- Я знаю. Ведь все эти сиббы не случайно годами не могут найти работу. Кто-то из них, конечно, сдался и уже не ищет давно. Просто ждет старости, чтобы пойти в Колыбель. Но кто-то ищет годами... и никакого толка. Но у Шелы, может, есть какие-то связи. Беда в том, что сиббом я не могу здесь жить...
- Ну это понятно, нереально. Не хватало тебе еще регулярных проверок.
- Да, сиббов слишком жестко контролируют.
Ивик помолчала.
- Я сегодня чуть не ушла с работы. Просто выручил случай. Я не знаю, как с этим жить, Кельм. И не знаю, стоит ли так. Может быть, правильно было бы повернуться и уйти, но не допускать, чтобы моими руками -- такое... или хотя бы на моих глазах. Но с другой стороны, какое это имеет значение -- моими руками или нет. Как будто чужими руками -- это правильнее. Это на самом деле не решение проблемы. Это -- как страус, спрятать голову в песок. Пусть другие убивают, а я чистая и хорошая, сижу себе дома и занимаюсь хорошими богоугодными делами.
Кельм провел рукой по ее волосам.
- Хорошая моя. Помнишь, на Триме, в Союзе была такая книжка фантастическая... о другой планете. Они много писали про космос, не то, что мы, про другие планеты. Как парень из будущего попал на такую мерзкую планету, и там были излучатели, промывающие мозги. И он взорвал Центр. Он долго и целенаправленно искал Центр -- как только понял, в чем дело -- и взорвал его. Помнишь?
- Да, помню, вроде.
- Если бы здесь был какой-нибудь Центр, конечно, проще было бы его взорвать -- и дело с концом. Но Центра-то нет. Уничтожить весь этот мир какой-нибудь новой версией темпорального винта... супербомбами... иногда хочется. Но это абсурдно. Мы должны спасать, а не уничтожать. Их спасать. Уничтожать систему. Так вот, то, что мы делаем -- это и есть взрыв Центра. Только не эффектный, не быстрый, сильно растянутый во времени. Но мы это сделаем. Я тебе обещаю, Ивик. Мы это рано или поздно сделаем, или же сделают другие после нашей смерти. Мы сделаем это -- или сдохнем по дороге.
Ивик обняла его и ткнулась носом в плечо.
- Хочешь, подвезу? Садись.
Девочка жила в одном подъезде с Ивик, кажется, на третьем этаже. Может, девочку она бы и не узнала здесь, в центре, но собака не позволила ошибиться -- белый мохнатый песик с полустоячими ушками, с черными бусинками носа и глаз. Маленькая дейтра подхватила собаку на руки, влезла на сиденье.
- Спасибо. А то автобус еще только через полчаса...
- Знаю, как транспорт ходит, сама недавно ездила. Но на работу без машины практически не добраться...
Девочке было лет пятнадцать. Квисса, подумала Ивик. Из старших. Уже бы патрулировала в Медиане.
- Ты где учишься? - Ивик вырулила на эстакаду.
- В свободной.
- А, это хорошо. А давно живете здесь?
- В Дарайе? Ну да. Двенадцать лет. Мне было три года, когда родители переселились.
- Как тебя зовут?
- Нэти.
- А меня Ивенна. А его как?
- Это она. Ее зовут Кая, - девочка погладила собаку. Ивик оторвала руку от руля и дала песику понюхать пальцы. Шерсть собачки была на ощупь жестковатой.
"Ренита" мчалась по автостраде над городом, внизу таяли огни. Нэти сидела благовоспитанно, выпрямившись. С таким видом, будто каждый день раскатывала в машинах. Но в окно все же поглядывала.
... почему обязательно квисса. Могла бы принадлежать к другой касте. Гэйны -- вообще редкость. Училась бы сейчас в какой-нибудь академии или профессиональной школе. Наверное, не было бы у нее этого шикарного маникюра, накладных фиолетовых ногтей; блестящих стрелок у бровей и прочего пирсинга, сверкающей помады на губах; подержанной, но модной кожаной курточки. Выглядела бы, как говорят эмигранты, убого и носила бы убожество... хотя это как посмотреть, думала Ивик. Все это гораздо более субъективно, чем даже оценка произведений искусства. Нам-то наши простые платьица не казались убогими. Наоборот. После формы как платье наденешь -- чувствуешь себя феей. Королевой. И мальчикам очень даже нравилось. А что еще надо? Ивик представила попутчицу в дейтрийском светлом платьице до колен. В зимней теплой куртке и штанах полувоенного кроя. Без пирсинга и всей этой косметики. Проще бы, конечно, девочка смотрелась.
- Ты, наверное, Дейтрос и не помнишь?
- Не-а. Почти ничего. Родители говорят, там нищета...
- Все относительно, - Ивик пожала плечами, - с голоду никто не дохнет. Колыбелей нет, однако, всех обеспечивают. Стариков, больных. Работа у всех...
- Так за работу же не платят.
- Ну да, там другая система, - согласилась Ивик.
- А вы почему ушли оттуда?
- Да были неприятности. С Версом.
- В Дейтросе тоталитаризм, - сообщила девочка. Ивик кивнула. Перестроилась в крайний ряд и начала съезжать с автострады в собственный район, Кул-Риан.
- Вот мы уже почти и дома.
- Как здорово, быстро! Спасибо, что подобрали меня.
Нэти помолчала и сказала неожиданно.
- А мне иногда хочется... побывать в Дейтросе. Мы все понимаете, в школе.. нас дразнят. Дринами. Мы для них -- никто. Но и в Дейтросе мы никому не нужны, и я ничего не помню. Это для меня не родная уже страна. Я даже не знаю, кто я. И не здесь, и не там.
Ивик зарулила в собственный двор.
- Понимаешь, - сказала она, - это не так уж важно. Мне случалось жить... в разных местах. Главное -- не то, где ты живешь, а то, кем ты себя чувствуешь. А Дейтрос -- он отличается тем, что там все люди нужны. Понимаешь -- все.
Нэти озадаченно посмотрела на нее. Ивик осеклась. Да уж, разведчица. Помолчала бы.
Девочка в три года оказалась здесь. Не по своей воле. С ней это сделали родители. В чем она виновата? И сколько таких вот, вырванных из родной среды -- просто по вине родителей.
- Спасибо, - сказала Нэти, - без вас бы я два часа добиралась.
- Не за что. Беги.
Ивик защелкнула двери ключом и смотрела вслед убегающей фигурке с белой собакой на поводке.
"Наступила весна, сугробы вдоль дороги съежились и подтаяли, зацвели бездомные снеженки; возвращаясь из Медианы, патрульные больше не кривили лицо от обжигающего морозного воздуха. В эти-то дни он перестал вспоминать, перестал сравнивать, начал просто жить -- но может быть, это усталость окончательно подкосила его. Не вспоминать -- то же самое, что прекратить мыслить и жить".
Ивик перечитала последнюю фразу, вычеркнула "прекратить", потом еще одно слово, и оставила безликое "не". Все равно, что не жить. Беспомощный, сонливый мозг не мог выдавить уже ничего нового. Хотя именно сейчас, в полусне, Ивик так хорошо видела идущего по размякшей весенней дороге Алекса иль Карна, о котором писала. Обыкновенный патрульный, ро-шехин, командир шехи. У Алекса погибла в прорыве вся семья (как у Хайна), его имя напоминало Триму, да и было неопределенно-триманским. Он был похож на Кельма. Все мужчины, о которых писала Ивик, были чем-то похожи на Кельма. "А я бы хотел быть просто патрульным командиром, - сказал Кельм, - альтернативный вариант моей жизни. Я бы, наверное, и стал таким, не попал бы в разведку, если бы не плен. Мог работать, как твой Алекс. Организовывал бы шеху, планировал патрули. Наряды распределял, носы вытирал бы..." В его голосе звучала легкая тоска. "Ты был бы хорошим командиром", - ответила Ивик. Сон на несколько секунд слетел с глаз, потому что она думала о Кельме. О том, как хорошо с ним играть. Как легко и приятно писать для него. Он сам пишет иначе, наверное, он гений. Стиль Ивик был колеблющимся и неуверенным, как она сама, и сейчас опять неуловимо приближался к стилю Кельма. Но тот зато скопировал уже две, три мелочи, детали, микрособытия сюжета -- у нее, Ивик. Может быть, им надо писать вдвоем -- что-то одно. В соавторстве. Но Кельм должен закончить свой роман; "Время тепла"; Ивик понимала, что если все получится, то роман не только напечатают, его станет читать каждый дейтрин, он останется в веках. Она это знала точно. Но Кельм не писал уже недели две, ему просто некогда. Тяжелая грустная мысль как грибница проросла сквозь сердце -- у них вообще никогда ничего серьезного не получится. Они вне, как это говорится, литературного процесса. И не может ничего получиться у человека, всерьез занятого другими вещами. Надо быть патрульным гэйном, два раза в неделю ходить в Медиану, несколько раз тренироваться -- а все остальное время, все мысли, всю энергию отдавать творчеству. Только так может что-то получиться. Литература требует всего человека, а если ты занят взрывом Дарайи -- какая может быть литература. Ты слишком многого хочешь. Только и остается, что бездумно играть, ни на что не надеясь. Ивик встала, вытащила одеяло, подушку. В три часа ночи -- никакого желания ложиться как следует. Она ткнулась в холодящую подушку горячим лицом. Алекс превратился в Кельма, улыбнулся ей, помахал рукой. Они рядом стояли на этой размокшей весенней дороге, и ветер все-таки еще обжигал лицо терзающим льдом.
Эйтрон медленно погас, экономя энергию. В окошечке чата в углу осталось висеть непрочитанное сообщение от юзера под ником Тилли: "Ивик, наш знакомый сегодня переезжает. Я завтра буду занят весь день, пробую лыжи, хотя мастер и утверждает, что они еще не готовы. Не звони мне. Я сам позвоню или напишу. Целую, люблю, твой Т.".
Приняв решение, Кельм успокоился. Плохо то, что в атрайде он побывал с утра -- там, собственно, и узнал о страшном: Эрмина перевели в корпус Ри. Обычно атрайд он посещал два раза в декаду. Через два дня можно идти снова, не вызывая подозрений, но сейчас уже нельзя тянуть целых два дня.
Занимаясь обычной текучкой, он кинул почту Торну -- давно обещанную и законченную сводку; надеясь таким образом привлечь внимание начальства и спровоцировать вызов. Торн давно с ним не разговаривал. А темы для разговоров уже накопились. Расчет Кельма оправдался, еще до обеда начальник Центра разработки виртуального оружия вызвал его к себе.
Речь пошла о новом расписании работы с вангалами -- теперь Центр обслуживал две боевые части; подопечные Кельма были разделены на шесть групп. Кельм, как обычно, жаловался на тупость вангалов и отсутствие педагогических способностей. Начальник казался слегка взбудораженным, белые редкие волосы прилипли к черепу, на лбу выступили капли пота. Впрочем, это могло быть просто от легкой простуды, Торн шмыгал чуть покрасневшим носом, на столе громоздился термос с чаем.
- Сезонный вирус? - сочувственно спросил Кельм.
- Да. Пустяки, - начальник махнул рукой, - смотрите, не заразитесь. Не хватало мне еще больных сотрудников...
- Я закаленный, - сообщил Кельм, - дейтрина так просто не возьмешь...
Он рассчитывал таким нехитрым образом перевести мысли начальства на атрайд и пленного. Это получилось, глаза Торна сузились.
- Да, кстати, вы собирались присматривать за этим пленным. Что там в атрайде?
- Был недавно. Без изменений... Они практически не подпускают меня к нему, не дают говорить. Профессионалы, - с презрением произнес Кельм. Он знал о вечной конкуренции среди психологов -- начальник лиара имел то же самое образование и считал себя, как водится, куда лучшим специалистом, чем эти костоломы в атрайде.
- Думаете, вам удалось бы... э-э... уговорить?
- Гарантии, конечно, я дать не могу. Но я знаю, за какие ниточки тянуть. Понимаете -- знаю. Я сам был таким. Я прошел определенный путь... и знаю, как сделать, чтобы и этот парень изменился таким образом... Может быть, - решился добавить он, - вы сами должны были бы туда пойти. Обычно специалисты из Лиара всегда принимают участие в работе с пленными... Но мне не доверяют, видимо, потому что я сам дейтрин. А ведь это как раз преимущество.
Риск, что Торн сам отправится в атрайд вместо Кельма -- был на самом деле минимальным. Торн был ленив и меньше всего любил вмешиваться в некрасивые дела с пленными.
А вот иерархическое возмущение в нем вызвать удалось. Торн схватил трубку жестом, означающим "да-что-они-себе-позволяют".
- Да. Старшего психолога... Ах, уже в корпусе Ри! Илейн, что вы себе позволяете? Мы говорили, что мой человек будет следить за процессом. Вы вообще не ставите нас в известность... Да, я все понимаю. Ну и что?... Вы что, считаете, что мой человек неблагоприятно... Я скажу вам, почему вы так поступаете. Не говорите ерунды! У него есть конкретный план, и он готов говорить с пленным. Вы просто не хотите его подпускать, и я понимаю, почему, Илейн!... Ну а как вы считаете, человек с нормальной психикой должен реагировать?... это здесь совершенно ни при чем. Мы делаем одно дело. Надо не ставить палки в колеса, а... Хорошо. Значит, он подойдет, и вы обеспечите возможность.
Торн бросил трубку. Высморкался в бумажный платок, скомкал, кинул в корзину для мусора.
- Все нормально, Кэр. Идите в атрайд, договоренность есть. И уговорите этого парня, ваш иль Нат теряет СЭП, нам нужно свежее пополнение.
Кельм знал, что ему предстоит увидеть, и замечательно владел эмоциями. Его лицо никак не изменилось, когда он вслед за Илейн переступил порог ненавистного корпуса Ри, на который и смотреть не мог без внутреннего содрогания. Он протянул руку и даже слегка улыбнулся, здороваясь с новым ведущим психологом Эрмина, интеллигентным, с тонкой бородкой дарайцем по имени Найт Саммэл. Даже столь опытные человековеды не могли заметить ни малейшего волнения или смущения дейтрина, когда он вошел в камеру, где содержали теперь Эрмина.
Пленный лежал точно так же на кресле, как и раньше, но больше не был привязан. Просто не двигался.
Старые синяки и ссадины на нем поджили. Но сразу, при первом же взгляде Кельм заметил под правой ключицей большой кровавый прокол, словно в этом месте стоял катетер, и вот его удалили; прокол был замазан какой-то желтой дезинфекцией, правая рука повисла безжизненно. Темные глаза мальчика заволоклись мутью, пленкой, как у курицы со свернутой шеей; он сначала никак не отреагировал на появление людей, а потом, увидев белый медицинский костюм Саммэла, заметно вздрогнул, в основном левой половиной тела, словно судорога перекосила, и тут же застонал от боли.
