Ночная

Глава 5 Чудесное впасение и безжалостная реальность

В Мертвом квартале нас никто не встретил.

Под нависающими надстройками витало предчувствие скорой беды. Трущобы будто спали; никто не сновал по узким улочкам, не спешил — ни на службу, ни на промысел. Соглядатаев, обычно провожавших всех чужаков, не было видно.

- Что-то не так? — проницательно просил брат Раинер, заметив, с какой тревогой я озиралась по сторонам.

Что-то было крупно не так — даже если не считать бледного храмовника с нездоровой испариной на лбу и его распухшей руки, которой он старался не двигать.

В Мертвом квартале не слышали про уединение. Ты не оставался наедине с собой ни на минуту, ни на секунду. Люди жили друг у друга на головах, ближайшие соседи волей-неволей становились либо лучшими друзьями, либо заклятыми врагами; объединяло их то, что всегда нашелся бы человек, способный выложить не только всю подноготную про обитателя соседней каморки, но и точно знающий, куда и во сколько он ушел — и когда вернется. Тесный мирок, где люди заполняли все пространство, будто кусочки паззла.

Не могло быть и речи о том, чтобы кто-то дошел незамеченным до подворотни, ведущей к сердцу квартала.

А мы почему-то дошли.

Здесь, как и всегда, горел костер, и дежурный попрошайка хмуро мешал варево в котелке. А кучи тряпья поблизости, где обычно грелся Старшой, не было. Как и его самого.

Никто не плакал. У трудяг редко оставались силы еще и на слезы, а нищие относились к чужой смерти до цинизма утилитарно.

Это у бледных чужачек комок подкатывает к горлу от дурного предчувствия. А местным нужно жить дальше, что бы ни случилось.

- Я к Старшому, — все-таки сказала я, уже зная, что мне ответят.

Дежурный по кормежке недоверчиво окинул нас взглядом. Рука Раинера вызвала у него крайнее одобрение; должно быть, попрошайка решил, что рана — нарисованная, как раз для дневного выхода на паперть, и теперь всерьез подумывал, как бы переманить гримера.

У меня была пара советов, но касались они преимущественно саванов — поэтому ограничилась тем, что терпеливо повторила свою просьбу. Попрошайка коротко дернул головой, указывая на одну из халуп, и я похолодела.

Сердце квартала отгораживали от остальных улочек три халупы: одна принадлежала мамаше Жизель, вторая — негласному хозяину трущоб, а третья, на которую нам указали, — его старшему сыну.

- А Старшой?..

Могла даже не спрашивать. Попрошайка молча помотал головой и отвернулся, помешивая варево.

Раинер легонько коснулся моего локтя — не столько обнимая и грея, сколько обозначая свое присутствие и безмолвно напоминая: я не одна. И у меня, и у него еще есть шансы на нормальную жизнь.

Это только Старшому не повезло…

Смахнув тыльной стороной ладони несвоевременные слезы, я постучалась в третью халупу. Это была простая условность; Элои и так прекрасно слышал, о чем велся разговор у костра. На стук он ответил сразу, и я зашла внутрь, пригнувшись и скрипнув ветхой дверью.

Элои было шестнадцать. Он меня на дух не выносил, как и остальные дети Старшого; но по местным меркам он считался взрослым — и полагал, что демонстрировать неприязнь можно в двух случаях: когда это выгодно и когда за это ничего не будет. Смерть отца, не позволявшего открыто презирать белоручку-чужачку, подвела меня под второй вариант, и угловатый подросток встретил гостей, поджав по-юношески пухлые губы.

- Теперь я старшой, — заявил он вместо приветствия.

Я коротко склонила голову, признавая за ним такое право. Не мне же претендовать на место главы над нищими?

Но, похоже, Элои именно этого и ждал — потому как после моего жеста заметно расслабился и немедленно обозначил расклад:

- Ты себя выкупила, белянка, и больше не одна из нас. Отныне тебе не рады в Нищем квартале.

«В Мертвом», — мрачно подумала я, но снова склонила голову, признавая за Элои и это право. Раинер бросил на меня удивленный взгляд, но промолчал.

