твердые пять баллов. В отличие от прошлой войнушки, которая больше напоминала детсадовскую самодеятельность — и по сути ей и являлась — в этот раз они подошли к вопросу расширения своей территории на запад с полной серьезностью.

Были сформированы новые части и соединения, закуплено под них оружие, начата прокладка железной дороги в сторону Техаса для облегчения снабжения армии, флот пополнился новыми боевыми единицами.

Последнее кстати, доставляло Мексиканцам самые большие неудобства, поскольку эта страна практически не имела собственных боевых вымпелов, русские корабли, находящиеся в восточном полушарии, были связаны по рукам и ногам британским флотом, ну и Тихоокеанский флот помочь тоже никак не мог помочь по понятным причинам. В итоге все морские перевозки со стороны побережья Карибского моря были практически заблокированы, ну а штатовцы свободно перебрасывали полки с севера в организованный в районе Нового Орлеана военный лагерь.

Впрочем, было понятно, что войну здесь и сейчас американцы все же не планировали, и готовность их страны и армии к полноценным боевым действиям была еще далека от оптимальной, а начать все же агрессивное давление на соседа их заставил исключительно удачный исторический момент. Российская империя занята большой войной у себя дома, у мексиканцев очередной кризис связанный со сменой власти, а тут еще и в Калифорнии золото обнаружили. Много, вроде как. Как тут не попытаться наложить свои лапы на обширные и богатые территории до самого Тихого океана, от которых русские их старательно отжимали предыдущие двадцать лет.

Дорога петляла меж отдельных островков леса, регулярно прерываясь мелкими, но достаточно полноводными ручейками. В этих местах переход от лесной зоны в степную шел не с севера на юг, как в привычной европейской средней полосе, а с востока на запад. Если на востоке штата на границе с Луизианой было достаточно сыро и местами даже заболочено, то на западе ландшафт уже представлял собой типичную прерию, упиравшуюся в отроги Скалистых гор, по которым нынче проходила граница русских территорий. Непризнанная, впрочем, никем кроме мексиканцев.

Конец осени в этих местах был едва ли не лучшим временим в году и, если бы не обстоятельства, от верховой прогулки вполне можно было бы получать немалое удовольствие.

— О проблеме Техаса мы говорили Санта-Анне еще десять лет назад, когда сюда только начинали переселяться северяне, — потрепанный отряд Урреа так и не дождавшись артиллерии был вынужден отступить и теперь отходил на юго-запад для соединения с основными силами Мексиканской республики. Плюс со стороны Калифорнийского побережья должны были подойти русские силы. При общем населении Русской Америки всего в 250–300 тысяч человек, здесь была расквартирована регулярная армия численностью аж в десять тысяч штыков и теперь часть — полностью оголять побережье русский губернатор все же не решился — этой весьма значительной по американским меркам силы должна была прийти союзнику на помощь. — Было понятно, что как только американцев станет больше местных, они попробует забрать эти территории.

— Надо было пристрелить этого сукина сына еще раньше, — задумчиво пробормотал генерал. Как это часто бывает в латиноамериканских странах предыдущий президент лишился своего поста вместе с жизнью. — Скажи Николас, как вы считаете, у нас получится удержать Техас?

Двое мужчин достаточно близко сошлись еще во время прошлой войны и теперь их отношение несколько выходили за рамки рабочих перейдя скорее в разряд дружбы.

— Нет, если честно, — Аксаков обернулся в седле и окинул взглядом растянувшуюся на добрый километр колонну мексиканской пехоты достаточно уныло бредущую по высокой, успевшей вновь зазеленеть после жаркого лета степи. Температура держалась в районе двенадцати градусов что для привыкших к круглогодичной жаре мексиканцев было достаточно прохладно. — Силы совсем не равны. Не в обиду будет сказано, однако Американские Штаты гораздо богаче и легко могут поставить под ружье и сто и двести тысяч человек, а господство на море поможет им перебрасывать армию гораздо быстрее, чем мы перемещаемся по земле пешком. На стороне Мексики тут опыт солдат, которые за последние десять лет успели побывать не в одной заварушке… Ну и и русская помощь, не без того. Впрочем, все это ты так знаешь.

— Тогда зачем мы воюем? — Было видно, что несколько неудачных стычек изрядно выбили обычно бодрого генерала из колеи. Изначально он считал новую войну как бы продолжением предыдущей и думал, что продолжит все так же одерживать победу за победой, но что-то пошло не так.

— Для того, чтобы отдать северянам не все, что они хотят, а лишь часть. Чтобы он не чувствовали себя полноправными хозяевами континента, чтобы показать, что Мексику нужно всегда учитывать в своих планах и считаться с ней, — Русский советник дернул поводья тормозя свой четвероногий транспорт и одновременно уводя его с дороги, — как тебе позиция на этих холмах? Если встанем здесь, успеем подготовиться к приходу американцев. Как раз Анайя придет с артиллерией и казаками.

Конечно по европейским меркам война в Америке выглядела не слишком серьезно. «Большие» армии американских государств тянули в лучшем случае на европейские корпуса, если не на отдельные дивизии, что, впрочем, совсем не снижало накала ожесточенности и не делало процесс «игрушечным». Здесь точно так же свистели пули, текла кровь, страдали раненные… Умирали люди.

За два дня армия генерала Урреа успела подготовить позицию на холмах. Были вырыты траншеи, обустроены дворики для артиллерии, выставлены рогатки на тех направлениях, с которых могла зайти кавалерия американцев. Пожалуй, именно всадники «звездно-полосатых» были их главным преимуществом, американцы, привыкшие гоняться за индейцами по прериям — как раз в этот момент в очередной раз обострились столкновения с семинолами во Флориде — имели достаточно неплохо обученную конницу, что давало им значительно преимущество в подвижности перед придвигающимися в основном на своих двоих мексиканцами.

— Идут, — на появление из-за дальнего леска передовых колонн американской армии Скота Урреа отреагировал нервно. Взяв власть, он стал смотреть на боевые действия несколько под иным углом, теперь риск поражения для него был гораздо более серьезным. Тут уже просто отставкой можно не отделаться.

— Сброд, — Аксаков покачал головой, глядя на нестройные ряды в синей «континентальной» форме, разбавленные отдельными отрядами минитменов. — Сюда бы один полноценный русский корпус…

— Ну так что же вы, господин советник, — в голосе президента послышались язвительные нотки, — не привели с собой русских солдат.

— Потому что наши парни сейчас сражаются севернее, — просто ответил статский советник. — Держат перевалы в Орегоне. Вместе с индейцами терзают врага на равнинах. А еще наш флот не позволяет северянам блокировать еще и тихоокеанское побережье Мексики.

— Да, ты прав, — быстро признал Урреа несправедливость собственной нападки. — Спасибо вам за помощь…

Бабах!

На правом фланге первый раз, как бы не много стеснительно пальнула пушка. Чугунное ядро — новейших русских пушек на американском континенте пока не было — по видимой в воздухе траектории пролетело разделяющий две армии километр и скрылось в деревьях позади американского строя.

Именно пушки были тем козырем, на который рассчитывали мексиканцы. Их северные соседи, в основном полагающиеся на маневр и индивидуальную огневую мощь редко — вернее почти никогда — не имели дело с артиллерией. У индейцев ее просто не было, а своя собственная зачастую оказывалась бесполезной в стычках краснокожими. И наоборот мексиканскую армию русские инструкторы учили воевать в первую очередь полагаясь на большие калибры.

Теперь же недалеко от реки Сан-Антонио в пятидесяти километрах к северу от одноименного городка, им предстояло выяснить чей подход правильнее.

Атаковали американцы сходу. Что это было — самонадеянность или тонкий психологический расчет, сказать сложно. Скорее всего, они просто еще ни разу на сталкивались с более-менее подготовленной обороной, сооруженной не в городе, а на открытой местности. В таком случае пользу от вырытых траншей часто недооценивают, не принимая находящуюся ниже уровня земли фортификацию в серьез.

Так или иначе генерал Скот предпринял маневр уже приносивший ему пару раз успех, он отправил пехоту атаковать в лоб, а конницу — охватывать мексиканцев с флангов. Учитывая численное превосходство «звездно-полосатых», тактика не хитрая, но вполне надежная.