Кельм напрягся, подобрался. Теперь следовало быть очень точным и внимательным. Самая опасная часть плана. Давно разработанная, отрепетированная самостоятельно и с Ивик.
- Ну, Кэр, говорите! - с легким ехидством приказала Илейн. Оба психолога с интересом наблюдали за ним.
- Облачное тело верните, - сказал Кельм, - мне нужно будет перейти с ним в Медиану.
- Облачное тело сейчас возвращено, - сказала Илейн, - период восстановления. Но извините, мы тоже будем присутствовать при беседе.
- Разумеется, разве я предлагал что-то другое?
Кельм подошел к мальчику, взял за левое, здоровое плечо, заглянул в лицо.
- Эрмин...
Опухшее, измученное лицо пленного перекосилось. Он попытался хотя бы смотреть в другую сторону.
- Эрмин, ты помнишь меня? Меня зовут Тилл иль Кэр, я работаю в центре разработки виртуального оружия. Мы с тобой уже говорили... Ты слышишь меня?
Мальчик не отвечал.
- Он слышит, - заметила Илейн. Кельм склонился ниже.
- Эрмин, я был на твоем месте. Я хочу тебе кое-что показать. Закрой глаза. Эшеро Медиана!
И он, держа парня за плечо, перешел вместе с ним в серое, освобождающее пространство Ветра.
Здесь, правда, о свободе говорить не приходилось. Вангалы, стоящие вокруг, немедленно вскинули шлинги. В ближнем бою, со шлингами, и вангалы не так уж бесполезны. Кельм опасался, что ему разрешат выход лишь с накинутыми петлями, в этом случае ничего не получилось бы. Но психологи решили не перестраховываться. Они теперь стояли за спиной Кельма, с интересом наблюдая за происходящим. Пленный лежал на почве Медианы, чуть согнув ноги. Кельм присел рядом с ним.
Затем он совершил следующее -- незаметно для окружающих создал невидимую, акустически закрытую сферу вокруг себя и Эрмина. Нажал клавишу плейера, в точности воспроизводящего его голос -- плейер транслировал беседу на поверхность сферы. Внутри же неощутимого "пузыря" Кельм мог говорить все, что угодно -- никакие звуки наружу не вырывались.
Это была сложнейшая медианная задача, для очень хорошего гэйна. Дарайцы, даже работая всю жизнь с пленными, все же не представляли возможностей настоящего гэйна в Медиане. Они видели и слышали -- Кельм сидит рядом с пленным и произносит речь о том, что Медиана -- это свобода, что надо думать о себе и надо сохранить жизнь, потому что мертвый гэйн уже никогда не сможет создать ничего настоящего; что именно ломка, которой сейчас подвергали Эрмина, приводит к тому, что вскорости пленный теряет Огонь, спивается, превращается в развалину -- не надо допускать, чтобы это произошло... и еще всякое-разное. Рассказывает о своем -- якобы -- опыте. Эрмин, как и ожидалось, молчал.
На самом же деле внутри маскирующей сферы происходила совсем другая сцена.
Кельм нагнулся к уху Эрмина и тихо сказал.
- Дейри.
В мутных глазах мальчика появилось подобие интереса.
- Слушай внимательно, - жестко произнес Кельм, - я создал акустическую сферу, у нас пара минут. Я стаффин шематы Дарайи. Я разведчик, внедрен в местный лиар. Я вытащу тебя отсюда. Если понял, просто опусти веки. Не двигайся, они нас видят.
Помедлив, дейтрин чуть прикрыл на секунду глаза. Понял.
- Ты должен согласиться на сотрудничество. Тебя доставят к нам в лиар. Остальное -- моя забота. Соглашайся не сейчас, не сразу. Потяни несколько часов, лучше до завтра. Это должно выглядеть убедительно и не связано со мной. Испугайся следующей операции. Задача ясна?
Пленный не мигая смотрел на него. В глазах читалось недоумение. Кельм произнес с нажимом.
- Это приказ. Выполняйте, гэйн.
Эрмин опустил веки. "Есть". Кельм с облегчением снял сферу. Перешел по "горячему следу" обратно на Твердь, в сопровождении психологов. Пленный теперь оказался на полу, из-за легкого смещения Медианы. Двое медбратьев стали поднимать его, укладывать обратно на кресло. Кельм почувствовал, как пот предательски заливает шею, и сердце колотится. Разведчик обязан владеть собой, но генерация медианных образов не позволяет этого; создав сложнейший и мощный образ, Кельм выпустил наружу подсознание, превращающее его в ребенка, будящее эмоции; надо быть монстром, чтобы немедленно овладеть собой и затолкать подсознание в клетку; Кельм и был таким монстром, но вегетативные реакции -- пот, сердцебиение -- сдержать невозможно, и психологи не могли этих реакций не заметить.
Впрочем, кажется, они приписали это обычному волнению.
- Ну что ж, Кэр, пойдемте. Посмотрим, может быть, ваши внушения возымеют действие.
Ивик не могла думать ни о чем, все валилось из рук. Ей казалось, все обязательно кончится плохо.
Всего лишь новая операция. Рискованная, но ведь всё у них так. Вот и с Кибой было много риска. А здесь Кельм имеет дело с гэйном, вменяемым и мужественным человеком, априори своим. И в надежность акустической сферы Ивик верила -- в Медиане сама тестировала ее вместе с Кельмом (за считанные минуты, пока не заметит патруль). И все равно руки тряслись, и на работе Ивик толком не могла сосредоточиться, совершала одну ошибку за другой. Короткое "не звони" - к сожалению, приказ; она ничего не имеет права узнавать. Мобильник оттягивал карман мертвым грузом. Чтобы успокоиться, после работы Ивик решила пройтись по центру. Через две декады Возрождение, гигантские сетчатые лотки перед магазинами, витрины битком набиты особым, зимним печеньем ста сортов, конфетами, шоколадом, готовыми подарками в завернутых прозрачных пакетах с яркими лентами. Скидки, распродажи. Жизнь бурлила, Ивик затерялась в демократичной пестрой толпе: дамы в элегантных, но массово-дешевых туалетах из "Табока", мамаши с целым выводком детей, в кое-как напяленном барахле из "Рони", прилично одетые пожилые дарайки с мужьями, всякое отребье в синтоке. Вот прогремело шумное, резко выделяющееся на вид семейство из Лей-Вей: коричневая кожа, непонятный щебет речи, дешевое тряпье и яркие браслеты на девочках. Шесть детей, включая младшего, в коляске. Пожилая дама -- наверное, ее родители еще Готану служили -- неприязненно поджала губы. Поймала взгляд Ивик и совсем отвернулась. Ах, да, Ивик ведь тоже чужая, "дринская рожа". Хотя и приличная, конечно, на взгляд обывателя -- живет одна, имеет работу, обеспечивает себя.
Даже неизвестно, что интереснее -- разглядывать товары или людей. И то, и другое отвлекает от страха, засевшего под грудиной. Ивик взяла себе кофе и булочку в маленьком кафе. Вскарабкалась на высокий стул -- ноги после рабочего дня гудели. Сладкое тоже отвлекает, успокаивает. Мобильник забился в кармане.
Ивик дрожащими пальцами выхватила его. Это просто сообщение от Кельма.
"Заинька, у меня все хорошо. Лучше некуда. Я занят, дня три мы не увидимся. Но завтра я черкну тебе письмецо. Люблю, целую, твой Т".
Ивик глубоко, облегченно вздохнула. Пальцы ее уже набирали подтверждение. Три дня карантина, это понятно. Чтобы убедиться, что все на самом деле прошло хорошо. И завтра надо проверить тайники и, вероятно, придется выйти на связь.
Эрмина привезли на следующий день, и Кельм сразу узнал об этом. Теперь следовало ждать удобного момента, чтобы увидеться с ним. Кельм написал сообщение в Центр и заложил его в тайник для Ивик -- сообщение уйдет сегодня же. Ивик работает быстро и добросовестно.
Лишь через сутки выдался подходящий момент для общения с Эрмином. Начальник лиара с пленным уже беседовал. Предполагалось, что Эрмин усилит собой "Контингент Б". Консультант по оружию Тилл иль Кэр, также имел к нему прямое отношение, и ничего удивительного не было в том, что он решил навестить выздоравливающего.
В лиаре была собственная небольшая больница, для заболевших из "Контингента А" и для таких вот особых случаев. Кельм отметился на входе и вскоре уже входил в отдельную маленькую палату, где содержали дейтрийского пленного. Эрмин сразу отреагировал на звук шагов, напрягшись, широко открыв глаза. Над его головой пищал монитор, висел пластиковый мешок капельницы. Но вид у парня был получше, чем в атрайде.
Кельм поздоровался. На предмет скрытых микрофонов палату проверять бесполезно - в углу открыто висит камера, передавая информацию на наружный пост. На такой случай у Кельма имелась надежная техника, искажающая акустический сигнал. Разведчик сунул руку в карман, спустил предохранитель и нажал рычажок, приведя в действие глушилку. Теперь до дежурных -- если они вообще слушают - донесутся лишь невнятные отдельные слоги сквозь шипение. И выглядит это не направленной помехой, а случайным сбоем в работе камер и микрофонов.
Это не надолго и все равно подозрительно -- но для краткого разговора сойдет. Тем более, что обычно дежурные ничего не слушают, насколько Кельму было известно.
Кельм сел на стул рядом с пленным. Эрмин уже узнал его и смотрел выжидательно. Умница.
- Все хорошо, - тихо произнес Кельм, - я заглушил звук, у нас есть пара минут. Ты в безопасности сейчас. Боли сильные?
- Они мне обкололи эти места, - сказал Эрмин, - кажется, блокада нервных узлов. Лучше стало. Но рука не двигается.
- Парез. Это пройдет. Боли будут сохраняться еще долго, к сожалению. Тебе сделали один прокол?
- Три. Еще здесь и здесь...
- О Господи! Ничего. Это все пройдет со временем. Потерпи.
Кельм потряс головой, словно пытаясь стряхнуть ненужные эмоции.
- Значит, так. У меня не было разрешения на операцию, я вытащил тебя по своей инициативе. Все идет не по плану. Это означает, что нам, возможно, придется долго ждать дальнейших инструкций. Переправить тебя в Дейтрос самостоятельно я не могу. Нужна поддержка оттуда. Побудешь пока здесь, в лиаре. Пока лежишь, они тебя не тронут. Но скоро придется вставать. Потребуют тесты -- выполнишь тесты. Они неприятные, мерзкие, но мы тоже их выполняли, когда внедрялись. Я постараюсь стать твоим куратором, тогда с тестами вопрос отпадет. Если придется делать маки -- делай спокойно, это ничего, вся информация поступает ко мне, а от меня -- в Дейтрос. Я не смогу с тобой говорить часто. Помни -- ты сейчас принадлежишь к шемате Дарайи и подчиняешься непосредственно мне. Играй. Продолжай свою линию. Я буду искать способ отправить тебя домой. Все понял?
- Понял.
- Ты молодец, Эрмин иль Дайн.
Гэйн настороженно сощурился, лицо чуть перекосилось. Он лихорчно вспоминал что-то.
- Не беспокойся, - сказал Кельм, - ты ничего не назвал. Ни имени сена. Ни номера своей части. Мне сообщили твои данные из Дейтроса.
Парень посопел носом.
- А... а то я уж подумал... знаете, вроде помню, что ничего не говорил. Но там такое...там так, что уже и не помнишь ничего толком. Вдруг вытянули что-нибудь еще.
- Нет, ничего они из тебя не вытянули, - глухо сказал Кельм, - я понимаю, о чем ты. Не беспокойся. Ты очень хорошо держался.
Эрмин чуть покачал головой. Кельм кивнул.
- Меня зовут Тилл иль Кэр. Кстати, называй меня на ты и по имени, при посторонних обязательно. Ты молодец, что продержался еще сутки. Сломался на новой операции?
- Да, - парень часто заморгал вдруг, - вообще-то трудно тянуть было. Они меня ни на час в покое не оставляли. А наутро опять приволокли инструменты, хотели новый прокол делать... Тогда я и решил, что момент настал... Спасибо вам. Спасибо огромное. Не знаю даже, как благодарить.
Кельм молча смотрел на парня. Хотелось погладить его по голове -- как сына, которого никогда не будет. Но он не рискнул. Только взял в ладонь вялые расслабленные пальцы Эрмина и крепко сжал.
- Все будет хорошо, братик, - тихо сказал Кельм, - ты вернешься домой. Тебя больше не тронут. Потерпи еще немного, теперь будет гораздо легче. Поверь мне, все будет хорошо.
Они не виделись пять дней. Кельм завладел рукой Ивик, стащил перчатку и сунул голую ладошку себе в карман. Лишь бы касаться, трогать, ощущать пальцами ее кожу. Ивик казалась очень красивой, возбужденной, слегка пьяной -- глаза блестели, она говорила быстро и сбивчиво.
- Ты ведь уже прочитал то, что я вчера получила из Центра. Ругаются? Что тебе будет теперь за это?
- Да что мне может быть? Уволят без выходного пособия. В атрайд отправят!
- В Верс!
- Ага, именно туда. Да не переживай, ласточка, ничего не сделают. Пока я здесь и не раскрыт...
- Но это в самом деле было очень опасно, Кель! Только что закончено другое дело...
Кельм кивнул. С Кибой вчера связывались, но результатов у него пока никаких нет -- он даже еще не смог созвониться со старым знакомым, занимавшимся два года назад дельш-излучателем.
- И тут сразу это! Но ты такой молодец! И у меня такая гора с плеч... ты знаешь, я поняла, что все это время так давило... Я же извелась просто. И работа достает, конечно, но и Эрмин... как я подумаю об этом. Я его ни разу не видела, но...
- Да уж конечно, гора с плеч, - подтвердил Кельм, - а я знаешь как этому рад?
Он внезапно повернулся к Ивик и подхватил ее в охапку. Гэйна взвизгнула и засмеялась, вцепившись в его куртку, а Кельм закружился с ней на руках -- прямо среди толпы, шокируя благовоспитанных дарайцев. Потом опустил свою ношу на землю. Взял под руку.
- Вот так я рад. Шендак, Ивик, чтобы при мне еще раз такое с кем-нибудь делали? Да я сдохну лучше. Идем!