- Длинный сказал, что нашел ходячего мертвеца и задание храма выполнено, — сообщил новый хозяин трущоб, повернувшись к десятнику, и выжидательно вскинул брови.

- Как только в храме об этом узнают… — храмовник осекся, сообразив, что присылать в Мертвый квартал человека с бешеной суммой в сорок куполов — не самая здравая идея даже сейчас, когда живых здесь почти не осталось. — Как только храм подтвердит, что нахцерера больше нет, сюда пришлют гонца, и ты сможешь получить вознаграждение в Соборе.

Элои сощурился. Он понимал, что сорок куполов — достаточная сумма, чтобы кто-нибудь из пришлых мог на пару минут забыть, кто его отец, и тоже осторожничал. Бегать за вознаграждением лично новый хозяин явно не рискнет.

- Зачем ты пришла, белянка?

А вот этот поворот разговора мне не понравился. Сильно.

- Длинный обмолвился, что меня искали чужаки, — осторожно сформулировала я. — Сейчас я принадлежу храму, и он заинтересовался, кто это такие и что им от меня нужно.

Раинер сумел удержать на лице невозмутимое выражение, но я почти видела, как его распирает от желания высказать все, что он думает о высоких отношениях в большой и дружной семье покойного Старшого. Я незаметно притронулась кончиками пальцев к его левому локтю, намекая, что мне лучше знать, о чем нельзя говорить нищим.

- Храм? — Элои перевел взгляд на десятника, и он спокойно кивнул, подтверждая мои слова.

- Тому, кто выдаст местонахождение чужаков, разыскивавших меня, храм выплатит… — я замялась, прикидывая, какую сумму из своего гонорара за нахцереров готова пожертвовать ради спасения.

Плечи Раинера коротко вздрогнули от сдерживаемого смеха, но голос звучал твердо и ровно — как у человека, говорящего кристально чистую правду и уверенного в своих словах:

- Пятнадцать медяков. Обычное вознаграждение карателей за сведения.

И я была готова поклясться, что лицо у него в этот момент — такое же честное и открытое, как и тогда, когда он расспрашивал меня об отношениях со Старшим.

На Элои его уловка подействовала с той же эффективностью.

- Папа отослал их на болота, — дрогнувшим голосом сказал он, — к хижине колдуна. Если они вернутся в Нищий квартал, им сообщат о том, что Бланш выкупил храм, — злорадно добавил новый хозяин, весело блеснув на меня черно-карими, как у Старшого, глазами.

Я поспешно изобразила испуг, а Элои нахально протянул ладонь за обещанной платой.

Раинер и бровью не повел.

- Тебе заплатят после того, как проверят сведения, — сообщил десятник и, положив левую руку мне на плечо, повелительным жестом развернул в сторону выхода. — Мы вернемся в храм и доложим о чужаках и мертвеце. Жди посыльного.

Спорить с храмовником Элои не решился, и мы беспрепятственно покинули Нищий квартал.

Раинер не спешил убирать руку, а стоило тяжелому смраду трущоб смениться несколько менее тяжелым запахом жилого района, как десятник начал тяжело опираться на мое плечо. Я обвила рукой его талию, перераспределяя вес, и обеспокоенно взглянула снизу вверх.

- На болота, — мрачно выдохнул храмовник. — Лучше я сдохну на ходу, чем…

- Я тебе сдохну, — проворчала я и повернула на улочку вдоль крепостной стены, привычно отсчитывая третий сток от выхода из Нищего квартала.

И зомби в тот момент я почему-то не боялась совершенно.

Зомби отвечал полной и безоговорочной взаимностью. Ему вообще не было никакого дела до взмокшей от напряжения девицы, зачем-то притащившей к веревочной лестнице у домика какого-то посеревшего и крайне несчастного мужика. Зомби просто выполнял свою работу: тащил покойному уже хозяину завтрак.

Я настолько устала и вымоталась, что не обратила на него никакого внимания. Зато Раинер шарахнулся, едва не уронив нас обоих в топь, потянулся за мечом и побледнел еще сильнее. Выхватить оружие из ножен ему определенно не светило. Не правой рукой.