Бабах! — Сказали свое веское слово мексиканские пушки, посылая ядра в гущу наступавшей североамериканской пехоты. При своем четырехтысячном отряде Урреа имел всего два десятка стальных десятифунтовых орудий, что на первый взгляд могло не показаться достаточно весомым аргументом в споре с вдвое превосходящим его по численности противником. Ровно до тех пор, пока чугунные ядра не начнут проделывать целые просеки в рядах наступающих. Когда идущий рядом с тобой боевой товарищ буквально взрывается, превращаясь в месиво из крови, костей и мяса, это как минимум деморализует.

Бабах! — Еще одна порция ядер отправилась вслед за первой.

— Заряжай дальнюю картечь! — Раздалась на батарее команда, когда вражеская пехота приблизилась на шесть сотен шагов.

Тем временем обошедшая цепочку холмов, на которых заняли позиции мексиканцы, американская конница начала выстраиваться для атаки. Им еще только предстояло узнать, что подходы к оборонительной позиции справа и слева прикрыты незаметными издалека противолошадиными заграждениями. Мексиканцы банальным образом накопали полуметровых ям в шахматном порядке и навертели путанку на вбитые колья. Не Бог весть какая преграда, но остановить летящую на полном ходу конницу — вполне достаточно.

— Ну что ж, — Аксаков с деланым безразличием, достал из кобуры сначала один барабанник, проверил заряды и капсюли, потом повторил процедуру со вторым. Жизнь в Мексике приучила его полагаться больше на огнестрел, поэтому вместо положенной по чину шпаги он предпочитал таскать с собой еще один пистолет. — Кажется пришло время для самого интересного.

Когда американская пехота была на расстоянии в триста метров, в очередной раз бахнули пушки, а за ними вступила уже и пехота. Для дульнозарядных штуцеров под колпачковую пулю триста метров было как раз той дистанцией, с которой можно уверенно стрелять по цели размером с вражеский строй. Даже для паршивого стрелка, а таких в армии Мексики было подавляющее большинство.

Идущая до этого достаточно ровно американская пехота, попав под массированный обстрел заволновалась было, и в какой-то момент Аксаков даже подумал, что на этом все и закончится. Что несдюжат «звездно-полосатые» правильного пехотного боя. Однако вышло все наоборот.

Вперед из-за спин синемундирников вырвались какие-то бойцы в обычной неформенной одежде и, паля на ходу из барабанников, бросились в сторону засевших на холмах мексиканцев. Этот порыв оказался заразен, и вперед под крики о мести за Аламо рванула и остальная пехота. Бой стремительно переходил в фазу, когда управлять им становилось уже совершенно невозможно.

Что было дальше Аксаков помнил смутно. Он все же не был профессиональным военным и держать в голове всю цельную картину боя был просто не обучен, поэтому сражение для русского быстро атташе распалось на отдельные эпизоды.

Атаковала американская конница, но завязла на подходе и была хорошо прорежена несколькими картечными залпами в упор. Лезла вперед пехота в синих мундирах, понимая, что перестреливаться с засевшими в окопах мексиканцами — дело заведомо проигрышное, северяне торопились сойтись накоротке, где у них было очевидное преимущество. В какой-то момент они даже сумели прорваться к командному пункту, и русскому пришлось действительно палить в упор из своих барабанников. Как минимум трое врагов отправилось на тот свет от руки Аксакова.

Критический момент наступил тогда, когда очухавшаяся конница штатовцев смогла все-таки прорваться с фланга и ударить по артиллерийской батарее, вырывая таким, образом из рук обороняющихся главный козырь.

И когда Урреа уже был готов командовать отход — что в данном случае означало бы разгром и бегство — на сцене появились передовые конные отряды спешащего на помощь генерала Анайя. В первую очередь это были сотни Никарагуанских казаков, которые сходу ударили в спину северянам и вызвали у тех настоящую панику, заставив уже генерала Скота командовать отступление.

Как потом оказалось, к месту битвы успело прибыть всего четыре сотни казаков на загнанных вусмерть лошадях, а остальная армия с большей частью артиллерии находилась в сорока примерно километрах пути оттуда и к основному сражению успеть не могла никак. Штатовцев тупо взяли на испуг, даже не сумев в итоге организовать правильное преследование, из-за чего потенциальный разгром превратился просто в рядовую победу. Более того, даже после понесенных — достаточно значительных по местным меркам — потерь и появления на арене подкреплений армия генерала Скотта все еще была больше по численности чем силы Урреа. А если еще учитывать гибель большей части артиллеристов, без которых пушки мгновенно превращались в тыкву…

В итоге Урреа решил не испытывать судьбу, под покровом ночи снял остатки своего отряда с места и увел на встречу генералу Анайе, что позволило северянам в будущем утверждать, что битву у Сан-Антонио выиграли именно они. Формально так и было, но вот если сравнивать размер потерь, то окажется, что за одного убитого мексиканца северянам пришлось заплатить тремя своими, а общее число потерь армии Скота превысило полторы тысячи человек. За один день американский генерал лишился пятой части своих сил.

В дальнейшем американцы старались больше маневрировать, пользуясь преимуществом в логистике и меньше вступать в генеральные сражения, поэтому война, задумывавшаяся в Вашингтоне как настоящий блицкриг, начала уверенно затягиваться.

Глава 9

Рождественские праздники прошли в этом году без привычного размаха. Всем было понятно, что страна ведет тяжелую войну, и устраивать ад кутежа в такой момент не слишком правильно с политической точки зрения. Тем более, когда сам император объявил, что сэкономленные на празднествах суммы он намерен передать в фонд государственной обороны. Большинством намек был понят правильно.

— Таким образом, вывод гидрографической комиссии заключается в том, что река Урал судоходна от Оренбурга до самого впадения в Каспийское море не менее 60 дней в году. От Уральска — не менее 80. Сей водный путь вполне может быть рекомендован для использования в том числе и пароходными баржами с осадкой до шестидесяти сантиметров. Министерство средств и путей сообщения настаивает на рассмотрении Госсоветом возможности строительства железнодорожной ветки Саратов-Уральск в дополнение к уже проектируемой Самара-Оренбург. Это значительно облегчит освоение междуречья Урала и Волги, а также позволит ускорить заселение русскими крестьянами зауральских Киргизских степей. Кроме того, мое министерство подготовило проект учреждения двух новых пароходств в форме акционерных товариществ с 50% долевым участием Казны и свободным обращением остальных ценных бумаг на бирже. Располагаться пароходства должны согласно проекту, в Уральске и Гурьеве, прошу Госсовет рассмотреть их в приоритетном порядке, чтобы уже сейчас начать подготовительные работы по переводу с Волги части работающих там судов.

— Каков объем финансирования необходимый для постройки ветки Саратов-Уральск? — Вскинул голову Канкрин, у которого и без инициатив Пантелеева пухла голова от попытки как-то сшить военный бюджет империи.

— Длина ветки около четырехсот километров, Егор Францевич, — отозвался министр средств и путей сообщения. — Рельеф там ровный — степь. Крупных рек тоже нет. Исходя из опыта трассировки ветки на Оренбург, думаю миллионов в пятнадцать уложимся, однако это предварительные прикидки, точной сметы у меня естественно пока нет.

— Ваше величество, — повернулся ко мне министр финансов, — ну хоть вы повлияйте на этот… Волюнтаризм! Ну нет у нас сейчас лишних средств. Вот закончим войну, год-два жирок поднакопим и вновь вернемся к этому вопросу. Ваше величество!

— Нда… Вы правы. Боюсь, Степан Осипович мне вас обрадовать нечем, — я вынырнул из глубины размышлений, куда нырнул во время длинного, обстоятельного и весьма скучного доклада Пантелеева. — Впрочем, думаю на начало подготовительных работ, суммы изыскать можно. Пока трассировку оформим, пока смету согласуем, глядишь война и закончится.

Канкрин только тяжело вздохнул, но перечить не стал.

— Хорошо, тогда давайте кратко тех стройках, которые у нас сейчас непосредственно в работе…

— Кратко если можно, Степан Осипович, — перебил министра я, — напоминаю, что у нас сегодня и другие вопросы есть на повестке дня. Давайте не будем растягивать заседание до полуночи.

