Новые небеса

- А что, у вас там правда за анекдоты расстреливают?

- Чего?

- Ну говорят, кто-нибудь там пошутит не так, и того... Верс...

- Бред какой-то, - сказал Холен, - хочешь еще ликера?

- Давай. Нет, давай ананасовый... А почему ты говоришь -- был художником? А сейчас кем работаешь?

- Да так, в оборонной промышленности, - неохотно сказал Холен. Помолчал и добавил, - потому что я давно уже не художник. Не могу. У тебя так бывало -- что не можешь?

- А чего там не мочь?

Ананасовый ликер был прозрачным, золотисто-желтым, и лампа над столом отражаясь, плавала в нем, как луна.

- Трудно объяснить. Но без этого жить... очень тяжело... ты бы смогла?

- А чего там не смочь?

Глаза полнились недоумением, но вот что оттуда ушло -- профессиональное выражение. Холен вздохнул.

- Не могу я тебе это объяснить... ты, видно, другой художник. Слушай, а вот скажи -- неужели человек должен быть героем? Можно от него этого требовать?

- Нет, конечно. А от вас там требуют, что ли?

- Да, - Холен кивнул, - нас там этому учат. Но не у всех получается.

- Ну и маразм там у вас, - искренне сказала Гивейя.

- Да. Ну не всех заставляют, нет... Но если ты, например, художник... вообще -- гэйн. Понимаешь?

- А ты был гэйном, что ли?!

- Да. Пятнадцать лет, - признался он. Девушка вздрогнула и чуть отодвинулась.

- Да ты не бойся... я уже давно оттуда ушел.

- И что, от вас требовали быть героями?

- Наверное, все-таки нет, - задумчиво сказал Холен, - не требовали. Но понимаешь... просто так получается. Никто не требует. Вот сейчас же от меня никто ничего такого не требует. Вернее... я не знаю, кто это требует! Но получается так, что действительно: для того, чтобы просто творить, надо быть героем. Нельзя быть обычным, простым человеком. Недостаточно. Надо быть героем. Слушай, Гива, скажи мне, разве это справедливо?

- Не знаю, - сказала она. Холен посмотрел на девушку. Она же ничего не понимает. Зачем он ее грузит вообще?

Ему стало вдруг легче. Он потянул дарайку к себе. Усадил на колени. Гивейя коротко засмеялась и хищным живым боа приникла к его шее. Теплые соски коснулись кожи.

Ничего. Он будет жить. Он будет жить и с этим. Ведь Тилл как-то приспособился -- так же сможет и он.

Возбуждение медленно нарастало, и уходила тоска.

В Кейвор-Мин приехали к полудню. Погода будто специально разошлась, небо развиднелось, засветилось голубизной. Замок смотрелся, как на рекламной открытке -- среди невысоких, лилово-дымчатых гор, парящий на облачной подушке над рыжевато-черным зимним лесом.

-- Летом мы еще раз приедем, - сказал Кельм, наклонившись к уху Ивик. Его дыхание легко щекотало шею, - летом в зелени тоже интересно смотреть, и парк там красивый...

Ивик поразила толпа туристов в этот ничем не примечательный, даже не выходной зимний день, и организация всего этого потока. Весело щебечущие дарайцы ручейками сливались с автобусной станции и парковок, продвигались по узким улочкам Кейвор-Мина, через сувенирные и иные лавки, неуклонно приближаясь к стеклянному зданию касс. Гигантская очередь двигалась очень быстро, минут за десять каждый оказывался обладателем синего квадратика с золотым тиснением, а по желанию и добавочных карточек, позволяющих добраться до замка в старинной карете. Кельм сказал, что туда лучше идти пешком, через лес и горы, по пути есть на что полюбоваться.

На билетах оказалось выбито время экскурсии, и ждать предстояло не менее трех часов. В замок пускали лишь с экскурсоводом и лишь на короткое оплаченное время. Кельм сказал, что так даже лучше -- можно пока пообедать и погулять в поселке.

Весь Кейвор-Мин был построен исключительно в целях обслуживания туристов. Здесь не было ничего, кроме отелей, ресторанов и сувенирных лавок -- разве что небольшой магазинчик для местных и врач. Даже в школу местные дети ездили в соседний город. А ведь поселок не такой уж маленький.

Сувенирных магазинчиков и киосков -- десятки. Здесь продавались открытки с видом Замка, календари, книги о Замке и его строителе, панорамы, диорамы, стеклянные шары с моделью Замка, львиные фигурки всех видов -- Огненный Лев был символом замка Кейвора -- плюшевые львы, гигантские и совсем крошечные, каменные, стеклянные, деревянные, золотые, пластмассовые. Здесь продавалось все, что только можно представить: футболки, тарелки и кружки, брелки, кошельки, ноутбуки, чемоданы, ботинки, игрушки, альбомы, картины, картинки, фотографии, флейты и дудочки, мобилки, тетрадки, ручки - и все это, все либо с картинкой замка, либо в форме льва. Рябило в глазах. Ивик сразу купила несколько Львов, фаянсовых тарелочек и кружек с видами замка -- для коллег и знакомых. С ностальгией вспомнила время работы на Триме -- как жаль, что нельзя купить все эти сувениры для родных и друзей в Дейтросе...

Потом они отправились обедать. Кельм выбрал безошибочным чутьем самый уютный ресторанчик, да и кормили здесь особенно вкусно. С застекленной террасы открывался вид на небесную голубизну, горы и замок в облачной дымке. Застывшая живая картинка перед глазами. Ивик от возбуждения не хотелось есть, она заказала только салат -- но принесли на тарелке целую гору нарезанных овощей, пришлось делиться с Кельмом. От десерта она не отказалась, с удовольствием съела мороженое на подушке из ягод и желе. Кельм не упустил случая полноценно пообедать -- жаркое, сложный гарнир из овощей, соус, грибной суп.

- А ночевать где будем? Здесь, в поселке? - спросила Ивик. Кельм покачал головой.

- Увидишь. Там есть в горах одна гостиница.

- Не дорого? - побеспокоилась Ивик.

- Странно на тебя жизнь здешняя влияет. Становишься такой экономной! - засмеялся Кельм.

- Ну так мы университетов не кончали, работаем не в лиаре, - фыркнула Ивик. Снова занялась десертом и задумалась. Опять эта мысль, настойчивая, как тогда, на ярмарке. Деньги... купля-продажа... рынок... В этом есть что-то необъяснимо приятное. Даже когда денег у тебя немного -- хотя рядом с Кельмом об этом можно не беспокоиться. Изобилие, радующее глаз. Все эти лавочки, отели, автобусы и кареты, экскурсоводы, все это -- для того только, чтобы выманить у тебя из кармана возможно большее количество денег, и всем понятно, что это такая игра, но эта игра всех радует...

Конечно, пока речь идет об удовольствиях -- путешествии в замок или прогулке по ярмарке. Пока речь не идет о том, что тебе не на что жить и нечем заплатить за квартиру. Нечем кормить детей.

Но ведь и в Дейтросе есть курорты, и там можно поесть вкусного, можно и развлечься... Хуже? Да нет, в целом не хуже. Хотя кое-чего там, пожалуй, действительно не встретишь -- полуголые девушки, вангали, наркотики... Не бывает и такого изобилия сувениров, да что там, сувениров вообще почти нет. Есть книги, фотоальбомы и художественные альбомы, музыка, есть копии известных работ прикладных художников, скульпторов. Их производят штучно и тогда уже выдают как премию либо награду за какие-нибудь успехи.

А собственно сувениров -- нет.

Может быть, они были в старом Дейтросе? Ведь в новом, собственно, и нет, и не может быть никаких старинных памятников. Ивик написала книгу о старом Дейтросе, а вот этой детали так и не выяснила -- о наличии в старом Дейтросе сувениров.

Горная тропа была широкой и не слишком крутой. Дорога, по которой временами проезжали кареты. Можно было бы срезать напрямик, при необходимости, прикидывала Ивик, достичь Замка за четверть часа, бегом в гору. Но зачем выпендриваться? Они сюда погулять приехали.

Кельм держал Ивик за руку. Болтал что-то -- про замок. Рассказывал детали, историю строительства.

Замок был построен около двухсот лет назад. Во времена, когда на Дарайе существовали сотни государств, порой мелких, постоянно враждующих друг с другом. Задолго до Готана, объединившего и построившего Гоанскую империю. Здешнее королевство было совсем маленьким. Таким маленьким и незначительным, что его никто всерьез и не пытался завоевать.

Король Лиис был сумасшедшим. Или считался таковым. Мечтательный юноша с горящим взором; едва унаследовав трон, он стал воплощать свою безумную идею -- построить Замок Кейвора, его вдохновляла древняя легенда про Огненного Льва и воина Кейвора. Лиис сам учился архитектуре, и вся идея замка целиком принадлежала ему, зодчие лишь работали под его руководством, воплощая королевские чертежи. Мрамор, золото, драгоценные камни -- Лиис настрого приказывал не скупиться в отделке замка. За пять лет он начисто разорил свое королество. Едва замок был построен, коронованные родственники объявили Лииса сумасшедшим, увезли подальше, под надзор, и вскоре он покончил с собой. В замке Кейвора никто никогда не жил -- но почти сразу после смерти создателя сюда стали ездить паломники. Каждый стремился увидеть сказку, воплощенную в камне. Все войны и бомбежки щадили этот замок, к счастью, расположенный вдали от городов, среди никому не нужной природы. Одно время после Готана Замок чуть было не погиб -- оттого, что никто не поддерживал его, на это не находилось средств; но вскоре он попал в загребущие лапы туристической индустрии...

- А вот посмотри, - Кельм вынул из кармана небольшой альбом, пролистнул, показал портрет -- невысокого темноволосого юношу с грустными большими глазами, - это Лиис. Как ты думаешь, почему его портретов так мало?

- У него черные волосы, - сообразила Ивик.

- Да, он меланист. По терминологии Готана. Знаешь, в готановское время Лииса разрешалось изображать -- но волосы ему при этом красили. Снести замок или объявить его вражеским готановцы не решались. А вот врать... цвет волос -- вроде мелочь, но ведь тогда это не было мелочью для миллионов меланистов, уничтоженных или отправленных в лагеря. После Готана портреты Лииса опять стали воспроизводить нормально, с темными волосами. Но... видно, дарайцы до сих пор не могут смириться с его внешностью. Посмотри, он даже чем-то на дейтрина похож, лицо узкое. И рост был всего метр шестьдесят. Тогда люди вообще были ниже ростом, но и тогда это было слишком мало... Для дарайца черноволосый невысокий человек -- практически урод. Они все еще подсознательно воспринимают темные волосы и кожу -- как признак неполноценности. Хотя формально это не так... Потому и мало портретов. Кто их купит? Ведь здесь же все определяется тем, купят ли...

Замок вырос за очередным поворотом, кремовый, розовый, желтый, причудливый с его башенками и зубцами стены, в обрамлении гор. Издали он казался игрушечным, нереальным, слепком из Медианы. И вблизи не появилось ощущения твердой прочности, железобетонности "реальной жизни", обычно наводящей тоску. Вблизи замок остался таким же волшебным, твердость осязаемого камня представлялась обманной, ореол сказки, медианного безумия, где ты -- принц, королева, древний рыцарь, эльф -- не оставлял ни на минуту. Здание искажало реальность вокруг себя, сдвигало сознание, как алкоголь. Каждая линия замка была чиста, легка и стремительна. Закругленные обводы, зубцы стен, гроздья легких башенок и шпили, вонзившиеся в синее небо. Ивик молча смотрела на замок, Кельм держал ее за руку.

Постояв в ожидающей толпе, они вошли внутрь. Голос экскурсовода что-то бубнил впереди. Шли сквозь необжитые покои, сквозь гигантские и малые залы, где никогда не звучала бальная музыка, и не скользили по узорному паркету ножки танцующих дам. Миновали гигантскую статую Льва. Поднимались по винтовым лестницам. Каждая деталь здесь была -- совершенство. Взгляд Ивик выхватывал то вычурный светильник, то узорную лепнину потолка, то стремительные обводы окон, то золотую массивную дверную ручку в форме львиной головы. Кельм был невозмутим, поглядывал на Ивик, наслаждаясь ее изумлением. Ивик сказала тихо, что сюда и правда надо приезжать часто, чтобы успеть уловить каждую деталь, все рассмотреть. Этот замок надо перечитывать десятки раз, как хорошую книгу.

Они постояли на балконе, любуясь на горы. Кельм наконец-то сделал снимки -- горы, Ивик на фоне гор. Внутри замка фотографировать запрещалось. И в Сети не найдешь ни одного снимка -- даже замка снаружи, лишь маленькая рекламная фотография. Ивик вскользь подумала, что в Дейтросе никому не пришло бы в голову запрещать такое. Наоборот -- любая картина, любая фотография доступна в Сети, распечатай, повесь на стенку. Но ведь там все это -- бесплатно; а здесь хозяева замка, создавая эксклюзив, зарабатывают деньги; если бы фотографии замка были доступны, возможно, многие и не поехали бы, и не платили бы такие деньги за осмотр. Ивик снова ощутила ирреальность этой ситуации. Она была по-своему логична -- но и непонятна. Несовместима с любыми представлениями о свободе человека, свободе наслаждаться красотой, получать нужную информацию.

За такую красоту не жаль денег. Только вот не у каждого они есть, без Кельма Ивик бы и накопить не смогла на эту поездку. Но раз уж ты здесь -- наслаждайся, сказала себе Ивик. Ты слишком много думаешь. Наслаждайся. И она честно впитывала в себя неземную красоту эркеров, переходов, настенной живописи.

Она могла бы построить замок не хуже -- в Медиане. Она видела замки еще прекраснее. Но не в осязаемой, каменной форме -- виртуальным творениям все же чего-то не хватает. Камень придает завершенность, делает мечту настоящей. Ивик только на Триме видела чудеса архитектуры, вот разве что с Кельнским собором можно поставить рядом замок Кейвора. Но ведь и на старом Дейтросе -- на сохранившихся снимках, в фильмах -- были дивные дворцы, дома, спроектированные гэйнами, или же -- по их эскизам. В Новом Дейтросе просто никогда не хватало ресурсов, любое архитектурное излишество - за счет того, что какой-то семье не хватит нового блока, это недопустимо. Но когда-нибудь будет иначе, пообещала себе Ивик.

И мы будем жить в дворцах. Вот в таких же прекрасных. Или в небольших, но сказочных домиках. У нас ведь есть, кому придумать такое.