Они шли по центру города -- сияние огней ярче дневного света, темнота вытеснена в тусклое небо. Горели витрины, рассыпались пестрыми огнями вывески и рекламы, переливались флаконы, драгоценности, зеркала, стекло, свечи, гирлянды, фонари, в этом ярком разноцветьи колыхались ткани, заманчиво громоздились пакеты, коробки, фрукты, сладости, товары, товары, товары... невозможно остановиться, невозможно сосредоточить взгляд. И толпа, вечная веселая шумная толпа, жадное сверкание глаз, учащенное дыхание, наряды, негромкий гул разговоров. Кафешки, закусочные, бумажные стаканчики, сосиски, вертела, мороженое, сласти -- на каждом шагу. Толпа -- лучшее прикрытие; лист прячут в лесу -- здесь можно говорить о чем угодно, здесь говорят все, и никто не слышит других.
- Он, Ивик, молодец. Мальчик ведь, если подумать, как мои интернатские. Семнадцать лет. Я велел ему потянуть время, и он тянул еще почти сутки. Это какой-то сверхчеловек просто. Но я так рад, что все-таки он там был не так долго. Он еще живой, нормальный. Слава Богу, слава Богу, что все это так быстро удалось сделать... Ивик, хочешь, мы выпьем чего-нибудь?
Они пили кофе из бумажных стаканчиков, обжигая язык, грея замерзшие руки. Сначала постояли у стойки кафе, потом со стаканчиками двинулись дальше.
- Ой, смотри!
Здесь начинались павильоны очередной ярмарки, сейчас их проводилось много. Прилавок напротив заманивал орешками в сахаре разных сортов, засахаренными фруктами, причудливыми конфетами.
- Хочешь орешков?
- Не... то есть да. Подожди, смотри сюда!
Ивик потащила Кельма к павильону поближе. Продавец -- плотный, в теплом тулупе, в смешной коричневой шапочке, с седыми бакенбардами, переминался с ноги на ногу. А на прилавке -- разноцветные фонарики, такими украшают комнаты к дню Возрождения. В полутьме плавали красные, зеленые, синие огоньки, чудесные изделия из стекла -- лебеди, олени, светофоры, изогнутые вазы, цепочки, бокалы причудливых форм.
- Смотри, как красиво, правда?
- Здорово.
- Берите, - сказал продавец, - цепочку возьмите, сейчас самое время. Или лебедя -- лучший подарок. У этих -- глаза рубиновые.
Кельм улыбнулся.
- Спасибо. Красивые вещи у вас.
Он посмотрел на Ивик, щеки ее раскраснелись, прядка выбилась из-под шапочки, темные глаза блестели, как у ребенка, впервые попавшего в цирк.
- Хочешь такого лебедя?
- Да нет, зачем мне... Лучше орешков давай купим. Но красиво, да?
Они купили орешков. Кельм надел Ивик перчатки, чтобы руки не мерзли, а сам держал орешки в горсти ("у меня рука больше"), и временами кормил Ивик с руки. Она выбирала орешки губами с его лни, как олень.
- Ужасно вкусные...
В загончике гуляли живые оленята. Дети столпились вокруг, повизгивая от восторга. Рядом били фонтанчиками искр бенгальские огни.
Лицо Ивик вдруг опять затуманилось.
- Кель, а как ты думаешь, вот этот... я не знаю, сам он делает эти фонарики или нет... Ну тот, кто делал эти фонарики -- он гэйн? Ведь они же не могут всех проверять, наверное. Может быть...
- Да как тут определишь? - удивился Кельм, - в Медиану бы с ним вышли -было бы ясно. А так... я думаю, просто хороший ремесленник. Не обязательно же быть гэйном, чтобы сделать красиво и уютно.
- А вот у нас такого нет... может быть, что-то здесь не так, Кельм? У нас нет денег, нет продаж, и нет таких ярмарок, такого удовольствия...
- У нас же бывают праздники, разве хуже? Беднее -- да, столько электричества мы не тратим, и материалов таких нет. Но ведь не хуже... веселее... разве не так? И разве у нас не бывает, чтобы люди делали такие красивые вещи? Вспомни, бывает же...
- Но это как-то не так... - начала Ивик. Задумалась. В самом деле, если вспомнить, то и в Дейтросе многие, и не только гэйны, занимались ремеслами, и что-то красивое выпиливали, вышивали, вырезали, лепили... и выставки бывали, и на праздниках вот так можно полюбоваться. Но почему-то там это все не воспринималось так ярко и празднично. Ивик вспомнила Хэлу, та всегда говорила "дейтрийское убожество". И на такой вот ярмарке ощущаешь некую правду за ее словами.
- Может, правда, личная инициатива... вот я что-то создал своими руками и продаю, а люди покупают... может, в этом есть что-то?
- Что-то -- это то, что все эти вещи здесь можно купить. Ты не замечала, что сам процесс... продажа, покупка... сам этот процесс как-то действует на людей?
- Именно, - вдруг поняла Ивик, - именно так. Мне даже показалось, что этот продавец -- гэйн, такая красивая витрина. А на самом деле все это не действовало бы так, если бы это нельзя было купить. Жажда заполучить, заграбастать себе -- вот что делает эти вещи желанными и манящими...
- Может, и так, - сказал Кельм, - наверное, ты права. Слушай, детка, ты совсем замерзла.
- Да нет, ничего. Не сравнить со вчерашним!
Вчера на сеанс связи Ивик ездила почти за сто километров от города. И от машины пришлось далеко отходить. Почти шесть часов на морозе, в открытом поле. Ивик, конечно, еще в квенсене привыкла к морозам, но телу от этого не легче.
И сейчас носик у нее покраснел, а лицо cовершенно заиндевело.
- Да и мне тоже холодно. Давай зайдем погреемся?
Нырнули в небольшой торговый пассаж. Можно посидеть в кафе, но пить и есть ничего больше не хотелось. Пошли вдоль стеклянных витрин. Ивик, как всегда рядом с Кельмом, было просто все равно -- о чем разговаривать, куда идти. Он взял ее за руку.
- Кстати, давай тебе купим что-нибудь приличное на праздник? Я же знаю, наверняка у тебя одни пуловеры и штаны...
- Нет, у меня юбка есть... ну давай купим, - согласилась Ивик. Чем-то же надо заняться. Они вошли в первый попавшийся магазинчик, хозяйка бросилась им навстречу. Кельм решительно отклонил предложение помощи. Ивик бездумно бродила между стойками, перебирая дорогие вещи, каждая блузка -- в треть ее зарплаты. Ивик не очень понимала, чем все эти тряпки отличаются от подобных же в "Рони", стоящих раз в десять меньше. Ей все это не особенно и нравилось. Заинтересовали искусной выделкой цепочки, лежащие на витрине, с крошечными бриллиантами. Ивик начисто забыла, зачем они вошли сюда. Потом оглянулась на Кельма, который сосредоточенно-увлеченно перебирал платья, и устыдилась. Она ведет себя как маленький ребенок. Абсолютно пассивно. Она ведь женщина. Должна выбирать, интересоваться, самостоятельно решать, что ей нравится. Решать и выбирать ничего не хотелось. Кельм подошел к ней с охапкой платьев в руках.
- Пошли мерить.
Оранжевое оказалось хорошо, но -- открывало стянувшийся ожог на плече. Черное Кельм отверг, Ивик согласилась с ним -- она не любила черного цвета. Натянула светло-серое, бархатное, с ровно лежащими ворсинками. Кельм, прищурившись, разглядывал ее.
- Берите это, - посоветовала продавщица, - очень хорошо смотрится!
Кельм даже не спрашивал, нравится ли Ивик платье. Видно, понимал все ее невежество в подобных вещах. Протянул другое, светло-синее.
- Давай еще это посмотрим.
Ивик натянула платье. Посмотрела на себя в зеркала примерочной, вздрогнула. Незнакомая роскошная красавица -- огромные темные глаза, матовая, будто напудренная кожа, точеная фигурка в облегающей синеве. Ивик раскрыла занавеску. Кельм покачал головой.
- Какая ты... С ума сойти, Ивик, какая ты...
И продавщице:
- Заверните нам, пожалуйста, платье.
Ивик быстро оделась. Вышла, следила за ловкими движениями необычайно любезной продавщицы, заворачивающей покупку.
- Кельм, - шепотом сказала она по-дейтрийски, - это половина моей зарплаты. Почти.
- Ах, какая досада, - ответил он, - а я хотел нефтяную скважину в Лей-Вей прикупить...
И ткнул в витрину с украшениями, в кулон с голубым топазом.
- И еще вот эту цепочку нам, пожалуйста, заверните.
Келиан не очень понимала, зачем и почему надо, кроме учебы и работы, заниматься спортивными тренировками, да еще такими тяжелыми. Но все ее новые друзья этим увлекались, и в конце концов, это весело. В школе физкультура для Кели была ужасом кромешным. Нормальная спортивная одежда -- то, что все в классической школе считали "нормальной" - стоила бешеных денег, а Кели сроду не могла купить даже в "Рони" тренировочные штаны. На физкультуре девочка чувствовала себя хуже всего, в своих вечно дырявых кроссовках или вовсе босиком, потому что кроссовок нет, в барахле из социального магазина, ничем не напоминающем фирменные спортивные вещи. Кели в играх не брали в команду. Над ней подхихикивали. И все потому, что она училась в школе, не соответствующей ее уровню. Так ей и сказал однажды заместитель директора "ты учишься в школе не по твоему уровню". Но училась-то она хорошо, и выгнать ее не могли...
Ей доставляло теперь наслаждение являться на тренировку в фирменном спортивном костюмчике, красно-синем с полосками, с лейблами фирмы "Тигр". В мягких пружинящих беговых кроссовках. В здешней школе уроков спорта вовсе не было. И на тренировки, щедро предлагаемые спортклубом, ходили немногие. Но компания, с которой познакомилась Кели, почти в полном составе занималась "боевым искусством". Что интересно, тренировки вела дейтрийская тренерша. Эмигрантка. Она и в Дейтросе преподавала спорт в какой-то школе.
А вот здесь ей повезло устроиться в интернат. Говорят, посодействовал кто-то из бывших гэйнов, работающих в лиаре.
До собственно "боевых искусств" Кели пока не дошла. Тренировки были выматывающими. Бег по дорожке, проложенной вокруг интерната, три километра, пять, шесть. Бег интервальный. С отягощениями. Силовая тренировка каждый раз. Всякие приседания-отжимания. Немного техники -- разучивали какие-то головоломные движения, Кели плохо понимала, как их применять в борьбе. Более продвинутые ребята проводили спарринги. Кели лишь иногда давали постучать по мешку, подвешенному на канате. После полутора часов такой тренировки выходили мокрые насквозь, футболку хоть выжимай. Но Кели нравилось потом, после душа, блаженное тепло, раскатывающееся по мышцам, мгновенный подъем настроения.
Вот и сейчас она с наслаждением прижмурилась, натягивая все еще новенькую, фирменную одежду -- до сих пор не могла привыкнуть к тому, что у нее все это есть, и все это можно купить -- роскошное кружевное белье, обтягивающие серые штаны, пуловер в малиновую полоску, с длинным вырезом горловины. Ноги сунула в мягкие кожаные белые ботинки. Подошла к зеркалу, взяла фен. В девчоночьей раздевалке Кели была одна -- сегодня никто из девочек на тренировку не явился. Да собственно у Асты иль Харс занимались почти одни мальчишки, и все они, насколько знала Кели, были в Клубке Сплетающихся Корней.
Даже странно, почему приняли ее. И не просто приняли, а именно пригласили. Сначала она подумала, что Энди в нее втюрился -- однако же, ничего подобного. К ней все относились хорошо -- и это было непривычно. Проклятый забери, да все в этом интернате относились к ней нормально! И даже не в том дело, что она теперь одевается как все -- а в том, что здесь все такие же, как она... с придурью... иногда даже куда больше выраженной -- взять хоть Луарвега.
Но никто из Корней в нее не втюрился. Втюрился парень из класса, Райс. С ним Кели даже поцеловалась раза два. Но это оказалось скучно. Некогда заниматься глупостями.
Она высушила короткие светлые волосы феном. Запихала мокрую футболку и штаны в сумку -- комом. Надо не забыть в стиралку кинуть, а то в прошлый раз три дня пролежало -- сумка та-ак воняла потом. Вскинула сумку на плечо и вышла из раздевалки.
У подоконника стояли Энди и Луарвег. Энди кивнул ей. Кели подошла.
- Слышь, мы сегодня хотим немного отметить... ну что Лу и Ви уходят. Подходи тоже, если хочешь, мы у Ви собираемся в девять.
Кели подумала. Дома лежала начатая сказка про Негорящее окно. Кели уже знала, что там будет дальше. И писать очень хотелось. А до девяти времени немного, и получалось-то лучше всего именно поздно вечером. Но ведь Лу и Ви правда уходят насовсем. И надо бы отметить как-то...
-- Я приду, - сказала она.
В комнате Ви сидел один только Луарвег, и света не было -- лишь на столе теплился ночной кристалл. Кели сморгнула. Она только что писала про Негорящее окно, и ей показалось, что жизнь переходит в сказку -- и здесь тоже уютно, легко и можно отдохнуть от палящего нестерпимого света.
Кели села напротив Луарвега.
- Привет, - сказал он, застенчиво улыбаясь. Кели взглянула на парня, и тот отвел взгляд. Луарвег не любил смотреть в глаза. Мог, но не любил.
Кели мало с ним общалась -- с ним не так-то просто общаться.
- Привет, - сказала она, - а где остальные?
- Они придут сейчас... пошли в магазин. Надо купить.
- Что ж мне не сказали -- я бы тоже принесла чего-нибудь.
- Да это не... не обязательно.
Он помолчал. Потом спросил.
- Как у тебя дела?
Кажется, спросил потому, что неловко молчать. Кели улыбнулась. Луарвег ей нравился -- такой неловкий, смешной.
- У меня хорошо.
- Я сегодня хотел такую маку сделать... - сообщил Лу, - такую, знаешь... представляешь, синий туман поднимается от земли, и душит, он ядовитый, им нельзя дышать, и одновременно в нем зарожда... зарождаются крутящиеся плотные вихри и пробивают тело как молекуляр... молекулярные стрелы, а в теле взрываются.
- Класс комбинированного оружия, - вспомнила Кели. Они как раз изучали с консультантом Кэром тактику.
- Ага... красивая мака, правда? Но я вспом... вспомнил, что нам же надо делать вид, что мы не можем, и переделал эту маку... сделал слабее. И без вихрей.
Он подумал.
- Я буду скучать по работе. Когда уйду.
- Ты же будешь писать!
- Да, но... писать -- это здорово. Но я хочу и в Медиане... это так классно. И сейчас уже плохо оттого, что нельзя в полную силу. Я хотел бы быть гэйном. Почему я дейтрином не родился...
- Тебе бы воевать пришлось. По-настоящему.
- Ну и ладно.