— Да, ваше императорское величество, — кивнул Пантелеев. — Начнем с востока — ветка Томск-Красноярск строится с опережением графика. Туда была направлена часть строительных батальонов, укомплектованных мобилизованными поляками, и это в некотором роде решило проблему нехватки рабочих рук. Плюс, по понятным причинам местные купцы, занимающиеся Китайской торговлей, помогают данном начинании со всем усердием. Более того от них поступило прошение рассмотреть возможность разработки сквозного движения от Тюмени хотя бы до Иркутска.

Рядом совершенно отчетливо простонал Канкрин.

— Степан Осипович, я же вас просил, давайте по уже идущим стройкам. Видите, Егору Францевичу от ваших слов больно на душе, — сдерживая рвущийся нервный смешок оборвал я Пантелеева, которого опять понесло не туда.

Война обходилась империи дорого. Очень. Только прямые военные расходы за один год превысили — при том, что воевали мы сугубо на чужой территории — сто пятьдесят миллионов рублей, а если к этому добавить еще и необходимость освоения новых приобретенных земель, а также потери в торговле — сумма выходила и вовсе астрономическая. Сильно за двести миллионов рублей. К сожалению, сделать ничего с морской блокадой, установленной нам английским и французскими флотами мы объективно не могли.

Какао, кофе, каучук, чилийская селитра — это только некоторые примеры сырьевых ресурсов, которые добыть можно было только за океаном, и от которых с началом войны Россия оказалась, по сути, отрезанной. Естественно, мы заранее сделали кое-какие запасы, однако они были отнюдь не бесконечны. Про потери внешних рынков и говорить больно. Миллионы и миллионы рублей упущенной прибыли.

Черноморское направление закрылось наглухо, на Балтике мы во всю пользовались Швецией и Данией как прокладками, через которые шло до 80% нашей торговли в западном направлении. Вражеские государства смотрели на этот поток контрабанды достаточно косо, но сделать что-то впрямую не могли. Вернее, могли, но это с большой долей вероятности привело бы к вступлению той же Швеции в войну, чего в Лондоне и в Париже старались избежать любыми способами. Это бы означало, что Балтика для них закрыта полностью, а русский флот наоборот получил бы порты в Северном море, вот тогда уже и англичанам стало бы не смешно.

В конце 1837 года в строй вступил 1900-тонный винтовой фрегат «Москва», головной корабль «городской» серии, на борту которого были уже не 107, а 120 мм орудия. Снаряды с увеличившейся два раза навеской взрывчатки, как показали испытания, теперь вполне уверенно проламывали корпуса линкоров даже в самых крепких местах, поэтому набегов вражеского флота на собственные порты я уже совсем не боялся. Правда и об ответных визитах вежливости по причине небольшого радиуса действия чисто паровых кораблей пока думать не приходилось. У «Москвы» просто не хватило бы запаса топлива чтобы доплыть до Британских островов и вернуться обратно.

Так вот именно из-за затруднений торговли на западе, часть потока была переориентирована на восток, что привело к повышению интереса русского купечества по отношению к железнодорожному строительству за Уралом. Еще десять лет назад казавшаяся натуральной фантастикой идея железной дороги до Байкала уже выглядела не как бред сумасшедшего, а как достаточно дорогой и трудоемкий, но вполне реализуемый на практике проект. Впрочем, было так же понятно, что до конца войны, средств на постройку полноценного Транссиба все равно не найдется.

— Хорошо. В этом году мы запустили в работу железнодорожные участки Минск-Вильна, Липецк-Воронеж, а также дотянули дорогу до Львова, — министр взял секундную паузу и оглядел всех собравшихся в зале Госсовета. Часть сановников откровенно скучала, другая слушала Пантелеева с видимым интересом, — я хотел, как раз остановиться на последнем участке. Еще в середине прошлого года из военного министерства нам поступила просьба рассмотреть возможность продления Львовской ветки до Тарнополя и Проскурова. Плюс в связи с вхождением прикарпатской части Галиции в состав империи появилось военная необходимость проложить ветку Львов-Дрогобыч. Она в случае, если война в Европе затянется, может изрядно облегчить снабжения войск по ту сторону Карпат.

— Афанасий Иванович? — Я повернулся к сидящему справа Красовскому.

— Да, ваше величество, кхм… Военное министерство всячески поддерживает идею расширения железнодорожной сети в западном направлении. Особенно в приграничных губерниях.

— И что даже готовы выделить на это часть военного бюджета? — С легкой подколкой переспросил я, отчего военный министр возмущенно было вскинулся, но наткнувшись на мой смеющийся взгляд тут же сдулся.

Как это часто бывает, русские генералы вновь готовились в прошедшей войне и к возможностям железной дороги еще недавно относились достаточно скептически. Тем не менее начало боевых действий быстро расставило все по своим местам. Россия имела на континенте самую развитую железнодорожную сеть, опережая ближайших конкурентов — французов — как бы не в четыре раза по общей протяженности путей. Это позволило русской армии достаточно свободно маневрировать силами и значительно облегчило снабжение оторванной от тылов армии.

Для примера тут можно взять тех же французов. От Парижа до Вены — тысяча километров по карте. По земле — все полторы. Сорок-пятьдесят дней пути для состоящей по большей части из пехоты армии и столько же для обозов с продовольствием, боеприпасами и прочими нужными в походе вещами.

От Москвы же до Вены — 1600 километров по карте и как бы не 2500 если считать по дорогам. Горы так просто не перепрыгнешь. Однако при этом имелась железная дорога, по которой можно было доехать аж до Суворовска, а оттуда до Вены всего 600 километров по прямой. Вместо двух-трех месяцев пути на своих двоих — пять дней по железной дороге и пятнадцать дней бодрого марша. На деле обычно получалось все не так благостно, однако все равно разница, с какой стороны ни посмотри, огромная.

И вот теперь военные, еще недавно слезно просившие своего императора перебросить часть щедрого денежного потока, уходящего на постройку железки, в армию, сами говорят о необходимости расширения железнодорожной сети. Права народная молва — за одного битого двух небитых дают, собственный опыт заменить любыми теоретическими выкладками крайне сложно.

— Кроме того, — дождавшись пока мы с военным министром закончим переглядываться продолжил Пантелеев, — видится разумным ускорить строительство ветки Варшава… Прошу прощения Суворовск-Краков. Тем более что финансирование под нее уже собрано, и весной прошлого года были даже начаты подготовительные работы. Как бы война не закончилась, с загрузкой этого направления совершенно точно не будет никаких проблем.

С этим я был согласен на сто процентов. Идея пристегнуть государства, которые останутся на развалинах Австрийской империи к России была очень вкусной. Тридцать миллионов человек населения — это вам не чих собачий, огромный по местным меркам рынок, и хорошо бы замкнуть его на себя. Понятно, что сначала нужно закончить войну, причем победой, однако и готовить почву для нужных решений заранее тоже никто нам не запрещает.

— Я надеюсь, это все? — Поинтересовался Канкрин.

— Есть еще проект железной дороги в Великое Княжество, — Пантелеев, хоть и был в первую очередь «производственником» и технократом, попав высшие эшелоны власти совершенно не смущался перед местными акулами и имел отвратительную привычку резать правду-матку, не взирая на лица. Естественно, такой подход с одной стороны делал ему честь, с другой — совершенно не способствовал приобретению политических «друзей». — Петербург-Гельсингфорс-Або. Здесь и военные резоны и экономические. А учитывая события в Привисленском крае летом этого года…

Пока бывшая Польша полыхала кровавым восстанием, в Финляндии тоже было неспокойно. До открытого бунта там все же не дошло, однако всякие эксцессы участились сверх всякой меры. В итоге в августе в Великом Княжестве было введено военное положение, был создан чрезвычайный трибунал по типу польского, начались аресты и высылки. Жесткие меры быстро дали свои плоды, и ситуация там несколько успокоилась. Впрочем, если смотреть более шире, проблемы — национализм, экономическая, культурная и политическая оторванность от остальной части империи и общее нежелание интегрироваться в общее социокультурное пространство России — никуда не делись. И постройка ж/д ветки тут была более чем «в кассу». Во всяком случае таким образом можно будет заменить часть импортных товаров на собственные, плюс упростить вывоз сырья из княжества вглубь страны. Вот только деньги…

С деньгами было сложно…

В сентябре 1837 года на волне взлетевшего патриотизма и восторга общества от череды побед и присоединений новых территорий Госбанк выпустил с свободную продажу облигации военного займа. Первый тираж составил миллион 10-рублевых ценных бумаг с доходностью в 5% годовых и сроком погашения в 10 лет.