Окна гостиницы открывали чудесный вид на горы и замок. Кельм и номер снял подороже, но зато -- с широким балконом, с которого можно любоваться пейзажем. Поужинали прямо в номере -- никого видеть сейчас не хотелось. Сгустилась темнота, небо прочертили звездные дорожки, две луны безмолвно повисли лаковыми фонарями. Горы превратились в черные угрюмые громады, а замок, подсвеченный прожекторами, будто плавал во тьме -- сказочный светлый островок в ночном океане. Молча стоять на балконе, глядя на замок, ощущая на плечах руку Кельма, всем телом -- его пронизывающее тепло...

- Спасибо, - сонно сказала Ивик, - ты мне подарил такую сказку.

Кельм погладил ее по щеке. Вдруг повисла где-то в сознании тень Марка, зашевелилась совесть. Ивик прогнала ее -- Марк сам сделал выбор, это не ее вина. Но вдруг подумалось -- она и сейчас любила Марка. Хотелось показать ему замок Кейвора -- как бы он ахал, как восхищался, как гладил бы камень жесткой, привыкшей к труду рукой. Хорошо бы он сейчас был здесь. И пусть даже будет эта его красавица -- в сущности, она-то в чем виновата? Нормальная женщина. Ивик и раньше не испытывала к ней злобы, а сейчас -- скорее симпатию. Почему они не могут быть здесь -- все вместе. Ведь Ивик и Марк тоже не чужие. Пусть не так, как с Кельмом, по-другому, но ведь не чужие. Что же ты хочешь, поразилась себе Ивик, неужели заняться свальным грехом?

Почему-то даже мысль о свальном грехе казалась сейчас вовсе не такой уж неприемлемой. Быть всем вместе, со всеми, кого она любит, и кто любит ее -- это так нормально, так естественно. Так и должно быть. И наоборот, почему-то показалось нелепым странное, старое правило -- о том, с кем, как и при каких условиях позволено заниматься этим. Прямое указание Бога, говорят. Но Бог был сейчас и здесь -- в этих ночных звездах, в пряничном замке на светлой тарелочке, в прикосновении любимого. В ситуации, где ее не мучила совесть, никому не причиняли боли, и не оставалось ничего недосказанного.

Может быть, конечно, Бог в другом месте.

Но ведь и эти люди, узурпировавшие право судить о намерениях Бога, и они не знают, наверняка, где Бог, и как достичь спасения.

Кельм повернул ее к себе, стал целовать. Господи, как я люблю его, подумала Ивик. Обняла затылок Кельма, подняв руки, гладила волосы на затылке. Как он прекрасен. Так же не бывает, не может быть. И вот -- оно есть. Притиснулась к нему, истаивая от нежности, в жестком кольце его рук. Можно придумать любовь и красивее, можно описать в книге, можно воображать, можно всю жизнь ходить рядом, упиваясь платоническими чувствами -- но только вот это делает любовь осязаемой. Настоящей. Придает завершенность.

И все было правильно и хорошо.

Киба все еще не мог привыкнуть к свободе.

Свобода была относительной -- он на нелегальном положении. Квартиру здесь, в Рон-Таире, ему подобрали сложным путем, через все того же дейтрина, который с ним договаривался -- Холена. Из квартиры лишний раз не рекомендовалось выходить -- он и выходил только по делу да чтобы купить немного продуктов в магазине по соседству. Киба жил с чужим идентификатором, его имя теперь было -- Лаас Винори, пенсионер, бывший мелкий предприниматель, владелец бюро переводов.

Долго так не продержишься, но долго ведь и не требуется. В первый же вечер в Рон-Таире Киба позвонил Сакасу, давнишнему приятелю, работавшему над тем самым таинственным излучателем, о котором шла речь несколько лет назад.

Но Сакас уехал в отпуск. Вернуться должен только через две декады. Киба связался с Холеном и отправился вслед -- еще удобнее как бы случайно встретиться на отдыхе. На море Кибе подобрали новую квартиру и новое имя. Но и там Сакаса не обнаружилось. Через несколько дней Киба выяснил, что приятель вынужден был сорваться с места и ехать к матери, которая заболела и решила отправиться в Колыбель. Киба вернулся в Рон-Таир и дожидался там возвращения Сакаса. Похоронив мать, тот вернулся два дня назад. Киба был уже ни жив, ни мертв от всех этих перипетий. Он явственно ощущал, как ежедневно сокращается и без того недолгий уже срок его жизни -- каждый день стоил нервов, ледяного пота, пронизывающего страха... Чтобы отвлечься, Киба раскидывал на компьютере пасьянсы. Или читал и комментировал -- для себя -- последние статьи коллег в "Биофизике сегодня".

Наконец Сакас согласился встретиться. Он отлично помнил Кибу -- уже спасибо Вселенной.

Киба вскользь предложил, что подъедет прямо в институт. Приятель согласился.

Киба спустился в метро, стараясь не реагировать на пайка -- стража порядка -- стоящего у выхода с ослепительно белым жезлом, в бело-синей щегольской форме. Первое время его от одного вида пайков бросало в холодный пот. Да и сейчас мурашки предательски забегали по загривку. Но Киба уже почти привык. Небрежным жестом предъявлял идентификатор на чужое имя. Без удивления замечал в витринах собственное, ставшее чужим, лицо -- бороду он сбрил начисто, волосы покрасил в рыжеватый оттенок, а дейтрийская специалистка за три дня видоизменила его лицо, подтянув морщины и накачав под кожу псевдожировые подушечки. В то же время, если постараться, узнать Кибу было можно -- что необходимо для встречи с Сакасом. Поисковые ориентировки, выданные пайкам, помочь им ничем не могли.

Еще вот маленький рост подводил -- Киба всегда этим выделялся среди рослых соотечественников. Но если приглядеться -- Киба зашарил взглядом по сторонам -- если приглядеться, то в толпе всегда можно найти хотя бы пару-тройку таких же невысоких людей. Вот, например... правда, это женщина. Но она почти не выше Кибы. И еще один старичок, ликуя, заметил беглец. Да, пожилой мужчина, бывает же и такое! Правда, он все же выше на полголовы. Но издалека тоже выделяется.

Двойной змей, как сложно ездить в метро, просто ходить по улицам. Когда же это все кончится наконец... каким ужасом. Ладно, сказал себе Киба, шагая вслед за другими в озоново пахнущее нутро поезда. Что с тобой случится? Ведь не хуже, чем было -- все равно был пожизненный атрайд со скорой перспективой угодить в печь.

Хуже, мрачно сказал внутри кто-то депрессивный. В этот раз будет хуже. Киба объяснил тому дейтрину, что никакой спецобработки не выдержит -- тут даже сомнений быть не может; он старый, больной человек, но дейтрина это не испугало. Собственно, все, что Киба знает - это имя того, кто к нему приходил в атрайд, но они это знают и сами. Не факт, кстати, что имя это реальное. Но поверят ли ему в атрайде -- что он не знает больше ничего? Допустим, еще адреса квартир, где жил, но их наверняка больше не используют; внешность агентов, с которыми встречался, но это мало поможет. Могут и не поверить, да... И обрабатывать до посинения, пока он не сдохнет от этих их спецметодов...

Ладно, хватит об этом думать. Он выполнит задачу, передаст дейтрийскому шпиону все, что нужно. Уже скоро. И потом -- на Триму, полюбоваться на древние соборы и города, подышать воздухом свободы, без нависшей над головой Колыбели, без атрайдов... спору нет, на Триме тоже хватает гадостей, но по сравнению с нами -- там просто рай.

Поезд вырвался из туннеля, люди заморгали от слепящего солнца, пронизавшего весь стеклянный, прозрачный верх вагона. Поезд стал взбираться на виадук, и Киба забыл на миг о своих проблемах, с наслаждением вбирая глазами чудную панораму Рон-Таира, раскинувшуюся внизу.

Сакас ожидал его в кантине. Ученый был прилично моложе Кибы, но выглядел хуже, чем обычный дараец в его годы -- видно, не следил за собой. Погрузнел, коротко остриженные волосы полностью седы, лицо помятое и серое, под глазами мешки. Сакас был крупен телом, высок, раза в два мощнее Кибы, старый биофизик рядом с ним ощущал себя цыпленком -- но это ощущение обычно проходит, едва начинается беседа, и в дело вступает интеллект.

Киба подошел, улыбнулся, протянул руку. Сакас приподнялся, всматриваясь, и наконец, узнал, облегченно заулыбался в ответ, сжал ладонь Кибы своей лапищей.

- А, садись! Давно не видались. Не узнал. А что ж ты бороду-то свою сбрил знаменитую?

Киба присел рядом с ним. Очень удачно, что Сакас ничего не знал об атрайде и о его падении. В противном случае все равно пришлось бы встречаться, но это было бы куда опаснее -- пришлось бы пойти на откровенность.

- Хочу помоложе выглядеть, - объяснил Киба и щелчком пальцев подозвал официантку. Ткнул в меню, заказывая двойной алкокрейс. Перед Сакасом стояла опустошенная наполовину тарелка с бифштексами, высокий початый бокал.

- Ты и поправился вроде...

- Есть немного. Мало двигаюсь, надо спортом заниматься, да лень. Да и ты, смотрю, тоже...

- Та же история. Эх, не молодеем мы почему-то с годами!

Киба хмыкнул. Он потерял больше десяти килограммов и за последние недели отнюдь не набрал их -- но подкачанное пополневшее лицо создавало впечатление лишнего веса.

- Я все хотел в молодости заняться проблемой старения... Но потом отвлекся.

Они разговаривали о том, о сем. Киба получил свой бокал, с двойным, потом тарелку сати -- мелких и острых колбасок, похожих на червяков . Сакас рассуждал почему-то о локсе -- стал болельщиком? Команда Маана, "Серые львы", опять продула островным. А местная "Таирия", кажется, войдет в первую лигу. А, да тебе это неинтересно, я вижу. Нет, почему же. Киба представил, о чем бы болтал с приятелем в своей прежней жизни, встретившись случайно, без всякой цели. Нет, не мог он этого представить. Сейчас ничего не было в голове, кроме излучателя и задания, а прямо вот так об этом спросить -- невозможно. Киба заговорил о работе, о своих исследованиях гнусков -- Сакас тоже ими интересовался.

- Ты что, опять к этому вернулся?

- Я? Да нет, сейчас я так, помаленьку... знаешь, старею. Как-то уже ничего и не хочется. Денег достаточно, ну и... Вот почитывал сейчас "Вестник биофизики". Ты в курсе, что Вирлим там несет?

- Так чего ты хочешь, это же Вирлим...

Поговорили о выскочке, занявшем пост в Академии явно по блату. Потом Сакас рассказал о семье -- у него все благополучно, жена на старости лет занялась разведением породистых ящериц; дочь в университете, будущий юрист; сын социолог,пишет диссертацию по феномену маргинального социума.

- Ну а над чем работаешь сейчас? - спросил Киба, как бы небрежно.

- Да все то же. Помнишь, мы говорили об этом тогда...

- Неужели излучатель? Слушай, я так и не поверил, что это возможно.

Сакас пожал плечами.

- Не только возможно, друг, это уже в стадии эксперимента на людях. Я сам был на Триме в рабочей группе. Это работает.

Киба выпил несколько больших глотков крейса, чтобы скрыть волнение.

- Честно говоря, - он стукнул донышком бокала о стол, громче, чем следовало, - я тогда не поверил.

Сакас усмехнулся, вынул из наплечной сумки маленький ноутбук.

- Вообще-то это все, сам понимаешь... два нуля с печатью. Но ты, я думаю, не побежишь дейтринам рассказывать?

Киба слишком громко рассмеялся.

Незаметно покрутил верхнюю пуговицу пиджака, запуская встроенную видеокамеру.

Сакас манкировал секретностью и выносил рабочие материалы за пределы охраняемого отдела. Так поступали многие. Он часто работал дома, чертежи ему были нужны для работы. Если судить по сериалам, мир прямо-таки наводнен дейтрийскими агентами. Но сериалы были слишком неправдоподобны -- Сакаса все это смешило и раздражало.

А с Кибой интересно поговорить... если уж честно -- больше-то вообще и не с кем. Киба ученый-энциклопедист по натуре, его все интересует, он любопытен.

Киба с интересом разглядывал на экране излучатель. Задавал вопросы, уточняя разные детали.

- Индивидуального действия?

- Да. Заказ был на такие. Видишь, садишься под раструб. Час обработки. Нужно по меньшей мере три сеанса.

- Так что, теперь у нас есть триманцы, которые выходят в Медиану?

- Есть. Но как ты понимаешь, широко афишировать это никто не собирается.

Сакас объяснял щедро. Чужой, со стороны -- но интересующийся его работой, а работу свою биофизик все же любил.

- Все очень просто в сущности. Это просто конденсатор дельш-излучения, ничего более. Как собрать это излучение в момент Перехода в Медиану -- давно уже не секрет...

- Другой вопрос -- как сделать его переносимым, ведь оно в большой концентрации смертельно...

- Для этого излучение подается импульсами. Этого было не просто добиться... ну вот взгляни на схему.

Киба замер, боясь верить удаче. Он почти не понимал объяснений -- хотя надо было вникнуть по-хорошему -- сконцентрировался на том, чтобы правильно и вовремя снимать схемы, демонстрируемые на плоском экране. Лучше бы скриншот или же снять это все на электронный носитель -- но это недостижимо. Был бы он Агентом-Невидимкой из популярного сериала, мог бы ночью прокрасться в секретный отдел и снять нужную информацию. Но какой из него невидимка...

Сакас выключил прибор.

- Вот -- полюбовался? Скоро начнется производство...

- Но как я понял, они не собираются переводить в Медиану все население Тримы?

- Ну подумай сам, для чего это нужно? Пока переведены добровольцы, набранные из низших слоев населения -- они будут обеспечены всем у нас, без права возвращения на Триму. А потом... ну я не спец, конечно. Это не я буду решать, но поспекулировать можно... Кофе, пожалуйста! - обратился он к подошедшей официантке. Та кивнула.

- А вам что?

- Мне тоже кофе, - поспешно сказал Киба.

- Так вот, о Триме... - продолжил Сакас. Ему явно хотелось поговорить, - я лично предполагаю, и у меня есть все основания думать, что я прав -- предложения будут сделаны только нужным людям.

- Ты имеешь в виду очень богатых людей... торговля? Покупать триманские ресурсы за право выхода в Медиану?

- Наверное, и это тоже.

Официантка поставила на стол два подносика с кофе, сливками, печеньем. Убрала опустевшие тарелки. Киба аккуратно подвинул подносик к себе.