- Неупокойник!

- Зомби, — я качнула головой. — Он не болен. Просто еще не отслужил свое.

Храмовник покосился на меня с таким выражением лица, что я невольно осознала: из нас двоих он, раненный и отравленный, сохранил куда более ясный ум, и у него еще остались силы, чтобы удивляться — и бояться.

Я ничем подобным похвастаться не могла, а потому просто прислонила десятника к опоре и полезла наверх, уже догадываясь, что увижу.

Зомби с неотвратимостью запрограммированного робота меланхолично карабкался на чердак, балансируя очередным подносом. На полу скопился солидный слой отсыревшей пыли, потревоженной лишь шагами мертвеца — узкая цепочка отпечатков босых ступней, словно он каждый раз шел след в след самому себе. Статуя темнокожего мужчины с тростью пялилась на меня с нескрываемым злорадством.

Естественно, у ирейских спасателей нашлись куда более важные дела, чем ожидать пропавшую два года назад девицу в очевидно заброшенном жилище. Додуматься до этого можно было еще в городе.

Но с размышлениями у меня как-то не складывалось. Я устало прислонилась к стене и сползла по ней на пол. Гудели ноги и спина, в голове звенело от напряжения и неверия.

Они ушли. Не сумели отыскать, махнули рукой и ушли.

Не дождались меня.

А значит… значит…

Я тряхнула головой, не столько прогнав тревожный звон в ушах, сколько удачно дополнив его мушками перед глазами, и упрямо поднялась на ноги.

Если спасатели меня не дождались, значит, я буду вынуждена остаться на Тангарре. Но ведь с этой мыслью я смирилась много месяцев назад, разве не так? И с тех пор, стоит отметить, весьма ощутимо поправила свое материальное состояние и положение в обществе. Я больше не бесправная нищая, чье благополучие всецело зависит от отношения негласного хозяина квартала. У меня есть капитал и благословление храма. Жизнь продолжается.

Если у кого проблемы, так это у Раинера.

Я остановилась перед занавесью на выходе и малодушно обернулась, будто не дождавшаяся нас помощь могла внезапно обнаружиться за спиной. Вместо спасателей там, разумеется, оказался зомби, меланхолично дожидавшийся, когда органическое препятствие освободит ему проход. На мой вскрик мертвец предсказуемо не отреагировал, зато храмовника я переполошила знатно.

- Бланш?! — голос Раинера звучал так, будто десятник уже готовился подменить зомби на его посту.

- Все в порядке, — сглотнув, соврала я. — Это от неожиданности…

Он замолчал — то ли окончательно обессилел, то ли не хотел задавать вопрос, ответ на который уже знал. Хижина бокора была достаточно мала, чтобы времени на осмотр хватило с лихвой. Если до сих пор не слышно ни разговоров, ни шума — ничего хорошего это не значит.

Пропустив зомби, я из чистого упрямства поднялась на второй этаж. Но он тоже пустовал — разве что подносов с испорченной едой заметно прибавилось, и запах стоял такой, что дневные нищие неплохо бы за него заплатили.

С сожалением принюхавшись (кто ж его теперь купит, если Элои прямым текстом сказал, что мне в Нищем квартале теперь не рады?), я спустилась вниз и остановилась напротив полки с закупоренными бутылками, бездумно скользя взглядом по надписям.

Что я ему скажу? «Прости, Раинер, облом, иди в храм, там сделают хоть что-то»?

От мысли про гарантированное храмом «что-то» меня продрало холодком. А ему каково?..

Я зажмурилась и надавила пальцами на переносицу. Глаза все равно щипало.

- Раинер, — тихо сказала я, выйдя на крыльцо. — То есть, брат Раинер…

Он безучастно сидел в грязи, уложив израненную руку на колено, и на мою фразу не прореагировал. Я жалобно шмыгнула носом — но и это его не проняло.

- Похоже, они не дождались.

Храмовник скупо кивнул, так и не подняв взгляд.