5% это было чуть больше стандартных облигаций, которые Госбанк регулярно размещал на бирже, плюс широкое освещение в прессе, и реклама всеми другими доступными способами позволили достаточно быстро привлечь в Казну запланированные 10 миллионов рублей. В дальнейшем, такие размещения стали регулярными, позволяя, хоть и за счет увеличения долга, империи не только активно воевать, но и продолжать начатые ранее инфраструктурные, промышленные и образовательные проекты, не допуская при этом резкого взлета инфляции и падения уровня жизни. Нет, денежку мы тоже потихоньку допечатывали, но делали это аккуратно, чтобы не поломать выстроенную в последние годы валютную систему.

— Я так понимаю, проект кроме прочего содержит еще и строительство железнодорожного моста через Неву? — Если бы голосом можно было бы убивать, Пантелеев тут же упал бы замертво, однако подобной радости своим коллегам по Госсовету он явно доставлять был не намерен.

— Все так, Егор Францевич, все так.

Пост министра путей и средств сообщения был крайне «перспективным» в плане финансирования. Уступал он, наверное, только военному министерству и министерству финансов, которое в целом отвечало за наполнение казны и ее последующее распределение.

Естественно, после ухода Аракчеева на пенсию в 1834 году на меня тут же посыпалась целая куча предложений по потенциальным кандидатам на данную должность. При бюджете министерства в 80 миллионов рублей в год, вне всякого сомнения часть денег, по мнению этих достойных людей, просто обязана оседать в нужных карманах. Хоть с казнокрадством мы и боролись всеми силами, полностью свалить эту многоголовую гидру, видимо, было просто невозможно.

И даже сейчас спустя уже три с половиной года после назначения Пантелеева на должность — пришлось обломать сразу все неформальные группировки Госсовета и подтянуть не связанного ни с кем человека из структуры РЖД — я регулярно получал на министра средств и путей сообщения целые пачки доносов и кляуз. Правда при их детальной проверке чаще всего оказывалось, что жалобы вообще не имеют под собой какого-то основания, а остальное — неизбежные в любой работе мелкие недочеты и шероховатости.

— Степан Осипович, у вас есть вопросы, которые можно отнести к своевременным? — Устраивать очередную перепалку на Госсовете мне не хотелось совершенно.

— Да, есть, — кивнул министр и бросив быстры взгляд на Канкрина тут же добавил. — И к государственной казне на этот раз я притрагиваться не собираюсь, не беспокойтесь Егор Францевич. — Я с вашего позволения начну немного издалека. Не секрет, что добыча угля в империи изрядно отстает от наших потребностей. Несмотря на то, что в 1837 году все шахты империи совокупно дали нам около 20 миллионов пудов горючего камня, нам так же приходилось импортировать его. В том числе и из Великобритании, что сейчас по понятным причинам невозможно.

— Это все известно, что вы хотите нам сказать? — Вклинился министр промышленности и торговли, на чье «поле» только что влез Пантелеев.

— Подмосковный каменноугольный бассейн мог бы помочь нам решить эту проблему, однако добычу осложняет отсутствие в этом районе железной дороги и магистраль, проходящая через Тулу, помочь тут может весьма условно.

— Что вы конкретно предлагаете Степан Осипович? — Я с интересом поднял бровь.

Добыча угля в империи и правда слилась в одну сплошную головную боль. Не смотря на то что показатель этот рос едва ли не по экспоненте. В 1800 году во всей империи согласно отчетам Берг-коллегии было добыто около тысячи тонн угля, во всяком случае «официально», то что прошло по отчетам, подозреваю что реальные цифры не мало отличались от тех, что попадали в статистику. В 1810 добыча составила почти 3 тысячи тонн, в 1820 — около 15. За следующие десять лет этот показатель вырос еще примерно в семь раз и уверенно перевалил через отметку в 100 тысяч тонн. Статистика же за 1837 — о чем уже упоминал министр — дала нам число в 330 тысяч тонн и было понятно, что в обозримом будущем наши потребности вырастут еще… Раз в сто, возможно.

— Этой осенью мне в министерство было подано сразу два прошения на предоставление концессий по прокладке местных заводских дорог в Тульской, Калужской и Рязанской губерниях. Однако после событий кризиса 1833–1834 года, когда нам пришлось разгребать последствия рухнувшей биржи, Егор Францевич стабильно накладывает вето на любые частные концессии в железнодорожном строительстве. А у нас по плану ветка на Рязань в лучшем случае в середине 1840-х строиться будет, про ветку на Калугу, я даже не говорю ее просто нет в ближайших списках.

— Егор Францевич? — Я повернулся к главе минфина.

— Ваше императорское величество, — Канкрин, кажется, готов был начать биться головой об стол, — у нас сейчас нет денег на поддержку еще и концессионеров. Если что-то с ними случится, достраивать дороги будет некому.

— И именно поэтому министерство путей и средств сообщения предлагает еще сильнее ужесточить концессионный договор, — было видно, что министр очень хочет продавить этот проект, не иначе его простимулировали в нужном ключе. Впрочем, если это пойдет на пользу империи, то вроде как оно и не страшно. — Ваше императорское величество, среди тех кто подавал концессионную заявку, всамделишные промышленники а не какие-то биржевые махинаторы. Дорога нужна для дела, а не чтобы акции продавать.

— Проблема в том, — подал голос Юсупов, которого как главу МВД этот вопрос тоже касался, — что потом будет гораздо сложнее выкупать землю под магистральные ветки, если мы захотим их там прокладывать. Разумно сначала зарезервировать участки под важные с государственной точки зрения дороги, а потом уже давать концессии на заводские.

Заводскими у нас могли считаться дороги не длиннее 200 километров.

— В таком случае, Степан Осипович, попробуйте предложить вашим концессионерам вложиться в более масштабную стройку, — я быстро прикинул в уме карту империи. Ветка Калуга-Тула-Рязань, соединяющая три губернских города по любому лишней не будет, а если кто-то согласиться построить ее на свои деньги, державе может оттого немалая польза быть.

Именно в таком ключе я и озвучил «Соломоново решение».

— Но… — Судя по тому, как вскинулись сразу несколько заинтересованных чиновников, возражения имелись, что называется «и справа, и славе».

— Господа! — Я прервал зарождающийся вновь спор, касающийся дальнейшего развития нашей ж/д сети, — Степан Осипович, я прошу вас подать проекты вышеназванных дорог в установленном порядке. Они обязательно будут рассмотрены и в случае, если все ответственные министерства дадут положительную резолюцию, мы обязательно к ним вернемся. Что у нас дальше на повестке дня?

На самом деле с деньгами в Казне все было не так уж и плохо. Да госдолг за год вырос больше чем на 120 миллионов рублей, однако и тут был, как говорится, нюанс. Больше половины этого долга выкупил я сам, вернее подконтрольные мне компании, разбросанные по всему миру в которые ранее ушла основная прибыль от аферы Никарагуанского канала. Прошло два года, биржевой тайфун немного успокоился — кого-то смыло в процессе, кто-то сумел выплыть, — плюс война, начавшаяся сразу на четырех континентах, добавила неразберихи, поэтому появилась возможность понемногу выводить деньги в Россию. Всего же у меня на руках было около ста шестидесяти миллионов рублей российского госдолга или примерно треть от общего долга империи, впервые с 1812 года превысившего в этом году размер государственного бюджета. Не самый, на самом деле, приятный звоночек.

С другой стороны, война, ведущаяся на имеющиеся деньги без особого сокращения сторонних расходов при условии того, что основная часть средств так или иначе оставалась внутри империи, неслабо так подстегнула экономику. Особенно в части промышленности.