- Знаешь, насчет ресурсов сомнительно... - сказал он, - У нас есть Лей-Вей, не хватит -- есть еще десятки миров... Триманские научные наработки -- тоже не думаю. Наоборот, мы бы могли им что-то подкинуть. У нас есть методы лечения некоторых их заболеваний, даже неизлечимых, опять же, генная инженерия... волновая стимуляция иммунитета -- ни у нас, ни у дейтринов уже почти не бывает обычных инфекций. Да много чего... Нет, нам от них ничего не нужно. А вот влияние на Триму... и еще, - он замер, пораженный этой мыслью.

- Да, ты правильно понял. В первую очередь даже не влияние, - кивнул Сакас, - я и не уверен, что наши пойдут на такое. Я думал об этом. Создать на Триме элиту, способную выходить в Медиану и за счет этого более информированную и богатую, привести ее к власти... то есть конечно можно использовать уже существующую элиту. Все потуги Дейтроса с фантомной стратегией можно похерить. Вообще всю стратегию изменить. Но я не знаю, будет ли это. А вот что будет наверняка...

- Гэйны!

Сакас кивнул. Ученые понимали друг друга с полуслова.

- Сколько на Триме потенциальных производителей виртуального вооружения! Наверняка они там есть, и их там побольше, чем у нас...

- Ты уверен? В наше время... хотя да, там есть по-настоящему талантливые люди.

Киба осекся. Идиот! Официально разрешенная версия -- и ведь ему это внушали в атрайде! - умение производить оружие не имеет ничего общего с талантом. Ведь иначе надо признать, что все дарайские режиссеры, композиторы, писатели -- бесталанные серости, способные лишь искаженно воспроизводить чужое творчество...

Но ученые всегда понимали ситуацию правильно. Сакас усмехнулся.

- Я знаю, что у тебя, вроде, были неприятности из-за этих исследований?

- Да. Собственно, меня попросили их прекратить. И я согласился.

Киба пошел на частичное признание. Сакас оценил доверие, кивнув.

- Ладно. Видишь ли, я-то понимаю, что такая наша особенность -- тотальная неспособность производить оружие в Медиане -- не может быть не связана с социальной психологией. Хотя бы потому, что в прошлом у нас были свои воины... гэйны... На Триме, как бы там ни было плохо, нет ни одного государства, жизнь в котором окончательно застыла, устоялась, стала такой совершенной и правильной, как у нас. Они к этому, возможно, идут -- но далеко еще не пришли. У них не закончен процесс развития общества. Есть альтернативы. Словом... это мы отвлеклись. Несомненно, можно будет навербовать на Триме достаточное количество производителей оружия. Вряд ли воинов, конечно. Хотя это было бы забавно -- представь, триманцы воюют против дейтринов, чья священная миссия -- защита Тримы. Но скорее всего, триманцы просто заменят наших подростков. И они будут работать эффективнее -- как взрослые, обученные люди. Может быть, у них даже потенциал не будет падать с годами, как это бывает у пленных гэйнов. Вот, кстати, тебе еще одно доказательство -- если один и тот же человек сначала может производить энергетические образы, а потом -- не может, это не генетика, дорогой. Это психология. А психологией можно управлять!

- Но видимо, не так уж эффективно, - возразил Киба, - иначе мы бы получили своих гэйнов...

- Да-а... помнишь эксперимент с сектой Белого Луча?

- Еще бы, - фыркнул Киба.

Этот эксперимент был проведен лет тридцать назад. В Дарайе объявился пророк, который слышал "голоса из Космоса", притом пророк был настоящий. Вполне искренний реальный шизофреник. В атрайды такие попадают регулярно, и вот на них-то лечение действует очень неплохо, они часто успокаиваются, забывают о "голосах" и ведут потом нормальную жизнь. Но в тот раз решили поэкспериментировать и выпустили пророка на волю -- он был самым перспективным в нужном смысле. Пророк за год сколотил большую секту, миллионы членов, десятки выпущенных книг, написанных плохонько, но пламенно. Белый Луч из космоса осенял членов секты, и каждый, ощутивший этот Луч, чувствовал творческие позывы, писал стихи, картины, песни...

Согласно проведенным замерам, люди испытывали истинное вдохновение и творческий восторг, равный и даже превышающий по многим параметрам энергетический накал работающего гэйна.

Проблема лишь в том, что ни одно созданное сектантами произведение не было хоть сколько-нибудь приемлемым. Потреблять эту продукцию могли исключительно члены той же самой секты.

И ни один сектант не оказался способным создать работающий сильный виртуальный образ...

Эксперимент провалился. Большинство участников подлечили в атрайде, части наиболее упертых во главе с пророком предоставили целый тропический остров, построив для них поселок из натуральных материалов, и там они теперь прозябали в "экопоселении", слушая голоса из Космоса, ковыряясь в земле и постепенно деградируя...

- Все же я думаю, - рассуждал Сакас, - что с триманцами надо будет попробовать. Почему нет? Внушить им, что они сражаются против Сил Зла...

- Ты наивен, друг мой. Вся наша телепродукция, игры, фильмы, сериалы только и делает, что убеждает население, что мы сражаемся против Сил Зла. Но эффекта все равно нет -- почему-то нет у нас своих гэйнов.

- Но с триманцами, может быть, что-то и получится. Можно рассматривать как еще один эксперимент. Черт возьми, да пусть они даже теряют СЭП через 2-3 года. Ты представляешь, насколько это выгодно? Если триманец будет работать хоть вполовину так хорошо, как пленный гэйн? Во-первых, дейтринов можно будет больше не брать в плен. Совсем. Разве что перебежчиков использовать. Это будет колоссально удобно для военных. Во-вторых, подростков не надо использовать, ломать им жизни...

- Да, ты прав, - согласился Киба, - это будет колоссально удобно... А ты не задумывался, что вся наша цивилизация построена так, чтобы во всем добиваться максимального удобства?

Сакас прищурился. Пожал плечами.

- Удобства? Конечно. Но разве это не логично, Ларс? В конечном итоге так построена любая цивилизация. Можно декларировать, что высшей целью является... как там в Дейтросе -- спасение душ, Царствие Небесное. Или там помощь несчастным... или построение лучшего мира. Или борьба с силами зла. Но в итоге любая, абсолютно любая цивилизация построена ради того, чтобы добиться максимального удобства, комфорта, безопасности. И тот же Дейтрос -- тоже. Только они менее эффективны, чем мы...

- Менее эффективны? - Киба поднял брови, - не прошло и сотни лет после полного уничтожения цивилизации, а они уже построили новую, у них нет голода, нет безработицы, все дети учатся, условия жизни улучшаются с каждым годом, да еще при этом у них очень эффективная система обороны...

Он осекся. Болван! Ты получил все, что нужно -- теперь следует уходить. Причем немедленно. Но Киба не знал, как закруглить разговор так, чтобы не вызвать подозрений. И потом... это же Сакас. Он нормальный, свой человек. Киба сто лет уже не общался с нормальными людьми...

- Ладно, ладно, тут можно спорить. Но в любом случае, даже если они более эффективны, чем мы -- ты не будешь отрицать, что и их цель -- добиться максимального удобства и комфорта для людей.

- Для людей. Но понимаешь, я над этим долго думал...

Киба замолчал. Все это уже не надо говорить. Ни в коем случае не нужно! Но... его вдруг охватила тоска. Ведь и на Триме не поговоришь ни с кем. Там все -- чужие. Никто не поймет.

- Я долго думал над этим, Руд. Может быть, конечно, сказывается возраст. Да, у меня достаточно денег, я могу дожить в свое удовольствие... Но понимаешь, по сути лозунг "все для комфорта человека" у нас нужно уточнить. Все для комфорта здорового, не старого, трудоспособного человека с неплохим образованием. Мужчины или бездетной женщины. И, положа руку на сердце, хоть мы и проклинаем готанизм -- белокурого дарайца или дарайки. И это "все" - не просто так, а за счет кого-то. Чтобы этом правильному человеку было комфортно, больной старик или инвалид должен уйти в Колыбель, не имеющий образования -- жить без работы, безработный -- уйти на улицу, оттуда попасть в атрайд, и там все равно умереть. Но это еще не все. Чтобы этому дарайцу было комфортно, жители Лей-Вей, например, должны работать на рудниках и скважинах за оплату, обеспечивающую полуголодное существование. Они должны рваться к нам и соглашаться работать у нас дворниками и официантами за копейки, и еще считать себя счастливыми, потому что у них на родине еще хуже...

- У них и без нас было плохо. Это дикари, Ларс -- со всеми вытекающими...

- Но это их земля. Они должны были развиваться, создавать свою науку, улучшать свое общество. Вместо этого пришли мы, разрушили все, что было, взамен не дали ни науки, ни развития, ни образования, а кинули только подачки в виде еды, лекарств и наркотиков, а за эти подачки получили все богатство Лей-Вея. И ты знаешь, сколько людей там было попросту убито? Минами, боевыми штаммами, обычным огнестрельным оружием... Мы вот критикуем Дейтрос за жестокость. А ты знаешь, что в Лей-Вее мы уничтожили более трети населения?

Сакас пожал плечами. Отодвинул пустую чашку.

- Ты ведь не куришь, Ларс? Я закурю, хорошо? - он достал сигареты, - все это верно. Ты прав, конечно. Мы порядочные свиньи. На самом деле это никто и не скрывает. Но что поделаешь? Мир лежит во зле, мир -- отпечаток змеиного хвоста в жидкой грязи, как считали наши далекие предки. Мы свиньи, Дейтрос -- такие же свиньи, если еще не худшие. Где искать лучшего, на Триме, что ли? Все вокруг сволочи. Но у меня есть моя семья, работа... У тебя вот с семьей не сложилось, но ведь все равно есть какая-то родня. Я не хочу, чтобы мою семью перебили дейтрины, я и терактов не хочу, я простой, мирный человек, и хочу жить комфортно, насколько это возможно. Я лично честно работаю и не считаю себя в чем-то виноватым. Разве не так? А переделать мир еще никому не удавалось.

Моя родня, подумал Киба. Отодвинул грязную чашку, стал разворачивать печенье. Он вспомнил внучатую племянницу, длинногогую студентку экономического факультета. Красивые полукруглые брови, недоуменно поднимающиеся. "Дед, по-моему, просто цепляется за жизнь". Она думала, что Кибы нет в комнате. Что он не слышит. Ну конечно -- ведь если бы он перестал "цепляться", то все деньги достались бы его сестре, бабушке этой девицы, а там и ей самой, а так он еще проживет эту сумму -- в свое удовольствие, видите ли, и не подумает, как тяжело родным. Ладно, это молодая дурочка, это эксцесс... но кто из родни хоть раз поинтересовался, каково ему, навестил в атрайде? Он давно стал для своей семьи отверженным.

То же произойдет и с Сакасом, как только он перестанет кормить и содержать... Возможно, это будет не так прямо, не так по-хамски, но мысль такая у детей мелькать будет, и Сакас это так или иначе поймет. Вот в чем ужас...

-- Да, все сволочи, - сказал он наконец. Брякнул чашкой о столешницу, - но я спрашиваю себя, Руд, где предел сволочизму. При Готане тоже молчали и соглашались. Теперь мы проклинаем Готана и готанизм. Считаем героями тех, кто боролся. Но ведь те, кто не боролся -- рассуждали так же, как ты. Мир не переделать, все одинаковы, Дейтрос еще хуже. У меня есть моя семья...

-- Это нельзя сравнивать, - пыхнул сигаретой собеседник, - Готан -- это несравнимо...

Киба внимательно посмотрел в светлые глаза приятеля. Опомнился. О чем это он, в самом деле?

-- Может быть, Дейтрос и сволочи, - сказал он, - только вот знаешь... вот пока триманцы не вышли в Медиану, у них есть возможность так рассуждать. Что все одинаковы. А у нас -- у нас такой возможности нет. Потому что есть существенная разница между нами и Дейтросом. У них есть гэйны. У нас ни один человек не способен быть гэйном. Ни один! Любой нормальный ученый должен этим заинтересоватсья. Не говори только, что тебя это никогда не интересовало. Или что ты верил в официальную версию про расовые особенности... Странным образом исчезнувшую у нас в Дарайе способность. Вот была она -- и вдруг не стало. Бред же, правда?

-- Я просто не думаю об этом, - угрюмо ответил Сакас, - а почему, по-твоему? Они же это объясняют так, что мы прокляты Богом.

-- Я в Бога не верю. Всегда есть рациональное объяснение. И оно, Руд, здесь не такое уж сложное. Способность к творчеству -- аномалия, оно иррационально. Мы уничтожаем все аномалии, потому что они привносят дискомфорт и мешают жить. Мы в буквально смысле уничтожаем всех сколько-нибудь аномальных людей, детей, мы делаем их нормальными в нашем понимании, или отправляем в Колыбель. Не насильно, но ты же понимаешь, что такое наша свобода выбора... Ты знаешь, что примерно половина детей, которых в Дейтросе отбирают в квенсены -- на грани физической или психической инвалидности? Одаренность и аномальное развитие часто сцеплены. Это можно видеть и на наших подростках, работающих в Лиарах -- часть из них диагностированные аутисты, но и почти все страдают какими-нибудь отклонениями, все с детства наблюдаются у психиатров. И ты знаешь, что с ними происходит после потери СЭП. Кстати, стремление к переустройству общества, к справедливости, к гуманизму в отношении всех, а не избранных -- это такая же аномалия, это иррационально, носители этого -- люди, готовые разрушить собственную жизнь во имя идеалов. И это мы тоже уничтожаем или вводим в очень узкие рамки. Религиозные стремления и идеалы -- туда же. Мы стали рациональными до оскомины. Наше общество логично и совершенно до предела. Оно потеряло способность меняться.

-- Гм, а гипотеза интересная, - Сакас затушил свой окурок, бросил в замусоренную уже пепельницу, - проведем биологическую аналогию, с наследственностью и изменчивостью. Мутации -- неустойчивы, чаще всего летальны, их носители больны или погибают. Мутации могут показаться злом, но среди миллиона мутаций может найтись одна полезная, и она даст возможность виду развиваться дальше. И возможно, обеспечит выживание. Если взять социальную эволюцию, то здесь мутанты -- это перечисленные тобой люди с аномальной психикой; и на тысячу случаев шизофрении, биполярных расстройств, аутического спектра и пограничных состояний -- может встретиться один гений... или даже просто талант. И нередко он тоже будет страдать каким-либо пограничным состоянием или даже заболеванием. И этот гений создаст картину, построит замок, напишет великий роман, в конце концов, замутит какое-нибудь восстание. Или скажем, теорию переустройства общества, которая вдруг заработает. Да, что-то в этом есть, Ларс... - он неожиданно улыбнулся.

