Яна Юльевна Завацкая
НОВЫЕ НЕБЕСА
роман
Повествование о смелых людях в пяти частях.
Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!
Лк 12; 49.
Prima
В северной полосе наступило безвременье. За окном палаты висела мутная, серо-бурая пелена, временами сочащаяся на стекло дождем. Неизбежный исход золотой осени, когда листья уже намокли, свалялись в бурые комья слякоти, а снег так еще и не выпал. Снежный десант накапливался наверху за прикрытием туч в ожидании приказа, и небо набухало влажной, грязно-серой тьмой.
А может быть, просто -- скука, постоянная боль, не сильная, но муторная, выматывающая нервы. Тоска. Одиночество. Не хотелось сочинять ничего. Хотелось вообще только одного -- поскорее выйти отсюда. Боже мой, а ведь как мечталось недавно о свободном времени, о том, чтобы просто полежать и ничего, ничего не делать...
Вот и домечталась.
Тебе повезло, сказала себе Ивик, с трудом поворачиваясь на левый бок. На левом боку лежать немного больно, но если аккуратно -- то можно. Тебе повезло просто сказочно, невероятно. Тебе всегда везет, ты с детства умела хорошо устраиваться. Вот и в этот раз -- тебя могло разорвать на куски. Шина, говорят, и разорвало. Ивик этого уже не видела, ей потом рассказали. Могла лишиться руки, ноги, или не дай Бог, глаз. Как например, случилось с Рицей, сестрой по сену.
В общем, могло быть все, что угодно, а получилось -- всего лишь несколько осколков в тушку, одна полостная операция, одна перебитая ключица, еще немного полежать, и ты здоровый человек. Можешь опять встать в строй.
Позитив, как говорят на Триме. Надо быть оптимистом.
Лейта, соседка по палате, со своим мужем ушла куда-то. Лейта уже вставала и ходила. Ее часто навещали.
Марк тоже иногда приходил к Ивик. Но у него мало времени. Он занят. Обычно являлся по выходным, с ребятами.
Восемнадцатилетняя Миари приезжала отдельно. Она в прошлом году закончила профессиональную школу, теперь работала генетиком и проходила специализацию в Шари-Пале. Ивик тоже когда-то собиралась стать биологом, и мама этого так хотела. Миари исполнила мечту бабушки.
Из Шари-Пала -- только авиацией, каждую неделю не налетаешься. Дочь прилетала всего два раза, и первый раз Ивик ее практически не видела, первые дни сознание почти не приходило.
Близнецам шестнадцать лет, и они учатся неподалеку. Шета направили обучаться в академию по специальности инженер-строитель, а Фаль попал в касту гэйн-вэлар. Он стал танкистом, маленький, шустрый, гиперактивный Фален. Броня крепка, и танки наши быстры. Ребята приходили к Ивик вместе с Марком. Сидели, разговаривали, как с подружкой. Ивик не могла понять, как дети ее воспринимают. Для нее самой мама очень долго была всемогущей волшебницей. Возвышалась как гора. Одним словом могла вознести или втоптать в ничтожество. Мама всегда была сильной, здоровой, преуспевающей, а Ивик в сравнении с ней -- слабой и никчемной.
А как воспринимают ее собственные дети? Она -- никакая. Лежит тут и даже рукой пошевелить не может. Ее даже поить надо через трубочку, придерживая голову. Раньше она редко появлялась дома, и когда появлялась -- не занималась никаким воспитанием, а только баловалась с ними, играла, ласкала их, задаривала игрушками и вкусностями с Тримы. Она позорно мало знала об их школьных делах, о проблемах -- только то, что они сами расскажут. Пустила на самотек. Какая из нее мать? Никакая.
Но кто знает, как оно лучше? Ведь у них все наоборот: Ивик, мать -- слабая и никчемная, зато дети -- сильные и здоровые, самостоятельные и активные. Их любят в коллективах. Они в итоге, даже хулиган Фаль, выросли нормальными людьми, неплохо устроены (хотя -- кто в Дейтросе устроен, собственно, плохо? Такого не бывает).
И все же Ивик мучила совесть. Или что-то другое, маскирующееся под совесть.
Марк сидел рядом, рассказывал ей домашние и рабочие новости. Хорошо бы летом поставить навес, как у иль Рена. С брезентом обещали помочь на работе. Кошка, кажется, опять беременна. Объект не успеваем сдать к сроку, не знаю, что и делать. Бригадир иль Верой -- сволочь, опять перехватил завезенные плинтуса...
Все было как раньше. Только раньше он каждым словом сообщал "я люблю тебя", а сейчас просто так говорил.
С этим можно жить. Ну и что? Большинство так и живет, и это нормально. Мы родные друг другу люди, успокаивала себя Ивик. Смотрела на мягкий профиль мужа, приплюснутый нос, пухлые губы. Родной, близкий... неужели лучше было бы, если бы его не было совсем? Ужас!
Она любит Марка. Она привязана к нему. Вот только жаль, что он приходит так редко.
-- Может, в среду заскочишь? - спрашивала она с деланным равнодушием.
Главное -- не давить. Не требовать. Марк тяжело вздыхал.
-- В среду у нас... и вообще знаешь, сейчас с этим объектом так сложно. А до тебя ехать полтора часа...
-- Пройди через Медиану, может, ближе получится...
-- Да вряд ли! Где врата будут -- неизвестно. И дорогу искать сложно. И возиться еще, пароль получать... какой смысл?
Ивик соглашалась. Да, Медиана -- это риск. Гэйны иногда предпочитают Медиану обычному транспорту. Но ведь Марк не гэйн. Он вообще не сможет себя защитить, если что. Любому дейтрину с детства внушили, что Медиана -- опасна, поэтому в нее не суются просто так. Кроме того, надо получить пароль-пропуск, это тоже требует времени. И главное - сложности ориентирования в Медиане. Гэйнов-то этому учат.
Марк уходил. Ивик понимала, что дело не в дальней дороге, и не в объекте. Что раньше Марк приходил бы к ней каждый день. Взял бы отпуск. Поселился бы в больнице. А теперь вот -- уже и не надо.
А ведь ей тяжело (внутри нарастала обида). Медсестер не хватает. Соседке и самой плохо, не будешь ее дергать. Пить хочется, лежишь часами, пока кого-нибудь дождешься. Ворочаться худо-бедно, через боль, стиснув зубы, сама научилась. Лежать неудобно, надо поправить подушку -- опять ждешь. А уж когда хочется в туалет... это вообще отдельная песня.
Не говоря уже, что скучно, тяжело, думаешь только о болячках, о том, что вот Шин погиб, Мерка погибла, что вся сеть полностью завалена. И что будет с ее работой на Триме? Все плохо. Подумать бы о чем-то другом, отвлечься, поговорить -- но не с кем.
Но лучше не думать об этом. Он же не обязан, правда? И не может все время сидеть с ней. У него работа. И... (скрипя зубами думала Ивик) у него своя жизнь. И тут же осознавала свою несправедливость -- у нее-то всегда была своя жизнь, творчество, размышления разные, друзья, а ему что же -- нельзя? Но ведь у нее это не так. А как -- не так?
В общем, ладно. Пусть у него будет своя жизнь.
Н видеть хорошее. Позитив. У нее есть муж. Свой, родной, любимый. Она-то его все равно любит. Да и он все-таки... наверное как-то любит. В общем, свой. Это -- позитивно. У нее семья. Не надо требовать сверхъестественного. Неземной любви, какого-то особого внимания. Как у всех -- так и у нее. В чем-то она виновата, в чем-то он виноват. Проехали. Живем дальше.
Ивик мало навещали. Относительно мало, не каждый день. Лейту, как и остальных раненых, в день по два, по три раза.
Это объяснялось просто. Ивик ведь не обычная патрульная гэйна. Что такое патрульная часть? Это маленький военный городок. Подразделение -- спаянная дружная шеха, почти семья, полсотни родных душ рядом. Не говоря о собственной семье. Воюют там же, где живут. Кто-то ранен -- вся шеха идет навещать. Ивик же на Триме работала в одиночку. С другими агентами знакомство шапочное. Да и нет у них времени навещать ее -- они же на Триме остались, далеко.
И в Дейтросе никого почти нет. Просто не было времени завести друзей. Мама? Приезжала как-то раз. Привезла много вкусного, но Ивик не могла есть. Мама расстроилась. Поухаживала за ней. Спросила подозрительно про ожог на плече и шрамы, Ивик честно сказала, что это было очень давно. И правда -- это ранение она получила еще в 17 лет. С тех пор такого тяжелого не было, по мелочи только. А ведь мама с тех пор впервые увидела ее раздетой.
В общем, все обошлось, но Ивик стало при маме хуже, она напряглась внутренне, ее стало тошнить, и даже сознание уплывало. Кроме того, маме нужно было ехать -- она посвятила себя воспитанию внуков, детей Ричи, относясь к этому делу со всей серьезностью.
Ричи не приехал. Вообще не интересовался сестрой. Не говоря уже об Ане, с которой Ивик не виделась с детства.
Напряженка была у Ивик с родней. Можно было бы списать на то, что в Дейтросе воспитание общественное, что родителей и брата видишь редко, не говоря об остальной родне. Только вот ведь Марк живет со своими душа в душу. К Лейте -- а ей уж сорок лет -- не только мама и папа, братья и сестры (Ивик со счету сбилась, сколько их), но и племянники шли, и тетки... Никому это общественное воспитание не мешает, кроме Ивик.
И с друзьями оказалась напряженка. Никогда Ивик об этом не задумывалась. Но оказалось, что подруг и было-то у нее по-настоящему всего три. Ашен больше нет. Женя далеко. А Дана... Дана ни разу к ней не приехала. Некогда. Да и вообще давно не виделись, вроде и незачем.
И только два раза Ивик по-настоящему радовалась, и даже будто рассеивалась серая мрачная туча, окутавшая сердце. С Тримы к ней приезжала Кейта.
Выбрала время -- а ей, знаменитому фантом-оператору, это не так-то просто. Провела у Ивик почти целый день. И потом еще раз, когда Ивик уже начала вставать. Учила ее ходить. Кормила вкусненьким, домашним. Болтали, смеялись. Сердце Ивик таяло от благодарности. С Кейтой было легко, как-то ясно, что она -- своя, не бросит, не оставит. Даже если не может приехать -- это значит, действительно не может, а не то, что ей просто плевать на Ивик. Подруга.
Отношения с Кейтой сложились странные. Начались они тогда, после гибели Ашен. Кейта показалась Ивик в тот момент старухой. Да и была ведь намного старше, годилась в матери... Но она не стала Ивик матерью -- они подружились. Если отношения с человеком на 26 лет тебя старше, выше по званию, знаменитым - можно назвать дружбой.
Кейта всегда держала себя на равных с ними, с девчонками, подругами дочери. Никак не подумаешь, что -- стаффа, что -- великая, известная на всем Дейтросе художница, что -- лучший фантом-оператор Тримы. Ивик и старалась об этом не думать, а то становилось как-то не по себе. Кейта и раньше говорила с ней по душам. Знала об Ивик такие вещи, которых никто больше не знал -- только она и Ашен. Таскала ее когда-то в монастырь к своему другу хойта, чтобы тот дал полезный совет...
После гибели Ашен Кейта будто вцепилась в Ивик.
Стала появляться часто. Звонить. На Триме и в Дейтросе. Приглашать к себе. Подружилась даже с Марком...
А Ивик в тот момент Кейта была и не очень нужна... казалась не очень интересной. Своих проблем хватало. Своя жизнь была наполненной и яркой. Дружила тогда с Женей, с Женечкой... где-то она теперь? Далеко, очень далеко. С Марком все было хорошо, любовь, счастье. С детьми хлопоты, заботы -- и тоже счастье. Переживаний разных много... На что тогда Ивик сдалась немолодая, почерневшая от горя, чужая мать?
Но Ивик всегда была доброй. Не умела отказывать. Жалела Кейту, привечала ее, чувствуя, что той нужно просто чье-то плечо. У Кейты был муж Эльгеро, отец Ашен, общее горе, им бы вцепиться друг в друга и так жить, но Эльгеро -- главнокомандующий шематы Тримы, со всеми вытекающими последствиями. Они даже виделись редко.
Ивик любила Ашен, и Кейта привязалась к Ивик. Тогда привязанность эта докучала. Но Ивик чувствовала, что нужна Кейте -- и перестраивалась внутренне. Готова была говорить с ней часами. Ходить в гости, прихватывая с собой ребятишек, если надо.
А потом стало уже и непонятно -- кто из них кому нужен. Они стали родными -- как некогда с Ашен. Может быть, Ивик заменила Кейте убитую дочь. Может быть, Кейта заменила Ивик мать (Ивик никогда так не думала. Мать никто заменить не мог, сам образ "матери" для Ивик был слишком фундаментально-величественным и начисто отбивал всякое желание дружить и общаться). А скорее, они просто встретились -- потому что схожесть душ и душевная близость не зависят от возраста, почета и званий.
Кейта же поддержала Ивик в те страшные годы, когда все вокруг стало рушиться. Иногда -- да и сейчас тоже -- Ивик думала, что кроме Кейты, никого в этом мире у нее нет.
Кельм когда-то рассказывал, что Кейта буквально вытащила его из смерти -- в жизнь. Теперь Ивик понимала, как это. Наверное, Кейта это умела, наверное, это было ее предназначение -- вытаскивать и спасать погибающих.
Они сидели с Кейтой в "уголке отдыха", нише, отделенной от госпитального коридора двумя кадками с пальмами. Якобы здесь можно уединиться. Ничего подобного, конечно -- госпиталь слишком переполнен, недавно был большой дарайский прорыв. Рядом с Кейтой и Ивик устроилась развеселая компания, молоденький гэйн на костылях, и толпа друзей, они пили лимонад из граненых больничных стаканов и кажется, что-то туда подливали. По коридору то и дело ковыляли раненые, окруженные толпой друзей и родных, бегали медсестры, гремели каталки и столики на колесах...
-- Ну я скажу Дане пару ласковых, - пообещала Кейта.
-- Ох уж, не надо. Это мне ты Кейта, а ей ты -- свекровь, - заметила Ивик.
-- Ха-ха, я очень злая свекровь!
-- В самом деле, не надо. Это такая штука. Или от души - или вообще не надо.
-- Ну что же это, подруги же вы, сестры по сену. Как же так!
-- Мы давно не общались. И вообще... - Ивик грустно замолкла.
-- А Марк что? - негромко спросила Кейта.
-- Ходит иногда. По выходным.
-- Ясно. Интересно, а ему вообще тебя жалко?
-- А почему меня должно быть жалко, Кей? Я гэйна. Риск - это недостаток нашей профессии. Есть и бонусы. Гэйной быть неплохо, почет, уважение... агентом -- тем более хорошо, видишь другой мир, и материальные блага к тому же. За все надо платить. Мы вот платим своей шкурой... Ранения - часть жизни гэйна. Нормально. Почему он должен переживать по этому поводу, рвать сердце, тратить время...