Из-за войны и невозможности экспортировать хлеб за рубеж — в 1837 году вывоз зерна из России сократился вдвое — цены на него внутри империи рухнули до 25–30 копеек за пуд пшеницы, рожь стоила и вовсе ниже всякой разумной меры. Это привело к резкому исходу беднейшей части крестьян в города, где благодаря избытку дешевой рабочей — и избытку денежной массы, которую государство тратило на военные закупки — начали как грибы после дождя вылезать различного рода производства, цеха, мануфактуры и мастерские.

Государство тоже активно скупало зерно закладывая в амбары на черный день. Зернохранилища активно строились по всей стране с начала 1830-х годов в рамках борьбы с регулярно случающимися неурожайными годами и теперь они пригодились в полной мере.

— Дальше у нас сегодня вопрос назначения на должность нового министра народного просвещения…

Глава 10

Зима 1837–1838 годов выдалась для нас — в смысле военного союза России, Пруссии, Венгрии и Египта — максимально тяжелой. В военном плане.

Французы с австрияками, понимая всю сложность ситуации, продолжали давить на основном направлении. На полноценное генеральное сражение сил не было ни у нас, ни у западников, однако несколько месяцев подряд — вместо того чтобы просто разойтись на зимние квартиры и спокойно дожидаться весны — армии маневрировали, то и дело сходясь в отдельных небольших стычках. Покусывали друг друга за пятки, гоняли обозников, проводили отдельные кавалерийские рейды, в общем пакостили друг другу от всей широты души. Наши генералы пока еще не были готовы маневрировать силами исчисляющимися сотнями тысяч солдат, но вот кусать друг друга отдельными корпусами — вполне.

В результате нескольких таких стычек, нам пришлось отойти еще на полторы сотни километров в сторону Пешта, что вызвало среди венгров тихую панику, терять свою столицу они совершенно точно не хотели.

Ситуацию спас рейд свежесформированного конного корпуса генерала от кавалерии Кутейникова. Опытный, командовавший бригадой еще в войну 1812 года, генерал несмотря на солидный возраст не растерял хваткости. Получив под командование сформированный из трех кавалерийских дивизий и бригады конной артиллерии корпус, военачальник нанес совершенно неожиданный удар на северо-запад вдоль предгорий Карпат. Утром 12 января 1838 года удивленные жители Нейтры могли наблюдать растянувшуюся на несколько километров войсковую колонну, без всякой попытки захватить город проходившую по его предместьям. Движение было настолько стремительным, что расположенный в городе гарнизон — батальон инвалидов и стариков, толку от которого все равно было бы чуть — едва успел подняться по тревоге, когда хвост колонны уже начал удаляться от населенного пункта.

14 января корпус перемахнул через небольшой, разделяющий чешские и словацкие земли, хребет и вырвался на простор практически не имеющей войск Моравии. Весь рейд описывать смысла нет, достаточно сказать, что Кутейников знатно покуражился в тылах врага, едва не взял Прагу с наскока, а потом ушел на север к Паскевичу, «прикусив» левый фланг стоящей на правом берегу Одры англо-франко-ганноверской армии, чем заодно помог пруссакам удержать стоящий на этой реке город Франкфурт и, что даже важнее, мосты через водную преграду в этом населенном пункте.

Маршал Сюше, который не знал конечной цели данного маневра, изрядно перепугался за свои тылы и на целых две недели остановил давление на восток, что позволило русским войскам наконец стабилизировать свою позицию.

Короче говоря, на центральном направлении фронт к началу весенней распутицы застыл примерно в 50 километрах к западу от Пешта, что глобально можно было считать успехом. Впрочем, сил для полноценного удара на стратегическую глубину у французского маршала в итоге, как показала практика, не нашлось, тактические успехи так и не перешли на стратегический уровень.

На северном фланге тоже было не скучно. Активность там резко повысилась в самом начале 1838 года, когда в войну на стороне Англии вступил Ганновер. Это государство, еще пару лет назад имевшее общего с Великобританией монарха, из-за различия в системах наследования только в 1837 году получило формальную независимость. При этом конечно же сохранив тесную связь с островом, где на троне сидела племянница нового Ганноверского короля. Как результат в середине января 1838 года соединенная англо-ганноверская стотысячная армия, при поддержке части передислоцировавшихся из-под Вены на север французов начала новое наступление на Берлин. Теперь уже с запада.

18 и 21 февраля в двух последовательных сражениях англо-франко-ганноверская армия смогла заставить отступить ландверные части Пруссии, усиленные пятидесятитысячным русским корпусом. Разгромом это назвать было сложно, однако преимущество было явно на стороне атакующих. К этому моменту англичане уже вооружили пару дивизий первой линии новой казнозарядной винтовкой под бумажный патрон, поэтому в этой плоскости преимущество «восточный союз» — так начли назвать блок из России, Пруссии, Венгрии и «пристегивая» к ним Египет и Персию — тоже начал потихоньку терять.

Прусская столица была оставлена после короткого арьергардного боя просто потому, что удерживать нам ее было нечем. Против ста тысяч русских и пруссаков на восток двигали почти вдвое превышающие их вражеские силы и вопрос тут стоял не в удержании Берлина — шансов здесь просто не было — а в том, чтобы сохранить боеспособную армию. Впрочем, полностью разгромить пруссаков до конца зимы противник не успел, а там уже и наши части подтянулись да и основная прусская армия из под Пешта ушла на север, выровняв положение на поле боя.

(Красные стрелки — англичане, синие — русские, зеленые австрияки, серые — французы)

Активизировались англичане и на южном фланге. Видимо, в Лондоне поняли, что тягомотным стоянием под Царьградом войну не выиграть и решили нанести удар по самому слабому члену восточного союза, которому к тому же мы из Европы помочь практически никак не могли.

28 декабря 1837 года к Александрии — уже третий раз, первые два фактически закончились ничем — подошла объединенная англо-французская эскадра и принялась обстреливать город. Укрепления египетской столицы были покоцаны еще с прошлых визитов, а флот — в том числе и доставшийся от турецкого султана — заранее для собственного сохранения был отведен в порты Палестины. Поэтому отвечать западникам было фактически некому.

Безнаказанная бомбардировка города продолжалась почти трое суток и привела к мощнейшему пожару и большим жертвам среди мирного — уж на простых египтян англичанам и французам точно было насрать — населения. А вот дальше с высадкой десанта как-то не задалось.

Задумка операции тут была понятна — нанести один стремительный и неотвратимый удар, показать свое превосходство и заставить шаха Мухаммеда Али выйти из войны, вернув османам захваченные до этого территории. Не то, чтобы судьба турок всерьез волновала кого-то в Лондоне и Париже, но получив дополнительные ресурсы султан смог бы выставить на боле боя больше человеческого мяса, которое для этой войны требовалось в невиданных ранее масштабах.

По количеству участвующих с обоих сторон солдат этот конфликт уже заткнул за пояс все, что мир видел раньше, когда такое было, чтобы число солдат на поле боя — если считать все ТВД — стабильно переваливало за миллион эпизодически подбираясь к числу в полтора миллиона. Даже во время последней войны с Наполеоном этот показатель был как бы не вдвое меньше.

Вот только ухватившийся за шанс всей своей жизни египетский шах так просто отступать не собирался, тем более что сложное положение растянувших свои силы на несколько направлений западников было видно невооруженным взглядом, и даже академиев генерального штаба тут заканчивать совсем не нужно было. Французы уже задействовали всю свою регулярную армию и призвали ближайший резерв. Англичане — имеющие традиционно профессиональную армию и никогда не заморачивавшиеся регулярным призывом — даже более того вынуждены были тянуть подкрепления из колоний. В том числе и «союзные» полки местных индийских правителей, которые до того никогда за пределами субконтинента не использовались. В моменте находящаяся в Европе английская армия суммарно превысила сто пятьдесят тысяч человек. А ведь еще нужно было держать что-то в колониях…

Короче говоря, лишившийся любимой столицы шах идти на переговоры отказался и перенес свою ставку в находящийся дальше от побережья Каир. Союзникам же достался полуразрушенный стопятидесятитысячный город и полное непонимание, что делать дальше. Ну захватили они Александрию, высадили десант в десять тысяч человек суммарно, извели бог знает сколько пороха при этом, озлобили местное население, а побеждать-то как? Под рукой Мухаммеда Али все так же оставалось несколько десятков тысяч солдат, которые отойти от побережья небольшому, в сущности, контингенту за пределы действия корабельной артиллерии и не позволят. Штурмовать по очереди все города на побережье Средиземного моря — так на это никаких ресурсов не хватит, да и растянется вся эта история на месяцы. В таком случае концепция быстрого удара автоматически уходит в канализацию, и вместо стремительной победы они бы получили совершенно ненужную затяжную кампанию, которая бы отвлекала силы от основных фронтов.