-- Именно. Я всегда подозревал, что творчество социальное -- и творчество художественное не так уж отличаются. Все революции сопровождаются выделением мощной творческой энергии масс... с точки зрения нормального обывателя -- это не более, чем ужас и кровопролитие. Но все, в ком есть хоть искра этой необычности, иррациональности -- во время революций и больших перемен обычно бывают счастливы. Мы обезопасили наше общество, потому что гасим необычность уже в зародыше. Мы застыли. Твоя биологическая аналогия верна -- наше общество стало невероятно консервативным, у нас все кончилось, мы больше не способны мутировать.

Ученые посмотрели друг другу в глаза. Киба вдруг ощутил, что он счастлив. На короткий миг -- но он был счастлив. Он впервые высказал то, что мучило его последние месяцы. Он высказал -- и его поняли.

Сакас потряс пепельницей, аккуратно высыпал серый порошок в мусорную корзину под ногами.

-- В общем, теория у тебя достаточно безумная, чтобы быть интересной. Кстати, интересно, как сюда подверстать творчество научное... И насколько научная гениальность -- не талант, не простая одаренность, а именно гениальность, способность открывать совершенно новые горизонты, мыслить по-иному -- связана со всем этим. Кстати, последний гений, прогремевший на весь мир, родился еще до Готана... Я имею в виду Тори. Мы до сих пор всего лишь работаем в его русле. И это физики. О нас же, биологах, биофизиках, вообще трудно что-либо сказать, мы ведь просто экспериментируем, какие у нас новые горизонты... Даже вот наш излучатель -- вроде бы революция, но на самом деле гениальности для его изобретения не нужно, нужны знания смежных специальностей и техническая смекалка.

Киба пожал плечами.

-- А ты знаешь... у меня был один молоденький аспирант. Предложил очень нестандартное решение уравнения Лера. Ты не в теме, так что объяснять не буду, но в общем, я тогда совершенно с катушек слетел. Потом на этом пять диссертаций защитили, насколько я знаю, и наверное, продолжают защищать. Так вот, он и аспирантуру не закончил -- оказался в атрайде. Кажется, у него в самом деле какие-то серьезные нарушения... не шизофрения, но какая-то серьезная психопатия.

-- Змей, но ведь это же бред какой-то! - воскликнул Сакас, - что мы с тобой несем? Получается, что все, кто способен на что-то серьезное -- психи? Больные люди?

-- Может быть, не все, - сказал Киба, - и уж конечно, не все они буквально больны. Нет. Но некая иррациональность есть у любого из них. Пойми, Руд, ты не обижайся, но ведь целеполагание нормального, рационального человека сводится по сути к удовлетворению животных потребностей: еда, отдых, безопасность, секс, а также все это же самое для его семьи -- но и семья ведь потребность биологическая, дети -- наше продолжение. И только иррациональность обусловливает необъяснимую биологически тягу к творчеству, к идеалам, к философии, к сложным абстрактным удовольствиям. Игры разума! Все это -- не более, чем игры. Какой-нибудь суровый гэйн-убийца, дейтрийский патриот, на самом деле имеет одну лишь мотивацию -- вдоволь наиграться в Медиане, насладиться игрой. Они ведь очень часто просто играют, понимаешь? Не оружие создают, а что-нибудь совсем никому не нужное -- для себя. Играющий взрослый человек -- это аномалия. Конфликт между глубинной иррациональной мотивацией поведения -- и необходимостью существовать в рациональном и логичном по сути мире -- вызывает психические отклонения. Но в Дейтросе они допустимы, это мир, построенный на психических отклонениях и конфликтах, допускающий их, даже поощряющий... А мы запретили их. Декларируя свободу личности, мы на самом деле оставили свободу лишь, как я уже говорил, белокурому дарайцу не пожилого возраста, здоровому, образованному и трудоспособному. И что немаловажно -- полностью рационально и логично мыслящему и лишенному каких бы то ни было отклонений. Такие люди у нас, пожалуй что, счастливы... Это наше представление о счастье.

Сакас хмыкнул.

-- А вот то, что мы тут с тобой сейчас рассуждаем -- это рационально или... уже не очень?

-- Наверное, уже не очень, - признал Киба, - но наше общество пока еще допускает такие разговоры. Пусть не публично. Но у нас пока еще нет всеобщей слежки...

Он замолчал и едва сдержался, чтобы не дернуться всем телом. Его словно душем окатило холодным потом. Какой же ты все-таки идиот, Киба...

А почему ты уверен, что здесь не стоит камера, и все разговоры не пишутся?

Он сидел, не в состоянии вымолвить ни слова. Только заговори -- задрожит голос, выдаст твой страх, даже не страх, панический ужас.

Причем совершенно логичный и рациональный.

- Да уж, - сказал Сакас, - давно я так ни с кем не общался... Интересные вещи ты говоришь. И это к таким выводам тебя привела работа над СЭП?

- Примерно, - буркнул наконец Киба, с трудом овладев собой.

- Надо подумать над этим. Но все-таки это чистая теория. Ты преувеличиваешь, Ларс. Увлекаешься, как это тебе свойственно. Ты всегда отличался богатой фантазией. Наверняка на самом деле все куда проще.

- Ты уж лучше не думай об этом, - Киба встал, - знаешь... думать об этом опасно. Может завести в такие дебри... А у тебя семья, ты сам сказал. Ну ладно, спасибо за беседу. Было очень любопытно.

- Да, и о семье надо думать. Ну пойдем, я провожу тебя... Не исчезай совсем, пиши хотя бы. Звони. Я уж думал, куда ты делся...

Болтая, Сакас проводил его к дверям, провел мимо скучающего охранника в фойе института. С каждым шагом Киба ощущал растущее облегчение. Это было иррационально -- ведь конечно же, его не могут арестовать прямо сейчас, и опасность еще впереди. Но ему просто очень хотелось побыстрее убраться отсюда.

Даже если придется потом расхлебывать последствия собственной глупости.

Дело было еще не закончено. Киба, собственно, не понимал, почему бы не скинуть полученные данные на какой-нибудь носитель и не отправить их анонимно, хоть из ближайшего сетевого салона. Или это слишком опасно? Вполне возможно. Инструкции Кибе были даны четкие. И хотя он чувствовал себя просто ужасно, их следовало выполнить, иначе вся работа окажется бессмысленной.

Киба прошел три или четыре квартала. Ему становилось все хуже -- физически, возбуждение интересной беседы спадало, он ощущал похмелье, какое бывает после слишком большой откровенности; он все больше ощущал собственную глупость, беспомощность, и понимал, что погибнет. Как можно было говорить с Сакасом о таких вещах -- в такой обстановке? Почему он не сдержал себя? Хотя, может быть, и пронесет... Казалось, что опасность придет не оттуда, не от Сакаса. Пугало что-то неясное. Может быть, Киба просто устал и слишком перенервничал. Он не подпольщик, не профессионал. Он не может так жить -- но вынужден, вот уже несколько декад вынужден.

В любом случае надо довести дело до конца. Сейчас Киба думал только об этом. Выполнить то, чего требует дейтрин... и тогда уже подумать о себе, о собственном спасении. Дейтрин все равно не станет его спасать, пока не будет выполнено задание. Значит, надо просто сделать это. Киба на ходу уже незаметно открутил верхнюю пуговицу -- она не была пришита, а держалась на специальной скрепке; снял часы, в браслет которых был вмонтирован "жучок". Все это аккуратно сложил в пластиковый пакетик с прочной застежкой. Даже на вид -- ничего подозрительного, пуговица, часы. Хотя, конечно, пайки обязательно проверят, если найдут. Киба увидел такси у кромки тротуара, подошел, нагнулся к распахнутой в стекле форточке. Таксист выскочил, услужливо открывая дверцу перед клиентом.

Будем мыслить позитивно, мэрфел, сказал он себе, глядя на мелькающие за стеклянным куполом машины низкие облака -- такси мчалось по гигантскому виадуку над городом. Задание выполнено. Если уж дейтрина такая информация не устроит -- то что его вообще может устроить? Переправить информацию тоже несложно. Намудрил с Сакасом? На самом деле ничего страшного. Сакас же не пойдет сообщать об этом кому-то. Поболтали, и ладно. И раньше болтали похожим образом, иной раз и крамольные идеи высказывая. Записи в институте даже если и ведутся -- никто не отнесется к ним всерьез, видно же, какое там отношение к секретности. Кибу ведь спокойно пропустили, зарегистрировав чужое имя. Пока поймут, кто был в институте, пока разберутся. Да и зачем им, собственно, сейчас разбираться? Ведь никакого ЧП не произошло.

Так что ничего опасного. Все это эмоции. Дурацкие ощущения. Кажется, все равно что-то случится. Независимо от событий. Он может совершать ошибки, может делать все безупречно... все равно все кончится плохо. Но это обыкновенный страх. Объяснимый в его положении -- в конце концов, он не секретный агент из сериала "Тайная война".

Киба расплатился и вышел в одном из бедных тивелов Рон-Таира.

Он помнил адрес и расположение тайника наизусть. Пивная "Золотая корона", затем две длинные бело-серые многоэтажки. Вторая переходила, как ему и говорили, в закругленное здание, похожее на башню. И вот под этим переходом он свернул в небольшую подворотню. Решетка канализации, как ему и говорили, была здесь приоткрыта. Он замешкался на минуту, будто бы поправляя брюки. Пакетик выскользнул из его руки, полетел, упал в открытое отверстие. Киба две секунды смотрел в непроницаемо черную дырку между асфальтом и сдвинутой решеткой. Но дальше -- не его забота, дальше они уже достанут пакет и разберутся сами. Только бы все прошло благополучно! Киба поддернул брюки, быстрым шагом вышел из подворотни и дал кругаля по дворам, чтобы снова попасть к городскому транспорту.

Ивик читала с монитора. Кельм смотрел на нее, подперев рукой подбородок, ловя каждое легкое движение лица, шевеление губ, взмах ресниц, и таинственно-нежное молчание матовых скул, и видел, что верхняя губа чуть оттопырена и покрыта бесцветным пушком (ее хотелось поцеловать), и черная прядь чуть колышется на виске, грозя свалиться, завесить глаза и помешать чтению (эту прядь хотелось аккуратно отвести). Ивик читала последнюю порцию написанного, из его романа, из того, что он делал вчера, каким-то чудом выкроив четыре часа после работы. Кельм знал, что ей нравится, не сомневался в этом. И в этом тоже была приятность -- дождаться, когда она прочтет, и заблестит глазами, поворачиваясь к нему, и скажет, как это чудесно, и обязательно найдет в этом неказистом в сущности, проходном отрывке, что-нибудь особенное, указывающее на несомненную гениальность писателя.

Она повернулась. Глаза засияли.

- По-моему, очень хорошо, - сказала она, - я знаю, из меня никакой критик... Но мне действительно очень нравится все, что ты пишешь. Вот посмотри! - она снова обратилась к монитору и прочитала громко вслух два предложения, описывающие внешность некоего усатенького плотного чиновника, второстепенного персонажа, - ведь здесь сразу невозможно ошибиться, по внешности видно, что это червяк, настоящий червяк!

Кельм самодовольно улыбнулся.

- Ты был очень прав, что взялся за реализм и за крупную форму, - горячо сказала Ивик.

- Не знаю, - он пожал плечами, - с моими темпами писать это я буду лет десять. А потом все равно не напечатают -- Верс не пропустит.

Ивик чуть погрустнела, задумалась.

- Это неважно, - сказала она решительно, - значит, напечатают потом. Шендак, мы не для этого пишем! Время все расставит на свои места. Знаешь что? Давай я возьму себе резервную копию. Мало ли что! Вдруг это у тебя пропадет, или придется уничтожить, или... мало ли что!

- Я передаю это в Дейтрос вместе с общим пакетом информации. С письмами.

- Я знаю. Но давай я тоже возьму себе. Я просто боюсь, что это пропадет.

- Чем меньше копий, тем безопаснее. Не стоит, Ивик. Это ведь тоже никому не должно попадать в руки. Нет, не надо.

Она дернула плечом.

- Ну смотри. Тебе виднее. Жаль, если пропадет.

- Спой мне что-нибудь, - он потянулся за клори. Подал инструмент Ивик. Она послушно склонилась над струнами. Черные волосы наполовину закрыли лицо.

Нам война обещает, что долгою будет дорога,*

Старит девичьи лица, коптит паровозные лбы,

Кто-то ходит под Богом, а кто-то уходит от Бога,

Но никто не уйдет от единой солдатской судьбы...

От голоса Ивик, молодого, почти детского, высокого, мягкого, все внутри сворачивалось в комок, музыка, казалось, ласкала его изнутри -- не больно, нежно. И еще Ивик была очень красивой, когда пела. Словно изнутри ее освещал огонь. Кельм вступил вторым голосом.

Нас взрывная волна раскидает флажками по карте,

И не всем суждено уцелеть, дотянуть до погон.

Одному уготовано место во братском плацкарте,

А другому судьбой забронирован спальный вагон.

Они допели. Кельм, не удержавшись, придвинулся, обнял Ивик за плечи. Так они сидели -- молча. Можно многое еще спеть. Но минута была так хороша, им было так тепло, так покойно молчать вдвоем, что не хотелось нарушать этот покой -- ни словом, ни жестом, ни пением.

*Зимовье зверей

Они хлопотали на кухне -- вдвоем. Кельм обычно готовил сам -- у него просто лучше получалось. У него вообще любые действия руками получались лучше, чем у Ивик. И это обстоятельство никогда не смущало ее -- как смутило бы с другим мужчиной, а только вызывало восторг. Но Ивик не могла и сидеть просто так, и Кельм сунул ей терку -- натереть морковь. Целую гору моркови. Он запланировал какой-то сногсшибательный салат. Кухонный комбайн его в данном случае не устраивал -- нужной ширины отверстия были только на ручной терке.

Теперь на Ивик напала болтливость. Они разговорились о замке Кейвора.

-- Вот ты знаешь, - разглагольствовала Ивик, с силой нажимая на терку, - я подумала, ведь в Дейтросе очень, очень много красоты -- которая просто так пропадает. Ну как бы -- просто так. Вот если бы стоял такой замок у нас... Да у нас ведь и есть очень красивые здания, например, дворец Детства в Шари-Пале, храмы есть многие...

-- Да, скажем, в Лоре, - согласился Кельм, - Церковь святого Лоренса... Ты же помнишь?

Голубые башенки, ступени... Тоже, кстати, гэйны проектировали.

-- Да, помню! Но вот понимаешь, это обыкновенная церковь. Очень красивая, но туда люди ходят, молятся... и думают, что это так и надо, это обычное дело. А здесь любая красота, любой осколок Настоящего -- сразу превращается в коммерческую ценность.

Кельм сосредоточенно растирал в ступке душистые корни для заправки.