-- Да потому что он, видишь ли, обещал это делать. Он знал, что женится на гэйне...
Ивик вспомнила Марка раннего, резануло по сердцу. "Но ведь если я не женюсь на тебе, я все равно всегда буду о тебе беспокоиться".
-- Молодой был, - сказала она, - глупый. Не знал жизни.
Три года Ивик жила как в аду.
Да собственно, можно сказать прямо -- она жила в аду. Только то, что куратору, коим она тогда работала, редко приходится воевать в Медиане -- только это ее и спасло. В Медиане она даже не смогла бы себя защитить. Она тогда почти ничего не писала. Она не знала, как жить, зачем жить...
А потом притерпелась. Оказалось, что и в аду жить можно. И даже можно творить, и восстановился Огонь, и все пошло по-старому -- хотя и на другом уровне.
То, что Марк изменяет ей, узнала далеко не сразу. Сначала было вот это - "своя жизнь". Если Огонь был в их отношениях, то ушел безвозвратно. Марк охладел -- не кидался к ней издалека, не повторял, как любит ее, супружеский секс стал именно просто супружеским сексом. Все это уходило постепенно, не сразу, и непонятно было, отчего так плохо. У Марка друзья, он хочет посидеть подольше в пивной? Да и прекрасно! Он же не собачка, ждать ее, а потом лежать у ног. Марку нужно помочь кому-то из родни? Пожалуйста. Все хорошо. Непонятно только, отчего так муторно, тревожно, страшно на душе...
Однажды Ивик сорвалась от этого напряжения, накричала на Марка -- ни за что. Раньше он бы сидел и моргал, как побитая собака, и ее бы это сразу обезоружило, и по первому ласковому ее слову он снова кидался к ней и обнимал, все прощая и прося прощения.
А теперь -- молча встал и вышел. И не возвращался до поздней ночи. Ивик чуть с ума не сошла. А Марк вернулся и сказал спокойно "У меня своя жизнь. Я для тебя не мужчина, а собачка, а мне эти твои выходки надоели. Или прекрати на меня орать, или можешь вообще не приходить". Ивик растерзанная, униженная, уползла в угол. Терзали ее при этом -- угрызения совести. Он ведь прав! Она в самом деле всю жизнь относилась к Марку не так, как должно. Недостаточно уважала. Недостаточно любила. Он вел себя как святой, обожал ее, но ведь он мужчина в конце-то концов. И он тоже хочет нормального к себе отношения. Да, ей больно сейчас, но ведь это она виновата. Ивик подошла к Марку и начала мириться. Он согласился -- но как-то суховато. Так и быть, дескать, посмотрим на твое дальнейшее поведение.
И все-таки Ивик долго не могла понять, в чем дело. А ведь даже знала Ту. Работала Та маляром-штукатуром в бригаде Марка. Двадцать пять лет. Детей нет -- неизлечимое бесплодие, и муж бросил поэтому. Трагедия. Но -- двадцать пять лет, юное свежее личико, округлые плечи, не изуродованные шрамами, звонкий голос, улыбка, жизнерадостность... Приходила к ним домой, приносила ведро ягод зеленики (бригадой ходили в лес недавно), брала журналы почитать, общалась с детьми, как хорошая знакомая. А Марк рядом с ней менялся, расправлялись плечи, возникал блеск в глазах (вот такой же блеск был тогда, раньше - "ты моя самая любимая", "Ивик, выходи за меня замуж"). Он даже брал Ту за плечи, даже чмокал в щечки -- при Ивик. А что -- в одной бригаде работаем, почти родственники... Это правдоподобно. Это нормально для Дейтроса. Ивик ничего не подозревала, и только мучилась чем-то неясным.
И только месяца через три -- поняла. Просто увидела своими глазами, случайно вернувшись раньше положенного на пару дней. "Возвращается муж из командировки"...
Та даже как-то особо не смутилась, застегнулась и спокойно вышла мимо Ивик. Марк избегал смотреть в глаза. А Ивик подошла к шкафчику, стала рыться дрожащими руками, нашла сердечную настойку, нацедила. Выпила. Выпила еще раз. Ее жизнь рухнула. Все, что было в этой жизни светлого, хорошего, настоящего -- ушло навсегда. Незачем закатывать сцены, говорить что-то, упрекать. Просто незачем. Все кончено.
Дальше начался ад. Было все, что только можно себе вообразить и представить в этой связи.
Ивик предлагала сепарацию. Жить отдельно. Брак нерасторжим, но отдельно-то жить можно. Пусть Марк живет с этой своей -- так, без венчания, но постоянно вдвоем. Та будет довольна, и всем будет хорошо. Но Марк удивился -- зачем? Это создаст всем столько проблем... И где жить? У той, одинокой -- комната в общаге, туда ему уходить, что ли? Отдельный блок им не дадут -- не семья. Ивик тоже идти некуда, а главное -- куда детей тогда девать? Они же приходят на каникулы, на выходные -- и куда? Детям нужен дом. Детям нужны мама и папа. Наша личная жизнь их не касается. Наконец, пойдет дурная слава обо всех нас, кому это нужно? В церкви неприятности... еще причастия лишат, и будешь как белая ворона. Зачем? Все грешат и живут потихоньку, зачем какие-то эскапады, демонстративные разъезды?
Марку так было удобно. Детям тоже. Неудобно Ивик -- и Той. Но дети важнее, поэтому семья была сохранена.
Ивик пыталась долгими беседами склонить Марка на путь истинный. Восстановить то, что было разбито навсегда. Возродить из пепла то, что по-видимому, безвозвратно умерло в его сердце.
Ивик давно работала с людьми. Уговорами и ласками, всем своим поведением умела убеждать. Марк согласился с ней и одно время не встречался с Той. А потом совсем перестал встречаться. Потом Та переехала в Ланс к родне, Ивик вздохнула было свободно.
Но Марк, расставшись с Той, не стал прежним. Ссоры между ними становились все чаще, Ивик стала возвращаться домой с Тримы -- как на эшафот, знала, что Марк будет капризным, злым, и что скандал в итоге неизбежен. Однажды Марк попытался даже ударить ее -- Ивик выкрутила ему руку и за три секунды уложила на пол лицом вниз. Рука у Марка потом болела, Ивик мучила совесть. Лучше бы позволила ударить себя, боль терпимая, а душа не страдала бы так... Но в тот момент действовала автоматически, не задумываясь, самозащита ведь тоже боевой рефлекс, воспитанный еще в квенсене.
Словом, ничего хорошего из этого не вышло, а со временем в жизни Марка появилась третья женщина. А может, четвертая или пятая -- Ивик не знала. Эта была еще моложе, двадцать два, по возрасту ближе к их детям, чуть ли не в дочери Марку годилась. И тоже -- свежая, хорошенькая, простая, не то, что Ивик, и без всяких там шрамов и ожогов на юной чистой коже. Девочка была -- медар, преподавательница в профшколе, побывала замужем за гэйном, бросила, жила в официальной сепарации, теперь вот нашла Марка. Детей ей, кажется, и не хотелось. Или она тоже не могла? В общем, детей у них так и не завелось -- ни с тем мужем, ни с Марком. Это была какая-то совсем не дейтрийская девочка, таких вот на Триме -- полно, а здесь...
Ивик решила просто смириться. Марк научился жить незаметно. Устроился. Доброжелательные соседки передавали Ивик, что в ее отсутствие и в отсутствие детей девочка-медар практически живет у Марка. Когда Ивик возвращалась -- та уходила. Марк вел себя пристойно. Сохранялась видимость семьи. Ивик надо возвращаться, чтобы встречаться с детьми... Теперь Фаль и Шет на последнем курсе профшколы, потом встречи будут еще реже. Что тогда? Ивик довольно хорошо предвидела будущее -- ничего хорошего в нем не ожидалось. Уйти навсегда на Триму, не возвращаться домой? Но Ивик не триманка, она любила Дейтрос. Просто дышать его воздухом, видеть родные лица, слушать родную речь. Она любила Дейтрос, защищала его, отдавала за него кровь -- Дейтрос был для нее всем. На Триме она работала, существовала, перетерпливала до следующего раза -- в Дейтросе жила, в полную силу, по-настоящему. Но в Дейтросе ей теперь было не к кому и некуда возвращаться.
Ад существовал лишь в ее собственном сознании. В ее мозгу. Одна из граней ужаса заключалась в том, что никто даже и не видел, и не понимал, что с ней происходит. Разве что Кейта -- слабое утешение.
Там было много разных нюансов, в этой клоаке, которая на много лет завладела сознанием.
Самое страшное -- чувство собственной вины.
Это она все разрушила. Это она виновата.
Она виновата в том, что вообще вышла замуж за аслен, за бригадира отделочников. Зачем? Не понимала, что у них не сложится? Она гэйна и писатель, а он -- маляр-штукатур. Что у них общего?
Потом, соответственно -- виновата в том, что недостаточно любила и не ценила его любовь. Неправильно относилась. Вроде бы старалась, как могла -- но видимо, все-таки неправильно.
Она несомненно виновата в том, что завербовалась на Триму. Работая в патруле, возвращалась домой почти ежедневно. А с Тримы -- раз в 2, 3 недели, а то и реже. А если бы жила с ним, ходила бы в патруль -- и не было бы никаких измен.
Она должна была жить одной жизнью с мужем. Дышать одним дыханием. Максимально сблизить образ жизни -- а она только отдалялась... Даже дома выкраивала время и писала. Вот и дописалась, дождалась...
Неиссякаемый источник вины -- воспоминания о Кельме.
Любовь к нему прошла полностью. Это было как отречение тогда. Раз -- и все -- никаких чувств. Никаких воспоминаний. Вернее, они остались, но приятные, спокойные. Еще его было жаль -- Ивик знала, что нужна ему, что ему одиноко и плохо. Но что же делать, раз она не свободна?
Кельм поруководил тогда Северо-Западным сектором, а через некоторое время бесследно исчез. Его куда-то перевели, но куда? Этого не знала даже Кейта. Или не имела права говорить. Учитывая, что Кельм -- один из самых блестящих оперативников вообще, наверное, на всем Дейтросе, можно было думать о какой-то специальной миссии. Сверхсекретной, конечно.
Ивик даже не расстроилась особо. Кельм был прошлым. Ушло -- и ушло.
Но теперь вся эта история предстала в новом свете.
Да, она отказалась от любви ради Марка. Но ведь эта любовь -- была. И был даже момент, когда она стала вполне физической и осязаемой, то есть произошло то, что происходить не должно было. Один только момент -- но он был.
Она покаялась потом, исповедалась. Бог, вероятно, ее простил. Но такое ощущение, что есть еще какая-то сила. Карма, как говорят на Триме? Бумеранг. Возвращается и бьет в ту же точку. Карма -- конечно, недопустимое для христианина суеверие, но ведь можно подумать, Бог все же решил наказать. Простил, но решил наказать. Чтобы прочувствовала. Поняла, каково это. Наказал в двести раз сильнее, сломал ей жизнь -- но видимо, такой вот она грех совершила. И надо нести последствия в этой жизни, чтобы не попасть в ад.
Когда она дрожащими пальцами капала себе сердечное в стаканчик, эта мысль только и крутилась в голове: поделом... поделом. Сама виновата. Возмездие за то, что нашла себе любовь вне семьи.
Правда, Марк ничего тогда не понял и даже не обеспокоился ничуть. После разрыва с Кельмом тоже ничего не заметил. Потом еще жили несколько лет спокойно. И лишь потом началось. Это не прямое следствие, это просто мистика.
Один из священников, с коими Ивик тогда советовалась, вдруг обвинил -- надо было все рассказать мужу. Ивик опешила. Но она бы все испортила уже тогда! Тогда Марк почувствовал бы себя преданным, тогда он цедил бы в стаканчик капли дрожащей рукой, как она сейчас... Она же только для того и порвала с Кельмом, чтобы не предавать. Чтобы не причинять такой боли. Не разрушить его веру в любовь, верность, в нее, Ивик. Не обмануть эту веру.
-- Надо было все рассказать. И принять последствия. Пусть бы он вас ударил, высказал все, что думает -- но все было бы честно.
Но он тогда не мог ударить. Это потом у него возникли такие идеи. А тогда -- он любил. Для него Ивик была -- святое. Все равно, что ударить святыню. И если бы узнал об измене -- конечно, простил бы. Даже боль постарался бы скрыть -- но Ивик-то не могла бы не ощутить его боли.
Кстати говоря, именно священник, которому Ивик исповедовалась в первый раз, и велел, даже без ее вопроса велел -- ничего не рассказывать. Из чувства любви к ближнему, заповеданного Спасителем. Чтобы не причинять боли.
Но этот батюшка, молодой, самоуверенный, напирал на свое.
- Почему вас так смущают мои слова -- я всего лишь предложил вам быть честной с мужем.
- Но ведь я не вру ему.
- Умалчиваете. Это одно и то же.
Ивик умалчивала о многом. Всегда. Марк и половины не знал об ее жизни. Не из-за военных тайн -- просто он слишком переживал за Ивик, и не хотелось его мучить. Рассказывать ему, как очередной раз на волосок прошла от опасности, от смерти, от плена? Рассказывать подробности о гибели товарищей, детали стычек, детали агентурных операций? Все это подвергалось тщательной редактуре и подавалось как легкое, неопасное и забавное. Честность -- а в начале совместной жизни она пыталась "быть честной" - приводила к тому, что Марк смертельно бледнел, что он не мог спать, плакал, когда она уходила. К чему такая честность? Долбить безжалостно, рассказывая все, подвергая его таким волнениям? Это просто жестоко.
На этом фоне и умалчивание о Кельме было нормальным. Вот если бы она сохранила с ним отношения -- было бы вранье и нечестно. А так... Маленький эпизод. Прошло -- и забылось.
К тому же, разные священники и говорили -- разное. То, что лично им в голову взбрело.
А Кейта говорила так:
- Для тебя любовь -- решение. А для него -- чувства. Ты дала присягу и живешь по ней. А чувства -- прошли, увяли помидоры, и можно поискать новые.
- Но ведь у него это тоже было серьезно! Он же правда меня любил.
- Правда, - соглашалась Кейта, - чувства были серьезные. Но они были ничем больше не подкреплены, никаким решением, ни внутренней преданностью. Разве что общей дейтрийской моралью -- у нас пока все еще считается, что изменять нехорошо. Чувства прошли, он перестал видеть смысл -- и разлюбил.