Командовавший высадкой британский генерал Сомерсет еще попытался было двинуть свои войска в сторону Каира, но в семидесяти километрах от побережья наткнулся на основные силы египтян и едва унес ноги. Только глубоко въевшимся пиететом перед европейскими армиями можно объяснить пассивность инициативного обычно Ибрагим-паши, будь на месте английского флага османский, не осталось бы от наглых вторженцев мокрого места, а так к концу зимы ситуация фактически пришла в равновесие, союзники продолжали удерживать Александрию, а шах продолжал делать вид, что его это не волнует. Всем стало окончательно понятно, что исход этой войны решится совсем в другом месте.

— Но почему сейчас, ваше императорское величество? Я не отказываюсь, нет, более того — это фактически исполнение моей мечты, но империя ведет войну… Я сам вернулся и уже подал рапорт о переводе в действующую армию. — Сидящий передо мной востоковед был явно удивлен предложением поступившим от самого императора. И вообще вся ситуация явно сбила его с толку, настолько мужчина выглядел растерянным.

— Видите ли, Алексей Иванович, — я отхлебнул чая и продолжил мысль. — Война — это, конечно, важно. Сейчас — важнее всего, однако для того император и нужен, чтобы уметь взглянуть чуть дальше. Пока чиновники и военные занимаются сиюминутными делами, я могу планировать жизнь империи на многие десятилетия вперед. Чем бы не закончилась текущая война, уже сейчас можно с уверенностью сказать, что Россия в целом достигла предела естественного расширения в западном направлении. Земли, населенные славянами и православными, так или иначе попадут в сферу влияния империи, а дальше… Дальше лезть нам все равно не с руки, лучше обратить свой взор на юг и восток.

Алексей Иванович Кованько был одним из главных специалистов России по Китаю, собственно последние несколько лет он провел именно в Поднебесной в составе духовной миссии. Духовной она была, понятное дело, больше по названию, как бы не половина ее состава так или иначе работали с СИБ, однако именно Кованько проявил себя в первую очередь как толковый организатор и небесталанный писатель, его записки о Китае, публикуемые в столичных литературных журналах, пользовались тут немалой популярностью. И техническое образование, полученное в Горном институте, никак ему при этом не мешало.

— Восток — дело…

— Тонкое, — усмехнувшись, я пришел на помощь собеседнику, закончив за него мысль. — И в России найдется совсем не много, уж точно меньше, чем хотелось бы, людей, разбирающихся в нем лучше вас. Для большинства наших подданых живущих тут, в европейской части империи, Дальний восток — это что-то совсем невообразимое, если рассказать, что там живут люди с песьими головами, уверен, никто даже не удивится. А уж всяких различий, культурных, политических, экономических, да просто внешних, между японцем, корейцем и китайцем никто и вовсе не сможет разобрать даже близко.

— Ваше императорское величество, боюсь корейца от японца я тоже не отличу, просто не встречал никого из них в Пекине. Закрытые сообщества, практически никаких внешних сношений, разве что торговля в портах, это скорее нужно морячков поспрашивать, которые вдоль побережья там курсируют, — Кованько задумчиво потер подбородок. — Однако согласен, что поставить дело изучения восточных культур на научные рельсы — это будет полезно для отечества.

— Вот видите, значит тут у нас с вами противоречий нет, — я кивнул и добавил, — а морячком в работе вы сможете привлекать по собственному разумению, возможность такую обеспечим, задача перед вами стоит архиважная.

Кованько я встретил на церемонии награждения государственными орденами. Среди многочисленных военных, отличившихся за время годичных боевых действий и на время весеннего затишья на фронте получивших возможность немного отдохнуть и скататься в столицу, имелись и деятели, проходившие по гражданскому ведомству. Одним из них был Кованько, которого по представлению патриарха наградили за многолетние труды Невским 3-ей степени.

Вообще-то идея организовать какой-нибудь «Восточный институт» имелась у меня уже давно, но все никак руки не доходили, да и подходящий человек, которого можно было поставить рулить всем процессом, в поле зрения не попадал. А тут совпало, что называется, благо на первых порах особо вкладываться материально в этот проект не нужно было, а то я уже совершенно серьезно переживал за Егора Францевича, как бы моего главного финансиста постоянный стресс в могилу раньше времени бы не загнал.

К тому же времени немного свободного появилось — текучку я на время болезни частично скинул на наследника, здоровый лось уже, пусть пашет, и не торопился забирать ее обратно на собственные плечи, — человек опять же подходящий, почему бы и не сделать закладочку на будущее.

— Однако я не совсем понимаю, ваше императорское величество…

— Просто Николай Павлович, пожалуйста, наедине.

— Да… Хм… Николай Павлович, — именовать императора по имени-отчеству получившему вместе с орденом еще и надворного советника чиновнику было некомфортно, однако общаться нам в будущем предстояло еще не мало, и слушать каждый «положенное» титулование было выше моих сил. — Однако я не совсем понимаю, что должен буду делать непосредственно. У меня просто нет подобного опыта. Как все организовывать, и… Чему учить, где студентов набирать, столько вопросов, мысли просто разбегаются.

— Это вам… — Чуть не сказал с Александрой Федоровной нужно поговорить, полгода прошло, а привыкнуть все никак не могу, — в Министерство Народного Просвещения обратиться нужно. Я дам команду, вам выделят толкового специалиста, который поможет организовать образовательный процесс. Здание под институт я вам тоже выделю, благо недвижимость есть свободная в достатке, ну и Александра Христофоровича Бенкендорфа предупрежу, большая часть студентов по его линии направления получать будут. Впрочем, и против своекоштных слушателей я ничего против иметь не буду.

Сидело у меня в голове где-то глубоко название «Восточный университет», вроде как в конце существования империи что-то подобное и в моей истории появилось, но это не точно. Ну и вряд ли оно носило название «университет», тут разделение между институтом и университетом было куда более принципиальным, чем в будущем, что угодно называть университетом никто бы не позволил. Университет в эти времена был не просто учебным заведением, но и административной единицей в составе Министерства Нарпросвета. Как у армейцев были военные округа, так тут были университетские округа, на которые была завязана пирамида расположенных ниже учебных заведений — институтов, лицеев, гимназий, училищ и разного рода школ. Поэтому и открывать университеты в каждом городе было нельзя — это тянуло за собой перестройку пирамиды подчиненности внутри министерства и каждый раз выливалось в немалый переполох.

— О да, — Кованько с жаром закивал, соглашаясь со мной. — С Китаем у нас торговля растет буквально год от года, я за время нахождения на востоке повстречал огромное количество купцов работающих на это направлении и уверен, они подобный проект будут приветствовать обеими руками. Понимание культуры и конечно языка партнера — оно как бы и не обязательно, однако и лишним точно не будет.

Я не стал разочаровывать энтузиаста. В обозримом будущем в Поднебесной должны были начаться крайне сложные времена — те самые времена перемен, во время которых жить совсем не весело — и Российская империя в моем лице планировала на этом празднике жизни неплохо поживиться. Причем совсем не за счет торговли.

— Единственное о чем я хотел вас предупредить, возможно это несколько смажет радость от моего предложения, — я приподнял бровь и взглянул на собеседника. — Располагаться институт вероятно будет не в столице. В данный момент мы рассматриваем вариант с Казанью, однако возможны и другие варианты. Нижний Новгород, Пермь или вообще Екатеринбург. Согласитесь, что это как минимум логично, выносить подобное учебное заведение подальше в восточном направлении. Поближе к предмету изучения.

Ну и убрать законтрактованных на работу в разведке студентов из столицы тоже вполне резонно, мысленно добавил я.