- А ты бы смог? - спросила Кели.
- Конечно, смог бы, - уверенно сказал Луарвег. Кели по-взрослому покачала головой. Какой он все-таки пацан! Он думает, что воевать -- это так же легко, как делать маки. Да, делать маки интересно, что ни говори. Кели самой очень нравилось играть в Медиане. Она иногда развлекалась просто так, вот например, вчера построила небольшой сказочный замок... Но ведь воевать -- это другое. Это тяжело. Кели, собственно, тоже не имеет такого опыта, но Луарвег уж слишком наивен. Кажется, он так и живет в мире своих роботов и андроидов, о которых пишет.
- Ты... очень симпатичная, - вдруг выговорил Лу. Кели с удивлением взглянула на него.
- Спасибо.
А ведь она, похоже, нравится этому смешному парню... Хотя вряд ли, подумала Кели. Просто он очень не уверен в себе. Ему нравятся практически все девчонки, и любая, кто обратит на него внимание... в общем, тут надо только проявить инициативу. А стоит ли? Кели подумала и решила, что нет.
Хотя он симпатичный, добрый и трогательный...
Но... нет, все же не стоит.
Дверь распахнулась, и гурьбой ввалились мальчишки, разбавляя неловкую ситуацию.
- Крэйс есть! - заорал Энди, и остальные подхватили:
- Ума не надо!
Бутылки загремели по столу, затрещали открываемые пачки. Сыр, колбаски, хрустики, орешки. Кели потянулась за стаканом. Рядом с ней плюхнулся Диэл, парнишка на год постарше. Глянул на нее смеющимся серым взглядом, налил из бутылки крепкого по градусу крэйса.
- Давайте, чада, выпьем, - начал Виорт, поднявшись со стаканом в руке, - ибо покидаем мы вас и надежные стены и уходим в безнадежное плаванье!
- Давай-ка пей, капитан!
- Корни пробивают асфальт!
Кели хлебнула, зажмурившись, крепкой жидкости. Оказалось не так уж противно. Но до дна все же не получилось. Она потянулась за хрустами, захватила целую горсть.
- Корни проломят плиты, - сказал Ани.
- А вы тут того, - заметил Ви, - без нас не скисайте.
Диэл положил руку на плечи Кели. Она дернулась было в сторону, но потом подумала -- а чего я, собственно?
Было весело в полутьме, тепло, жарко, гудели голоса Корней, крэйс шибал в голову. Было так, как у Ликана. "И вот я сижу, и вокруг -- плещется рейк". Виорт взял клори и спел свою старую песню. Потом инструмент перешел к Ланси. Тот играл неплохо, и в основном -- Ликана.
Мне не хватает на небе четвертой луны...
Диэл тесно прижимался к Кели, от него лился мощный поток тепла. Диэл был старше ее на год, обыкновенный дарайский мальчишка, долговязый, с прямыми, как пакля, белыми волосами. А какая разница, подумала она.
Но каждой ночью я вижу свой город,
И мне больше не снятся сны.
Этот день слишком ясен и слишком долог.
Мне не хватает на небе четвертой луны.
Четыре луны -- в Дейтросе, вдруг вспомнила Кели. Вздрогнула. Это было невозможно держать в себе, особенно после трех стаканов.
- Слушай, это он что -- о Дейтросе? - прошептала на ухо Диэлу. Тот сначала не мог понять.
- Ну там же, в Дейтросе, четыре луны... у нас две, а у них четыре.
- А-а, вот ты про что... да не. Вряд ли. Это так, случайно. Когда Ликан это писал, еще Новый Дейтрос только недавно открыли... Вряд ли он это имел в виду. У него же много такого...
Наверное, правда, случайно, подумала Кели. Да и нет ничего такого в этой песне. У Ликана все песни такие, что не разберешь толком, о чем. Как хочешь, так и понимай -- в том и прелесть.
Набравшись наглости, Кели протянула руку за клори.
- О-о, а ты что, умеешь?
- Немного.
Кели училась играть. Сразу, как пришла в интернат -- взяла напрокат клори и начала. Слова, рождающиеся в ее душе, властно требовали мелодии, и мелодии рвались наружу -- но Кели никто никогда не учил музыке. Теперь же она выучила несколько аккордов, неумело еще, и пыталась петь то, что так долго не находило выхода.
И удалось, она сыграла, почти не сбиваясь, с трудом переставляя непослушные пальцы, но сыграла и спела.
День отнимет тревогу,*
У тех, кто выходит с утра,
Я вдыхаю дорогу,
Глотаю миры и ветра,
Это вовсе не трудно,
Над серым асфальтом лететь,
Я играю на струнах,
На струнах звенящих путей
*Александр Зимбовский
Почти не слыша одобрительных возгласов, отдала клори. Если бы кто-нибудь умеющий, мастер, взял бы да и положил все это на нормальную музыку... сделал бы композицию. Ведь это же рэйк, настоящий рэйк. Ани в принципе рэйкер, играет на кортане, но не похоже, чтобы его интересовали стихи Кели; его вообще только музыка интересует.
Пели уже хором. Опять Ликана.
Умильные судороги мышечной ткани, *
Уютные раковины личного счастья --
А небо все злее и ниже над нами,
А воздух от ярости рвется на части...
Довольно гадать, что будет,
Храня безучастный вид --
Нас никто не осудит,
Но и никто не простит.
Вдевайте же ногу в стремя,
Пока закат не угас
Мы убиваем время --
Время убивает нас.
(*Ян Мавлевич)
Ночью чужие губы жадно скользили по ее лицу, сливались с раскрытым ртом. Кели не помнила, как оказалась в этой чужой комнате. Ей было все равно. Все равно уже пора -- все девочки в классе давно... Так оно и бывает. Потом стало больно, она крикнула, забилась, пытаясь вырваться, но поздно. Она тихо плакала, не то от боли, не то по пьяни, но не сопротивлялась уже. Позже, проснувшись, она гладила белесые волосы Диэла, ткнувшегося ей в грудь. Алкоголь испарился, как морок. Она пыталась понять, какой он, Диэл. Наверное, интересный, хороший парень. Пишет странные картины -- распадающиеся цветные полосы; играет на клавишах. Вот Корни взяли его к себе, значит, не дурак, понимает кое-что. Да проклятый его знает, какой он... А что, теперь он -- ее парень? Они теперь вместе? Или это просто случайность. Естественно же, а чего ты ждешь, если пьешь в компании парней? Наверное, случайность, решила Кели, и от этого ей сразу стало легко.
Она осторожно выпуталась из объятий завозившегося Диэла, подхватила штаны и блузку и быстро скользнула в душ.
Ивик все-таки пришла к Киру на второй день Возрождения - Рождества. Ей даже не удалось отметить праздник с Кельмом - снова нельзя было видеться по каким-то причинам. Но для Кира он передал ей через тайник очередную флешку.
Ивик было неловко явиться сюда, и первые пять минут она стеснялась всего - своего зачем-то праздничного, купленного Кельмом голубого платья, да еще ведь и цепочку надела, дура; своего здесь появления. Дернулась, увидев в комнате двух незнакомых девушек - наверное, они тогда и приходили к Киру в первый раз. И еще там сидел оборванный сибб, судя по одутловатому красному лицу - алкаш и очевидно, нарк, ничего хорошего.
- Извини, - одними губами сказал Кир, - ты не предупредила. Иначе я бы назначил тебе встречу без них...
- Да, я не предупредила, это мой прокол, - так же тихо ответила Ивик, - но это ничего.
- Заходи, коли уж так. Ничего не случится. Они тебя не знают, а ты не представляйся подробно.
- Это тебе, - Ивик протянула ему сверток, - ничего такого. Подарок это!
Ей было неловко дарить что-то существенное, но она рассудила, что продукты в любом случае не помешают. В свертке было дешевое, но хорошее красное вино (полусухое ламайское), тортик, дорогой шоколад.
- О-о, это отлично! - Кир на кухне зашуршал бумагой, - да ты проходи, Ивик, садись! Сейчас начнем уже!
Сибб назвал себя Лари, девушки - Аллорой и Нилой. Обе были накрашены - в Дейтросе их бы в церковь так не пустили. Аллора по-мужски обнимала более хрупкую Нилу за плечи. Ивик смущенно отвела глаза.
Горели свечи. Как в детстве. Полутьма озарялась только свечами и неяркими гирляндами вдоль стен. Да еще лампочками, укрепленными над самодельным алтарем и над Книгой.
Ивик плоховато помнила порядок рождественской службы, но было ясно, что отец Кир и не придерживался никакого порядка. Стоя перед своей маленькой общиной, в некоем самодельном подобии белой рясы, он читал Евангелие:
В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего.
Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим.
И сказал им Ангел: не бойтесь!
Это "не бойтесь!" отец Кир произнес неожиданно звонко и четко и поднял глаза.
Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь;
(Лк 2; 8-11)
Он не стал произносить никакой проповеди. Не было здесь и ладана -- впрочем, кадить слишком опасно, запах может проникнуть на лестничную клетку. Противоречие, по поводу которого на Триме жестоко рубились одни традиционалисты с другими - стоять ли священнику "спиной к народу" или "лицом к народу" - здесь не существовало. Народ сидел в кружке на стульях, и священник - в их кругу, как равный.
Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев.
А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое,- как пребывает в том любовь Божия?
Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною.
(1 Ин 3; 16-18)
Ивик, слушая привычные с детства слова, скосила глаза на соседок. Обыденные их лица были теперь озарены огнем -- был ли то огонь свечей, или тихий восторг глаз. Серо-голубые глаза Нилы, светло-карие -- Аллоры, и даже мутные глаза сибба прояснились. Они раньше не слышали этих слов. Чтобы слышать их теперь -- они многим рискуют. Даже, в сущности, жизнью.
Но ведь и мы так, подумала Ивик.
В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви.
(1 Ин. 4,18)
И снова отец Кир поднял глаза и пристально посмотрел на свою общину.
Наверное, этот его взгляд и был проповедью.
Ивик показалось, что отец Кир смотрит прямо на нее, и взгляд этот -- до самой глуби, до тех пронизывающих воспоминаний -- первого страшного ранения в Медиане и чьих-то рук "Единственная моя, любимая"; до страха и боли, пронизывающих всю жизнь, до давно приобретенного умения побеждать и боль, и страх. И нового круговорота страха, боли, любви -- и так до конца жизни... И еще ей показалось, что отец Кир -- понимает ее.
Кто говорит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?
(1 Ин. 4,20)
Все здесь было по-другому. Не так, как в детстве, когда эти слова наполняли душу неземным восторгом, когда все было так чисто, так хорошо, так верно. Настоящие хойта в белых одеждах, с аскетически просветленными лицами, соседи и товарищи, мама и вся семья - все вокруг, ладан, свечи, такая родная, такая светлая церковная атмосфера... В ней забывались и растворялись обиды, душа, омытая исповедью, обретала чистоту и воспаряла...
Какое там!
Ничего похожего здесь не было. Было четверо грешников, не исповедовавшихся и абсолютно не достойных приступить к Чаше. Был неправильный, явно еретический - да и священник ли вообще, большой вопрос... Была служба не по уставу, попросту игра в богослужение, не более того.
Священник читал теперь почему-то - опять не по правилам - из Апокалипсиса.
И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.
(Откр., 21;1)
Ивик вдруг словно ударило током. Вселенная стремительно сжалась, уходя в сингулярность, с огненным ревом падали друг в друга, взрываясь, галактики, и за смертью брезжили новые небеса, невиданные нами, невозможные, и новая земля, и все это был - Бог...
Отец Кир отошел к самодельному алтарю. Остальные так и сидели молча. Ивик подумала, может быть, надо встать на колени? Ничего не понятно. Мысли ее ускользнули к Кельму. Мысли были необыкновенно ясными в этот миг.
Их отношения с Кельмом - грех. Кельм и вовсе обречен на проклятие согласно традиционным представлениям. В древние времена считали, что грешников в аду поджаривают на сковородках, варят в кипящем масле и все такое. Может быть, на самом деле там - что-то более замысловатое. Как в атрайде.
После смерти, значит, он попадет в тамошний филиал атрайда. Или, скорее, Верса. Но тогда ей нужно быть рядом с ним. Какой тогда может быть рай, о чем можно вести речь?
Отец Кир подошел, держа в руках чашу и ноздреватую лепешку. Сел на стул рядом со своей общиной.
- Примите и ядите, - сказал он, - сие есть Тело мое.
И без всяких церемоний протянул лепешку сидящему рядом сиббу. Тот спокойно откусил и отдал хлеб Ивик. А священник передал по кругу чашу с вином.
Странное это было Причастие, Ивик никогда не испытывала такого, и не знала, совершилось ли Таинство, и все ли тут правильно - но и хлеб, и вино, были необыкновенно вкусными.
Почему-то стало легко и просто. Ивик перестала напрягаться, перестала думать о правильности происходящего, и общение больше не напрягало ее. Они ели всякие разносолы, и со смехом болтали обо всем подряд.
- Какое платьице, однако! - Аллора погладила Ивик по плечу, та вздрогнула, потому что прикосновение показалось ей двусмысленным... учитывая ориентацию Аллоры... и даже отчего-то приятным.
- Любовник подарил, - пояснила Ивик. Девушки засмеялись.
- Не бедный, наверное, любовник-то...
- Главное - не жадный, - заметила Ивик.
- О, это точно - главное, - подтвердил Лари.
- Выпьем? - Кир разлил вино, принесенное Ивик, по бокалам.
- Еще с винтом хорошо, - Лари полез в карман, вытащил блистер с белыми капсулами, - но мало у меня...
- Какой тебе винт, - сказала Аллора, - мне, по-моему, и так уже хватит.
- Правда, такое чувство, что мы и так уже пьяные, - тихим, будто сдавленным голоском произнесла Нила.
- Да, что-то в этом есть... я вот читал дейтрина одного, он про это пишет что-то. Кир, помнишь, ты же мне и дал... иль Лик, что ли?
- Шанор иль Лик! - полувопросительно, пораженно воскликнула Ивик.
- А ты откуда знаешь? - удивился Кир, - это не для широкого распространения было...
- Знаю. Случайно.
Они обменялись взглядами, но подробно сейчас говорить об этом было некогда. Лари поднял бокал.
- За Рождество!
- Отлично!
Они выпили за Рождество, чокнувшись бокалами, и Ивик то ли от вина, то ли еще от чего показалось, что сидят они все пятеро - близко-близко друг к другу, и она давно уже этих людей знает, и ей с ними - легко. Хорошо бы встретиться еще, подумала она, ощущая внутри острое сожаление - нет, не встретятся... разве что можно их завербовать, но этим, наверное, и так занимается Кир, ведь он связан с Кельмом. В общем, не ее ума это дело. А жаль... Они такие классные - непонятно, почему.
