Когда они приблизились к центру города, туман усилился, и Гарвалд, сидевший в мини-«купере», съехал с главной дороги и продолжал ехать к реке, придерживаясь боковых улиц.
— Откуда ты взял машину? — спросила Белла.
— Приятель одолжил.
Они продолжали ехать еще некоторое время в молчании. Затем она заговорила снова:
— Много времени прошло, правда, Бен? Я имею в виду с тех пор, как мы были с тобой вот так вместе.
— Слишком много, мой ангел, — ответил он, и его голос звучал твердо.
Она, по-видимому, поняла это, вынула золотой портсигар и сунула в рот сигарету.
— И что же ты собираешься делать дальше?
— Когда получу деньги? — Он ухмыльнулся. — Я отправлюсь домой, Белла. Назад, в старую деревню. У моего дяди в Антриме есть ферма, и ему никто не помогает. С меня хватит городов.
Она изумленно подняла на него глаза и рассмеялась:
— Ты — фермер? Я поверю в это только тогда, когда увижу собственными глазами.
— Происходят еще более странные вещи!
— Например?
— Ты продалась, чтобы стать грелкой в постели старика, — сказал он с жестокостью, заставившей ее замолчать.
Когда они подъехали к реке, вокруг не было видно никакого транспорта. Они въехали в район темных больших складских помещений, запертых и покинутых на ночь. По ее указанию Гарвалд остановился под фонарем в узком проулке рядом с воротами. Сквозь железную решетку он мог видеть огни барж, причаленных на противоположной стороне реки. Огни сверкали сквозь туман, но единственным раздававшимся в тишине звуком был плеск воды, разбивавшейся о столбики пристани.
— Дальше придется идти пешком, — сказала она ему.
Бен вышел из машины и пошел с ней рядом. Главные ворота были заперты, но маленькая калитка открылась под ее рукой, и они вошли в гавань.
Один или два старинных фонаря, приделанные к стенам складов, давали некоторое освещение, но туман, поднимавшийся с реки, сильно уменьшал видимость.
Они прошли дверь с надписью «Пристань Хейген — главная контора» и продолжали идти по черным блестящим булыжникам к последнему фонарю в конце старого склада. За ним кончались рельсовые пути, и деревянный настил исчезал в тумане, уходя во тьму реки.
— Черт возьми! — сказала Белла. — Фонарь в конце пирса не горит. Этому проклятому сторожу нельзя доверять больше десяти минут!
— А что, лодка пришвартована там?
Она кивнула:
— Подожди здесь. Я схожу в контору и возьму ручной фонарь. У меня есть ключ.
Она быстро ушла, и стук ее каблуков по булыжникам замер почти сразу. Гарвалд вынул сигарету, закурил и стоял, угрюмо глядя в туман.
В общем, по большому счету, он должен был чувствовать себя превосходно, потому что впервые в своей жизни он собирался действительно что называется «прорваться». Однако вместо этого ему было до странности грустно. Фонарь над его головой, пристань перед ним, уходящая вдаль, казались чем-то нереальным, будто они могли в любой момент раствориться в тумане.
«Годы, съеденные саранчой». Цитата всплыла в его памяти, и одновременно он вспомнил свою старую бабушку с Библией на коленях, в пятницу вечером она читала вслух мальчику, у которого впереди была жизнь со всеми ее надеждами, мечтами и захватывающими чудесами.
Он услышал приближающиеся шаги по булыжникам, начал оборачиваться.
— Ты быстро управилась.
В эту последнюю, остановившуюся минуту своей жизни, когда время, казалось, замерло, он увидел только одно — направленное на него дуло пистолета. В ночи вспыхнул огонь, и он, пошатнувшись, упал на деревянный настил пристани. Он полуобернулся, пытаясь ухватиться за него, и, когда настил затрещал и сломался, вторая пуля попала в спину Бену Гарвалду и отправила его за рубеж — туда, где лишь вечная темнота.