- Пойдем назад, — только и сказал он.

Проглотив неуместный всхлип, я покорно развернулась, нащупывая босой ступней лесенку — и шарахнулась от неожиданности, взвизгнув. Руки соскользнули с отсыревших перил, опоры под ногой не оказалось, и я едва не сверзилась Раинеру на голову.

Но меня поймали.

Незнакомец был одет, как местные, и даже походил на них — такой же худой, узколицый и какой-то устало-сероватый, будто запыленный. Но в первое мгновение, когда он подхватил меня и дернул на себя, не позволяя упасть, я судорожно втянула в себя воздух — и тотчас расслабилась.

От него пахло табачным дымом, выхлопными газами и — совсем чуть-чуть — чаем. Для меня эта ядреная смесь всегда означала Нальму и только Нальму.

Дом.

Едва осознав это, я вцепилась в совершенно чужого мужчину обеими руками и позорно разревелась, уткнувшись лицом ему в плечо. Он, разумеется, растерялся — застыл на несколько секунд, кашлянул и смущенно похлопал меня по спине.

- Надо было самому первым из портала выходить, — глубокомысленно заметил кто-то рядом. — Вечно все девушки на тебе виснут!

- Научись уже сам открывать порталы, — огрызнулся незнакомец. — И наслаждайся! — с этими словами он бесцеремонно подтолкнул меня к своему… напарнику, наверное?

Тот охотно вытянул вперед руки, но я уже была вполне способна взять себя в свои и вежливо пожала его правую ладонь.

- Ну вот, — разочарованно протянул второй, пряча смешинки в уголках по-ирейски зеленых глаз, и коротко взмахнул передо мной раскрытым удостоверением Особого подразделения Сыска королевства Ирейя. — Всегда так! Эйвери Сабинн, не так ли?

Я кивнула, не слишком полагаясь на свой голос: что-то подсказывало, что нормально говорить я смогу еще не скоро.

- Бланш? — настороженно прохрипел снизу Раинер, резко вернувший интерес к происходящему. — Что они говорят?

Спасатели резко замолчали и, оттеснив меня к домику, дружно перегнулись через перила. Серый от боли храмовник явно не внушил им доверия.

- Местный, — уверенно сказал первый спасатель, тотчас потеряв интерес, и начал выплетать обратный портал.

В другой ситуации я бы даже залюбовалась. Магов-порталистов на Ирейе исчезающе мало, и посмотреть на их работу удается отнюдь не всем. Но сегодня меня волновало не его редчайшее искусство.

- Подождите, — я тронула его за предплечье — и неподдельно смутилась: легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы нарушить ток силы и исказить начатое заклинание. Маг проглотил ругательство, сразу же переводя высвобожденную силу в свечение, и раздраженно поинтересовался:

- Что? Хочешь остаться?

Оставаться я не желала твердо и решительно. Бросать Раинера, впрочем, — тоже, поэтому попыталась сумбурно изложить, кто это такой и чем я ему обязана.

Но сыскарей предсказуемо не проняло.

- Тангарра исключена из межгалактического сообщества по требованию представителей планеты, — уверенно заявил телепортист. — Сюда даже полеты запрещены, иначе бы вас, госпожа Сабинн, отыскали и эвакуировали гораздо раньше. Мы не имеем права вмешиваться в происходящее.

- Но его же искалечат! — вырвалось у меня.

Телепортист только тяжело вздохнул, и в разговор включился его напарник:

- А еще немногим меньше половины населения вымрет от чумы и сопутствующих болезней, — оптимистично спрогнозировал он. — Возможно, несколько тысяч женщин сожгут по обвинению в колдовстве. В среднем, насколько я помню, в странах с этим уровнем развития все примерно так и происходит. Но если планета выбирает политику изоляции — это ее право. Вмешательство, даже если дело касается всего одного человека, — грубое нарушение суверенитета Тангарры. А Ирейя, осмелюсь напомнить, подписала Планетарный Пакт. Давайте сойдемся на том, что вашему приятелю повезло, что он вообще жив, и позвольте проводить вас домой. Ваши родные чрезвычайно обеспокоены…

Это определенно был удар ниже пояса.