В итоге сразу собрать полноценный институт у Кованько не получилось. Если китайский факультет принял первых студентов уже в сентябре 1838 года, то другие направления — японское, корейское, в потом вьетнамское, сиамское и даже монгольское — начали добавляться с большой задержкой. Просто по причине нехватки преподавателей знакомых с предметом изучения и соответствующих учебных материалов. О той же Корее, учитывая ее трехсотлетнюю политику добровольной изоляции, миру снаружи было известно примерно ничего. Да и японцы только-только начали открывать себя миру, причем отнюдь не добровольно.

Интерлюдия 5

— Господин лейтенант! — В комнату, где квартировал офицер, заглянул ротный фельдфебель и козырнув озвучил причину, по которой посмел оторвать своего командира от традиционного послеобеденного кофе и свежей прессы. — Господин лейтенант! Вас к полковнику Боммелю вызывают. Срочно.

Карл — за десять лет Малиновский уже привык к этому имени — тяжело вздохнул, отложил в сторону недочитанную газету и стал из-за стола.

— Спасибо Гюнтер, сейчас буду, — фельдфебель кивнул и скрылся за дверью.

Крохотная комната — буквально три на четыре шага — все что получилось выкроить для постоя ротного офицера в маленьком городке Цибинген, что на правом берегу Одера. Поскольку здесь находился весь седьмой корпус кронпринца Вильгельма, даже для младших офицеров место выбить порой удавалось с большими проблемами. Рядовые же и вовсе были вынуждены ночевать в палатках, в разбитом на окраинах лагере, благо весна уже во всю вступила в свои права и температура стабильно держалась на уровне восьми-десяти градусов по Цельсию.

Карл бросил взгляд на зеркало — полированный кусок жести, откуда в такой обстановке взяться настоящему — допил большим глотком кофе, снял с вешалки плащ, накинул на плечи, насунул на голову форменную кожаную каску и вышел наружу. Собственно, кроме кровати, стола с парой стульев и шкафа в его комнате ничего и не было, и единственным плюсом данной недвижимости было удачное расположение — на самой окраине городка, что позволяло поменьше сталкиваться с большими чинами из свиты кронпринца, наводнившими под самую завязку это Богом забытое захолустье.

Спустившись с третьего этажа — комната располагалась под самой крышей и представляла собой, по сути, мансарду со скошенным потолком, — лейтенант бодро зашагал в сторону центра, туда где расположился штаб их 79 Берлинского ландверного полка. Как и тысячу раз до этого мысли мужчины скользнули немного назад, на то, как он вообще оказался здесь и сейчас в прусской военной форме.

Начало войны застало негоцианта Карла Либкнехта в столице. Надо признать, ему Берлин нравился, жизнь здесь бурлила почти так же как в родном Петербурге, при этом выгодно отличаясь в плане климата и деловых возможностей. Официально Карл занимался печатным делом: издавал пару ежемесячных журналов, печатал книги, буклеты и прочую полиграфическую продукцию. Неофициально — продолжал работать с СИБ выполняя кое-какие поручения родной конторы и постепенно становясь своим в богемных и ученых кругах Прусского королевства. Свое издательство — это очень удобно, в плане наработки связей среди обозначенных выше персон.

Работа по идеологическому отрыву Пруссаков от остальных немцев шла в целом достаточно успешно, учитывая сложную политическую ситуацию в Европе, где все остальные немецкоговорящие государства были настроены враждебно по отношению к Берлину. Тут хочешь-не хочешь задумаешься о смене приоритетов в самоидентификации. Печатались учебники, выходили статьи, проводились научные конференции. Быстро проклюнулись местные поклонники особого места прусаков как посредников между западом и востоком, течение постепенно становилось модным среди студентов и научной интеллигенции. Как оказалось, искать «собственный особы исторический путь» склонны не только русские, другим народам подобное самокопание тоже свойственно в полной мере.

В целом было понятно, что еще лет десять-двадцать в том же ключе и прусская нация полностью сформируется как отдельная от общенемецкой. И постоянная угроза войны с Австрией тут играла далеко не последнюю роль.

Когда же Вена таки объявила войну, это вызвало настоящий взрыв патриотизма, переходящего даже в какой-то остервенелый шовинизм. Быть немцем было в это лето в Берлине не модно, модно было называть себя именно пруссаком.

Ну а потом началась повальная мобилизация, и стало уже совсем не до шуток. Имея всего 120 тысяч армии мирного времени, Берлин с началом войны резко увеличил ее численность чуть ли не втрое — до трехсот тысяч бойцов.

Естественно, для такой кучи народу нужно командиров тоже не мало. Казалось бы, как никогда не служивший в прусской армии Карл Либкнехт мог получить на плечи погоны в такой ситуации? Очень просто: наличие по его легенде военного опыта в качестве добровольца во время Австро-Турецкой 1820−21 годов плюс высшее образование, плюс знания, полученные Малиновским в процессе обучения в школе СИБ… Ну и рекомендации «из центра» о том, что участие в войне крайне позитивно скажется на политической карьере Карла, вознеся авторитет среди «возрожденцев» — так в обиходе называли приверженцев «Движения за национальное возрождение Пруссии» — до самых высот.

Погоны фендрика оказалось получить очень просто, после чего Карл стал заместителем командира пехотной роты в 79 Берлинском ландвером полку, вместе с которым и принял участие в зимних боях за Берлин.

Цибинген был совсем маленьким городком, таким изыском как мощеные булыжником — или тем более новомодным асфальтом — мостовые не обладавший, поэтому пройдя всего пару сотен метров Карл успел прилично извязывать начищенные ранее до блеска сапоги. Впрочем, в действующей армии на такие моменты обращали внимание гораздо меньше.

— Доброе утро! — На крыльце дома, выделенного под штаб полка — и заодно под место картирования его старших командиров — собралась небольшая толпа курящих и что-то громко обсуждающих офицеров. — Что интересного обсуждаем?

Как и сам Карл большинство ротных офицеров полка были призванными из глубокого запаса гражданскими людьми, которым переход в военное состояние давался подчас достаточно сложно. Хотя, ради справедливости, нужно сказать, что от мобилизации в Пруссии бегать было не принято, наоборот, особенно в первые дни войны, мобилизационные пункты буквально штурмовались добровольцами. Потом, конечно, вместе с первыми неудачами на фронте, поток желающих резко иссяк, но и теперь необходимость защиты родины от подлого нападения соседа воспринималась пруссаками как нечто естественное и очевидное.

— О! Крал, — повернулся к нему обер-лейтенант Розе, один из немногих кадровых ротных офицеров, по слухам сосланный в ландвер за чрезмерное увлечение борьбой с зеленым змием. Что с другой стороны совсем не умоляло его вполне достойные качества как пехотного командира. — Ты что не успел прочитать свежую прессу? Свежие новости о русском «Варяге».

Последнее слово пруссак произнес с явным акцентом.

— Нет, — качнул головой Карл, и поздоровавшись со всеми стоящими офицерами, переспросил, — получил вызов, не успел просмотреть все газеты. А что с ним?

Эпопея парусно-винтового крейсера «Варяг» отправленного в плавание в начале лета прошлого года очень быстро стала достоянием общественности. Собственно, о его подвигах начали кричать сами англичане, которые больше всего от него и пострадали.

По началу на появление одиночного корабля на своих торговых маршрутах в Лондоне никто не обратил особого внимания — ну действительно, что может сделать один вымпел против всей мощи «Роял Неви»? Ничего!

На практике же получилось немного по-другому. Используя свое развитое парусное вооружение «Варяг» легко догонял разного рода медлительных купцов, редко способных тягаться в скорости с боевыми кораблями. Ну а паровая машина, запускаемая только в случаях крайней необходимости, позволяла с легкостью уходить от столкновений с более сильными соперниками. Последних к слову было не так много: «Варяг» имел на борту два десятка казнозарядных 107-мм орудий, чьи начинённые пироксилином снаряды наносили деревянным оппонентам просто чудовищные раны. И только необходимость экономить уголь и боеприпасы, взять которые посреди Северной Атлантики было решительно негде, хоть как-то позволяла англичанам избежать тотального уничтожения своей торговли.