-- Это верно, - сказал он, - они используют душевные порывы для коммерции. С одной стороны, подумаешь, может, это не так плохо... У нас человек создал красоту, пустил ее в мир, как виртуальный образ в Медиане, который все равно развеется вскоре... кто-то поахал, кто-то покритиковал, и все. Человек уже создает что-то новое, о старом и думать забыл. И все забыли... А что здесь? Посмотри, какая организация! Во-первых, изображения замка нелицензированные запрещены. Никаких даже фотографий не найдешь нигде. Внешне -- только лицензированные, внутреннего убранства и вовсе не увидишь. Значит, надо обязательно ехать смотреть. И вот ты едешь, как в паломничество, настраиваешься. Внутренне готовишься: вся эта катавасия, символика вокруг, сувениры, целый поселок, построенный для паломников. Они буквально молятся на то, что создавали их предки веками.

- Не молятся, - возразила Ивик, - а утилизируют. Все их современные сказки, фильмы -- бездарные переложения старых легенд и книг. Вся музыка -- изуродованная классика. Их предки создали капитал, который они теперь тратят. Самое страшное при этом -- то, что мир выглядит таким устойчивым, таким незыблемым.

- Ну не такой уж он и незыблемый на самом-то деле, - бодро сказал Кельм, - а теперь давай морковочку сюда...

Ивик подперла ладонью подбородок и смотрела, как Кельм мастерит салат, как соединяет компоненты -- ярко-рыжее, белесое, нежно-зеленое, темно-зеленое, бурое; все в одноцветных фаянсовых, только разного размера мисочках, и мисочки одна за другой вычищаются, выскребаются ложкой, ненасытная салатница, по краям отмыто блестящая, принимает в себя всю эту массу, и ни капли на столе, ни крошки. Движения пальцев -- быстрые, точные, как у хирурга, скорость фантастическая, Ивик бы никогда так не смогла. И даже какая-то чуждость закралась в сердце, да ее ли этот человек -- он, такой правильный, красивый, благополучный, такой замечательный профессионал, мастер во всем, так внимательно относящийся к мелочам , даже вот к этому простому салату. Интересно ли ему вообще слушать то, что она говорит? Может, он отвечает ей только из вежливости... Сердце Ивик тревожно заметалось. Кельм неожиданно посмотрел на нее с нежностью и улыбнулся. Ивик сразу успокоилась. Любит. Конечно, любит, конечно -- ее человек.

- Я за Эрмина беспокоюсь, - сказал он, - не знаю, когда получится в Дейтрос переправить. Мне, конечно, втык дали... Но ведь теперь-то его должны забрать.

- Да, - согласилась Ивик, - я представляю себя на его месте. Знаешь, я бы начала подозревать, что все это -- дарайская провокация.

- Ну почему, - возразил Кельм, - ведь я назвал его имя, часть. Дарайцы не могли этого знать.

Ивик пожала плечами.

- Я бы все равно беспокоилась. Он может думать что, например, сам назвал эти вещи... в бреду, без сознания. Мало ли.

Кельм руками стал смешивать салат с приправой.

- У него все равно нет выхода. Он должен ждать. А когда я получу приказ, мы переправим его в Дейтрос.

- Как бы он глупостей не наделал до тех пор... Мало ли. Помнишь, ты рассказывал, как один повесился... Или он может сам ломануться в Дейтрос, а это, сам понимаешь...

Кельм озабоченно сдвинул брови.

- Пожалуй, ты права. Я вот не задумывался о таком. Надо будет что-нибудь придумать, чтобы парня успокоить.

Пальцы начинали слушаться. Эрмин играл уже несколько дней -- после работы. Оказывается, клори здесь можно было взять напрокат. Дарайский клори, конечно, шестиструнный. Но в общем перестроиться можно, Эрмин уже привыкал. Звук он убрал до минимума, отрабатывая технику. Это успокаивало, отвлекало. Хотя производство мак, если уж сказать честно, тоже было интересным занятием. Будем надеяться, что Тилл действительно передает все это в Дейтрос... Недавно Эрмина обожгла страшная мысль: что, если все это лишь провокация? Не мытьем, так катаньем заставить его работать на дарайцев. Хотя бы какое-то время... Но неужели они такие идиоты и не понимают, что он быстро догадается об этом?

Наверное, все же не провокация. Эрмин вспоминал Тилла, выражение его лица. Не поймешь ни черта. Блестящие, полные сочувствия глаза - "потерпи, братик". Встреча в столовой.. нет, вроде свой. И -- там, в атрайде -- непроницаемо холодное лицо, тусклый взгляд, и вполне убедительные уговоры сдаться, и ослепляющая боль электрического удара... Когда он был настоящим?

Как понять, что происходит? Вот что здесь мерзко -- перевертыши эти, манипуляции, ни хрена не поймешь, где свои, где враги, и что, шендак, со всем этим делать...

Эрмин сдвинул рычажок громкости. Может быть, попробовать сыграть что-то старое? По-настоящему... Рискнуть сразу со звуком.

Эрмин покрутил тембр. Здешние клори звучали тускло -- может, потому что напрокат выдавали не самые лучшие. Середина еще ничего, а басы глухие, верхов же вовсе не слышно. Однако кое-как ему удалось добиться приемлемого звучания.

Эрмин заиграл свою же собственную "Песню камня". Тьен пытался на нее положить слова, но так и не успел закончить, погиб, и было это полгода назад. С тех пор их группе не везло -- Сэни вышла замуж и уехала в Шари-Пал, поэтов таких, как Тьен, найти не просто... Хотя Эрмина уже некоторые приглашали, даже обещали устроить перевод в другую часть, такие клористы, как он, тоже не часто рождаются.

Пальцы слушались. Выходили иногда огрехи, которые Эрмин хорошо слышал, но не заострял на них внимания, не дергался -- ничего, все отработаем, но ведь вот льется из-под пальцев мелодия, и мир становится таким, каким должен быть; а потом музыка незаметно изменилась, стала жестче, страшнее, боль вливалась в нее, раздирала мелодию, визжала на высоких частотах и сваливалась вниз, разрешаясь глухим недоумением... Эрмин, тяжело дыша, оборвал игру. Пальцы не выдерживают. И еще что-то. Надо поиграть старое, гаммы поиграть, что ли, успокоиться...

- Потрясно, - произнес тихий голос рядом с ним.

Эрмин вздрогнул, повернулся. Гэйн! Не заметил даже, что в зал кто-то вошел. Глухарь на току... Только теперь он с ужасом и стыдом осознал, что по щекам катятся слезы. Шендак, неконтролируемая реакция. Раньше такое случалось, но очень редко. Дорвался до музыки наконец, что ли?

Он вытер лицо тыльной стороной ладони.

Это была девчонка из интерната. Квиссанского возраста. Странная девчонка. Тонкая, будто прозрачная, белая, глаза -- напряженно-летящие. Он таких никогда не видел.

- Ты так здорово играешь, - сказала она.

- Ты из интерната? - спросил он.

- Да. Я никогда не слышала, чтобы так... Ты дейтрин? Про тебя у нас болтали... ты пленный, да?

- Уже, наверное, нет, - криво усмехнулся он, - но я дейтрин, да.

Кели чувствовала себя странно. Шла рядом с темноволосым чужаком, говорящим с акцентом -- но привычного отторжения не было. Было интересно. Эрмин, сказал он, его зовут. Красивое имя. И сам он, если разобраться, симпатичный. Хотя и черный -- но ведь это даже красиво, оказывается. Интересно. Блондинов-то вокруг полно.

Кели предложила ему показать студию в интернате. Эрмин сильно заинтересовался. Ясно, что он хороший музыкант, настоящий. В сто раз лучше Ланси. Кели просто обожгло, когда она услышала -- за дверью -- как он играет. Вот такие они, значит, живые гэйны.

- Ты гэйн? - тихонько спросила она. Эрмин посмотрел на нее и кивнул.

От левого уголка губ к подбородку тянулся заживающий розоватый шрам. И еще один, белый, давно затянувшийся, над бровью. Клори, сложенный в чехол, болтался на плече.

- Не знаю только, можно ли мне в интернат, - сказал он озабоченно.

- Почему же нельзя? Этот... другой из контингента Б -- он везде ходит.

Они вошли в переход, Эрмин крутил головой, разглядывая вьющийся зеленый полог, притопывал по гелевому покрытию. Ему все было в новинку, Кели это смешило. Миновали нишу с кожаными диванами -- там как раз расселась компания старшеклассников. Кели из них знала только одного, по кличке Тур -- 18-летний парень был уже на грани списания, среди ее друзей пользовался дурной славой. Говорили, что он и его шобла давно сидят на запрещенном кегеле и подрабатывают продажей... Парни загоготали, Кели даже не разобрала, в их ли адрес. Ей было все равно. Казалось, начинается что-то безумно интересное. Ей было ужасно интересно с этим дейтрином. И хорошо бы он еще сыграл что-нибудь... Может, попросить, чтобы он научил ее играть как следует? Кели все не оставляла мечты о собственной рейк-группе...

Она подергала дверь студии.

- Ой, извини, я даже не сообразила. Сегодня же выходной у них. А так они не открывают.

- Ладно, сходим завтра, - сказал Эрмин с акцентом, к которому она начала уже привыкать, - а интересно тут у вас. Я хоть интернат посмотрел. А где вы живете?

- Хочешь -- покажу? - обрадовалась она.

Эрмин с интересом осмотрелся в ее комнатке. Но без особого удивления. Вгляделся в самодельный плакат с физиономией Ликана. Спросил, кто это. Кели объяснила.

- Надо же. Послушать бы...

- Да запросто, - Кели воткнула флешку в аудиопорт компа. Эрмин сел, вслушиваясь в мелодию, чуть склонив голову. Кели -- напротив него, напряженно сжав скрещенные в замок пальцы.

Я грею руки чужим,

Но про свои позабыл,

Но обморозив чуть-чуть,

Я как волчонок завыл,

Чужие руки и плоть,

Чужие злые глаза,

Чужой ненужный покой,

Моя здесь только звезда...

В некоторых местах Эрмин чуть морщился, но в целом слушал внимательно. Потом сказал.

- Очень выигрышный текст. Можно и лучше сделать.

- Ты лучше играешь, - признала Кели. Эрмин чуть улыбнулся.

- Я не привык к вашим инструментам. У нас двенадцать струн. И вообще...

- Кофе хочешь? - спросила Кели.

- Давай. У тебя и кофе можно сделать?

- У меня тут кипятильник есть. Можно растворимый, ничего?

- У нас вообще кофе мало. С Тримы иногда завозят немного... Я раз в жизни пробовал. В распределителе никогда не бывает.

- Распределитель -- это что?

- Это... как у вас магазин. Только без денег. Приходишь, берешь, что надо.

- Так это так все разберут...

- Дефицитные продукты выдают только по норме. По карте. Раньше так все было. А теперь, например, хлеб уже можно без карты брать.

- Ух ты, а что еще так можно?

- Немного, - признал Эрмин, - ну мыло... соль... разное. Еще зависит от места и от сезона. У нас, например, яблоки осенью можно...

Кели разлила кофе по кружкам. Эрмин взял свою, подержал у носа, вдыхая аромат.

- А тут у тебя уютно, - сказал он, - хорошо. У меня тоже такая комната. Раньше у меня никогда не было своей, так, чтобы я один...

- У меня тоже не было своей, - сказала Кели, - я жила с братом и сестрой. У родителей спальня, и еще гостиная. Но мы жили втроем в комнате. Потом брат ушел, остались вдвоем.

- Я думал, в Дарайе у каждого ребенка есть своя комната...

- Это у кого деньги есть. А мои предки -- сиббы. Живут на пособие.

Он попробовал кофе. Поморщился.

- Стимулятор... Слушай, а как ты сюда попала, в Лиар?

- Да я стихи пишу, - застеснялась Кели.

- Покажи? Ну чего. Это нормально, квиссаны у нас все такие.

Он отставил кружку кофе, уткнулся носом в протянутую тетрадку. Кели до сих пор писала от руки. Дома своего компа у нее не было. В школе писать и распечатывать -- много мороки. Сейчас уже и можно было бы, конечно, но она привыкла -- от руки.

- Ну как? - спросила она тоном наигранного равнодушия.

- Погоди-ка, - он отложил тетрадку. Потянулся за клори, стал аккуратно стягивать чехол, - куда подключить можно?

Потом утвердил тетрадку на столе перед собой и, глядя в строчки, начал перебирать струны. Кели замерла, не дыша.

Голос у него оказался вполне неплохой, и когда он пел, акцента было практически не слышно.

Не больно и не тяжело,*

Ведь чайка встала на крыло.

Свободна в выборе пути,

Сквозь ветер сквозь туман летит,

Над черной вспененной водой,

Под белой путевой звездой,

Над смертной яростью брони,

Сквозь истребителей огни,

Это было чудо. Это звучало именно так, как должно было звучать. Вот пришел волшебник из другого мира -- и расставил все по местам. Нашел место ее неприкаянным "текстам". У Кели щипало в носу, и она старательно вжимала ногти в ладони, чтобы не разреветься.

Сквозь смех солдат, сквозь крик, сквозь стон

Пронзая явь, качая сон...

И тени на ее крыле -

Все, кто устал на сей земле.

*Александр Зимбовский

Немудреные, в общем-то, простенькие слова. В музыке они обретали жизнь, становились богаче, сильнее. Кели слушала, затаив дыхание. Эрмин, увлекшись, продолжил играть соло. Потом оборвал музыку.

- В общем, это так... набросок. А они у тебя где-нибудь в электронном виде есть, ты мне не дашь распечатку? Я бы попробовал музыку сделать. Смотри, как интересно получается!

Кели вызвалась проводить его назад, в корпус Лиара. С ним уже было легко и просто, как со своими. Нормальный парень, в сущности говоря. Шли по коридорам, болтали. Эрмин всему удивлялся. Все здесь не так, как у них. Интересно, а как у них?

Про Дейтрос не говорили -- Эрмин сразу мрачнел лицом. Да и Кели стеснялась расспрашивать.

Уже возле самого перехода снова наткнулись на компанию Тура. Человек шесть или семь. Но на этот раз -- преградили путь. Кели невольно шагнула назад, к стене. Насмотрелась она таких компаний во дворе... Лучше держаться подальше.

- Ты, как я понимаю, дрин? - поинтересовался Тур. Он был чуть выше Эрмина -- вовсе не маленького; короткие белесые волосики прилипли ко лбу. Глаза выглядели вполне трезвыми, сейчас парень был не под кегелем.

- Я дейтрин, - сказал Эрмин, - а в чем дело?

- А ты в курсе, что тебе здесь запрещено ходить?

- А ты -- представитель администрации? - вежливо спросил Эрмин.

- А что, администрацию позвать? - влез какой-то маленький белобрысый. Тур усмехнулся.

- Я думаю, обойдемся без, правда? И кстати, дрин, если я тебя еще раз увижу с нашей девчонкой...

- А это не твое дело, козел! - влезла оскорбленная Кели.

- Ути-пути, а тебя здесь кто спрашивал? - загоготал Тур и, протянув костлявую длань, схватил Кели за нос и больно потянул.

В следующий миг -- никто не понял, что случилось -- метнулось что-то темное, Тур вскрикнул и согнулся, задыхаясь, зажав руками живот. Дейтрин стоял спокойно, будто он вовсе и не имел к этому никакого отношения. Кели опомнилась первой, схватила его за рукав.

-- Пошли, быстро! - но было уже поздно. Эрмин оттолкнул Кели в сторону, и вжавшись в стенку спиной, она смотрела на драку.

На избиение младенцев. Дейтрин -- настоящий все-таки гэйн -- двигался так быстро, что невозможно было за ним уследить. Бил резко и страшно. Все уложилось в несколько секунд. Мелкий белобрысый, кинувшийся первым, упал. Еще двое схватились за животы. Остальные так и не решились напасть, стали медленно пятиться. Тем временем Тур разогнулся было, и сверкая ненавистью во взгляде, опять метнулся к дейтрину, тот неуловимо отклонился в сторону, схватил правую руку Тура и выкрутил ее, заставив парня согнуться.

- Давай договоримся, - веско и спокойно сказал дейтрин, - вы не трогаете меня. Я не трогаю вас. К ней -- никаких претензий. Если что -- я контингент Б и стою сотни таких, как ты. Из интерната первым вылетишь ты, а не я. Так что... договорились?

- Договорились, - прохрипел Тур. Видно, ему было больно -- лицо залито слезами. Эрмин отпустил его. Повернулся к девочке, лицо которой совсем побелело.

- Не бойся. Они тебя не тронут.

И он -- в первый раз за все это время -- взял Кели за руку. И девочка ощутила от его руки, сильной и крупной, такое тепло, что вздрогнула от неожиданности.

- Не бойся, - повторил он.

Эрмин оказался неправ. Несмотря на то, что он действительно стоил сотни подростков из контингента Б, несмотря на всю его ценность для оборонной промышленности Дарайи -- за драку досталось как раз ему. Кели поразила эта несправедливость. Ни Туру, ни его компании не было вообще ничего. Если не считать, правда, оставшейся пары синяков и вывихнутой руки, которую Тур носил на перевязи. Эрмина на следующий день увезли в атрайд.

Вернулся он через три дня.

Кели сидела на подоконнике в лиаре, в самом холле -- отсюда был виден вход. Она третий день уже так сидела все время, когда не была занята на уроках и на работе. Кропала домашние задания, читала... Никто не приставал к ней, не задавал вопросов.

На третий день после ужина ей повезло. Дверь открылась, и вошел Эрмин, чуть позади двигались двое вангалов. Конвой. Но дейтрин шел свободно. Увидел Кели и улыбнулся. Остановился. Вангалы, как по команде, остановились вслед за ним. Кели соскочила с подоконника.

- Привет! Тебя отпустили?

- Привет, Кели, - сказал он со своим забавным акцентом, - а у тебя как? Все в порядке?

- У меня-то что... - пробормотала она, - я боялась. За тебя, - и метнула взгляд на застывших вангалов -- каждый на голову выше немаленького дейтрина.

Тут подоспел дежурный офицер, забрал у Эрмина какие-то бумаги, отпустил вангалов. Эрмин повернулся к Кели.

- Идем ко мне?

Она шла, чуть вприпрыжку, едва поспевая за ним. Не чувствуя пола под собой.

- Что они с тобой делали?

- Снимали излишнюю агрессивность, - он усмехнулся. Посмотрел на нее. Наверное, лицо Кели изменилось, потому что он тут же сказал ласково:

- Ну что ты... ничего же страшного. Меня контролируют. Я здесь недавно. Ну беседовали, вводили какие-то препараты. Все это фигня. По сравнению...

Теперь уже его лицо изменилось, и Кели не стала спрашивать -- по сравнению с чем.

- Вот ведь сволочи! Ведь это они напали!

- А чего ждать? - усмехнулся Эрмин, - я, как-то знаешь, и не жду от ваших другого обращения. Это нормально. Они свои, я чужой. Враг. Нормально.

- Но ты им здорово всыпал...

- Нас учили драться с вангалами.

- С вангалами! Вот это да... С ними же невозможно! А тебе приходилось когда-нибудь -- с вангалом?

- В Медиане -- конечно. На Тверди -- нет.

Если не считать, подумал он, того случая, когда меня взяли в плен. Но это была не рукопашная, это меня просто лупили.

Он вдруг замедлил шаг. Прямо навстречу шел другой дейтрин -- преподаватель тактики, Тилл иль Кэр. Окинул их взглядом. Эрмин робко поздоровался.

- Келиан, - Тилл посмотрел на нее, - не могла бы ты ненадолго отойти в сторону? Нам бы перекинуться парой слов.

Она с готовностью отошла. Эрмин взглянул на своего спасителя, и старые подозрения всколыхнулись в нем тяжелой волной. Неужели все это -- лишь для того, чтобы не силой, не пытками, но обманом заставить его работать на дарайцев?

Они стояли вдвоем в широком коридоре, у окна, защищенного решеткой. Тилл глядел угрюмо.

- Гэйн, - почти шепотом, по-дейтрийски, сказал он, - вас не учили, что применять боевые навыки к гражданским нельзя?

- Да, - покорно сказал Эрмин, - учили. Виноват, - он хотел сказать "стаффин", но запнулся.

- Ты понимаешь, что мог все сейчас испоганить?

Эрмин опустил глаза.

-- Чтобы такого больше не было, - предупредил Тилл. И сказал громче, - ну что ж, я рад, что у тебя все в порядке. Думаю, скоро будем работать вместе.

Пожал ему руку и зашагал по коридору. Эрмин смотрел ему вслед, и на лицо лезла непрошеная счастливая улыбка. Первая за много-много дней. Даже губам стало больно от непривычного положения.

- Ты чего улыбаешься? - спросила Кели, подойдя к нему.

- Так... ничего. Хорошо, что все кончилось, - сказал он.

Ланси играл и пел негромким, осторожным тенором. Опять Ликана, все ту же песню.

Земля истекает антрацитовой кровью,

Предсмертными песнями душа истекает;

И скоро мы все, не разбирая сословий,

Увидим, что нет для нас ни ада, ни рая...

Довольно любить и нежить

Тех, кто не будет спасен -

Они останутся те же,

А мы потеряем все.

Довольно считаться с теми,

Чей разум давно угас;

Мы убиваем время -

Время убивает нас.

Кели уже понимала, что игра Ланси -- лишь аккомпанемент, что он -- любитель, она уже слышала настоящее, несравнимое ни с чем, что слышала до сих пор. Но до самого донышка души пробирали эти грозные слова. И на Эрмина -- Кели искоса поглядывала на него, все это тоже вроде бы производило впечатление. Он сидел, как всегда, с прямой спиной, сцепив руки на колене. Слушал внимательно.

(Он был очень осторожен на прикосновения, Кели могла по пальцам пересчитать случаи, когда он брал ее хотя бы за руку. Это пугало. Она не знала, как это расценивать -- отвращение, отталкивание? Но с другой стороны, он явно стремится к ее обществу, ему с ней, вроде бы, хорошо. Не поймешь...)

Ланси замолк, доиграл. Эрмин пошевелился и сказал осторожно.

- Сильно. Это действительно сильно.

- Теперь ты давай что-нибудь... а сыграй что-нибудь ваше, дейтрийское? Интересно. Правда, языка мы не знаем, но...

Эрмин взял свой клори. Пробежался по струнам, проверяя звучание. Энди придвинулся ближе.

- Дейтрийское, - проворчал Эрмин, - я вам другое сыграю.

И взглянул на Кели. У нее замерло сердце, она тихонько кивнула.

Он начал играть. Ланси сразу подобрался. Этот дейтрин играл совсем иначе -- профессионально. Клори пел в его руках, пел, разрывался сразу на несколько голосов, звенел оркестром, и выводил незнакомую, чуть рваную, неописуемо говорящую мелодию.

Кели знала теперь, что он играет попросту много. Очень много. Все время, когда не занят в Лиаре. "Меня это успокаивает, - говорил он, - отвлекает. Почти как в Медиане себя чувствуешь". Кели тоже начала учиться, стала играть больше, но -- по многу часов в день? Она бы не выдержала. Ей было скучновато.

Эрмин изящно закончил соло и перешел на ритм, и одновременно с этим начал петь -- и голос у него тоже был красивее, чем у Ланси.

А я на себя зову беду,*

Тем, что я прав,

Но я от страдания уйду

За стебли трав,

А железу лязгать и звенеть,

О камень стен,

Огонь и выстрелы,

Плоть и медь,

Воля и плен,

А я на себя зову беду,

Тем, что восстал,

Но я от страдания уйду

Через металл

*Александр Зимбовский

(Эрмина очень поразило это стихотворение Кели. Как ты додумалась до такого? - спросил он. Не знаю, ответила она. Я это пережил, сказал он. Ты описываешь это, понимаешь? Я тоже переживала все то, о чем пишу. Но по-другому).

Они уже репетировали вместе. Кели набрала воздуха и вступила вокалом. Эрмину нравился ее голос -- высокий и резкий, неожиданно высокий и неожиданно резкий, разговаривала она скорее глуховато и негромко.

А я на себя зову беду,

Я не один,

И я верю в друзей - они дойдут,

Мы победим,

И я верю в наш флаг, его цвета,

Истину слов,

Я все, даже гибель рассчитал,

И я готов.

Они вместе закончили песню. Это был кайф. Неземной кайф -- ничего не надо, ни одобрения, ни славы, ни денег, только бы петь вот так, а тем более -- вместе с ним. Так нечеловечески красиво. Так сильно. Кели даже чуть прикрыла глаза от счастья.

- Слушай, - осторожно сказал Энди, - а ты ведь у нас здесь останешься?

- Ну... наверное, да, - сказал Эрмин, - по крайней мере, какое-то... - и умолк.

- Тебя же не переведут в другое место?

- Может быть, переведут, - сказал он.

- Так это... а вдруг оставят? И вообще, пока ты здесь... а может, мы группу забацаем? Я на флейте могу... Ланси вот будет тоже на клори...

- Я и на басу могу, - сказал Ланси.

Эрмин с интересом поглядел на него. Он думал.

- Ударника бы хорошо найти.. и клавиши, - сказал он, - хотя можно и так. У Кели, - он глянул на девушку, - много отличных текстов. Я, конечно, тоже много знаю, но не на дарайском. Кели может петь... у нее прекрасный вокал.

Кели слегка покраснела. И уцепилась от смущения за его руку. Эрмин неожиданно крепко сжал ее ладонь.

- Насчет клавиш можно поговорить с Ани, - предложил Ланси, - он кортанист. По-моему, неплохо играет. А ударника...

- Найдем, - твердо сказал Энди, - это не такая проблема.

В глазах Эрмина зажглись огоньки.

- Только, народ, - сказал он, - вкалывать надо будет. Вы как -- потянете?

Они перекусили в столовой -- у обоих только что кончилась работа. До репетиции еще полтора часа. Кели предложила сходить в охраняемую зону, в Медиану. Туда ведь всегда тянет, и многие ходят просто так... поиграть. Эрмин с радостью согласился.

Кели шла рядом с ним, почти физически ощущая сантиметры, которые их разделяют. Ей вдруг пришло в голову, что они теперь все свободное время проводят вместе. Она перестала ходить на тренировки... не встречалась ни с кем из Клубка Сплетающихся Корней. Она даже в одиночестве почти не оставалась. Только школа и работа отделяли ее от дейтрина. А чем в это время занимается он? Наверное, тоже работает... создает маки. Ведь для этого его и взяли сюда. А все остальное -- с Кели.

И это выходило совершенно случайно. Репетиции, которых вдруг стало очень много. Между репетициями -- какие-нибудь дела, которые интересно делать вместе... книги, которые она хотела ему показать. Музыка -- много музыки. Разговоры. Прогулки по примечательным местам -- внутри Лиара и интерната, конечно, в город никто Эрмина не выпускал.

И никаких там поцелуев и всего такого, даже мысли такой почему-то уже не возникало.

Только пробивало током, когда он вдруг случайно касался ее руки, или она ловила его взгляд, темный, улыбающийся, нежный.

Медиана в который раз встретила родным, освобождающим уютом. Эрмин огляделся вокруг. По периметру серого поля -- несколько рядов виртуальных преград. Дальше -- белые и серые цепи вангалов...

Пожалуй, можно прорваться, очередной раз подумал он. Шансы есть. Вероятно, конечно, что убьют. Или, что хуже, вернут назад -- и тогда снова в атрайд... Но в крайнем случае можно попробовать вырваться отсюда.

Но похоже, иль Кэр не врет, и он действительно свой, и ждет только приказа и возможности, чтобы вернуть Эрмина назад... в Дейтрос... Он повернулся к Кели.

- Смотри!

И стал превращаться. Он еще в квенсене начал тренироваться, очень уж интересно было -- и освоил облик стремительной птицы, похожей на крупного совершенно черного альбатроса. Кели ахнула -- альбатрос с почти геометрическими очертаниями крыльев и тела стрелой взлетел в серое небо. Было видно, как вдали зашевелились вангалы, как напряглась одна из ловушек -- в небо полетели золотистые стрелы, но альбатрос нырнул в их поток, пролетел и выскочил невредимый, перевернулся, снизился, чтобы не пугать охрану, закружил над головой Кели. Сел ей на плечо, больно вцепившись когтями.

- Эрмин! - засмеялась она. Протянув руку, погладила черные -- такие настоящие! - перья. Он сорвался в воздух, оставив царапины на ее плече. Снова взлетел, покружил, сел -- превращение было изящным, почти незаметным, мгновенный серый шар, увеличивающийся в размере, и вот уже настоящий Эрмин стоит перед ней, победно улыбаясь.

- Красота какая, - искренне сказала она.

- Это красота? Смотри! - в его руках возникло живое пламя, он держал огонь на лнях, спокойно, как фокусник, костер разгорался без всяких признаков дров, и вдруг языки пламени застыли, разделяясь, превращаясь в огненные цветы... камни... каменный огненно-рыжий букет цветов, рождающий снопы золотистых искр. Эрмин вдруг бросил в Кели этот букет, и на ходу камни распались и закружились вокруг девушки золотой, янтарной короной, все разгораясь, рассылая лучи. Кели показалось, что она стоит -- нет, уже плывет -- в центре звезды, все исчезло вокруг, кроме сверкающей фантасмагории.

