Новая жизнь 5

Глава 3

— Вставайте, граф, вас ждут великие дела — пробормотал я в подушку. Вставать категорически не хотелось, в отличие от герцога Сандрикура Максимилиана Анри де Сен-Симона и Шуры Балаганова. Вчера (да полно вам вчера — уже сегодня!) был застукан на кухне за поеданием остатков ужина, нарушая все возможные дипломатические протоколы, принятые в этом доме. Хината и подружка тут же были привлечены к делу восстановления конституционного порядка в «этом доме», практически мгновенно был приготовлен импровизированный торжественный ужин в честь возвращения «блудного сына». Как сказала Хината, сын действительно был блудный, остается блудным и намеривается блудить и дальше. За что она, совершенно заслужено получила по лбу деревянной кулинарной лопаткой. Как там у Билли — и никогда не падали, куя, на броню Марса молоты Циклопов, так яростно, как Пирров меч кровавый — пал на Приама! В общем быть шишке на лбу у сестренки. А нечего маме под руку говорить.

Ну и вот результат — проговорили, просидели за столом, а там уже за окнами и заря заниматься стала. Замечали, что заря в обычном, континентальном городе и заря у побережья — совершенно разные вещи? Заря в Сейтеки — это неописуемые оттенки розового и алого цветов, это легкие перистые облака, плывущие в сахарно-розовом свете, это едва заметные переходы от «смотри-ка, светлеет» до «какая красотища!».

Пользуясь своим правом на выходной день — я ушел спать, а Хината с подружкой — отправились отбывать наказание школьного дня после бессонной ночи. Но тут с этим строго, ничто не может быть причиной неявки в школу, ни война, ни землетрясение, ни зомби-апокалипсис. И уж тем более — возвращение блудного брата домой после двухнедельного отсутствия.

Тем не менее — организм встрепенулся в положенные семь утра, разбудив меня извечным внутренним тревожным «я все проспал!», я вскочил, взглянул на часы и с облегченным стоном повалился спать дальше. Организм не унялся и разбудил меня через полчаса. Пришлось сходить в туалет и вернуться. Этот поединок продолжался еще некоторое время и прямо сейчас я лежу в кровати в смешанных чувствах. Время — полдевятого. Все-таки пора вставать, через полчаса за мной подъедут…

— Рота, подъем! — стимулирую я себя более проверенным способом. Чай не аристократы, «вставайте граф» — не мотивирует так, как рев сержанта в проходе между койками. Сорок пять секунд, или срок, за который догорает спичка в заскорузлых пальцах — и надо быть уже в строю, торопливо застегивая последние пуговицы, оправляя ремень и поправляя пилотку с красной, эмалированной звездой.

