Ночной мороз

23

Результаты патологоанатомической экспертизы стали известны в среду, третьего мая, три недели спустя после начала расследования. Они собрались в «дежурке», только следователи. Журналисты утратили интерес к делу, так как в расследовании слишком долго не было новых сведений, приближающих их к разгадке тайны происшествия на вилле Скугли. Возможно ли, чтобы пожилая женщина-инвалид, спустившись по лестнице на первый этаж, засунула дробовик в глотку своему мужу, спустила курок, затем вытащила ружье, вытерла его и положила так, словно он застрелился сам? А потом доехала до второго этажа на инвалидном лифте и продолжала, как ни в чем не бывало, свое одинокое затворническое существование, чтобы через несколько дней по неизвестной причине потерять управление инвалидной коляской и свалиться с лестницы возле мертвого супруга, сломав шею? Мыслимое ли это дело? Возможно ли такое?

— Технически — да, возможно, да, — утверждал инспектор Трульсен, у которого теперь поубавилось уверенности. Стоя перед экраном, он указывал своей вечной указкой на отметки о положении тел покойников на хорошо знакомой фотографии виллы Скугли. — Но вот какова вероятность?.. — Он медлил с выводом. — Согласно утверждениям ее лечащего врача, фру Хаммерсенг не была склонна к душевным расстройствам. По его наблюдениям, она переносила боль достаточно стойко, хотя в отдельных случаях ему приходилось выписывать ей сильные болеутоляющие препараты. Несмотря на постоянно ухудшающееся здоровье, она все время казалась нормальной.

Собравшиеся в «дежурке» начали проявлять нетерпение. Все это хорошо известно, но Трульсен как будто потянул время, прежде чем перейти к новостям. По нему было видно, что он, ознакомившись с отчетом первым, обладал неизвестной остальным информацией, а выражение его лица свидетельствовало о том, что информация эта важна для расследования. Однако Трульсен не был похож на самодовольную кошку, только что разделавшуюся с мышью, — наоборот, он выглядел необычайно взволнованным.

— Ребята, мне придется рассказать вам кое о чем… — Он выдержал театральную паузу. Просто завзятый актер. Аните его поведение не нравилось: она все яснее осознавала, что для него важнее сыграть роль единоличного руководителя следствия, чем привести расследование к неким конкретным результатам. — Георг Хаммерсенг умер не раньше двадцать второго марта и не позднее тридцатого марта, — Трульсен зачитывал по бумажке, зажатой в руке, с таким выражением, будто он стоял на церковной лестнице в Виттенберге, — Лидия Хаммерсенг умерла не раньше шестого апреля и не позднее двенадцатого. Патологоанатомы не берутся установить более точное время. Тела были обнаружены в пятницу, двадцать первого апреля. Значит, она по меньшей мере семь дней прожила в одном доме с лежавшим на полу покойником. По меньшей мере семь дней.

Трульсен немного помолчал, а потом продолжил:

— Мы обсудили вероятность того, что она, спустившись на первый этаж, застрелила своего супруга, а после этого, как ни в чем не бывало, продолжала жить на втором этаже, пока, очевидно в припадке буйного помешательства, не свалилась с лестницы. Таково единственное объяснение этой версии. Как я уже сказал, технически это осуществимо, и, если добавить немного воображения, можно найти и психологические предпосылки. Однако существует еще один момент. — Замолчав, он взял со стола другой документ и, задумчиво взглянув на него, обвел собравшихся взглядом учителя, разочарованного экзаменационными оценками своих учеников. — Результаты вскрытия показали, что в момент смерти Лидия Хаммерсенг была совершенно истощена. Если бы она не умерла в результате падения, то она вскоре умерла бы от истощения!

В молчании, воцарившемся после последних слов, не было ничего театрального. Трульсен выглядел так, словно больше всего на свете ему хотелось исчезнуть. Потом он вновь сосредоточился на документе, будто надеясь, что упустил что-то и эти новые сведения еще можно увязать с его рабочей версией о самоубийстве и несчастном случае. Тщетно.