Кели взмахнула руками и заставила лучи изменить цвет. Теперь солнечная корона вокруг сияла всеми цветами радуги.

- Молодец! - Эрмин оказался рядом, - а хочешь взлететь?

"А я не знала, умеют ли гэйны летать в Медиане... спрашивала соседку", - вспомнила Кели. Ее сияющие глаза молча ответили Эрмину. Дейтрин взял ее за руку.

- Это просто... пошли!

Они взлетели -- просто так, без всяких подручных средств. В какой-то миг Кели испугалась, подумала, что падает, и в самом деле ухнула вниз, но тотчас что-то поддержало ее, будто воздушная подушка. Это Эрмин, подумала она. Он держит меня. Это он летит, а не я... Но ведь и я могу... Она представила, что внизу -- ничего нет, одна пустота, космос, земля не тянет больше, она потеряла силу... тем более, что Медиана -- в каком-то смысле и есть космос. Кели вспомнила свои детские сны -- ведь тогда у нее получалось летать.

Она оторвалась от Эрмина и стала уходить выше и выше, в серый зенит над головой... Восторг овладел Кели, ей захотелось петь и кричать, сбывались ее детские сны -- она летела, парила над далекой землей. И вдруг огненное и черное полыхнуло в глаза, и Кели в ужасе вспомнила - "ловушки!" - и тотчас темная стена выросла между ней и ловушкой, и Кели со всего маху ударилась об эту стену, и ничего не соображая от страха и боли, полетела вниз, но стена обернулась черным плащом, и плащ окутал ее невесомой опорой, удержал, ее падение замедлилось -- и вот она уже мягко приземлилась. Эрмин выпустил из руки плащ, тотчас исчезнувший, и протянул руку Кели.

- Вставай... Забыла, что здесь охраняют?

- Все равно я не понимаю, - сказала она. Эрмин задумчиво плясал пальцами на струнах, на минимальной громкости.

- Что не понимаешь?

- Ну как вот это получается, что одни могут в Медиане творить, другие нет... как это понять?

Эрмин перестал играть, отложил клори.

- Как бы тебе объяснить... Вот понимаешь, возьмем музыку. У одних людей есть способности, у других -- вообще нет. Это понятно?

- Ну да, конечно. Но к музыке у многих есть способности.

- Но из этих многих большинство может только быть исполнителями. Научить играть можно... ну почти любого. В общем, очень многих. У кого есть хоть какой-то слух и хоть как-то пальцы работают. Это вопрос тренировки. Много работаешь -- будешь играть... это может каждый. В Медиане тоже так. Каждый, если потренируется, сможет воспроизводить маки. Ничего особенного.

- А-а... а гэйны -- это те, кто сочиняет музыку?

- Да. Именно так. Но... с другой стороны, вот у вас в Дарайе полно профессиональных композиторов, которые музыку сочинять не умеют. Они просто изучают чужую, берут из нее разные части, обрывки и сочиняют что-то похожее. Это то, что делают в Медиане ваши офицеры... и вангалы отчасти, хотя заметим, ума у них нет вообще. Как видно, ум для этого особенно не нужен. А вот есть люди, которые музыку создают... впервые... и она потом остается в веках. Которые создают что-то совсем новое, свое. Как вот ваш Ликан... как наш, ну например, иль Реас. Как на Триме Бетховен.

- Да, вроде понятно, - задумчиво сказала Кели.

- И с другой стороны, есть такие исполнители... они вроде и чужое играют, но так... по-своему, необычно. Это тоже гэйны...

- А как ты отличишь, гэйн это или нет? Ведь всегда одному нравится, а другому нет...

Эрмин помрачнел, вспомнив "уроки", полученные в атрайде.

- Никак не отличишь, - сказал он, - так с этим и придется жить. Никак мы это не можем отличить. Медиана только различает... кто настоящий, а кто нет...

Он взял клори, чтобы скрыть страшное воспоминание. Запел негромко, под легкий перебор, последнюю песню Кели.

Я не хочу быть в лавке игрушек*,

Ватный солдатик, мишка из плюша,

В черной банданке, олово лучше.

Пусть не дано быть вовсе из стали,

Иглы сквозь тело да прорастают -

Быть человеком,

С неба упавшим,

Вовсе пропащим,

Но человеком!

Но настоящим!

*Ал.Зимбовский

Кели жмурилась от наслаждения. Он -- понимал все. Первый человек, совсем чужой, чуждый, иной, сам по себе непонятный -- но вот понимал же то, что она написала. А они -- свои -- не понимали ничего. Как так может быть?

И в то же время -- Дейтрос... война... гэйн. Наши враги. Хотя он, вроде бы, уже не враг. А как он сам к этому относится?

Эрмин снова тихо наигрывал что-то сложное. Кели набралась храбрости и спросила.

- Слушай, а тебе не влом... Ну то, что ты здесь на нас работаешь и все такое... Что в Дейтрос не вернешься?

Эрмин посмотрел на нее, перестал играть и слегка усмехнулся.

- А кто тебе сказал, что я не вернусь?

- Но... как же?

- Там посмотрим, - ответил он, - еще не вечер. Там посмотрим.

С треском и грохотом распахнулась дверь, и, галдя, вломились ребята. Из "Корней" здесь был только Энди со своей флейтой, и еще Ланси, Анэй и Кими, который умел играть на ударной установке. Группа подобралась вполне полноценная, и играли они не одну только акустику. Эрмин встал, и Кели заметила, как остальные сразу как-то замолчали и потянулись к нему.

Он -- интересный, подумала Кели. Яркий. Вроде бы и дейтрин, чужой, но воспринимается не как другие дейтрины. Может, потому что он гэйн? Или просто человек такой. Вроде и говорит с акцентом, но так уверенно, так умно и правильно... или даже не очень умно -- но так, что его хочется слушать. Почему-то всем хочется. И всем хочется его внимания.

И играет он лучше всех.

И глаза -- темные, блестящие, живые.

- Привет, - сказал Эрмин, - ну что, давайте по местам? Начнем с "Каменных островов" для разминки...

Quinta

Кибой овладела эйфория. Он выполнил задание дейтрина, и он уехал из Рон-Таира, никем не замеченный, не пойманный, свободный. Сомнения еще шевелились где-то на темном донышке -- а что, если записи не удались, если они испорчены, если связной не сможет их найти и передать, а что, если дейтры вообще обманут и ликвидируют его -- но Киба разумно объяснял себе, что все это маловероятно, что тот, кто организовал операцию -- вероятно, это был тот самый, в маске, с блестящими серыми глазами в прорезях -- не мог ошибиться в мелочах, и вряд ли он обманет. В таких делах не применяют логику мелких криминальных авторитетов. И разумно объяснив себе это, Киба успокоился и теперь уже считал, что все позади, почти все, и это восторженное чувство захватило его и опьянило, и какие-то мелкие, досадные моменты -- вроде патрульных пайков на платформе, проверки документов в поезде -- тревожили его особенно неприятно, потому что он их уже и не ждал.

По инструкции ему теперь следовало вернуться в столицу и поселиться в одном из гигантских муравейников, в тивеле бедноты, где его никто не мог знать. В небольшой -- полторы комнатки -- квартире Кибу ожидала папка с деньгами на проживание и с новыми документами. Теперь его звали Мартаан Гало, ему еще не исполнилось шестидесяти, и он жил якобы на пособие, ожидая неизбежного момента, когда придется избавить общество от своего присутствия.

На самом деле Киба ждал, когда организаторы операции найдут его и переправят через Медиану на Триму.

Он был счастлив. После двух лет атрайда, после тягостной и опасной агентурной операции -- он был почти свободен. Просыпаясь утром, жмурился от солнца, нагло лезущего в глаза -- в квартире не было занавесок. Нагишом шлепал в ванну. Следуя инструкции, почти не выходил никуда -- разве что за продуктами, но ему это было и не нужно.

Киба знал, что за ним наблюдают. Его об этом предупредили. Где-то здесь живет еще один дейтрийский агент, и ведет наблюдение - кто их знает, как, может, насовали в квартиру жучков, а может, лазеры на окно нацелены. Киба этим не особенно интересовался.

В квартире -- поразительная предусмотрительность -- была собрана довольно неплохая библиотечка классики -- дарайской, триманской, дейтрийской, и книги по социологии, истории. Киба мог выходить через свой терминал в сеть. И наконец, он начал писать статью -- на тему, которая была прервана заключением в атрайд, статью о СЭП.

У него не было достаточного материала, он не мог собрать статистику, не проводил экспериментов, не мог собственно работать над этим материалом в прямом смысле слова. Но он мог и хотел записать идеи, приведшие его тогда к этой работе, оформившиеся сейчас, после всего, что он узнал и увидел.

Текст обрастал подробностями. Киба работал с утра до вечера и рвался, как ребенок -- только теперь он понял, в чем состоит его жизнь. Его радость, его счастье. Киба предложил и разработал несколько серий экспериментов. Может быть, кому-то придет в голову продолжить его труд... Или можно будет сделать это на Триме. Он предсказывал результаты этих экспериментов. Он копался в сети, выбирая доступные данные -- их, открытых, было мало, но все же и из них кое-что можно выжать, обладая достаточно острым умом. Он строил схемы. Жалел, что работы дейтрийских ученых так абсолютно недоступны -- а ведь они наверняка продвинулись гораздо дальше в изучении СЭП. Он философствовал.

"Мы видим, что СЭП слагается как бы из двух компонентов. И первый здесь -- психофизиологическая готовность. Определенный гормональный состав, где стимулирующая роль, несомненно, принадлежит половым гормонам, состояние легкого стресса, преобладание симпатической системы, эйфорическое состояние. Все то, о чем мы говорили в первой части статьи. Второй компонент определяется гораздо сложнее. Это -- условие вышеназванной психофизиологической готовности к творчеству; это психологическая структура творчества. Дейтры называют ее "единством с Богом" и считают, что только Бог дает верным способность творить. Что ж, в таком случае следует допустить, что гипотетический Бог должен быть достаточно щедрым и давать дары также и неверующим -- на Триме мы знаем несомненных творцов, при этом декларирующих себя атеистами..."

Звонок в дверь прервал излияния Кибы. Ученый вздрогнул, не то от страха, не то от неожиданности. Сунул в тапки босые ноги, разом покрывшиеся цыпками. Пошел к двери. Не открывать, гласила инструкция. Открывать только на пароль... во всех остальных случаях прикидываться старым интровертным маразматиком...

- Кто? - сипло спросил Киба, стараясь, чтобы голос звучал погрубее.

- Я к вам от вашей тети из Ставилля, - ответил спокойный низкий женский голос. Это был пароль. Киба вздохнул глубоко и отворил дверь.

Дейтра была немолодая, волосы с проседью убраны назад, в узел. Киба втянул живот под замызганной домашней рубахой.

- Проходите, фелли... пожалуйста-пожалуйста... может, чайку поставить?

Она отрицательно покачала головой.

- Я на минутку...

- Я думал, вы как-то передадите... не лично зайдете, так сказать...

- Так нам удобнее, - сказала женщина, - Значит, сегодня вечером. В восемь. У главного входа в центральный парк. К вам подойдут... это будет мужчина, дейтрин, вы его не знаете. Пароль "извините, мне кажется, мы с вами встречались в Кейворе. Вы не были там этой зимой?" Ответ: "да, я был там, а вы, кажется, мой сосед по гостинице "У бобра"? И еще. Когда будете подходить к входу от остановки -- там стоят две пальмы. Обратите внимание на их ветки. Подходите ко входу только тогда, если у левой пальмы нижняя ветка обломлена.

- Подождите! Запомнить бы все это. Значит, вылезти из буса, идти к парку... две пальмы я помню. А их две, я думал, больше. Обломленная ветка. Пароль...

? - Все верно, - сказала дейтра, выслушав пароль, - в восемь часов. Могу я быть спокойной, что вы все выполните?и

- И что же, меня прямо вот сегодня... прямо на Триму? - спросил он пораженно.

- До Тримы отсюда несколько дней пути по Медиане. Не очень близко. Не то, ч тобы сегодня. Но сегодня, если удастся пройти патрули... вы уже будете на свободе и в безопасности.

- А как же мы будем проходить патрули?

- Это наша забота, - сказала дейтра, - мы это умеем делать. Главное -- выполняйте все требования сопровождающего. Это, конечно, опасно... но вас будут сопровождать опытные гэйны. Рядовой патруль для них никакой опасности не представляет, и если все получится правильно, мобилизовать подкрепление всерьез противник не успеет.

В коридоре, прощаясь, дейтра сказала.

- Да, кстати. Мы вам очень благодарны. Ваши сведения оказались неоценимо важными. Они уже переданы в Дейтрос. Так что, - она улыбнулась, - на Триме можете рассчитывать на нашу помощь.

Киба долго смотрел на дверь, закрывшуюся за женщиной.

Он не мог усидеть на месте. И делать ничего не нужно -- вещей никаких нет, и работать он уже не мог. Выложил недописанную статью в сеть, на собственный наскоро сляпанный сайт. Отправил еще по нескольким адресам -- на всякий случай. Ходил из угла в угол, заложив руки за спину, то разговаривая вслух с собой, то останавливаясь у окна, покачиваясь на ступнях, глядя на луч солнца, широким сектором высветляющий грязные стены многоэтажек.

Все кончено...

Как-то вдруг стало ясно, что это -- навсегда. Как и большинство дарайцев, Киба никогда не покидал собственного мира. Да и зачем, Дарайя огромна и хорошо оборудована под любые потребности. Никогда он не задумывался об этом, но теперь отчего-то стало жаль уходить. Мелькали памятные обрывки. Детство, травяные откосы над речкой, и сколько же было мальков там, на отмели, они прямо кишели. Потом, перескочив через годы, пришла Виэли, она была парная, теплая, смеялась грудным смехом. Сидела против него на кровати, заложив полную ногу на ногу, почти касаясь его -- он тогда снимал дешевую комнатушку, гроб, два на полтора метра. С любопытством он вглядывался в ее лицо -- загорелое, обрамленное падающими светлыми прядями. Где она теперь, старая, ведь она даже старше его, скорее всего, ее уже просто нет. Женщин было много, много всего, но теперь почему-то вот только она -- здесь. Только ее лицо. Улицы родного городка, солнце на камнях вылизанных мостовых... рано или поздно все равно надо уходить. И лучше -- к новой жизни, чем в небытие. Невыносимо казалось сидеть здесь, в этой квартире, словно приговоренному в ожидании казни.