Или в вине все же что-то было? Так ведь и до вина она себя чувствовала так же. Лари негромко рассказывал сидящей рядом Ниле, как правильно делать вот этот желтый соус к птице, оказывается, он этот соус и готовил; Аллора разглядывала бусы - вернее, четки, но не канонические, замаскированные под бусы, лежащие на столе; такие вот Кир и мастерил, и такие подарил каждому на Рождество, Ивик достались нежно-голубые, подходящие к платью. И не надо было заботиться о разговоре, не надо было ничего стесняться, все было правильно и хорошо. Можно и просто молчать вместе. Разглядывать свечи, десятки свечей расставленных на столе, отражающихся в темно-красном вине, в блюдах, в стекле, в зрачках празднующих.
Кир поднялся и принес клори. Протянул Ивик.
- А ну-ка давай, давай, - обрвался Лари, - как там у вас в Дейтросе принято...
В Дейтросе существовали десятки рождественских песен -- целая культура, и каждая песня -- как жемчужина. И без них праздник -- не праздник. Ивик смущенно поглядела на дарайцев. На самом деле эти песни надо бы перевести. Но никто пока не озаботился.
-- Ничего, что я по-нашему спою?
Дарайцы наперебой заверили, что наоборот -- хорошо, что они с удовольствием послушают. Ивик стала играть вступление, легкую, звонкую мелодию "Младенца".
Он был из плоти, он был из крови, он мёрз -- зима
И на младенца сквозь дыры в кровле смотрела тьма
Дым над трубою свивался в кольца крутил, вертел
Звенели мухи и колокольцы, не спал вертеп
Не спали люди, трава, деревья, речная муть,
И ночь стояла, от удивленья забыв уснуть
(М.Протасова)
Ивик пела рождественские песенки -- одну за другой. Дарайцы тихо, молча слушали, а Кир помогал ей своим высоким тенором, голос у него был не то, что поставленный, но вполне приличный.
- Ну а из вас кто-нибудь может? - спросила она потом, смущенная вниманием, которое ей доставалось. Лари крякнул, протянул руку за инструментом.
- Попробую, ну-ка...
Он немилосердно и фальшиво рванул струны, Ивик едва сдержалась, чтобы не сморщиться. Ничего-ничего, можно привыкнуть. Лари, скорчившись, неравномерно и резко брал основные аккорды. видно, что-то подбирая, то и дело ошибаясь и призывая при этом Проклятого... В итоге неловкие пальцы встроились в какой-то ритм, и под этот смутно напоминающий мелодию грохот Лари запел.
Голос у него был хриплый и очень громкий, в аккордах он врал на каждому шагу, но при этом - совершенно не стеснялся, орал вовсю, и это Ивик нравилось.
Песню она уже слышала - это был рейк, одна из довольно поздних песен Ликана.
Последние мысли в голове забубенной,
Последние гвозди в исхудалые руки;
Я был этой ночью у постели влюбленных --
Там вонь, духота и неприятные звуки...
Довольно с нас обещаний
Продажных сытых вождей,
Довольно пустых мечтаний,
Довольно чужих идей.
Вперед молодое племя --
Далек еще смерти час
Мы убиваем время --
Время убивает нас.
(Я.Мавлевич)
Они как-то оказались на маленькой кухне вдвоем -- Ивик и дейтрийский священник. В комнате стоял гул голосов, прислушавшись, Ивик уловила резкий, громкий голос Лари, о чем-то спорившего с Аллорой.
Ивик опьянела, хотя вроде и выпила немного. Отец Кир что-то говорил, что-то малозначащее, она кивала. Хойта сидел напротив, прямой в своей белой одежде, в хайратнике поверх пестрых длинных прядей, с кольцом в носу. Смотрел на нее внимательно, сцепив руки с длинными пальцами на столе. И было это странно -- будто не со священником сидишь, а с каким-то бродягой, и можно быть откровенной, но не так, как на исповеди -- не перед высшим, давящим на тебя авторитетом, а как по пьянке, с незнакомцем, которого больше и не увидишь.
Он вдруг спросил, откуда Ивик знает иль Лика. Ивик рассказала.
- Вот оно как...
- Я не думала, что его записи сохранились.
- Так ведь он до ареста вполне официально издавался... Немного, но... И потом, есть самиздат. Знаешь, он был умный человек, иль Лик.
- Его убили ни за что. Он был ни в чем не виноват.
- Ивик, таких людей не убивают ни за что. Он был виноват. Не во всякой там ерунде, конечно, которую ему навешали... Но я думаю, что такого человека просто не могли не убить.
- Я хотела вставить в роман цитату из него... маленькая еще была, глупая. Священник в квенсене мне объяснил, что это неправильно. Там, понимаешь, он писал, что суть жизни христианина - противостояние злу... ну и так далее, помнишь?
- Конечно. " Каждый из нас должен стать гэйном. Каждый должен встать на пути зла, затопившего мир, потому что каждый - воин"...
- Это все хорошо звучит, - горько сказала Ивик, - но я не знаю... Священник объяснял, что нельзя это... акцентировать на зле. И нельзя противопоставлять себя лично злу, потому что мы всего лишь люди, а зло побеждает только Христос... А мы должны стараться не грешить... А я не могу, Кир. Вот не могу. Я сама думаю, что то, что я делаю, как я живу - это правильно. Но ведь и это гордыня, как я могу сама судить о добре и зле? Я запуталась. Я совсем не могу больше... Да, мы все грешны... - она хлопнула по столу ладонью. Кир прижал ее руку, посмотрел в глаза.
- Подожди, Ивик. Все сложнее. Все это не так.
- А как - если не так?
- Иль Лик был прав, Ивик. Зло, затопившее мир! То, что мы называем грехом - это и есть зло, затопившее мир. Мы живем в атмосфере зла, понимаешь? Оно везде. Все эти бездумно заимствованные у триманцев монашеские практики... как ты можешь очистить себя от зла, если оно - везде, вокруг, ты дышишь злом, оно - в твоих близких, самых близких людях, в соседях, вообще везде? Монахи потому и пытались уйти от мира. В пустыню уйти! В пустыне нет зла, верно, и там можно себя очистить, и ведь были люди, которые очищались и становились чудотворцами... Иисус тоже не зря в пустыню уходил. А монастыри, кстати. чаще всего превращались в рассадники того же зла! Даже почти всегда, наверное.
- А как же? - жалобно спросила Ивик, - как тогда?
- Вопрос только в том, увеличиваешь ты количество зла в этом мире или уменьшаешь... вот и все. Избавляешь от страданий - или заставляешь людей страдать... А все это очищение... списки грехов... ерунда это. Не обращай внимания.
Лицо Кира, чуть искаженное, плавало перед ней... Мы все-таки перепили, подумала Ивик.
- Ты все равно неправильный! - сердито сказала она, - надо называть грех своими именами! Нормальный священник сказал бы, что я это... живу в прелюбодействе... А эти, там - она кивнула в сторону двери, - и вовсе. А ты...
- Да, нехорошо! - согласился Кир, - с блудницами и мытарями, какой позор...
- Нам говорили, что они все исправлялись и начинали новую жизнь! И вообще - а как же апостол, он же писал, что эти... как их там - блудники и прочие царства Божия не наследуют...
- Знаешь, почему он это писал? Потому что в общине той, коринфской, таких было полно. Такие туда и шли... Думаешь, туда шли тогда приличные отцы семейств, или тем более, матери, нормальные, зажиточные, порядочные люди? Не-ет, Ивик. Порядочные люди - они туда не шли, и сейчас не пойдут... Им и так хорошо. Их и так все устраивает...
- Не знаю, нам другое говорили.
- Так это вранье, понимаешь? Знаешь, что писал один римский критик христианства, Цельс? Сейчас... "Христиане же скажут -- придите к нам те, кто грешили, те, кто дети и дураки, те, кто несчастные и убогие, и вы войдете в царство небесное: мошенник, вор, негодяй, отравитель, осквернитель храмов и гробниц, это их новообращенные". Думаешь на пустом месте он так говорил?
- В Дейтросе все порядочные как раз ходят в церковь...
- Как только в церковь начинают ходить все порядочные, так она начинает гибнуть, Ивик... это закон. Она не погибнет до конца, понятно, но она... в общем, потом начинаются всякие неприятности.
- Не понимаю, - Ивик оперлась о ладони лбом, - ничего не понимаю! Я думала, все наоборот...
- За Христом идут проклятые. Понимаешь - проклятые этого мира! Те, кому в этом мире плохо. Они ищут надежды... Посмотри на этих -- они все такие. Блудницы, алкаши, гомики, замученные нищетой, бездомные... Они уже не могут скрывать, как им плохо -- они бегут, они готовы на все, лишь бы прекратить свою муку... И вот тогда, - худая ладонь сжалась в кулак, - тогда Христос подходит к ним и говорит -- вы тоже люди, шендак! Вы -- мои братья. Пошли вместе! И они идут...
Он помолчал, а потом сказал спокойно.
- Ты ведь тоже такая, Ивик. Ты только скрываешь это от себя.
Ивик смотрела на хойта расширенными глазами, бессильно бросив руки на стол.
- Слушай, Кир, а вот если тебя здесь убьют -- то как, причислят к лику святых?
- Сомневаюсь, - фыркнул он, - из меня святой, знаешь, как из козла скрипач.
- Меня тоже не причислят, - сказала Ивик, - и никого из нас. Мы же гэйны... нам положено.
Кир протянул ей руку и торжественно ее пожал.
- Очень рад, что мы друг друга понимаем.
В приемной грохотал телевизор. Ивик приводила в порядок отчетность. Поздними вечерами клиентов почти не бывало. Это не значит, что нет работы, конечно. Надо привести в порядок "гробы", продезинфицировать каталки, заняться документацией, протереть шкафчики... И попробуй сделай что-нибудь не совсем идеально -- обязательно последуют нарекания. Тайс или кто-нибудь из начальства заметит. Ивик плевать на нарекания, конечно, но почему-то все равно неприятно.
К счастью, сегодня с ней дежурили две девочки-практикантки. Девочек Ивик отправила мыть и пылесосить "гробы". Сама уселась за компьютер. Уму непостижимо, сколько писанины сопровождает каждый случай убийства. Все же дарайцы -- знатные бюрократы. Начальница на днях сделала общий выговор: комиссия проверила документацию и выяснила, что документация ведется безобразно. Мы все должны больше уделять этому внимания! Вносить все детали бесед с клиентами. Заполнять все графы, а не только те, которые мы привыкли заполнять. Вносить также медосмотр. Правильно, грамотно формулировать. Ивик с легкой гордостью улыбнулась. На днях коллега сказала ей:
- Удивляюсь. Ты дейтра, а пишешь куда грамотнее нас.
- Мы изучали дарайский в школе, - скромно ответила Ивик. Действительно, писала она и по-дарайски неплохо. Несравнимо, конечно, с родным языком. Хуже, чем с триманскими. На дарайском она никогда не рискнула бы творить. Но все же -- грамотно, прилично. Отчего почти все коллеги, закончившие, вроде бы, Свободную школу, писать толком не умеют -- это другой вопрос...
Вот девочки-практикантки -- только что вышли из Интеграционной. Это еще хуже.
Ивик оторвалась от работы. Что-то назойливо лезло в мозг, мешало, раздражало... Шендак, так это же телевизор. И чего она мучается? Девочки ушли, коллег нет. Никакой необходимости терпеть всю эту ерунду... Неужели им такое нравится?
Ивик присмотрелась. На экране кривлялись певцы -- отчасти голые, отчасти затянутые в тонкую блестящую ткань. Свет накатывал радужными волнами. Однообразная громкая музыка мучила слух. Знаменитая ли это группа или какие-нибудь начинающие? Какая разница, все совершенно одинаково. Безлично.
Ленивчик лежал тут же, на столе. Ивик потянулась и выключила ящик. Сразу стало тихо и покойно. Как, собственно, и должно быть в Колыбели, обители смерти...
Вот так ведь всегда, подумала Ивик. Сначала этого не замечаешь. По сравнению с другими впечатлениями -- барахлом, продуктами, чужеземным богатством -- все это кажется мелочью. Но потом, мало-помалу, начинает проникать в сознание серость.
Ты чувствуешь разницу.
Первое время музыкальные композиции, фильмы, картины даже могут показаться оригинальными и интересными. За счет непривычности - они не такие, как в Дейтросе. Пока ты не услышишь тысячный раз -- одно и то же: чуть-чуть другая мелодия, другой ритм, но суть и смысл -- те же самые. Пока не посмотришь десятый фильм -- отличающийся от первого лишь именами героев, незначительным отличием в чертах лица и цветом их одежды. И возможно, местом и временем действия. Где бы действие не случилось: в прошлом, будущем; в любом месте Дарайи, в других мирах, все равно герои одни и те же -- у них одинаковые лица, выражение глаз, они одинаково думают и говорят одними и теми же словами. Типажи.
И серость, серость, беспросветная слабость любого образа... Такое впечатление, что они нарочно отбирают только самые убогие творения. Но все еще хуже -- в Дарайе ничего другого и не бывает.
Это мелочь. Этого не замечаешь. Какую роль играет искусство в жизни среднего человека? Почти нулевую. Развлекательную. Без него можно обойтись. Но постепенно впечатления накапливаются.
И ты вспоминаешь Дейтрос, где каждая книга -- открытие, каждый рассказ -- откровение, фильм -- открывает новую грань мира; каждый музыкальный отрывок, даже легкий и развлекательный, тревожит и будит душу. Где так мало глянцевой красивости, но на каждом шагу -- красота.
Мы не ценим все это. Кажется, это никуда не денется. Но вот же -- делось... У них здесь -- делось.
Иногда, впрочем, встречались и в Дарайе неожиданно яркие находки -- по-настоящему волнующая мелодия, мастерски построенный диалог, стихотворение; но чаще всего выяснялось, что происхождение этой находки -- древнее, еще доготановское; иногда триманское или даже дейтрийское. Ивик немало позабавила услышанная по телеку в разухабистой оранжировке русская народная песня "Калинка"; и совсем уж поразил использованный в какой-то рекламе перевод известного дейтрийского поэта...
Дверь отползла в сторону, вошли девочки.
- Мы закончили, теперь что делать?
Они сидели втроем и пили чай. Ивик рассматривала девочек. Какие девочки -- по дейтрийским-то меркам? Обеим по восемнадцать. У Ивик в 18 была ответственная, опасная работа; она пережила тяжелое ранение; уже вышла замуж, забеременела, родила ребенка...