— Да, мы и сами заметили, насколько она худая, — растерянно продолжал он, — но мы не специалисты, и для нас трудно определить, что это произошло не вследствие ее болезни, а потому, что она, должно быть, много дней прожила без еды. Содержимое ее желудка ограничивается непереварившимися кусочками целлюлозы: возможно, это был пакет из-под молока или что-то в этом роде. И вот тут, ребята, — он изо всех сил попытался казаться, как прежде, авторитетным и деятельным, — тут перед нами встает вопрос: как подобная ситуация могла сложиться? Мы не можем полагать, что, убив своего супруга, Лидия Хаммерсенг намеренно голодала, даже если под конец она окончательно сошла с ума. Иначе говоря: кто держал Лидию Хаммерсенг взаперти на втором этаже виллы Скугли и морил ее голодом? Или, другими словами, не выпускал ее оттуда до тех пор, пока она, обезумев — или помешавшись — от голода, не выехала в коляске на лестницу и не убила себя? И еще: не те же ли люди (или человек) застрелили Георга Хаммерсенга из его собственного дробовика?

В один миг «дежурку» наполнили голоса. Каждому из собравшихся вдруг захотелось поделиться своим объяснением этих странных фактов. Тут же вспомнили о том, что холодильник на кухоньке второго этажа был пуст, и завязалось горячее обсуждение, почему никто не обратил на это внимания и не связал с произошедшей трагедией.

Для Аниты обсуждение началось как раз вовремя. Ее изумление следователя, застигнутого врасплох новыми, совершенно неожиданными сведениями, смешалось с неприятным ощущением, возникшим вследствие этих жутких открытий. Она полагала, что супруги Хаммерсенг жили раздельно из-за болезни Лидии, и такая жизнь свидетельствовала об утере супружеской близости и о том, что их угнетенная любовь приближалась к конечной станции. Однако оказалось, что на пути к аду было еще несколько остановок. Если только в деле не было посторонних, с извращенной хитростью разработавших этот сценарий, а потом каким-то необъяснимым образом воплотивших его в жизнь. Она снова вспомнила о следах в прихожей и на кухне: отпечатки грязных кроссовок, слишком маленьких для кроссовок Георга, вымытых и аккуратно поставленных в коридоре. Они не придавали этому особого значения, ведь ничего больше не указывало на взлом или присутствие в доме посторонних людей. Предполагалось (и Анита была согласна с такой версией), что следы оставила социальный работник или приходящая медсестра, которая часто заходила в дом Хаммерсенгов. И еще окно на втором этаже — его разбили изнутри. С учетом последних сведений появляется новое, ужасное объяснение: видимо, желая позвать на помощь, Лидия Хаммерсенг сама разбила стекло. Печально, но окна второго этажа выходили в лес. Дети, собиравшие подснежники, заметили разбитое стекло слишком поздно.

В ту же секунду у нее появилась еще одна мысль.

— Телефон! — крикнула она коллегам, которых Трульсен пытался призвать к порядку. — На втором этаже был телефон, и если она действительно умирала от голода, то почему не позвонила и не попросила о помощи?

— Телефон, да… — Харальд Рюстен поднял руку. Рюстен не старался вылезти с собственным мнением, он предпочитал выслушивать мнение других, в том числе и ее, самую молодую и неопытную в группе Трульсена.

— Мы же проверили ее телефон, так?

— Мы проверили отпечатки пальцев на нем, — немного уклончиво ответил Трульсен, — обнаружили только ее отпечатки… — Трульсен пытался говорить самодовольно, но ему, как и всем остальным, было ясно, что открываются новые аспекты, связанные с телефоном, на который ранее никто (даже сам руководитель следствия) не обратил внимания. Все непоколебимо верили в изложенную им версию с самоубийством и несчастным случаем.

— Это был параллельный телефон, в доме только одна телефонная линия. — Анита вспомнила, как держала в руках небольшую телефонную трубку, после того как с нее сняли отпечатки пальцев. — У нас есть информация о звонках?

— Мы ее скоро получим, — поспешно заверил Трульсен. Чересчур поспешно. Конечно, это не считалось чем-то срочным.

— А сам телефон у нас здесь? — Анита действовала интуитивно. Она живо вспомнила, как держала в руке хорошенькую маленькую телефонную трубку. Уже тогда у нее внезапно появилось ощущение, что что-то не так.

— Скорее всего, ее забрали криминалисты, — равнодушно ответил Трульсен.

— Они могут принести ее нам?

— Господи, неужели это действительно так уж необходимо?

— Я… я просто хочу кое-что проверить.

— На трубке только ее отпечатки пальцев.

— Я знаю. — После той выходки, когда она позвонила своему приятелю в Государственную больницу и получила сведения до подписания официального отчета, Трульсен недолюбливал Аниту и не одобрял ее инициативы. Он носился со своим авторитетом, как курица с яйцом, что на фоне старика Рюстена казалось немного смешным. — Нам же нужно только позвонить.

Он не ответил, и она, немного отодвинув стул от стола, повернулась, набрала внутренний номер и быстро отдала распоряжение. Повернувшись, она тут же встретилась с ироническим взглядом Трульсена.

— Если ты собираешься разрабатывать новую версию, то мы будем благодарны, если ты поделишься с нами своими мыслями.

Она чувствовала, что краснеет. Перед старшими коллегами-мужчинами она постоянно чувствовала себя стеснительной школьницей. Однако сильнее всего было негодование, что именно Трульсен позволил себе так унизить ее при всех.

— Он слишком легкий… — только и смогла сказать она, проклиная пылающие щеки. — Когда я взяла трубку в руки, она была слишком легкой… Понимаете? — Она почти умоляюще посмотрела на Рюстена.

Тот кивнул в ответ.

— Сейчас проверим, — произнес он коротко.

— Да, больше нам ведь явно нечем заняться, — едко заметил Трульсен.

На несколько минут воцарилась невыносимая тишина, а потом вошел полицейский с коричневым конвертом в руках. Трульсен внимательно прочитал этикетку, а потом медленно и осторожно открыл конверт. На стол выпал маленький телефон. Анита мгновенно схватила его. Так и есть. Телефон был легким. Слишком легким! Она перевернула трубку и вытащила заднюю панель. Так она и предполагала: отверстие для батареек было пустым!

— Батареек нет, — коротко отметила она и протянула телефон Трульсену.

Наклонившись вперед, Рюстен тоже рассматривал телефон.

— Батареек нет, — серьезно подтвердил он, — а мы их не вытаскивали?

Трульсен покачал головой.

— Во время обыска кто-нибудь видел батарейки? — Трульсен был замкнут и молчалив, поэтому вопросы теперь задавал Рюстен.

Никто не видел.

— Во всяком случае, в описи личных вещей их нет, — продолжал Рюстен. — Кто-нибудь осматривал мусорный контейнер?

— Да, мы его забрали. На кухне нашли совсем немного мусора. — Все старались внести свой вклад в развитие этой версии.

— У нее наверху повсюду был мусор. — Анита постоянно вспоминала запущенные комнаты второго этажа.

— Никаких батареек мы не находили, — рявкнул Трульсен, — ни наверху, ни внизу! — Его надежды на то, что расследование будет легким и ясным, рушились прямо на глазах.

— Ладно, тогда можно сделать следующие выводы. — Рюстен вопросительно посмотрел на нее, будто просил разрешения сыграть с ее козыря. Она была слишком поглощена собственными мыслями, чтобы беспокоиться об этом. — Из параллельного телефона Лидии Хаммерсенг вытащили батарейки. Это может означать, что кто-то не хотел, чтобы она слушала разговоры по основной линии. Однако возможно, это сделали, чтобы не дать ей позвонить и попросить кого-нибудь о помощи.

— Или и то и другое! — Анита почти кричала. Она не могла больше оставаться равнодушной: она словно чувствовала тот же страх, что и Лидия Хаммерсенг в свои последние дни и часы.

— Или и то и другое, — рассудительно кивнул Рюстен, — и тогда нам остается проверить только один момент, и мы уже сможем делать выводы по этому печальному делу. — Он взглянул на Трульсена, но руководитель следствия разглядывал свои ногти. — Инвалидный лифт, — сказал Рюстен.

Все остальные посмотрели на него.

— Мы должны выяснить, работал ли он. Ты ничего не знаешь?

Не поднимая глаз, Трульсен покачал головой:

— Датская фирма-производитель обещала дать ответ еще неделю назад. Но там были праздники, и поэтому…

— Они должны ответить срочно. — В голосе Рюстена, обычно доброжелательном, не было и намека на вопросительные интонации. Теперь он отдавал приказания. — Если выяснится, что кто-то вытащил батарейки из телефона Лидии и испортил механизм инвалидного лифта, у нас на руках, без сомнений, окажется дело об убийстве. О двойном убийстве.

Никто не возражал. До конца совещания говорили мало, потом разбрелись кто куда, а сам Трульсен направился к кабинету начальства, чтобы доложить Моене о развитии расследования по делу Хаммерсенгов. Его походка не была особенно уверенной.