Как многие женщины в тяжелой жизненной ситуации, Ивик обратилась к религии. Покаялась. С детства она была христианкой, не знала ничего, кроме христианства, и потом, став взрослой, уже вполне сознательно совершила внутренний выбор в пользу Христа. Но какой она была христианкой? Как все. Церковь посещала хорошо если 2 раза в год, молилась -- и то редко. Может быть, осенило Ивик, Господь послал эти испытания для того, чтобы я наконец-то обратилась к Нему по-настоящему!
Ивик начала истово молиться. Полчаса утром, час вечером. Четки, Псалтирь. Чтение Евангелия. Чтение Святых Отцов. Иногда от молитв воротило, ничего не хотелось, но хоть четверть часа Ивик заставляла себя -- два раза в день. Раз в неделю исповедь. Трижды -- Причастие (на Триме была тайная миссия хойта -- именно для окормления работающих там агентов и боевиков).
Марк одобрял эти изменения. Ходил с ней в церковь. Преклонял колени, подходил к Причастию. Знал, что грешил, знал, что живет в смертном грехе, и тут же шел... Просто потому что не причаститься -- было бы дико, что бы подумали окружающие? У Ивик кружилась голова, она молилась, чтобы внутренне не осуждать Марка. Это не ее дело. У каждого человека есть грехи, и у нее тоже. Она не смеет осуждать мужа... Ивик чувствовала унижение. Будто церковь -- это не путь к Богу, а путь некоего мазохистского послушания мужу, каким бы тот ни был и как бы себя ни вел. Но это чувство унижения было, вероятно, неправильным, оно было -- от гордыни, от недостаточного смирения. Ивик молилась о смирении. Молитвами удавалось настроить себя на жертвенный, смиренный лад. Пусть делает, что хочет... ему виднее. Это его отношения с людьми и Богом. Ивик будет выполнять свой долг верной, любящей жены... да хотя бы ради Христа! Ведь она же христианка.
И она давала брачный обет. То же самое, что присяга гэйна -- как можно нарушить? Но с присягой гэйна было как-то проще: работай, подчиняйся командованию, выполняй свой долг. Всегда понятно, в чем он заключается.
Ивик пыталась найти себе постоянного духовника и подчиниться ему. В Майсе был батюшка, которому она исповедовалась после всего, и к которому постоянно ходила. Но он как-то не стремился в духовники. Выслушает, даст какой-нибудь совет -- без особых претензий. А потом его перевели далеко...
В миссии же на Триме хойта часто менялись, невозможно два раза поговорить с одним и тем же. Говорили они разное. После некоторых разговоров оставалась тошнотворная пустота. Другие вызывали у Ивик приступы покаяния. Покаяние заключалось в том, что ей очередной раз открывали глаза на собственную вину, и тем давали надежду исправиться. Ивик не сомневалась в том, что виновата -- но ей важно было понять, в чем именно. Чтобы исправить, наконец-то дать Марку то, чего ему не хватает и залатать разрывы, залечить раны, нанесенные их семье. Некоторые священники могли талантливо объяснить, в чем она виновата, и как именно нужно каяться и исправлять. Со временем, правда, надежда на исправление все таяла. Да и логично -- церковь ведь вовсе не учит тому, как улучшить жизнь, как добиться любви. Церковь восстанавливает отношения с Богом, а для этих отношений важно осознание собственной греховности.
Ивик совершенно запуталась.
Она обнаружила, что может вполне сознательно управлять советами священника. Раньше она делала это случайно. Если приходила на исповедь с новыми мыслями о своей особой вине, о своей гордыне и плохом отношении к Марку, излагала все это -- то и получала в ответ проповедь о том, как важно справиться с гордыней и как нужно любить ближнего.
Если ничего такого не говорила, а просто излагала факты, священник говорил что-то другое. Например, предлагал ей простить мужа. Это была новая постановка вопроса -- ее не обвиняли, а предлагали простить. Признавали ее моральную высоту. Но ей не нужно было прощать -- она и не обвиняла Марка, она во всем винила себя. От этого не было легче и лучше.
Ивик научилась заранее предвидеть, что скажет тот или иной священник. Все они говорили что-то умное, мудрое, глубокое -- и все эти советы ни на йоту в итоге не приближали ее ни к разрешению проблем, ни хотя бы к умиротворению и внутреннему покою.
Советовали молиться, обещали молиться за нее -- но молитвы тоже ничего не меняли.
Может быть, думала Ивик, проблемы дейтрийских священников -- в целибате? Как и в наиболее многочисленной конфессии Тримы, в Дейтрийской церкви издавна был принят целибат. Даже после Катастрофы, когда рождаемость стала принципиальным вопросом, целибат не отменили. Следование традициям тогда было еще более принципиально.
Может быть, священник понятия не имеет о семейной жизни, оттого и не может дать совета? Ивик пошла в церковь православную в Питере, где работала. На некоторое время даже практически перешла в Православие, сказавшись бывшей католичкой (увы, но никак нельзя, даже Господа ради, открыть триманцу правду о Дейтросе). Посещала службы, исповедовалась, причащалась. Но вскоре бросила это дело, потому что православные священники оказались ничем не лучше. Если не хуже. Дейтрийские давали оторванные от жизни советы, а православные женатые -- советы, построенные на собственном, далеко не идеальном опыте семейной жизни. И зачем? Тогда лучше уж соседку спросить, Туану, вырастившую двенадцать детей и жившую с мужем душа в душу почти тридцать лет...
У православных священников еще больше получалось, что она виновата во всем. Ведь она женщина! Женщина должна слушаться мужа, подчиняться. А как она относилась к Марку? В общем, явно не так, как надо.
У Даны все было просто.
-- Ха, а чего ты хочешь? Мужик будет по две-три недели жить всухую? Это мы, женщины, еще более-менее можем терпеть, а они... У вас же семьи толком нет из-за твоих отлучек. У нас с Дэймом, конечно, не лучше... Но чего ты хочешь? Смирись. Он и так много для тебя делает.
Дана была права. Марк знал, конечно, что женится на гэйне, и что все возможно. А если бы ее искалечило, например -- до конца дней ухаживать... Но ведь на Триму она завербовалась сама, по доброй воле. Служила бы в патрульной части -- виделись бы постоянно, жила бы дома.
Но с другой стороны -- многие так работают. И живут. Кому-то надо работать и на Триме. Почему не ей?
Ивик долго мучилась. Работу свою она любила, очень любила. Родина, долг к тому же. Это для нее не пустые слова. Но с другой стороны -- семья. Тоже долг. С третьей стороны, уже поздно что-то менять, надо было раньше думать. С четвертой -- может быть, если она хоть сейчас пожертвует собой -- можно будет что-то спасти, да хотя бы просто принести это как жертву в искупление... Ивик подала рапорт о переводе на Дейтрос.
Начальство рапорт отклонило. Она нужна на Триме. Ивик где-то внутренне вздохнула с облегчением (с ее опытом, образованием -- и снова в обычный, скучный патруль?!) Где-то слегка озлилась на государство -- никакой свободы личности...
Кто-то посоветовал Ивик самой читать побольше духовной литературы -- но и в литературе ничего полезного не нашлось. Ивик как-то вцепилась в книжку про святую Монику, мать Августина, из триманских отцов. Там, показалось ей, есть ответ. Про отношение к мужу. К мужу надо относиться так, как будто он -- господин, а ты -- рабыня. Служить, угождать во всем...
(Молиться -- само собой. Все советовали молиться. Книги тоже. Ивик и молилась, притом очень много. Она даже паломничество совершила довольно тяжелое, пешком по Медиане, в Килн, на место гибели святого хойта Чейна. Но и молитвы так и не помогали -- ничего не менялось)
Ивик пыталась относиться к Марку "как рабыня". Но ничего не изменилось. Она и так всегда старалась жить для него -- когда была рядом. Как и он -- раньше -- для нее. Она и раньше готовила то, что он любит, делала сюрпризы и старалась угадывать все желания. Она и раньше не спорила с ним и не настаивала на чем-то -- на чем настаивать было? Что изменилось? Сознание того, что "он господин"? Всего лишь неприятный оттенок мазохизма. Марк никаких ее потуг не заметил. Он никогда не собирался быть "господином".
Ивик все больше казалось, что ее затягивают в невидимый омут. Склок, неприязни, мелочных обид, непонятной собственной вины, непонятных ошибок и полной невозможности исправить положение, исправиться самой...
На Триме она жила иначе -- надо было выполнять свои обязанности, охранять и направлять подопечных, выполнять поручения командования. Временами она "отрывалась" - начинала что-то писать. Творчество тогда доставляло болезненное оглушающее наслаждение -- она переливала на бумагу свою боль. Но результаты не радовали. Книга о Рейте и Кларене иль Шанти - "Господь живых" - уже вышла, и уже даже стала известной, но Ивик чувствовала, что больше ей не подняться на такую высоту. Какая высота? Петли боли захлестывали ее, не давали пошевелиться, не давали поднять голову, и все, что она могла написать -- о боли, о чувстве вины. Кому это нужно?
Более того, она чувствовала себя виноватой, что пишет, что тратит время на писание, в то время как должна непрестанно молиться...
И все же на Триме она вынуждена была прекращать вечное покаяние и молитвы, становиться собой -- опытным офицером, куратором-психологом, гэйной. А потом возвращалась домой, она по-прежнему возвращалась, почти каждую неделю теперь, и тот же самый паровой каток снова проходился по ней, и она была раздавлена, растерзана, и в мозгу шизофренически циркулировали одни и те же мысли: все плохо -она во всем виновата -- надо больше молиться -- она молится -- но все равно все плохо -- значит, она молится неправильно и все равно во всем виновата...
Тогда Ивик совершила новое путешествие в Лайс, в монастырь к хойта, когда-то мудрыми словами изменившему ее жизнь. Аллин был необычным хойта. Не похож на других. Яркий, талантливый, красивый. Не такой мужской красотой, как Кельм, например, или Дэйм. Аллин был -- как мальчик, как вечный юноша, с огромными сияющими глазами, сквозь которые, мнилось, глядела Вечность. Забавный, легкий, с птичьим голосом и повадками птицы. Он был, думалось ей, Божий человек. Его хотелось увидеть снова. И может быть, как тогда он сказал нечто мудрое, изменившее ее взгляды на жизнь, так и теперь поможет?
Тогда он "разрешил" ей любить Кельма. Ивик не знала, как к этому относиться. Может быть, лучше было не позволять себе никаких таких мыслей -- и ничего бы не случилось, даже при совместном проживании. Лучше было победить любовь, запретить себе, затолкать ее подальше. Главное -- не признаваться.
Но ведь с другой стороны, с той ситуацией она справилась. А нынешняя если и связана с ней, то разве что мистически. Марк не из-за этого начал ее предавать.
Ивик побывала у Аллина дважды. Один раз -- сама, второй -- с Кейтой, не так давно, но поговорить с монахом удалось лишь в первый раз, и то коротко.
К нему теперь стало трудно пробиться. Аллин был занят. Он много путешествовал, и чисто случайно Ивик застала его в монастыре. Он не работал, собственно, исповедником. Какой-то высокий кряжистый монах долго выспрашивал у Ивик, зачем и почему ей надо именно вот к Аллину, а не к священнику в принципе. Насколько и как они знакомы. Ивик смущалась -- они не были с Аллином знакомы, только через Кейту.
Она его почти и не видела в этот раз -- встретились через решетку. В монастыре была еще комната для свиданий с решеткой, оставшаяся от времен строгого затворничества. Голос Аллина показался ей усталым, едва ли не безжизненным. Он забыл ее ситуацию и ее саму. Ивик рассказала все с самого начала.
-- У вас был с этим человеком половой акт? - строго спросил Аллин.
-- Да. Один раз. Я уже исповедалась...
Ивик хотела спросить, а в чем разница -- но постеснялась. Она действительно не видела разницы. Вот до этого места, по мнению Аллина -- все не грех, а после некоего трения, некоего вкладывания ключа в замок -- вся их жизнь становится грехом? Непонятно.
Ей было больно от самого присутствия Той. От того, что муж расписывал даже ей, какая Та несчастная -- брошенная, детей нет, одиночество. Вообще оттого, что муж любил Ту -- просто вообще любил, и Ивик это знала. Что по сравнению с этим какие-то телодвижения? Что они меняют? Неужели Бог это воспринимает иначе?
Если настроиться так, что это все равно, что ревность -- нехорошее чувство, то тогда почему бы не позволить ему и интимную жизнь с другой? Если другую можно любить так же, как ее, Ивик?
-- Я ведь оставила его сразу, отец Аллин. Сразу же ушла. Понимаете, я не хотела причинять боль мужу.
-- Если бы вы не хотели причинять боль Господу... - пробормотал Аллин. Ивик подумала, что дальнейший разговор уже понятен и не имеет смысла. Она -- как всегда в разговорах с хорошими священниками -- уже ощутила свою вину и неправильность.
Она смотрит на все это с неверной, чисто человеческой точки зрения. Ее боль, боль Марка, боль Кельма. Переживания, чувства. Дети. Семья.
А нужно смотреть -- с точки зрения Господа. Есть ли нарушение заповедей. Не оскорбила ли она Господа. Не пошла ли против церкви и ее заветов.
А их, людишек, боль -- не имеет особого значения. Мало ли отчего им может быть больно и обидно -- скорее всего, от собственных грехов.
Она не помнила толком дальнейшего разговора. Да и не было больше сказано ничего существенного. Кроме все того же -- молиться, молиться за себя, за Марка, за семью, за Кельма... Но она уже много молилась. Больше, она чувствовала, просто и не в силах. Молитвы должны помогать. Раз не помогают, значит, что-то неправильно. А что -- непонятно.
Ивик передала разговор Кейте. Не выдержала напряжения, заплакала. Ивик ненавидела это -- плакать при посторонних. Сдерживалась, вытирала слезы. Кейта выслушала и обняла ее.
-- Я же действительно совсем не думала о Боге, - пробормотала Ивик.
-- Слушай, милая... я тебя прошу -- перестань. Ты ни в чем не виновата.
Ивик теперь уже разрыдалась, ткнувшись носом в плечо Кейты.
-- Это безумие какое-то, - сказала Кейта, - ты сама не чувствуешь? Освободись наконец от этого! Перестань мучить себя. Мало того, что тебя другие мучают?
-- Но как же Аллин...
-- Аллин -- просто человек. Такой же, как все.
-- Но ведь он не просто. Он монах. Он всю жизнь посвящает... Он должен знать. Лучше, чем мы.
-- Ничего он не знает. Я тоже раньше думала, что знает. Что все они что-то такое знают. Так вот -- это не так. Дело даже не в том, что он ничего не знает о жизни и о людях. Дело в том, что он и о Боге-то ничего не знает.
Кейта, не выпуская Ивик из объятий, вывернулась и вытащила из кармана носовой платок. Вытерла Ивик нос, как маленькой.