Подумать только, что можно жить без всего этого, жить -- и не торопиться, долгое детство, долгая, веселая разгульная юность. Доступные по деньгам развлечения и поездки, мальчики, крейс и легкие наркотики, хобби, жизнь -- для себя. Санне уже 28, у нее есть партнер, живут вдвоем. Ивик как-то с улыбкой спросила, как насчет детей, Санна удивилась.
-- Да ты что... Рано еще. Куда торопиться, надо для себя пожить.
Мысль эта запала Ивик в душу. Пожить для себя! Вот как она сейчас -- только еще без второй, тяжелой и опасной, и требующей времени работы. Просто отрабатывать смены где-то. Приходить домой -- и писать, писать... А может, подкопить денег и съездить к морю. В одиночку. Не в санаторий после тяжелого ранения, полуживой, а просто так, потому что хочется. Там завести какой-нибудь необязательный романчик. И опять же -- писать... Если бы больше времени на писание! Ивик давно закончила бы и цикл про Алекса, и приступила бы к роману о будущем...
Вот только -- захотелось бы ей тогда писать хоть что-нибудь?
Девочки обе были рослые, симпатичные. У Таллы -- огромная копна золотистых кудряшек, очаровательно мягкий плоский носик, огромные подведенные глаза. Мири -- тонкая, как фотомодель, с распущенными по плечам локонами. Но даже в черно-белой одинаковой форме безошибочно определялось социальное происхождение девочек. По каким, интересно, деталям, подумала Ивик. Слишком яркая дешевая косметика. Обилие пирсинга, вычурные искусственные ногти. Общая вульгарность. Жесты, стиль поведения. Не ошибешься...
Девочки щебетали о ценах в парикмахерском салоне. Как все подорожало. Ивик подумала, что уже и ей пора бы посетить сие заведение -- лохмы слишком отросли.
- Вам еще долго учиться? - поинтересовалась она. Талла ответила.
- Еще полгода. Вот практику закончим... - она вздохнула, - а найдем ли потом место работы -- это еще вопрос.
- А кем вы можете работать? Танатологами?
- Нет, сопровождающими.
- Как я? - удивилась Ивик, - но у меня вообще нет образования.
Талла пожала плечами.
- Без корочек сейчас и такую работу не найдешь.
- А на танатологов не хотите учиться? Там всего три года, и...
- Ой, ты что! - махнула рукой Талла, - это слишком сложно. Я лично не потяну.
- У меня сестра училась, - добавила Мири, - ее выгнали за неуспеваемость. Сейчас, правда, она место нашла -- на упаковке работает.
- Я пробовала поступить в вечернюю школу, чтобы получить диплом Свободной... Но тоже не смогла, - призналась Талла, - там так сложно... мы такого не проходили вообще.
- Слушайте, я ведь в вашей жизни мало разбираюсь. Вы что, правда учились вместе с вангалами? - заинтересовалась Ивик.
- Ну нет, у них отдельные классы!
- Они с самого начала в Интеграционной... - пояснила Мири.
- Ну да, потому она так и называется, - кивнула Ивик, - как бы интеграция вангалов в общество. Они учатся вместе с обычными детьми. Только обычные приходят уже после начальной... Те, кто в начальной не очень хорошо учился. Но получается, все-таки не вместе?
- Да ну, вангалы -- они же тупые! С ними же говорить невозможно. И рожи у них...
- У нас нормальные мальчишки были.
- Дрались, наверное, с вангалами? - предположила Ивик, вспомнив собственное детство. То и дело стычки... наказывали, конечно, но это не помогало. Ивик-то в драках не участвовала, но ситуацию знала хорошо.
- Ага, с ними подерешься! Вангал как даст -- так полетишь вверх тормашками. Они же здоровые. Но им запрещают драться с нами. Только друг с другом. Если кто агрессивный, так лечат сразу...
Вероятно, подумала Ивик, формируют рефлексы -- не трогать обычных людей...
- Но программа у вас учебная та же, что и у них?
- Ну да, программа одинаковая, учителя одинаковые. Нормальные предметы... У них только спорта больше и еще единоборство...
- А какие предметы у вас были?
- Да обыкновенные... Компьютер, психогигиена, основы общественной жизни, чтение...
- Математика? - предположила Ивик.
- Ага, тоже... до шестого класса была. Потом это... гуманология...
- А это что? - удивилась дейтра.
- Ну это, сексуальное там воспитание, вообще про человека, как питаться надо, про здоровье...
- А-а. Полезный предмет, - похвалила Ивик, - а история, обществоведение?
- Да, история тоже была. До седьмого класса
- До восьмого, - возразила Мири.
- Языки?
- Какие? - удивилась Талла.
- Языки других миров. Дейтрийский... триманские языки, Лей-Вей.
- А-а, это... не, это-то кому нужно?
- Это только в классической учат, - пояснила Мири.
- Ой, они столько учатся, это же ужас! - воскликнула Талла, - у меня одна подруга, мы с ней в начальной дружили, учится в классике. Прикинь, ей еще три года учиться! С тоски умереть можно. Она каждый день сидит зубрит, как ненормальная!
- Зато профессия хорошая будет, - заметила Ивик.
- Это да, - согласилась Талла.
Ивик налила себе еще чаю.
- О brawe new world, - пробормотала она под нос, - хотите еще?
- Нет, спасибо.
- Нам еще надо подготовить все к утренней смене. Сейчас займемся...
- Пальцы не слушаются, - пожаловалась Кели. Попробовала еще раз прижать струны, но отказалась от этой попытки -- натертые кончики пальцев заныли от боли.
- Тренируйся, - меланхолично сказал Ланси, - я тебе все показал. Надо тренироваться, все будет...
Он пробежал по струнам пальцами, будто погладил клори. Нежная мелодия заполнила холл. Две девчонки, щебечущие над какими-то журналами, разложенными на столе, разом подняли головы. Ланси перешел на резкие, рваные аккорды. Запел. Кели смотрела на него с восторгом.
Идет по улицам дождь,
вокруг не видно ни зги...
Кели вздохнула. Ее стихи тоже можно петь! Можно. Она знала -- как. Иногда приходили даже обрывки мелодий. Если бы научиться играть, как Ланси. Она бы организовала свою группу, играли бы рейк. Почему нет? На ударнике кто угодно бы выучился. Ани бы играл на клавишах, он же может на кортане.
Ланси все пел, раннего Ликана. Тот был тоже мальчишкой тогда, как они, работал в Лиаре... учился в интернате.
Я грею руки чужих,
Но про свои позабыл,
Но обморозив чуть-чуть,
Я как волчонок, завыл,
Чужие руки и плоть,
Чужие злые глаза,
Чужой ненужный покой,
Моя здесь только звезда...
Дослушав песню, Кели соскочила с подоконника.
- Слушай, у нас сейчас тактика будет... мне идти надо.
- Ага, - равнодушно сказал Ланси и без перехода заиграл тихую, незнакомую мелодию. Кели кивнула и пошла к переходу в учебное здание.
Она помнила, как в первое время поражал ее этот переход -- огромный, закругленный сверху, с прозрачными выступами стен, между которыми вились незнакомые растения с твердыми листьями, до самого арочного потолка. Кроссовки мягко вминали пол, сделанный из полупрозрачного синего геля. А сейчас вот идешь -- и не замечаешь всего этого. И радости от шикарных кроссовок, от фирменной "Таевской" сумки, перекинутой через плечо -- уже нет.
И жратва -- хорошая, но в принципе, обычная. А те, кто привык ко всему этому раньше -- наверное, вообще не замечают.
Кели свернула налево, в залы, где обычно проводились занятия по тактике, и откуда позволялся выход в Медиану. Под охраной, разумеется. Хотя чего тут опасного -- на самом деле дейтрины ведь никогда не приближаются к границам Дарайи, они же не самоубийцы. Разве что шпионы какие-нибудь. Так у них свои цели, не школьников же убивать. Кели ускорила шаг -- похоже, поздновато. Часы она, как всегда, забыла в комнате, не привыкла носить, раньше у нее никогда не бывало часов.
Все уже собрались, но занятие, по счастью, еще не началось. Преподаватель, дейтрин Тилл иль Кэр, скользнул взглядом по Кели.
- Садитесь.
Девочка проскользнула на место, отыскав свободный стул у стены. Кое-кто из одногруппников вооружился электронным блокнотом. Зубрилки... На этих занятиях главное -- практика. Иль Кэр между тем что-то уже рассказывал. То, что обещал на прошлом уроке -- о временнОм оружии.
- Очень интересный и опасный подвид оружия. Но вам никогда не научиться его создавать. Манипуляции со временем доступны и далеко не каждому гэйну. Во-первых, в Дейтросе требуется специальное разрешение, нужно пройти спецкурс, прежде чем вам разрешат хотя бы мелкие манипуляции. И на каждую надо отдельно брать допуск. Но манипуляции, ограниченные только самой Медианой -- допустимы. На этом и построено временное оружие. Повторяю, его могут применять только опытные гэйны, очень опытные, не молодые. Если солдаты сталкиваются с квиссанами, ожидать применения временного оружия не следует. Тем более, вы не сможете создать его сами, так как для этого мало фантазии и СЭП -- надо владеть тонкой конструкцией Медианы. Однако мы займемся на сегодняшнем занятии именно этим оружием, потому что вам надо научиться создавать от него защиту. Понять принципы защиты от него...
Кели слушала вполуха, с любопытством разглядывая дейтрина. Чужой. И совсем непохожий на тех дейтринов, которых показывают по телевизору. Нормальный человек все же. Кстати, у него светлые глаза, обычные, как у дарайца. Только волосы темные. И конечно, черты лица, скулы и все такое. Уже немолодой, морщины на лице. Но выглядит прилично, подтянутый такой, энергичный, тщательно одет. Интересно, как он чувствует себя здесь, теперь? Захотел перейти на нашу сторону... не, ну конечно его убедили как-то в атрайде. Но это значит, что он захотел, что он так решил. И конечно, он хорошо зарабатывает.
- Вопросы у вас есть? - спросил иль Кэр. Один из парней поднял руку.
- Я не понял все-таки принцип... как оно работает?
Дейтрин улыбнулся.
- Принцип довольно сложен. Возникает как бы флюктуация, пузырь, который толчком переносит часть Медианы в прошлое или будущее, обычно достаточно нескольких минут. Если гэйн при этом комбинирует оружие, он может перенести вас в будущее, и за оставшееся время подготовить что-то новое, например, огненное озеро -- и попав в будущее, вы сразу угодите в это озеро. Можно и не комбинировать, просто вынести за пределы поля, но тогда нужен длительный сдвиг, то есть очень большая энергетическая мощь... Гэйн работает при этом с разными слоями Медианы, перебирая их. Для этого, повторяю, надо владеть конструкцией -- а это даже объяснить непросто. А теперь перейдем в Медиану!
Кели зажмурилась и открыла глаза уже в сером удивительном пространстве межмирья. Впервые она оказалась в Медиане лет в пять. Здорово испугалась -- но тут же сумела перейти обратно. И потом все время тянуло туда. Однажды она нарвалась на патруль, ее окружили вангалы... офицер записал ее имя и адрес, и потом родителям пришлось заплатить большой штраф. После выволочки, полученной дома, Кели как-то не решалась больше ходить в Медиану.
А здесь -- можно. Официально. Она протянула вперед руки, и на ладонях возникла фонтанчиком струйка золотого песка. Меняя цвет, она расширилась, заиграла, заблестела... Кели вдруг заметила, что все молчат и смотрят на нее. И преподаватель смотрит как-то странно. Смутилась и убрала руки.
- Очень хорошо, - похвалил дейтрин, - ничего страшного, я потом дам вам всем время на то, чтобы просто поиграть. В Дейтросе это разрешается. Игры в Медиане -- это очень полезно для СЭП, для развития фантазии и мастерства. Ну а теперь давайте займемся временнОй защитой... прежде всего вам нужно понять следующее -- как именно происходит перенос во времени...
Преподаватель объяснил механику. Кели показалось, что она поняла. Иль Кэр велел создать защитную сферу. Сфера может выглядеть как угодно, все защитные сферы похожи -- но важны их свойства, то, от чего именно они защищают. В данном случае надо было просто не допустить смещения слоев Медианы. Кели вообразила реку и множество течений в ней -- холодных, теплых... вода в реке слоиста. Потом представила себя в маленькой подводной лодке, скорлупке... воздух вокруг нее замерцал зеленоватым светом. И вдруг мерцание исчезло, а Кели ощутила легкий толчок.
- Нет, - сказал иль Кэр, стоящий перед ней. Он подходил к каждому по очереди, и вот очередь дошла до Кели, - если бы я мог, я бы сейчас легко отправил тебя в прошлое или будущее. Тебе повезло, - он улыбнулся, - я уже этого не могу. А жаль, ты бы почувствовала, что такое перемещение во времени. Здесь ведь важно -- почувствовать.
Дейтрин взял Кели за руку. Его ладонь была теплой и крепкой.
- Сейчас мы попробуем с тобой. Ты поймешь. Сейчас мы будем двигаться во времени. Делай то же движение облачным телом, что при переходе в Медиану. Пошли!
Кели что-то ощутила. Что-то сдвинулось вокруг. Или изменилась она сама. Неуловимо. Будто невидимый свет озарил их, будто пространство мигнуло и исчезло. И снова все было как есть -- вокруг ребята, тщетно пытающиеся что-то сотворить, никто не обращает на них внимания...
- Поняла? Мы сместились на десятитысячную секунды.
- Да... кажется, - медленно сказала она. Посмотрела в лицо дейтрину.
А ведь с другими он не делал этого...
Светлые блестящие глаза внимательно смотрели на нее.
- Учись, - сказал дейтрин, - тебе это пригодится.
- Кажется, я поняла, - сказала Кели.
- Тогда пробуй...
Он тратит на меня так много времени. И это уже не первый раз, вспомнила Кели. Выделяет. Незаметно, может быть, но выделяет. Может, я правда очень талантливая? Кели надулась от гордости, но тут же вспомнила, что Дина препод хвалил куда чаще, и у Дина образы получались, несомненно, лучше. Да и другие не подкачали... нет. Непонятно. Может, он педофил? И влюбился в меня?
- Работай, - потребовал дейтрин. Кели смутилась. Ну и дура же ты!
Она прикрыла глаза, вспоминая ощущения. Нет, не река. Река -- слишком пространственный образ, трехмерный, простой. А что тогда? Как вообразить пятимерный континуум? Нет таких аналогий в нашем мире. Ну нет их! Не способен на это человеческий разум.
Тогда -- движение облачного тела.
Кели была заключена в прозрачный куб, невидимый остальным, и там, внутри этого куба происходило движение вглубь. Так же, как при переходе в Медиану. Вообразить фигуру, получающуюся в результате этого движения. Поставить барьер. Перетянуть. Прервать.