Сестер я не видела больше двух лет. И уже даже не надеялась увидеть.

- Раинер из храмовой дружины, — все-таки сказала я. — Для него руки…

- Госпожа Сабинн, — не выдержал телепортист, — мы сыскари, а не целители!

- Но можно же… — робко мяукнула я.

- Что? Притащить его Ирейю, исцелить и вернуть сюда?! — взорвался он. — Да это пятая телепортация за день, не считая маяка на ваше возвращение!..

Напарник прервал его гневную тираду, просто хлопнув телепортиста ладонью по плечу. Тот умолк, будто кто-то выключил звук. А его напарник, разом растеряв всю смешливость и открытость, твердо сказал:

- Госпожа Сабинн, мы ничем не можем ему помочь. Но забрать вас — обязаны. Граждане Ирейи не имеют права находиться на Тангарре. Не мешайте лейтенанту Гейбу открывать портал.

Я обреченно взглянула им за спину — и подавилась воздухом.

Взобраться по отсыревшей веревочной лестнице, когда правая рука отказывается идти на контакт, — уже достижение. Но исхитриться сделать это беззвучно, пока чужаки заняты разговорами, да еще вынуть меч из ножен…

Я так и не поняла, что его выдало — то ли мой ошарашенный взгляд, то ли скрипнувшие в последний момент перила — но сыскари почти синхронно обернулись, и храмовника встретило сразу два магических щита, таких плотных, что они стали заметны в воздухе. Бросившийся в атаку Раинер натолкнулся на чуть светящуюся магическую дымку. Выставленный вперед меч зазвенел и вылетел из его ладони, а сам храмовник едва не рухнул с крыльца — но успел ухватиться за перила, побелев от боли в израненной руке.

- Чертовы колдуны! — выдохнул он. — Бланш, ты цела? — и, не дожидаясь ответа, в полный голос затянул боевую литанию.

У меня мурашки по коже пошли. До сих пор я ни разу не слышала, как он поет.

Много потеряла.

Пробирающий до самых костей, чуть хрипловатый голос брал низкие ноты литании безо всякого напряжения, и казалось, что пожелай он только — и перейдет в инфразвук. На Ирейе за владельца такого голоса передрались бы все продюсеры, и он моргнуть бы не успел, как проснулся бы звездой.

А здесь, в мире, где эталоном служил храмовый хор, состоящий сплошь из мальчишек, голос Раинера годился только для боевых молитв, призванных разрушать чужие чары.

Впрочем, следовало признать, что в них десятник преуспел. Литания звучала от силы полминуты — лейтенант Гейб успел сплести лишь каркас портала и еще только разворачивал его в окно перехода, когда оба щита мелко завибрировали и лопнули, будто мыльный пузырь.

Маги ошарашенно переглянулись, и этого мгновения хватило, чтобы все пошло наперекосяк.

Раинер прервал литанию на полуслове и, отпихнув плечом худощавого телепортиста, протянул ко мне руку, явно намереваясь сдернуть с места и удрать подальше от сыскарей. Храмовник промахнулся только с одним: привычка оказалась сильнее логики, и руку он протянул правую.

Распухшую, непослушную, какого-то жуткого, совершенно нездорового цвета.

И я дернулась назад, не в силах поделать что-нибудь со вполне естественным испугом и отвращением.

А позади только-только развернулся портал…

Раинер еще успел ухватить меня за платье на животе, скомкав и запачкав ткань. А потом сработало заклинание.

Вообще-то в портал полагается входить лицом вперед, закрыв глаза, набрав воздуха и слегка согнув колени. Мало ли что окажется по другую сторону? Любая ошибка в расчетах могла обернуться катастрофой — потому-то порталы и считались самым опасным способом перемещения. Не будь они мгновенными — звездолеты и автофлаксы давно бы вытеснили магов с арены.

Но тем порталы и хороши, что сейчас ты стоишь на гнилых досках бокоровой хижины, а в следующую секунду оказываешься посреди Центрального зала прибытия Нальмы… если соблюдать технику безопасности — то даже стоя.

Поскольку я перегруппироваться не успела, а Раинер понятия не имел, что это нужно сделать, то мы из портала выкатились кубарем. Вдобавок храмовник при падении рефлекторно выставил вперед правую руку и предприимчиво потерял сознание от боли, оставив меня разбираться с обалдевшей от такого триумфального прибытия хостесс самостоятельно.

- С вами все в порядке?! — испуганно охнула она, выскочив из-за своей стойки в центре зала, и тут же позеленела, рассмотрев, что Раинер-то точно не в порядке.

Вдобавок из задрожавшего окна портала пулей вылетел лейтенант Гейб со своим говорливым напарником, и я поняла, что сейчас не в порядке будут все.

Раинер держался молодцом.

Если бы я с рождения верила, что магия — зло, из-за которого люди годами не видят солнца, и вдруг попала сначала в портал (за одно только это слово каратели бы уже разложили костер), а потом — под усыпляющее заклинание (о-очень большой костер) и в довершение всего проснулась неизвестно где, зато с совершенно целой рукой, укутанной слабо переливающимся флером хелльского «обеззараживателя»… в общем, без истерики дело бы не обошлось. Одной только мысли о реакции карателей на такой легкомысленной подход к богомерзкой магии было достаточно, чтобы меня пробирал неприятный холодок — а каково храмовому дружиннику?

Но все его негодование вылилось в один вопрос:

- Ты знала, как именно они помогут?

И, стоило мне покаянно кивнуть, как он просто перестал со мной разговаривать.

Поскольку единственным языком, которым Раинер владел, был тангаррский, а лейтенант Гейб со своим напарником умчались куда-то на доклад, это означало, что десятник не разговаривал вообще ни с кем. Персонал телепортационного изолятора это ничуть не смущало — потому как я, отвыкшая от родной речи, болтала за двоих, постепенно вспоминая слова и правильные обороты.

Попутно выяснилось, что нетронутая цивилизацией экология Тангарры благополучно излечила мою прогрессирующую близорукость и гипертонию, и уже к вечеру лечащий врач с энтузиазмом расхваливал коллегам диету со сниженным употреблением поваренной соли, но сам что-то пробовать не спешил. Меня в обсуждении участвовать не приглашали, очевидно, опасаясь, что я заодно изложу ее минусы, — или что мы с храмовником притащили с Тангарры какую-нибудь экзотическую заразу.

Раинер лежал в изоляторе напротив, бережно привязанный к койке, и практиковал диету со сниженным употреблением вообще всего. Выдернуть капельницу он, впрочем, не мог, и персонал спокойно дожидался прибытия психолога и инфекциониста.

А я долго металась по своему боксу, как загнанный зверь, и не знала, как буду оправдываться.

Больничная одежда казалась слишком тонкой, еда — зверски пересоленной, слишком яркий свет резал глаза, а запах дезинфекционного раствора ввинчивался в ноздри, как и не снилось вони Мертвого квартала. Я успокаивала себя тем, что теперь, наконец-то, смогу увидеться с сестрами, смогу доучиться, найти нормальную работу и прожить достойную жизнь, не оборачиваясь на покровителей и не завися от мужчин, но мысль о незавершенных делах свербела хуже блошиного укуса между лопатками.

Я обещала, что не покину город, пока храм не уверится, что чума схлынула. На Тангарре остался чрезмерно умный младший епископ Арман, пробовал свои силы в управлении Нищим кварталом упрямый Элои, бродили по улицам последние неупокойники и тихо дожидались своего часа закупоренные бутылки в двух разных домах…

А я так и не узнала, кем же был второй нахцерер и чего он хотел, когда украл душу у колдуна. И, что гораздо хуже, этого не узнал Раинер.

Вот уж чего он мне точно не простит.

Сыскари вернулись только наутро.

В ярком свете стало заметно, что они похожи — каким-то неуловимым, внутренним сходством, свойственным разве что близким родственникам. Телепортист был худощав и невысок, его напарник, напротив, — массивен, ярок и громок; но сродство чувствовалось и в том, как они держались, и в звучании речи. А еще у них оказались одинаково рыжевато-зеленые глаза, но вопрос о том, не братья ли господа сыскари, я предпочла придержать при себе — и правильно сделала: когда они подошли ближе к стеклу, отделяющему мою палату от приемной, я наконец-то рассмотрела одинаковые нашивки на форме.

«Р.В.Гейб» и «О.В. Гейб». И оба лейтенанты.

Я спрятала невольную усмешку и села на больничной койке, поприветствовав их вежливым кивком. Раинер в изоляторе напротив заметно встрепенулся, обнаруживая-таки интерес к происходящему — впервые за сутки.

Уже за это я была готова расцеловать обоих сыскарей, но опять-таки сдержалась, предоставляя им первое слово. Взял его, предсказуемо, напарник телепортиста.

- Госпожа Сабинн, — зазвучало из колонок, — доброе утро. Вы не уделите нам несколько минут?

Как будто я тут была страшно занята.

- Разумеется, — вздохнула я. — Как к вам обращаться?

Вопрос вызвал у обоих улыбку — одинаково светлую и открытую, но если телепортисту она придавала вид утомленного родителя, радующегося, что его отпрыск наконец-то самостоятельно дошел до горшка, то на его напарника тут же с интересом обернулись сразу две молодые медсестры, пробегавшие мимо.

- Зовите меня Рэвен, — предложил он и кивнул в сторону телепортиста: — А его — Оберон.

- Тогда — просто Эйвери, — отозвалась я.

Собственное имя до сих пор звучало как-то чуждо. За последние два года «Бланш» стало куда привычней, пустило в меня корни и все еще заставляло смиренно опускать взгляд при разговоре — хотя моим собеседникам от этого явно было некомфортно.

Штатный психолог сказала, что предстоит много работы. Я была вынуждена с ней согласиться.

— Прежде всего, позвольте принести извинения, — заговорил Оберон. — Мое поведение вчера было неприемлемо, и я сожалею об этом.

Судя по интонации, сожалел он в первую очередь потому, что не выспался, но я все равно с пониманием склонила голову:

- Вчера вы устали после множественных телепортаций, и мы все действовали сгоряча. Уверена, Раинер тоже сожалеет, что напал на вас.

…и о том, что связался со мной. Пожалуй, об этом — сильнее всего.

- Сомневаюсь, — вклинился Рэвен и открыто ухмыльнулся, оглянувшись через плечо.

Храмовник буквально прожигал взглядом его спину. Но стоически молчал и даже не дергался, отлично понимая, на чьей стороне преимущество.

- Сожалеет, — мрачно подтвердила я. — Просто он еще этого не понял. Вы вернете его на Тангарру?

Потому что если нет — он меня с потрохами съест. И вот об этом точно сожалеть не будет.

- Как раз об этом мы хотели с вами поговорить, — подтвердил мои худшие опасения Рэвен и присел на скамейку для посетителей, без слов намекая, что разговор будет долгим. Оберон опустился рядом и принялся добросовестно бороться со сном. — Видите ли, то, как он сумел разрушить два последовательных щита одновременно, произвело определенное впечатление на отдел Магического Противодействия. До сих пор разрушение таких конструкций считалось возможным при последовательном подходе: сначала лопается внешнее заклинание, и только потом становится возможным добраться до внутреннего плетения. Но ваш… друг взломал оба сразу — и, стоит отметить, в кратчайшие сроки. Вы знаете, как ему это удалось?

Я поджала губы, начиная понимать, к чему он клонит, и Раинер в палате напротив зловеще нахмурился, пристально всматриваясь в мое лицо.

- Это что-то из секретов религиозной общины Тангарры, — с неохотой сообщила я. — Их орден основан как раз для борьбы с последствиями чрезмерного употребления магии. Над Тангаррой постоянно висит облачная завеса силового типа, как над Хеллой, и храмовники в меру своих способностей делают все, чтобы она рассеялась. Кое-какие полезные наработки у них действительно есть, но это довольно примитивные голосовые схемы. Я никогда ими не интересовалась.

Кроме как с эстетической точки зрения. Но в исполнении других храмовников боевые литании звучали как-то обыденно и скучно.

- Но они действуют, — заметил Рэвен. — Ваш друг владеет методикой, неизвестной даже в Гильдии Магов, способной представлять опасность любым современным охранным системам, потому как все они строятся на принципе последовательной защиты и не рассчитаны на мгновенную реакцию на вмешательство. Это касается в том числе щитовых заклинаний вокруг госпиталя при телепортационной станции, что и привело к необходимости приковать вашего друга, э-э, физически, а не магически, поскольку он был несколько…

- Агрессивен, — подсказала я.

- Не в себе, — не согласился Рэвен. — Однако наше руководство выразило надежду, что вы сумеете убедить его поделиться знаниями. После этого, если он захочет, разумеется, мы вернем его на Тангарру целым и невредимым.

- Он не станет со мной разговаривать, — обреченно сообщила я.

Лейтенант нехорошо усмехнулся.

- Вы свободно владеете его родным языком, и он вас хорошо знает, — заметил он. — Рано или поздно он заговорит.

Я поймала себя на том, что сама не хочу ни с кем разговаривать.

О да, Раинер заговорит. Рано или поздно. Человек — социальное животное, и общение — одна из базовых потребностей.

Кроме того, тангаррский язык — такая экзотика, что по всему Альянсу на нем говорит хорошо если десяток человек (а зачем учить язык закрытой страны, кроме как в познавательно-лингвистических целях?). Трое из них уже сидят здесь, и с двоими из этой тройки Раинер точно не захочет общаться.

Но… мне это было слишком хорошо знакомо.

Чужой мир, где все непонятно, непривычно, страшно. Чужие люди, чужой язык, чужие обычаи, чужие опасности… и посреди этого — один-единственный человек, готовый прислушаться. Пригреть. Научить.

И использовать в своих интересах, чтобы потом выбросить, как ненужную вещь.

Разве не так все было у меня со Старшим?..

- Попробуйте, — вкрадчиво попросил Рэвен. — Психолог ведь может помочь только вам, тангаррским он не владеет. А вашему другу наверняка одиноко и страшно.

- Вы не представляете, насколько, — мрачно буркнула я.

Братья на мгновение застыли, переваривая фразу, — даже Оберон стряхнул накатывающую дрему и встрепенулся.

- Зато вы представляете, — безжалостно ударил он по больному, — и можете ему помочь. Вас ведь выпишут уже днем, после визита врачебной комиссии? А вашего друга будут вынуждены передать под опеку соответствующим органам…

Я горько усмехнулась. Вот она, цивилизация: меня-то без разговоров вышвырнули в Нищий квартал, а Раинера под опеку передадут… с которой он даже поговорить не сможет.

- Не нужно его никуда передавать. Я заберу его домой. Под свою ответственность.

Сыскари переглянулись, и Оберон как-то неоднозначно дернул плечом — но Рэвен его прекрасно понял.

- Боюсь, вы не можете брать кого-либо под свою ответственность, пока сами не завершите реабилитацию, — сказал Рэвен. — Но если вы позволите пригласить вас… — он осекся и обернулся, проследив мой взгляд.

Раинер сосредоточенно и целеустремленно выкручивал только-только залеченную руку из стягивающего ремня. Чтобы преуспеть, ему пришлось бы вывихнуть себе палец, но, кажется, он уже был на это готов. Тревога сработала раньше, чем храмовник повторно покалечился, и в изолятор ворвались санитары в сияющем ореоле обеззараживающего заклинания.

Храмовник затих, не дожидаясь решительных действий, и безразлично уставился в потолок, не реагируя на персонал.

- Вояка, — с каким-то уважительным неодобрением в голосе протянул Оберон и как-то хитро сощурился, но промолчал.

Его брат заломил бровь — но спрашивать ни о чем не спешил, и я тоже предпочла промолчать.

Тем более что мои слова, похоже, тут вообще никакого веса не имели…