-- Успокойся, девочка. Все просто. Марк действительно тебя любил. И для него это было -- лучшее в мире. Святое, светлое чувство. Да, быть с тобой -- трудно. Ты гэйна. Можешь погибнуть, стать инвалидом. Ты не принадлежишь себе -- ты живешь для Дейтроса. Марк это знал. И он был готов, он тянул... а потом -- сломался. Так это и бывает. При чем здесь твоя вина? Ты делала все, что могла, ты была прекрасной женой, и ради Марка ты отказалась от другой любви. Но ты живешь для Дейтроса. Мы все, гэйны, живем для него, и это главное в нашей жизни. Ты не для себя завербовалась на Триму, не для себя рискуешь -- между прочим, больше, чем в патруле. Марк знал, что это есть в твоей жизни, и он был на это согласен. А потом ему -- надоело. Заметь, он тебя ведь и сейчас не попрекал тем, что ты живешь на Триме. Это ты сама себя поедом ешь... Хотелось бы знать, кто тебе вообще такую мысль подал -- что ты виновата. Милая, если бы все мы не жертвовали, если бы наши близкие не жертвовали общением с нами -- где был бы сейчас Дейтрос? Ты же сама написала про Рейту и Кларена... А ведь помимо службы, помимо долга -- ты сделала все возможное для Марка. Разве не так? Так что это его предательство. И если кто-то здесь виноват -- то не ты.
Ивик в итоге успокоилась. Наверное, надо все-таки жить, как получается, и не морочить себе голову.
Наконец-то решила обратиться к военному психологу. Давно пора -- ей редко приходилось непосредственно отбиваться от врага в Медиане, но тенденции были настораживающими, она теряла Огонь. Дейтрийские психологи умели Огонь восстанавливать. Ивик так долго тянула лишь потому, что и сама изучала психологию, при подготовке к кураторству. Надеялась восстановиться сама.
Психолог помог -- научил парочке полезных методик. Ничего не объяснял, не доказывал. Ивик пробовала посоветоваться с ним о ситуации в целом, и он спросил задумчиво.
-- А скажите, Ивенна, вот это для вас очень важно -- что кто-то другой, более знающий и опытный, должен указать вам, как жить и как поступать?
Эта фраза запала ей в душу. И в самом деле -- почему все, буквально все вокруг умнее, чем она, Ивик? Дана умнее. Аллин. Все эти священники. Кейта.
Конечно, не прислушиваться к другим -- это отвратительно. Можно дойти Бог весть до чего. Но это у нее, скажем честно, все-таки перебор. Так тоже нельзя.
Со временем Ивик совершенно успокоилась и привыкла к новому образу жизни.
Дана права -- надо проще ко всему относиться. Изменяет? Его проблемы. Не надо из-за этого ни проклинать его, ни менять свою жизнь. Он не герой и не обязан быть героем -- ну и пусть. Можно было бы уйти, ради некоей "честности" и "принципиальности" - но зачем? Лучше с таким Марком, чем вообще одной. Секс -- дело хорошее, без него тоже тяжело. Возвращаться лучше в родной дом, где ждет близкий (пусть и не идеальный, и не любящий) человек, а не в пустую берлогу. Детям даже выросшим все равно нужны мама и папа.
Ивик смирилась.
Многие священники с ней бы согласились.
А некоторые сказали бы, что так нельзя, что своим смирением она поддерживает грех, что надо решительно воспротивиться, уйти, требовать...
А третьи еще что-нибудь сказали бы.
Она перестала спрашивать священников о чем-либо. И молиться перестала. И в церкви была в последний раз, кажется, на Пятидесятницу. Не хотелось больше в церковь, потому что стоило войти туда - и все накрученное за годы снова начинало болеть
Религиозность как нахлынула на нее волной -- так и прошла.
Приходилось защищать Дейтрос и христианство, на котором он построен -- просто так, без всяких претензий на личную святость и особую близость к Господу.
Один осколок попал в диафрагму и чуть-чуть выпирал в средостение. Его вырезали -- операция была сложная. Чуть-чуть выше и левее -- и в сердце бы попал.
Еще один перебил ключицу. Один поцарапал подвздошную и застрял в кишках, в брыжейке. Его тоже удалили. Один содрал кожу на голове. Чуть ниже и правее -- мозг. Опять повезло.
Еще семь осколков застряли в мякоти, в мышцах и подкожном жире. Все это пустяки.
Раны заживали. Ивик начала вставать. Мышцы разрабатывать нельзя -- надо ждать заживления. Она ходила по коридору, взад-вперед. В такую погоду в больничный сад не выйдешь. Она взяла в библиотеке "Культурологию" иль Крона; Кейта притащила ей с Тримы Дмитрия Быкова и на немецком языке, который Ивик тоже знала -- книгу теолога Гольвитцера. Еще лежали три нечитанных последних альманаха "Снег", в одном из них были стихи Женечки, еще старые. Еще отчего-то вдруг захотелось освежить знания дарайского -- почитать потом кое-что, Ивик взяла учебник и занималась ежедневно. Тумбочка у кровати завалена книгами. Потом Марк принес ее маленький эйтрон, пальцы уже работали, хотя неуклюже и с трудом, через боль -- и она снова стала писать.
Читать и писать -- чего еще человеку в жизни н? Только теперь Ивик стала вспоминать кошмар последних дней на Триме. Все сломано, все кончено. Дарайцы выследили целую сеть - вероятнее, получили информацию от кого-то попавшего в плен. Целая сеть кураторов, и она, Ивик, была среди них. Троих ее подопечных тоже выследили. Один в итоге погиб. Двоих удалось спасти. Дарайцы захватили квартиру, где жила Ивик, возвращаться было некуда. Убита Мерка иль Нор, стаффа, командир Русского отдела Контрстратегии. Защищая штаб, полегло много ребят из боевого отдела, погибли некоторые кураторы. Ивик вот повезло -- Шин, ее связной, оказался между ней и гранатой. Ивик достались лишь осколки. А ведь Шин был ее другом. Поклонник ее книг, бета-тестер, иллюстратор, сам интересный художник. Говорят, там буквально куски остались.
Повезло? Очередная нелепость. Как и с Ашен -- Ивик давно пора сдохнуть, а она все живет, а умирают все те, кому жить бы и жить... Те, к кому она привязалась, в ком чувствовала родственную душу.
В том, что произошло, не было вины Ивик. Наоборот -- она вела себя достойно, сражалась до последнего, удачно спасла двоих подопечных (у других дело обстояло хуже). Но ведь все кончено, Ивик совершенно не представляла, как теперь можно восстановить сеть, весь Отдел Контрстратегии, кураторство... Вероятно, все их квартиры, все склады, даже, возможно, законсервированные точки -- все известно доршам. Все начинать с нуля. Катастрофа в уменьшенном масштабе.
Однажды Ивик вызвали в кабинет главврача. Она пошла недоумевая -- процесс выздоровления шел гладко, какие могут быть проблемы? Главврача на месте не было, вместо него -- незнакомый стаффин. Ивик доложила о себе и молча застыла, скособочившись, стоять было тяжело. Стаффин указал ей на стул.
- Садитесь, шехина. Извините, что вызвал вас сюда. Беседа у нас конфиденциальная, поэтому так.
Ивик тяжело плюхнулась на стул, придерживая подвешенную на повязке руку.
- Меня зовут Кир иль Шанат. Внешняя разведка, шемата Дарайи.
Дарайи? Ивик с недоумением взглянула на него.
- Видите ли, шехина, после известных вам событий -- я уже могу вам это сообщить -- было принято решение реформировать отделы Контрстратегии на Триме. Дело не в том, что конкретно ваш отдел разгромлен, это всего лишь небольшой дополнительный аргумент. Дело в том, что анализ показал -- кураторство вообще малоэффективно. Будут приниматься другие меры. Для вас это означает -- вы потеряли специальность.
Ивик растерянно взглянула на стаффина. Он кивнул.
- Вам в любом случае придется проходить переквалификацию.
Замолчал, словно ожидая ответа.
- Но у меня все же есть общие агентурные навыки. Я кондиционирована на Триме, даже в двух странах. Наверное, мне найдется применение. Мы ведь не в Дарайе и не на Триме живем, - Ивик даже чуть улыбнулась, - не хотите же вы сказать, что мне угрожает безработица?
- Вам найдут применение, и на Триме люди нужны. Пусть не кураторы. Но я здесь, как вы понимаете, не просто так. У вас ведь и семейные обстоятельства... я имею в виду, нет маленьких детей. Ну и конечно ваш послужной список, квалификация... Одним словом, шехина, не хотите ли вы использовать эту ситуацию и полностью сменить профиль -- перейти работать к нам, в шемату Дарайи?
Ивик ошеломленно молчала. В голове вызревал залихватский ответ "да конечно -- а почему бы и нет?"
Но вот так сразу соглашаться -- глупо.
- Нам нужны просто связные, вспомогательный персонал. Видите ли, в Дарайе нет Стратегии и Контрстратегии, это просто невозможно, мы только ведем разведку, иногда небольшие диверсионные операции... Но и это очень трудно, и нам всегда не хватает людей. Вы понимаете, что работать у нас опасно, очень опасно. И я не смогу предложить вам квалифицированную работу -- нам нужен вспомогательный персонал, повторяю, но вы понимаете, какая квалификация нужна и для этого. И скажем прямо, необходимо мужество. Я не требую ответа прямо сейчас. Это просто материал к размышлению. И это ваш выбор, у нас вообще работают только добровольцы. Негласная традиция. Приказа не будет, пока вы не согласитесь сами. Подумайте пока на досуге. Выздоравливайте спокойно, восстанавливайтесь. С вами свяжутся позже.
Ивик думала, лежа на койке. Потом все повязки сняли, она из госпиталя переехала на Лимское море в санаторий "Теплый дом", и там снова думала.
В санатории было хорошо. Четыре тысячи километров на юг. Ближе к Шим-Варту, родным местам Ивик. Субтропики, теплынь. Налетающие ливни, когда море вздувалось, заливая пляжи, а с неба неслись водопады -- а затем синее небо, парящие лужи, яркая вымытая хвоя. Санаторий, специализирующийся на боевых травмах и ранениях, оправдывал свое название -- здесь было по-домашнему уютно, вкусно кормили, персонал заботился о выздоравливающих, как о родных. Ивик все реже снился недавний ужас. Само воспоминание о том, как осколки входят в тело (как будто хватают железные клещи, впиваются в плоть, и потом темнота) -- тускло, и она уже не вздрагивала во сне. Зато теперь мучили мысли о Шине, о других погибших.
Ивик интенсивно занялась дарайским языком. В шемате Дарайи действительно людей не хватает. Вполне объяснимо, что ей предлагают перекондиционирование -- оно тоже потребует времени и ресурсов, но если там так не хватает персонала... И ведь ее надо учить не с нуля. Она уже опытная разведчица.
В Дарайю люди шли неохотно. Это с Тримы можно возвращаться домой на выходные, хотя бы 1-2 раза в месяц. Из Дарайи -- немыслимо. Далеко, опасно, патрули, тотальная слежка. В Дарайю уходили -- навсегда, прощались с родными. Матери маленьких детей никогда не вербовались в шемату Дарайи.
В Дарайе очень опасно. Провал на Триме означает возможную смерть или плен -- но так же, как и для любого гэйна, не более. Провал в Дарайе -- почти неизбежное попадание в атрайд, "центр психологической реабилитации", а хуже этого нет ничего.
Но ей-то чего терять? В Дейтросе -- нечего. Ивик любила Дейтрос, но -- как кошка. Кошки привязываются к дому, собаки -- к людям. Да, жаль, что с Кейтой не увидишься уже. И неизвестно, удастся ли хотя бы переписываться. А кроме Кейты, в общем-то, и некого терять. Марк только обрадуется скорее всего... Шевельнулось еще знакомое беспокойство -- а может, все-таки она должна "спасать семью"? И сменилось безразличием -- это уже не спасти.
Кстати, в Дарайе где-то Женька...
После квенсена Женя недолго повоевала в патруле, а потом, как и ожидалось, пошла в разведку. Семьи не получилось -- вышла замуж, но не забеременела, а вскоре муж ее погиб, как это бывает у гэйнов. В разведку, однако, Женька отправилась не на Триму, а -- в Дарайю.
Что ж, на Триме она хоть и была хорошо кондиционирована, но была так же хорошо известна дарайской контрразведке. Ее там поджидали. А в Дарайе людей не хватает. Женька же по внешности -- чистая дарайка, полукровка, точнее -- четвертькровка. Так почему бы и нет? Ивик не знала, где она там работает, в каком хотя бы полушарии, в каком отделе и какие функции выполняет. Ничего не знала. С Дарайской разведкой все так -- человек просто исчезает. С тех пор, вот уже почти шесть лет, Ивик ни разу Женьку не видела, та пару раз была в Дейтросе, но тогда была занята сама Ивик...
Конечно, Дарайя большая, но как знать -- вдруг доведется встретиться?
Ивик много гуляла в хорошую погоду, воздух здесь можно было пить большими глотками, как вино; видами любоваться до бесконечности. Гуляла одна или с кем-то из новых знакомых. Комнату с ней делила девочка лет двадцати, маленькая, тоненькая. Патрульная гэйна. Девушка по ночам иногда шумно вздрагивала на кровати и тонко протяжно кричала. Будила Ивик. По утрам не помнила, извинялась. Ивик молча обнимала ее за плечи. Девочка была ранена в одном из дарайских прорывов. Ивик она напоминала Миари. Хотелось обнять ее, поцеловать, прижать к себе.
По вечерам, когда за стеклом бушевали ливни, отдыхающие собирались в гостиной у камина, присоединялись дежурные медсестры, врачи. Кто умел и мог -- играли на клори, на флейтах. Пели. Ивик тоже заново попробовала струны. Рассказывали о пережитом -- без надрыва, запросто, обычные рабочие ситуации, чего там. Ивик смотрела на людей, она была одновременно с ними -- и вовне, одной из них -- и сторонним наблюдателем. Любимцем санатория был маленький Геш, семнадцати лет, вчерашний квиссан. Он выглядел совершенным пацаном, с веснушчатым носом, оттопыренными ушами. Геш попал в Медиане в "котел" со своим отделением, десять человек там и полегли, а Геш -- выжил. Остальные были постарше -- женщины, мужчины. Кто-то попал сюда после кошмара -- как Геш, Ивик, ее соседка по комнате. А кого-то задела случайная пуля, пожилой веселый дядька Мирим вообще свалился со строительных лесов -- его часть помогала строителям возводить городок. Кому-то не давали покоя старые раны. Опыта здесь всем было -- не занимать. Ивик слушала рассказы и думала, что все они, наверное -- чудовища. С таким ведь не живут. Такое нормальным людям и не рассказывают. Нормальные люди не знают, как на это реагировать. А это -- их жизнь. Норма. Свои переживания, погибший Шин -- все это казалось уже не таким острым. У всех ведь так! Групповая психотерапия, думала Ивик. С психологом она тоже работала, но тот не считал ее состояние тяжелым, да оно таковым и не было.