Ведь он свободен! Ему не обязательно пялиться на стены. Киба надел плащ, старенький, затрапезный, соответствующий облику этого сибба, Мартаана. Неважно. Наверное, это не очень хорошо, но сколько в Лас-Маане людей, знающих его, Кибу? Десяток-другой... насколько велика вероятность, что именно сейчас, в рабочий день, они появятся в центре и еще узнают его, с измененной внешностью и в тряпье, и еще ведь далеко не все знают, что Киба попал в атрайд -- вот ведь Сакас не знал этого.

Когда Киба вышел из дома, и пока доехал до центра на автобусе, новый страх овладел им. Он вдруг понял, что сегодня вечером предстоит самый настоящий бой в Медиане, прорыв, что по ним будут стрелять. Хорошо смотреть про такие вещи кино, хорошо читать, но если представить, что это вот твое тело будут рвать пули... и хорошо еще -- пули, а то какие-нибудь жуткие медианные штуки, которые и вообразить-то страшно, они ведь только называются "виртуальными", а там это вполне себе реальные орудия смерти, которые режут тело, выворачивают куски мяса, рвут сосуды, нервы, душат... лучше уж не думать об этом. Атрайда он боялся меньше. Его не пытали физически, и вряд ли будут. В атрайде -- хоть и сволочи, хоть и уговаривают его умереть, но это сволочи свои, родные, привычные. И смерть, к которой его подталкивают -- мягкая, безболезненная, даже комфортная, просто заснуть в уютной обстановке. Атрайд чем-то напоминает больницу, в больнице тоже умирают, но к ней не относятся с ужасом. И там -- психологи-дарайцы, как ни крути, образованные люди, свои, понятные ему до глубины души, и он им понятен. Атрайд пугал меньше, чем смерть в Медиане...

Хорошо бы конечно попасть на Триму, в Европу... Но путь туда казался таким ужасом. Да, его будут сопровождать гэйны. Но это же не гарантия...

Он вылез из автобуса и почти дошел до "Рони", когда у одной из витрин его наконец отпустил душащий физический страх. Мысль простая до смешного -- военные выходят в Медиану ежедневно. И гэйны выходят, из них половина -- женщины, и есть даже подростки. И многие доживают до старости. Хотя все знают об этом риске. И вероятность погибнуть у них высока. Ежедневно -- а тебе-то нужно всего один раз выйти, и не самому сражаться, и будет хорошая охрана...

Неизвестно почему, но эта мысль успокоила Кибу. Он зашагал по центру, впитывая в себя все, что оставалось здесь. Все, что он видел в последний раз. Гладкую искусственную мостовую, веселую пестроту больших корзин с товарами, выставленных у магазинов, разноцветье вывесок, холодный, пахнущий выхлопами городской воздух. Жирную белую собачонку на поводке у пожилой дамы в высокой шляпке. Компанию подростков -- бритые девчонки, длинноволосые юнцы, одежки с модными прорехами, цепочками, татуировками. Киба подошел к фруктовому лотку, купил банан. Зашагал дальше, снимая кожуру, губами отламывая спелую мякоть. У старинного высокого здания из серого камня обосновались еще какие-то оборванные юнцы, один из них держал плакат на палке - "Долой войну!", и рядом замер еще один, поясняющий: "Руки прочь от Дейтроса!" "Уроды", - сказал хорошо одетый господин, скосившись на юнцов, "в Дейтросе нет демократии! Они террористы, и если вывести войска из зоны Дейтроса..." - дальше Киба не слышал. Никто больше не обращал на юнцов внимания. Киба подошел ближе к зданию. Он знал, что здесь располагается клуб "Солион", довольно респектабельное учреждение, здание давно было выкуплено у города кем-то в частную собственность. Но оно, вроде бы, представляло собой памятник культуры. Да, вот и памятная доска. Киба читал, заложив руки за спину, задрав голову (проклятый рост!) Ничего себе -- оказывается, в доготановскую эпоху здесь была христианская церковь. Здесь, в самом центре Лас-Маана! Ну да, подумал Киба, окидывая здание взглядом, видно же по архитектуре. Характерный купол наверху, и там, вероятно, был крест. Высокие входные двери... Кибе захотелось войти, но он вовремя опомнился -- даже если открыто, в лохмотьях, типичный сибб -- как он полезет в клуб? С целью осмотра культурной ценности? Ничего себе интересы у сибба...

Он остановился у стены и, повинуясь странному желанию, потрогал камень. Камень оказался нежданно теплым, словно через него струилась сила, струилась энергия. Мертвое, подумал он. Даже мертвое, оно -- живет, мы все сдохнем, а этот камень -- останется после нас. Может быть, это было лучшее, что мы создали...

Киба зашагал дальше. Юнцы так и стояли со своими плакатами, и никто, казалось, их не замечал. Пожилой ученый влился в толпу, стал ее частью, толпа закружила его в водоворотах и внесла в огромный торговый пассаж Эйнорд. Кибе захотелось выпить кофе, и он направился было к ресторану, но вовремя опомнился и подошел к убогой стойке закусочной с дешевыми напитками. Взял кофе в бумажном стаканчике, пристроился у высокого столика, наблюдая за прохожими. Ноги уже гудели, а присесть негде. Никогда не задумывался над тем, что в сущности, пожилому человеку без средств и отдохнуть в центре города негде.

Вообще многие вещи начинаешь понимать, только уже когда их переживаешь. Всю жизнь он, как и остальные его знакомые, рассуждал теоретически -- дескать, сиббы же неплохо устроены, не работают, но им платят деньги, этого достаточно на жизнь... Да, теоретически все это так. И только оказавшись в шкуре такого человека, можно представить -- каково это. "Платят деньги" - и это навсегда, это ловушка без единой возможности выхода. Десятки таких вот мелочей в течение дня, как невозможность присесть, отсутствие транспорта, нехватка денег на еду...

казалось бы, почему не платить им столько, чтобы они могли жить без мучений? Или не устроить все поудобнее?

Но зачем и кому это надо, и кого это волнует?

Меня уже теперь - нет, уже поздно, подумал Киба. Сегодня вечером я буду далеко отсюда. Я жил неправильно. Мы все живем как-то неправильно, а как -- я не знаю. Но мне уже поздно что-то менять, мне бы только посмотреть на все это, а там...

Он скомкал стаканчик и бросил его в мусор. Шагнул к выходу в холл. Замер.

В Лас-Маане его знали немногие, это правда. И не так уж много людей знали о его пребывании в атрайде.

Киба взялся онемевшими пальцами за тонкий металлический столбик. Сжал изо всех сил, словно это могло чему-то помочь. Это не могло быть случайностью! Таких случайностей не бывает. Соседка из Танара... Фелли Варен, грузная, массивная дама -- и убежать уже нет никакой возможности, потому что она узнала. И будет только хуже, если бежать. Киба выдавил на лицо слабенькую улыбку. Фелли Варен надвигалась на него всеми своими килограммами, приторным запахом чего-то цветочного, зимним костюмом хорошей шерсти, яркой губной помй. Заполняла собой пространство, заслоняла свет, яркая, неодолимо мощная, как электровоз...

- Фел Киба-а! - она говорила чуть нараспев, сияя вежливой улыбкой, в которой, однако, таилось что-то детективно-азартное, - вы здесь! Надо же! Никак не думала вас здесь встретить!!! Ах как вы странно одеты!

- Добрый день, фелли Варен, я тоже не думал встретить вас здесь, - проговорил он.

- Вы очень изменились. Но ведь вы были в атраа-йде! Ведь у вас были какие-то нарушения! Как вы чувствуете себя? Вы живете здесь? Вы очень, очень сильно изменились, фел Киба-а!

Надо было сделать вид, что все не так, в отчаянии подумал он. Какой я идиот... "вы меня с кем-то путаете" - и уйти. Уйти быстро, очень быстро, и тогда еще можно было бы что-то спасти. У меня действительно изменена внешность, и можно было...

- Я здесь временно, - стеснительно улыбнулся он, - в рамках, так сказать, терапии.

- Ах во-от как!

- Да, да, - поспешно сказал он, хватаясь за эту нить, - ну а как у вас дела? Дочка сдала экзамены?

- Да-а, и вы знаете, теперь она хочет пойти в университет... Правда, замечательно? Я очень рада. Кстати, она теперь с другом живет в вашей квартире... сняла. Это очень для нас удобно! Я всегда рядом... Но конечно, если вы уже здоровы и...

- Нет-нет, - сказал он, - терапия продлится еще какое-то время. Не беспокойтесь.

- Да, ведь видите, - и дама принялась развивать ту мысль, что им очень удобно жить таким образом, делить один дом с дочкой и ее другом, ведь сама фелли Варен уже немолода, и потом, вы же знаете, у меня гипертония и артрит, все может быть, и вдруг у дочери будет маленький, я тогда могла бы помогать, то есть это очень удобно, и не в одном доме, чтобы не мешать молодым, но и не далеко, и даже на улицу выходить не надо, мы ту дверь в подвале теперь открыли, и я могу ходить прямо к ним, и иногда помогаю дочке по хозяйству, она ведь учится... Голос Варен, мощный и резкий, казалось, перекрывал шум толпы и звенел в ушах у Кибы, мечтавшего лишь об одном -- поскорее убраться. Сколько можно говорить об одном и том же? Варен намекнула, что они хотят дом выкупить, друг дочки неплохо зарабатывает, и домовладелец совсем не против... и тогда у них будет свой собственный угол, согласитесь, что это неплохо.

- Да, конечно же! А я после окончания терапии планирую поселиться в Маане...

- А-а... конечно, нам вас не хватает, фел Киба! Но наверное, в Маане вам лучше, вы и раньше часто сюда ездили... Мой покойный муж не думал о покупке недвижимости, а я теперь жалею... А у вас, наверное, достаточно средств, чтобы купить дом... Но одинокому человеку это не так нужно, верно?

- Вы правы, - согласился Киба.

- А почему вы так выглядите? - она с подозрением окинула взглядом его затрапезный плащ, ботинки с заметно потертыми носками. Киба открыл было рот, собираясь объясниться, но даму его ответ мало интересовал, - а еще, вы знаете, Силли из третьего номера, так вот она ушла в Колыбель! И дом теперь тоже сдается... кстати, вы его можете снять, если вдруг. Бедняжка Силли! Я так и не поняла, то ли у нее средств не хватило, то ли что-то неизлечимое... И вы знаете, в каком состоянии она оставила дом?! Это настоящее свинство. Говорят, что лестница была вся загажена. Окна она, наверное, год не мыла! Паутина... Ужасно! Домовладелец так ругался. Силли, конечно, была больна, но нельзя же так запускать... надо было кого-то нанять. Ах! Я всегда говорила, что главное -- это здоровье...

Фелли Варен еще поговорила на тему здоровья, пожаловалась на артритические боли в суставах, Киба вставил две-три фразы на эту тему, затем наконец нашел возможность сказать.

- Очень рад был встретиться с вами!

- О да, я тоже очень, очень рада! Так приятно вдруг встретить знакомое лицо! Ну что ж, желаю вам приятного дня!

- И вам того же!

- До свидания! И выздоравливайте поскорее!

- До свидания!

Сердечно распрощавшись с соседкой, Киба заспешил к противоположному выходу Эйнорда. Кажется, пронесло, подумал он. Она ничего не заподозрила... она вообще особенно не обращает внимания на окружающих, ей лишь бы выговориться.

Пайки преградили ему путь у выхода. Трое улыбающихся крепких мужчин в сине-белой безупречной форме.

- Фел Киба?

Он дернулся, как от удара.

- Я не... что вы? Я не знаю, о чем вы...Я вот, - он полез за документами, неопровержимо доказывающими, что он никакой, конечно же, не Киба. Пайк небрежно просмотрел бумагу.

- Пройдемте с нами. Надо разобраться.

- Нет, - он то ли прошептал, то ли подумал, губы его онемели. В висках бешено застучало. Он рванулся назад, в спасительную глубь пассажа, спрятаться в толпе, забиться в угол, уйти, там его не найдут... он не пробежал и двух шагов, крепкие пальцы пайка больно пережали локоть. Нереальные мечты -- Трима, Европа, свобода, тихие размышления у монитора -- подернулись дымкой, черной стеной на него наваливался конец -- небытие.

- Стоять! - приказал пайк, - руки!

Запястья стянули жестким пластиком. Это было новое ощущение, незнакомое. Кибу слегка подтолкнули в спину.

-- Вперед! Идите к машине.

Холена арестовали в тот же день. Кельм еще успел оставить в одном из тайников сообщение для Ивик -- для связи, и строго приказал ей не пытаться в ближайшие дни увидеть его и после сеанса убрать из дома все, что может вызвать подозрения.

После этого ему оставалось только ждать и делать вид, что ничего не происходит. Давалось это трудно. Кельм нервничал, хотя работал как обычно и общался, как обычно, и никто не заподозрил бы по его цветущему, жизнерадостному виду, что у него есть повод переживать.

На третий день Кельма вызвал шеф. Войдя в кабинет, дейтрин хмуро кивнул офицеру-пайку, сидящему сбоку, за спиной его по стойке смирно застыли два вангала. Кельм сразу оценил обстановку и понял, что свободным отсюда он не выйдет. Улыбнулся, сел и закинул ногу на ногу.

- Вы меня вызывали, фел Торн?

- Видите ли, Кэр, у нас возникли осложнения. Есть мнение... что вам бы надо профилактически -- чисто профилактически -- провериться.

Это мнение, очевидно, родилось в УВР, управлении внешней разведки, подумал Кельм. Нервно дернулся и изобразил встревоженное выражение лица.

- Я не понимаю, что происходит, фел Торн. Холена вчера забрали... Что, есть какие-то подозрения? Он что-то сказал обо мне?

- Не волнуйтесь, Кэр, - веско сказал начальник, - это просто проверка. Профилактическая... вы же понимаете. Идет война. Вы дейтрин. Не волнуйтесь. Вы, насколько я понимаю, чисты. Но с Холеном действительно, похоже, мы прокололись. Неприятная история.

- А что, Холен...

- Это не ваша компетенция, - обрезал начальник, - в общем, о Холене забудьте...

- Я никогда бы не подумал о нем что-то плохое! Он сконструировал столько оружия...

- Видите ли, это достаточно бессмысленно, если сведения о новом оружии сразу же поступают в Дейтрос.

- А... они поступали?

- Повторяю, это не ваше дело. Вам придется сейчас отправиться в малоприятное место, сами понимаете. С вами поговорят, выяснят все... Думаю, ничего страшного. Я бы с удовольствием это предотвратил, но... - Торн развел руками, - я не могу спорить с такими инстанциями. Надо -- так надо. В конце концов, ничего страшного. Если вы ни в чем не виноваты, то и не волнуйтесь.