Клуб находился за углом, в переулке. Это было одно из тех заведений, которые как грибы выросли повсюду в последние годы. Ник хорошо его помнил по тем временам, когда дежурил на улицах Центрального округа.
Здоровенный латиноамериканец расплылся в улыбке, когда они спустились по узкой лестнице.
— Хай, Чак! Как делишки? Поиграешь у нас сегодня?
— Не выйдет, Чарли, — сказал Лайзер, расписываясь в книге, — у меня сегодня работенка попозднее в другом месте, если только я вспомню где.
Темнокожий повернулся к Нику, и в глазах его сразу что-то мелькнуло. Ник быстро протянул ему руку:
— Очень приятно, Чарли, как дела?
— Хорошо, мистер Миллер. Очень хорошо. Давно вас не видел. Я слышал, будто вы ушли из полиции?
— Просто грязный слух, Чарли. Я сержант и служу в управлении по расследованию уголовных преступлений. Ты теперь будешь меня часто видеть.
Чарли рассмеялся, демонстрируя свои великолепные зубы:
— Я не против!
В главном баре было не больше дюжины человек, все — цветные. Лайзер приветствовал бармена, подняв руку, и уселся за маленькое пианино. Ник закурил сигарету, пододвинул стул и уселся рядом с ним. Пальцы американца пробежались по клавишам, подбирая мелодию в минорном ладу, и через пару минут он начал наигрывать ритмичный мотив, в звуках которого, казалось, смешивались ночь и город. Ник уловил момент и включился, искусно подыгрывая правой рукой. Американец взглянул на него и одобрительно улыбнулся:
— Правильно, генерал, правильно!
Они закончили общими аккордами, и публика в зале разразилась аплодисментами. Глаза американца возбужденно блестели, лицо его залилось румянцем. Когда бармен принес на подносе два виски с приветствиями от хозяина, он быстро опрокинул свою порцию и рассмеялся:
— У тебя есть душа, генерал, золотая, прекрасная душа! Я вижу, как она поднимается над тобой в облаке славы. Если бы тебя слышал Брубек, он отвернулся бы к стене и пролил слезы радости, генерал, слезы радости!
— Гарвалд, — сказал Ник, — Бен Гарвалд.
Лайзер запнулся, тон его мгновенно стал сухим.
— Бен? — спросил он. — Мой старый товарищ Бен? Конечно, я знаю Бена. Он заходил ко мне сегодня вечером. — Он помолчал. Лицо его приняло озабоченное выражение. — А сегодня ли это было? Может быть, в другой день?
— Что ему было нужно? — терпеливо спросил Ник.
— Что ему было нужно? Что было нужно Бену? — Настроение у Лайзера явно изменилось. Он потянулся за стаканом Ника, осушил его и начал с большим искусством исполнять прелюдию Баха. — Ладно, я скажу тебе, генерал. Старик Бен хотел узнать о своей жене, какое у нее новое имя и где она живет.
— И это все?
— Потом он хотел узнать, где ему найти Сэмми.
— Сэмми?
— Сэмми Роско. Это вышибала из клуба «Илевен». Он живет на Карвер-стрит.
— А зачем Гарвалд хотел его видеть?
Лайзер перешел к вальсу Штрауса.
— Он не собирался сделать ему приятный сюрприз, это точно. Боже, будь милосерден к душе Сэмми Роско, бедного грешника! — Он громко рассмеялся. — Ты знаешь, что натворил этот идиот? Он натравил на Бена у Вандсворта, в тумане, пару дешевок. Он совершил ошибку!
В этот момент Лайзер достиг вершины экстаза, не вполне сознавая, что он говорит. И Ник старался этим воспользоваться.
— А зачем ему была нужна Белла, Чак? Он что, сердится на нее?
— На Беллу? Почему он должен на нее сердиться?
Вальс перешел в медленный печальный блюз, и пара, сидевшая в углу, поднялась, чтобы потанцевать.
— Он любил эту женщину, генерал. Он любил ее, а она отшвырнула его и вышла замуж за другого.
— Может, он хочет слегка посчитаться с ней?
— Ты хочешь сказать, прирезать ее или что-нибудь в этом роде? — Мелодия прекратилась. — Генерал, ты не знаешь Бена Гарвалда. Я могу поклясться, черт возьми, что ты не знаешь Бена Гарвалда! — Он наклонился и положил руку на плечо Ника. — Когда речь идет о женщинах, это самый нежный человек в городе!
— Ну, ладно. Ты сделал свое дело. — Ник поднялся.
Лайзер вдруг напрягся:
— А к чему весь этот интерес? Ты думаешь, что он пойдет к Белле?
— Она так думает.
— Она что, сделала официальное заявление?
— Вроде того.
— Паршивая сука! И это после всего того, что он для нее сделал! Девять вонючих лет, потом она разводится с ним и выходит за старика с денежным мешком!
— Да, жизнь может стать адом, — сказал Ник.
Он быстро пошел прочь, не обращая внимания на внезапный окрик Лайзера, поднялся, не оглядываясь, по ступеням и направился по переулку к городской площади. Карвер-стрит и Сэмми Роско явно были следующими в его повестке дня. Он сел за руль мини-«купера» и быстро отъехал. За его спиной, у входа в переулок, стоял Лайзер, подняв руку в тщетном жесте. Когда Миллер отъехал, за спиной Лайзера в дверях вспыхнула спичка, и из темноты, закуривая сигарету, выступил Бен Гарвалд.
— Кто этот твой приятель, Чак?
Лайзер обернулся с удивлением. Первоначальное действие наркотика уже начало ослабевать, и он постепенно возвращался к более-менее нормальному состоянию:
— Откуда, черт побери, ты выскочил?
— Я хотел еще раз повидать тебя. Помнишь, что ты сказал о круглосуточной аптеке на городской площади? Ты и этот тип в роскошном синем плаще и необыкновенной фуражке стояли у обочины, когда я вышел из-за угла. Кто он?
— Полицейский, Бен. Детектив-сержант. — Лайзер напряг свою память. — Миллер, да, Миллер.
— Ты что, шутишь? — переспросил Гарвалд. — Я никогда не видел полицейского, который бы выглядел так. Что ему было нужно?
— Ты, Бен, — сказал Лайзер. — Он хотел узнать, знаю ли я, где ты.
— Он сказал, почему?
Лайзер вновь попытался вспомнить:
— Белла. Это из-за Беллы. Она не хочет, чтобы ты появлялся.
— Она боится, — сказал Гарвалд. — Что ты сказал полицейскому?
Но Лайзер, по мере того как мозг его остывал и экстаз проходил, терял память. Гарвалд понял это и быстро кивнул:
— Ладно, Чак, забудь. Не имеет значения. Я чист как стеклышко, и эти гомики в ратуше знают это. Во всяком случае, у меня есть более важные дела. Где мне найти сейчас Фреда Ментона?
— Конечно, во «Фламинго».
— А ты можешь провести меня туда через боковой вход? Я хотел бы застать его врасплох.
— Нет ничего проще, — сказал Лайзер, — там есть особая служебная лестница, вход из переулка. Ты подождешь, а я могу пойти вперед и открыть тебе дверь.
— Тогда пошли. У меня нет времени, — сказал Гарвалд, и в этот момент где-то вдалеке, приглушенный дождем и туманом, на часах ратуши раздался первый из двенадцати ударов, обозначающих полночь.