Травили анекдоты, пели песни. Линс иль Тар читал собственные, весьма неплохие стихи. Он был красавец-гэйн, лет двадцати пяти, залюбуешься -- ровная трапеция плечи-талия, огромный, ладно скроенный, выразительные серые глаза на правильном лице -- только свежие шрамы его портили. Линсу они мешали, он то и дело касался лица рукой, часто говорил, что шрамы должны зажить бесследно, неглубокие, врачи обещали. Ивик не сводила с него глаз, да и все женщины тоже, соседка Ивик по комнате, кажется, совершенно влюбилась.
Линс служил в Килне, в охране миссии. Был ранен и в бессознательном состоянии захвачен в плен. Несколько дней дорши мучили его, надеясь получить тактическую информацию. Избитый, искалеченный, гэйн сумел добраться до своего облачного тела, уйти в Медиану и там уже -- отбиться, и вернуться к своим.
Он чем-то напоминал Ивик Кельма. Хотя Кельм далеко не такой красавец. И не такой атлет, хоть в триманском бодибилдинге выступать. Может быть, из-за отдаленного сходства историй.
И Геш тоже напоминал Кельма. Ивик думала, что Кельм ведь после того, как с ним все случилось, тоже был в санатории, даже может быть, прямо в этом (точно она не знала), вот так же, как Геш. И почти в этом возрасте.
Человек похож на роман, думала Ивик, бродя по ровным аллеям недавно разбитого парка, вглядываясь с высоты в морскую даль, отдыхая в ажурных беседках. Человек -- это история; это неповторимый узор мысли и чувства; иногда чувство в нем преобладает над идеологией и сюжетом, иногда преобладает идеология и мысли, иногда -- сюжет. Ты читаешь эту книгу, сочувствуешь, отвергаешь, соглашаешься, наслаждаешься красотой, испытываешь стыд за неудачные места. Но редко, очень редко ты в эту книгу -- влюбляешься.
Она захватывает тебя так, что хочется свою жизнь вложить в ее страницы. Перестроить свою жизнь в соответствии с идеями автора, с его пожеланиями и мечтами. Быть с ней единым целым -- так же вот верующий влюбляется в Евангелие.
Ты веришь этой книге.
Ты живешь ею.
А потом интерес проходит. Как правило. В мире много книг, много интересных сюжетов. Хорошо еще, если ты не успел вложить в книгу слишком много, если она не так уж сильно изменила твою жизнь -- в противном случае ее, ни в чем не повинную, можно и возненавидеть.
И все же человек -- не книга. Книге все равно, а человеку - больно. С ним связывает другое -- присяга, обет, обязательства, верность. Как там сказала Кейта про Марка: "для тебя любовь -- присяга, для него -- чувство".
Ивик любила вечерние посиделки. Она мало говорила -- всегда как-то стеснялась выставлять свою личность, свое вообще -- напоказ. Ей нравилось слушать других. Они рассказывали о своей жизни, о войне и смерти, о семьях. Все это было похоже на жизнь Ивик. Она была среди них -- своей. Сколько лет прошло, думалось ей, даже десятилетий, сколько пришлось мучиться, прежде чем пришло наконец это чувство, для многих естественное с рождения. Это мои люди. Моя Родина. Я такая же, как они, и как это прекрасно. Я люблю их. Я для них -- своя.
Двое здесь даже знали Ивик как писателя, и это было особенно приятно. Ее книгу читала Шани, подтянутая красавица-гэйна, возрастом уже за 50. И Линс ее читал и одобрил. Вообще роман "Господь живых", как оказалось, был для Ивик некоей ступенью. А она-то и не знала. Ей книга казалась не лучше других, более ранних -- просто ее напечатали отдельным тиражом, и наверное, дело было в сюжете, который неизменно интересовал дейтринов. О цене, которую заплатила Ивик, чтобы написать эту книгу -- не знал никто. Ивик этого не рассказывала даже Кейте. Слишком уж бредовые события. Если бы это была фантазия, сон или видение -- рассказала бы.Но Ивик-то знала, что видела будущее -- на самом деле. Это невозможно, согласно научным представлениям просто невероятно -- но она верила, что это так.
Мало того, тот фантастический прорыв заронил в душу Ивик новое зернышко -- рано или поздно из него поднимется другой роман, и это она уже понимала, и думала об этом.
Мирим разлил по стаканчикам "варенку" - берется обыкновенная шеманка и разводится перебродившим сладким соком. С нормальным спиртным в санатории был напряг -- брали в распределителе в поселке за скальным хребтом; но там обычно давали только одну бутылку в руки.
- Ну давайте за мир!
Ивик опрокинула стаканчик, мерзкая на вкус бурда в желудке взорвалась приятным теплом. Мысленно она перевела тост на русский и сразу вспомнила: "мундир из дыр да мундир мой до дыр... хватит этой кровавой борьбы за мир!"* Перевести бы всю эту песню, гэйнам бы понравилось. Вот только Верс неизвестно как бы отнесся. На хрена нам война? Пошла она на.
*Песня Ольги Арефьевой.
Проникнувшиеся пацифизмом герои в песне сразу же взорвались и пошли ко дну -- очевидно, противник не разделял их мнения. И добро еще, взорвешься сам -- а то ведь есть еще и другие, Дана с ее детьми, свои дети, мама с папой, родня всякая, несчастный козел и предатель Марк.
- Дак вот, к теме. Я вообще-то только за, в смысле, зачем детям такой геморрой, пусть учились бы в тоорсене дальше. Но что-то непонятно, как они это себе представляют, - продолжил Мирим.
Разговор на этот раз был не просто за жизнь, а деловым -- от гэйнов, раз уж они не в своей части сейчас, а здесь, в санатории, потребовали дать коллективный ответ по поводу ожидающегося вскоре в Дейтросе очередного народного совета. На Триме такой совет назвали бы референдумом, но там это был всего лишь опрос мнений, никак не влияющий на окончательные решения правительства. Здесь - влияло. В последние годы этих коллективных решений становилось все больше. На самом деле это было возвращение к принципам жизни Старого Дейтроса, возможное теперь, когда уровень жизни повысился.
- Дело же не только в обороне, - рассудительно начала Шани, - вопрос во всем народном хозяйстве. Везде не хватает рук. Сейчас дети начинают работать в 15, в 16 лет. В 15 -- медсестра, слесарь, агротехник... в 16 -- врач, учитель, инженер. А что у нас, уже так улучшилось экономическое положение, что мы можем себе позволить высвободить столько рабочей силы?
- Слушай, про это другие касты будут говорить, другие специальности! - возразил Хайн, высокий жилистый гэйн с Севера, - нам же надо вынести решение исходя из вопроса обороны. Про квиссанов.
Не так давно Медарин -- высший совет касты медар -- внес в Хессет (а Хессет в Дейтросе и состоит из высших советов всех четырех каст) радикальное предложение -- увеличить возраст начала профессионального обучения до 14 лет.
Решение было настолько трудным, что после всестороннего экономического и политического обоснования идеи Хессет предложил вынести ее на Народный Совет. Все цифры и расчеты были изложены и широко распространены. По всему получалось, что экономика Дейтроса такой удар выдержать уже может. Но все равно это будет удар. Меньше работников. Снижение роста, строительства, производства -- а население-то растет быстро.
Но с другой стороны, не вечно же заставлять детей уже в 12 лет заканчивать школу и прощаться с детством. Особенно тяжелой эта мысль казалась как раз в отношении будущих гэйнов, квиссанов. В 12 лет -- военное училище, тяжелейшие нагрузки, опасность, с 14 -- уже участие в патрулировании, а значит, и в боевых действиях.
Все сидящие здесь сами были такими квиссанами. Но у всех, за исключением самых молодых, были уже свои дети -- и думалось не о себе (мы-то пережили это, и ничего страшного), а об этих детях. Ивик почему-то вспоминала Дану. Наверное, потому что ее на первых курсах было особенно жалко. Крошечная хрупкая девочка, под тяжестью "Клосса" первое время она просто шаталась.
- Ну и подумаешь, - сказал Геш, - и в двенадцать лет нормально. Мы в тоорсене такое вытворяли в этом возрасте... нас можно было сразу без подготовки на вангалов спустить.
- А почему именно 14? - поинтересовался Линс, - ровное число, что ли? Хоть бы на один год сначала сдвинули.
- На Триме, - поделилась Ивик, - наоборот искусственно задерживают детство. В некоторых странах общую школу заканчивают только к 20 годам. Потом еще профессиональное обучение. Но это как раз потому, что у них там избыток рабочей силы..
- Как избыток? - спросила ее соседка по комнате.
- Политэкономию надо было учить, - Линс, сидящий рядом, хлопнул ее по плечу. Девушка залилась краской.
- Я вот учил недавно, ни хрена не помню, - пожаловался Геш.
Линс принялся объяснять ему особенности триманского и дарайского устарелого способа производства. Ивик подумала, что эти знания не укладываются в голове у ребят, потому что они -- нежизненны, молодые дейтрины просто не представляют такой дикой ситуации, когда твой труд -- никому не нужен. Привыкли, что всегда нужен труд, если даже все уже сделано и прекрасно, все равно надо строить новые города, исследовать Медиану, дел полно... Не говоря уже о защите Дейтроса.
- Так что? - спросила Шани, - что писать-то будем?
- Напиши, что с нашей стороны возражений нет, - подал голос Линс.
- А их точно нет?
- Ха, конечно. Не будет хватать людей для обороны границы -- снимут часть боевых групп с Тримы, Килна.. .проблем-то. Все лучше, чем детишек в бой кидать.
- Это да, - Мирим помешал угли в камине, взбрызнув снопы золотистых искр, - у меня племянник погиб два года назад. Пятнадцать лет пацану было. В патруле. Нельзя так, на самом-то деле.
- Ладно, так я отправлю от нас тогда, - сказала Шани.
- Конечно, отправляй, не вопрос!
- Линс, а ты бы не мог сыграть, а? - соседка Ивик по комнате протянула клори предмету своих воздыханий. Линс уселся поудобнее, стал настраивать струны. Ивик тоже потянулась за клори -- сыграть второй голос. Линс посмотрел на нее и одобрительно кивнул, а больше никто не обратил внимания. Соседка Ивик снова пристроилась рядом с Линсом. Геш взял свою флейту.
Красивый звучный голос гэйна наполнил комнату.
Горы молчат, и не виден огонь пылающих крыш.*
Ветер резвится, ласкает лицо, лни, и взгляд.
Солнце зашло, но остались лучи. Значит, спи, малыш.
Разноцветный туман, разноцветные искры, костры горят.
Бег по лесенке вверх, выдох, вдох, и ступеньки из синевы.
Облака в догонялки играют, зрно смеясь.
Спи, малыш. И пусть снятся тебе шум и шелест листвы,
И прозрачное озеро, горы, и ласковый пляж.
Ивик наигрывала на клори второй голос, и Геш подхватывал флейтой.
. Ветер мира, и лес, и асфальт, и кирпич, и стена.
Лёд, и зелень, и снег в темноте, и улыбка луны.
Спи, малыш. Много разных дорог, но Дорога -- одна.
Спи, малыш. Я люблю вас. Дыши и живи. Вы нужны.
*Nelka35
Наутро должна была приехать Кейта. Она прибыла с Тримы в небольшой отпуск. Может быть, даже возьмет с собой Дану или кого-то из внуков. Если Дана соберется -- она стала нелегка на подъем.
Но Кейта не приехала почему-то. Погода была хорошая, после разных процедур Ивик отправилась погулять в парк и встретила Хайна. Неспешно шли по дорожкам, Ивик скакала через скамейки, чтобы проверить, насколько она уже здорова, и насколько готова к дальнейшему труду и обороне. Хайн хмыкал и предлагал выйти в Медиану и помериться силами.
Он был ненамного старше Ивик, и чуть выше по званию, ро-шехин. Служил на Севере, но не там, где Майс, а на северо-востоке материка, куда только-только успели протянуть ниточку железной дороги. Одинокий маленький поселок -- такие цели охотно атакуют дарайцы, и три месяца назад случился большой прорыв, Хайн был там тяжело ранен, а его жена -- техник-аслен, и его дети были убиты. Выжили двое старших сыновей Хайна, потому что они учились уже не в поселковых школах, а в профессиональных, далеко от дома. Дарайцы уничтожили чуть не половину населения поселка. А гэйны полегли почти все. Об этом нельзя было говорить, Ивик не знала, как об этом говорить. Она всматривалась в лицо Хайна. Нормальное лицо -- а каким ему быть? Как должен выглядеть, говорить, двигаться человек -- после такого? Иногда, когда Хайн молчал и казался погруженным в себя, Ивик взглядывала на него, и остро кололо сердце, потому что это же вот застывшее выражение боли и растерянности она помнила у Кельма. Тоже -- если он не разговаривал с кем-то и не действовал, а он почти всегда действовал и разговаривал. Как и Хайн. То ли это попытка забить страшные мысли, то ли это просто такие люди, которым привычно все время действовать или что-нибудь говорить...
Забрели в беседку, на самом высоком холме. Отсюда был виден санаторий с белыми корпусами и парк, парк -- малость облагороженный дикий лес со свежими аллеями; с другой стороны холм обрывался в длинную хвойную лощину, уходящую к морю, за лощиной вставали другие холмы, высокие, голубеющие вершины на грани небес. И море виднелось вдали, свинцовое с холмиками белой пены по краю, сливающееся с белесым небом у горизонта.
- Расскажи-ка про Триму... Ты такая скромная, Ивик, тебя и не слышно -- а ведь куратор, работаешь на Триме!
- А что мое кураторство? Говорят, прикроют эту лавочку.
- Все равно. Неважно. Трима же! Россия, да? - Хайн задумался и продекламировал с ужасающим акцентом по-русски, - бельеет парус ад-динокий! В тумайне морья гал-лубом!
Ивик засмеялась.
- Ты учил, что ли?
- Немного, - признался Хайн, - и на экскурсии был. Москва, Петербург... мы были, - он осекся.
Ивик невольно положила ладонь ему на предплечье. Потом убрала. Заговорила поспешно.
- Там, конечно, интересно, на Триме. Все совершенно другое, непривычное. Но дома лучше. Знаешь, побывать там -- это одно, это интересно, а жить постоянно... люди злые, кругом одна конкуренция, каждый норовит занять местечко потеплее. Есть те, кому совсем жрать нечего.
- У нас народ тоже не ангелы, знаешь.
- Знаю. Но это не так, все равно не так. У нас каждый на своем месте, и мы действуем вместе -- а не друг против друга... Это трудно описать. Но это так. Это надо почувствовать.
- Все равно на Триме наверняка интересно работать. Что у нас? Патруль -- тренировка- домой. Патруль -- стычка -- домой. Однообразие.