— Все, встаю… — сев на кровати я потягиваюсь. Хорошо, что в моей постели не обнаружено подружки сестры или тем паче — самой сестренки, с нее станется. Нет у нее никаких сексуальных побуждений, одни хулиганские, по глазам вижу. А вот у подружки ее… там гремучая смесь и рано или поздно с этим придется что-то сделать. Хорошо, что не сегодня. Сегодня у меня по плану… так с утра встреча с Тэтсуо и его девчатами, и надо будет в доки заехать, Большого Та проведать, как по мне, так зря Марика беспокоится, что с ним сделается? Даже на первый взгляд понятно, что физически ему мало что повредить в этой жизни может, а морально он вроде устойчив… или нет? Такие вот ребята, могучие физически, внешне напоминающие носорогов или горилл, — часто очень уязвимы в плане моральном, добродушны и за себя постоять не в состоянии. Нет, помыкать собой он не позволит — парням. А вот девушкам… девушки могут из таких веревки вить, чем Марика и пользуется… эх, надо вот будет поговорить с ним. Если удастся. Что еще? Ах, да еще тренировка в школе бокса… давненько я Отоши и Нобу-сенпая не видел… Хорошо, даже не тренировка, а так, зайти, поговорить по душам. Еще — встреча с членами Клуба Экзорцистов, после уроков в школу пойду… если время будет. Вечером за мной Бьянка-сан заедет! От такой чести немного не по себе. Кстати, что заметил — от Бьянки без ума в основном старшее поколение, все эти дядечки за тридцать пять, около сорока лет, это вот и есть истинная армия ее поклонников. Среди молодых она хоть и известна, но отношение уже не такое радужное, как у сорокалетних клерков. Вот мой папа как раз пример — нравится ему Бьянка своей «силой юности» и бесшабашностью, а вот я уверен, что нет в ней никакой бесшабашности, все-то у нее просчитано, все по полочкам разложено… и, наверное, она просчитала, что коллаборация со мной какие-то пункты рейтинга ей принесет. Ну и ладно. Отказываться от такой чести не буду, иметь возможность поужинать с Бьянкой и не поужинать с Бьянкой — это ж меня родной отец не поймет. Сказать ничего не скажет, но глубоко внутри осудит и будет потом сидеть над тумблером с виски на камнях и гадать, где именно воспитание его сына пошло под откос и что он не так сделал в процессе формирования и привития подрастающему поколению идеалов мужественности и поведения в обществе. Так что свиданию с Бьянкой безусловно быть. Хотя какое это свидание, это скорее мероприятие с целью коллаборации брендов и все такое. Уверен, туда она припрется со всей своей командой, каждый жест, каждое слово будет записано и растиражировано, да еще и место выберет такое, чтобы все нас видели и могли на свои мобильные заснять. Так что не раскатывайте губу, товарищ Кента, никакого свидания, никаких охов и ахов под луной, остыньте, товарищ, нам еще мировую революцию совершать. Желательно сексуальную, конечно.

Вот с такими мыслями я и умылся, оделся, перекусил на кухне завтраком, упакованным в пищевую пленку. Мама — молодец, завтрак был приготовлен объединенными силами Хинаты и Айки. Причем тут мама, скажете? А кто все организовал и только потом спать пошёл? Руководство процессом — это вам не хухры-мухры.

В прихожей одеваю на ноги туфли, привычно стучу носком о пол, проверяя все ли в порядке. Негромко, себе под нос, бормочу «я пошел!». Выхожу наружу. На часах — девять часов утра, в такое время я обычно уже на уроке сидел…

Оглядываюсь по сторонам. На улице тишина. В девять утра улицы города пустеют, даже центральные, чего уж говорить о нашем спальном районе — к этому времени все добропорядочные японцы, которые работают — уже давно на работе, те, кто учатся — давно на учебе, те, кто ни то, ни другое — еще не проснулись. Удивительно, но строгий запрет парковаться на узеньких улочках приводит к тому, что никаких автомобилей на нашей улице нет. Только из-за угла выкатывает небольшой городской автомобильчик, такой таун-кар, больше похожий на металлическую коробку из-под бенто, да еще и сплющенную ударами спереди и сзади. Такие вот смешные автомобильчики тут популярны — как и все в Японии он очень компактен, удобен и не занимает много места. Автомобильчик кислотно-зеленого цвета, такого цвета тут бутылочки с «Маунтин Дью», поперек бампера большими огненными буквами надпись «PUSSY WAGON». Кислотный автомобильчик резко останавливается рядом со мной, опускается стекло, приспускаются солнцезащитные очки и на меня глядят веселые глаза. Под одним из веселых глаз — пластырь телесного цвета.

— Я не опоздала! Давно ждешь? — спрашивает Косум. Дверца автомобильчика с едва слышным щелчком открывается.

— Нет. Только из дома вышел… — я сажусь рядом с ней и закрываю дверцу: — а что это у тебя с лицом?

— А, пустяки, не обращай внимания — машет рукой Косум и вдавливает педаль в пол, зеленый автомобильчик рвет с места. Сомчай не смог, у него завтра поединок, серьезный поединок, он готовится. А Косум была свободна, вот и…

— Едем в доки — говорю я: — помнишь, где в прошлый раз терки были? Вот туда. Марика Большого Та потеряла, проведаю заодно, а потом к Тэтсуо сразу же…

— Бешеная девка — кивает Косум: — вот у нее тараканы в голове! Мадагаскарские, черные, усатые… такие здоровенные. Мне парня даже жалко немного.

— Почему — немного? Там надо сильно парня жалеть. — усмехаюсь я, вспоминая Марику в разорванной школьной форме. Такая принцесса-бродяга из современной сказки. Такой, знаете, современной сказки, со всеми вытекающими возрастными рейтингами восемнадцать плюс. Или даже двадцать один плюс.

— А немного потому, что сам дурак — пришлепывает Косум, поворачивая в сторону набережной: — ну нельзя так перед девкой стелиться. Тем более она у него… сунь-вынь направо и налево, а он бедняга должен быть ей верным быть. Разве что ноги ей не целует… хотя наедине поди и не то вытворяет. Так ему и надо, нечего тюфяком быть!

— Кстати… — вспоминаю я: — а там тебя один назвал «Охотницей за Фамильными Драгоценностями», это откуда?

— А, это дурацкая кличка. — отзывается Косум: — идиоты решили что я всегда по колокольчикам бью в качестве фирменного приема и визитной карточки.

— По колокольчикам?

— По яйцам. Гениталиям. Делаю, так сказать яичницу. Разбиваю «Фамильные Драгоценности»… тоже мне драгоценности нашли… — фыркает Косум: — но я не специально! Так вышло.

— Угу — киваю я, поймав себя на том, что машинально закрыл руками пах. Женщинам не понять, думаю я, вы не понимаете.

— Да что тут непонятного то? — удивляется Косум: — Просто мужики все кобели и живут ради того, чтобы потрахаться, вот и все! Мне подружка, медсестра рассказывала, что вот если женщина в аварию попадает, а потом в себя приходит, то первым делом про детей спрашивает, а уж потом о своем здоровье! А мужики как очнутся — первым делом свои яйца ощупывают, все ли на месте! А если не могут двигаться, то спрашивают — как, там, все в порядке? Доктор ему, мол ногу пришлось ампутировать, а тот в ответ — да хрен с ней, с ногой! С причиндалами все в порядке?!

— Да ты шовинистка. И вообще это сексизм… хм, а звучит неплохо — «сексизм», вроде как-то даже с сексом связано… — говорю я: — такое классное слово испоганили. «Сексизм» — это ж можно было использовать в положительном смысле! Ну… например «он — сексист», чтобы как «он — лауреат Нобелевской премии и в состоянии удовлетворить пять женщин за ночь». Чтобы звучало гордо!

— Ну нет, я не сексистка — отрицает Косум, плавно нажимая на педаль тормоза, чтобы остановиться на перекрестке: — между мужчиной и женщиной не так уж и много различий, если не считать этих ваших гениталий, но они-то вам всю голову и забивают. Только о них и думаете.

— Зато я сексист. — отвечаю я и вижу, как Косум поворачивает голову ко мне и наклоняет ее, глядя на меня поверх своих солнцезащитных очков.

— Между вами и нами — дистанция огромного размера. — поясняю я: — вот смотри, ты у нас закаленный боец и в то же время — девушка. Тебе наверняка приходилось сталкиваться с дискриминацией по половому признаку, верно? Дескать, что тут делает девушка и все такое? В то же время, существует и обратная дискриминация. Например — вот сидит на дороге девушка. Сирота, одинокая, брошенная, плачет… и наверняка найдется кто-то, кто ее пожалеет, верно? И нет! — поднимаю я палец, предотвращая возражения Косум: — Не обязательно похотливый мужчина! Это может быть и женщина. Общество в целом, увидев такую вот картинку, испытает чувство жалости.

— Это нормальное чувство — пожимает плечами Косум, бросает быстрый взгляд на светофор, который не торопится сменить цвет на зеленый и продолжает: — это совершенно нормальная реакция! Все общество будет жалеть девушку, потому что она в положении нуждающегося, и это совершенно нормально! Понятно, что такие как ты и мой братец и в этой ситуации постараются залезть этой бедной девушке в декольте и в трусики…

— Да я не об этом! — машу я рукой: — Ты просто представь ситуацию наоборот! Вот представь, что на этой же обочине сидит тоже сирота, тоже одинокий, брошенный и сломленный… мужик средних лет. Какие чувства ты испытаешь к нему? Какие чувства испытает это самое твое общество?

— Ээ? — нога Косум вдавливает педаль газа в пол и мы рвемся с перекрестка так, будто за нами несется банда босодзоку с бензопилами и катанами наперевес и меня вдавливает в кресло: — Тоже… жалость?

— Точно?

— Хорошо, ты прав. Ничего, кроме презрения и омерзения такая картина не вызывает. — Косум пожимает плечами: — Вставай, ты же мужчина! Чего тут развалился и ноешь?!

— Ты бы такого еще и пнула…

— Точно. Прямо по… фамильным драгоценностям, чтобы не лежал тут…

— Вот. Вот это и есть разница между мужчиной и женщиной — никто не собирается жалеть мужчину. И… это правильно. Потому мы и мужчины, что знаем, что никто на свете не наклонится над нами, когда мы лежим на обочине жизни и корчимся от экзистенциального кризиса и осознания собственной тщетности перед лицом Вселенной! — пафосно говорю я, поднимая палец вверх. Косум фыркает и мы едва не сшибаем какого-то мотоциклиста, который поспешно закладывает вираж и кричит в наш адрес что-то личное и нелицеприятное.

— Ну... хорошо. — признаю я: — Насчет экзистенциализма и тщетности я может и перебрал, но общая идея понятна. Никто не будет жалеть мужика, потому, если ты мужик, то нечего жалеть себя самому. Вообще жалость к себе — это такое приятное чувство… но опасное. Себя жалеть это как обоссаться на морозе — сперва тепло и хорошо… но потом…

— Фу! Кента! Ты еще хуже моего братца! — закатывает глаза Косум, ловко объезжая по встречной фургончик с надписью «Свежие морепродукты! Восточный Рыбный Траст», который остановился на обочине.

— Ты за дорогой следи — говорю я, вцепляясь в пластиковый поручень на дверце: — а то мы так не в доки, а в больничку доедем.

— Спокойно! — бросает Косум и нажимает на тормоз. Мы останавливаемся в том самом месте, где Сора-тян едва не вступила в поединок с человеком мэра. В отличие от предыдущего раза снаружи у складов никого не видать. Никаких байкеров в коже и с татуировками, никаких мотоциклов и бейсбольных бит, тишь и гладь, да божья благодать. На территории заброшенного склада никакого мусора или там песка, наметенного ветром, вот что тут удивительно, так это то, что даже такие вот места здесь всегда в чистоте. Вот как? Неужели Три Та, Большой Та, маленькая Та, Третий Та — дежурят тут? В смысле по очереди дворик подметают, мусор выносят? Картина в голове не укладывается.

— Не, быть женщиной круче — говорит Косум, отстегивая ремень безопасности и открывая дверцу: — всегда можно в ресторане за бесплатно поесть или там еще чего…

— Ну… во-первых круче быть не просто женщиной, а красивой, симпатичной и молодой девушкой. — уточняю я: — Тут у нас общая проблема. Если ты привлекательная и плачешь на обочине, то шансов на то, что тебя пожалеют, приютят и все такое — намного больше. А страшным быть девушке, женщине — гораздо хуже, чем мужчине. Мужики должны быть страшные.

— Ага — кивает Косум: — вот как ты и мой братец. Вы оба — страх божий. Ну так что? Где тут Большой?

— Кто ж его знает? — оглядываюсь я: — Вроде тут должен быть. Давай в здание пройдем. Там у них Шелтер… этот склад дяде Большого Та принадлежал, а дядя у него помер, вот и досталось все имущество Большому, а ты видела какой он…

— Ага, видела — прищуривается Косум: — другой бы на его месте тут бизнес организовал, а этот… все в притон для своих дружков превратил… и для этой… как там на улицах ночного города таких называют?

— Вот все-таки ты негативная по типу личности и реакции на происходящее, Ко-тян — говорю я и тотчас отпрыгиваю в сторону. Мысок ботинка Косум — мелькает в воздухе, на том месте, где только что стояла моя нога.

— Я тебе не Ко-тян, малолетка — ворчит Косум: — во-первых полным именем, мое имя не сокращается. И потом, «ко» на сленге у нас на родине… в общем плохое это слово. А во-вторых не Ко-тян, а Косум-сан! Я тебя и старше и по рогам могу надавать!

— Понял, понял. — киваю я: — Как скажете Косум-сан. Хотя после того, что между нами было… и еще будет…

— Выхватишь — коротко предупреждает меня Косум: — твоя наглость очаровательна, но мой пинок не менее мил и прелестен. По колокольчикам. А у тебя там очередь за твоими колокольчиками, много людей расстроенными останутся.

— Точно. — щелкаю пальцами я: — Мне же еще вечером с Бьянкой встречаться, а я с разбитой рожей. И прочими… причиндалами.

— С Бьянкой?! — останавливается на месте Косум: — С той самой? Вечером?! О! А возьми меня с собой!

— Да что вы все так помешались на этой Бьянке? Обычная девушка… малость замороченная… — я искренне не понимаю ажиотажа. Вот от кого-кого, а от Косум не ожидал.

— Ой, да ничего ты не понимаешь. — фыркает Косум: — Она ж икона. А ты — озабоченный малолетка. Хотя с твоей наглостью и везением у тебя может и получиться… неожиданно, но может. Хм… надо бы тотализатор обновить… каковы шансы, что у вас все сегодня вечером и получится и вы в лав-отеле останетесь ночевать?

— Нулевые — ни секунды не колеблюсь я: — Зеро. Ноль. Дырка от бублика. Я тебя умоляю, Косум, кто я и кто она?

— Я же тебе уже сказала — она икона, а ты — озабоченный малолетка. — разводит руками Косум: — Иногда мне кажется, что ты меня совсем не слушаешь.

— Что подтверждает мою позицию. Кроме того, есть у меня подозрение, что если я изменю… членам своего Клуба, а также Соре, Кимико, Юрико и Мико, то меня могут и в асфальт закопать. Я — верный семьянин! Можно сказать пуританин. У меня есть… девушки и им я буду верен!

— Какая интересная позиция… — говорит Косум и приседает на корточки: — Видишь?

— Что это такое? — я уже вижу, что это такое. Я знаю, что это такое. Даже слишком хорошо знаю и вижу. Кровь, запекшаяся на бетоне.

— Кому-то тут сопатку разбили — констатирует Косум, выпрямляясь: — а учитывая, что в прошлый раз этого безобразия тут не было… да и следы свежие… давай-ка поторопимся!

— Мои слова! — мы ускоряем шаг и входим в здание, бежим на шум и вбегаем в полуподвальное помещение, откуда раздается приглушенная музыка. Едва влетев в помещение я начинаю жалеть, что не захватил с собой биту, катану или на худой конец — Сору-тян. Потому что посредине помещения на стуле сидит Большой Та, изукрашенный красным и синим так, что от его глаз одни щелочки остались. Напротив, вполоборота к нам стоит худощавый японец и я его знаю. В углу жмутся друг к другу Сан Та и Си Та — и парень и девушка с синяками на лицах и в порванной одежде. Над ними стоят еще двое — в черных костюмах. Тот же, что стоит напротив Большого Та — неторопливо наматывает мокрое полотенце на кулак. На белом полотенце — кровь. Рукава у него закатаны, рубашка расстегнута, пиджак висит на спинке стула.

— А… добрый вечер, Кента-кун, Косум-сан! — радушно улыбается нам он: — Что привело вас в эту… это… мне трудно назвать это домом. Пожалуй — просто помещение. Да. Так будет лучше. — говорит он и я вижу, как двое в костюмах — переглядываются и делают шаг нам навстречу. За моей спиной напрягается Косум, я прямо чувствую, как адреналин бьет ей в голову, она готова к любому повороту. Японец с белым полотенцем на кулаке улыбается нам, но улыбается — только губами, растягивая их в стороны, словно резиновую маску. Его глаза не улыбаются, его глаза серьезны и сосредоточены.

— Широ-сан! Какая приятная неожиданность! — говорю я, делая шаг вперед: — А я как раз вас и искал!