Первая заметка, появившаяся в «Таймс» в середине июля, сообщала о пропаже на линиях между Англией и США около двух десятков курсирующих по этому маршруту «купцов». Сначала причины такой эпидемии были не понятны: плавание между двумя вышеназванными точками под парусом занимало больше месяца, а в отсутствие средств быстрой трансатлантической связи, новости распространялись по миру достаточно медленно. Однако 24 июля в Нью-Йорк пришла 700-тонная шхуна «Анна-Мария», сообщившая о нападении неизвестного корабля под Андреевским флагом. Группа из трех кораблей под флагами Великобритании попыталась спастись, прыснув в разные стороны, однако в итоге уцелеть удалось только «Анне-Марии». Остальные в результате этой встречи отправились на встречу с Нептуном.

В дальнейшем, уже к концу лета Британцы, Фрнцузы и Американцы не досчитались по разным прикидкам от пятидесяти до семидесяти разнокалиберных посудин и были вынуждены отправить в Атлантику все наличные силы для поиска одиночного рейдера. До системы конвоев в итоге не дошло, поскольку поиздержавшийся уже «Варяг» в лице своего командира капитана первого ранга Новосильцева приял решение смещаться к югу и попробовать половить рыбку в районе мыса Доброй Надежды.

Пока Суэцкий канал существовал только в проектах, морской путь вокруг Африки был более чем оживленным и, что особенно приятно, тут на юге Черного Континента было достаточно большое количество мест, где можно отстояться, пополнить запасы воды, провизии и исправить полученные за время крейсерствования повреждения. А с случае полного исчерпания возможностей к дальнейшему рейдерству оттуда всегда можно было уйти в относительно близкий и союзный России Египет.

В течение всей осени раз в несколько недель в газетах появлялись заметки об очередном подвиге крейсера. На островах выли страховщики и требовали наказать подлецов, на континенте — особенно в восточной его части — радовались чужим поражениям и желали русским морякам удачи в дальнейшем.

По самым скромным подсчетам за девять месяцев плавания в двух океанах «Варяг» пустил на дно не меньше сотни посудин, из которых как минимум три были военными кораблями Великобритании.

— Допрыгались русские морячки, — с заметной грустью в голосе отвил обер-лейтенант, — подловили их у Мадагаскара, целой эскадрой и потопили. Англичане пишут, что еще в конце зимы это было.

— Жаль конечно, — пожал плечами Карл. Не то чтобы ему было наплевать, однако возможность поймать вражескую полую собственным телом в ближайшем бою его беспокоила куда больше. А так — это война, тут убивают. — Но русские, конечно молодцы, задали жару лаймам.

— Ага, пишут, что в этом году у них еще два или три таких крейсера со стапелей сойдут. Будет островитянам похохотать!

— Откуда такие сведения?

— Ходят слухи, — неопределенно ответил Розе, — а англичане, говорят, приняли программу по переделке старых шестидесятипушечных линейных кораблей в винтовые фрегаты. Будут срезать верхнюю палубу, ставить машину помощнее, пушек побольше и использовать для защиты своей торговли.

— Ну и ладно, — только поморщился Карл от обилия информации. — Мне морская тема не слишком интересна.

— Ну да, ты же у нас все о большой политике думаешь, — хохотнул кто-то из стоящих в толпе офицеров вызвав общий смех.

На самом деле лейтенанта Карла Либкнехта в полку уважали, а мелкие подколки были скорее следствием общей нервной атмосферы из-за тяжелого хода пока не слишком удачной для пруссаков войны.

— Лучше скажите по какому поводу собрание, — переспросил Карл, не обратив внимания на укол. — Что вообще говорят?

— Говорят в наступление пойдем, Берлин освобождать, — смех на крыльце разом смолк. Зимние неудачи дольно сильно ударили по боевому духу армии. — Вторая русская армия на подходе, первые дивизии уже выгружаются. Значит, дальше смысла ждать нет…

Зимние неудачи поставили пруссаков в тяжелейшее со стратегической точки зрения положения, хотя и не смогли сломить их духа. В конце концов с потерей столицы война не заканчивается, уж кто-кто а восточные немцы знали это лучше всех, пока армия жива, пока возможности сопротивления не исчерпаны, сдаваться в ставшем временной столицей королевства Кенигсберге никто не собирался.

— Господин лейтенант? — Из дверей дома на улицу выскочил сержант-посыльный, — полковник Боммель приказал вам подняться к нему.

Под сочувствующие взгляды сослуживцев Карл тяжело вздохнул и двинул внутрь здания. Желания общаться с начальством наедине не было ни капли. Нет, полковник Боммель был вполне разумным служакой, достаточно спокойно относившимся к некоторой расхлябанности его ландверного воинства. Вот только политическая ориентация Либкнехта начала полковника раздражать с самого появления офицера в части. Не в том смысле что он придерживался других взглядов, скорее правильнее будет сказать, что полковника Боммеля напрягало само наличие у подчиненных каких-либо политических взглядов. Он считал, что настоящий прусский офицер должен хорошо воевать и не лезть в высшие эмпиреи. Ну во всяком случае до получения генеральских эполет. Самому Боммелю генералом стать было явно не суждено — разве что при выходе в отставку — поэтому и с лейтенантом Либкнехтом они, так сказать, не сошлись. Что, впрочем, нужно отдать должное, на чисто служебных моментах почти никак не отражалось.

Не слишком торопясь Карл поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и, постучав, заглянул в кабинет Боммеля.

— Вызывали, господин полковник?

— Заходи, — неожиданно голос командира полка прозвучал не из-за стола, а от небольшого мутноватого окна, даже в достаточно ясные дни дающего совсем немного света.

За столом же полковника сидел лысоватый сорокалетний мужчина, чей мундир был увенчан «раскидистыми» аксельбантами генерала от инфантерии и несколькими «большими» звездами на груди. Характерные раскидистые усы, переходящие в бакенбарды, совершенно не оставляли сомнений в личности человека.

— Здравия желаю, ваше высочество!

Второй сын нынешнего прусского короля только поморщился и отмахнулся рукой.

— Не кричите, пожалуйста лейтенант. Если бы я хотел, чтобы все знали о моем сегодняшнем визите, я бы не стал приезжать тайно, — после чего повернулся к хозяину кабинета. — Разрешите нам переговорить наедине?

— Да конечно, ваше высочество, — поспешно ответил Боммель, которому знакомство со столь высоким начальством явно добавило седины в бороду. Командир 79 ландверного еще раз кивнул принцу и направился к двери, наградив Карла мимолетным, но очень тяжелым взглядом, от которого у мужчины пробежали мурашки по спине.

Впрочем, он быстро взял себя в руки. Ничего такого, из-за чего его персоной мог заинтересоваться сам Вильгельм, Карл не мог припомнить. В случае, если бы кто-то раскопал его настоящее прошлое, арестовывать его послали бы точно не принца.

— Итак, — когда за полковником закрылась дверь, начал свою мысль Вильгельм. — Карл Либкнехт. Широко известный в узких кругах приверженец — и даже по словам некоторых весьма сведущих людей, один из его лидеров — движения «возрожденцев». Владелец типографского дома, честный семьянин, отец троих детей, а в прошлом военный авантюрист сначала сражавшийся против турок вместе с австрийской армией, а потом с османами давивший восстания на востоке Малой Азии.

— Все так, ваше высочество, — немного расслабившись произнес лейтенант. Пруссаки добрались до второго слоя его легенды, созданного специально для некоторых излишне любопытных, любящих проверять людей поглубже. Участие в войнах сначала за Австрийскую, а потом и за Османскую империю, было прекрасным поводом для смены имени и переезда в другую страну. — Только я этот этап в своей жизни давно закрыл.

— Верю, — кивнул принц, откинувшись на спинку кресла. Присесть собеседнику он естественно не предложил. — Теперь вы верный слуга прусской короны, что кстати показывают в том числе и ваши погоны. Однако в качестве ландверного лейтенанта, уж простите, вы мне не слишком интересны.

— А в качестве кого интересен? — Переспросил Карл, и тут же добавил, — Ваше высочество.

— Именно в качестве одного из лидеров «возрожденчества», — Вильгельм приподнял одну бровь и задумчиво сложил пальцы домиком. — Мы естественно были и раньше в курсе вашей деятельности, однако не столь ее большой масштаб и сложная внешнеполитическая обстановка делали ее не слишком… Важной.