- В Медиане не бывает однообразия.
- И это тоже верно, в Медиане всегда весело. Но все равно, у вас-то там не так. Наверняка какие-нибудь интересные истории были... подопечные интересные. Кто они у тебя?
Ивик стала вспоминать подопечных. Жарова после трех абсолютно неперспективных романов с наблюдения сняли. Штопор женился, и в последнее время стал как-то терять форму, но может быть, он еще выправится. Только теперь уже без куратора, а это труднее. Женечка...
- А вот знаешь, что интересно было? Однажды курировала я одну девушку...
Она принялась рассказывать про Женю. Хайн слушал с интересом. Придвинулся ближе. Ивик, продолжая говорить, вдруг осознала, что Хайн -- мужчина, и что он ей, в общем-то, нравится, и что вокруг на сотни метров -- ни души. Она осеклась и чуть отодвинулась.
- Ну и где она теперь?
- А теперь она в Дарайе где-то работает. С этими агентами связи практически нет, только по делу связь.
Ивик подняла голову. Карие глаза Хайна внимательно смотрели на нее. В глазах был вопрос, не имеющий отношения ни к Жене, ни к ее рассказу.
Дежа вю морозом пробежало по хребту. Когда-то давно перед ней стоял вот такой же человек, непохожий по внешности, но тоже распластанный и истерзанный жизнью, и она могла утешить, могла дать счастье, и уже даже пообещала это... И резала, резала скальпелем по живому.
Сейчас -- не так. Но все равно.
Она коротко, прерывисто вздохнула и поднялась.
- Пойдем-ка назад, Хайн. Скоро обед, и я обещала еще мужу позвонить.
Ивик врала. С Марком говорили три дня назад, пустяшный был разговор, что-то про детей, про хозяйство -- и все. Как обычно. Марк, конечно, к ней не собирался -- слишком уж далеко, через Медиану еще можно, но он не пойдет через Медиану. Не было никакого смысла звонить Марку -- только отвлекать, у него ведь своя жизнь. Но пока шли назад, Ивик решила все же позвонить -- Кейте. Почему бы и не спросить напрямую, в чем дело. Конечно, скорее всего Кейта либо с Тримы еще не вернулась, либо задержали домашние дела.
В комнатах санатория связи не было. Ивик вошла в компьютерную и присела к первому же эйтрону. Набрала номер, нацепила наушники. Кейты не было дома, и никого у них не было. Тогда Ивик перезвонила ближайшим родственникам -- в блок, где жили Дана и Дэйм.
- Да? - раздался знакомый высокий голосок Даны. У Ивик екнуло сердце от нежности.
- Дан, привет! Это я!
Дана отвечала через микрофон, не включая эйтрон.
- Привет, Ивик! Как ты там?
- Я нормально! Дан, извини, если отрываю, я на минуту -- хотела позвонить Кейте, а ее что-то дома нет. Она хотела ко мне сегодня...
- Понимаешь... - Дана замолчала. Ивик побледнела, пальцы ее крепко сжали край стола. Нет. Только не Кейта... нет.
- Что? - спросила она дрожащим голосом.
- Она жива, не беспокойся, она жива, - поспешила заверить Дана, - ты не нервничай так. Видишь ли, тут у нас проблемы. Кейту забрали.
Лишь в Медиане, и то -- уже на самом подходе к Коре, где жила семья Кейты -- Ивик пришло в голову, что наверное, не надо было так срываться. Не надо было ругаться с главврачом, объясняя, что она уже совершенно здорова, вообще не надо было уходить. В конце концов, все можно узнать и через эйтрон. Зачем она там нужна? Кому?
А вот для нее самой это может обернуться неизвестно чем. Например, накроется медным тазом работа в Дарайе. Да и на Триме тоже -- кто же выпустит работать агента с сомнительной идеологической репутацией?
Ивик почувствовала омерзение к себе самой и к этим своим мыслям. О чем вообще можно говорить, когда Кейту обвиняют в чем-то несусветном? Когда она, вот прямо сейчас, в Версе, наверное, сидит в какой-нибудь камере (Ивик ни разу не довелось побывать в этом учреждении, и она слабо представляла, как там это все выглядит). Или на допросе, и ей что-то там колют. Гадость какая! Мерзость. Даже думать об этом противно.
Кейта -- самый лучший человек на этой планете. Самый лучший, мрачно подумала Ивик. Самый чистый, честный, умный. Может, конечно, она и преувеличивала из любви и симпатии, но -- ненамного.
Эльгеро оказался дома. Это было чудом, он в последние годы вообще почти не бывал дома, дети выросли, с Кейтой они общались на Триме. Но с другой стороны, это было вполне понятным чудом. Вид Эльгеро сразу успокоил Ивик -- он был решительный, деловой и спокойный. Ни в какой не в панике. Хотя даже его запредельно высокое звание и положение ничем помочь не могло, от Верса никакие чины не спасают.
- Я позвонил некоторым знакомым, но больше я сейчас сделать не могу. Ждем результатов, - пояснил он.
- А что вообще случилось? - Ивик оперлась локтями о поверхность стола. Эйтрон был включен, видимо, Эльгеро заодно работал, да и как ему прервать работу хоть на день, ведь главнокомандующий, шеман третьего уровня. Муж Кейты коротко, рассеянно глянул на нее.
- Я сам не знаю, Ивенна. Пока все, что удалось выяснить -- поступил сигнал. Я так полагаю, что это идет от ее контактов с хойта. Я ей всегда говорил, что это не те люди, с которыми стоит сближаться. Вера в Христа -- основа нашего общества, мы всегда придерживались заповедей и правил Церкви, я сам придерживался и требовал этого от Кейты. Но если сказать откровенно, часть хойта у нас... в общем, я считаю, что на фоне всего нашего общества -- учитывая всю напряженность нашей жизни, часть хойта пользуется слишком большой свободой и праздностью.
- А что за контакты у нее? - для Ивик было новостью, что Кейта общалась с какими-то хойта. Ее другом был Аллин, но и то в последние годы, кажется, Кейта с ним не общалась. Во всяком случае, ничего о нем не говорила, но может быть, Ивик просто не интересовалась.
- Да там монастырь в Лайсе, в зоне Шиван. Она переписывалась с несколькими монахами оттуда. Все это богословие, - Эльгеро раздраженно махнул рукой, - я всегда говорил: надо заниматься своим делом и не лезть в дебри.
Ивик испугалась. Ей вспомнился отец Даны, которого арестовали сначала именно за подозрение в ереси. Но ведь он был хойта, для них это возможно. А Кейта просто и не может произнести ересь, она в церкви -- никто. Да и не думала она ничего такого еретического. Кажется. И в любом случае, ересь квалифицируется только богословской комиссией. И если человек не хойта, он может говорить почти все, что угодно. Если бы гэйнов за каждую высказанную мысль таскали на проверки -- кто бы вообще смог работать в Медиане...
- Что мне-то делать? Я могу чем-нибудь помочь? - Ивик было неловко. Кажется, она только отрывает человека от дел.
- Знаешь что, иди лучше к Дэйму. Его нету сейчас, но там Дана, дети. Если у тебя есть свободное время, это неплохо. Может быть, разрешат свидание, Кейта порадуется, если ты придешь. Я позвоню сразу, как только что-нибудь выясню.
Старших детей Даны дома не было. Собственно, двое старших уже работали и к родителям наведывались редко. Рейн стал генетиком, говорят -- талантливым, Лита -- гэйной, и служила на юге в патрульной части. Шанор жил в тоорсене. Но младшенькая девочка, двухлетняя Лати, играла в куклы в специально оборудованном для нее уголке. Дана то ли уже забрала ее из марсена, то ли вообще не повела сегодня. Сама Дана теперь работала на связи сутки через двое, у нее был свободный день.
Ивик пожалела, что ничего не захватила для Лати. Не до того было. А можно было взять жаренок, на Лиме они закрученные спиралькой, с орехами. Лати показала ей всех своих кукол и сообщила, как их зовут. Очень развитая, богатая фантазия, отметила Ивик. Тоже способности гэйны? И тут же одернула себя с досадой, девчонке всего два года.
Лати снова углубилась в игру (нет -- очевидная гэйна. В два года создает свой мир и развлекает себя сама). Ивик смотрела на ребенка с завистью и тоской. Лати была похожа на Дану в детстве -- черные завитки волос, худенькое лицо, но все же покрепче. Как хотелось бы Ивик еще вот такого малыша. Сладкого, с шелковыми щечками, которые так приятно чмокать, теплую, нежную тяжесть на руках.
После всех событий с Кельмом она загорелась идеей родить еще ребенка. И Марк тогда сказал: "А зачем? Троих вполне достаточно". "Я ведь первые годы тогда проведу дома. Буду сама растить, ты же знаешь, отпуск положен. И вообще, если надо, могу и уйти с Тримы". "Как хочешь, конечно, но я не понимаю, зачем нам еще один ребенок".
Ему не хотелось хлопот, возни -- он еще помнил, как тяжело было с малышами.Не хотелось ужиматься -- другой блок ведь не дадут, и несколько лет, пока ребенок дома, придется провести в тесноте. А уже так уютно, привычно дома, все устоялось. Куда теперь кроватку втискивать, игрушки? Ивик покорилась.
Может быть, потому семья и пошла вразнос, что не стало никакого смысла в ее существовании. Не стало развития. Не вопрос, у Эльгеро и Кейты тоже было всего трое детей, но их связывали совсем другие отношения.
- Ивик! Иди поешь!
Ивик перебралась на кухню. Здесь уже сидел Вейн, младший сын Кейты. Вейн единственный из семьи не стал гэйном, он был математик и разрабатывал темпоральную теорию. Ивик как-то с ним консультировалась по поводу своего безумного прорыва в будущее, но ничего не поняла. Вейн был женат, родились уже двое детей, жили все они в Шари-Пале, но сейчас здесь он был один. Тоже сразу примчался. Взял на работе отпуск, начальство отнеслось с пониманием.
Семья собралась вокруг беды, словно вокруг горящего дома. Все стояли и смотрели на пожар, не зная, что можно предпринять -- вроде бы уже спасены все кричащие в окнах младенцы, снята с крыши кошка, изъяты из шкафчика документы. Потушить же огонь нечем, невозможно. И все стояли и ждали, прикидывали, что можно сделать еще, и ждали, не появится ли очевидная возможность хоть что-нибудь сделать.
Дана сварила овощной суп. Очень вкусный. Дана варила талантливо, будто проявляла уснувшие качества гэйны. Она не пользовалась рецептами, готовила по интуиции. Ивик почти мгновенно проглотила содержимое миски и стала размышлять, как бы половчее попросить еще. Неловко объедать, конечно.
Разговор за столом шел все на ту же тему, заворачивался по кругу. Казалось и невозможным говорить о чем-нибудь еще. Ивик рассказала о предположении Эльгеро. Оно оказалось для Даны не новым.
- Это может быть. К хойта ее всегда тянуло.
- Я думала, ее тянуло только к Аллину. Ведь он был ее другом.
- Да, но видимо, она общалась и с другими. Переписывалась. Не знаю подробностей, конечно. Но ведь на нее кто-то написал, понимаешь? А кто?
- Кто-нибудь из шематы Тримы. А что именно написали, не знаешь?
- Да фигню какую-нибудь. Мало ли, что можно написать, чтобы завалить человека.
- Мне кажется, это связано с фантомами, - вступил Вейн, - я знаю, что ей многое высказывали по поводу ее фантомов.
- Не понимаю, - пожала плечами Дана, - фантомы приняты? Приняты. Не она же их принимала, комиссия. Значит, признаны идеологически верными.
- Комиссия состоит из гэйнов. И хойта, которые работают на Триме. Другим хойта это могло не понравиться.
- Это же не повод для ареста! - возмутилась Ивик. Дана коротко взглянула на нее. Ивик отвела взгляд. Не повод... не повод, но может быть -- причина. Все, что угодно может стать поводом. Так вот у нас в Дейтросе все устроено... Вот так мы живем, вот такая у нас жизнь. Ивик почему-то - не к месту - вспомнила Хайна. Да, бывают ситуации и похуже. Эльгеро вон спокоен, как слон. Гэйны относятся ко всем этим вещам -- арест, приговор, лагерь -- намного проще, чем другие. Да, нестерпимо обидно и больно попасть в тюрьму или даже быть расстрелянным без всякой вины. Или за небольшую вину. Это бывает редко. Если честно, Ивик вообще с Версом чуть ли не впервые столкнулась -- если не считать того случая в школе. Но вероятность такая есть.
Но ведь для гэйна постоянно существуют куда худшие вероятности. Гэйны на самом деле не испытывают особого страха перед Версом.
Все остальные, наверное, боятся гораздо больше.
Свидание с Кейтой разрешили уже на следующий день. Но только Эльгеро, и только потому, что он надавил на какие-то там рычаги. Эльгеро вернулся, пришел к Дане, по-прежнему спокойный и деловой.
- Все нормально, - сказал он, - я думаю, ничего страшного не будет. Просто проверка.
- Как она там? - спросила Ивик. Эльгеро пожал плечами.
- Выглядит нормально, держится бодро. Настроение, конечно, не лучшее. Да, ее арестовали по доносу. Она мне сказала. Это связано с какими-то ее частными высказываниями, и с содержанием фантомов. Особенно того, старого фантома - "Восхождение", - он взглянул на Ивик. Та опустила голову.
Идея фантома принадлежала ей, Ивик. Но у нее идею не приняли, а реализовала ее как раз Кейта. Но что в нем могло быть неправильного?
- Она чрезмерно доверяла этим монахам, - пояснил Эльгеро, - она вообще очень доверчивая и открытая душа. А уж монахи... ей кажется, если человек рядом со святыней, то он и сам отчасти святой. С некоторыми из них у нее были конфликты, но все равно. В последнее время она уже отошла от общения с ними, но видимо, что-то сохранялось. Я не совсем в курсе.
Он помолчал. Потом сказал твердо.
- Я абсолютно уверен, что Кейта никогда, ни при каких обстоятельствах не могла совершить предательства. И все ее фантомы согласованы и приняты, и в них абсолютно нет ничего, противоречащего христианской вере. Если она будет осуждена -- это омерзительные происки каких-то сволочей. И если они этого добьются... если Кейту посадят... Я сам, лично, этих сволочей найду, я все выясню, и этого им так не оставлю.
Вечером Вейн ушел ночевать к отцу. Ивик с Даной сидели на маленькой кухне блока, пили чай с вареньем, которого Дана в этом году наварила целый погреб. И с прошлого года еще банки стояли. Теперь разговаривали о том, о сем. Ивик знала, что Дана недолюбливает Кейту, наверное, классические отношения невестки и свекрови... И в глубине души Дана не так уж переживает из-за Кейтиной судьбы. Но разумеется, вслух говорить об этом было нельзя.
Почему хорошие люди, во всем хорошие, вроде бы, так часто друг друга не понимают, не любят? Почему между ними возникают конфликты? Ведь все мы, кажется, хотим только добра, думала Ивик. Неужели есть хоть один хойта, который не хочет добра? И однако, в результате Кейта в тюрьме, ее допрашивают, наверняка под наркотиками, ей грозит что-то страшное. Мы любим Дейтрос, мы умираем за него -- но у него есть вот такая сторона... неужели это неизбежно?
Дана понемногу научилась хозяйствовать, отмечала Ивик. Куда лучше меня. Варенье -- пальчики оближешь. Кухня чистенькая. Вышитые занавески -- Дана увлеклась рукоделием, и занималась этим тоже талантливо.
- А Дэйм где? - спросила Ивик. Дана досадливо дернула плечом.
- Ну где. На Триме, ясное дело. Может быть, ему даже еще не сообщили. Какая-нибудь очередная операция.
Она вздохнула. Ивик почувствовала угрызения совести -- за Дэйма, за саму себя, тоже забросившую семью из-за работы. Кейта говорила "где был бы Дейтрос, если бы мы и наши близкие не жертвовали собой..." Но теперь Кейта сидит в Версе.
- Тебе хорошо, - сказала Дана, - ты за мужем всегда была как за каменной стеной.
Кровь бросилась в лицо Ивик. Дана задела больное место.
- Вот уж не сказала бы...
- А что? Он же от тебя не ушел. Конечно, это плохо, что он гулял, - рассуждала Дана, - ничего хорошего. Но ведь тебя не бросил. С кем не бывает. Подумай, ты же как сыр в масле каталась. Он за тебя и хозяйство вел, и детей растил. Ты вообще не знаешь, что такое хозяйство...
Ивик глубоко вдохнула и выдохнула. Сейчас поругаемся, подумала она отстраненно.
Интересно, откуда взялась эта странная идея, что Марк взял на себя буквально все? Да, раньше он любил ее и старался для нее многое делать. Но... каждый раз приходя домой, она делала большую уборку. Делала, кстати, те же заготовки на зиму. Готовила, стирала, гладила. Варила Марку на несколько дней суп. Конечно, живя один, он обслуживал себя сам...
Дети? Но до марсена Ивик растила их сама, и тогда Марк вообще практически не помогал. А потом -- детей нет целый день, целую неделю, позже -- вообще они появлялись только на каникулы. В чем же заключалось "воспитание" Марка? В том, что он проводил с ними чуть-чуть больше времени, чем Ивик? Она бы, конечно, предпочла иметь выходные каждую неделю, как все нормальные люди...
Марк не был таким уж суперхозяйственным. А главное -- Ивик вовсе не чувствовала себя с ним "как за каменной стеной". Однако ж, вот взялась откуда-то такая легенда. И мама считает ее вертихвосткой, которая "не знает, такое настоящая семейная жизнь", и Дана.
Может, потому что такие легенды вообще ходят про женщин-гэйн? Не буду об этом думать, решила Ивик. Это Дана. Сестра, родной человек. Не хватало еще с ней поругаться из-за таких пустяков.
Дана иначе смотрит на ситуацию. У нее ведь тоже "кто-то был". Ивик давно об этом знала. Были влюбленности, отношения какие-то. Когда дети подросли -- Дана оправилась и снова изменилась. Стала красивой женщиной, похудела. Фигура -- не хрупкая, как когда-то, но женственно-изящная, черные локоны, огромные глазищи. Научилась хозяйствовать. Нашла себя в новой жизни, забыв о том, что готовилась быть гэйной. Она даже иногда играла на скрипке, особенно перед гостями.
Такая женщина не станет ждать, пока муж-гэйн торчит на Триме неделями и месяцами.
Дану можно понять. Не засушивать же такую красоту и такую душу. Тихо, шито-крыто, и Дэйм ни о чем не догадывается. И церковь ни о чем не знает. Ведь это же самое главное -- чтобы никто ничего не знал; а что там -- все мы грешники. Дана не может жить без любви. И у нее ведь почти совсем нет родни. Она еще более одинока в жизни, чем Ивик. Ее жалко. Все это Ивик понимала, и никогда Дану не осуждала.
И Марка тоже можно понять. И его тоже жалко.
Вообще пока понимаешь других -- жить легко. Как только задумываешься о себе, о том, что делают с тобой -- так сразу становится невыносимо тяжело. Может быть, в этом и суть, что никогда не надо думать о себе, только растворяться в ближних?
Но как-то не получается.
- Дан, а давай как-нибудь сходим в Медиану, - предложила Ивик, - погуляем? Ты играешь иногда в Медиане?
Дана криво улыбнулась, одной стороной красивых губ.
- Да я бы, может, сходила, только времени нет совсем.
Она подняла голову и прислушалась. В глубине блока запищала во сне Лати. Пискнула несколько раз -- и угомонилась, кажется.
- Пойду проверю, - Дана поднялась, - что-то она спит плохо.
Ивик вернулась в санаторий -- долечиваться. Она наврала врачу -- ей еще было тяжеловато двигаться, болело то в одном месте, то в другом, ныли кости. Ей нужны были массажи, прогревания, ванны, всяческие примочки. Ей нужны были прогулки по парку, чистейший морской воздух и вечером компания у камина.
Хотя она беспрерывно думала о Кейте.
Но как ни странно, мрачные эти думы нисколько не мешали писать. Ивик примеривалась к роману о будущем. Писала отдельные сцены, продумывала план. Бывает горе и стресс, которые писать не дают, отвлекают, погружают в мрачную трясину. А бывают -- даже более сильное горе и мощнейший стресс которые словно добавляют огня в топку, словно их и пережигаешь, уничтожаешь, как противника в Медиане.
И еще -- таким образом убегаешь от ужаса. У Хайна убили семью? В будущем война станет архаикой, наступит прочный и надежный мир. Кейту забрали в Верс? В будущем исчезнет всякий идеологический контроль, и сама система наказаний сократится до минимума и станет исключительно гуманной. Но это не бегство от действительности -- это мечта. Это планирование, образ будущего, фантом, который станет влиять -- если получится -- на общественное сознание. Пусть люди мечтают о хорошем.
Правда, все это казалось слишком тривиальным. Это и так ясно. Это и так все знают... Ивик чувствовала там, в глубине, что-то еще - но не могла понять, что именно.
Ивик снова стала много писать. И мало общаться. Ей было неловко отчего-то перед Хайном, хотя он держался дружески и приветливо, да и ничего ведь не произошло. Казалось ее долг -- как-то помочь, поддержать, потому что его ведь очень жаль -- но как? Она не знала. Кроме того, никому нельзя было рассказывать о Кейте. Не потому, что запрещено. Просто это стыдно. Некрасиво. О таких вещах не принято говорить. Скрывать тоже не принято, спросят -- можно ответить, никто не осудит, все посочуствуют. Но ведь это горе, трагедия, ужас. Хайн вот ведь тоже не распространяется о случившемся, не рассказывает всем подряд...
А Ивик много думала о Кейте. Бродила по роскошному южному парку, выходила поиграть в Медиану -- и думала о ней. Как вообще дальше жить, если Кейту приговорят? Если с ней такое сделают? Получается, что Кейта -- враг дейтрийского государства. Точнее, государство -- враг Кейты.
Сомнения поднимались из давно забитой душевной глуби, взламывая корку заросших рубцов.
Чем мы лучше дарайцев в таком случае?
Если не сопротивляться, позволить им прийти -- они не уничтожат всех дейтринов. Не психи же они. Не уничтожили же все население Лей-Вея. Все, что будет -- потеря национальной идентичности, идей, потеря всего, что нам дорого. Но так ли уж важно все, что нам дорого? Стоит ли оно такой цены?
В Дарайе тоже много несправедливости и горя. Но именно - "тоже". Как это сравнить, взвесить? На каких весах?
Дарайя не сахар -- но мы-то чем лучше?
Люди в Дарайе разучились творить. Говорят, они лишены благодати -- но ведь это легенда, это даже не "официальное мнение церкви". Психология утверждает, что дарайцев развращает потребление. В старом Дейтросе уровень потребления также был высоким -- но по-другому. Хорошо, предположим, это действительно очень плохо, ужасно.
Но ни одна самая гениальная симфония, ни блистательный роман, ни пленительные стихи не стоят хотя бы одной человеческой жизни. Это несоизмеримо.
В лагере, говорят, невыносимо тяжело. Лагеря -- либо в холодных климатических зонах, либо на южных тропических островах, где свои проблемы. В пустынях. Заключенные тяжело работают -- Дейтрос не может позволить себе содержать неработающую массу людей. Строят новые дороги, поселки. Добывают руду. Рабочий день 12 часов. Бараки, колючая проволока. Раньше были и сильные перебои с кормежкой, сейчас, вроде бы, с этим стало легче. Охрана... Охраняют лагеря гэйн-велар, конечно, но есть и небольшая часть гэйнов, как везде -- для прикрытия в Медиане. Прикрывают они, ясное дело, не только от дарайцев -- но и от возможного побега... К тому же в Медиане ставятся постоянные заслоны и ловушки, иначе по крайней мере сильного гэйна нельзя было бы удержать в лагере.
Противно еще то, что официально все это "как бы" не существует. Все знают -- но не пишут об этом, не обсуждают, не выносят или почти не выносят на народные советы. Никаких подробностей. Как будто этих людей вышвырнули из общества и больше не надо ими интересоваться.
Лицемерие. Как во всем у нас, с ожесточением думала Ивик. Вот и с браком так же. Официально у нас все добродетельные -- все же ходят хотя бы 2 раза в год на исповедь. А на самом деле живут как хотят. Тогда уж лучше жили бы как в Дарайе, без всяких официальных браков, было бы по крайней мере честно.
Еще через неделю в санаторий позвонила Кейта. Ее выпустили. Все обошлось.
- О Господи! Я приеду к тебе, - сказала Ивик, - прямо сейчас собираюсь и выдвигаюсь...
- Не надо! Давай лучше я к тебе, но завтра. Сегодня еще побуду с семьей, а завтра Эль все равно уходит. Я все равно хотела тебя навестить перед отправкой на Триму. У вас там хорошо, тепло. Погуляем.
Ивик покорилась.
Кейта осунулась, побледнела, острое лицо похудело еще больше. Страшненько она выглядела, если честно сказать. Морщины встопорщились у глаз, и стало заметно, сколько ей лет. И настроение подавленное. Ивик было очень жаль подругу, но опять же -- чем помочь? Она предложила сходить в поселок, там чудесное кафе, мороженое, вино. Кейта согласилась.
- Что они с тобой сделали? - спросила Ивик. Они шли по широкой горной тропе бок о бок, слева -- поросшая мхом бурая стена, справа -- в туманном мареве пропасть с темными остро торчащими вершинами елей. Небо поздней осени сияло чистой голубизной.
- Да что со мной сделаешь, - вздохнула Кейта, - ничего такого. Беседовали. Долго. Днем и ночью.
- Кололи, наверное, что-нибудь?
- Ну немного. Да ничего страшного, Ивик. В молодости меня такие вещи вводили в ступор, а сейчас... да ну их.
- Ты уже бывала в Версе раньше?
- Один раз. Я ведь была в плену, помнишь? После этого. Положена же проверка. Тогда меня это очень обидело и оскорбило. Я ж такая крутая, я не согласилась на предложения дарайцев, бежала из плена. А тут... такое. Причем кто меня проверял? Гэйн-велар, которые вообще в жизни боя не нюхали. И еще хойта. Там ведь всегда есть хойта, для богословских консультаций. Но сейчас знаешь - я отношусь философски.
- Они ничего не нашли?
- Нет, конечно. Что они могли найти? Основная проблема была в моих фантомах. А здесь ситуация слишком уж щекотливая. Мои фантомы известны, вся верхушка шематы Тримы их принимала, все критики хоть по разу да высказались положительно. Некоторые хойта тоже, хотя не все. Если же признать хоть один мой фантом вражеским и не соответствующим -- что тогда? Менять всех людей в Стратегии? Все командование? Вообще признавать, что вся шемата Тримы уже десятилетия действует неверно? На это они пойти не готовы. Это была глупость. Ну а простая проверка по фактам ничего не дала -- меня обвинить не в чем.
В поселке было многолюдно -- выходные, ребятишки возвратились из школ. Как у нас, подумала Ивик. "У нас" -- на Севере, в построенном всего 20 лет назад городке Майс. Только в Майсе сейчас уже снег, и на каждом шагу -- снежные крепости, залитые горки, катки, компании на простеньких коньках, старшие тянут малышей на санках и волокушах. А здесь -- детвора облепила ветви высокого, уже сбросившего листву платана; младшие бегают еще голоногими, гоняют старенький мяч, лезут в лужи. Кейта и Ивик умолкли, не сводя глаз с детишек. Они обе -- по дейтрийским меркам -- не очень-то много достигли как матери. Всего по трое детей. На Триме трое детей -- почти подвиг, а здесь почти ничего. Но ведь здесь и растить их легче, подумала Ивик. Трудно только с младенцем, но в это время ты не работаешь. И не надо думать о том, как их прокормить. На Триме -- приходится. Не надо отрывать кусок от себя -- блага распределяются на всех одинаково. Не надо думать об их образовании - это полностью берет на себя государство. Большую часть времени дети проводят в школе, тебе остается их только любить и баловать. Не надо беспокоиться об их будущем -- будущее устроено. Кто-то, конечно, все равно умудряется беспокоиться, как мама за Ивик -- но ведь необходимости такой нет.
Ивик с тоской смотрела на детишек. На молодых мам, гордо шествующих по улице с младенцем в подвеске (а иногда еще и выводком старших сзади). Кейта положила руку ей на плечо.
- Тоже иногда думаю -- вот так бы и жить. Эльгеро был бы рад, он тоже хотел бы много... И потом, когда их только трое, и одной уже... - Кейта умолкла. Ивик взглянула на нее. У Кейты дочери уже больше нет, только два сына. А вот было бы их много, и несколько девочек... и что, было бы легче? Фу, противно даже думать так.
В кафе было тоже полно народу -- и отдыхающие из трех окрестных санаториев, и местная молодежь. Но удалось найти хороший столик, в углу, Ивик с Кейтой коротко бессознательно поконкурировали за возможность сесть к стене, лицом в зал, чтобы взглядом контролировать окружающее, а спина чтобы была защищена сзади. Кейта улыбнулась и уступила.
Какая разница...
Ивик не любила сладкие вина, но местное было хорошим. Взяли на двоих сразу бутылку. Отпуск, сказала буфетчица, неограниченный сегодня, новый урожай, хватит на всех.
- За благополучный исход давай выпьем, - сказала Ивик. Кейта кивнула. Вино казалось густым и тягучим, как сироп. Ивик закрыла глаза, чтобы не потерять ни йоты вкусовых ощущений.
- Мы так переживали за тебя. Ты даже не представляешь.
- Хорошо, что вы все есть у меня, - просто сказала Кейта. Потом добавила, - там мне иногда казалось, что я совсем одна. Понимаешь -- совсем. Но это, конечно, глупость.
- Я никогда бы не поверила, что ты в чем-то виновата.
- Мне иногда самой начинало казаться, что я виновата. И сейчас еще кажется. Знаешь, Дейтрос намного сложнее, чем мы думаем. Информационная среда Дейтроса... Мы думаем, что она однородна. А на самом деле -- разные касты представляют мир по-разному, и внутри каждой касты... особенно хойта... Скорее однородна среда гэйнов. И то -- относительно. Но это у нас потому, что -- общий жизненный опыт
- Гэйны тоже разные.
- Да, конечно... но сравнительно...
- Почему тебе казалось, что ты виновата? От впечатлительности?
Ивик это понимала -- она вот тоже постоянно считала себя виноватой во всех проблемах с Марком.
- Видишь ли, мои представления... они в самом деле отличаются от представлений хойта. Не всех, но очевидно -- многих. Знаешь, церковь сформировала Дейтрос. Но ведь раньше и церковь была другой. И она меняется, эволюционирует...
- Я думала, церковь не меняется.
- О нет, Ивик, ты не права. Еще как. Ведь церковь -- это люди. Догматы остаются неизменными, а вот их толкование... Поколение хойта, которое спасло Дейтрос -- уже вымерло. Тогда они были организующей, объединяющей силой. Армией Господа. Они были власть имеющими и говорили как власть имеющие. А сейчас... они все больше обращаются к вопросам индивидуального спасения.
- Но это же неплохо, разве не так? - осторожно спросила Ивик.
- Не знаю. Конечно, раньше Верс был еще хуже, чем сейчас. Но ведь и сейчас рассматриваются вопросы о ереси... Теперь, правда, за ересь уже только запрещают публичные высказывания, а раньше -- сама понимаешь. Но не в этом дело...
Кейта отхлебнула вина.
- Видишь ли, хойта... само призвание хойта. То, что я тебе говорю -- это только тебе, как подруге...Призвание хойта, говорят -- служить Господу. Но что это означает? Служить Господу -- это и значит в физическом смысле, в земном -- служить людям. Ведь в Евангелии много раз говорится: как вы сделали это одному из братьев моих меньших, так сделали мне. И все в этом смысле...
- Ну что же тут особенного? - удивилась Ивик, - это общеизвестная истина. Святая Кейта... и многие вообще об этом...
- Да, конечно. Но толку-то людям от существования хойта, понимаешь? Не всех, конечно. Но есть такие...
Ивик подумала. Хойта - знала она всегда - очень нужны Дейтросу. Так же нужны, как Трима - без них Дейтрос перестанет быть собой. Может, только благодаря тому, что выжила часть монахов, сохранились монастыри, Дейтрос смог восстановиться после Катастрофы. Непостижимо, нелогично даже. Но это люди, которые всегда, в любых условиях хранили веру, а Дейтрос ведь и построен на вере.
Теоретически это так. Практически - Ивик вдруг вспомнила всех священников, с которыми говорила, когда в ее жизни все пошло наперекосяк, и знакомо больно заныло в груди. Лучше уж не вспоминать.
- Мы все живем для людей, для общества. Мы, гэйны, защищаем. Кто-то строит, производит, кормит, учит, лечит... Но и хойта... Они не просто же так, не сами по себе. Они нужны Дейтросу, людям. Не только чтобы выполнять какие-то телодвижения обрядовые. Они -- авторитет, духовный авторитет. Они знают, как нужно. Говорят об этом. Хойта -- он должен быть как учитель, лекарь, психолог. Вот ты приходишь к нему, и он тебе поможет. По крайней мере, все сделает, чтобы помочь. И в целом каста хойта определяет идеологию Дейтроса. Понимаешь, не только охрана догматов, но и определение, как именно эти догматы реализовать в обществе. Этим наша церковь всегда отличалась от триманской. Та приспосабливалась... какое общество есть, такое и ладно, а мы будем тихонько отправлять наши обряды... по сути уходить от мира, от решения проблем. А наша -- формировала общество.
- И это тоже все правильно. И всем известно.
- А теперь, представь, какие-то хойта говорят - нет, нам все равно, мы просто любим Господа, мы вот такие его слуги, и в принципе, нам все равно, как вы там живете... А зачем они тогда? Это я, Ивик, потом стала уже думать. После Верса. Зачем? Почему люди должны их кормить, содержать - что они отдают остальным? Знаешь, на самом деле у них многое изменилось за эти десятилетия. Очень многое.
Ивик догадалась, о чем говорит Кейта. Но расспрашивать было неловко. Захочет -- сама расскажет все подробно. Кейта очередной раз обернулась -- спиной к залу сидеть ей было все же некомфортно. Вот Ивик -- удобно. За соседний столик только что уселась молодая пара. Очень молодая, наверное, еще учащиеся. Лет шестнадцать. А может, чуть больше. Ивик перехватила их взгляд, короткий, друг на друга, и острая зависть кольнула в грудь. Господи, почему же у меня-то так никогда уже не будет... Такая нежность, такое счастье. А ведь было же!
Это не гэйны, не квиссаны -- у девчонки длинные темные волосы; парень был бы в форме, молодые парни-гэйны обычно и в свободное время щеголяют в парадке. А эти, значит, из другой касты. Просто молодые ребята.
- Давай за мертвых, - сказала Кейта. Ивик снова закрыла глаза и залпом выпила бокал. Помолчали.
- Вот теперь ты уйдешь надолго, - сказала Кейта. Ивик вздохнула. Говорить ей, что чуть было уже не решила отказаться? Да нет, не стоит.
И честно говоря, Ивик бы не отказалась. Даже если бы с Кейтой в самом деле что-то случилось.
Ивик себя уже давно изучила. Стыдно признаться, но все сомнения в правоте Дейтроса, все проблемы -- ничто по сравнению с возможностью пережить новое приключение, а ведь работа на Дарайе -- это... ну это просто очень интересно. Новое. Необычное. Как отказаться?
- Но самое главное -- чтобы тебе было хорошо. А в сложившихся обстоятельствах.... может, для тебя так и лучше.
- Ты права, - грустно кивнула Ивик, - я уйду... не буду мешать. Всем будет лучше.
- Ну не всем. Нет. Мне без тебя будет.. грустно. А детям твоим...
- Даже пока не знаю, как сказать Миари... она очень ко мне...
- Кому-то ведь надо, - сказала Кейта утешающе, - мой отец...
- Я знаю.
Отец Кейты, великий разведчик, много лет работал в Дарайе, сложилось так, что Кейта даже не знала, кто ее отец, выросла без него.
Опять говорим обо мне, подумала Ивик. А ведь трагедия случилось с Кейтой.
- Тяжело тебе было? - спросила она, - в Версе?
- Да ничего, - Кейта пожала плечами, - был только один момент. Только один. Когда я....
Она замолчала, взгляд ее, устремленный в одну точку, вдруг стал больным. Непонимающим, недоуменным. Ивик положила руку на предплечье Кейты. Она видела такие взгляды у раненых, как будто человек недоумевает -- за что ему такая боль, почему именно в него попало, что вообще случилось, почему нельзя вскочить, бежать дальше... Кейта помотала головой, будто вытряхивая мысли, и лицо ее снова приняло обычное выражение.
- Я долго думала обо всем этом, - сказала Ивик, - ведь что-то у нас все-таки устроено не так. Если людей вот так... если лагеря. И отец Даны, помнишь? И ты вот...
- Ну со мной-то ничего такого не случилось. И ведь Ивик, в большинстве случаев -- ничего не происходит. Просто проверка. Потом выпускают.
- Но кого-то и не выпускают. И потом еще я думала, про охрану границы. Мы все это знаем... мы же с квенсена были в патрулях. Да, в основном, конечно, охраняем от дарайцев. Но нам же давали инструкции, задерживать и своих тоже. Я ни разу не столкнулась с такой ситуацией, но патрульные наверняка иногда...
- Но ты же знаешь, что своих, перебежчиков, мы задерживаем крайне неэффективно. И как? Проверять всех, кто ходит по Медиане, невозможно. Поданы позывные, пароль, а цель, куда человек идет... Это надо реально постараться, чтобы нарваться на патруль.
- Обычные люди не разбираются в этих тонкостях... нарываются.
- Но редко. Кто хочет -- тот уходит из Дейтроса.
- Я знаю, Кейта. Я знаю. Но ведь сама эта ситуация... это же ненормально -- задерживать людей. Должна быть свобода. Захотел -- ушел. А у нас...
- Свобода -- это когда мир. У нас война.
- Но у нас всегда будет война, наверное... они же нас не оставят в покое.
- Значит, всегда будет так, как сейчас.
- Но тогда чем мы вообще отличаемся от дарайцев?
- Ну знаешь! Многим отличаемся.
- Понимаешь, у нас плохо одно... у них другое... У них атрайды, у нас лагеря. И они плохие, и мы не сахар. А ведь это -- вся моя жизнь. Вот ты говорила о призвании. А в чем мое призвание -- в войне между одним плохим государством и другим, которое ничуть не лучше?
- Эльгеро сказал бы, что -- в защите христианства, церкви, Тримы.
- Это же вранье. Эльгеро просто такой человек. Он не задумывается...
- Почему же не задумывается...
- Кей, я не хочу его обидеть. Но он выучил просто какие-то вещи в квенсене, и больше ни о чем не думает. Не пересматривает. А на самом деле же все сложнее. Мы не просто христианство защищаем. А определенную его версию.
- Нет, Ивик, это просто христианство и есть. На земле оно всегда существует так -- в версиях. У тех, кто говорит "просто христианство" - на самом деле тоже своя версия.
- Тогда почему наше христианское государство не лучше того, светского? И зачем вообще защищать его? Зачем для этого нужно государство? Можно молиться хоть в подполье, кто мешает. Дарайцев, говорят, триманская версия христианства теперь уже устраивает...
- Так оно там тоже значительно изменилось. Как и вся ситуация на Триме вообще. Но ты не права, Ивик. Да, ни одно государство -- не рай. И не может быть раем по определению. Но...
Кейта побарабанила по столешнице.
- Давай-ка еще выпьем. За успех твоего назначения!
Они выпили.
- Видишь ли, я-то была в Дарайе. В плену. Со мной не делали ничего страшного. Просто предлагали выбрать, и я выбрала.
- Я знаю, что ты выбрала Дейтрос. Но ты же тогда о Дейтросе ничего не знала.
- Зато я узнала, что такое Дарайя.
- А если бы тебя здесь... вот сейчас... если бы -- в лагерь?
- Я бы там не осталась, - просто сказала Кейта.
- Насколько я знаю, охрана там в Медиане очень серьезная.
- Значит, убили бы. Но меня могут убить в любой момент и на работе, какая разница? А может, и удалось бы уйти.
- И куда бы тогда?
- На Триму. Затаилась бы, залегла.
- Нашли бы.
- Не хватило бы ресурсов, - усмехнулась Кейта, - ты же знаешь, как у нас... Ну и нашли бы -- тот же самый результат. Что терять?
Ивик кивнула. И это было понятно. И в общем-то Кейта права. Гэйн не дрожит за свою шкуру. Чего же бояться Верса...
Но ведь был же этот взгляд, тусклый, остановившийся. Что-то она пережила -- о чем молчит? Что-то с ней все же делали?
- А кто на тебя написал, кстати? Все-таки хойта?
- Да, - Кейта криво усмехнулась, - есть там такие... светочи. Не скажу, что все, но один вот нашелся. А я ему доверяла. Друг Аллина... переписывалась. Делилась сокровенным. Потом как-то вроде разошлись во мнениях... а потом вот так. Знаешь, Аллин на меня очень повлиял. Он был моим другом. Он же был гэйном. Он знаешь, как ногу потерял? Прикрывал отступление, остался последним -- и...
- Это нормально. Любой гэйн бывал в такой или похожей ситуации. Ну многие.
- Да, это нормально. И он тоже так -- как все. Я тогда не понимала, почему он хочет стать хойта. Не понимала, но уважала это желание. Радовалась за него. А чем дальше, тем... все больше менялось. В последнее время мы почти не общались. Отходили друг от друга все дальше. Ну что ж, бывает... не скажу, что мне это было легко, но что поделаешь. Из-за него мне все хойта, тем более -- его друзья, казались такими знающими, духовными, хорошими.
Ивик вспомнила - "только гэйн может понять гэйна".
- Может быть, разные касты вообще... никак не могут найти общего языка.
- Не знаю, - сказала Кейта.
Разлила еще раз вино, без тоста, просто так, выпила свой бокал залпом. В глазах ее снова появилось то аутичное беспомощное выражение.
- Я знаешь, одного не могу понять никак. Ну ладно, везде есть подлецы, все нормально. Бывает. Хойта -- еще тоже не гарантия, что человек порядочен. Я другого не понимаю... Мне ведь, Ивик, показали эти бумаги. Сначала донос этот. Потом -- протокол расследования, сначала ведь расследовали вопрос, прежде чем арестовать меня, наблюдатель Верса был в монастыре, говорил там с теми, кто меня знает, записал все... довольно много гадостей. Причем гадости не конкретные -- ну а в чем меня можно обвинить? - а такие... мировоззренческие. И там под этим протоколом стояли подписи -- значит, с этими монахами он беседовал, и они там расписались. Ивик, так вот -- подпись Аллина там тоже стояла, под этим протоколом.
- Наверное, случайно, - тут же сказала Ивик, - наверное, он и не знал, к чему это... почему...
- Ты знаешь, - выдохнула Кейта, - я перестала верить, что он не знал и не понимал. Если не знал и не понимал -- значит, не хотел. Понимаешь -- не хотел знать.
Она смотрела в окно теперь. Ивик увидела, что глаза Кейты влажно блестят, и тут же поняла, что никогда, ни разу еще не видела, даже на похоронах Ашен не видела такого, чтобы Кейта плакала.
Слезинка выкатилась из глаза и покатилась по сухой смуглой щеке. Ивик погладила руку Кейты.
- Забудь, - прошептала она, - просто забудь. Не думай об этом. Это пройдет.
Вся бригада Марка -- двенадцать человек -- собралась за столом. Ивик накануне испекла три торта "Наполеон", по рецепту с Тримы, и теперь надувалась от гордости, слушая, как строители нахваливают ее торты, а женщины -- в бригаде было пять женщин -- наперебой просят рецепт.
Мясные кармашки готовил Марк, их уже почти начисто подмели. Отмечали сдачу объекта. Это для бригады серьезное событие, Ивик не так часто принимала участие в подобных встречах, ведь и вообще дома не часто бывала...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги