Ночная Фурия: первый акт

Глава 16

Ускользнуть из комнаты Марко было нелегко. Не потому, что я боялась, что кто-то увидит меня. Вполне очевидно, что вряд ли кто-то бодрствовал в 4 утра. Проблема ускользнуть из комнаты Марко… была в самом Марко.

— Не уходи. Останься здесь. Еще на несколько часов, — он хватает меня за руку и рассуждает: — Просто поспи со мной. Я поставлю будильник, и мы вместе проснемся, — он ухмыляется и разглядывает мое тело, — и примем вместе душ.

Я усмехаюсь:

— Ага, это будет супер, — я выпрямляюсь и пародирую то, как вероятнее всего, все случится: — Привет, Боб! Ага, Кэт и я спали вместе, а теперь собираемся в душ. Что такое? Ты собираешься убить меня? — смотрю на мой живот и моргаю. — Ты, мать твою, ранил меня, Боб! — для драматизма я падаю на кровать и закрываю глаза. — Вот черт, я умер.

Тихий смех Марко сотрясает кровать, и я ухмыляюсь. С ним так легко болтать и шутить. Не думаю, что когда-либо прежде чувствовала себя так комфортно рядом с каким-либо человеком.

Поле секса Марко настаивал, что хочет искупать меня, но не было ни единого шанса, что я рискнула бы, чтобы нас поймал кто-нибудь в душе вместе. В «Мираже» была общая ванная комната, как в спортзале или колледже. Представьте себе жилые помещения, как комнаты в общежитии, необычных комнаты, но все же без собственной ванной комнаты.

Когда я отказалась принять с ним душ, он вздохнул, будто я раздражала его, встал, снял презерватив и какое-то время бродил по комнате. Он подошел к кровати с бутылкой воды и полотенцем.

Полотенце было белое.

Мои глаза расширились. Я дернула подбородком в сторону полотенца и фыркнула:

— Я не буду его использовать.

Он посмотрел вниз на полотенце:

— Почему нет?

Я, задыхаясь, говорю:

— Оно белое!

Он пялится на меня, явно не понимая о чем я. Я закатываю глаза:

— Оно станет красным, после того, как я воспользуюсь им.

Он пожимает плечами:

— Я скажу, что порезался, когда брился.

Я колеблюсь, он вздыхает:

— Ты хочешь, чтобы я нашел темное?

— Да, пожалуйста, — счастливо бормочу я.

В комнате было тихо, когда он надел джинсы и вышел. Ему потребовалась минута, чтобы найти другое полотенце. Когда он вернулся с красным полотенцем в руке, я встала, подошла к нему и протянула руку, чтобы взять полотенце. Он с негодованием посмотрел на мою руку и отодвинул полотенце вне моей досягаемости:

— Если хочешь полотенце, тебе придется заплатить за него.

Мои глаза сощурились:

— Чем?

Его глаза слегка прикрылись:

— Иди сюда.

Делаю шаг к нему и пищу, когда его руки обнимают меня и поднимают в воздух, удерживая меня вплотную у его голой груди. Он захватывает мои губы в требовательном поцелуе. Поцелуй, который ощущается так замечательно и оставляет во мне желание.

Когда он отпустил меня, он посмотрел вниз и убрал прядь волос мне за ухо:

— Долг оплачен.

Он отдал мне полотенце, взял бутылку воды, и поставил ее в пустующий угол его комнаты. Я мылась в тишине, стоя спиной к Марко, довольная, что не могу видеть кровь на мягкой ткани, которой я очищала себя.

Как только я закончила, я вернулась к кровати и плюхнулась на нее в приятные руки Марко.

Я чувствовала себя маленькой, лежа рядом с ним, и то, как его тело возвышалось над моим, заставляло меня чувствовать себя защищенной и в безопасности. Его мягкий характер определенно удивил меня, как и его потребность прикасаться ко мне. Я ожидала чего-то другого, но я была счастлива, что получила именно это. Чрезвычайно счастлива.

Он поднимает мою руку и играет с пальчиками, избегая моего пристального взгляда.

— Не уходи.

Он был таким милым и внимательным, и я правда, правда хотела остаться. Но все-таки ушла.

Он поцеловал меня около своей двери, и потом оставил еще поцелуй на моей руке, той руке, которую держал своей. Он пытался убедить, что меня нужно проводить до церкви. Я уверила его, что была уже большой девочкой и гуляла в такое время много раз раньше. Неохотно, он отпустил меня, и я шла весь путь до моей комнаты с огромной улыбкой на лице.

Для первого раза все прошло очень даже хорошо. У меня прелестно болело там — достаточно, чтобы напомнить мне почему, но недостаточно, чтобы никогда больше не захотеть этого. Великолепное сочетание.

Когда я захожу в мою комнату, я сонно смотрю на часы. Время 4.25 утра.

Мои губы кривятся. Нет времени спать сегодня утром. Если я попытаюсь сейчас уснуть, есть шанс, что я просплю весь день. Я и так уже достаточно отдалилась от моей работы по дому, я не хочу разочаровывать отца Роберта, так что я принимаю быстро душ, загадочно улыбаясь сама себе, когда осторожно мою болезненное местечко между ног, надеваю свою униформу и покрывало и спускаюсь вниз на кухню.

Снаружи все еще темно, я включаю свет над столешницей и начинаю раскладывать ингредиенты для приготовления хлеба. С тех пор, как мне исполнилось десять лет, мне не нужен рецепт. Это моя вторая сущность.