- Хорошо! Очень хорошо!
Кели довольно улыбнулась.
- К сожалению, мы не можем это продемонстрировать остальным -- это не видно, это нужно понять. Не совершенно, но уже очень хорошо. Тренируйся дальше.
Кельм отошел от девочки и довольно улыбнулся. Он каждой группе по нескольку уроков объяснял это оружие и тренировал ребят ставить от него защиту. По банальной причине -- этот вид оружия на самом деле гэйны почти не применяют. Он требует очень большого искусства, и малоэффективен, учитывая энергетические затраты. Зато на занятиях можно было неопределенно долго тянуть время, расписывая ужасы временных сдвигов и тренируя ребят защищаться от них.
После занятия дейтрин направился к переходу в лиар. Работа на сегодня закончена, надо только отправить отчет начальнику. По пути Кельм собирался провернуть еще одно дело. Он не видел Эрмина уже почти две декады. Не следовало часто встречаться. Да и не о чем говорить -- пока нет возможности переправить парня домой, а все инструкции Кельм ему дал. Не маленький, пусть выполняет.
Но незаметно, вскользь Кельм наблюдал за тем, что происходило с Эрмином. Парень поправился, во всяком случае, встал на ноги, и его поселили в одной из квартир при самом лиаре. Скромная служебная квартирка из двух комнат и кухни, раньше Кельм сам жил в такой. Незаметная охрана и наблюдение. Кураторства Кельму не предложили, а сам он не рискнул напрашиваться -- в нынешних-то условиях, когда он сам под подозрением. Курировал Эрмина один из дарайских офицеров. Парень уже прошел какие-то тесты и вскоре его собирались включить в работу Контингента Б -- то есть вместе с Холеном иль Натом. С Холеном молодой гэйн тоже познакомился. Кельм окольными путями выяснил расписание Эрмина и знал, что сейчас, в этот момент юноша должен закончить занятие компьютерного курса -- прежде чем начать работать, надо освоиться с программой, сохраняющей записи мак -- образцов виртуального оружия.
Кельм столкнулся с Эрмином в коридоре, парень уже вышел из компьютерки, прикрывал дверь. Увидел Кельма и заметно вздрогнул, на лице последовательно сменились выражения узнавания, вопроса, радости, обиды, понимания. Возможно, сторонний наблюдатель и не заметил бы всего этого, парень все же сдержался и не продемонстрировал близкого знакомства с Кельмом. Но разведчик про себя вздохнул. Сложно иметь дело с неподготовленными людьми.
- Здравствуй, - сказал он.
- Здрасте, - растерянно ответил юноша. Разговор шел по-дарайски. Эрмин говорил с легким акцентом, но правильно и почти свободно, лишь изредка отвлекаясь на подбор слов.
Кельм ободряюще улыбнулся.
- Ты в кантину? Я туда же.
Они зашагали рядом.
- Ну как дела? - спросил Кельм, - осваиваешься?
- Да, - было видно, что парню нестерпимо хочется задать вопрос. Один-единственный. О Дейтросе.
Но за ним наблюдали сейчас так тщательно, что даже тени подозрения нельзя позволить. Кельм сказал веско.
- Не все сразу. Придется подождать, пока все желания осуществятся. Я со своей стороны, конечно, поговорю с начальством, чтобы все происходило быстрее... Но тебе нужно запастись терпением.
Фразы были двусмысленными, но судя по выражению лица, Эрмин все понял.
- Да ничего, - сказал он, - конечно. Успеется.
- Ну а как быт? - спросил Кельм, - доволен?
- Да, очень хорошая квартира... Только в город не выпускают. И облачко отдают только на время работы и тестов.
- Это естественно. Они не могут тебе так сразу доверять. Мало ли что? А вдруг ты передумаешь, попытаешься бежать в Дейтрос, вдруг ты вообще связан с дейтрийской разведкой, - Кельм улыбнулся.
- Я не знаю, как можно доказать, что это не так.
- О, они это могут. Ты ведь уже прошел некоторые тесты...
По лицу парня пробежала тень.
- Гадость... да, я согласился сотрудничать, но это... все равно гадость.
- Что поделаешь? Мы все проходили такие тесты. Пойми, у них нет другого выхода. Ну и... детекторы лжи, наркотики, в общем-то, все, что делалось в атрайде -- все делается и сейчас. Только уже для того, чтобы убедиться в твоей искренности.
- Я понимаю, - сказал Эрмин.
Они спустились по небольшой лесенке. На площадке у кантины курила кучка офицеров -- они проходили очередные курсы повышения квалификации. Занятия у них вел, кажется, Холен. Лицо Эрмина чуть перекосилось. Господи, подумал Кельм, неужели он действительно успешно проходит все эти тесты... он же даже ненависти скрыть не может. Даже в такой ситуации.
Впрочем сейчас нет необходимости ее скрывать. Ненависть к дарайской армии для пленного вещь вполне естественная.
Ходячая мина, уныло сказал себе Кельм. Мина, на которой я сижу. Одно неосторожное движение, случайность -- и мы взлетаем на воздух оба. Понятно, что мне не хотели давать разрешения на его спасение...
И все равно Кельм знал, что поступил правильно. Они взяли подносы, встали в очередь, кантина была полна тех же офицеров, у окна с бежевыми завесями, за длинным столом расселась группа вангалов, совершенно одинаковых на вид, квадратные лица, квадратные плечи. И ложками они орудовали как по команде -- раз-два, раз-два, поглощая один и тот же бобовый суп.
Офицеры по сравнению с ними выглядели утонченными интеллигентами.
Кельм набрал себе на поднос салат из зелени, кукурузный салат, шрек -- толстый мясной блин с чесночной подливкой, рассыпчатый рис. У Эрмина откровенно разбегались глаза, в итоге он взял то же, что и Кельм. У самой кассы пришлось ждать. Кельм сказал негромко.
- Позже, когда ты начнешь работать, мы с тобой будем иногда встречаться. Я, видишь ли, консультант, то есть через меня также будет проходить и твоя продукция. Иногда надо будет что-то обсудить...
- Честно говоря, - Эрмин прямо взглянул на него, - работать не очень-то хочется...
- Что поделаешь, это плата. Потерпи, - Кельм ответил таким же прямым взглядом. "Это приказ. Выполняйте, гэйн". Эрмин шевельнул ресницами - "есть", и отвел глаза. Кельм протянул кассирше карточку. Посмотрел в зал, ища знакомых -- и увидел за одним из столиков Холена. Преувеличенно бодро помахал рукой.
- О, а вот...извини, - обратился к парню, - у меня тут приятель. Ну ладно, еще увидимся.
Хлопнул Эрмина по плечу, слегка сжал на плече пальцы, и поддерживая поднос одной рукой, стал пробираться сквозь толпу.
Холен был слегка удивлен тем, что Кельм сам к нему подсел. Обычно тот не демонстрировал желания общаться. Даже избегал Холена.
- Сейчас разговаривал с новеньким, - сообщил Кельм, аккуратно разрезая шрек, - парень недовольный какой-то. Понятно -- тесты проходит. Тяжело, наверное.
- Да уж, как вспомню эти тесты, - поддержал Холен.
- Действительно, неприятно, - согласился Кельм.
- Неприятно! Не то слово... вот чего я не понимаю, если честно! Зачем они так-то? - Холен понизил голос, - ведь все же вывернут наизнанку... все надо оплевать, от всего отказаться. И еще при этом замеряют, замеряют, без конца эти ассоциативные допросы , вопросники какие-то, приборы... Ну ладно, ну вынудили согласие. Добились своего. Но зачем вообще все рушить в человеке...
Кельм пожал плечами и ответил холодно.
- Думаю, понятно, что просто так нам верить не будут. Что нужны какие-то доказательства... искренности. Поэтому первые полгода, а то и дольше, нет и свободы перемещения... Вот когда ты уже начнешь делать оружие, работать против Дейтроса -- тогда все свободнее.
- Так ведь и так достаточно, разве нет? Как только я начал работать против Дейтроса, так путь назад мне и закрыт. Мне же все равно деваться некуда... Если мы назад вернемся, нас же там тоже расстреляют. Зачем же эти тесты еще...
- Ну думаю, по сравнению с атрайдом это все-таки значительное улучшение, - сказал Кельм. Холена передернуло.
- Тут ты прав. Это да.
- А ты знаешь, меня и сейчас иной раз проверяют, - небрежно сказал Кельм, - особенно в последнее время... а ты не замечаешь ничего такого?
Холен подумал.
- Да нет вроде... хрен их знает.
Он вытерся салфеткой, скомкал ее, бросил на поднос.
- Планы на вечер есть? Скучно... не знаю, чем заняться.
- У меня, к сожалению, планы есть, - сказал Кельм, - не понимаю, чего тебе скучно? Мы же не в Дейтросе, мы в Лас-Маане. Деньги вроде есть. Неужели заняться нечем?
- Да не знаю. Обрыдло все. Ну ладно, пойду я тогда...
Холен поднялся и зашагал к выходу, прихватив поднос.
Кельм задумчиво смотрел ему вслед. По его расчетам, Холена уже давно должны были арестовать.
Прокола быть не должно. Тот факт, что Холен все еще оставался на свободе, имел три причинных возможности.
Во-первых -- на это Кельм не рассчитывал -- дарайцы могли оказаться идиотами и вообще не заметить брошенного следа, а все еще раскручивать воображаемого родственника Кибы, которого Кельм послал в атрайд вслед за мнимым Холеном.
Во-вторых, и это был наихудший вариант, он прокололся где-то, или же прокололся его агент, и психологи атрайда установили, что посетитель лишь выдавал себя за Холена. Может быть, маскировка все же оказалась недостаточной, или у него незаметно сняли еще и пальчики.
В-третьих, дарайцы не обязательно должны арестовать подозреваемого сразу. Кельм и сам на их месте поступил бы так же. Просто усилил бы слежку и наблюдение.
Попытка выяснить у Холена, не замечает ли он слежки, не удалась. Может быть, слежки нет. Но скорее, Холену она просто безразлична -- с ним ведут нейтральные беседы, подсовывают невзначай практические тесты, ну а жучки, камеры, наружка, что они там еще применяют -- всего этого Холен не видит, потому что никогда и не готовился к этому.
Досадно, подумал Кельм. Придется подождать еще. В конце концов, главное -- получить информацию от Кибы и передать ее в Дейтрос, а там уже будем задумываться о своей безопасности.
Холен иль Нат не считал себя предателем.
Никогда не ассоциировал это слово с собой. Да, "с какой-то точки зрения", наверное, он таковым был. И если бы Холену такое обвинение кто-нибудь выдвинул, он не нашелся бы, что ответить.
На это невозможно ответить словами. Если было бы можно передать картину, изобразить это -- и желательно добавить ощущения... Он даже что-то такое пытался перенести на бумагу, углем, карандашом, давно уже, в самом начале, когда только начал работать в Контингенте Б. У него даже получалось -- но все эти рисунки он потом порвал на мелкие клочки и спустил в мусоропровод.
Страшно. И показывать -- некому.
Потому что гипотетическому обвинителю показывать это было бы все равно бессмысленно. Обвинитель смотрел на Холена из мрака рыбьими глазами, не меняя выражения лица. Можно изобразить отчаяние, ужас, боль, боль, нечеловеческую боль, и не просто так несколько минут боли, а часы, дни, недели... боль, которая не прекращается никогда. Рассказывать о прессе, об асфальтовом катке, о физических законах, которые неизбежно распластают тебя в тряпку, сопротивляйся им или нет, и можно умереть -- но ведь тебе и этого не дадут. Отдать жизнь за Дейтрос? Он бы отдал. Но ни одно тело не может сопротивляться давлению гидравлического пресса. Оно все равно, неизбежно будет сломано и раздавлено.
Можно рассказывать, что это такое, когда тебя пытают -- но обвинитель не поймет и не услышит. Он начнет вспоминать про каких-то фантастических героев, которые якобы -- а кто проверял, кто знает, кто измерял меру страдания -- и это преодолели, он скажет, что ты был Должен, что это твой Долг. Единственный способ заткнуть такого обвинителя -- это положить его самого под гидравлический пресс.
Но Холен не обвинял себя. И знал, что ни один нормальный человек его обвинить не сможет.
Предатель -- это тот, которого купили. Деньгами или обещаниями. Или пусть даже запугали угрозами. Это -- тот, кто принял сознательное решение. Иуда продал Христа за серебреники. По собственной, личной инициативе. Предатели -- это те эмигранты, которые за деньги рассказывают о Дейтросе гадости. Не из страха даже -- просто за деньги, чтобы жить чуть-чуть получше.
Но никак нельзя считать предателем того, чьи кости перемолол гидравлический пресс.
Деньги, если быть объективным, Холену тоже заплатили. Неплохие. Он сидел в собственной гостиной. Отличная квартирка -- три комнаты, наверху -- огромная студия, мечта, оборудование, мебель, подсветка, диваны для отдыха. И он уже почти выплатил кредит за эту квартиру. Хотя так до конца и не понял, зачем она ему одному -- такая огромная.
Холен поднялся по лестнице в студию. Раз есть деньги, то почему их не тратить? Но ведь не из-за денег он согласился работать. Сотрудничать. Ему тогда само это слово было омерзительно. Просто не было другого выхода. Реально -- не было, и все. Наверное, герои бывают. Возможно, это сказки, или точнее -- просто у каждого человека своя мера, свой предел, за которым он ломается, но бесконечным этот предел не бывает ни у кого. Но Холен -- нормальный человек. Не трус, он много лет служил, воевал, вел себя вполне достойно. Не слабый. Не корыстный. Просто обычный, нормальный человек. И ему очень не повезло в жизни.
Кстати, он до сих пор считал, что да -- не повезло. И будь у него хоть какая-то возможность -- он вернулся бы в Дейтрос. И плюнул бы на все это потребление, на роскошь, на студию бы свою плюнул...
Вернулся бы к Лите, к детям, к друзьям... О них Холен старался никогда не думать. Это было не просто больно -- невыносимо больно. Это тоже было пыткой.
Яркий, почти дневной свет вспыхнул под высоким потолком , простор засиял. Длинная зала, полукруглые окна с вьющейся зеленью, сейчас затянутые белыми жалюзи. Холсты - на стенах, на подрамниках.
Этой мастерской хватило бы на всех художников их шехи или даже всей части... Все богатство - ему одному.
Стеклянные шкафы, на полках - растворители, разбавители, лаки, грунты, масла, наборы красок, пеналы с кистями, масленки, палитры, щипцы. Чистые холсты - разного размера, фактуры. Все для графики - карандаши, угли, растушевки, бумага...
Бейся о стену головой...
