Глава III Норманнские завоевания в 1050–1100 годах

I

К 1050 году как на севере, так и на юге Европы все шло к тому, что потом назовут норманнской экспансией. В южной Италии норманны принимали самое непосредственное участие во вражде признанных властей и были готовы воспользоваться складывающимися политическими обстоятельствами, причем таким образом, что это повлияло бы на весь средиземноморский мир. На севере Европы также создалась особая ситуация, и англо-норманнские отношения развивались таким образом, что намечающийся кризис отразился не только на Нормандии и Англии, но и на Франции и Скандинавских странах. Именно таково было положение вещей, когда 5 января 1066 года, будучи бездетным, в Вестминстере умер король Англии Эдуард Исповедник, и вопрос о преемнике немедленно стал крайне важным не только для норманнов, но и для большей части северной Европы.

Согласно современным понятиям о престолонаследии, законным наследником английского трона был Эдгар Этелинг, внучатый племянник последнего короля, но он был всего лишь мальчиком и большую часть своей жизни провел в изгнании, в Венгрии. А это значит, что на этом этапе его претензии на трон вряд ли рассматривались. По-видимому, нового короля следовало искать в одном из трех мест. Первое — это Скандинавия. Еще были живы воспоминания о том, что Англия является частью северной империи Кнута Великого, и многие жители Англии в 1066 году ощущали себя скандинавами по крови или по убеждениям. Именно поэтому в том, что теперь Харальд Суровый (Харальд Хардрада), король Норвегии и самый известный воин северного мира{21}, добивался английского трона, была определенная логика. Вторым претендентом был Гарольд, сын Годвина, который с 1053 года правил отцовским Уэссексом. На протяжении многих лет он был самым могущественным человеком в Англии и надежды на королевский престол лелеял с 1057 года. И наконец, третьим претендентом был Вильгельм, герцог Нормандский, руководивший своим собственным весьма заметным герцогством, а в 1063 году присоединивший к своим владениям провинцию Мэн. Он утверждал, и, возможно, искренне, что Эдуард Исповедник обещал ему английский трон, и он наверняка надеялся его получить. Следовательно, и он, и Харальд Суровый восприняли как личный вызов тот факт, что Гарольд, сын Годвина, провозгласил себя королем Англии в присутствии небольшой группы магнатов и граждан Лондона прямо в день похорон Эдуарда.

Драматические события 1066 года[101] настолько известны в Англии, что здесь достаточно напомнить лишь некоторые эпизоды. Положение Гарольда на английском троне было непрочным, и ситуация усугубилась еще больше после ссоры с Тости, эрлом Нортумбрии, который был его братом и которого отправили в изгнание{22}. Более того, примерно 2 годами ранее, когда Гарольд был в Нормандии, он поклялся герцогу Вильгельму, что возведет его на трон. В Англии на поддержку он мог рассчитывать только внутри своего собственного графства Уэссекс. Поэтому в августе 1066 года, несмотря на весьма скудные ресурсы, он приготовился отразить атаки как из Норвегии, так и из Нормандии. Решив, что норманнская угроза ближе, так как в устье реки Дивы уже собрался большой норманнский флот, Гарольд занял позиции на суше и на море с южного побережья Англии.

Однако в начале сентября произошли два события, изменившие ситуацию. Гарольд обнаружил, что он больше не способен обеспечивать свои войска, они были вынуждены жить за счет сельской местности, поэтому людей распустили по домам, а корабли отправились в Лондон, многие из них погибли в пути[102].

Вильгельм на другой стороне Ла-Манша тоже сменил свои позиции. В отличие от Гарольда, он весьма успешно содержал свои вооруженные силы. Возможно, он решил, что река Дива не обеспечивает достаточную защиту от экваториального шторма, который как раз зарождался, или, возможно, думал, что благоприятный ветер более вероятен со стороны Дуврского пролива. В любом случае теперь норманнский флот в некотором замешательстве поспешно передвинули вверх по Ла-Маншу, и 12 сентября он был в гавани Сен-Валери в устье реки Соммы[103]. Там Вильгельм с нетерпением ждал ветра, который доставил бы его в Англию.

Именно эта задержка и позволила королю Норвегии напасть первым. Восемнадцатого сентября скандинавское войско под предводительством Харальда Сурового высадилось в устье реки Хамбер. Здесь к нему присоединились не только прибывший из Шотландии Тости, но и многие сторонники норвежского короля с севера Англии. Противостоять войску захватчика была готова армия центральных графств под предводительством Эдвина, эрла Мерсии, и здесь, у Фулфорд-Гэйт, 20 сентября произошло первое из трех значительных и кровавых сражений 1066 года. Полную победу одержали захватчики, и на следующий день северная столица Йорк с ликованием сдалась королю Норвегии.

Перед Гарольдом, сыном Годвина, который все еще находился на юге, стояла проблема: удастся ли ему захватить север Англии и вернуться назад до того, как ветер предоставит Вильгельму возможность прибыть туда из гавани Сен-Валери. Он попытался совершить этот подвиг, и его поведение в последующей кампании убедительно доказывает его военное мастерство. Взяв с собой корпус элитных войск, он укрепил его максимально возможным количеством местных новобранцев, за 5 дней достиг окрестностей Йорка и застал армию захватчиков врасплох как раз у города, близ Стэмфордбриджа. К вечеру 25 сентября он одержал одну из самых внушительный побед Средневековья. Армия Тости и Харальда Сурового была уничтожена, а они сами оказались среди убитых{23}. Но даже такой успех не мог предусмотреть изменение ветра над Ла-Маншем. Через два дня после битвы при Стэмфордбридже, пока Гарольд все еще был в Йоркшире, направление ветра изменилось в благоприятную для Вильгельма сторону. Герцог немедленно вышел в море и уже 28 сентября достиг английского побережья близ Певенси. Там, не встретив сопротивления, он высадил свои войска на берег. По имеющимся оценкам, его войско насчитывало около 7000 человек, среди них, возможно, 1000 обученных всадников (многие из них со своими лошадьми) и солидное количество лучников. Случай, несомненно, помог ему, и, воспользовавшись им, он пошел на риск и осуществил одну из самых значительных известных в истории десантных операций[104].

Гарольд, в свою очередь, готовясь к встрече с новой угрозой, тоже не медлил. Пятого октября он уже был в Лондоне, где в течение недели тщетно ожидал подкрепления из Мидленда. Затем, не тратя больше времени впустую, он отправился на юг навстречу Вильгельму и 13 октября с передовыми частями своего войска достиг вершин холмов Дауне в семи милях от Гастингса. Возможно, что именно здесь он допустил одну из самых серьезных стратегических ошибок. Позиции Вильгельма на вражеской территории были ненадежны, и он только выиграл бы, начав бой как можно раньше. И действительно, чтобы спровоцировать сражение, он изо всех сил разорял прилегающую сельскую местность. Гарольду же, наоборот, выгодней было подождать, чтобы реализовать свое превосходство в живой силе. И так стремительная переброска в Суссекс обошлась ему дорого. Утром 14 октября он все еще выстраивал своих людей сомкнутым строем, когда примерно в 9 часов на него «неожиданно» напал Вильгельм. На этот раз фактор неожиданности был на стороне герцога Нормандского[105].

Никакое другое военное мероприятие не обсуждалось больше, чем битва при Гастингсе[106]. Хотя многие детали все еще являются предметом спора, авторитетные источники, кажется, едины во мнении как минимум в том, что касается хода битвы. Битву начал Вильгельм, он таким образом выпустил вперед пехоту, чтобы они могли сломить защиту метательными снарядами. Однако им это не удалось. Тогда герцог отправил своих всадников в надежде, что своими мечами они незамедлительно добьются успеха. И хотя далее последовал жестокий рукопашный бой, эта атака тоже не удалась, и всадники в большом беспорядке были сброшены с горы{24}. В этот момент у Гарольда, возможно, был последний шанс. Если бы он приказал идти в наступление, то беспорядочное отступление всадников врага можно было бы превратить во всеобщее бегство. Но он этого не сделал, организовать защиту горы он тоже не смог. В результате, полагая, что час победы близок, некоторые отряды Гарольда стали необдуманно преследовать конных рыцарей, а те внезапно развернулись и изрубили в куски преследовавшие их разрозненные группы людей. Таким образом, у Вильгельма появился шанс восстановить в своей армии порядок, и он его не упустил. Он вновь отправил свою уставшую конницу на гору, но на этот раз обеспечил им поддержку в виде лучников, приказав им дождем сыпать стрелы на головы противников. В этот раз наступающие конные рыцари смели все на своем пути. Сам Гарольд был убит, а защитники разбиты. Победа норманнов была абсолютной.

Вильгельм одержал победу в сражении, которое оказалось самым решающим из всех, что имели место на английской земле{25}. Но даже на следующий день после победы его положение все еще казалось ненадежным. Поэтому он осторожно продвигался на восток и, захватив Ромни и Дувр, медленно двинулся к Кентербери, который при его приближении сдался. Тем временем ему подчинился Винчестер, и теперь после небольшого промедления он был полон решимости изолировать Лондон. Добравшись до южного берега Темзы, он сжег Саутворк, затем разорил северный Гэмпшир и Беркшир, пересек Темзу у Уолингфорда и в конце концов добрался до Беркампстеда[107]. Его целью было продемонстрировать, что он может свободно передвигаться, и теперь успех его плана был очевиден. Уже в Уолингфорде Вильгельму подчинился архиепископ Стиганд, а в Беркампстед прибыли архиепископ Альдред (из Йорка), Эдгар Этелинг, эрл Эдвин, эрл Моркар и все главные люди Лондона. И они подчинились… и принесли вассальную клятву… и он обещал, что будет им добрым правителем[108].

Более того, они настаивали, чтобы Вильгельм немедленно короновался, «так как англичане привыкли, чтобы их господином был король», с этим согласились и норманнские магнаты.

Итак, Вильгельм вошел в Лондон при поддержке выдающихся людей Англии и Нормандии, и здесь наконец-то его короновали. Коронация[109] состоялась в церкви Исповедника в Вестминстере в Рождество 1066 года. Вместо отколовшегося архиепископа Стиганда церемонию провел Альдред архиепископ Йоркский. Использовавшийся торжественный ритуал был тем же, что и на протяжении многих лет при коронации правителей Англии, но корона, которую возложили на Вильгельма, была византийской работы и представили нового короля на двух языках: английском и французском. Это событие и в самом деле стало кульминационным моментом в захватывающей жизни Вильгельма Завоевателя, оно также стало поворотным пунктом в истории Англии и средневековой Европы.

II

Вот так в Англии появился первый норманнский король. «И если кто-нибудь хочет узнать, каким он был человеком, какой титул носил или сколькими землями владел, тогда мы, те, кто видел его, напишем о нем именно так, как мы его поняли.

Этот король Вильгельм, о котором мы говорим, был очень мудрым человеком, очень могущественным, был более уважаемым и обладал большей физической силой, чем любой из его предшественников. Он был добр к хорошим людям, которые любят Господа, и суров сверх меры к тем, кто сопротивлялся Его воле… Он также обладал чувством собственного достоинства. Среди прочего, нельзя забывать и о том, что он создал надежную систему безопасности, она была столь хороша, что честный человек мог путешествовать по королевству с пазухой, полной золота, без потерь, и ни один человек не осмеливался убить другого… и если мужчина имел сношения с женщиной против ее желания, его тотчас оскопляли… Конечно, в те времена было и угнетение… Он погряз в алчности и до крайней степени предался скупости… Здесь мы написали о нем как хорошее, так и плохое, чтобы люди могли подражать ему в хорошем и всецело избегать дурного».

Это живое описание тем более интересно, что его автором является один из английских подданных Вильгельма. Но не следует забывать, что после коронации Вильгельм был правителем объединенного королевства, в состав которого наряду с Англией и Нормандией входили подвластные Нормандии Бристоль и провинция Мэн. До конца своих дней Вильгельм рисковал, защищая отвоеванное, так как политический союз между Нормандией и Англией настолько изменил баланс сил в Северо-Западной Европе, что спровоцировал согласованное сопротивление сразу с нескольких сторон. Таким образом, действия Вильгельма, направленные на защиту своего королевства и на подавление мятежей внутри Англии, всегда были связаны с постоянной угрозой нападения из Скандинавии или Шотландии, из Анжу или Парижа. А защиту северной границы за Йоркширом нельзя рассматривать отдельно от враждебности, проявляемой со стороны Франции, Фландрии и стран Балтики. Более того, после 1072 года отличительной особенностью создавшегося положения стало то, что атаки, направленные на вновь образованные норманнские владения с разных сторон одновременно, скорее всего, координировались королем Франции Филиппом I, который всегда стремился помешать англо-норманнской близости[110].

Последствия норманнского завоевания Англии сказались в Европе сразу же после восшествия Вильгельма I на трон. Поначалу казалось, что он был занят исключительно подчинением своего нового королевства. Так, в начале 1068 года он поехал на запад, чтобы добиться повиновения Эксетера и Бристоля, чуть позже, в том же году, через Уорвик и Ноттингем он отправился в Йорк, а по дороге назад прошел через Линкольн, Кембридж и Хантингдон, где во вновь построенных замках он оставил лейтенантов, которых признавали там и которым доверял сам[111]. И хотя может показаться, что эти события, а наряду с ними сражение в Девоне и бунт Хереуорда в Фенсе (Фенстере) двумя годами ранее, имели чисто английское значение, все же уже тогда начал раскрываться истинный характер комбинированной угрозы англо-норманнскому королевству. Именно поэтому Эдгару Этелингу помогали и король Шотландии Малькольм III, и король Франции Филипп I, а содействие в проведении большого восстания на севере в 1069–1070 годах оказывал не только шотландский король, но и крупный скандинавский флот, который в течение 4 лет действовал у берегов Англии. Одновременно с восстанием в Йоркшире мятеж вспыхнул и в Мэне, он начался в 1069 году, а кульминации достиг в 1073 году с поражением в Ле-Ман.

Взаимосвязь всех этих событий прослеживается и в ответных действиях Вильгельма. После одной из кампаний Вильгельм оказался в Тисдейле, а затем опасным зимним переходом через Пеннины вернулся назад в Честер, после чего с ужасающей жестокостью подавил северное восстание; еще в 1071 году у Или сдался Хереуорд. Но гораздо серьезнее мятежа в Болотном крае для Вильгельма были потеря Мэна и постоянная угроза со стороны Шотландии. Как следствие этого его кампании были столь быстротечными, что их можно рассматривать как единую. Летом 1072 года он начал операцию против Шотландии с суши и с моря, этот поход довел его и норманнских рыцарей до самого Хайленда, а в Абернети Малькольм был вынужден принять условия Вильгельма. К ноябрю Вильгельм вернулся в Дарем, а уже через несколько недель он снова пересекал канал. В марте 1073 года, когда двор короля находился в Бонвиль-сюр-Тук, удалось вернуть Мэн[112].

Необходимость обеспечивать защиту на многих фронтах в условиях превосходящих сил противника Вильгельм осознал в 1078^1080 годах, когда никакие действия успеха не приносили. В 1075 году в Англии подавили мятеж эрлов Херефорда и Норфолка, а причастного к этому мятежу Вальтхеофа, сына эрла Сиварда Нортумбрийского, как и положено, казнили. Но и это восстание немедленно вызвало реакцию за пределами Англии. Восставшие по привычке обратились к Скандинавии, к обороне пришлось готовиться и на восточном побережье Англии. Более того, война скоро достигла Бретани. Потерпев поражение в Англии, Ральф Гэльский, эрл Норфолка и могущественный правитель бретонцев, нашел приют в Доле, где к нему присоединились не только многие его последователи — магнаты из Бретани, но и войска Анжу. Таков был союз, для создания которого так много сделал король Франции Филипп I. Тот же король уже укрепил позиции Эдгара Этелинга в Монтрёе и теперь, не тратя времени понапрасну, оказывал поддержку врагам Вильгельма на западе. Последствия были закономерны. В октябре 1076 года Вильгельм начал осаду Дола, но на помощь осажденным немедленно прибыл французский король. В начале ноября Филипп снял осаду и выбил Вильгельма из города с тяжелыми для него потерями[113].

Инициатива перешла к врагам норманнского короля, а в 1078 году к ним присоединился недовольный сын Вильгельма Роберт. Как следствие этого в январе 1079 году у замка Герберуа близ Гурнэ Вильгельм вновь потерпел поражение, и не успела весть об этом долететь до северных границ, как в Англию вторгся Малькольм Шотландский. Таким образом, северная граница англо-норманнского королевства тоже оказалась в опасности, и никаких эффективных действий в ответ не предпринималось вплоть до 1081 года. В тот год Роберт примирился с отцом и начал успешный поход против Малькольма, закончился этот поход основанием Ньюкасла. В вопросах выживания англо-норманнское государство всегда зависело от своей способности противостоять согласованным угрозам сразу со всех сторон[114].

Таким образом, то, что последние 20 месяцев своей жизни Вильгельм должен был не только противостоять угрозе комбинированного вторжения в Англию из Скандинавии и Фландрии — со стороны Кнута, короля Дании, и герцога Роберта, — но и вести решающую кампанию по защите юго-восточной границы Нормандии, всецело явилось характерной особенностью условий, порожденных норманнским завоеванием Англии. Поздней осенью 1085 года приближение этого комбинированного вторжения подстегнуло Вильгельма со значительными силами спешно пересечь Ла-Манш; создание «Книги Страшного Суда»{26} и созыв известной ассамблеи феодальных магнатов в Солсбери самым непосредственным образом связаны с событиями этого переломного момента. Правда, угрожавшее Англии нападение не состоялось, но даже и при таком повороте событий ослабить защиту англо-норманнского королевства было недопустимо. Весной 1087 года Вильгельм снова был в Нормандии, так как летом того же года, пока Вильгельм участвовал в контрнаступлении в Вексине, французскому королю удалось вторгнуться в пределы герцогства. В Манте Вильгельм получил смертельное ранение и 9 сентября 1087 года умер в пригороде Руана, своей собственной норманнской столицы.

Следовательно, в период после норманнского завоевания социальные и политические изменения в Англии происходили на фоне постоянной оборонительной войны. После смерти Вильгельма Завоевателя цель французского короля: разрушить союз между Нормандией и Англией — на какое-то время была достигнута. Дело в том, что герцогство перешло к Роберту, старшему сыну Вильгельма, а королем Англии стал его второй сын — Вильгельм по прозвищу Рыжий. Результаты этого раздела были неудачными во всех отношениях. Роберт не мог ни контролировать Нормандию, ни организовать в Англии мятеж в свою пользу, и ни один из братьев не был в состоянии противостоять посягательствам короля Филиппа. И только на севере за все эти годы наметился какой-то прогресс. Там в результате удачных кампаний 1090 и 1091 годов наконец удалось немного стабилизировать положение на северной границе страны. Теперь было решено, что спорные провинции Камбрия и Лотиан должны быть разделены, причем по условиям договора король Шотландии получал всю провинцию Лотиан от реки Ферт до реки Твид, а Вильгельм Рыжий прибавил к своему собственному королевству всю Камбрию вплоть до залива Солуэй. В то же время построили Карлайл и, расположив там гарнизон, превратили его в северный бастион Англии. Странная по форме граница между Англией и Шотландией, оговоренная в этих соглашениях вторым норманнским королем англичан, с некоторыми изменениями соблюдается и до сих пор[115].

Это было самым значительным вкладом Вильгельма Рыжего в жизнь королевства, которым он правил. Сам он был полностью лишен таланта, присущего его отцу, — управлять государственными делами, а его войны с братом не повлекли за собой никаких конструктивных результатов[116]. Никаких признаков изменения ситуации к лучшему не было до 1096 года. Но в тот год, как мы увидим далее, Роберт решил пойти в крестовый поход и, нуждаясь в деньгах, взял у своего более состоятельного брата кредит под залог Нормандии. С этого момента свой вклад в норманнские завоевания Роберт делал в странах Средиземного моря и в основном вместе со своими соотечественниками из Италии. Вернувшись после смерти Вильгельма Рыжего, он не смог использовать заработанный политический капитал и оказать сопротивление своему младшему брату Генриху в борьбе за наследование английского престола. К 1106 году Генрих окреп настолько, чтобы вторгнуться в Нормандию, и, одержав при Тинчебрайе победу над Робертом[117], он вновь объединил Англию и Нормандию. Очевидно, что относительная важность двух главных частей англо-норманнского королевства изменилась, но политическое единство этого союза, созданное Вильгельмом Завоевателем и столь настойчиво защищаемое им в течение 20 лет, было восстановлено.

III

Таким образом, Северная Европа была вынуждена принять новое, вызванное норманнским завоеванием Англии, распределение политических сил. В те же годы норманны осуществляли не меньшие, а может и большие по важности преобразования на юге. Каким образом норманнские искатели приключений прибыли в Италию впервые, уже описывалось, но после 1050 года начал меняться характер норманнского воздействия на юге. Простой разбой сменили планы политического завоевания, и в тот же период к власти пришли люди, ответственные за прежние захваты. Таким образом, общее дело норманнов в Италии оказалось связанным с карьерами Ричарда из Аверсы и Роберта Гвискара — именно под их руководством наступление норманнов претерпело решительные изменения. Между 1050–1060 годами поселения в Аверса и в Мельфи превратились в норманнское княжество Капуя и норманнское герцогство Апулия.

К середине XI века норманны наверняка стали той грозной силой, с которой считались все признанные власти на территории Италии. Большой ущерб понесли ломбардские государства, причины для опасений были и у Византии. Папство, как и следовало ожидать, тоже беспокоилось по поводу бедственного положения в разоренных районах южнее Рима. Помимо этого, Папа Лев IX, вступивший на папский престол в 1049 году, был озабочен угрозами норманнов городу Беневенто, который недавно стал папским. В этих условиях в Италии начала формироваться антинорманнская коалиция. Поддержку Льву IX пообещал Аргирус, официальный представитель императора и сын бывшего ломбардского повстанца Мелеса из Бари. Итак, в 1053 году при обстоятельствах, которые казались особенно благоприятными, Лев IX решил использовать силу в полном объеме, чтобы наконец изгнать норманнов из Италии. Он провозгласил свое дело святым и собрал значительную армию, в которой наряду с ломбардскими и итальянскими войсками было и внушительное количество немецких наемных солдат из Швабии. Эту армию Папа лично повел на Беневенто[118].

Норманны, со своей стороны, с ответом не медлили, и между соперниками: Ричардом из Аверсы, Хэмфри, сыном Танкреда, и Робертом Гвискаром — немедленно возник союз, выдающийся во всех отношениях. Аргируса изолировали на юге[119], а три норманнских лидера, действуя, скорее всего, под предводительством Хэмфри, объединили своих последователей в единую ударную группу и 23 июня 1053 года встретились с армией Папы у Чивитате, примерно в 30 милях на север от Фоджи{27}.

На правом фланге находился Ричард, герцог Аверса, который отрядом лучших всадников атаковал ломбардцев. Хэмфри упредил швабов в центре, а левым флангом командовал Роберт Гвискар. Оставаться в резерве с войсками из Калабрии и, если союзники будут в опасности, выступить им на помощь — таковы были обязанности Роберта Гвискара[120].

Сражение началось, когда обученные всадники Ричарда атаковали итальянские войска Папы. Последние представляли собой всего лишь пеструю шайку без военного опыта, и их немедленно обратили в бегство. Но сломить сопротивление швабов было сложнее, и они продолжали сражаться, даже когда Роберт, согласно приказу, пришел Хэмфри на помощь. Исход же сражения в конце концов определили действия Ричарда: как раз в этот момент ему удалось вернуть своих всадников, преследующих итальянцев, и направить их против швабов. В конечном итоге армия Папы потерпела поражение с ужасающими потерями, а поле сражения было усеяно телами тех, кто пришел на войну под командованием наместника Христа. Самого Льва IX захватили норманны и отправили в почетный плен в Беневенто[121].

Последующие годы стали решающими в истории норманнских завоеваний на территории Италии. С 1054 по 1057 год норманны из Аверсы быстро продвинулись на север к Гаэте и Аквино, а в июне 1058 года Ричарду наконец-то удалось захватить всю Капую и свергнуть ломбардскую династию. Далее к югу медленно продвигался, расширяя свои завоевания в Калабрии, Роберт Гвискар, и в 1057 году, после смерти Хэмфри, он возглавил норманнов в продвижении по Апулии{28}. Западнее его главным оппонентом теперь стал Гизульф II Салернский. Однако в 1058 году этот человек согласился заключить с Робертом Гвискаром договор, и в знак вступления в этот союз Роберт Гвискар развелся с норманнкой Обри и женился на Сигельгайте, сестре Гизульфа[122]. Она проявила себя как женщина с сильным характером, и ее подвиги, особенно на поле брани, со временем стали легендой. Но непосредственным результатом этого супружества стало то, что ее внушающий ужас супруг теперь оставил ломбардцев в покое и обратил свое враждебное внимание на греков.

Однако период с 1053 по 1059 год вошел в историю главным образом в связи с взаимоотношениями между норманнами и папством. Ни Лев IX, ни его непосредственные преемники так и не изменили своей резкой неприязни по отношению к норманнам, и тем не менее в Риме готовились фундаментальные перемены в политике папского престола. В этот период все более натянутыми становились отношения папства как с императорской властью в Германии, так и с церковными властями в Константинополе. В связи с этим крупная партия в Риме настаивала, что Папе следовало бы упоминать во время службы норманнов, которые теперь были самыми могущественными в Италии, которые уже разорили Византийскую империю и которые были заклятыми врагами греков. Таков был подготовительный этап союза между двумя несовместимыми сторонами, а в 1059 году этот союз обрел конкретные очертания. На церковном Соборе в Мельфи в августе того же года Папа Николай II признал Ричарда и Роберта Гвискара своими вассалами; Ричард был признан князем Капуи, а Роберт получил зловещий титул: «Герцог Апулии и Калабрии милостью Божьей и св. Петра, и в будущем с их помощью герцог Сицилии».

Со своей стороны, Роберт Гвискар (и, несомненно, Ричард из Капуи тоже) поклялся защищать статус Папы и лично Николая II и всюду и в борьбе со всеми поддерживать Римскую Католическую Церковь, сохраняя и приумножая владения св. Петра[123].

Ниже мы подробнее рассмотрим влияние этого исключительно важного союза на политическую жизнь христианского мира в целом{29}; что же касается непосредственного влияния на положение норманнов в Италии, то оно было фундаментальным. Папа торжественно пожаловал норманнам права, принадлежащие не ему, а другим. И хотя, чтобы обеспечить себе эти права полностью, норманнам придется еще немало сражаться, теперь их статус в Италии был признан высшими церковными властями христианского мира.

Неудивительно, что теперь продвижение норманнов ускорилось. Постепенно Ричард, князь Капуи, чьи связи с Папой Николаем II и Папой Александром II были особенно тесными, расширил свою власть, а успехи Роберта Гвискара были еще более примечательными. Подробное описание его жестокого и неумолимого продвижения не является частью настоящего исследования[124]. Довольно долгое время сопротивление оказывали в Калабрии, но постепенно он преодолел его. Покорение этой провинции ознаменовалось тем, что примерно в это же время сдались Реджо, Джирас, Сквилас и Россано. Кроме того, хотя в Италии Гвискару подчинялись все норманны, за исключением вассалов князя Капуи, район Отранто на юге страны полностью перешел в руки Роберта Гвискара несколько позже. Таким образом, хотя в дальнейшем ему и пришлось столкнуться с несколькими серьезными мятежами, в 1067 году он смог подготовиться к самой большой операции из тех, что предпринимались норманнами в Италии до того момента.

Этой операцией было не что иное, как прямая атака на город Бари, центр правления Византии в Апулии. В августе 1068 года Гвискар начал осаду города с суши и с моря. Борьба оказалась затяжной. Защитники могли рассчитывать только на ограниченную помощь от правительства Константинополя, где сейчас были озабочены угрозой со стороны турок, и после осады, которая с перерывами продолжалась два года и восемь месяцев, Бари все-таки пал. Шестнадцатого апреля 1071 года Роберт Гвискар с триумфом вошел в город, и правление восточного императора в южной Италии, которое продолжалось более пяти веков, в конце концов подошло к концу. Не без оснований начало своего правления в качестве герцога Апулии Роберт Гвискар отсчитывает в хартиях от падения Бари.

IV

Тем временем не менее важные события начались и на территории мусульманской Сицилии. В этот период за Сицилию сражались три соперничающих эмира, которые не только воевали между собой, но фактически действовали независимо от Зирида, султана Махдии в Африке, номинально являясь его подданными[125]. Таким образом, богатый остров являлся для норманнов, а особенно для младшего брата Роберта Гвискара — Рожера, соблазнительным трофеем. Этот самый Рожер прибыл в Италию в 1056 году и вместе с братом участвовал в атаках на Реджо и Сквилас. Затем он обосновался в Милето. Но уже тогда его алчный взгляд был направлен на юг, и, скорее всего, он рано заключил союз с Ибн-ат-Тимнахом, эмиром Сиракуз. В любом случае дважды: осенью 1060 года и в начале 1061 года — он пересекал Ла-Манш и пытался захватить Мессину. Эти попытки потерпели неудачу, но в апреле 1061 года ему на помощь прибыл Роберт Гвискар, и Мессина пала. Вслед за этим братья возобновили союз с Ибн-ат-Тимнахом и сообща одержали победу над сарацинами близ Кастроджованни[126]. Однако отношения между Робертом и Рожером становились все более натянутыми, и поход отменили. Тем не менее в начале 1062 года Рожер снова был на Сицилии, на этот раз он обосновался в городе Троина. Но вскоре Ибн-ат-Тимнах был убит, и Рожер оказался в очень затруднительном положении. Все же в 1063 году ему удалось совершить вылазку из своей горной цитадели и в битве при Черами близ Никосии нанести значительное поражение своему главному врагу среди мусульман.

Теперь свое положение в Тройне Рожер мог считать незыблемым, и он начал подчинение южной части долины Валь-Демон. Но его положение в Мессине было непрочным, и он не смог распространить свою власть ни на запад, ни на юг. Свои основные надежды он связывал с внутренними распрями среди мусульманских эмиров и с их общей неприязнью к войскам арабов, которые уже покинули Африку и направились на Сицилию защищать интересы своего владыки. По сути, в 1068 году двинуться из Троины на Палермо Рожер смог исключительно благодаря этим раздорам. Победу над африканцами он одержал в битве при Мизельмери в непосредственной близости от великого города[127], но столица мусульман выстояла; таким образом, продвижение норманнов по Сицилии в последующие три года прекратилось. Кульминационной точки сицилийская авантюра норманнов достигла в 1071 году.

В этом году при осаде Бари к Роберту Гвискару присоединился Рожер, и через несколько месяцев после падения города они отплыли на Сицилию с флотом из 58 кораблей, на которых служили моряки из Апулии, Калабрии и Греции. На этот раз им удалось преодолеть все препятствия. Они провозгласили себя друзьями мусульман Катании, и их приняли в порту, который они тут же и захватили. Потом они двинулись на Палермо. Был август, но большую часть своих войск Рожер в условиях невыносимой летней жары вел по острову через Троину, Роберт Гвискар в это время двигался с оставшейся частью войска по морю вдоль северного побережья острова. Добравшись до Палермо, они вновь применили тактику, которая принесла им успех при осаде Бари: блокаду с суши и с моря. Мусульманскому флоту, прибывшему из Северной Африки для освобождения города, удалось оставить в гавани немного провизии, но для осажденных этого было недостаточно, и оборона начала ощутимо ослабевать по мере того, как усиливался голод[128].

Благодаря этому 7 января 1072 года норманны смогли начать штурм Палермо. Рожер с большей частью войска атаковал мусульманскую цитадель с вершины горы, оттуда, где сейчас находятся триумфальная арка Порта Нуова и собор. Он ворвался в город, начался жестокий рукопашный бой. Тем временем Роберт Гвискар быстро двигался вдоль береговой линии и, не встретив сопротивления, вошел в нижнюю часть города неподалеку от нынешних Вилла Джулиа и Пьяцца делла Кальца. Он стремительно поднялся на холм, и, таким образом, захватчики оказались в тылу обороняющихся. Переброска была решительной, и хотя сама цитадель продержалась еще несколько дней, капитуляция была неизбежна. 10 января 1072 года огромный мусульманский город перешел в руки норманнов[129]. Влияние этих событий на политику и на престиж норманнов было колоссальным. Уже весной 1072 года Палермо стал, не считая Константинополя, самым большим и самым богатым городом в христианском мире. И теперь здесь властвовали норманны.

V

Битва при Чивитате (1053), церковный Собор в Мельфи (1059), падение Бари (1071) и взятие Палермо (1072) — вот главные события норманнских завоеваний в южной Италии и на Сицилии. То, что последовало потом, было чем-то вроде объединения побед. Но даже и в этих условиях у норманнских правителей все еще оставались значительные трудности, которые нужно было преодолеть. Ричард из Капуи находился в конфронтации с враждебно настроенным ломбардским герцогством Неаполь, а в Милето графу Рожеру пришлось столкнуться с постоянным сопротивлением со стороны греков в таких городах, как Джирас, Россано и Козенца. И даже Роберт Гвискар не мог чувствовать себя в полной безопасности. В 1072 году Роберт владел Бари, Бриндизи и Отранто, и это позволяло ему осуществлять эффективный контроль над южными территориями Апулии. Однако его авторитет в прибрежных городах к северу был небесспорен[130], норманнское завоевание Апулии мало-помалу удалось осуществить только в период между 1072 и 1085 годами.

И действительно, в те семь лет, которые последовали за взятием Бари, успехи норманнов сменились новым кризисом. Первоначального успеха на побережье норманнам удалось достичь, во-первых, за счет объединения самих норманнов (как, например, в 1053 году), а во-вторых, благодаря поддержке Папы, оказанной после 1059 года. Теперь же оба этих обстоятельства изменились. Григорий VII, ставший Папой в 1073 году, не мог хладнокровно созерцать, как власть норманнов неуклонно растет и как они ее используют. Более того, в том же 1073 году Роберту Гвискару удалось вырвать Амальфи из рук Гизульфа II Салернского, и, таким образом, теперь герцог Норманнский представлял угрозу для папской собственности. В этих обстоятельствах Папа попытался посеять разногласия среди самих норманнов в Италии. В 1074 году он заключил союз с Ричардом из Капуи против герцога Апулии и в том же году провозгласил первое из трех отлучений Роберта Гвискара[131].

Теперь положение Роберта Гвискара стало критическим: у него были основания подозревать в неверности собственных вассалов в Италии, а Папа пытался создать против него сильную коалицию[132]. Действия Роберта, как всегда, были решительными. Летом 1074 года он выступил против повстанцев в Калабрии, а его брат Рожер в это время атаковал Ричарда из Капуи. Затем произошли два события, которые значительно облегчили положение норманнов. Папа стал больше уделять времени и внимания политике немцев, а влиятельный аббат монастыря в Монте-Кассино Дезидерий примирил норманнских правителей Капуи и Апулии. Результаты не заставили себя долго ждать. В октябре 1076 года Роберт Гвискар, теперь при поддержке Ричарда из Капуи, напал на Гизульфа Салернского и блокировал город Салерно с моря и суши. Осада продолжалась не одну неделю, население города значительно сократилось. Но 13 декабря ворота города наконец-то распахнулись, и норманны вошли в Салерно. Гизульфу принадлежала только цитадель, но в мае 1077 года и она сдалась Роберту Гвискару[133].

Среди городов, захваченных норманнами в южной Италии, Салерно был самым важным после Бари. Он был не только оплотом власти ломбардцев, но и центром дальних морских сообщений, а вскоре стал и родиной культурного возрождения. Сам Роберт Гвискар отлично понимал скрытый смысл своей победы и, возможно, даже подумывал о переносе двора из Бари в Салерно. По правде говоря, теперь у него были все основания чувствовать удовлетворение, так как после смерти в 1078 году Ричарда из Капуи он стал самым могущественным правителем в южной Италии. Даже Папе Римскому пришлось признать, что ситуация изменилась. В июне 1080 года в Чепрано Папа и Роберт Гвискар достигли договоренности, которую можно считать триумфом норманнов. Трижды за 6 лет в ответ на норманнские завоевания Амальфи, Салерно и поход на Фермо Роберта Гвискара отлучали от Церкви. И вот все эти завоевания были за ним закреплены, и никто другой на них права не имел. Роберт Гвискар же, в свою очередь, вновь присягнул на верность Папе (ради собственной выгоды), повторив свою первоначальную клятву 1059 года[134].

Более того, окончательно укрепив свои позиции в Италии, Роберт Гвискар стал простирать свои амбиции еще дальше. В 1074 году он обручил свою дочь Елену с Константином, сыном императора Византии Михаила VII, из этого поступка очевидно, что с этого момента Гвискар начинает стремиться к тому, чтобы завладеть титулом императора. В 1078 году Михаил VII был низложен и вскоре после этого умер, а от брачного контракта с Еленой отказываются. В связи с этим Гвискар провозглашает низложенным императором Михаилом греческого самозванца и готовится к вторжению в пределы Византии. Однако, до тех пор пока у него были дела в Италии, он не мог воплотить свои планы в действие. Но после 1080 года положение меняется. В Чепрано Григорий VII действительно официально опознает лже-Михаила, и в мае 1081 года при поддержке Папы и под его знаменами Роберт Гвискар вместе с сыном Боэмундом и значительными военными силами покинул Отранто. Они благополучно пересекли Адриатику, захватили остров Корфу и двинулись дальше на Дураццо[135].

Это было началом всеобщей войны, с обширными и гибельными последствиями. Причиной первой задержки в наступлении стал венецианский флот. Его корабли прибыли в июле со стороны Адриатического моря и, рассеяв норманнские суда, настолько облегчили положение защищающегося города, что горожане смогли отбивать атаки норманнов все лето. В октябре прибыла освободительная армия под командованием императора Алексея I. Эту армию норманнам удалось отогнать, и осада продолжилась зимой. 21 февраля 1082 года[136] норманнам наконец-то удалось войти в город; казалось, вся Иллирия — во власти Роберта Гвискара. Но весь ход событий в Италии препятствовал этому. На этот раз из Германии в Италию вторгся Генрих IV, и поддержать его были готовы все враги Папы и норманнского герцога Апулии. В ответ на мольбы Папы Роберту пришлось поспешно вернуться и, помимо этого, заняться еще и собственными вассалами, восставшими в Апулии. Чтобы продолжить кампанию против Алексея I, Роберт оставил своего сына Боэмунда, чьи действия в восточном направлении оказались столь успешными, что вскоре он стал представлять угрозу для самого Константинополя{30}. И все же в 1083 году в битве при Лариссе Боэмунд потерпел поражение, и одно за одним все завоевания норманнов на Балканах были утрачены[137]. Стабильное продвижение норманнов, в результате которого у греков удалось отвоевать Бари, а у сарацин Палермо, в конце концов было остановлено Византией.

И теперь события в Италии неумолимо близились к трагической развязке. 21 мая 1084 года после длительной осады император Генрих IV вошел в Рим. Роберт Гвискар, усмирив восставших вассалов, поспешил в северном направлении на помощь Папе. Генрих IV отступил еще до появления Роберта Гвискара, поэтому, когда в мае последний с огромным войском сарацин и наемников из Калабрии подошел к Риму, весь город был в его власти. 28 мая Роберт Гвискар ворвался в пылающий Рим через Фламиниевы Ворота и с боями прошел до Замка святого Ангела, где скрывался папа. Тремя днями позже граждане города подняли бунт и тем самым дали повод для новых поджогов и разрушений, после чего город отдали под массовые грабежи, изнасилования и убийства. Количество жертв было огромным, а многие выдающиеся граждане были отправлены в рабство в Калабрию[138].