Я замешиваю хлеб, потом позволяю ему подняться. Я прикладываю палец к столешнице и надуваю губки.

Что теперь?

Я ловлю себя за секунду до того, как моя голова врезается в столешницу.

Проклятье.

Мои веки тяжелеют, дремота тихо нападает на меня. Мне нужно пошевелиться, или я засну, прям стоя. Решительно мотаю головой, заставляя себя прокашляться и открыть глаза так широко, как только могу, затем зеваю и натыкаюсь на шкаф в коридоре. Прямо сейчас, кажется, неплохо было бы приняться за уборку. Для этого мне придется использовать все мое тело.

Я киваю, моргаю, дважды засыпаю, пока жду, когда наполнится ведро.

Потом засыпаю, используя швабру в качестве опоры посреди немытого пола на кухне. Потом, пока жду, когда выпечется хлеб.

Когда звенит таймер, я, испугавшись, вскакиваю и встаю в низкую защитную стойку, готовая атаковать.

Вынимаю хлеб, чтобы он охлаждался, и решаю сделать на завтрак кексы. Я замешиваю тесто, постоянно потягиваясь и зевая. Я выливаю неровно тесто в формочки и практически закидываю их в духовку.

Я. Не. Должна. Уснуть.

Я быстро мою шваброй другую половину кухни, мою посуду, чищу столешницу, затем сажусь за кухонный стол и жду, когда испекутся кексы. Когда таймер будит меня во второй раз, я подпрыгиваю со стула, полухрапя, размахиваю руками на моего потенциального противника. Я просто киплю от раздражения:

— Черт!

Вытаскиваю кексы из духовки, выключаю ее и выхожу на улицу к моему самому любимому занятию — заботиться о моем саде. И работая в саду, я, вероятно, засну на скамейке под большим дубом, да я точно это сделаю.

— Кэт?

Я убираю руку со лба.

— Кэт, проснись.

Голос в моей голове не замолкает. Более решительный на этот раз:

— Клянусь Богу, девочка, если ты не откроешь глаза и не подашь хоть какой-нибудь знак, что с тобой все в порядке, я закину тебя на плечо и отвезу прямиком в больницу.

Что?

Где я?

Я издаю стон, моя рука подлетает к голове, которая дико болит, пока я пытаюсь разлепить глаза. Спустя пару секунд, мне все-таки удается посмотреть одним глазком, и я натыкаюсь прямо на Боба, который выглядит очень обеспокоенным. Сажусь на скамейке, потягиваюсь и зеваю:

— Извините, отец. Я не осознала, что заснула.

Он опускает брови:

— Пытался разбудить тебя уже какое-то время. Ты нормально себя чувствуешь?

Во рту все ужасно пересохло:

— Я в порядке. Извините, что побеспокоила вас. Я проснулась раньше, чем обычно, сделала всю работу по дому до того, как рассвело. Я вышла сюда, чтобы заняться садоводством, и должно быть потеряла сознание.

Он не выглядел убежденным. Я думаю, небольшая правда не причинит боль:

— Я, правда, спала не очень хорошо прошлой ночью.

— Ладно, почему бы тебе не пойти немного поспать? Я могу заставить кого-то другого поработать сегодня вечером.

Мои глаза расширяются:

— Нет! — Брови Боба от удивления ползут вверх, но я не могу остановиться и начинаю защищаться. — Я знаю, я самая юная здесь, но если бы я находилась где-то в другом месте, я бы получила уже десять заданий, Боб. Перестань выделять меня. Я должна получить эту работу. Это моя гребаная работа.

Кровь кипит во мне. Я стискиваю зубы и обнажаю их, как бешеная собака:

— Что, черт побери, я должна еще сделать, чтобы доказать, что готова? — он сидит и наблюдает за мной ничего не выражающим взглядом. Я тут же раскаиваюсь и сбавляю обороты.

Я провожу рукой по лицу и вздыхаю:

— Ты всегда говорил, что я здесь для этого, что для этого меня и принесли сюда. Это — Божья воля. Тогда почему ты отказываешь мне вправе выполнять мое предназначение в жизни?

Боб опускает подбородок и смотрит на свою обувь. Его голос нехарактерно мягок:

— Я не наблюдал, как росли все остальные. Я не выгонял монстров из-под их кроватей, когда им было семь лет. Или не читал им, пока они засыпали. Или не нарезал им мясо, пока им не исполнилось десять. Я не воспитывал их как своих собственных, Кэт, — он делает паузу. — Злись на меня, если хочешь, но это сложно для меня. Я не ожидал, чтобы буду чувствовать такие эмоции, когда ты будешь готова пойти своим собственным путем, и то, что произошло с Джеймсом, было оправданием для меня, чтобы удержать тебя. Так я ухватился за это. Ухватился обеими руками. Потому что я не готов отпустить тебя.

Мое сердце сжимается в груди. Я чувствую, как пульс стучит в висках. Я не знаю, что ответить на это.

Боб кивает:

— Ты хочешь, чтобы я относился к тебе, как к остальным членам команды, значит, ты пойдешь на задание сегодня одна, — он улыбается, хотя в его глаза светится печаль. — Это твоя работа, девочка. Ты можешь сделать это. Я верю в тебя.

Его рука хватает заднюю часть моей шеи таким знакомым движением, мои глаза закрываются, комок эмоций забивает горло. Он прижимает свои губы к моему лбу:

— Бог с тобой, дитя.

Мой тихий голос дрожит:

— И с Вами, отец.

Он оставляет меня на скамейке, немного побежденной… и очень напуганной.