Он любил писать по ночам - пишется хорошо. Нет дневного света, но и это здесь не проблема: линия оранжевых и голубых люминесцентных ламп сверху, за рабочим местом, и линия - сверху слева. Мольберт - пустой сейчас, но шендак, какой же он удобный, ведь нарадоваться не мог поначалу, и регулируется, и двигается как угодно; а в Дейтросе-то подрамники на самодельные подставки ставили, чуть не на стулья...
Длинный стол, раскиданы угольки, пользованные растушевки, кипа листов. Холен стал перебирать их. Шендак, сколько он уже сюда не поднимался -- неделю?
Наброски были неплохие. Он их делал месяц назад. Или два? Кажется, в начале осени. Пытался реализовать идею, задуманную еще в квенсене, давным-давно. Все не доходили руки, не хватало времени. Игра света и тени. Лицо девушки на границе мрака. Он реализовал это в Медиане, с Литой. Было очень красиво. Но давно. Сейчас он не видел того света.
Но наброски хорошие, профессиональные. Анатомически правильно показанный поворот головы и плеч. Мышцы, изгибы, впадинки. Лицо не то дарайское, не то дейтрийское -- что-то среднее. Живая, не кукольная красота. Реалистичная, но не фотографическая манера...
Он мог бы зарабатывать деньги, рисуя рекламу. Или художником-иллюстратором -- для хороших, академических изданий; для интеллектуальных журналов; мог бы рисовать персонажей мультиков и компьютерных игр. Он все еще прекрасный художник, профессионал, и останется таковым всегда. Ремесло никуда не делось.
Но таких художников и здесь полно, конкуренция высока.
К тому же, у Холена и так есть профессия, и другую ему -- по крайней мере пока -выбрать даже и не позволят.
Рука дрогнула, он выронил листы. И не хочется этим заниматься. Да, он это умеет. Но не хочется. Давно уже нет желания. Может, надо как-то начать -- и пойдет... Может, надо дисциплинировать себя. Ведь и в Дейтросе бывало всякое, иной раз и не идет, но потом что-то сдвигается внутри, и - снова горит Огонь.
Сейчас - не поможет ничего, он это знал. Давно убедился на опыте.
Знакомая тошнота подступила к горлу. Холен быстрым шагом вышел из комнаты. Спустился вниз. В такие вечера надо либо резать вены, либо срочно уходить из дома. К счастью, эти вечера случаются редко.
"Трога" ждала его в подземном гараже. Холен открыл дверцу, сиденье мягко спружинило под ним. Неслышно завелся мотор, кондиционированный ветерок приятно коснулся лица. Холен рассеянно коснулся панели управления, и машина вынесла его на поверхность, сквозь раскрывшиеся автоматические створки ворот.
Он включил радио -- веселенькую дарайскую музычку. Холен не был музыкантом, в первое время его ошеломляла их эстрадная манера, показалась яркой, необычной, значительно лучше всего, что он слышал в Дейтросе. Позже он понял, что никаких других вариантов в Дарайе нет -- включи любую группу и услышишь приблизительно одно и то же. Эффект новизны стерся. Даже старинные классические вещи они переигрывали в той же манере, убивая последние проблески огня, когда-то испытанного композитором.
Но какая разница, что слушать? Лишь бы только не тишину...
Это был один из советов психолога. Холен давно уже лечился от депрессии. Не настоящей, биохимической, но ведь ему-то какая разница, от чего мучиться? Таблетки не спасали. Нужна была психотерапия. И она помогала -- Холен ведь не спился, не покончил с собой.
Психолог искренне не понимал его. И многие здесь, Холен это знал, не поняли бы. Да что там -- он сам себя не понимал. Чего ему не хватает?
Сознания вины -- нет. Не считал он себя виноватым. К производству мак относился как к неизбежному злу. Да и так ли уж много вреда дейтринам принесут эти маки? Ему не надо воевать против своих, а вангалов вооружать -- все равно они неизмеримо слабее гэйнов.
Все нормально. Так сложилась жизнь.
Работа -- не лучше, но и не хуже любой другой. По крайней мере, сидишь в тепле и занимаешься творчеством. Патрули в Медиане куда тяжелее. Если в патрулях была какая-то романтика, за 15 лет службы Холен перестал ощущать даже ее тень. Нудная, физически тяжелая, почти ненавистная рутина, ежедневное преодоление себя. Нынешняя работа легче и приятнее.
Есть деньги. Приличные, очень неплохие по здешним меркам деньги. Он ездил в отпуска -- на море, в горы. Болтался на пляже, флиртовал с красивыми блондинками, снимал девочек-вангали, пробовал местные вина. Дивился природным и рукотворным красотам. После отпуска возвращался посвежевший, веселый, почти счастливый -- но ощущение покоя очень быстро уходило, словно вода в песок.
Не хочется работать над картинами? Ну и что... Мало ли занятий и без этого? По совету психолога он заводил себе хобби. Вместе с Тиллом пытался научиться гонять на горных лыжах. Пробовал смотреть так называемое "элитное кино", даже стать знатоком -- но оно вызывало такую же скуку, как и обычные дарайские фильмы, все -- по одному шаблону. Просто у "элитного" шаблон другой. Собирал коллекционные автомобильчики. Заводил подруг. Посещал ночные клубы и развлекательные заведения.
Жизнь намного шире и прекраснее, чем корпение над холстом или куском бумаги. Тем более, та жизнь, которая теперь открыта ему. Жизнь -- это море, горы, прекрасные девушки, интересные люди, тонкие вина, изысканные рестораны. Спортивные автомобили, компьютеры, роскошная бытовая техника. Новые города, новые книги, музыка, фильмы. Новые неиспытанные ощущения. Безграничная свобода. Безграничные возможности.
"Все это дам тебе, - мрачно подумал Холен, выруливая на автостраду, - если падши поклонишься мне".
Как долго он пытался в это поверить. В безграничные возможности и безграничное счастье. Убеждал себя. Пробовал. Учился...
Холен запарковал автомобиль в подземном гараже. Из одного подземелья -- в другое. Как телепортация: выныриваешь в нужной точке, и вокруг -- свет, веселье, буйство огней. Неподалеку от него из маленького кабриолета выпорхнула девица в полупрозрачной розовой накидке, с белокурой роскошной гривой. Холен поднялся на поверхность и долго, стоя в пассаже, смотрел на сияние ювелирной витрины. Горка, покрытая серым бархатом, вся в бриллиантах, напоминала сказочные замки детства -- в воображении, в Медиане, из песка на морском берегу. Всегда хотелось войти в такой замок и увидеть -- что там внутри.
Взгляд Холена скользнул по картинам "художественной студии" за прочным стеклом. Несколько пейзажиков и серо-лиловая геометрическая абстракция. Абстракция ничего ему не сказала, а в пейзажах, явно принадлежащих одной и той же кисти, Холен сразу увидел несколько грубых технических ошибок и отвернулся.
Да, он бы мог здесь деньги зашибать. В профессиональные круги не пробиться, так на ярмарках бы рисовал портреты...
Если бы вдруг понадобилось.
Он прошелся по зеркальному холлу подземного Дворца - фосфоресцирующие надписи манили, призывали на разные этажи, в царство телесных наслаждений - к салонам красоты, массажам, таинственным развратным процедурам; в многочисленные диско-бары, танцзалы, танцплощадки; в непонятные кабинеты и салоны, в лабиринты и сады наслаждений, в Зал Мрака, в Аквариум, в стриптиз-бары и натур-бары, все шестнадцать подземных этажей, кругов рая...
Можно изучать всю жизнь, всегда найдешь здесь что-нибудь новенькое.
Холен спустился по темным полупрозрачным ступеням, по узкой лестнице меж зеркальных стен, в сиянии светильников, многократно отражаясь с обеих сторон. В этом баре он уже бывал когда-то. Неоновые буквы, не складывающиеся в слова, бросились на него и ослепили, Холен прижмурился и скользнул внутрь.
Дейтрины, говорят, очень редко переходят на искусственные стимуляторы. Хайс и подобные легкие наркотики продаются открыто, но нетрудно достать и вещи пострашнее -- кегель, например, вызывает физиологическую зависимость после первой же дозы. Но дейтрины, по крайней мере, выросшие у себя на Родине, почти никогда не становятся наркоманами. Слишком велико внушенное отвращение к этим стимуляторам. Попробовать -- можно, Холен пробовал. Но не принимать постоянно.
Иное дело -- алкоголь.
Холен взял "Черную кровь". Ее здесь неплохо смешивали. Музыка слегка раздражала, но после первого бокала Холен перестал ее замечать. Полуобнаженные тела девушек - "девушкой" дама переставала здесь считаться лишь тогда, когда даже лифтинг не мог справиться с безжалостными морщинами - не волновали. Как на телеэкране -- правильно загоревшие, правильно освещенные, глянцево блестящие, обтянутые скудными драгоценными полосками одежды, и совершенно далекие и недосягаемые. Там и сям были видны профессионалки-вангали, утрированно-женственные, генетически измененные девушки, профессиональные проститутки, так же, как их братья-воины, страдающие легким слабоумием. Официантки в черных кожаных мини-платьях скользили меж столиками, от их декольте пахло призывно и сладко. Девица за соседним столом звонко хохотала, клонясь к плечу белокурого гиганта. Это и есть жизнь, подумал Холен, и назидательные интонации психолога вонзились в мозг. Наслаждайся, сука. Здесь тебе и предстоит радоваться. Это специальное место для радости. Здесь хорошо. Это и есть настоящая жизнь. Он выловил оливку со дна бокала. Жестом поманил светловолосую девушку в черном платьице.
-- Еще один.
-- Пожалуйста, - официантка смерила его чуть презрительным взглядом. Ясно -- дринская рожа. Холен ощутил внутреннее бешенство, уже привычно, уже с оскоминой, так же легко подавил его. Не все ли равно. Ножка бокала глухо стукнула в стол. Холен глотнул обжигающего, не ощущая вкуса. Напиваться психологи не советовали. Но один раз -- можно. Один, потом еще один. Ничего ведь не случится от одного раза...
Тилл почему-то смог жить дальше. Он, кажется, никогда не напивается. В последнее время завел постоянную подружку, дейтру. Сильный человек. Он тоже не выдержал атрайда -- этого никто не может выдержать -- но сильный. Жизнеспособный. Тщательно выполнял все рекомендации психолога. Да, уже давно его маки потеряли энергию, уже давно он такой вот -- импотент. И отказался от своего искусства, и ничего -- живет, и счастлив. Хотя кто его знает, счастлив ли он. Может просто -- доживает, собрав остатки воли...
Тилл как-то рассказал ему про гэйна, вот так же попавшего в плен и сломанного в атрайде... Едва обретя относительную свободу, парень покончил с собой. Не в Медиане -- на самом деле убить себя в Медиане не так-то просто; убил себя на Тверди, повесился в своей новенькой роскошной квартирке. Не стал создавать маки. Оружие против Дейтроса. Как видно, сознательно под пыткой придумал себе такой вот выход... Странно даже, что такое редко бывает. Ни самому Тиллу в свое время, ни Холену такое не приходило в голову. Чтобы это понять, надо вырасти в Дейтросе, кожей впитать отвращение, с детства внушаемое к самоубийству. Это при том, что "убить себя, чтобы не попасть в плен" вовсе не считается грехом. Формально. Но такие ситуации бывают крайне редко, а случаи, когда человек убивает себя от слабости, депрессии, глупости, по пьянству... в Дейтросе к этому принято относиться с ужасом. Омерзением.
Да и сложно это слишком -- согласиться, переступить через предательство, а потом...
Видно, у большинства людей мозг не способен на такие финты.
- Можно к тебе? - белокурая девица в полупрозрачной накидке опустилась на стул рядом с Холеном. Та самая, запарковавшая машину одновременно с ним. Взгляд художника мгновенно выделил тонкую выпуклость скул, идеальный абрис лица, нежный пушок на щеке, рекламно большие глаза с искусно выполненными ресницами, налет профессионализма во взгляде и выражении.
Девушка была маленькая, хрупкая, и это притягивало. Дарайки обычно очень высокие.
- Скучаешь?
- Что тебе заказать? - вопросом ответил Холен. Он знал, что встать сейчас сможет лишь с трудом. Но какая разница? Рефлексы гэйна давно угасли. Девица ткнула в меню бриллиантово сверкающим разноцветным ногтем. Холен помахал официантке. Девица придвинулась ближе.
- Как тебя зовут? - спросил он, положив руку ей на предплечье.
- Гивейя.
Имя было ненастоящее, но какая разница. Он назвал свое. Когда официантка принесла ликер с шариком мороженого, Холен ощущал тело дарайки совсем рядом, Гивейя буквально притиснулась к нему бедром. Она слишком напориста; Холену стало не по себе. Возбуждение схлынуло. Пить меньше надо. Алкоголь слишком расслабил мышцы. Холен ощутил запах духов, смешанный с пряным -- не то пот, не то дезодорант; он видел темные подкрашенные соски, едва прикрытые прозрачной тканью, он знал, что все будет так же, как уже было, было не раз -- и внезапно его затошнило. Он отодвинулся. Видно, поняв, дарайка коротко вздохнула.
- Ты дейтрин?
- Да. Не видно, что ли?
- Видно, но мало ли... - она занялась своим ликером, - ты симпатичный.
- Ты тоже, - великодушно сказал Холен. Он знал, что будет дальше: они поговорят немного и начнут обниматься. Поедут к нему или снимут здесь кабинет. Они переспят. Он оставит немного денег. Она не профессионалка, она просто любит приключения. Но деньги не помешают. Возбуждение в конце концов придет, никуда не денется. У Гивейи наверняка большой опыт и пройденный курс обучения за плечами.
- Тебе сколько лет?
- Двадцать, - сказала она, - может, тебе еще идентификатор предъявить?
- Нет, зачем... мне просто интересно. Ты училась в интеграционной?
- Я закончила классическую. В прошлом году, - сообщила девица. Холен посмотрел на нее с некоторым уважением. Не дура. В этом проблема вангали -- секс-то с ними феерический бывает, только вот получается -- как с живой резиновой куклой. А здесь -- человек.
- Молодец... а дальше ты куда хочешь?
- Скучный ты, дейтрин... - буркнула девица, - ну на художника я учусь. Дизайнер рекламы.
Холену вдруг стало интересно. Он отодвинул бокал.
- А ты знаешь, и я ведь тоже художник... был. А почему ты решила? Рисовать любила в детстве?
- Ну я умею. Чего. Хорошая специальность, кусок хлеба... - девушка дернула плечиком, - а чего ты из Дейтроса свалил?
- Так получилось, - сказал Холен. Большинство дейтринов здесь -- эмигранты. Пусть она и дальше принимает его за такого. Не рассказывать же...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги