Носитель Клятв

Пролог Плакать

Эшонай всегда говорила своей сестре, что уверена — за следующим холмом лежит что-то чудесное. И вот однажды она взобралась на холм и нашла людей.

Она всегда представляла людей — как говорилось в песнях — темными бесформенными монстрами. Вместо этого они оказались прекрасными, причудливыми созданиями. В их речи не было каких-либо заметных ритмов. Они носили одежду намного ярче, чем панцирь, но не могли выращивать собственную броню. И так боялись штормов, что даже путешествовали, укрываясь в транспортных средствах.

Что самое удивительное — у них была только одна форма. Сначала она предположила, что люди, должно быть, забыли свои формы, как однажды забыли слушающие. Это породило мгновенное родство между ними.

Теперь, год спустя, Эшонай гудела в ритме благоговения, пока помогала разгружать барабаны с повозки. Они преодолели огромное расстояние, чтобы увидеть родину людей, и с каждым шагом она всё больше поражалась. Это ощущение достигло своего пика здесь, в этом потрясающем городе Холинаре и его великолепном дворце.

Похожий на пещеру разгрузочный док в западной части дворца был настолько большим, что в него поместились двести слушающих после их первого прибытия, и в нём всё ещё оставалось много места. Конечно, большинству слушающих не позволялось присутствовать на торжестве наверху — где свидетельствовался договор между двумя народами — но Алети всё равно позаботились об их отдыхе, предоставив горы еды и напитков для группы внизу.

Она вышла из повозки, осматривая разгрузочный док, и начала гудеть в ритме любопытства. Когда она сказала Венли, что намерена нанести на карту весь мир, она представляла себе места естественного происхождения. Каньоны и холмы, леса и заливы, полные жизни. Но всё это время — вот это было здесь. Ожидающее. Вне их досягаемости.

Вместе с другими слушающими.

Когда Эшонай впервые встретила людей, она увидела маленьких слушающих, которые сопровождали их. Незадачливое племя, застрявшее в вялой форме. Эшонай предположила, что люди заботятся о беднягах без песен.

Ох, какими невинными были эти первые встречи.

Эти пленные слушающие были не каким-то маленьким племенем, а представителями огромной популяции. И люди не заботились об них.

Люди ими владели.

Группа этих паршменов, как их называли, теснилась вокруг кольца рабочих Эшонай.

— Они всё пытаются помочь, — сказал с любопытством Гитгет. Он тряхнул головой, его борода сверкнула драгоценными камнями, оттенок которых совпадал с ярко-красным цветом его кожи. — Маленькие лишенные ритмов хотят быть рядом с нами. Я тебе говорю, они чувствуют, что что-то не так с их разумом.

Эшонай передала ему барабан из задней части повозки, и загудела в любопытстве. Она спрыгнула и приблизилась к группе паршменов.

— Вы не нужны, — сказала она с миром, раскинув руки. — Мы бы предпочли сами нести свои барабаны.

Те, у кого не было песен, смотрели на нее тупым взглядом.

— Идите, — сказала она с мольбой, махнув в сторону ближайшей группы празднующих, в которой, невзирая на языковой барьер, слушающие и людские слуги смеялись вместе. Люди хлопали слушающим, которые пели старые песни. — Веселитесь.

Несколько из них посмотрели в направлении поющих и закивали, но не сдвинулись с места.

— Это не сработает, — сказала Брианлиа со скептицизмом, опустив руки на ближайший барабан. — Они попросту не в состоянии представить себе, что значит жить. Они — собственность, которую можно купить или продать.

Что из этого выходило? Рабство? Клэйд, один из Пяти, ходил к работорговцам в Холинар и купил человека, чтобы убедиться, что это действительно возможно. Он купил даже не паршмена, там были Алети на продажу. Видимо паршмены стоили недешево, и считались высококвалифицированными рабами. Слушающим говорили об этом, как будто это был повод для гордости.

Она загудела с любопытством и кивнула в сторону, глядя на других. Гитгет улыбнулся. Он загудел в мире и махнул ей рукой, отпуская. Все уже привыкли к тому, что Эшонай любит слоняться вокруг во время работы. Не то чтобы она была ненадёжной… Ну, возможно была, но, по крайней мере, она была последовательной.

Не важно, всё равно она скоро будет нужна на королевском праздновании; она была одной из лучших во владении человеческим языком среди слушающих, он ей очень легко давался. Это было преимуществом, которое подарило ей место в экспедиции, но также это было и проблемой. Владение человеческим языком делало ее важной, а таким людям не подобает с детской наивностью отправляться исследовать мир.

Она покинула разгрузочный отсек и поднялась по ступеням во дворец, пытаясь впитать всю красоту отделки, ее великолепное исполнение и подавляющее ощущение чуда, идущее от этого здания. Красивого и пугающего. Слуги, которых покупали и продавали, поддерживали порядок в этом месте, но не было ли это тем, что давало людям возможность создавать такие великолепные произведения, как эта резьба на колоннах, мимо которых она проходила, или инкрустированные мрамором узоры на полу?

Она прошла мимо солдат, которые носили свои искусственные панцири. У Эшонай сейчас не было собственной брони; она была в рабочей форме вместо боевой, так как ей нравилась ее гибкость.

У людей же не было выбора. Они не потеряли свои формы, как она сперва предположила; у них была всего одна. Партнерская, рабочая и боевая формы одновременно. Навсегда. И эмоции проявлялись на их лицах куда сильнее, чем у слушающих. О, люди Эшонай могли улыбаться, смеяться или плакать. Но не так, как эти Алети.

Нижний уровень дворца был отмечен широкими коридорами и галереями, освещенными аккуратно ограненными драгоценными камнями, которые заставляли свет искриться. Люстры висели над ней — разбитые солнца, распространяющие свет повсюду. Возможно, простой внешний вид людских тел с их мягкой кожей разных оттенков загара был еще одной причиной, почему они стремились всё украсить — начиная с одежды и заканчивая колоннами.

«Сможем ли мы создавать подобное, — подумала она, гудя в ритме уважения, — если узнаем нужную форму для создания искусства?»

Верхние этажи дворца больше походили на туннели. Узкие каменные коридоры, комнаты, как бункеры, врезанные в склон горы. Она направилась к торжественному залу, чтобы узнать, нужна ли там, но останавливалась тут и там, заглядывая в комнаты. Ей сказали, что она может бродить, где пожелает, что дворец был открыт для нее, кроме мест со стражей у дверей.

Она миновала комнату с росписью на стенах, потом еще одну с кроватью и мебелью. За другой дверью обнаружилась уборная с проточной водой — чудо, которое она до сих пор не могла понять.

Она заглянула в дюжины комнат. При условии, что она успеет прийти на королевское празднование к моменту начала музыки, Клэйд и остальные из Пяти не будут жаловаться. Они были знакомы с её привычками, как и все остальные. Она всегда бродила повсюду, тыкала пальцами в вещи, заглядывала в двери…

И находила короля?

Эшонай замерла. Дверь распахнулась, позволяя ей увидеть пышное убранство комнаты, с толстыми красными коврами и множеством полок на стенах, заполненных книгами. Столько информации попросту лежит здесь, и никому нет дела. Ещё более удивительным было то, что сам король Гавилар стоял, указывая на что-то на столе, окруженный еще пятью людьми: двумя офицерами, двумя женщинами в длинных платьях и одним стариком в робе.

Почему Гавилар не был на празднике? Почему у дверей не было стражников? Эшонай настроила беспокойство и отступила, но не раньше, чем одна из женщин подтолкнула Гавилара и указала в её направлении. Беспокойство билось у нее в голове. Она закрыла дверь.

Мгновение спустя из комнаты вышел высокий мужчина в форме.

— Король желает видеть тебя, Паршенди.

Она притворилась сбитой с толку.

— Сэр? Слова?

— Не стесняйся, — сказал солдат. — Ты одна из переводчиков. Входи. У тебя не будет никаких неприятностей.

Трясясь от беспокойства, она позволила ему ввести себя в это логово.

— Спасибо, Меридас, — сказал Гавилар. — Все вы, оставьте нас на минутку.

Они вышли, оставив Эшонай у двери. Она громко гудела, настроив утешение — хотя люди и не понимали, что это значит.

— Эшонай, — сказал король. — Мне нужно кое-что тебе показать.

Он знал её имя? Она прошла дальше в маленькую, теплую комнату, крепко обхватив себя руками. Она не понимала этого человека. Это было что-то большее, чем его чужеродная, безжизненная манера говорить. Большее, чем факт, что она не могла предвидеть, что за эмоции бушевали у него внутри, пока в нём боролись боевая и партнерская формы.

Этот мужчина сбивал ее с толку больше, чем любой другой человек. Почему он предложил им такой выгодный договор? Поначалу это выглядело, как примирение между племенами. Но это было до того, как она прибыла сюда и увидела этот город и армии Алети. У её народа когда-то тоже были города и армии, которым можно было только завидовать. Они знали об этом из песен.

Это было давно. Они были осколком потерянного народа. Предателями, которые покинули своих богов, чтобы быть свободными. Этот человек мог сокрушить слушающих. Когда-то они предполагали, что их Осколков — оружия, которое они пока скрывали от людей — будет достаточно, чтобы защитить себя. Но теперь она видела больше дюжины Клинков и Доспехов Осколков среди Алети.

Почему он так ей улыбается? Что он скрывал, не обращаясь к ритмам, чтобы успокоить её?

— Садись, Эшонай, — сказал король. — Ох, не бойся так, маленький разведчик. Я хотел поговорить с тобой. Твое мастерство в нашем языке исключительно!

Она села на стул, в то время как Гавилар нагнулся и достал что-то из маленькой сумки. Оно светилось красным штормсветом. Конструкция из драгоценного камня и метала, сделанная очень красиво.

— Ты знаешь, что это? — спросил он, осторожно подтолкнув его к ней.

— Нет, ваше величество.

— Это то, что мы называем фабриалом, устройством, которое питается штормсветом. Вот этот даёт тепло. Самую малость, к сожалению, но моя жена уверена, что её ученики смогут создать такой, который согреет целую комнату. Разве это не замечательно? Больше никакого дыма от пламени в очагах.

Это казалось Эшонай безжизненным, но она промолчала. Она загудела в похвале, чтобы он обрадовался тому, что сказал ей об этом, и забрал его назад.

— Посмотри внимательней, — сказал король Гавилар. — Загляни в самую глубь. Видишь, что движется внутри? Это спрен. Таким образом устройство работает.

«Пленённый, как в гемсердце, — подумала она, настраивая трепет. — Они создали устройство, которое имитирует то, как мы применяем формы?» Люди сумели сделать так много со своими ограничениями!

— Скальные демоны не ваши боги, не так ли? — спросил он.

— Что? — спросила она, настраивая скептицизм. — Зачем такое спрашивать? — Какой странный поворот в разговоре.

— Ох, всего лишь то, о чём я размышлял, — он забрал фабриал назад.

— Мои офицеры такие самодовольные, думая, что раскусили вас. Они думают, что вы дикари, но они сильно ошибаются. Вы не дикари. Вы анклав памяти. Окно в прошлое.

Он наклонился вперед, свет от рубина сочился сквозь его пальцы.

— Мне нужно, чтобы ты доставила послание своим лидерам. Пяти? Ты близка к ним, а за мной наблюдают. Мне нужна их помощь, чтобы достичь кое-чего.

Она загудела в беспокойстве.

— Ну, ну, — сказал он. — Я собираюсь помочь вам, Эшонай. Ты знаешь, что я нашел способ вернуть ваших богов?

«Нет. — Она загудела в ритме ужаса. — Нет…»

— Мои предки, — сказал он, поднимая фабриал, — первыми научились удерживать спрена в драгоценном камне. А с очень особенным камнем, можно удержать даже бога.

— Ваше величество, — сказала она, посмев взять его за руку. Он не мог чувствовать ритмы. Он не знал. — Пожалуйста. Мы больше не поклоняемся этим богам. Мы ушли от них, бросили их.

— Ах, но это ради вашего блага, и нашего тоже, — он поднялся. — Мы живем без чести, а ваши боги когда-то привели наших. Без них у нас нет силы. Этот мир в ловушке, Эшонай. Застрял в вялом, безжизненном состоянии перехода, — он посмотрел в потолок. — Объедини их. Мне нужна угроза. Только опасность объединит их.

— Что… — сказала она в беспокойстве. — Что вы говорите?

— Наши порабощённые паршмены когда-то были такими же, как вы. Потом мы как-то отняли у них их способность трансформироваться. Мы сделали это, поймав спрена. Древнего, крайне важного спрена. — Он посмотрел на неё горящими зелёными глазами. — Я знаю, как это можно обратить вспять. Новый шторм, который вернёт Герольдов из их укрытия. Новая война.

— Безумие, — она встала. — Наши боги попытаются уничтожить вас.

— Старые Слова должны быть произнесены снова.

— Вы не можете… — Она запнулась, впервые заметив карту, что покрывала стол поблизости. Обширная, она показывала земли, ограниченные океанами — и мастерство, с которым она была выполнена, заставило ее устыдиться собственных попыток.

Она поднялась и приблизилась к столу, широко разинув рот, ритм благоговения звучал в её разуме. Это великолепно. Даже величественные люстры и резные стены были ничем в сравнении с этим. Это было знанием и красотой, слитыми воедино.

— Я думал, ты будешь рада услышать, что мы союзники в стремлении вернуть ваших богов, — сказал Гавилар. Она почти могла слышать ритм порицания в его безжизненных словах. — Вы утверждаете, что боитесь их, но зачем бояться того, что снова сделает вас живыми? Мои люди нуждаются в объединении, и мне нужна империя, которая не вернётся к распрям, как только меня не станет.

— Так вы стремитесь к войне?

— Я стремлюсь положить конец тому, что мы так и не завершили. Мои люди когда-то сияли, а ваши — паршмены — звучали жизнью. Кому служит этот серый мир, где мои люди сражаются друг с другом в нескончаемых ссорах, без света, чтобы вести их, а ваши люди ничем не отличаются от трупов?

Она снова посмотрела на карту.

— Где… где Разрушенные равнины? Этот участок вот здесь?

— Это весь Натанатан, то, на что ты показываешь, Эшонай. Вот Разрушенные равнины.

Он указал на пятнышко, не больше ногтя большего пальца, тогда как вся карта была размером с целый стол.

Это открыло ей внезапную головокружительную перспективу. Вот это мир? Она думала, что во время путешествия в Холинар, они пересекли почти весь мир. Почему это не показали ей раньше?

Её ноги ослабели, она настроила печаль. Эшонай упала обратно в кресло, не в силах стоять.

Столь огромный.

Гавилар достал что-то из своего кармана. Сфера? Она была тёмная, но каким-то образом все же светилась. Как будто у неё была… аура черноты, призрачный свет, который не был светом. Бледно-фиолетовый. Казалось, она всасывает в себя окружающий свет.

Он сел на стул перед ней.

— Отнеси это Пяти и объясни то, что я тебе рассказал. Скажи им, чтобы не забывали, кем однажды были ваши люди. Проснись, Эшонай.

Он похлопал её по плечу, после чего покинул комнату. Она уставилась на ужасный свет, и из песен знала, для чего он. Формы силы ассоциировалась с чёрным светом, светом от короля богов.

Она схватила сферу со стола и кинулась бежать.

Когда барабаны были установлены, Эшонай настояла на том, чтобы присоединиться к барабанщикам. Отдушина для тревоги. Она била согласно ритму в своей голове, била так сильно, как только могла, пытаясь с каждым ударом отогнать то, что сказал король.

И то, что она только что сделала.

Пятеро сидели за столом на возвышении, перед ними стояли недоеденные остатки последней перемены блюд.

«Он намеревается вернуть наших богов», — сказала она совету Пяти.

Закрой глаза. Сфокусируйся на ритмах.

«Он может сделать это. Он знает очень много».

Яростные удары пульсировали в ее душе.

«Мы должны что-то сделать».

Раб Клэйда был убийцей. Клэйд утверждал, что голос — говорящий в ритмах — привел его к человеку, который сознался в своих умениях под давлением. Венли, по-видимому, была с Клэйдом, хотя Эшонай не видела свою сестру с самого утра.

После неистовых споров Пятеро согласились, что это был знак, указывающий, как им поступить. Давным-давно слушающие призвали всю свою отвагу, чтобы принять вялую форму для того, чтобы спастись от своих богов. Они искали свободу любой ценой.

Сегодня цена сохранения этой свободы будет высока.

Она играла на барабанах. Она ощущала ритмы. Она тихо плакала, и не смотрела на то, как странный убийца — одетый в развевающиеся белые одежды, принесенные Клэйдом — покинул комнату. Она проголосовала вместе с остальными за такой ход действий.

«Почувствуй спокойствие музыки, — как всегда говорила ее мать. — Ищи ритмы. Ищи песни».

Она сопротивлялась, когда остальные потянули её назад. Она плакала по музыке, которую оставляла. Плакала о людях, которых могут уничтожить за то, что было сделано сегодня. Плакала о мире, который может никогда не узнать, что для него сделали слушающие.

Плакала о короле, которого приговорила к смерти.

Барабаны вокруг неё умолкли, и умирающая музыка эхом разнеслась по коридорам.