Таков был отвратительный итог союза между Папой и норманнами, заключенного в Мельфи в 1059 году и подтвержденного в Чепрано в 1080. Через год после разорения Рима с исторической сцены сошли и Папа, и Роберт Гвискар. Папа, изгнанный из своей опустошенной столицы, умер в 1085 году в Салерно, а великий нормандец — 17 июля того же года на острове Кефаллиния, успев, однако, начать еще одну кампанию[139]. Таким образом, они покинули этот мир с разницей менее чем в 8 недель, и (к этому мы еще вернемся) всего за два года до того, как за стенами Руана умер архитектор всех норманнских завоеваний — Вильгельм Завоеватель.

VI

Сначала папство, потом Византийская империя — вот то, чем занимался Роберт Гвискар последние 10 лет своей жизни, и это значит, что ведение общенорманнских дел на Сицилии все больше и больше переходило под контроль его младшего брата Рожера. Но даже и в этом случае не следует преувеличивать независимость Рожера в этот период, так как получать из Италии подкрепление он мог исключительно с благоволения Гвискара. А подкрепление было крайне необходимым даже после захвата Палермо в 1072 году, так как положение норманнов на Сицилии все еще оставалось ненадежным. Норманнам принадлежало все северное побережье от Мессины до Палермо и земли, простирающиеся от города Троина на юг до Кастроджованни. На западе им принадлежала Мадзара, а на востоке Катания. Но на крайних точках норманнских владений контроль сохраняли мусульмане: на востоке это был Трапани, а на западе — Таормина, к тому же под их контролем находилась вся остальная часть острова. Однако Рожер надеялся использовать соперничество среди эмиров, а тот факт, что он овладел большим мусульманским городом, поднял его престиж.

Поэтому сначала он занялся укреплением своих позиций, и, возможно, в период с 1072 по 1074 год началось строительство замков в Патерно, Мадзаре и Каласибетте. Более того, в 1075 году Рожер заключил важный договор с султаном Махдии Тамином, результатом этого договора стал отвод тех африканских мусульманских войск, которые так рьяно сражались против норманнов на Сицилии[140]. Это было выдающимся дипломатическим достижением. Но вскоре Рожер столкнулся с самым непоколебимым из всех своих противников: эмиром Сиракуз Ибн-эль-Вердом («Бенарвет»). Фактически война между эмиром и Рожером повергла Сицилию в хаос примерно на десять лет. Это была война со множеством превратностей. В период с 1077 по 1079 год норманны захватили Трапани и Таормину, но оба этих города, а с ними и Катания, в последующие годы меняли владельцев еще несколько раз. В этот период Рожера также неоднократно вызывали на материк, на помощь старшему брату, а это давало Ибн-эль-Верду шанс не только захватывать земли на Сицилии, но даже и вести войну через Мессинский пролив. Осенью 1084 года эмир разорил Калабрию и, чтобы приукрасить свой гарем в Сиракузах, прихватил с собой несколько монахинь из Реджо[141].

Однако теперь Рожер мог начать крупное наступление. Еще в 1084 году он начал строить новый флот, и в мае 1085 его корабли направились вдоль восточного побережья мимо Таормины к Сиракузам, чтобы прорвать там блокаду Ибн-эль-Верда. В это же время Джордан, незаконнорожденный сын Рожера, с огромным войском пересек всю страну, чтобы атаковать Сиракузы с суши. Начавшаяся тогда осада Сиракуз длилась несколько месяцев, но в конце концов в октябре и этот крупный порт перешел в руки норманнов. Победа была убедительной. Теперь во власти Рожера находились и Катания и Таормина, под его контролем был и весь горный массив Этны. В 1087 году сдался и так долго сопротивлявшийся город Кастроджованни, древний город Энна. Может показаться, что триумф был полным, но на самом деле сделать еще предстояло очень многое. В 1090 году Рожер повел свой победоносный флот и войска за море на Мальту, где его приветствовали и как господина острова Мальта, и как господина острова Гоцо[142]. В том же году он покорил регион вокруг Ното, единственной все еще оказывавшей ему сопротивление области Сицилии. К 1091 году Рожер «Великий граф» стал действительным правителем Сицилии.

«Великому графу», несомненно, принадлежит видное место среди норманнских завоевателей. Разногласия, возникшие на материковой части Италии после смерти в 1085 году Роберта Гвискара, он тоже сумел использовать в своих интересах. На смертном одре своим преемником — ив качестве герцога Апулии, и в качестве властелина Сицилии — Роберт Гвискар назначил Рожера Борсу, своего сына от ломбардки Сигельгайты[143]. Мотивы этого решения не вполне ясны, но, возможно, тем самым Гвискар планировал привлечь к норманнам то небольшое количество ломбардцев, которые еще уцелели в северной части Апулии и в области Абруцци. Но Рожер Борса не обладал ни одним из жестоких достоинств своего отца, а его продвижение лишало наследства его старшего сводного брата Боэмунда, который уже успел снискать себе на поле брани славу военачальника и теперь, конечно же, не смирился бы с положением наемного солдата без гроша в кармане. Таким образом, неудивительно, что в южной Италии сложилась критическая ситуация и что в период с 1085 по 1100 год в норманнском герцогстве Апулия стали проявляться первые признаки распада.

Своими успехами Рожер Борса, без сомнения, был обязан своей грозной матери Сигельгайте, а в некоторых хартиях даже высказывается мысль о том, что в Апулии она, возможно, была признана в некотором смысле соправительницей своего сына[144]. Однако вскоре их положение оказалось довольно сложным. Боэмунд тут же овладел городами Ориа, Отранто и Таранто, а в 1090 году он фактически владел самим Бари[145]. Однако дальнейшие действия Боэмунда на территории Италии приостановил Рожер. Закончив завоевание Сицилии и присоединив к своим владениям Мальту, «Великий граф» мог теперь вернуться в свои владения в Калабрии и оттуда распространять свое влияние в северном направлении. Стоять на своем пути он не позволил бы ни Рожеру Борсе, ни Боэмунду, а после смерти в 1090 году Джордана I Капуанского появился новый шанс, которым он незамедлительно воспользовался. К моменту смерти в 1101 году Рожер «Великий граф», по сути, полностью контролировал политическую ситуацию в южной Италии, и уже был ясен дальнейший ход событий. К концу XI века стали очевидными не только окончательное превосходство норманнской Сицилии над норманнской Италией, но и создание на юге единого норманнского государства со столицей в Палермо.

VII

Политическое равновесие в южной Италии с 1085 по 1100 год способствовало созданию благоприятных условий для еще одного норманнского завоевания. Когда в начале лета 1096 года с севера прибыли первые крестоносцы, то они обнаружили, что все три норманнских лидера совместно атакуют мятежный Амальфи. Естественно, они позвали норманнов присоединиться к ним, но к этому призыву отнеслись по-разному. Рожер Борса отнесся одобрительно, но сам лично никуда не двинулся, а Рожер «Великий граф» был не намерен отпускать кого-либо из своих вассалов на восток. Однако с Боэмундом ситуация была совершенно иной — он немедля принял клятву крестоносцев. Мотивы у него, без сомнения, были самые разные, но, при всем его коварстве, в нем была и склонность к романтической опрометчивости в поступках, и, возможно, им двигало искреннее желание спасти святые места. Но он хотел удовлетворить и собственные амбиции. Его последнему наступлению на Апулию помешал его дядя с Сицилии, а его более ранние кампании в Греции и Фракии, вероятно, позволяли ему надеяться на завоевания на востоке. В этом отношении его стремления, очевидно, поддерживались сформировавшейся вокруг него компанией; эти люди напоминали одну из тех норманнских групп, которые четверть века назад отвоевали себе власть в Италии[146].

Были ли у Боэмунда какие-либо конкретные планы на счет Антиохии еще до отъезда, не ясно. Не были его намерения ясны и в мае 1097 года, когда он шел через Константинополь. Но, увидев власть императора, он, должно быть, сразу же вспомнил всю свою прежнюю неприязнь к Империи. Внешний вид Боэмунда, конечно же, поражал. Впечатление, которое он произвел на юную византийскую принцессу Анну Комнину, было столь сильным, что и в пожилом возрасте она писала о нем, не скрывая своего удивления и восхищения:

«Но опишу детально внешность варвара. Он был такого большого роста, что почти на локоть возвышался над самыми высокими людьми, живот у него был подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные. Его тело не было тощим, но и не имело лишней плоти, а обладало совершенными пропорциями и, можно сказать, было изваяно по канону Поликлета. У него были могучие руки, твердая походка, крепкие шея и спина. Внимательному наблюдателю он мог показаться немного сутулым, но эта сутулость происходила вовсе не от слабости спинных позвонков, а, по-видимому, тело его имело такое строение от рождения. По всему телу кожа его была молочно-белой, но на лице белизна окрашивалась румянцем. Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину — его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести. Все-таки, кажется, она была рыжей. Его голубые глаза выражали волю и достоинство. Нос и ноздри Боэмунда свободно выдыхали воздух: его ноздри соответствовали объему груди, а широкая грудь — ноздрям. Через нос природа дала выход его дыханию, с клокотанием вырывавшемуся из сердца. В этом муже было что-то приятное, но оно перебивалось общим впечатлением чего-то страшного. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен — таким он казался благодаря своей величине и взору, и, думается мне, его смех был для других рычанием зверя. Таковы были душа и тело Боэмунда: гнев и любовь поднимались в его сердце, и обе страсти влекли его к битве. У него был изворотливый и коварный ум, прибегающий ко всевозможным уловкам. Речь Боэмунда была точной, а ответы он давал совершенно неоспоримые. Обладая такими качествами, этот человек лишь одному императору уступал по своей судьбе, красноречию и другим дарам природы»[147].

Такому человеку было предопределено командовать, и к моменту, когда в конце 1097 года крестоносцы добрались до Антиохии, Боэмунд уже внес значительную лепту в победу при Дорилее в начале года и укрепил свои позиции среди других лидеров. Ясно, что теперь он решил захватить Антиохию для самого себя.

Следовательно, все его планы были устремлены к этой цели, и помогал ему в этом тот престиж, который он заслуженно снискал себе в роли солдата. В феврале 1098 года, когда христиане, осаждавшие Антиохию, из-за голода и лишений находились в состоянии, достойном сожаления, нападение Ридуана из Алеппо отразил именно Боэмунд. Найти предателя в стенах города помог тоже Боэмунд, он же провел успешный штурм, результатом которого стало взятие крестоносцами 3 июня Антиохии. И наконец, 28 июня 1098 года именно Боэмунд руководил всей армией крестоносцев, когда они, стремясь добить поредевшее войско Кербога, эмира Мосула, совершили вылазку из Антиохии и одержали одну из самых значительных побед христиан в первом крестовом походе[148].

О «Великой битве за Антиохию» вскоре появились величественные легенды, в которых говорилось, что находка Святого Копья была предзнаменованием победы, а видимое вмешательство святых воинов обеспечило эту победу. Но для Боэмунда эта победа была важна как гарантия того, что ему удастся удовлетворить собственные территориальные притязания. К этому моменту большинство лидеров крестоносцев были готовы молча отдать ему в личное владение город, для завоевания и защиты которого он так много сделал, к тому же они знали, что византийский император их предал, и у них больше не было желания его защищать. Итак, серьезные возражения могли последовать только со стороны Раймунда Тулузского, но он под давлением собственных войск был вынужден оставить город норманнам и пройти дальше на юг, к Иерусалиму. Над Антиохией развевался красный флаг Боэмунда[149].

Все, что ему было теперь нужно, — это законный титул, и нет сомнений, что в тот момент Боэмунд руководствовался примером своего отца. И как в 1059 году Роберт Гвискар узаконил свою власть, номинально став вассалом Папы, так теперь, в 1100 году, сделал и Боэмунд, получив инвеституру из рук папского легата Даимберта, архиепископа Пизы{31}. Очевидно, что теперь новому княжеству нужно было обороняться не только от турок, но и от Византии, а как мы увидим ниже, действия Боэмунда повлекли за собой результаты, прискорбные для политики христианского мира. Но что в 1100 году было очевидно всем, так это то, что на Востоке появилось новое норманнское государство. И оно продолжало существовать. Хотя в дальнейшем в жизни Боэмунда бывало всякое, тем не менее его наследником стал его племянник Танкред, а потом и еще не менее шести преемников носили прозвище, которое он так прославил. И действительно, норманнская династия в Антиохийском княжестве просуществовала дольше, чем норманнская династия в Англии или даже норманнская династия на Сицилии.

VIII

В 1100 году завоевания норманнов достигли своей конечной точки. Боэмунд получил Антиохийское княжество, а Генрих I в том же году был возведен на английский трон. Таким образом, в Сирии появилась норманнская династия, а Северной Европе снова пришлось считаться с англо-норманнским королевством, созданным еще Вильгельмом Завоевателем. Подобная консолидация произошла и в Италии. Просторы княжества Капуя расширились на север до реки Кампания, а герцогство Апулия, целостность которого с трудом обеспечивал Рожер «Борса», протянулось от границ Неаполя через всю Италию до побережья Адриатического моря, а затем вниз, на юг мимо Бриндизи и Бари до пролива Отранто. Более того, Рожер «Великий граф» владел всей Италией и был действительным правителем Калабрии. Под его управлением были заложены основы королевства, в состав которого, после его великого сына Рожера II, войдет вся южная Италия, а также и Сицилия. Вот так вследствие норманнских завоеваний во второй половине XI века появилось самое могущественное латинское государство на востоке. На юге и на севере Европы норманны также основали два государства, которые, каждое по-своему, благодаря их культуре и административному устройству, стали образцом эффективности управления людьми в Средние века.

Загрузка...